Монголия и Кам

Горы Ябарай сложены из гранитов с включениями тоналита, аплита и реже порфирового туфа, сильно разрушены, местами даже продырявлены всё теми же атмосферными деятелями; они имеют в длину около 100 вёрст; пониженными холмами окраины их сливаются на западе с равнинными, а на востоке с барханными песками. Ось гор, в более мощной средней части, имеет крутое юго-юго-западное -- северо-северо-восточное простирание; на окраинах же приближается скорее к юго-западному и северо-восточному. Ширина рассматриваемых гор около 15 вёрст. Абсолютная высота перевала Обото-дабан определилась барометром в 5 710 футов (1740 м).

Самый перевал отмечен грандиозным, красивым обо, на котором между прочим лежало несколько китайских медных монет; раньше, на пути к перевалу по ущелью, мы встретили каменное сооружение наподобие юрты, в котором кочевники периодически собираются для молитвы. Северный склон гор пологий; с полуденной же стороны Ябарай своей высокой, круто обрывающейся стеной производит впечатление порядочных гор. При входе в ущелье с юга, на гладком утесе красуется мастерски высеченное крупными иероглифами известное буддийское изречение "ом-ма-ни-пад-мэ-хум".

По всему заметно, что сюда атмосферных осадков приносится весьма немного; зной и крайняя сухость соседней пустыни бесследно уничтожают облака, случайно пригнанные от обильного влагой восточного Нань-шаня.

В узких ущельях южного склона гор имеются ключевые источники, окаймлённые небогатой древесной, кустарниковой и травянистой растительностью. В одном месте оторвавшаяся глыба послужила оригинальным украшением дикого тесного ущелья: могучий ильм висит в воздухе в опрокинутом положении, удерживаясь на скале разветвлениями корней. В верхнем поясе гор, а также и в среднем, где выбегают родники, приходилось наблюдать красиво ниспадавшие каскады и каменистые углубления, наполненные прозрачной темноголубой водой, местами блестевшей зеркальной поверхностью; пониже такие каскады и резервуары были скованы льдом.

Характерным представителем животного мира, в обособленных горах Ябарай, является добытый нами, но еще не описанный интересный каменный баран, или аргали. Рост, окраска зверя, а также размер и форма его рогов дают основание предполагать, по четырем добытым отличным экземплярам, что это может быть новый вид. Среди пернатого царства замечены следующие представители: высоко в синеве неба кружили бурые грифы (Aegypius monachus), в соседних скалах ворковали каменные голуби (Columba rupestris), громко кричали скалистые куропатки (Alectoris graeca); в нижнем поясе гор, по кустарникам, ютились завирушки (Prunella fulvescens), тихое, приятное пение которых в теплые дни разносилось по сторонам.

У южного крутого подножья описываемых гор находятся развалины некогда богатой кумирни Нагайн-дарэйн, свидетельствующие об ужасах дунганского разгрома. В разбитых котлах сохранились кости заживо сваренных дунганами лам. По общему хаосу можно было видеть, что мятежники застали служителей монастыря врасплох и не пощадили никого и ничего. В одной из темных комнат в углу висела парадная ламская шляпа -- прежнее достояние настоятеля, которая взята мною в общую сокровищницу экспедиционных коллекций.

Эта шляпа состоит из полукруглой правильной формы тульи и чуть-чуть загнутых вверх полей. Цвет бумажной материи, покрывающей снаружи соломенную основу шляпы, -- желтый, внутренняя же подбивка полей -- из красного шелка; ко внутренности тульи прикреплена серая волосяная сетка, ниже которой, по основанию тульи, проходит кожаный околыш, шириною около дюйма (25 мм); при надевании шляпы околыш непосредственно соприкасается с головой, и сама шляпа, во избежание срывания ветром, прикрепляется шнурками, завязываемыми под подбородком. Поля шляпы, равно и основание тульи, оторочены узкими шерстяными тесемками, числом до шести. Верхушку шляпы украшает плетеная из шелкового красного шнурка шишечка, которую монголы называют чжинсэ; самым же важным отличием шляпы считается звездообразная фигура, вышитая на верхней половине тульи. Изображенная в каждом из пяти концов этой фигуры гексаграмма долгоденствия "хор-тад" ламаистов представляет видоизмененный китайский символ "то", имеющий одинаковое значение.

