Рассказ свидетеля трагедии на горе Эверест сквозь разреженный воздух

Рассказ свидетеля трагедии на горе Эверест

СКВОЗЬ РАЗРЕЖЕННЫЙ ВОЗДУХ

Посвящается Линде,

Люди ставят трагедии потому, что не верят в реальность трагедии, разыгрывающейся в цивилизованном мире.

Вступление

Из пяти моих товарищей по команде, которые достигли вершины, четверо включая Хола, погибли в ужасной буре, которая началась почти без предупреждения, когда мы все еще были на горе. На момент моего спуска в базовый лагерь в списке погибших числились девять альпинистов из четырех разных экспедиций, еще трое пополнят этот список до конца месяца.

Я был сильно потрясен результатами экспедиции, и мне не легко было написать статью. Однако через пять недель после возвращения из Непала моя рукопись была в редакции журнала, и статью опубликовали в сентябрьском выпуске. После этого я попытался забыть об Эвересте, выкинуть его из головы и продолжить жизнь, но я не смог этого сделать. Пытаясь рассеять неясность эмоционального восприятия, я продолжал думать о том, что произошло на горе, и я, словно одержимый, все вертел и вертел в голове обстоятельства смерти моих товарищей. Статья в журнале было настолько точной, насколько это было возможно в тех обстоятельствах. Однако мои выводы были излишне жестокими, а последовательность событий слишком сложна для восприятия выжившими людьми, разбитыми усталостью, кислородным голоданием и шоком. Например, на одном из этапов моего расследования я опросил трех человек, ставших вместе со мной свидетелями одного и того же события, и все трое расходились в таких ключевых подробностях, как время, слова, сказанные участниками, и даже в том, кто принимал участие в произошедшем. Буквально через несколько дней после того, как статья в Outside пошла в тираж, я узнал, что несколько фактов, указанных в ней, ошибочны. Большинство ошибок были просто неточностями, неизбежными в работе журналиста, описывающего подобные события, однако одна из ошибок была непростительно грубой, и оказала ошеломляющее воздействие на друзей и семью одного из погибших.

Кроме допущенных ошибок сильно сбивало с толку ограничение объема статьи. Марк Бриант – редактор журнала, и Ларри Бурк – издатель, предоставили мне необычайный простор для изложения истории – 17 тысяч слов, что в примерно в пять раз больше чем, обычный объем статьи в Outside. Но даже в этом случае я чувствовал себя связаным, рассказывая о трагедии. Это восхождение на Эверест пошатнуло устои моей жизни, и для меня чрезвычайно важным стало передать все события самым подробным образом, а не в узких рамках журнальной статьи. Данная книга является плодом этого чувства.

Прогрессирующая ненадежность человеческого сознания на большой высоте усложнила мою работу. Чтобы не полагаться на свое собственное восприятие, я брал длинные интервью у большинства участников событий, причем по несколько раз. Когда представлялась возможность, я сверялся с записями радио переговоров, сделанных в базовом лагере, где люди не теряли ясности мышления. Читатели, знакомые со статьей, опубликованной в журнале, могут заметить некоторые расхождения с книгой, которые вызваны, в основном, новой информацией, которая стала известна в ходе моего исследования событий.

Несколько авторов и редакторов советовали мне не писать книгу так быстро, а подождать год или два, что бы в моем взгляде на события появилась некая перспектива. Их советы звучали разумно, но я, в конечном счете, не последовал им, по большей части потому, что случившееся на горе не давало мне спокойно спать. Я решил, что эта книга поможет мне оставить Эверест в прошлом.

Конечно, она не помогла. Более того, я согласен с тем, что читатели не очень-то помогают автору, который пишет для катарсиса, для очищения, как это было у меня. Но я надеялся, что достигну чего-то излив душу, и вкусив немедленные последствия, шумиху и скандалы. Я хотел, чтобы в моем рассказе была грубая сырая честность, которая стирается по прошествии времени и по мере утихания душевной боли.

Некоторые из тех, кто советовал мне не торопиться с написанием книги, в свое время отговаривали меня и от экспедиции на Эверест. И у меня было много разумных причин, по которым следовало отказаться от поездки, но попытка восхождения на Эверест – это в глубине своей нерациональный поступок: победа желания над здравым смыслом. Каждый, кто серьезно задумывается о восхождении на Эверест, практически, по определению стоит за гранью разумных доводов.

