Павел полян не по своей воле история и география принудительных миграций в СССР

(в сокращении, полная версия на http://www.memo.ru/history/deport/index.htm)

Павел Маркович Полян — историк, географ и филолог, сотрудник Института географии РАН, доктор географических наук. Автор около 300 научных и научно-популярных публикаций, в том числе книг «Жертвы двух диктатур» (1996), «Вестарбайтеры» (1999).

УСТОЯВШЕЙСЯ терминологии в избранной нами области нет, поэтому прежде всего определимся с исходными и ключевыми понятиями.

В первом случае мы имеем дело с насильственными миграциями, или депортациями¹, во втором — с добровольно-вынужденными миграциями, когда государство «влияет» на обстоятельства и факторы индивидуального принятия решения о переселении именно таким образом, каким оно, государство, хотело бы его видеть. Иными словами, в первом случае мы имеем дело с откровенно репрессивным (карательным) характером воздействия государства на гражданина (или иноподданного), во втором — с целенаправленным административным давлением на его волеизъявление.

Существует тонкий, но важный нюанс: давление государства на граждан есть универсальное свойство их отношений, оно как бы естественно и нормально. Но само решение тем не менее остается за гражданином, и оно, при всех оговорках, является добровольным. Поэтому нерепрессивные, или добровольно-вынужденные, миграции не входят в предметную сферу настоящей работы и фигурируют в ней скорее как материал для сравнения с миграциями репрессивного плана. Интерпретация таких миграций как принудительных допустима лишь в некоторых исключительных случаях, когда государство как бы «пережимает» (примерами таких исключений могут служить переселение демобилизованных красноармейцев по путевкам военкоматов или большая часть так называемых «плановых переселений на плоскость», длительное время практиковавшихся в народнохозяйственной практике высокогорных районов Кавказа и Средней Азии).

Депортации (насильственные миграции) — это одна из специфических форм или разновидностей политических репрессий². Они являются и своебразной формой учета и принуждения государством его не индивидуальных, а групповых политических противников (не столь важно, подлинных или мнимых). Случаи, когда депортации подвергается не часть группы (класса, этноса, конфессии и т. д.), а практически вся она полностью, называются тотальной депортацией.

Мы сознательно избегаем употребления вошедшего (благодаря событиям в Югославии) в 1990-е гг. в широкий обиход термина «этническая чистка (etnic cleansing)»: на наш взгляд, он слишком нечеток и расширителен. К тому же многие виды депортаций, именуемые ниже «зачистками»³ (территории или границ), не носили этнической окраски.

Определяющими же особенностями именно депортаций как репрессий являются их административный (внесудебный) характер и их списочность, то есть направленность не на конкретное лицо, не на индивидуального гражданина, а на целую группу лиц, подчас весьма многочисленную и отвечающую заданным сверху критериям. Решения о депортациях принимались, как правило, руководителями партии и правительства, по инициативе органов ОГПУ–НКВД–КГБ и ряда других ведомств. Это ставит депортации вне компетенции и правового поля советского судопроизводства⁴ (как и вне международного и союзного законодательства о военнопленных) и резко отличает систему спецпоселений от системы исправительно-трудовых лагерей и колоний, а также системы лагерей для военнопленных и интернированных («архипелаги» ГУЛАГ и ГУПВИ).

СССР — страна традиционно высокой мобильности населения. Однако в ее основе— не простой и свободный выбор гражданами своего местожительства, обусловленный их индивидуальными предпочтениями и особенностями факторов рынков труда и жилья, но совершенно иной тип мобильности, носящей плановый, массовый и приказной— одним словом, принудительный — характер. Кульминацией такого рода «мобильности» и являлись депортации населения, по праву ставшие одной из главных составных частей сталинских репрессий.

Эта недвусмысленная установка на отрыв масс людей от их устоявшейся и привычной среды обитания и, стало быть, на перемещение в пространстве (подчас на многие тысячи километров) является еще одной принципиальной особенностью, объединяющей проблематику принудительных миграций с исследованиями «классических» миграций и придающей ей априори географический характер.

Отдельные и, на первый взгляд, локальные операции по принудительному переселению тех или иных групп населения начались в СССР в ходе или сразу же после окончания Гражданской войны. В 1930–40-е гг. принудительные миграции в СССР практиковались с такой интенсивностью и энтузиазмом, что не приходится удивляться поистине впечатляющим достижениям первого в мире рабоче-крестьянского государства в этом деле. Тем не менее говорить о специфичности принудительных миграций исключительно для СССР (или социалистического строя) было бы, на наш взгляд, не корректно: ни первооткрывателем, ни тем более монополистом в области депортаций СССР не является, скорее, это наиболее последовательный и целеустремленный их претворитель в жизнь.