Непосредственным продолжением этих Ябарай на северо-востоке служит гряда разрозненных или расчленённых, то понижающихся, то повышающихся, высот и горок, примыкающих значительно повышенною группою Хан-ула к маршруту покойного H. M. Пржевальского.

Вблизи гор, у их южной подошвы, проходит большая караванная дорога из Гань-чжоу, севернее Алаша-ямыня, в Пекин.

Подобные две большие дороги, направляющиеся от города Су-чжоу и от среднего течения реки Эцзин-гол к Алаша-ямыню, экспедиция пересекла в северной половине песков Бадан-чжарэнг; по последней дороге прошёл А. Н. Казнаков; таким образом наши маршруты пересекаются при колодце Кудо-худук. По словам монголов, нас сопровождавших, эти дороги доступны для движения караванов с осени до весны; в недавнее еще время сучжоу-алашаньский путь имел станции и по нему часто скакали курьеры в обе стороны.

От гор Ябарай до Лян-чжоу тянется слабо пересеченная местность {Высоты и кряжи слагаются тут из гнейсо-граннтов или гранито-гнейсов, диорита, фельзитового порфира и, в незначительном количестве, из кварцев.}, которую в середине оживляет река Шуй-хо, берущая начало в Нань-шане и стремительно пробегающая вдоль нашего пути среди плоских и низких берегов. Китайцы-земледельцы выводят из Шуй-хо множество арыков для поливки тщательно возделываемых полей. Водами восточных рукавов пользуется и город Сого-хото, или, как называют его китайцы, Чжэнь-фань, отстоящий от Лян-чжоу к северо-востоку в 100 верстах.

Несмотря, на большой расход воды для орошения полей, река Шуй-хо уносит значительный остаток её вглубь песков, где образует озеро до 30 вёрст в окружности, называемое монголами Хара-нор. Мы устроили дневку на западных рукавах Шуй-хо; здесь людьми отряда было убито девять антилоп боро-дзере. Лучшие шкуры зверей взяты в коллекцию, мясо же пошло целиком для продовольствия, так как баранов у нас уже не было.

Город Сого-хото, как и все китайские города, обнесён стеной, в данном случае глиняной. Внутри её сосредоточены управление, базар и вообще собственно городское население. Вне города, вблизи стен, красуются кумирни, а вокруг тянется оазис, на котором помещаются отдельные фермы земледельцев. На пройденной экспедицией части оазиса всюду сновали китайцы верховые, пешие и на высоких двухколесных арбах; среди этого занятого люда толкались в качестве зрителей подростки с корзинами в руках, тщательно подбиравшие отбросы или помет животных. Китайчата всегда с нетерпением, дрожа от утреннего холода, ожидали ухода нашего каравана и, как только он трогался, стремительно, словно стая голодных собак, набрасывались на аргал, поспешно наполняя им свои корзины; конечно, в таких случаях между длиннокосыми мальчуганами нередко являлис недоразумения, кончавшиеся обыкновенно смехом или легкой перебранкой.

Проходя возле китайских домов-ферм, мы развлекались картинами из жизни их желтолицых обитателей. У каждой фанзы копошились куры с гордо расхаживающим красивым, выхоленным петухом; там и сям бродили свиньи, собаки; на крышах домов ворковали голуби, на которых лукаво посматривали кошки, греясь на солнце и вытягивая свои коготки.

Вдоль нашего пути собирались зеваки; иногда буквально все придорожное население выходило на улицу и с любопытством разглядывало "заморских дьяволов" (ян-гуйцза).

Среди ферм и полей по всему оазису попадалось на глаза множество могил. Часто гробы стояли на поверхности земли, а ближайшие к дороге даже бесцеремонно задевались мимо проезжавшими арбами. Тяжелое впечатление произвел на нас валявшийся в колее большой дороги труп ребенка, значительно поглоданный собаками.

С сожалением мы расстались теперь с последними монголами, так усердно посменно служившими нам на всем протяжении пути по Гоби. Пустыня и её обитатели номады сменялись китайской культурой.

18 января, накануне китайского нового года, экспедиция прибыла в город Лян-чжоу. Более чем полтора месяца мы пробыли в движении через величественную пустыню Гоби, пройдя съёмкой около 900 км пути.