Простая правда в том, что я хорошо это знал, но все равно поехал. И, поступив таким образом, я принял участие в гибели хороших людей, и это то, что останется в моем сознании на очень долгое время.
Джон Кракауэр

Сиэтл

Глава Первая

Кажется, словно какая-то граница проведена вокруг верхушек этих великих пиков, граница, которую не может переступить не один человек. В действительности, дело, конечно, в том, что на высоте 25,000 футов и выше, пониженное атмосферное давление так мощно влияет на организм человека, что любые сложные восхождения просто невозможны, а последствия даже несильной бури могут быть смертельны, что только идеальная погода и состояние снега предоставляют хоть какую-то возможность успешного восхождения, и что на последнем этапе восхождения никто не имеет возможности выбирать свой день…

Нет, не удивительно, что Эверест не покорился первым попыткам восхождений, было бы странно, если не грустно, сдайся он сразу, ведь это не пристало великим горам. Возможно, мы стали излишне самоуверенны с нашим новым прекрасным снаряжением вроде ледовых «когтей» и резиновых скальных туфель, с нашим веком легкого технического завоевания. Мы забыли, что у горы в руках главная карта, что доступ к ней будет открыт только лишь в правильное подходящее ей время. Иначе, как бы альпинизм по-прежнему сохранял свою притягательность?
Эрик Чиптон, На той горе 1938 г.

Стоя, на крыше мира, широко расставив ноги, одна в Китае, другая в Непале, я очистил ото льда кислородную маску, подставил плечо ветру и рассеянно уставился вниз в сторону бескрайних просторов Тибета. Сквозь затуманенное сознание, я понял на каком-то глубинном уровне, что вид земли под моими ногами необычайно красив. Я представлял этот момент и сопутствующие ему чувства в течение многих месяцев. И теперь, когда я, наконец, оказался здесь, на вершине Эвереста, я просто не мог найти в себе сил для каких либо эмоций.

Это было вскоре после полудня 10 мая 1996 года. Я не спал уже пятьдесят семь часов. Единственной едой, которую я смог проглотить за последние три дня, были чашка супа и горсть конфет М&М. Из-за сильнейшего кашля в течение последних нескольких недель у меня треснули два ребра, и теперь обычное дыхание было мучительным испытанием. На высоте 29,028 футов (8,848 м) так мало кислорода достигало моего мозга, что мои умственные способности снизились до возможностей недоразвитого ребенка. В данных обстоятельствах, я был не способен чувствовать что-либо, кроме холода и усталости.

Я оказался на вершине через несколько минут после Анатолия Букреева, гида из России, работавшего на американскую коммерческую экспедицию, и незадолго до Энди Харриса, гида Новозеландской команды, к которой принадлежал и я. Я мало был знаком с Букреевым, зато хорошо знал, и испытывал симпатию к Харрису, с которым общался последние полтора месяца. Я быстро сделал четыре фотографии Харриса и Букреева позирующих на вершине и, развернувшись, устремился вниз. На моих часах было 13:17. Это значило, что на вершине мира я провел не более пяти минут.

Через несколько секунд я остановился, чтобы сделать еще одну фотографию, на этот раз Юго-восточного гребня, по которому мы и совершали восхождение. Наводя объектив на пару альпинистов приближающихся к вершине, я заметил нечто, до этого момента ускользавшее из моего внимания. На юге, где небо было абсолютно чистым еще час назад, одеяло из облаков закрыло Пумори, Ама Даблам и другие окружающие Эверест вершины.

Позже – после того как найдут шесть тел, после того, как оставят поиски двух других, после того, как врач ампутирует правую руку моему товарищу по команде Беку Уизерсу – люди спросят почему, если погода начала ухудшаться, альпинисты, находящиеся высоко на маршруте, не обратили внимания на эти знаки? Почему опытные гималайские гиды продолжали двигаться вверх, в явно смертельную ловушку, сопровождая группу относительно неопытных любителей, каждый из которых заплатил 65 тысяч долларов за то, что бы целым и невредимым попасть на вершину Эвереста?

Руководители обоих групп, попавших в беду, не расскажут нам этого потому, что оба погибли. Но я могу официально заявить, что ничто из увиденного мной до полудня 10 мая не указывало на зарождение смертельно опасной бури. Для моего рассудка, изможденного кислородным голоданием, облака, поднимающиеся из широкой ледяной долины, известной как Вестерн Кум*, выглядели легкими безобидными нереальными. Блестящие в ярком полуденном солнце, они выглядели совсем, как безобидные облачка водных паров, которые поднимались из долины вместе с восходящими потоками воздуха почти каждый день.

Начав свой спуск с вершины, я был сильно встревожен, однако совсем не погодой: проверив манометр на моем кислородном баллоне, я обнаружил, что баллон практически пуст. Мне необходимо было спускаться как можно скорее.

