Превентивные принудительные депортации из Закавказья и другие депортации на заключительном этапе войны в 1944–1945 гг

Массовые весенние выселения из Крыма в 1944 году могут рассматриваться не только как тотальная этническая депортация, но и как своего рода «пограничная зачистка». Ведь Крым — тоже земля пограничная. Именно о нежелательности такого этноса как крымские татары «на пограничной окраине Советского Союза» (выделено нами. — П. П.) писал Сталину Берия 10 мая 1944 года¹¹⁸.

Сталин с этим, видимо, не спорил, а крепко и от души «погромил» народы Крыма и Кавказа, во многих сводках именуемые как «прочие». Среди попавших в немилость были и крымские болгары, проживавшие между Симферополем и Феодосией и виноватые уже тем, что жили и работали при немцах («активно участвовали в проводимых немцами мероприятиях по заготовке хлеба и продуктов питания для германской армии»)¹¹⁹.

В течение мая-июня 1944 года из Крыма и с Кавказа было депортировано дополнительно около 66 тыс. чел., в том числе из Крыма — 41 854 чел. (среди них 15040 советских греков, 12 422 болгар, 9620 армян, 1119 немцев, итальянцев, румын и пр.; их направляли в Башкирскую и Марийскую АССР, Кемеровскую, Молотовскую, Свердловскую и Кировскую обл., а также в Гурьевскую обл. Казахстана); кроме того — около 3,5 тыс. иноподданных с просроченными паспортами, в том числе 3350 греков, 105 турок и16 иранцев (их направляли в Ферганскую обл. УзбССР)¹²⁰, из Краснодарского края — 8300 чел. (только греков)¹²¹, а из трех закавказских республик — 16 375 чел. (только греков)¹²². Из-за малочисленности «чаша сия» миновала караимов, кроме тех, кого под горячую руку увезли вместе с крымскими татарами¹²³. […]

С выдворением с обжитых мест целых народов рушился вековой уклад их общественной и хозяйственной жизни. Можно себе представить, каково было немецким, кавказским или калмыцким крестьянам в непривычных климатических и бесчеловечных бытовых условиях вписываться в новую для себя экономическую реальность жизни на чужбине, сердцевиной которой были лесоповал и добыча угля и других ископаемых. Но трагичной была и судьба их собственных земель, освоенных трудом многих поколений: фактически они выпадали из экономического оборота, а в условиях военной и послевоенной разрухи осваивать и поддерживать их было бы тем более тяжело.

Власти были вынуждены водворять в опустевшие районы, — и почти столь же насильственно,— так называемое «правовое население», находившееся, как правило, под рукой, по соседству. Инструментами его призыва могли быть плановое переселение, эвакуация, внутрирайонное переселение. Иными словами, речь идет об упомянутых в первой главе принудительных компенсационных миграциях.

Этих формально добровольных, но, по сути, именно принудительных мигрантов мы, может быть, и не вправе включать в общий зачет депортаций как таковых, но и упускать их из вида мы тоже не вправе. Если взять хотя бы 40-процентное соотношение этого, так называемого «правового населения», с количеством депортированного спецконтингента, то только для контингента «наказанных народов» мы получили бы еще около 840 тыс. чел.

Призыв «принять участие в восстановлении крымских здравниц» зазвучал в советской пропаганде сразу же вслед за освобождением Крыма от оккупации. Депортация крымских татар, греков, болгар и армян наполнила его подлинным народнохозяйственным смыслом. Уже в сентябре-октябре 1944 года туда приехало более 17 тыс. семей колхозников, преимущественно из Украины. Однако и животноводство, и виноградарство, и табаководство, и другие виды хозяйствование в благодатном при татарах Крыму требовали навыков, которых у переселенцев не было. Весной 1945 года положение примерно 65 тыс. новых жителей Крыма стало критическим и вызвало мощный отток переселенцев из Крыма: так, к апрелю 1946 года (несмотря на постановление о бесспорном взыскании с «обратников» всех ссуд и кредитов), из Крыма выехала 11 381 семья, в то время как въехала всего одна тысяча семей. К 1 июля 1948 года из Крыма выехало 52,5% семей, завезенных в него начиная с 1944 года. Так или примерно так происходило и в других случаях, когда в ареале расселения большого или малого этноса в связи с его внезапной депортацией образовывался хозяйственный вакуум. И не случайно, что, по данным ВПК на начало 1950 года, именно в Саратовской и Крымской обл. был зафиксирован наибольший механический отток населения¹⁴⁸. […]

¹⁴⁸ Силаева, 1991.