Вась этот день мимо нашего бивуака, расположенного у северной окраины города, двигались китайцы в город или обратно, запасаясь необходимым к празднику. На могилах предков сжигались всевозможные фигуры, вырезанные из бумаги, и разбрасывался мелкими кусочками хлеб -- приношение покойникам. В сумерки взвился над крепостной стеной красный фонарь и открылась учащённая пальба из пушек, прерываемая дробью множества ракет и хлопушек. Всю долгую ночь непрерывно шла канонада.

Ранним утром на второй день показалась из города огромная толпа народа, среди которой пестрели парадный зонт, трезубцы, красные костюмы и прочее. Это был кортеж дао-тая (губернатора), ехавшего на носилках. Последний жаловал ко мне с визитом. Симпатичный старик, украшенный генеральским шариком, бодро вошел в юрту, где оставался около получаса, беседуя главным образом на обычную в подобных случаях тему. Особенно интересовался дао-тай пустынной дорогой, по которой я только что прошел с караваном, и ужасался гобийским холодам и невзгодам. На мою просьбу об оказании содействия по найму подвод для багажа экспедиции губернатор ответил, что "об этом уже сделаны все распоряжения и завтра, несмотря на праздники, на ваш бивуак явятся требуемые телеги". Слова почтенного дао-тая оправдались.

Чтобы ещё больше закрепить хорошие отношения с губернатором, я, через час по отъезде дао-тая, послал ему и его помощнику приличные подарки, с вручением первому и моей визитной китайского образца и по-китайски написанной карточки, уведомлявшей о моём скором к нему приезде. В полдень было готово и наше шествие к губернатору. Впереди шел переводчик Бадмажапов в нарядном шелковом халате, затем верхом на серой лошади ехал я, имея за собой парадный конвой из пяти человек гренадер с фельдфебелем во главе. Гренадеры были в новых мундирах с ружьями "на плечо". В общем шествие было красивое. Китайцы не замедлили составить длинный хвост; некоторые забегали вперед, встречные останавливались, толпились вокруг и созерцали стройное движение видных гренадеров. Мы проследовали по главной улице, состоявшей из запертых, по случаю праздников, магазинов, переполненной разодетыми китайцами. Вблизи губернаторского дома шли всевозможные представления, вроде наших балаганов, и раздавались звуки заунывной, свистящей музыки; тут же открыто читались публичные лекции. Во дворе дао-тая не смолкала трескотня хлопушек, а при нашем въезде раздалась и встречная пальба. У себя дома дао-тай был еще любезнее и предупредительнее. Мой визит продолжался столько же времени, сколько и губернаторский у меня. Обратно мы пошли в прежнем порядке, сопровождаемые, как и по пути к губернатору, многолюдной толпой.

Вступив в провинцию Гань-су и следуя по большой принаньшанской магистрали, мы часто любовались на исторический памятник Китая -- Великую китайскую стену, гигантскою змеею извивавшуюся по гребням гор. Здесь мы вступили в область, порядочно изученную русскими путешественниками, а потому при дальнейшем изложении очерка путешествия до Восточного Цайдама я буду более краток.

Перевалив крайнюю на севере гряду Нань-шаня и спустившись в долину речки Чагрын-гол, мы ненадолго остановились в одном ближайшем ущелье с целью устроить временный склад части багажа экспедиции и дать отдых на хорошем пастбище наиболее усталым верблюдам. С остальным, же, главным и всегда необходимым имуществом на лучших верблюдах, я направился в Чортэнтан, который теперь был отделен от нас только стеною Северо-Тэтунгского хребта. Наш путь вниз по Чагрын-голу шел до впадения в него справа Ярлын-гола. Живописным, частью лесным, частью альпийско-луговым ущельем этого последнего мы, без особенного труда, поднялись на перевал У-да-лин (11 350 футов (3 469 м) над морским уровнем) и у его южного подножья имели приятную стоянку.

Везде на нашем пути двигались люди: китайцы, дунгане, тангуты; но теперь нас занимала главным образом грандиозная природа Нань-шаня: перед нами вставали могучие хребты и глубочайшие ущелья, наполненные шумом пенящихся вод; в соседних лесах и кустарниках не смолкали голоса массы разнообразных птиц. Богатая горная жизнь пробуждала в нас стремление к естественно-историческим исследованиям.

На последнем ночлеге к Чортэнтану прибыл к нам навстречу В. Ф. Ладыгин, привезший полученную в Синине небольшую почту -- первую со дня выступления экспедиции из Алтайской станицы.