Предвершинный участок Юго-восточного гребня Эвереста – это узкий, покрытый снежными карнизами скальный гребешок длиной в четверть мили , извивающийся между вершиной и второстепенным пиком, известным как Южная Вершина (South Summit). Преодоление зазубренного гребня не представляет особой технической сложности, но этот участок пути абсолютно открыт. Так, после пятнадцатиминутного шарканья ногами над двухкилометровой пропастью, я попал к печально известной Ступени Хиллари (Hillary Step), ярко выраженному участку маршрута, требующему некоторой технической работы. Прицепившись на закрепленную веревку, я уже было собрался спускаться, но в этот момент увидел тревожную картину.

Тридцатью футами ниже, более двенадцати человек выстроились в очередь у подножья Ступени. Еще трое уже висели на веревке, по которой я собирался спускаться. Все что мне оставалось – это отцепиться от веревки и отойти в сторону.

Пробка образовалась из членов трех разных экспедиций: моей команды – группы клиентов под руководством известного гида из Новой Зеландии Роба Хола; еще одной коммерческой экспедиции под руководством американца Скота Фишера; и некоммерческой тайваньской команды. Двигаясь очень медленно, что является нормой на высоте 26 тысяч футов , участники один за другим появлялись на вершине Ступени. Я, нервничая, ожидал возможности спуститься.

Харрис, покинувший вершину через несколько минут после меня, вскоре оказался рядом. Думая о том, чтобы сохранить некоторое количество кислорода в баллоне, я попросил его достать до кислородного клапана баллона в моем рюкзаке и закрыть его, что он и сделал. Следующие десять минут я чувствовал себя на удивление хорошо. В голове прояснилось. Мне даже показалось, что я не чувствую такой усталости как тогда, когда кислород еще поступал в мою маску. Но затем, внезапно, я почувствовал что задыхаюсь. Пелена застелила глаза, и голова сильно закружилась. Я был на грани потери сознания.

Вместо того, чтобы закрыть подачу кислорода, Харрис, пораженный гипоксией, по ошибке, открыл клапан на полную подачу. То есть, я только что зря потратил остатки моего кислорода. Через 250 футов меня ждал еще один баллон, но, чтобы попасть туда, мне необходимо было преодолеть самый открытый участок на всем маршруте без помощи кислорода.

И, кроме того, надо было еще дождаться, пока рассосется затор внизу. Я снял бесполезную теперь маску, воткнул ледоруб в склон и сел на корточки. Обмениваясь банальными приветствиями с проходящими мимо альпинистами, внутри я неистовствовал. «Быстрее, быстрее!» - бормотал я про себя, - «пока вы тут возитесь, у меня клетки мозга дохнут миллионами!»

Большей частью толпа, проходящая мимо, принадлежала к команде Фишера, однако в конце вереницы появились Роб Хол и Йашуко Намба. Сдержанная и замкнутая Намба в свои сорок семь была в сорока минутах от того, что бы стать самой старой женщиной, покорившей Эверест, и второй японской женщиной, покорившей высшие точки всех континентов, так называемые, Семь Вершин. Хотя она весила всего девяносто один фунт , ее худенькое тело скрывало в себе потрясающую смелость и решительность: во время восхождения Йашуко двигалась вверх, по большей части, благодаря не дюжей силе своего характера.

Еще позже на вершину Ступени выбрался Дуг Хансен. Еще один член нашей экспедиции, Дуг, был почтовым работником из пригорода Сиэтла, и стал моим ближайшим другом за время, проведенное на горе. «Дело в шляпе!» - прокричал я сквозь ветер, стараясь, чтобы мой голос звучал ободряюще. Выбившийся из сил Дуг, только что-то пробормотал в ответ, через свою кислородную маску, я не разобрал что, потом он покачал слабо головой и продолжил свой путь наверх.

Последним был Скот Фишер, которого я встречал изредка в Сиэтле, где мы оба жили. О силе и настойчивости Фишера ходили легенды, в 1994 он взошел на Эверест без использования кислорода, и я был удивлен, увидев, как медленно он двигался, и каким усталым выглядело его лицо, когда он снял маску, чтобы поприветствовать меня. «Брюююс!» - протянул он свое фирменное приветствие, с вымученной улыбкой на лице. Когда я спросил его как он себя чувствует, Фишер сказал, что все в порядке: «Тащусь почему-то слишком медленно сегодня. Не проблема» Спуск наконец был свободен, я вщелкнулся в оранжевую веревку, обошел Фишера склонившегося над ледорубом и шагнул за край.