В то же время нельзя не отметить незаурядную органичность их сочетания и глубокую соприродность друг другу, что и предопределило в общем-то феноменальное распространение принудительных миграций в СССР, их отлаженную технологичность и как следствие — неслыханную прежде масштабность. Вообще легкость жонглирования миллионами душ, манипулирования судьбами столь многочисленных групп людей, как, скажем, целые народы (например, немцы или чеченцы) или классы (например, кулаки или дворяне), — по-настоящему потрясает!

Искажениям подвергалась даже семантика понятий. Из-за того, что происходило, например, с миллионами бывших остарбайтеров и советских военнопленных в послевоенное время, понятия репатриация и репатриант сами по себе утратили свой нейтральный смысл и окрасились в «цвет» прилагательного, с которым оно по справедливости сочеталось: термины «репатриация» и «насильственная репатриация» стали как бы синонимами.

Представляется, однако, что использование депортаций как репрессивных методов воздействия к гражданским лицам есть специфическая черта тоталитаризма в целом: ведь и у немецких национал-социалистов рука не дрогнула ни при угоне миллионов остарбайтеров и эвакуированных в Третий Рейх, ни при депортации и методической ликвидации евреев и цыган!

Думается, права Т. Ф. Павлова, утверждая: «...Только тоталитарное общество могло породить такое явление, как принудительная высылка народов».⁵ Уместно вспомнить и П. Сорокина, его ценное и прозорливое замечание о том, что тоталитарные режимы чувствуют себя в своей тарелке только в условиях кризисов и катаклизмов. Чем кризис глубже, тем сильнее тоталитарная инверсия бытия.⁶
Настоящая работа является историко-географическим исследованием принудительных миграций в СССР, осуществлявшихся, во-первых, уполномоченными органами советской власти как на территории СССР (внутренние принудительные миграции), так и, во-вторых, за ее пределами; сюда же относятся и депортации, осуществленные уполномоченными органами Третьего Рейха с территории СССР (международные принудительные миграции).

Внутренние принудительные миграции в целом, начиная от депортации казаков в 1919 году и до депортаций «тунеядцев» в середине 1950-х гг., — это масштабное историческое явление, затронувшее около 6 млн. человек. Они являлись составной частью тоталитарной государственной системы миграций в СССР, обусловленной сложным сочетанием политических и экономических факторов. Их основными и определяющими элементами, или эпизодами, являлись так называемые «кулацкая ссылка» и тотальные депортации «наказанных народов» в годы Великой Отечественной войны.

На еще большее количество людей выходят международные принудительные миграции. Так, поистине огромно число советских граждан, депортированных немецкими оккупантами на принудительные работы в Третий Рейх, — более 3,2 млн. чел. Большинство из них в первые же послевоенные месяцы было репатриировано, причем, как правило, с отчетливыми элементами принуждения или насилия. Общее число репатриированных значительно превосходит число угнанных гражданских рабочих, поскольку возвращались и другие категории советских граждан (военнопленные, беженцы и т. д.), находившиеся в Третьем Рейхе. Депортация же лиц немецкой национальности из стран Юго-Восточной Европы (численно не самая значительная, особенно на фоне остальных контингентов) чрезвычайно важна типологически, как целенаправленная попытка Сталина распространить советские правила игры на оккупированные страны Европы, а заодно и получить дополнительный контингент рабочих рук.

Все эти многочисленные и, на первый взгляд, хаотические перемещения миллионов людей имели самые серьезные демографические и экономические последствия для регионов прибытия и выбытия, а также для страны в целом.
С момента своего осуществления и чуть ли не до конца 1980-х гг. принудительные миграции были в СССР одной из самых табуированных тем. До середины 1950-х гг., когда прозвучали первые хрущевские разоблачения, из общественного (а в значительной мере и из государственного) обихода были исключены не только какие бы то ни было сведения о депортациях и депортированных, но и сами упоминания о высланных народах.

Непосвященный мог бы догадаться о существовании в СССР, например, ингушей или калмыков лишь посредством сличения аналогичных справочных источников (энциклопедических изданий, административных карт), датированных временем до и после депортаций. Да и после частичной реабилитации запрет на «лишнюю» информацию не был снят и фигура умолчания оставалась преобладающей. Помимо официозной интерпретации допускались — и то лишь изредка— единичные глухие ссылки фактографического характера (как правило, в контексте мажорного анализа деятельности партийных и советских органов тех или иных регионов в те или иные периоды).