Подавляющее большинство депортированных имели статус «спецпоселенцев», подразумевающий их жесткую административную привязанность в местах нового жительства к сети так называемых «спецкомендатур», число которых, по состоянию на апрель 1949 года, составляло 2679¹. При этом планировалось, что на одну комендатуру будет приходиться в среднем 700 семей².

8 января 1945 года СНК принял два важных постановления «Положение о спецкомендатурах НКВД» и «О правовом положении спецпереселенцев», значительно смягчавшие режим проживания спецпереселенцев. Им возвращалась часть гражданских прав, кроме, разумеется, свободы проживания и перемещения: предписывалось подчиняться всем распоряжениям спецкомендатур, в трехдневный срок информировать их о любых переменах в составе семьи и возбранялось отлучаться из зоны компетенции своей спецкомендатуры без ее разрешения (отлучка приравнивалась кпобегу и преследовалась уголовно)³. 28 июля 1945 года вышло постановление «О льготах спецпереселенцам», касавшееся главным образом сельскохозяйственного налогообложения.

В январе 1946 года начались снятия с учета спецпоселений этнических контингентов. Первыми сняли с учета финнов, депортированных в Якутскую АССР, Красноярский край и Иркутскую обл. Там их, собственно, и оставили, но уже не на поселение, а на жительство⁴.

Многие предпочитали бежать: так, до 1947 года зафиксировано 24 324 беглых, из них задержано было всего 9917 чел., то есть менее половины⁵. Согласно другим данным (на 1 октября 1948 года), из 2 104 751 чел., находившихся на этот момент на спецпоселении, побег совершили 77 541 чел., из них 20 955 чел. так и находились в бегах. Больше всего беглецов приходилось на немцев (22 235 чел.), но в относительном выражении это составляло всего 2,2% от общей численности— против 3,5% у выселенных из Северного Кавказа, 4,4% — из Крыма, 9,3%— у «власовцев» и даже 13,4% — у «оуновцев»!⁶

Датированным 24 ноября 1948 года Постановлением СНК «О выселенцах» меры наказания за побег были значительно ужесточены⁷. В спецкомендатурах налаживался посемейный и индивидуальный учет спецпереселенцев, а в Якутской АССР и в Красноярском крае было создано несколько режимных поселений для тех из них, кто, по сведениям оперативников, отличался повышенной склонностью к побегу. В местах их прежнего проживания денно и нощно работали специальные инспекции и оперативно-розыскные отряды МВД, выявлявшие беглецов в конечных точках их маршрутов — на родине⁸.

Но по-настоящему черными для спецпоселенцев днями стали те, когда им под расписку объявляли Указы ПВС от 26 ноября 1948 и от 9 октября 1951 года, суть которых сводилась к тому, что на спецпоселении они оставляются навечно, без права возврата к прежним местам жительства. За побег предусматривалось уже не 8, а 20 лет, да к тому же не тюрьмы, а каторги⁹.

Кроме семи тотально депортированных народов указ 1948 года распространялся также и на крымских греков, болгар и армян, турок-месхетинцев, курдов и хемшилов, а также на высланных в 1949 году из Прибалтики. Все эти категории получили новое статусное наименование «выселенцы»: с каждого выселенца сотрудник МВД брал расписку об ознакомлении с этим указом.

Из 2,3 млн. чел., находившихся в это время на спецпоселении, к категории «выселенцев» относилось более 1,8 млн., или 80%¹⁰. Для «власовцев» и всех прочих спецпоселенцев, занятых на стройках и не подпадающих под указ о вечном поселении, своеобразным «подарком» стало их прикрепление к этим стройкам до момента окончания промышленного и капитального строительства на объектах¹¹. К тому же после 11 марта 1952 года состав спецконтингента пополнился за счет тех представителей репрессированных этнических и социальных групп, которые до сих пор отбывали свое наказание в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа¹².

Просвет в сталинской «вечности» образовался только после смерти «отца народов». В середине 1950-х гг. последовала серия указов ПВС о снятии ограничений в правовом положении с депортированных спецпоселенцев (впрочем, с замечательной формулировкой: «поскольку эти ограничения в дальнейшем не вызываются необходимостью», что свидетельствует о твердой убежденности государства в правоте и правомочности своих предшествующих действий).

