Крестовый поход детей Средневековая драма в 2 актах Минск. 2014 Действующие лица: Дети: жак – сын мельника джоргет – дочь крестьян томы и анны блез
жүктеу/скачать 0.5 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Минск. 2014 Действующие лица: Дети
| Андрей Иванов
Andreyivanowww@gmail.com https://www.facebook.com/andrew.ivanov.75 +375 44 576 39 98 Крестовый поход детей Средневековая драма в 2 актах Минск. 2014 Действующие лица: Дети: ЖАК – сын мельника ДЖОРГЕТ – дочь крестьян ТОМЫ и АННЫ БЛЕЗ - «Сухоручка», сын крестьян ТОМЫ и АННЫ БЛАНШ – маленькая девочка, блаженная
ТОМА – отец ДЖОРГЕТ и БЛЕЗА АННА – мать ДЖОРГЕТ и БЛЕЗА ОТЧЕ БАЗИЛЬ – деревенский кюре ГОДФРУА – рыцарь, брат Графа Вандомского ВИКТОР – рыцарь, сын Графа Вандомского СВЕРЧОК – блаженный старик ЛЮК-КУЗНЕЦ – молодой деревенский кузнец МОРДЕКАЙ и его жонглеры
Пастораль первая На увядающей лужайке возятся грязные оборванные дети. Из травы торчит колышек для козы, к нему привязана веревка, ее конец измочален и окровавлен. Дети играют в «пастыря и овец». Жак – «пастырь» он сидит на земле и «пасет» при помощи самодельного кнутика «овец» - Блеза и Джоргет, которые блеют, ползают по земле и делают вид, что едят траву. Бланш сидит поодаль и отрешенно смотрит в пространство. ЖАК: Жрите-Жрите! Хорошие овечки! ДЖОРГЕТ и БЛЕЗ: Беее… ЖАК: Набивайте животы! А ну – куда!? (стегает БЛЕЗА.) Вон там пасись, там трава сочнее! БЛЕЗ (раздраженно). Бееее… ЖАК: Наедайте бока! (мечтательно.) Вот наделаю из ваших кишок колбасы… Не разбредаться, вонючки! БЛЕЗ : Мы – агнцы! ЖАК: Это Джоргет – агнец! А ты – вонючка! БЛЕЗ : Мы все - агнцы! Так отче Базиль говорит! А Господь наш – пастырь! ЖАК: Тебя Господь наш не любит – ты урод, у тебя рука сухая! А еще ты - тощий! А овцы должны быть толстые! Чтобы окорока до Рождества хватило! ДЖОРГЕТ: Ну хватит ругаться! Мы же играем! Жак, рассказывай еще! ЖАК: А вот не буду! Вы – овцы и препираться с пастырем не должны! ДЖОРГЕТ: Мы не будем больше с пастырем препираться. Мы будем играть. Правда, Блез? БЛЕЗ: (мрачно.) Беее… ЖАК: Не знаю, а вдруг вы опять начнете препираться?… Только волшебную силу на вас зря расходую… Знаете, из чего этот кнут? Этот кнут – волшебный! Так то! На этой веревке в прошлом месяце графские солдаты повесили бродячего звездочета у Ольховой Развилки! А я его срезал! Ну и вонял же этот звездочет! А всем известно, что вещи мертвецов – волшебные! А тем более – звездочет! Я сделал из веревки кнут для наших овец, но теперь только вас им стегать… ДЖОРГЕТ: Ну пожалуйста, Жак… Мы будем хорошими овцами… Беее… ЖАК: Ну ладно… А ну не разбредайтесь! Тупое мясо… Куда пошел, сухоручка? (бьет БЛЕЗА по спине кнутиком.) Э-э-э-э… На чем я остановился? ДЖОРГЕТ: Ты про колбасу говорил… ЖАК: Да я помню! Вот понаделаю из вас колбасы… И зажарю ее с базиликом… (дети закрывают глаза и блаженно причмокивают.) Жирная, славная колбаса, такая ароматная, что всем в Мэре кишки сведет, а на запах примчится сам граф Вандомский со свитой! ДЖОРГЕТ: (внезапно). И возьмет меня в жены! БЛЕЗ: (шепотом). Сестрица, ты же овца… ДЖОРГЕТ: Это сейчас я – овца. А когда граф Вандомский примчится, я стану прекрасной девой… И он меня в замок заберет, и я буду с ним править, а вас всех возьму в замок служить. ЖАК: Не хочу я служить! И граф тебя никуда не увезет! (надувается.) ДЖОРГЕТ: Почему это? ЖАК: Потому что ты – крестьянка-замухрышка! ДЖОРГЕТ: Ну и что! В песнях поется, что на крестьянках иногда и короли женятся! Потому что – любовь! БЛЕЗ: Что – любовь? ДЖОРГЕТ: Ну… Любовь… Просто… любовь… ЖАК: не увезет тебя никакой граф! ДЖОРГЕТ: Почему это? ЖАК: А я тебя спрячу! В погреб! ДЖОРГЕТ: Не хочу я чтобы ты меня прятал в погреб! ЖАК: И вообще! Он тебя любить не будет! Он тебя… Оприходует! ДЖОРГЕТ: Что это такое – оприходует? ЖАК: Это то, что мой отец с Кривой Жюли делает на треснувшем жернове! Я видел! ДЖОРГЕТ: Дурак! Наш граф – хороший! Не приходует он никого! Блез, скажи ему! БЛЕЗ: (уныло) Жак… Наш граф – хороший… ЖАК: А тебя вообще никто не спрашивает, вонючка-сухоручка! Граф все свои запасы брату отдал, а теперь отобрал все у нас! Так мой отец говорит! БЛЕЗ: Заткнись! Брат графа Вандомского – великий рыцарь! Он Гроб Господень шел воевать! Отче Базиль его называет «Годфруа – избавитель!» ЖАК: Ага, избавил вандомское графство от еды! А Гроб Господень так и остался в Палестине! Неверные прирезали твоего избавителя! Паломники рассказывали, что с него кожу сняли! БЛЕЗ: Как ты такое можешь говорить! В тебе никакого благородства нет! ЖАК: Что? Может, в тебе благородство есть? Может, ты рыцарем еще хочешь стать? А? Ха-ха-ха! Сэр Овечье Гузно! ЖАК бьет БЛЕЗА кнутиком ЖАК: Где ваш меч, сэр Свиное дерьмо?! Защищайтесь, рыцарь Сухоручка! БЛЕЗ плачет. ЖАК: Да ну, тебя даже бить неинтересно… Все, или играем дальше, или я пойду домой… ДЖОРГЕТ: Играем! Играем! Блез, ну давай играть?… Жак, говори, что ты из нас еще сделаешь… ЖАК: Паситесь-паситесь овечки… Нарублю вас на куски и нажарю на сковороде с луком… И буду есть с громадной краюхой хлеба, а по моим пальчикам будет жир стекать… Ешьте побольше травы, а то грудинка будет не такой нежной… А еще разобью вам головы топором, достану мозги и потушу их с яблоками и морковью в горшочке, как моя мать делала… И буду поливать вином и есть с ножа… А еще я насажу вас обоих на вертел, посыплю перцем и солью, и буду крутить над огнем, пока ваши бока не подрумянятся , и не запахнет, как… как в раю… ДЖОРГЕТ: В раю! Как в раю! Как пахло в коптильне тетки Маж! БЛЕЗ: И как у нас пахло прошлым летом, когда забили свинью! ЖАК: Как в раю! В раю пахнет грудинкой! И… И яблоками! И куриными потрохами! БЛЕЗ: (ест траву). А трава на вкус… Почти как грудинка… ДЖОРГЕТ: Блез… ЖАК: (смеется). Вот, правильно, вонючка, ешь по-настоящему… БЛЕЗ: Ну правда… Почти… Грудинка…
ДЖОРГЕТ: Почти… Ой, как вкусно! Почти как грудинка! (набивает рот травой.) БЛЕЗ и ДЖОРГЕТ, мыча, едят траву у ног ЖАКА. На них смотрит БЛАНШ, она тихо плачет. ЖАК смотрит на БЛЕЗА и ДЖОРГЕТ и тоже осторожно пробует траву. ЖАК: (рыдая и ползая, ест траву). Грудинка! Поросятки жареные! Куриная ножка! Цыплячье крылышко!... БЛЕЗ: Как в раю-как в раю-как в раю… Каша из отрубей… ДЖОРГЕТ: Пирожки с утятиной… Как в раю… ЖАК: (отталкивает БЛЕЗА). Уйди! Мое! Это мое!