Познакомившись с хребтом Куку-томэрты на протяжении свыше 200 вёрст и убедившись в том, что эти горы составляют непосредственное западное продолжение Нойон-богдо, Ладыгин взял курс к юго-востоку и достиг Су-чжоу. Весь маршрут моего сотрудника вышел в 1020 вёрст (1090 км), пройденных съёмкою. За исключением жаркого лета по описанному пути следуют караваны из Западной Монголии в Су-чжоу и обратно. Туда монголы отправляются за хлебом, -- китайцы везут в Монголию предметы первой необходимости в жизни кочевников, а также и водку. Из Су-чжоу В. Ф. Ладыгин на наёмных подводах проехал по большой принаньшанской дороге до условного пункта -- Чортэнтана.

На следующий день после тяжелых крутых подъёмов и скользких от выпавшего снега спусков мы увидели, наконец, с ближайших к Тэтунгу высот давно ожидаемый Чортэнтан. Обойдя скалистую, круто обрывающуюся к реке, гору, где тропинка капризно извивается иа головокружительной высоте, караван благополучно спустился в ту часть долины, которая приютила монастырь. Вдали, на правом берегу реки, виднелась приветливая когда-то луговая площадь, теперь же темная, взъерошенная -- та самая, которая служила несколько раз местом для бивуака экспедициям покойного H. M. Пржевальского, а выше по горам тянулись густые леса, в которых столько раз охотился великий путешественник. Тэтунг, еще не успевший вполне сбросить с себя ледяного покрова, глухо рокотал, показывая впрочем кое-где свои дивнопрозрачные, голубые воды и каменистую постель. Еще час, и мы успели устроиться своим бивуакам у нижней зоны лесов.

С первых дней пребывания в Чортэнтане, мы стали, по заявлению старейших лам этого монастыря, приветливо встретивших экспедицию, их "дорогими гостями". Как прежде, так и теперь нам были разрешены охотничьи экскурсии везде в окрестностях, за исключением лишь одной горы, расположенной недалеко от храмов.

Устроившись в Чортэнтане на продолжительное время, я командировал, успевшего отдохнуть В. Ф. Ладыгина и фельдфебеля Иванова за оставшимся в долине Чагрын-гол багажом и верблюдами. В половине февраля экспедиция собралась воедино: прибыл и А. Н. Казнаков, блестяще доведя до конца принятую на себя программу разъезда. Вот в общих чертах отчёт о его гобийской поездке.

Оставив главный караван в кумирне Цзурахай-дацан, Казнаков двинулся 4 декабря к юго-западу поперек северной части пустыни, до озера Эцзни-гол. Здесь мой сотрудник прошел съёмкой вокруг озер Сохо-нор и Гашиун-нор; далее он направился вверх по долине к ставке торгоутского бэйле. Пройденное низовье долины простирается от 20 до 30 вёрст шириной, где река Эцзин-гол имеет два главных -- на западе Морин-гол, на востоке Ихэ-гол -- и несколько второстепенных рукавов. Следует заметить, что река Эцзин-гол только в своей средней трети течёт одним руслом и именуется Эцзин-гол; по разделении же её на большие и малые ветви это название не сохраняется. Западная ветвь -- Морин-гол -- направляется в озеро Гашиун-нор, восточная же -- Ихэ-гол -- делится вблизи озера Сохо-нор в свою очередь на два рукава, нз которых правый впадает непосредственно в Сохо-нор, имеющее до 40 вёрст в окружности и обильное рыбой; излишек вод этого рукава сливается с правым рукавом речки Нарын-гол, соединяющей Сохо-нор с озером Гашиун-нор. Первое из озёр, будучи проточным, содержит пресную воду; второе же, имеющее вдвое большую замкнутую окружность, солёное. Берега озёр, равно как и низовье долины, густо поросли камышом, в котором скрываются волки, рыси, лисицы и другие более мелкие зверьки. Вверх по долине замечены древесные заросли (Populus).

Торгоутский бэйле принял моего сотрудника радушно и дал ему возможность организовать караван из свежих верблюдов с целью пройти пустыню от Эцзин-гола до Алаша-ямыня, т. е. положить на карту вторую, юго-восточную диагональ. Последнюю, большую часть пути по пустыне А. Н. Казнаков прошел равнинною частью Гоби, обильной сыпучими песками -- Бадан-чжарэнг, среди которых нередко встречались большие и малые солончаковые котловины, поросшие камышом, гребенщиком, хармыком, караганой и другими формами пустынной растительности. В области озёр Эцзин-гол товарища и его спутников донимали морозы, доходившие до --45®.