Впервые во весь голос о принудительных миграциях в СССР заговорили на Западе. Первые специальные упоминания, первые постановочные и обобщающие исследования, посвященные этим вопросам, появились именно там, причем на удивление рано. Так, уже в 1960 году, то есть спустя всего три года после начала процесса реабилитации «наказанных» этносов, в США вышла книга Роберта Конквеста «Советские депортации народов».

Этнические депортации военного времени в СССР он рассматривал как естественное продолжение колониальной политики царской России, облегченное компактной конфигурацией и «сухопутностью» Российской Империи. Основывался он при этом на чрезвычайно скудных источниках — советском официозе (включая упомянутые сравнения административных карт и энциклопедий, переписи 1926, 1939 и 1959 гг., кампанию по разоблачению Шамиля как агента английского империализма и даже перечни подписных изданий Союзпечати!), показаниях австрийских военнопленных, репатриированных из Казахстана (где они сталкивались, по крайней мере, с чеченцами), и даже отчете английских альпинистов об экспедиции 1958 года в Приэльбрусье (куда уже начали возвращаться балкарцы)⁷. Многое почерпнуто из признаний советского перебежчика, подполковника Бурлицкого, участника всех операций по депортациям (кроме балкарской)⁸, а также из «секретного» доклада Н. С. Хрущева XX cъезду КПСС (в котором, кстати, остались не упомянутыми советские немцы и крымские татары)⁹.

Несмотря на эту скудность источников, Р. Конквест сумел дать первый — и к тому же весьма реалистичный— набросок хронологии и статистики депортаций «наказанных народов», и даже — частичный и несколько более условный— набросок статистики смертности в ходе их осуществления. Он же сделал и напрашивавшийся обобщающий вывод о том, что привилегированными народами, в наибольшей степени «выигравшими» от депортаций, стали грузины и осетины на Кавказе и украинцы в Крыму.

Р. Конквест построил и первую (весьма условную и даже не совсем точную) карту депортаций «наказанных народов» в СССР.¹⁰ В 1972 году вышло первое издание «Атласа русской истории» Мартина Гильберта, где была представлена и карта обобщенных направлений этнических депортаций в СССР (более точная, чем у Р. Конквеста, но все еще весьма приблизительная).

В общем контексте сталинских репрессий о раскулачивании и об этнических депортациях написал в своем «Архипелаге ГУЛАГ» Александр Солженицын. По существу, каждая контингентная депортация непременно «делегировала» в ГУЛАГ (так сказать, на индивидуальной основе) своих наиболее ярких и «опасных» лидеров и представителей. В «Истории нашей канализации» (второй главе первой части «Архипелага») А. Солженицын рассказал о подавляющем большинстве депортационных «потоков», прекрасно укладывающихся в заданные им себе — с 1918 по 1956 гг. — временные рамки. При этом, несколько, может быть, расширяя рамки «компетенции» ГУЛАГа как структурного подразделения НКВД, он нисколько не преувеличил его собирательного значения и нарицательного звучания. О резонансе, который этот поистине эпический «опыт художественного исследования» имел во всем мире, включая и СССР, можно и не говорить: сучетом многочисленных переводов солженицынского «Архипелага» на все массовые литературные языки мира тема сталинских депортаций была обнародована поистине в планетарном масштабе.

Особого упоминания заслуживает вышедшая в 1978–1979 гг. (сначала на русском, а затем и на английском языках) книга Александра Некрича «Наказанные народы», написанная еще в первой половине 1970-х гг., когда автор жил в СССР. Впервые этнические депортации в СССР рассматривались здесь как целостная, малоизученная и, подчеркнем, научная проблема. Отдельные главы посвящены депортациям из Крыма, Калмыкии и Северного Кавказа, пребыванию «наказанных народов в статусе «спецпоселенцев» и процессу их возвращения (или невозвращения) на покинутые земли. Фактографической основой для А. Некрича послужили немногочисленные советские и зарубежные публикации по истории Второй мировой войны (напомним, что архивы в те годы были наглухо закрыты даже для большинства историков-партийцев¹¹), а также работы по истории партийного строительства в национальных окраинах СССР вгоды войны и в послевоенное время, подчас содержавшие «крупицы» сведений, ценных для проблематики «наказанных народов», а также устные свидетельства представителей самих репрессированных народов. В качестве «первопроходцев темы» и своих предшественников А.Некрич называет А.Х.Дзукаева (писавшего о чеченцах) и Х. И.Хутуева (о балкарцах), а также Ч. С. Кулаева (о карачаевцах), Д.-Ц. Д. Нодинаханова и М.Л. Кичинова (о калмыках), В. И. Филькина и С. Н. Джугурьянца (о чеченцах и ингушах) и Р. И. Музафарова (о крымских татарах). Отдавая должное этим ученым, сосредоточенным, как правило, на истории исключительно одного народа или региона, подчеркнем еще раз заслугу самого А. Некрича, выдвинувшего проблематику «наказанных народов» как самостоятельную научную задачу и сделавшего первые, и потому особенно трудные, шаги к ее решению.