БЛАНШ: Ну что же вы делаете! Дурачки! Ну хватит! Прекратите! Он же сейчас придет! БЛЕЗ: Ну кто? Кто придет? БЛАНШ: Ангел! ДЖОРГЕТ: У тебя что, опять дурацкие видения? БЛЕЗ: Отстань! Отче Базиль говорит, что это у тебя от дьявола! БЛАНШ: Он же придет сейчас! Ну хватит! Ну пожалуйста! ЖАК: Маленькая ведьма! Так мой отец говорит! БЛАНШ: Я не ведьма…
ЖАК: Гроза идет… БЛЕЗ: Этой осенью последняя гроза… ПАУЗА
ДЖОРГЕТ: Ой! (начинает плакать.) ЖАК: Чего ты ревешь? ДЖОРГЕТ: Я козью какашку проглотила…
ЖАК: Ой, не могу… Проглотила… Джоргет-дерьмоед! Джоргет-дерьмоед! ДЖОРГЕТ: Ты и сам дерьмоед! Тут наша коза паслась! Я ее сама пасла! ЖАК: (отплевывается). Ну и что! Зато где теперь ваша коза? В животах у волков! А у моего отца коза живая! И даже молоко дает! БЛЕЗ: Ну и что! Зато у вас мельница без зерна сгнивает! А ваших овец граф забрал! А кроме козы у твоего отца ничего и нет! ЖАК: А у вашего отца вообще ничего нет! ДЖОРГЕТ: Ну и что! Был ты сытый мельника сынок, а стал обычный! Обычный! Обычный! ЖАК: Не зли меня… ДЖОРГЕТ: Почему это? ЖАК: Потому что. БЛАНШ: Пожалуйста, не ругайтесь… Он придет, а вы ругаетесь… ЖАК: Да заткнись ты, блоха! ДЖОРГЕТ: (гладит БЛАНШ). Бланш, милая, никто не придет… Это у тебя дьявольские козни в голове… БЛАНШ: Он придет, Джоргет… У него за спиной – Огненная колесница летит! БЛЕЗ: Хватит чушь нести, Бланш… Чего ты тут все время… Иди лучше поиграй со своим братом… БЛАНШ: А Пьер не может со мной играть… Он горячий весь, кашляет красненьким, и говорит что-то себе все время… БЛЕЗ: Ну, ступай, маме своей помоги… БЛАНШ: А мамочка меня не просит ей помогать. С Вознесения Девы Марии, не просит. Говорит, беги, накопай себе корешков. И я копаю. А еще ягоды кушаю… И мамочке с Пьером приношу… Я люблю мамочку… ДЖОРГЕТ: И нас с Блезом отец сюда играть отсылает… БЛЕЗ: Да, нам отец после Вознесения говорит – ступайте на луг играть… Отче Базиль говорит, что дети должны почитать отца своего. ЖАК: Да ты же сухоручка, от тебя и так никакого толку… ДЖОРГЕТ: А ты не сухоручка! Ты вон какой здоровый! Чего же ты тогда с нами тут играешь целыми днями? На мельнице дел нет? ЖАК: Зерна нет – и дел нет… Хочу и играю… А с кем еще играть? В Мэре кроме вас, вонючек, живых детей не осталось… ДЖОРГЕТ: А Пин-Пин? БЛЕЗ: Пин-Пину сейчас хорошо… Ест от пуза, наверное… ДЖОРГЕТ: Что? БЛЕЗ: Я видел вчера, как Пин-Пину Господь помог… Он просил у дороги милостыню, а мимо проходил отряд наемников. Один солдат Пин-Пина по голове погладил, и остальные солдаты обрадовались… И тот солдат Пин-Пина взял к себе на коня. Пин-Пин что-то радостное кричал, но было далеко, я не расслышал… Они, наверное, теперь кормят его, а он им латы чистит, и за конями следит… ДЖОРГЕТ: Я бы им белье стирала, и тоже лошадей бы скребла, только бы поесть чего-нибудь… БЛЕЗ: А я бы стал оруженосцем для какого-нибудь наемника, и помогал бы ему седлать лошадь, и каждый вечер бы ел окорок! А потом бы вырос и сам стал наемником, и меня бы звали Блез Благородный! ЖАК: Благородная свиная задница! БЛЕЗ: А потом бы я спас Его Величество от дикого вепря на охоте, и он посвятил бы меня в рыцари! ДЖОРГЕТ: А я бы стала тогда придворной дамой! БЛЕЗ: И я бы отправился в Святую землю! И Гроб Господень бы отвоевал! И все кричали бы – смотрите – это Блез – гроза сарацин! Он ест каждый день, что только захочет! ДЖОРГЕТ: И жареную дичь? И можно было бы есть жареную дичь каждый день? ЖАК: (щелкает кнутиком) Эй, овцы, чего это вы разблеялись?! А ну! ДЖОРГЕТ: (надменно)Ты разговариваешь с придворной дамой, вонючий крестьянин! Жак, мы уже в другое играем… (замечает, что Блез погрустнел) Блез, ты чего? БЛЕЗ: А ты смогла бы от отца и мамы уйти? ДЖОРГЕТ: Нет, наверное…. А можно как-нибудь, чтобы Святая Земля и Его Величество где-нибудь поблизости были? Например, в Лузи? БЛАНШ: (грустно). Пин-Пин – бедненький мой… ДЖОРГЕТ: Ну что ты опять городишь, Бланш! Пин-Пин сейчас наворачивает похлебку с наемниками, а про Мэр и своих друзей и думать забыл… БЛАНШ: Пин-Пин без глазок и совсем голенький, лежит в луже… Все такое красненькое… И солдаты – такие нехорошие… ДЖОРГЕТ: Да ну тебя, Бланш, опять ты за свое… Слышатся раскаты грома, вдали воют волки. Темнеет. ДЖОРГЕТ: А на Вознесение волки здесь нашу козу задрали… БЛЕЗ: Отец говорил, что они бешеные, в них сатана вселился. Поэтому так далеко из лесу вышли… ЖАК: Кто это там идет? ДЖОРГЕТ: Волки!? БЛЕЗ: Нет, это человек… Может, рыцарь? ЖАК: Или звездочет? ДЖОРГЕТ: Это менестрель! БЛЕЗ: Нет, для рыцаря он невысок… ДЖОРГЕТ: А для менестреля в самый раз! Но у него нет лютни… ЖАК: а вдруг это разбойник! У него за пазухой кинжал и он хочет нас зарезать! ДЖОРГЕТ: Ой… Как страшно… Падают первые капли дождя. БЛАНШ: Дождь! (танцует, ловит капли дождя.) БЛЕЗ: Не бойся, сестрица, я тебя в обиду не дам… ЖАК: А он пырнет тебя, сухоручка, и вытянет все кишки наружу… Отойди, я буду Джоргет защищать… БЛЕЗ: Она моя сестрица, уйди… Ты и сам боишься, по тебе видно… ЖАК: А вот и не боюсь… У меня волшебный кнут… БЛЕЗ: Зато благородства в тебе нет! ЖАК: В тебе тоже нет! ЖАК и БЛЕЗ толкаются. Темнеет сильнее. Рокочет гром. ДЖОРГЕТ: Блез! Жак! ЖАК и БЛЕЗ: (в страхе).