Только после трех часов пополудни я оказался на Южной Вершине. Теперь туман уже накрыл 27,923х (м) футовую вершину Лхотзе и охватывал пирамиду Эвереста. Теперь уже было ясно, что погода портится. Я схватил баллон с кислородом, подсоединил к клапану и поспешил вниз в собирающиеся облака. Через несколько минут после начала моего спуска с Южной Вершины начал срываться снег, и видимость покатилась к черту.

Четырьмястами вертикальными футами выше, на вершине, все еще озаренной ярким солнечным светом, под безукоризненно чистым кобальтовым небом, мои товарищи занимались увековечиванием своего прибытия на высшую точку планеты. Разворачивали флаги и делали снимки, используя драгоценные секунды. Никто из них не мог и представить, какое суровое испытание им предстоит. Никто не подозревал, что в конце этого долгого дня каждая минута будет на счету.
Глава вторая
ДЕГРА ДАН, ИНДИЯ
1852 год
2,234 фута – 681 метр

Как-то, будучи очень далеко от гор, зимой, я разыскал размытое фото Эвереста в «Книге Чудес» Ричарда Халлибартона. Это была плохенькая репродукция, на которой зубцы пиков белели на фоне темного неба. Сам Эверест виднелся на заднем плане и даже не казался самым высоким, но это ничего не значило. Он был высочайшим, так говорила легенда. Мечты были ключом к этой картинке, ключом, позволяющим мальчишке проникнуть в нее, постоять на ветреном гребне, подняться к вершине, такой близкой теперь…

Это была мечта, которую не сдержать, такие обычно улетают, когда взрослеешь. Но я был уверен, что не только я мечтаю об Эвересте. К высшей точке земли, недоступной, чуждой всякому опыту, были устремлены порывы многих мальчишек и взрослых мужчин.

Томас Ф. Хорнбейн

Эверест: Западный гребень

Реальные подробности истории не известны, скрыты за пеленой разросшихся мифов. Но был год 1852, и происходило все в офисах Большой Тригонометрической Службы Индии и на северной, расположенной в горах, станции Дегра Дан. Согласно самой правдоподобной версии, описывающей происходящее, какой-то клерк ворвался кабинет сэра Эндрю Вога, главного геодезиста Индии и сообщил, что Бенгальский вычислитель Радханат Сикхдар, работающий в калькуттском бюро Службы, «открыл самую высокую гору мира» (во времена Вога, слово «вычислитель» обозначало, скорее, профессию, нежели аппарат). Тремя годами раньше, полевые топографы измерили угол ее крутизны двадцати четырех дюймовым теодолитом, и нарекли Пиком XV. Спорная вершина, выдавалась из Гималайского хребта и находилась в запретном королевстве Непал.

И пока Сикхдар не завершил вычисления, основанные на геодезической информации, никто и не находил в Пике XV чего-либо заслуживающего внимания. Шесть точек, с которых проводилась тригонометрическая съемка, находились на территории северной Индии, более чем в сотне миль от горы. Геодезистам, проводившим съемку, большинство других более близких вершин казались гораздо выше, чем Пик XV, затерянный на заднем плане. Но согласно скрупулезным вычислениям Сикхдара (он брал в расчет и кривизну земли и атмосферные искажения и отклонение по вертикали) Пик XV возвышался над уровнем моря на 29,002 фута* и был высочайшей точкой планеты.

В 1965 году, через девять лет после подтверждения вычислений Сикхдара, Вог удостоил Пик XV имени Эверест, в честь своего предшественника на посту, сэра Джорджа Эвереста. Однако тибетцы, живущие с северной стороны горы, уже называли ее более благозвучным именем, Джомолунгма, что переводится как «богиня, мать мира», а непальцы, проживающие на южной стороне, звали ее Сагарматха, «богиня неба». Но Вог намеренно игнорировал эти местные названия (как и официальная политика, направленная на искоренение местных устоявшихся названий) и название Эверест прижилось.

И раз Эверест был признан высочайшей горой мира, значит, вскоре должны были появиться люди, считавшие, что на его вершину необходимо взойти. После того, как в 1909 году американский исследователь Роберт Пири заявил, что достиг Северного Полюса, а Руальд Амудсен в 1911 привел норвежскую экспедицию к Южному, Эверест, так называемый третий полюс, стал самым желанным объектом наземного исследования. Достижение его вершины, по выражению Гюнтера О. Диренфурта, влиятельного альпиниста и историографа первых гималайских восхождений, стало «объектом, на который направлены общечеловеческие усилия, где нет пути к отступлению, какой бы ценой не досталась победа».