Первые советские научные статьи и публикации по этой проблематике появились только в конце 1980-х гг., уже во время перестройки. Постепенное открытие соответствующих фондов в центральных и региональных архивах России и других стран СНГ привело к всплеску интереса к этой проблематике и многочисленным публикациям с начала 1990-х годов, среди которых выделяются работы С.У.Алиевой, В.А.Аумана и В.Г.Чеботаревой, Н. Ф. Бугая, М. А.Вылцана, А. Е. Гурьянова, В. П. Данилова, А.Н.Дугина, И. Е. Зеленина, В. Н.Земскова, Х. М Ибрагимбейли, Н. А.Ивницкого, В. А.Исупова, Г. Н.Кима, А. И.Кокурина, С. А.Красильникова, В. Н. Макшеева, О. Л. Миловой, Т. Ф.Павловой, В. С. Парсадановой, В. И. Пассата, Д. В. Шабаева и других исследователей (главным образом историков, архивистов и этнографов), а также воспоминания самих депортированных. Особенно следует отметить публикации Н. Ф. Бугая, В. Н.Земскова, О. Л. Миловой и В. И. Пассата (археографически подготовленные сборники материалов), сделавших достоянием гласности сотни важнейших документов. Весьма ценными являются тематические сборники о репрессиях против поляков и немцев, подготовленные историками общества «Мемориал». Среди работ, посвященных последствиям депортаций, в частности ходу реабилитации репрессированных народов и этническим конфликтам, выделяются книги А.Г. Здравомыслова и, в особенности, А.А.Цуциева об осетино-ингушском конфликте, а также работы А.Г. Осипова об этнической дискриминации турок-месхетинцев в Краснодарском крае.

В российских публикациях 1990-х гг. содержится поистине богатейший эмпирический материал, отражающий юридический, этнический, статистический, организационный, народнохозяйственный и многие другие аспекты принудительных миграций. Но, как правило, эти публикации остро нуждаются в дальнейшем археографическом и смысловом комментарии, а также в исторической интерпретации. Попытки обобщения накопленного эмпирического материала встречаются гораздо реже, среди них особенно значимы монографии о депортированных народах Н. Ф. Бугая «Л. Берия— И. Сталину: „Согласно Вашему указанию...“» (1995) и о кулацкой ссылке Н. А.Ивницкого «Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов)» (1996), а также серия статей о «кулацкой ссылке» В. Н. Земскова.

На фоне темы сталинских репрессий в целом и, в особенности, исправительно-трудовой системы проблематика принудительных миграций на Западе до известной степени ушла в тень. Можно привести лишь несколько имен историков, посвятивших ей монографическое исследование или хотя бы серию статей. Сочетая анализ новодобытых в СССР эмпирических данных с традиционной приверженностью к литературным источникам (главным образом мемуарного характера), они нередко ближе, нежели их коллеги из России и Украины, подходили к обобщающим оценкам и выводам.

Более или менее интенсивно разработка этой темы продолжается в ФРГ и США. Немецкие историки изучали депортации поволжских немцев (А.Айсфельд, В. Гердт, Д. Дальман), а также историю «кулацкой ссылки» (С. Мерль). Высоким уровнем критической проработки самых разнообразных и разношерстных источников отличаются статьи американских ученых, в частности М. Гелба (о депортациях корейцев, финнов и других национальных меньшинств) и П. Холквиста (о депортационной политике царской России в годы Первой мировой войны, а также большевистской России— в первые годы советской власти; большой заслугой этого автора является показ той преемственности, которая четко прослеживается между депортационной политикой России до- и послереволюционной). Депортациям, а точнее, депортированным большое внимание уделено в монографии Й. О. Поля о тюремной системе СССР. Рассмотрение депортации чеченцев, ингушей и крымских татар в самом общем и широком контексте этнических чисток в Европе в XX веке, как это сделали Н. Наймарк и Т. Мартин (причем с привлечением и введением в научный оборот и значительного эмпирического материала из российских архивов), также дало новую и интересную перспективу.