Ты – разбойник?! ДЖОРГЕТ: Ты менестрель?! БЛЕЗ: Ты рыцарь?! ЖАК: Или звездочет?! БЛАНШ кидается к невидимому для зрителя СТЕФАНУ. БЛАНШ: Это он! Затемнение. Начинается сильная, последняя гроза этой осени. Пастораль вторая В крестьянской лачуге - ТОМА и АННА. Снаружи идет дождь. Вода капает с потолка в плошки. ТОМА мастерит пращу. АННА что-то варит в котле на очаге. ТОМА: Ты слышала, женщина? В деревне объявился мальчишка из Клуа. АННА: А где это? ТОМА: А черт его знает. АННА: Не поминай дьявола. В Мэре и так нечего есть, а нищие бродяги все прут и прут… Отче Базиль у себя тоже приютил какого-то бородатого разбойника… ТОМА: Мальчишка говорит, что ему являлся сам Сын Божий. АННА: Вот тебе на… ТОМА: И дал ему письмо для нашего короля… АННА: А письмо мальчишка показывал? ТОМА: Да, показывал. Красивый пергамент с дорогой печатью… АННА: Дорогая печать? Может тогда, действительно, от Сына Божьего? ТОМА: Мальчишка говорит, что Сын Божий благословил его вести новый крестовый поход против неверных, представляешь? АННА: Не говори мне про крестовые походы… От них одни беды. ТОМА: Что ты там бубнишь? Что ты там возишься? Я же с тобой разговариваю, Анна! Мальчишка хочет вести крестовый поход! АННА: Я, между прочим, варю бульон! ТОМА: Из тех же свиных костей, из которых ты варила бульон вчера? АННА: И позавчера! И позапозавчера! Во всяком случае, эти кости у нас есть! А кроликов, которых ты собираешься добыть этой пращой, я в глаза не видела! Да и когда ты с пращой умел управляться? ТОМА: Вот увидишь, будет кролик… АННА: Если люди графа увидят, как ты только замахнулся на этих кроликов, тебе поджарят пятки! Или повесят! (плачет) Что я буду делать одна с ребятишками?! ТОМА: А что мне делать? Что? Нам нечего продавать! Козу задрали волки! Блез – мне не помощник! Джоргет не за кого выдать замуж – вокруг все нищие! Или, может, мне сделать как Эдвард-Хорёк из Веселого Яра? АННА: А что сделал Эдвард-Хорёк? ТОМА: А ты не слышала? У его жены недавно родился четвертый сын. А сейчас Хорёк говорит, что мальца украли эльфы из колыбели и подменили поленом. А жена его ходит и плачет, даже не разговаривает, того гляди и бросится в колодец. Но зато их старшие сыновья порозовели – а то лежали без памяти от голода… АННА: Что ты говоришь, Тома? ПАУЗА
ТОМА: Заткнись, баба! Вари свой бульон! АННА возвращается к очагу ТОМА: Графу сейчас не до кроликов своих… У него же брат из Святой земли не вернулся. Горюет. Черные знамена на замке, говорят… АННА: Расскажи лучше про мальчишку… ТОМА: Мальчишка смышлен… И с руками все в порядке – он себе такой знатный посох склепал – с крестом, ходит, как епископ, ей-богу. (ПАУЗА.) Он… добрый христианин. Поделился с Блезом и Джоргет остатками своей снеди... АННА: Он дал моим крошкам поесть? ТОМА: Да на наших крошках пахать можно! А они все играют… резвятся на лужку… (АННА с укором смотрит на ТОМУ.) За что меня Господь покарал девчонкой и калекой! Ты бы видела руки этого мальчишки – Стефана из Клуа… Руки настоящего мужика – жилистые, крепкие, как ольховые корни, под ногтями - земля. Они знают соху, они знают пастуший посох, они знают нож. Волосы у него черные – как у меня. Он сильный как бычок… Он смелый – какой бы еще крестьянский мальчишка пустился бы черт знает куда по большаку ?… Я бы хотел… такого сына… АННА: У тебя есть сын… ТОМА: (не слушая АННУ, продолжает.) У него, правда, многовато дури в голове… Поход на неверных… Иерусалим… Мальчишка залез на сухую грушу у кузницы и все травил про свой крестовый поход, говорил, что в него пойдут только безгрешные дети, что они не возьмут оружия, и что, мол, неверные станут перед ними на колени. Кажется, что-то вроде этого. И как-то он так травил об этих делах, что я даже… Ну, как будто прямо увидел этих неверных, как они ползают перед ним, как свиньи, если им задние ноги отрубить… Но мужик должен думать про землю, а не про дела благородных… Если бы он был моим сыном… Я бы повыбил из него эту дурь… АННА: У тебя уже есть сын, Тома…
ТОМА: (как ни в чем ни бывало). А все кто из наших собрался, уши развесили… Даже Люк-кузнец выполз из своей кузницы. Весь черный – не то с голодухи, не то из-за своей бабы… Слушал он мальчонку, и, клянусь пальцем святого Бернара, заревел! Не то, чтобы совсем заревел… но у него слеза прямо вот тут! Что за баба! Баба, а не кузнец! Слушал мальчишку и ревел! Мальчишка горазд болтать… Но если бы мальчишка был моим сыном, никогда бы я ему не позволил залазить на груши и болтать оттуда глупости про Святой Поход… Срублю, к дьяволу, эту грушу! АННА: У тебя уже есть сын …
ТОМА: Сын? Что мне толку от сына-урода? Никогда я с ним не вспашу ни одной борозды! Он ничего не умеет!… За него даже замуж никто не пойдет! Он спреет под твоей юбкой! Верно отче Базиль говорит, что женщина – сосуд порока! Может, Блез – и не мое семя?! АННА: Что ты такое говоришь! ТОМА: (Надвигается на АННУ) Может, ты нагуляла его с дьяволом, пока я был на поле, почем мне знать? Твою прабабку из Лузи на вилы подняли за колдовство! Может, и ты… Отчего у него сухая рука, отвечай, ведьма?! АННА кидается на шею ТОМЕ, целует его АННА: Тома! Мой любимый! Любимый! Не бей меня! Я только с тобой была! Только ты! Бог свидетель! ТОМА: Так это значит от меня родился урод!?