Во избежание большой дороги А. Н. Казнаков направился из Алаша-ямыия вновь пустыней по направлению к Лян-чжоу. Последний путь носит характер, подходящий к таковому центральной пустыни: беден водою, обилен песками, между которыми спорадически залегают лёссово-глинистые площадки с выпотами соли. Общий маршрут положительной поездки товарища простирается до 1 400 вёрст (1 500 км), пройденных съёмкою десятивёрстного масштаба.

Таким образом последний, почти совершенно неисследованный до нас угол Гобийской пустыни наконец открылся для науки. Съёмка покрывала собой горную и равнинную части пустыни, представляя в общем линию свыше 3 тыс. вёрст длиною.

Монастырь Чортэнтан, или Тен-тан-сы, как его называют китайцы, впервые был посещен H. M. Пржевальским, о котором старейшие ламы до сих пор хранят самое лучшее воспоминание и берегут портрет моего учителя как драгоценность. Надо заметить, что и покойный путешественник, пребывая даже у себя на родине, нередко вспоминал этот богатый природою уголок, памятный ему, как натуралисту, по лучшим охотам на птиц, среди которых было добыто до десятка новых форм. Еще не будучи путешественником, а только готовясь в таковые, я так много слышал о горах провинции Гань-су вообще, о Чортэнтане же в особенности, что потом многое узнавал сам, экскурсируя в этих местах. После Чортэнтана естественника может удовлетворить только Кам.

Сам монастырь, прижатый к скалистому подножью священной горы, расположен на левом берегу многоводного и шумного Тэтунга, в некотором отдалении от края террасы, круто обрывающейся в его прозрачные, пенящиеся воды. Северные склоны противоположного берега сверху донизу укрыты густым хвойным лесом, к которому во многих местах примешивается и лиственный. Там же, на правом берегу, на прибрежных террасах, в летнее время волнуются поля ячменя и пшеницы и кое-где разбросанно стоят небольшие домики или фанзы местных тангутов и пришельцев-китайцев. Из окон монашеских келий можно любоваться самыми красивыми видами.

Монастырь Чортэнтан основан около 450 лет тому назад при Минской династии. Основание ему положили трое лам: Моко-Цорчжи, Дургу-лама и Моко-Сыргань; в течение первых 250 лет община была незначительная, затем, при Нданьма-лама, ставшем впоследствии её настоятелем, она стала быстро разрастаться. Нданьма-лама отдал монастырь под покровительство гэгэна Донкор-Манжушри, даровавшего ему средства на постройку главного храма Мдогун, сохранившего приличный вид еще и до сего времени. Главное божество храма, стоящее внутри, слева от входа, называется Цэг-ваг-мед; направо же от входа находится статуя знаменитого реформатора ламаизма Цзонха-вы. Второй храм построен лет 75 тому назад подвижником Ксеркын-ламой. Этот последний удалился перед смертью в горы Амноэмачин -- Северо-восточный Тибет и поселился в пещере подле кумирни Ариг-рарчжа-гомба; там он и умер, завещав не искать ему перерожденца.

По штату в монастыре Чортэнтане полагается 800 лам, но налицо имеется лишь половина. Настоятелями монастыря являются чередующиеся по старшинству гэгэны; каждый может занимать кафедру неопределенное число лет, по желанию, но совершенно отказаться не может. Следующим за настоятелем лицом является ши-чжун, юрисконсульт, назначаемый китайцами. Его обязанность -- сноситься со светскими и духовными властями по всяким монастырским и мирским делам: он же и опекун, и смотритель, и казначей, и эконом монастыря; в наше пребывание в Чортэнтане эту должность отправлял Цорчжи-лама.

Тэтунгские тангуты Чортэнтанского района состоят в прямом подчинении ламе Цорчжи или бэй-ху, как он называется в светском отношении, и кроме того имеют в городке Пинь-фань китайского начальника, которому ежегодно вносят через указанного бей-ху повинность, заключающуюся в хлебе и деньгах. Обыкновенно главными плательщиками являются более зажиточные семьи, вносящие до 30 лан серебра ежегодно; бедняки же или совершенно избавлены от повинностей, или же платят их в очень ограниченном размере. Всех тангутов в рассматриваемом районе до 200 семейств.