Недостаточно изученным оставался и вопрос о «вестарбайтерах» — о депортации впоследние месяцы войны и использовании в первые послевоенные годы в СССР труда «интернированных» гражданских немцев иностранного подданства. На Западе уже вышли исследования, прямо или косвенно затрагивающие эту тему (монографии Г. Вебера с соавторами, С. Карнера и др.). В России первые публикации на эту тему увидели свет в 1994 году (статьи В. Б. Конасова и А.В. Терещука, П.Н. Кнышевского, М. И. Семиряги).

В то же время сводных работ, охватывающих весь диапазон принудительных миграций, ни в России, ни на Западе до сих пор не было, как не было и аналитических публикаций, специально посвященных их географическому аспекту. Однако сегодня отмечается настоятельная научная потребность в обобщении всей этой эмпирики, в выявлении определенно стоящей за всеми фактами и событиями логики, в поиске общих, и в том числе географических, закономерностей.

Особенно пристальное внимание уделяется территориальному аспекту и историко-географическим особенностям и закономерностям принудительных миграций в СССР, их эволюции и итоговой пространственной картине, а также характеру воздействия на хозяйство районов выбытия и прибытия как на момент депортации, так и на современном этапе.

При этом пространственные рамки имеют как бы несколько уровней: прежде всего это СССР в его довоенных и послевоенных границах. Но, говоря о международных депортациях военного времени на территорию СССР, мы вынуждены затрагивать и общеевропейские рамки. Хронологические рамки основного исследования охватывают добрую треть столетия — начиная с 1919–1920 гг. и вплоть до середины 1950-х гг. (впрочем, историческая преамбула не имеет временных ограничений, а в 4-й главе, где обсуждаются проблемы реабилитации «наказанных народов» и последствия депортаций, учтены и самые актуальные, вплоть до 1999 года, факты и события).

Работая над книгой, мы стремились к решению следующих взаимосвязанных и достаточно конкретных задач:

1. Выявление литературной и архивной информации по отдельным операциям и этапам принудительных миграций, ее критическое осмысление и систематизация.

2. Создание банка данных по принудительным миграциям в СССР (по типу: «период» — «юридическое основание»— «контингент, его количество и административный статус» — «районы выбытия»— «районы прибытия»), организованного хронологически и имеющего, по возможности, строгую пространственную привязку.

3. Анализ депортационной политики и определение масштабов принудительных миграций в СССР как по отдельным операциям и этапам, так и по их совокупности.

4. Анализ истории и географии принудительных миграций в СССР и их эволюции, степени и особенностей их социального и пространственного охвата.

5. Историко-географическая характеристика результатов принудительных миграций в СССР, выявление их пространственных закономерностей.

Методологически исследование строится на следующей триаде:

а) правдивые, достоверные факты;

б) приведение их в систему;

в) поиск закономерностей, анализ и интерпретация.

В опоре на разработанную классификацию и пространственно-временнэю систематизацию дается структурно-географическое описание принудительных миграций в СССР, ведется поиск их особенностей и обобщающих географических закономерностей в увязке с политическим, социальным и экономическим развитием СССР, а также сих влиянием на современную ситуацию в странах СНГ и Балтии.

В книге делается попытка анализа и обобщения репрессивной миграционной политики и практики СССР, а также оценка их воздействия на политическую и экономическую ситуации в стране в целом и в отдельных ее регионах как во время их проведения, так и в настоящее время (некоторые современные очаги напряженности, например, осетино-ингушский конфликт и другие, имеют свои корни именно в депортационной политике советского государства).

Восстанавливая богатейший исторический «опыт» одной из ведущих тоталитарных стран XX столетия — Советского Союза, раскрывая его репрессивную систему и ее механизмы, книга вместе с тем представляет собой и весьма актуальное исследование. Прежде всего это применимо к тем регионам, где процесс реабилитации депортированного населения еще не завершен и создает немало проблем. Несомненно, злободневности книге прибавляет и повышенная на излете XX века «популярность» идеи разрешения этнических конфликтов путем депортаций и иных способов «чисток» территорий (события последних лет в Африке, на Балканах и, как это ни прискорбно, снова на территории бывшего СССР).