АННА: Скоро будет похлебка. ДЖОРГЕТ: Мы нашли гриб! БЛЕЗ: А я его срезал осокой! ДЖОРГЕТ: Это нас Стефан научил! Он сказал, что если срезать, а не вырывать, то потом на этом месте будут еще грибы. Он такой умный, этот Стефан! БЛЕЗ: И благородный! ТОМА: А ну закрой рот, Блез. Благородные в замках живут. А этот Стефан – из наших. ДЖОРГЕТ: Мама! Стефан такой красивый! У него волосы золотые – как у святого отрока Франсуа с ярмарки! БЛЕЗ: А что ты делаешь, папа? ТОМА: То, с чем тебе никогда не совладать. АННА: Джоргет, давай мне ваш гриб… ДЖОРГЕТ: У него руки тонкие и красивые – он, когда рассказывает про Святой Поход, который он поведет на Иерусалим, руками так красиво делает, что прямо плакать хочется, представляешь? БЛЕЗ: Папа, это праща? ТОМА: Да, Блез, это праща! Но тебе то что? БЛЕЗ: Я могу… научиться управляться с ней. У меня левая… рука сильнее… ТОМА: Ты даже козу, когда она у нас была, не мог подоить своими тростинками, щенок! Куда тебе праща! ДЖОРГЕТ: И когда он сказал: «Господь выбрал самых чистых чад своих для Похода, идите за мною, отроки и отроковицы!», он ТАК на меня посмотрел… Мама, ты слышишь, ТАК посмотрел! АННА: Слышу. Помешай в котле. БЛЕЗ: А что ты будешь делать с пращой, папа? ТОМА: Я буду метать камни. БЛЕЗ: А в кого? ТОМА: В кроликов. БЛЕЗ: Папа, можно я пойду с тобой?
БЛЕЗ: Можно я с тобой поохочусь на кроликов? Научи меня обращаться с пращой? ДЖОРГЕТ: Мама, а Жак обзывает Блеза «сухоручкой». АННА: Вот паскудник. Брось в него грязью в следующий раз. ДЖОРГЕТ: Хорошо. БЛЕЗ: Папа, а Жак обзывает меня «сухоручкой» ТОМА: А это так и есть. (ПАУЗА.) Никакого от тебя толку. Иди хотя бы воды принеси из колодца. А я пойду, поищу этого Стефана. Где вы его видели в последний раз? ДЖОРГЕТ: Он искал отче Базиля у часовни! АННА: А обед? ТОМА: Воды я могу попить и из ручья. БЛЕЗ: А зачем тебе Стефан, папа? ТОМА: Я возьму его с собой на охоту, сухоручка. Научу его обращаться с пращой. Пастораль третья
ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Ну что еще, ваша светлость? ГОЛОС ГОДФРУА: Святой отец, я согрешил… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (устало). Ваша светлость, вы же сидите у меня в подполье, один, ну, может, с парой старых благочинных крыс, в темноте… Как вы ухитряетесь там так грешить, что исповедуетесь у меня по семь раз на дню? ГОЛОС ГОДФРУА: Простите, простите меня, отче, что тревожу вас… Но мне не дает покоя моя изгаженная грехами душа… Скажите, могу ли я подняться хотя бы для исповеди?
ГОЛОС ГОДФРУА: О, я недостойный…. Я поступил бы так же на его месте… Я был недостоин его помощи… О чем же я думал! Мечтал, что разбогатею в Святой земле… Мечтал, что осыплю и брата и себя золотом и каменьями, что его величество дарует мне замки и титулы… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (встревоженно). Но ведь несколько алмазов, вы говорили, у вас есть? ГОЛОС ГОДФРУА: Да, камни из глаз языческого идола, что стоял когда то на месте Вандомского замка. . Наш предок проклял их, запретив держать сатанинские камни в сокровищнице. Они перепрятывались, пока наш дядя не закопал их в тряпице перед предпоследним крестовым походом… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: А вы не вспомнили - где?... ГОЛОС ГОДФРУА: (самозабвенно, после паузы). Как я виноват перед братом… Он дал мне своих солдат, меч нашего отца, лучшего коня и провизии на два месяца… Брат обнял меня на прощание, проводил с герольдами… Знал ли он, что я вернусь униженный, как вор, беззвестный с гниющими язвами, убогий, нищий, сирый… (успокаивается.) Могу ли я подняться на несколько минут? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Ну, ваш брат пока не знает, что вы вернулись. Но наказал своим людям вас искать. Слыхал я, что задумал граф Вандомский вам кожу с пяток содрать за своих арбалетчиков и капитал, что сгинули в землях неверных… Зачем вы хотите подняться? ГОЛОС ГОДФРУА: О, как он прав, как прав… Пожалуй, незачем, посижу и здесь, я уже привык за эти две недели… Отче, а не будет ли у вас для меня немного пищи? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Только духовная, сын мой. В графстве голод, ваша светлость… И ваша вина в том тоже есть. ГОЛОС ГОДФРУА: Но я чую запах сыра, отче… Люк в полу приподнимается. ОТЧЕ БАЗИЛЬ тут же ставит на него стул. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Прячтесь! В окне только что мелькнул факел… А что до запаха сыра – то скорее всего, это – дьявольское наваждение… Это – сатана… Запах сатаны… ГОЛОС ГОДФРУА: Но разве сатана пахнет не серой, отче? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Серой. Но существуют и иные… э-э-э… духи зла… Духи – искусители. Сырные бесы. ПАУЗА ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Завтра я постараюсь для вас добыть немного хлеба, ваша светлость… ГОЛОС ГОДФРУА: О, как вы добры, отче… Выслушайте меня недостойного, прошу вас… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Станьте на колени, сын мой… Стали? ГОЛОС ГОДФРУА: Стал… Хотя тут это несколько неудобно… Святой отец, я согрешил… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: В чем твой грех, сын мой? ГОЛОС ГОДФРУА: Позвольте, расскажу… Я сошел с корабля в Испании и отправился в путь. В Бесалу тамошний папский нунций узнал меня, он дал мне немного денег взаймы и подорожную со своей печатью – чтобы я добрался до Вандома беспрепятственно. Когда я был уже во владениях его величества, проезжал мимо какой-то деревушки, меня настиг лукавый дух. Я поддался искушению и испил вина в тамошней харчевне…
ГОЛОС ГОДФРУА: Я испил вина, и… еще испил вина… и… наутро оказался без коня и денег, в одной рубахе на дороге. Единственное, что мне оставили разбойники – это письмо нунция, в котором говорилось кто я, и что я нахожусь под защитой нашей матери- Церкви. Но тогда мне было все равно. Я был в отчаянии. Я побрел с этим письмом на север, ужасно страдая от голода и непонимания… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Так в чем же грех, сын мой? За винопитие – три «Патер Ностер» и ладно… Покороче – уже поздний час… ГОЛОС ГОДФРУА: Отче, простите за мою многословность, я уже близок к сути. Грех мой – в гордыне… В страшном грехе гордыни… Будучи в ужасном положении, я повстречал мальчика – смерда, пастушка… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: За пастушка – двадцать «Патер Ностер» и ладно… ГОЛОС ГОДФРУА: Отче, да что вы такое говорите!… Он меня от голодной смерти спас! Это был очень добрый мальчик, и очень, очень благочестивый… Я был в одной исподней рубахе, измучен, и мое лицо тогда густо заросло щетиной… А мальчик был очень впечатлительный… Мальчику привиделось, будто я… Будто я… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Ну?