Вышло так, что эти потери оказались значительными. Со времени открытия Сикхдара в 1852 году, чтобы достигнуть вершины Эвереста, потребовались жизни двадцати четырех человек, усилия пятнадцати экспедиций и 101 год времени.

Обозначая границу между Непалом и Тибетом, возвышаясь более чем на 12,000 футов над долинами, лежащими у его основы, Эверест представляет собой трехстороннюю пирамиду из сверкающего льда и полосок темных скал. Первые восемь экспедиций на Эверест были британскими, все они пытались покорить вершину с северной тибетской стороны, не потому, что с этой стороны гора казалась существенно проще, а скорее потому, что в 1921 году тибетское правительство открыло границы для иностранцев, в то время как Непал оставался непоколебим.

Первым восходителям Эвереста приходилось преодолевать 400 тяжелых миль из Дарджилинга через Тибетское плато только для того, чтобы попасть к подножию горы. Их знания о смертельном влиянии большой высоты на человека были весьма скудны, а снаряжение просто жалким в сравнении с современными стандартами. И, тем не менее, в 1924 году член третьей британской экспедиции, Эдвард Феликс Нортон, достиг высоты 28,126 футов и был всего в 900 футах ниже вершины, прежде чем отступил, пораженный усталостью и снежной слепотой. Это было потрясающим достижением, вероятно, не превзойденным в течение следующих двадцати девяти лет.

Я говорю «вероятно» из-за того, что произошло через четыре дня после попытки Нортона. Восьмого июня, с первыми рассветными лучами солнца, двое других членов той же экспедиции, Джордж Лей Мэллори и Эндрю Ирвинг, вышли на штурм вершины из своего верхнего лагеря.

Мэллори, чье имя неразрывно связанно с Эверестом, был движущей силой первых трех экспедиций на гору. Это именно он во время лекции, которую он читал в Соединенных Штатах, в ответ на вопрос назойливого репортера о том, почему ему хочется взойти на Эверест, произнес, ставшее знаменитым: «Потому что он есть». В 1924 году Мэллори было 38 лет. Женатый школьный учитель и отец троих детей. Выходец из высших слоев английского общества, он был также эстетом и идеалистом, с, несомненно, романтическим восприятием мира. Атлетически сложенный, обаятельный и поразительно красивый человек, он быстро стал любимцем Литтона Страчи и Блюмсбурийского кружка . Сидя в палатках высоко на склонах Эвереста, Мэллори и его товарищи, бывало, читали друг другу вслух Гамлета или короля Лира.

Но, когда Ирвин и Мэллори с трудом прокладывали свой путь к вершине Эвереста 8го июня 1924 года, туман скрыл верхнюю часть горы, не давая товарищам по экспедиции проследить продвижение двух альпинистов. В 12:50 дня облака на несколько мгновений разошлись, и участник команды Ноэль Оделл успел заметить Мэллори и Ирвина, высоко на маршруте, отстающих от плана примерно на пять часов, но двигающихся к вершине «осознанно и уверенно».

Однако двое восходителей не вернулись той ночью в свои палатки, и никто больше никогда не видел Ирвина и Мэллори. С тех пор предметом жарких споров остается вопрос: достиг ли один из них или они оба вершины, или нет. Оценка свидетельств говорит, что, скорее всего, не достигли. В любом случае, за неимением доказательств их восхождение не было засчитано.

В 1949 году, после веков недоступности, Непал открыл свои границы внешнему миру, а годом позже новый коммунистический режим в Китае закрыл Тибет для иностранцев. Таким образом, внимание будущих восходителей переключилось на южную сторону горы. Весной 1953 года большая британская команда, организация которой по рвению и своим масштабам больше походила на военную компанию, стала третьей экспедицией, пытавшейся взойти на вершину с юга. 28го мая, после двух с половиной месяцев непомерных усилий на юго-восточном гребне, на высоте 27,900 футов был организован маленький высотный лагерь. На следующий день ранним утром стройный новозеландец Эдмунд Хиллари и высокопрофессиональный альпинист шерпа Тенцинг Норгей вышли к вершине, дыша вспомогательным кислородом.