Первое реальное послабление принес с собой 1954 год: 5 июля СМ принял Постановление «О снятии некоторых ограничений в правовом положении спецпоселенцев». В нем отмечалось, что в результате дальнейшего упрочения советской власти и включения основной массы спецпоселенцев, трудоустроенных в промышленности и сельском хозяйстве, в хозяйственную и культурную жизнь районов их нового проживания, необходимость в применении к ним правовых ограничений отпала. Нет, формально с учета по спецпоселениям их еще не сняли, но обязанность являться на регистрацию в комендатуру каждые три дня отпала, замененная символическим одним разом в год. Дети спецпоселенцев, не достигшие 16-летнего возраста, а также достигшие, но принятые или направленные на учебу, освобождались от спецпоселения и формально. Оставшиеся же на спецпоселении получили право проживания и перемещения внутри своей области, а по служебным командировкам — и внутри всей страны. Впрочем, постановление это распространялось не на всех: вне сферы его действенности оставались осужденные за особо опасные преступления и отправленные в ссылку после отбытия наказания, нарушители режима и общественного порядка, а также украинские националисты, бандиты, бандпособники и члены их семей, выселенные в 1944–1952 гг. из западных областей Украины и Белоруссии и из республик Прибалтики, «андерсовцы», выселенные в 1951 году из Литвы и западных областей Украины и Белоруссии и почему-то иеговисты (из тех же республик Прибалтики, западных областей Украины и Белоруссии и Молдавии¹³).

13 августа 1954 года последовало другое важное Постановление СМ «О снятии ограничений по спецпоселению с бывших кулаков, с немцев, взятых на учет по месту жительства, и с немцев, мобилизованных в период Великой Отечественной войны для работы в промышленности, которые выселению не подвергались»¹⁴. Кулаки, выселенные еще в 1929–1933 гг., признавались прочно обосновавшимися в местах нового жительства, как и не подвергнутые депортациям немцы контингентов «местные» и «мобилизованные» (трудармейцы). Иными словами, вывод из спецпоселения логически начался с тех, кто находился на нем дольше других (а иные из кулаков — вот уже четверть века!), а также с тех, кого при этом никуда не переселяли. Коснулось это тогда в общей сложности примерно 118 тыс. чел.¹⁵

Два следующих решения СМ были приняты в 1955 году — «О выдаче спецпоселенцам паспортов» (10 марта) и «О снятии с учета некоторых категорий спецпоселенцев» (24 ноября). 17 сентября 1955 года вышел знаменитый Указ ПВС «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.».

Первое постановление, специально касающееся исключительно «наказанного народа» (если не считать финнов), также датируется 1955 годом: то был Указ ПВС от 13 декабря 1955 года «О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении»¹⁶.

А дальше, в 1956 году, Указы ПВС о снятии ограничений выходили буквально один за другим: 17 января — по полякам, выселенным в 1936 году; 17 марта— по калмыкам, 27 марта— по грекам, болгарам и армянам; 18 апреля — по крымским татарам, балкарцам, туркам-месхетинцам, курдам и хемшилам, 16 июля— по чеченцам, ингушам и карачаевцам (впрочем, все — без права возвращения на родину). Видимо, в этот же ряд стоит поставить и Указ от 10 марта 1956 года об отмене Указа от 12 февраля 1948 года, запретивший административную высылку и разрешивший отбывшим наказание прибалтийским «националистам» направиться на спецпоселение и воссоединиться с находящимися там семьями¹⁷. Интересно, что волна этих указов началась не после, а до произнесения Хрущевым его знаменитой «секретной» речи на XX съезде КПСС (24–25 февраля 1956 года).

9 января 1957 года пяти из тотально репрессированных народов, ранее имевших свою государственность, была возвращена их автономия, но двум — немцам и крымским татарам— нет (не произошло этого и сегодня)¹⁸.

Но от снятия поражения в правах до восстановления и реализации этих прав предстояло еще пройти солидный путь: ни обязательного возвращения имущества, конфискованного при выселении, ни автоматической возможности возвращаться в места и дома, откуда произошло выселение, указы не предусматривали, а некоторые из «ограничений» фактически действовали еще в начале 1990-х гг.

В силу этого, перефразируя слог чекистов, ход процесса реабилитации принудительных мигрантов, как он протекал в СССР и протекает еще по сей день в России и других странах СНГ, признать удовлетворительным — не представляется возможным.