ГОЛОС ГОДФРУА: Будто я – Иисус Христос… И рассудок мой помутился. Я не стал этого отрицать… Сказал, что я послан этому пастушку, дабы… Я плохо помню, что я ему говорил… Нес какую то чушь про детей и крестовые походы, нарек его пророком – лишь бы он нашел для меня еще еды… А глаза его открывались все шире и шире… Такие чистые глаза… Я даже отдал ему письмо нунция – якобы письмо для короны от Сына Божьего… Он смотрел на печать нунция, как на чудо господне, и поверил мне… Мальчонка отдал мне корзинку с маслом, булочками, медом и окороком… Я… Я очень грешен, отче… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: А как звали того мальчика, ваша светлость? ГОЛОС ГОДФРУА: Я плохо помню, отче… Кажется, Стефан… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Стефан из Клуа? ГОЛОС ГОДФРУА: Кажется, так, отче. А откуда вы знаете? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (озабоченно). Да так, ваша светлость, я слышал, как вы называли это имя во сне… ГОЛОС ГОДФРУА: Отпустите мне этот грех, отче Базиль… Откуда-то снаружи раздается шум. ОТЧЕ БАЗИЛЬ прислушивается ГОЛОС ГОДФРУА: Ибо он гнетет меня денно и нощно… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Чшш! ГОЛОС ГОДФРУА: Когда я просыпаюсь, то спрашиваю себя: Годфруа, какой самый тяжкий грех твой? И отвечаю: гордыня… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Чшшшш! ГОЛОС ГОДФРУА: Отче? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: А ну – тихо, ваша светлость… Кто-то вошел в храм…
ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Грех ваш тяжек, ваша светлость, но не непреодолим. Двадцать «патерностер», десять «аве мария», и вы прощены. Ин номине патрис, эт фили, эт спиритус санкти, амен… ОТЧЕ БАЗИЛЬ берет свечу и идет наружу. Пастораль четвертая ЦЕРКОВЬ. Слышен шум дождя. На распятье и в поставленные тут и там чаши падают капли с потолока. На одной из скамей сидит человек, закутанный в плащ. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Кто тут? ВИКТОР: Почему в этой церкви всегда так холодно? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (осторожно). Господь радуется, когда наше тело страдает, а душа крепнет… ВИКТОР: Меня же тут крестили… Я помню этот холод… А ваше тело, отче Базиль, давно страдало? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Я… Я сторонник разумного усмирения плоти… Кто вы? Я всего лишь бедный монах… ВИКТОР: Ну, допустим, не такой уж и бедный… (смотрит на отче Базиля.) ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Оо, юный граф… Вы меня напугали… Что вам нужно в поздний час в деревушке? ВИКТОР: Привез еще одну каштелянскую дочку, чтобы вы приняли роды и отпели, если на то будет нужда… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Говорите тише… ВИКТОР: (задумчиво). Если на то будет нужда… А что стало с той каштелянской дочкой? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Погребена на церковном кладбище под именем Агата. ВИКТОР: Ее звали Вероник. А что дитя? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: И дитя с ней. ВИКТОР: Ну, это не я, она уже была на сносях. Некрещеное дитя? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Некрещеное. Говорите тише, ваша светлость! ВИКТОР: Боитесь, что бог о ваших нечестивых поступках услышит? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Бог все знает и так о моих поступках. И о ваших тоже. ВИКТОР: (смеется). Да, та замковая шлюха Вероник - наш с вами маленький секрет… Один из наших маленьких секретов… Я ваш должник… Она ведь была дочерью свободного человека… Я свалил все на конюха-смерда, так его каштелянские сыновья разорвали поутру лошадьми. То еще зрелище, скажу я вам… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (устало). Что вам нужно? ВИКТОР: Нет, мне бы ничего не было, если бы они узнали, ведь мой отец – граф Вандомский. Но от стилета в боку или от толченого изумруда в кубке вина это бы не спасло, верно? Каштелян – хитрейший стервец… Вы видели, как умирают от толченого изумруда? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Что вам нужно? Если вы привезли беременную девушку, то несите ее в хлев – сделаю что смогу… ВИКТОР: А после схороните ее на церковном кладбище под именем Агата? (смеется.) ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Говорите тише. ВИКТОР: А как ваше еретическое предприятие в подвале? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (медленно). Какое такое предприятие в подвале? ВИКТОР: Ну, с котлами и кувшинами масла… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (с видимым облегчением). Как вы себя ведете в божьем храме, ваша светлость? ВИКТОР: Ах да, это ведь тоже наш маленький секрет, да? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Да. ВИКТОР: Вы мне помогаете с женским полом, а я никому не говорю, на что вы тратите золото, жертвованное на храм… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Что вам нужно, Виктор Вандомский? Говорите или уходите! ВИКТОР: Вы меня изгоняете из храма в непогоду?! Отче! Но я же заблудшая овца! Я пропаду! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Не пропадете, если будете ехать по дороге в замок! ВИКТОР: Но ведь нас с вами не любит Господь, отче! Мы злодеи и еретики! Он оставит меня в пути и я заблужусь, как овечка! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Господу все равно! Гремит гром. ВИКТОР: Слышите, он с вами не согласен! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: А может быть как раз согласен! ВИКТОР: (смеется). Ну что вы так раскраснелись, отче? Сейчас обделаетесь черной желчью! Я же пришел к вам с благодарностью за все наши с вами маленькие секреты… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Благодарностью? ВИКТОР: Да, в знак нашей чистой дружбы я хочу вам рассказать последние новости из замка… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Я слушаю вас. ВИКТОР: Мой отец через два дня приедет с замковой стражей и сожжет Мэр. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Сожжет? ВИКТОР: Сожжет. Пфф! Но если... ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Если? ВИКТОР: Если тот из Мэра, кто прячет моего дядю - его светлость Годфруа Вандомского, выпустит его на свет божий, то сожгут лишь его дом, а Мэр останется цел. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Годфруа Вандомский в Мэре? Он же не вернулся из Святой земли! ВИКТОР: Видели его оборванного, но живого, когда он шел в Мэр неделю назад. Трое пилигримов и один бродячий звездочет его видели. Клялись , что Годфруа Вандомский, только изможденный и со светом в очах – будто святой. А звездочет еще к тому же предложил свои услуги по отысканию тела Вероник, так мне его пришлось втихую повесить, пока каштелян не узнал… Кто его знает – а вдруг бы нашел! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Как нехорошо… Зачем кому-то его светлость не пускать домой? ВИКТОР: По мне – так пусть хоть и тысячу лет его ноги в замке не было, но отец его любит… Дядя Годфруа – тряпка, прямо скажем. Его отец отослал в Палестину, чтобы он хоть как-то закалился. Но даже и там… Видимо, приполз без гроша, и боится вернуться в замок. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Ну что ж, я задам пастве вопрос о неизвестном путнике… ВИКТОР: Да, скажите. Не то все обыщут и сожгут. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Сожгут... ВИКТОР: Да, и вас это тоже касается. Собственно, в этом и состоит моя благодарность. Стража обыщет все. И вашу сатанинскую машину в подвале тоже могут найти. И тогда вас могут сжечь за колдовство. Поэтому в ваших интересах найти, где прячется Годфруа. Уж очень сильно отец тоскует по брату… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (кисло). Спасибо вам, Виктор. ВИКТОР: Вы уже закончили свой дьявольский котел? Судя по тому, как тут крыша протекает, вы уже близки к завершению… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Не ваше дело. ВИКТОР: Вы бы хоть один серебряный подсвечник поставили на алтарь для приличия, отче! Не живет, ой, не живет в вашем храме бог! Я понял, наконец, почему тут этот адский холод! Вы же не жжете свечей, отче! Боитесь, что этот ваш медный бегемот взлетит на воздух? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (сухо). Вы меня предупредили, я это очень ценю, Виктор… ВИКТОР: Ну не прогоняйте меня… Не прогоняйте… А можете меня исповедать, отче? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (в сторону). И этот туда же… (Виктору.)Уже поздний час… ВИКТОР: Отче, у меня такой камень на душе… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (зло). На колени!