К 9ти часам утра они уже были на Южной Вершине и смотрели на головокружительно тонкий гребень, ведущий к главной вершине. Еще через час они оказались у подножья участка, который сам Хиллари описал, как «самая выдающаяся проблема на всем гребне – крутой скальный склон около 40 футов высотой… Сама скала, гладкая и почти без зацепок, могла бы стать интересной задачей для группы опытных скалолазов, где-нибудь в Лейк Дистрикт, но здесь это был барьер, превышающий наши слабые возможности»

Тенцинг волнуясь выдавал веревку, а Хиллари тем временем расклинившись между основанием контрфорса и вертикальным снежным карнизом, дюйм за дюймом прокладывал путь к вершине участка, который потом назовут Ступень Хиллари. Это потребовало немалых усилий, но Хиллари не сдавался, позже он напишет,

Спустя три дня, известие о восхождении достигнет королевы Елизаветы в преддверии ее коронации, и лондонская газета Таймс опубликует эту новость в своем утреннем выпуске от 2го июня. Сообщение было послано с Эвереста, в виде закодированной радиограммы (чтобы не позволить конкурентам опередить Таймс) молодым репортером по имени Джеймс Моррис, который по прошествии двадцати лет,, заслужив значительное уважение как автор, открыто сменил свой пол на женский, а свое христианское имя на имя Яна. Моррис написал через сорок лет после знаменательного восхождения в книге «Коронация Эвереста: Первое восхождение или сенсация, что возвела на престол королеву»,

Целая гамма чувств переполняла британцев: гордость, патриотизм, забытая отвага, надежда на обновление… Люди определенного возраста, хорошо помнят этот день, помнят, как дождливым июньским утром они ждали королевскую процессию, направляющуюся в Лондон, и вдруг услышали волшебную новость о том, что вершина мира принадлежит теперь им.

22 мая 1963 года, тридцати трех летний врач из Миссури, Том Хорнбейн, и Вилли Ансоелд, тридцати шести летний преподаватель теологии из Орегона, достигли вершины Эвереста по Западному гребню, где никто еще не проходил до них. К тому времени уже четыре группы и одиннадцать человек побывали на Эвересте. Однако маршрут по Западному гребню был заметно сложнее, чем оба уже испытанных до этого маршрута: через южную седловину и юго-восточный гребень или северную седловину и северо-восточный гребень. Восхождение Хорнбейна и Ансоелда заслуженно считалось и считается сейчас, одним из величайших достижений в альпинизме.

В день своего восхождения, два американца начали маршрут с прохождения крутого уступчатого скального участка - печально известной Желтой полосы (Yellow Band). Преодоление этого склона требовало высочайшего мастерства и неимоверных усилий. До этого случая, никто еще не проходил таких сложных технических участков на такой высоте. Успешно преодолев Желтую полосу, Хорнбейн и Ансоелд пришли к выводу, что спустится по пути подъема не представляется возможным, и их единственная возможность уйти с горы живыми – это дойти до вершины и спуститься по хорошо известному юго-восточному гребню. Такой план действий был в высшей степени рискованным и дерзким, особенно принимая во внимание время суток, незнакомый маршрут и быстро подходящий к концу запас кислорода.

На вершину они прибыли в 18:15, как раз на закате солнца. Ночь им пришлось провести на склоне, на высоте 28,000 футов , на тот момент, это была самая высокая ночевка в истории альпинизма. Ночь была холодная, но, к счастью, безветренная. Ансоелд отморозил пальцы ног, позже их ему ампутировали, но оба остались в живых и рассказали миру свою историю.

Мне тогда было девять лет и жил я в Корвалисе, штат Орегон, в одном городе с Ансоелдом. Последний был близким другом моего отца, и я часто играл с детьми Ансоелда, Регоном, который был всего на год старше меня и Деви, он был на год младше. За несколько месяцев до отъезда Ансоелда в Непал, я совершил восхождение на свою первую вершину. Это был неброский вулкан, высотой 9000 футов в Каскадной гряде (Cascade Range), на его вершину теперь провели канатную дорогу. Я был в компании своего отца, Вилли и его сына Регона. И неудивительно, что события 1963 года на Эвересте сильно повлияли на мое еще детское воображение. И когда мои друзья восхищались Джоном Гленом, Сэнди Кофэксом и Джонни Инитасом, моими героями были Хорнбейн и Ансоелд.

В тайне я мечтал о восхождении на Эверест. В течение более чем десяти лет это было моей самой желанной целью. К тому времени, когда мне исполнилось двадцать лет, альпинизм стал центром моей жизни и вытеснил все остальные увлечения. Достижение вершин было чем-то определенным, ясным и четким. Опасность, сопутствующая спорту, придавала моей жизни осознание целеустремленности, того чего мне очень не хватало. Мне нравилось возбуждение, которое возникало, когда я переворачивал вверх ногами обыденное существование.