Так, международные миграции характеризуются, в основном, первичными архивными источниками (преимущественно из фонда ГУПВИ в РГВА), тогда как миграции внутренние документируются материалами, опубликованными российскими учеными за последние годы (опорными являются монографии Н. Ф.Бугая и Н. А.Ивницкого). Архивные же материалы привлекаются лишь эпизодически, в частности там, где рассматриваются в сравнительном плане добровольно-вынужденные миграции. В этом случае мы опираемся на обширный фонд Главного переселенческого управления Минсельхоза СССР, где собраны воедино материалы всех предшественников указанной организации, начиная с 1924 года — конечно, с пробелами и лакунами, связанными в том числе с бесконечными реорганизациями структуры и ведомственной принадлежности штаба переселенческого дела в стране (РГАЭ, ф. 5675).

Сами по себе документы, относящиеся к истории принудительных миграций в СССР, имеются и во многих других архивохранилищах федерального и регионального уровня. Так, основные массивы документов по раскулачиванию, по «наказанным народам» и спецпереселенцам хранятся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), Государственном архиве социально-политической истории (ГАСПИ), Архиве внешней политики РФ (АВП), в многочисленных других центральных и местных архивах. В частности, из материалов ГАРФ исключительную ценность для этой темы представляют фонды Президиума Верховного Совета СССР (ПВС), его комитетов и комиссий (ф. 7523), СНК–СМ СССР (ф. 5446), Отдела спецпереселений НКВД–МВД СССР (ф. 9479), различных «Особых папок» (ф. 9401, оп. 2) и др. В ГАСПИ— это прежде всего фонды ЦК КПСС (ф. 17) и ГКО (ф. 644).

Уже в начале 1990-х гг. начался процесс освоения и региональных архивов, в которых нередко содержатся документы той степени подробности и детальности, какая не встречается в центральных архивах. В этой связи особо следовало бы отметить работы С. А.Красильникова и его коллег, а также В. А.Исупова и В. Н.Макшеева, использовавших материалы Государственного архива Новосибирской и Томской областей. К сожалению, по-прежнему затруднен, хотя и остро необходим, доступ в некоторые ведомственные архивы, без чего получение исчерпывающей картины невозможно.

Ссылки на различного рода указы, постановления, решения, приказы и иные юридические основания тех или иных операций и акций властей по принудительным миграциям в СССР в тексте, как правило, опускаются: их сводный аннотированный хронологический перечень, составленный главным образом в результате обработки литературных источников, дается в Приложении.

В списке литературы монографии и сборники обозначены прописными буквами, статьи — строчными. В список включены только фундаментальные исследования по данной теме, а также публикации, ссылки на которые встречаются в книге не менее двух раз. Все остальные источники даются в примечаниях к главам.

Монография писалась на стыке географии, истории и демографии и рассчитана в основном на специалистов этого профиля. Но она адресована и многочисленным жертвам депортаций в СССР или же членам их семей, испытывающим естественный интерес к пониманию и осмыслению своих индивидуальных судеб в полноформатном контексте советского периода российской истории.

Книга создавалась на основе докторской диссертации «География принудительных миграций в СССР», защищенной автором в апреле 1998 года. По сравнению с диссертацией текст монографии серьезнейшим образом переработан, но в то же время опущена часть глав, посвященных международным принудительным миграциям, достаточно подробно раскрытым в книге «Жертвы двух диктатур» (1996).

Работа над книгой шла в тесном контакте с российским историками, этнографами, демографами и архивистами, с такими, например, как Н. Бугай, А.Вишневский, А. Гурьянов, В. Данилов, С. Захаров, Ж. Зайончковская, В. Земсков, Н. Ивницкий, Р. Кулиев, Ш. Мудуев, Д. Нохотович, Н. Охотин, Н. Петров, Т. Плохотник, Н. Поболь, А.Рогинский и др. Немало ценных советов, замечаний и сообщений сделали и зарубежные коллеги— С. Дебский (Краков), Г. Кляйн (Фрайбург), Г. Суперфин (Бремен), Ф. Тер (Берлин), П.Холмквист (Итака, США), П. Гетрелл и Н. Барон (Манчестер) и др. Большую помощь в подборе иллюстраций оказали сотрудники общества «Мемориал», Государственного архива Российской Федерации, А.Айсфельд (Геттинген) и А.Никольский (Москва).

Всем им адресуются слова искренней благодарности и признательности.