ОТЧЕ БАЗИЛЬ: В чем твой грех, сын мой? ВИКТОР: Я болен унынием. Мне скучно, отче. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Скучно? ВИКТОР: Мне смертельно скучно, отче. Жизнь отвратительно скучна. Даже охота не приносит мне радости. На прошлой неделе мы с дворней загоняли вепря – стоял шум, пели охотничьи рожки, бряцали короткие мечи на поясах пажей, а я скакал и плакал, отче – ведь раньше эти звуки будили во мне радость, живую страсть. А теперь это был шум, который только раздражал меня… Я ускакал вглубь леса вперед цепи всадников и вдруг я вышел прямо на него. Зверь нас обманул – он сделал петлю с подветреной стороны, и разгоряченные собаки не заметили его. Я вышел прямо на него. В нем торчало уже две стрелы, но раны были несмертельные. Раньше, когда я встречал зверя лицом к лицу, это было совсем другое… Я клекотал, как хищная птица, мне было весело и страшно. А теперь… Вепрь был так похож на меня, отче… Он увяз в трясине, и его очень быстро засасывало в болото. И он даже не ревел, и не хрюкал, а как-то тяжело дышал… И смотрел на меня своими красными влажными глазками. Я тогда подумал – неужели вот у меня такие же глазки? И я смотрел на него, смотрел, пока над ним не чавкнула жижа. И я понял, чем ужасен ад, отче. В аду – смертная скука. Да… И все это – тоска… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Что - это? ВИКТОР: Все. Пиры. Охоты. Жизнь. Может быть поэтому я начал придушивать этих девок во время того, как… ну, вы понимаете… Это давало мне какое-то развлечение, но после этой Вероник, наскучило и это. Ваша персона тоже некоторое время занимала меня. Такой интересный человек – с одной стороны – подлый безбожник и еретик, а с другой – такой горящий, охваченный непонятной никому идеей… Но и вы скучны, отче… Как же вы скучны… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Может быть, обратитесь к добродетели и к Господу? ВИКТОР: Вы сами то верите в то, что говорите? Какие тут добродетели… Мне так надоела грязь, трупы у дорог, отче, пухнущие с голоду крестьяне… Танцы. Музыка. Да, думаю, может, танцы могут меня спасти? Я слышал, по графству бродит Мордекай со своими жонглерами. Может, они заглянут и сюда, и сыграют свою знаменитую музыку? А мы – пустимся в пляс! Отче вы знаете какие-нибудь танцы? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Да вы обезумели! Внезапно в храм забегает, крестясь, промокший насквозь и запыхавшийся, но вдохновенный СВЕРЧОК. ВИКТОР встает с колен и отходит в тень, чтобы быть неузнанным. СВЕРЧОК: Отче! Прошу вас, Отче, во имя Господа нашего Иисуса Христа-Иисуса Христа! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Что такое, Сверчок? СВЕРЧОК: Серебро-серебро-серебро! Отче, дайте немного серебра! Не для себя-не для себя! У него нет настоящего креста – лишь посох с перекладиной, а он же – посланник-посланник! Так все говорят! У него письмо от Сына Божьего – он всем показывал-он всем показывал! Люк-кузнец ищет серебро! Хочет выковать ему распятье из серебра – для посоха-для посоха… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Ты тоже обезумел. Ты говоришь про этого Стефана из Клуа? Пастушка? СВЕРЧОК: Пастыря Стефана, что поведет Новое воинство Христово – из детей и отроков-из детей и отроков! Чистых душой господь направит безопасной дорогой, отче! Вы должны понимать-должны понимать! И приведет к граду Иерусалиму, и неверные покаются пред его войском, и святыни будут наши! Наши-наши-наши! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Вы что, в деревне все впали в ересь? Поклоняетесь самозваному пророку? Мальчишке? СВЕРЧОК: Нет, отче, не все. Только дети-Только дети. Только дети и я. Я-я-я! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Ну, неудивительно… СВЕРЧОК: Дайте немного серебра, Отче. Люк-кузнец говорит мне – ищи серебро, Сверчок! Ищи серебро и железо-и железо - и серебро! Чудо прямо тут , рядом- прямо тут, рядом… Это не ересь, это знак, отче… Дайте немного серебра-серебра… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (по-отечески ласково). Поди прочь, Сверчок.