К тому же альпинизм давал чувство общности с другими людьми. Стать альпинистом, значило присоединиться к самодостаточному обществу идеалистов, незаметному для широкой общественности и удивительно мало испорченному современным обществом. Культура восхождений определялась постоянным состязанием, однако по большей части мы были заинтересованы только в том, чтобы произвести впечатление на себе подобных. Попасть на вершину горы уже было не так важно, как то, как ты попал на нее. Уважение зарабатывалось прохождением самых сложных маршрутов, с минимумом снаряжения, самым дерзким образом. Никем так не восхищались как восхищались свободными соло: одиночками, совершавшими восхождения без веревок и снаряжения.

В те годы я жил на какие-то пять шесть тысяч в год, подрабатывая то плотником, то на рыбацких промыслах. Я работал ровно столько, сколько нужно было, чтобы заработать на очередную поездку на Бугабу, Тетонс или Аляску. Когда мне было лет двадцать пять, я забросил мечты об Эвересте. Тогда среди знатоков и ценителей альпинизма пошла мода обзывать Эверест «снежным холмом», вершиной лишенной достойных технических изощрений и эстетической привлекательности, то есть всего того, что привлекает в вершине «настоящего» альпиниста. А я как раз очень стремился таковым стать, и стал смотреть свысока на высочайшую гору мира.

Этот снобизм появился потому, что к 1980 году, по самому легкому маршруту, через южное седло по юго-восточному гребню, на Эверест взошли более ста человек. Я и мои товарищи величали юго-восточный гребень не иначе как «Козья тропа» Наше негодование только усилилось, когда в 1985 году, выдающийся альпинист, Дэвид Брешерс, завел на вершину Дика Басса, богатого техасца пятидесяти пяти лет от роду и с весьма ограниченным альпинистским опытом. Событие вызвало шквал положительных отзывов в средствах массовой информации.

Раньше Эверест был вотчиной альпинистской элиты. По выражению редактора журнала «Клайминг» (Climbing), Майкла Кеннеди: «Быть приглашенным в участники экспедиции на Эверест было честью, которую можно было заработать лишь пройдя долгую школу на более простых вершинах, а, попав, наконец, на вершину Эвереста, восходитель автоматически попадал в высший слой альпинистского сообщества» Восхождение Басса все изменило. Попав на вершину Эвереста, он прославился как первый человек покоривший Семь Вершин*, после чего толпы альпинистов бросились повторять это свершение и грубо оттолкнули Эверест в «прошлый век».

«Дик Басс вдохновил таких людей, как я,» - говорил Бек Уизерс в прошлом апреле на пути в базовый лагерь. Сорока девяти летний патологоанатом из Далласа, Бек был одним из клиентов Роба Хола весной 1996 года. «Басс показал, что Эверест в пределах досягаемости простых ребят,» - продолжал Уизерс с сильным техасским произношением, - «Конечно, при том условии, что ты физически полноценен и обладаешь необходимыми средствами, тут, я думаю, самым большим препятствием становится время, ведь надо бросить семью и работу на два месяца.»

И, как показывает практика, для многих восходителей не составляет такого уж большого труда оторваться от семьи и потратить некоторую сумму денег. За последние десять лет количество восхождений на Семь Вершин и особенно на Эверест многократно увеличилось. Соответственно, чтобы встретить запросы потребителей, увеличилось и количество компаний организующих подобные восхождения. Весной 1996 года на склонах Эвереста побывали тридцать различных экспедиций, и по крайней мере десять из них были организованны как чисто коммерческие предприятия.

Непальское правительство осознало, что толпы посетителей вершины создают множество проблем, как в вопросах охраны окружающей среды и безопасности, так и в чисто эстетических. И непальские чиновники пришли к оптимальному решению, которое и ограничивало приток альпинистов к Эвересту и приносило твердую валюту в бюджет государства: сделали разрешение на восхождение дороже. В 1991 году министерство туризма Непала взимало 2,300 американских долларов за разрешение, которое позволяло команде в независимости от количества участников совершить попытку восхождения. В 1992 году цены подняли до 10,000 долларов за команду до девяти человек, плюс еще 1,200 за каждого дополнительного участника.

Однако альпинисты продолжали нашествие на Эверест, несмотря на повышение цен. Весной 1993 года, на сороковую годовщину первого восхождения, рекордное количество экспедиций общим числом участников в 294 человека, попытались взойти на вершину с Непальской стороны. А следующей осенью непальское правительство взвинтило цены до отметки в 50,000 долларов за команду из пяти человек, плюс еще 10,000 за каждого следующего участника, но с максимальным количеством группы семь человек. Вдобавок к этому, был издан указ, объявляющий, что не более четырех экспедиций за сезон будут допускаться к непальским склонам Эвереста.