Занятие чортэнтанских тангутов состоит в скотоводстве и земледелии. Из скота местные жители разводят лошадей, яков, баранов, коз и так называемый рогатый скот; поля же засевают ячменём и пшеницей.

Население ютится частью по долине самого Тэтунга, частью по его боковым ущельям. Помимо глинобитных фанз здесь обыкновенны бревенчатые домнки, устраиваемые исключительно тангутами, нередко на высоких, живописных скатах.

Домашняя обстановка тангута сильно напоминает таковую же китайца, располагающего свои фанзы среди построек коренных обитателей. Осевшие на постоянное жительство китайцы платят собственникам-ламам за право пользования землей своим половинным трудом.

В двух небольших переходах от Чортэнтана вниз по Тэтунгу, в расширенной части долины левого берега, расположен небольшой городок Лянь-чен, населенный окитаившимися далдами. Управляется он, как и все земледельческое население этого округа, наследственным князем лоту-сын. Ляньченцы живут в опрятных домиках-фанзах, окружённых тенистыми садами и парками.

За два года до нашего прихода в Чортэнтан, следовательно в 1898 году, в июле месяце, от длившегося целые сутки ливня Тэтунг, по словам лам, необычно поднялся и выступил из своих крутых берегов, нанеся таким образом прилежащим селениям громадное опустошение. Вода лилась всюду; маленькие ручьи превратились в грозные потоки, сам же Тэтунг явил свою ужасную мощь, яростно набрасываясь на все лежавшее на его расширенном пути. Рёв расходившегося Тэтунга заглушал всё в окрестности: "казалось, -- говорили ламы, -- он в страшном гневе решил поглотить всё живущее по его берегам человечество". Следы разрушений, учиненных рекою, заметны были еще и теперь. В наше пребывание в Чортэнтане раннею весною Тэтунг спокойно, хотя в то же время величественно, катил свои голубые волны. Бивуак экспедиции более чем на месяц расположился на луговой террасе правого берега, вблизи той разрушенной наводнением площади, где под тополями укрывались шатры экспедиции H. М. Пржевальского.

В течение всего проведенного здесь времени мы ежедневно экскурсировали в окрестных лесах, охотясь за зверями и птицами. Ближайших же нашему бивуаку пернатых, в особенности красивых фазанов (Phasianus с. Strauchi), которые частенько в виду наших палаток разгуливали подобно домашним птицам, мы старались охранять и не беспокоить. Из соседнего леса доносились голоса ушастых фазанов (Crossoptilon auritum), реже -- зеленых сэрмунов или франколинов (Ithaginis sinensis); пение же мелких птичек ласкало наш слух почти ежедневно, в особенности в ясное, тихое утро или вечер. То же пение манило скорее под лесную сень, где бывало, усевшись на мху, с удовольствием, даже больше -- с наслаждением проводишь несколько часов в наблюдении над их интересным образом жизни. Тут, вблизи, по стволу могучей ели, скользят пищуха-сверчок и поползень (Certhia et Sitta), рядом с ними монотонно стучит черный дятел (Dryocopus martius). Там, цепляясь за веточки, с дерева на дерево перелетают синицы -- Leptopoecile sophia, Lophobasileus elegans, Parus dichrous dichroides, Parus rufonuchalis Beawani, повыше гималайские клесты (Loxia curvirostra himalayna); в гущине ягодных кустарников спрятались Carpodacus dubius, по соседству с которыми невидимкой прыгает по земле или нижним веточкам крапивник (Troglodytes pallidus). Одновременно из глухого леса слышится свист местного рябчика (Tetrastes sewertzowi), которому порою вторят голубой и зеленый фазаны. Там и сям над лесом и скалами гордо проносятся орлан-беркут или бородатый ягнятник.

Наша орнитологическая коллекция скоро пополнилась лучшими обитателями здешних лесов, кустарников и альпийских лугов. Маммологическая -- также обогатилась шкурами оленей, кабарги и летяг; последние, в теплые февральские вечера, оригинально перемещались по ветвям высоких вековых тополей. Ганьсуйская летяга оказалась новой; ее описал К. А. Сатунин, как Sciuropterus buechneri. Здесь же добыты и новый вид мыши (Microtus limnophilus flaviventris) и новый подвид полевки (Microtus flaviventris), описанные тем же зоологом.