ВИКТОР: А вот это интересно… Бери свое серебро, дурачок. Правда, не самое чистое… Отче Базиль, видно, приберег слиток чистейшего серебра, который в день Святого Антония ему подарил граф, на какие-то более благие цели… А, отче Базиль? А где вы собираетесь со своим Стефаном, дурачок? СВЕРЧОК: Спасибо… добрый темный господин – добрый темный господин… Спасибо, отче Базиль! У колодца! Мы собираемся у старого колодца. Вчера Стефан Богоносный проповедовал со старой груши, но сегодня ее кто-то срубил… ВИКТОР: Хо-хо, вы слышали, отче? Богоносный! Уходи, Сверчок! Пошел прочь, дурак! СВЕРЧОК уходит ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Уходите и вы. ВИКТОР: Отче! Вы расстраиваетесь из-за этой растреклятой чаши? Да это дешевка, грязное серебро! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Это чаша причастия. Может, хватит уже богохульствовать… ВИКТОР: (смеется) Может, хватит уже лицемерить, отче!? Но все равно! Я знал, что Господь меня направил к вам не зря! Спасибо вам! Спасибо! Стефан Богоносный – это явно позанимательнее охоты и танцев! И помните про моего дядю – если его не выдадут… Все сгорит! Два дня! А если найдут ваши котлы в подвале церкви, то можете сгореть и вы… Это, пожалуй, тоже будет занимательно! Если так случится – то обязательно приеду посмотреть! Кто знает, может, ради зрелища и сам попрошу отца проверить подвал? (Собирается уходить) ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Вы – птенчик, Виктор. Вас не излечит ни развлечение, ни лжепророк. У вас нет цели. У вас нет искры. Вам страшно посмотреть жизни в глаза. Страшно вырваться из отцовского замка. Вы, как колокольный язык безвольно болтаетесь и бьетесь о края вашей скудной жизни, производя неимоверный шум. ВИКТОР: А вы бесстрашны. Что будете делать, отче Базиль? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Молиться. ВИКТОР усмехается и уходит. ОТЧЕ БАЗИЛЬ остается стоять. Капли падают в чаши с потолка. Пастораль пятая Кузница ЛЮКА-КУЗНЕЦА. Молодой ЛЮК-КУЗНЕЦ разводит огонь в горниле. К стене прислонена толстая древесная ветка. Входит ТОМА, стоит, молча, смотрит на ЛЮКА-КУЗНЕЦА. ЛЮК-КУЗНЕЦ оборачивается. ЛЮК-КУЗНЕЦ: А, Тома. ПАУЗА. Плохое дерево – не горит. ПАУЗА. Это - старая мэрская груша. ТОМА: Я в детстве ел с нее плоды. ЛЮК-КУЗНЕЦ: О! Ну при мне она уже была сухая! Бабушка мне рассказывала, что в ней живет эльф, который оберегает Мэр от напастей, и что грушу нельзя трогать. Ствол у нее и впрямь был похож на тело человека. Ствол растраивался - будто человек тянет руки к небу. ТОМА: А еще похоже на трезубец дьявола. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Да ладно тебе, ты что, не веришь в эльфов? А и правда, Мэр всегда обходили напасти… До этого года. Впервые такой голод. Такая тоска… Ты как, Тома, веселишься? Вот я на ярмарках веселился. (слезы в голосе) Мы с моей Клэр, бывало… На ярмарках жонглер Мордекай со своими немыми музыкантами... Ох, как они играли! Мы с Клэр - в пляс, будто Святой Вит нас хлестнул вожжой пониже спины. Ох и хороводы там были. Плясали пьяные – покуда не падали, так было хорошо. Пляшешь – и будто ничего дурного больше нет. Больше нет графа с его поборами, больше нет волчьих стай в лесу, больше нету парши на пшенице, нету разбойников, ангелы радуются, и господь улыбается на своем престоле! Клэр моя, Клэр… Бедная моя. А, говорят, Мордекай со своими жонглерами идет к нам, то-то весело будет, а? Как они дунут в свою волынку, так и попляшем! Соберемся всем Мэром, как бывало, у старой груши, и попляшем! А, груша… Ее же кто-то срубил… ТОМА: Не было в груше никакого эльфа. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Что ж, уже нету, это ясное дело. Ну а если Мордекай не дойдет до нас, так не беда. Можно и без веселья. Поважнее сейчас дела творятся. Я же от греха очищаюсь. Все-таки хорошо господь управил. На ветке этой груши, на одной из ее «рук» стоял Стефан, когда пришел в Мэр. Первая проповедь его была. Вот она эта ветка. (указывает на толстую ветку, стоящую в углу.) Я из нее сделаю для Стефана посох. ТОМА: Не нужен ему никакой посох. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Тома! Чудак ты! Как же пророку без посоха! Пророку без посоха никак! Это штука полезная – его можно в змею ежели что превратить! А ты думаешь, как Святой поход Стефана через море перейдет? Стефан, как патриарх Моисей, ударит оземь посохом перед морскими волнами, и море расступится! А посох ему я справил! Да и что там – я буду рядом с ним! Стефан сказал, что я тоже могу пойти с его войском! Что сделаю посох – и мне простятся все прегрешения! И я буду идти меж стоячими волнами – к граду Иерусалиму - среди радостных детей – и впереди будут гореть его золотые волосы и серебряный крест на его посохе! ТОМА: У Стефана волосы – черные, кузнец, и слушай меня, два раза повторять не буду. Я к тебе зашел сказать, чтобы ты подальше от него держался. ЛЮК-КУЗНЕЦ: От кого? ТОМА: От Стефана. Он мне как сын. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Да ничего в вас похожего нет! Он прекрасен, как девица, а ты – дрянной, как крот! Он нежный, голос - звонкий! А ты… ТОМА: Грушу я срубил. Чтобы не было у Стефана искушения ум баламутить ни себе ни вам. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Ты, Тома, проповедь Стефана не заглушишь. ТОМА: Он малец еще. У него другая судьба, крестьянская. Он станет мне сыном. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Это господу решать, какая у него судьба! Да ты что, обрубок, на Святой поход покушаешься? ТОМА: Я тебе дам обрубка! (дерутся) ЛЮК-КУЗНЕЦ: Где он? Он с тобой пришел? Стефан! ТОМА: (пытается сломать ветку) Жди меня, сын! Сейчас я этого борова проучу и пойдем на охоту! (ЛЮКУ-КУЗНЕЦУ) Не смей на него зариться, кусок дерьма! ЛЮК-КУЗНЕЦ: (отбирает ветку, берет в руки молот) Пошел прочь, Тома. Раздавлю тебе молотом голову в один мах. Мне тебя не жалко, Тома. ТОМА: Ничего не говори больше моему мальцу про Поход. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Он – мой поводырь. Стефан – мой… Он – ангел златоволосый, не трогай его своими нечистыми лапами… ТОМА: Я тебе глаза выдавлю, содомит… Отче Базилю скажу… ЛЮК-КУЗНЕЦ: Скажи-скажи… Стефан! Иди сюда, Стефан! Скажи этому мужику, что не хочешь с ним идти! ТОМА: Да, Стефан, иди сюда! Да захвати камень побольше! Повалим эту свинью, зарежем и бросим в канаву! ЛЮК-КУЗНЕЦ: Стефан! ТОМА: Стефан! ЛЮК-КУЗНЕЦ: Стефан! ТОМА: Стефан! ЛЮК-КУЗНЕЦ: Ушел он. Ты ему не нужен, Тома. ТОМА: Закрой пасть. Стефан! ЛЮК-КУЗНЕЦ: Он боится тебя. Спрятался. Ты его не заставишь молчать, на пути Похода не станешь. ТОМА: Не будет от меня мой сын прятаться! А ну посторонись, мразь!