Вот только непальские чины не учли, что Китай берет с желающих попасть на Эверест, всего 15,000 долларов за разрешение на попытку восхождения, со стороны Тибета, для команды любого размера и без ограничения количества экспедиций. Масса альпинистов перетекла из Непала в Тибет, оставив сотни шерп без работы. Недовольство населения подвигло Непал к тому, чтобы в 1996 году, внезапно отменить ограничение на количество экспедиций. Правда, вместе с отменой ограничения правительство снова подняло цены на разрешения, теперь, чтобы взойти на Эверест необходимо было заплатить 70,000 долларов за команду из семи участников и еще 10,000 за каждого следующего. Но, судя по тому факту, что из тридцати экспедиций на Эверест совершенных последней весной, шестнадцать пытались взойти на гору с непальской стороны, можно заключить, что высокие цены на разрешение, не очень то отпугивают желающих.

Но даже до страшных событий 1996 года, работа коммерческих экспедиций была острой темой. Сторонники традиционных методов восхождений были обижены, тем, что высочайшая вершина мира продана богатым выскочкам, многие из которых без помощи гида не взошли бы и на самую захудалую вершину. А пуристы заявляли, что Эверест осквернен и обесчещен.

Критики так же указывали и на то, что вследствие коммерциализации Эвереста, он из ранга священной горы, опустился до объекта судебных разбирательств американских юристов. Заплатив кругленькую сумму за попытку восхождения, некоторые клиенты, не попавшие на вершину, подавали в суд на своих гидов. «Иногда, попадаются такие клиенты, которые думают, что покупают билет на вершину с гарантией удачного восхождения,» - жалуется Питер Атанс, уважаемый гид, совершивший одиннадцать попыток восхождения на Эверест, четыре из которых были удачными, - «Некоторые не понимают, что экспедиция на Эверест – не может происходить по расписанию, как швейцарский поезд.»

Грустно сознавать это, но не всякий эверестский судебный иск безоснователен. Были случаи, когда неответственные или обладающие плохой репутацией компании, не выполняли своих обязательств по снабжению экспедиции, например по заброске кислорода, и прочее в этом роде. Бывали экспедиции, когда гиды доходили до вершины без единого своего клиента, таким образом, невольно давая понять последним, что они просто послужили средством достижения вершины для своих гидов. В 1995 году руководитель одной компании исчез с десятками тысяч долларов, заплаченных клиентами, еще до начала экспедиции.

Учитывая многолетнее пренебрежение Эверестом, кто-то может подумать, что я отказался из принципа. На самом деле, предложение журнала неожиданно разбудило сильное, но давно забытое желание. Я отказался, потому что понял - будет просто невыносимо просидеть два месяца в тени Эвереста и не совершить попытки восхождения. Я решил, что если уж и ехать на другой конец земного шара, бросив дом и жену, то только ради возможности взойти на вершину.

Тогда я решил поговорить с Марком Бриантом – редактором журнала. Я предложил ему отложить мою поездку на год (в течение которого я бы тренировался, чтобы приобрести необходимую для участи в восхождении физическую форму). Так же я поинтересовался, не пожелает ли журнал заплатить за меня 65 тыс. долларов какой-нибудь уважаемой компании, с помощью которой я смог бы достичь вершины Эвереста. По правде говоря, я не ожидал согласия. За последние пятнадцать лет я написал более шестидесяти статей и заметок для «Аутсайд», и затраты на путешествия для выполнения моих заданий никогда не превышали двух трех тысяч долларов.

Бриант перезвонил мне на следующий день, он сообщил, что разговаривал с издателем, и они решили, что журнал не может вот так вот сразу выложить такую сумму. Но потом, он добавил, что материал о коммерциализации Эвереста они считают очень важным, и что, если я действительно хочу взойти на Эверест, то это можно устроить каким-либо другим способом.

Ни одно из моих былых восхождений не было высотным. Сказать по правде, я никогда не бывал выше 17,200 футов, что на деле, ниже, чем базовый лагерь на Эвересте.

Как добросовестный исследователь истории альпинизма, я знал, что Эверест стал могилой для 130 человек. Если считать с 1921 года, это, примерно, каждый четвертый альпинист, побывавший на вершине, и многие погибшие были намного сильнее меня и, более того, обладали гораздо большим опытом высотных восхождений. Но детские мечты не сдаются, и здравый смысл отправился ко всем чертям. В конце февраля 1996 года, Марк Бриант сообщил, что для меня зарезервировано место в готовящейся экспедиции Роба Хола. Когда он спросил, уверен ли я в том, что хочу пройти через все это, я ответил «Да» без малейшей задержки.