ГОЛОС ТОМЫ: Стефан! Сын! Где ты, сын! ЛЮК-КУЗНЕЦ: (возвращается к горнилу) Он ушел. Глупый крот, этот Тома. Стефан знает это, Стефан придет ко мне. Может, он уже спрятался на полатях, там, где голуби… Да, Стефан? Ты тут? Пророка всегда можно сделать из крестьянина, а вот крестьянина из пророка… Гнусный крот, этот Тома…
ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Все у тебя снаружи засижено птицами, я чуть не поскользнулся на пороге! ЛЮК-КУЗНЕЦ: Здравствуйте, отче! Это голуби. Вернулись в старое гнездо. Добрый знак, голубь – птица божья, так ведь? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Да уж… ЛЮК-КУЗНЕЦ: Птица божья, да и съедобная… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Куда это Тома пошел? ЛЮК-КУЗНЕЦ: Да хоть к дьяволу, отче… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Епитимья. ЛЮК-КУЗНЕЦ: (скороговоркой читает молитву Pater Noster) Отче, вот послушайте, какую мне мысль господь послал: Пророка из крестьянина всегда можно сделать, а вот крестьянина из пророка – никогда… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Налей мне вина, Люк. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Отче, господь с вами, голод. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: У тебя всегда есть. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Хитрый вы, отче. Ну, пастырю надо быть хитрее чад своих. У меня только браги немного. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Неси. ЛЮК-КУЗНЕЦ достает спрятанный бурдюк, наливает ОТЧЕ БАЗИЛЮ и себе. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Что ты делаешь? ЛЮК-КУЗНЕЦ: Плавлю серебряную чашу, отче, которую вы пожертвовали для отрока Стефана. (пьет) Да осияет вас благодатным светом с небес за это. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Не стоит благодарностей. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Разгорается уже. Груша. Горит плохо… Буду крест отливать. Для посоха ему. Отче Базиль, что за радость смотреть на Стефана, что за радость слушать его. Вы бы его слыхали. Как он говорит о Святом Походе… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: И ты лжепророку поклоняешься? ЛЮК-КУЗНЕЦ: А что за волосы у него, отче! (пьет) Золотые, как у ангелов, их по ветру веет, и осеннюю хмарь будто господней рукой сносит, как-то светлеет сразу… А очи его, святой отец… В них мудрость недетская и такая божья красота, что сразу тонешь, сразу тонешь… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Постой, Люк, постой… Ты уже когда-то мне это говорил… (пьет) ЛЮК-КУЗНЕЦ: А руки! Тонкие такие, будто ивовые веточки, но видно, что крепкие, как железный прут. (пьет) ОТЧЕ БАЗИЛЬ: И про ивовые веточки говорил… ЛЮК-КУЗНЕЦ: (пьянеет) Нет, не говорил, отче... Только вот Стефан редко улыбается. Все печальный больше, или это у пророков так заведено? А, отче? Нельзя смеяться пророкам? Я бы хотел Стефана развеселить. (пьет) Хотел бы чтоб он улыбался. Чтобы порадовался. Вот Мордекай приедет со своими жонглерами… Если к тому времени еще в Поход не уйдем, затяну Стефана в хоровод! Ведь должны же и божьи люди радоваться, а? Веселиться! (пьет) ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Это не Стефан, это ты – печальный, Люк. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Все башмаки мы со Стефаном от пляски разобьем! Будем хохотать! Будем радоваться! Будем рукой вот так делать! Ииээх! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Это твоя Клэр так рукой делала. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Надо нам выпить, отче, скорее выпить… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: И руки у Клэр как ивовые веточки, были… ЛЮК-КУЗНЕЦ: (плачет) Да пейте вы уже, святой отец! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: И про божью красоту в ее глазах ты рассказывал… Рассказывал, что тонешь в ее глазах, сразу тонешь… ЛЮК-КУЗНЕЦ: Нет! Нет! У Клэр теперь глаза, как сгнившие виноградины! А у Стефана, моего пастыря – живые! Живые глаза! Я уйду с ним! Он меня уведет от всего этого мрака, отче! Прочь уведет туда, где мы обретем святыни, и я забуду про всю свою жизнь, что была до этого! И буду подле него, буду ему верным другом и спутником. И Стефан будет посохом, что я ему подарю, совершать чудеса, и меня назовут «Люк-что-сковал-посох». И я буду любим, отче! И во мне будет благодать! (плачет) ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Я помню, как ты вез Клэр с ярмарки. Она еще была жива. Ты что-то растерял с тех пор, Люк. Вообще-то я - плохой человек, но с тобой я почему-то добр. Может, это потому что ты без вопросов делаешь что я говорю? Может. Я же отслужил по ней мессу, Люк, и не взял с тебя не солида. Я похоронил ее на обычном кладбище, хотя она умерла гнусной богомерзкой смертью – под ногами пляшущей пьяной толпы. Я все сделал, чтобы ты поскорее пережил свое горе, но ты не хочешь. Оплачь ее наконец. Нет никакого златоволосого Стефана, а есть только твоя жена, Люк. Твоя жена, которую прибрал к рукам господь. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Ненавижу. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Кого ты ненавидишь? ЛЮК-КУЗНЕЦ: Я не могу сказать. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (усмехается) Понимаю тебя. (пьет) Но к делу. (отдает ЛЮКУ-КУЗНЕЦУ пергаменты) Мне нужно, чтобы ты выковал это за два дня, Люк. Да смотри внимательнее! Медное крыло, да маленькие колеса, большой обруч, да маленький котелок. Два дня! Я тебе за это дам столько еды, сколько сможешь увезти на своей кляче. Сделаешь? ЛЮК-КУЗНЕЦ: Я хочу в Поход, отче Базиль… ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (пьянеет) Выкуй мне эти мелочи за два дня и ступай куда хочешь! Что тебе нужно для этого? ЛЮК-КУЗНЕЦ: Восемь мер меди и железный слиток. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Будет тебе восемь мер и слиток. На! Выпей! Соберись! Ревешь, как баба! Смешно смотреть! Ты еще ничего, считай, не потерял! Если бы ты знал, что потерял я, ты бы понял, что счастлив, как дитя! ЛЮК-КУЗНЕЦ: А… А что вы потеряли, отче? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Если бы ты знал, кем я был, Люк… Где я жил… Кого я любил… Ты бы кинулся целовать мне ноги… Кинулся бы сразу. (преображается) Я владел когда-то землями величиной с три Вандомских графства! У меня была жена – прекрасная, как месяц, она носила в волосах жемчужины вот такой величины! Мои дети… Двое мальчишек… Я до сих пор иногда слышу топот их ног, сбегающих со Смотровой башни… Хм. Смотри, никому только не проболтайся, не то я… А, тебе все равно не поверят… Ну да… И все! Все в миг исчезло! Рассыпалось! Вавилонская башня. Всю мою жизнь подняли на вилы. Я сам едва не рассыпался в прах… ЛЮК-КУЗНЕЦ: Так вы… Вы благородный? Разве так бывает? Разве можно потерять враз такое количество счастья? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Нет, так не бывает в подлунном мире, Люк. И нет, я уже давно не благородный, не вскакивай. Я оказался нелюбимым чадом. И со мной случилось так, как не случается с другими людьми. Это меня омертвило. .И с тех пор лишь одна страсть мне дает силы жить в этой грязи, среди смердов и червей! Месть! ЛЮК-КУЗНЕЦ: Вы отомстили, отче? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Нет. Еще нет. Но уже скоро… Я вытяну ее из подвала скоро… Пара волов – и вытяну… А не найду волов – ты мне поможешь, ты здоровый… Я ворвусь в его дом, приду к его креслу, схвачу его за бороду, намотаю на кулак и буду бить лицом о подлокотник, буду бить! ЛЮК-КУЗНЕЦ: Ох, какой это плохой человек, раз вы так говорить, отче! Кто он? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Я не могу сказать… Грушевые поленья внезапно разгораются ЛЮК-КУЗНЕЦ: О, старая груша занялась. Конец эльфу. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Что? Какому эльфу? ЛЮК-КУЗНЕЦ: Эльфу. Который в груше жил. ОТЧЕ БАЗИЛЬ: (поднимается) Два дня, Люк. Мне пора. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Осторожнее, не поскользнитесь на пороге! ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Я только одного боюсь, Люк… ЛЮК-КУЗНЕЦ: Чего? ОТЧЕ БАЗИЛЬ: Что кресло будет пустым. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Благослави вас господь, отче Базиль… ОТЧЕ БАЗИЛЬ стоит в дверях, оборачивается, смотрит на ЛЮКА-кузнеца, уходит. ЛЮК-КУЗНЕЦ смотрит в огонь. Вдруг слышится биение крыльев и встревоженный крик голубей – на чердаке кузницы. ЛЮК-КУЗНЕЦ: Стефан? ЛЮК-КУЗНЕЦ вскакивает на ноги. жүктеу/скачать 0.5 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|