Рассказы орусскихнемца х Светлой памяти родителей моих Ивана Фридриховича и Марии Генриховны посвящаю

Шуцбунд (шутцбунд, немецкое Schutzbund – союз обороны) – в Австрии в конце 20-х - начале 30-х годов военизированное формирование социалистов, в том числе и коммунистов. В феврале 1934-го года они организовали выступления против правительства канцлера Дольфуса, шуцбунд при этом был их ударной силой. Мятеж был подавлен, шуцбунд разгромлен, его командир, отставной майор Александр Эйфлер – расстрелян. Некоторые участники выступления сумели эмигрировать в Чехословакию, Швейцарию, Америку, около двухсот человек выбрали СССР.

1935-ый год был для моих родителей годом увеличения семьи. Мать моя долго не беременела, и это было предметом беспокойства и её, и отца. Возвратившись в Поволжье из Москвы в 1931-ом году, родители в Марксштадте обратились к доктору Т.Грасмику. Он уверил их, что у матери всё в порядке, и она будет рожать. Он не ошибся. Первая беременность у матери оказалась неудачной, вторая протекала нормально. Когда пришла пора рожать, родители почему-то решили, что это лучше делать на родине. Отец взял отпуск и повёз жену в Энгельс. Там 15-го августа родился их первенец, названный Альфредом. Назад они ехали вчетвером: кроме новорождённого, в их семью вошёл ещё один член – бабушка Анна Фридриховна Ридель.

Пришёл 1936-ой год. Отец продолжал работать в Петропавловске, заслужил ещё одну награду: ЦИК Казахстана удостоил его знака «15 лет Казахской АССР», своего рода ордена домашнего разлива. Когда в 1935-ом году проводилась переаттестация работников НКВД и милиции как подчиненного ведомства, отцу присвоили звание старшего майора.
Подробности. Звания и знаки различия.

Знаки различия в армии, а также в НКВД и милиции представляли собой закрепляемые на петлицах эмалированные символы: треугольники – для низшего командного состава, квадраты («кубики») – для младшего, прямоугольники («шпалы») – для среднего и ромбы – для высшего комсостава. В НКВД были следующие звания: сержант – 2 «кубика», младший лейтенант – 3, лейтенант – 1 «шпала», старший лейтенант – 2, капитан – 3, майор – 1 ромб, старший майор – 2, комиссар 3-го ранга – 3, комиссар 2-го ранга – 4, комиссар 1-го ранга – 4 ромба и звезда. Звания в НКВД были на 2 ступени выше, чем в армии: лейтенант приравнивался к армейскому капитану, капитан – к полковнику и так далее. Звания в милиции соответствовали званиям в НКВД.

А в Республике немцев Поволжья в это время раскручивалась вакханалия поисков «врагов народа», причём органы НКВД, и сами излишне ретивые, и подстёгиваемые московским начальством, уже не удовлетворялись разоблачением отдельных «врагов». Им, как и тем, в Москве, хотелось вскрывать целые их организации, да ещё чтобы эти организации были как можно многочисленнее. Коль скоро настоящих врагов не было, их приходилось выдумывать, арестовывать невиновных, навешивая им всевозможные ярлыки: меньшевики, троцкисты, вредители, фашисты, национал-уклонисты. «Троцкистов» было больше всего.

В начале 1936-го года начали арестовывать тех партийцев, которые ранее исключались из партии как сторонники Троцкого. Аресты были и прежде, но единичные, в основном тех, кого после исключения в партии не восстановили. Среди арестованных был и Борис Вильгельми. Помимо прочего, на поверхность была вытащена бальцерская история с письмом Фрумкина. В Энгельсе откуда-то было известно, что Влударчик арестован и осуждён в Москве, и Вильгельми на допросах представил его как главного распространителя этого письма. Так же, кстати сказать, сделал и Иван Мазер в 1935-ом году, когда после ареста Влударчика ему пришлось письменно объяснять в НКВД степень своего участия в этом деле, но он обвинил ещё и моего отца.

В мае 1936-го года в Саратовское управление НКВД из лагеря был доставлен Влударчик. 22-го мая его привели на допрос. Допрашивали его двое: заместитель начальника УНКВД Саратовского края И.Сосновский и замначальника особого отдела УНКВД В.Далингер. Участие в допросе такого важного чина, каким был Сосновский, само по себе говорит о том, что от Влударчика ожидалось получение каких-то очень важных сведений.
Подробности. Сосновский, Далингер.

Сосновский Игнатий Игнатиевич, настоящая фамилия Добржинский (1897-1937 годы), поляк. Служил в царской армии в офицерском чине. После революции – в польской армии, в конце 1919-го года отправлен в Россию нелегальным резидентом разведки. В 1920-ом году был разоблачён и перешёл на службу в ВЧК (это он стал прототипом Игнатия Казимировича Стеф-Стопанского в одном из романов Ю.Семёнова про Штирлица – «Бриллианты для диктатуры пролетариата»). За выдачу польской разведывательной сети награждён орденом Красного Знамени. Участвовал в операциях против Савинкова и против Рейли. В Саратовский край прибыл в январе 1935-го года с должности заместителя начальника особого отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) СССР. Причина его перевода в провинцию понятна: пришедший в НКВД в 1934-ом году Г.Ягода разгружал центральный аппарат от ставленников Дзержинского и Менжинского. Имел звание комиссара ГБ 3-го ранга.

Далингер Вальдемар Фридрихович (1902-?). Участник гражданской войны, затем в органах ГПУ-НКВД в Калмыкии, Астрахани, потом – в Саратове. В 1936-ом году назначен начальником УНКВД РНП. Вместе с 1-ым секретарём обкома Вельшем организовал разгром кадров республики. В августе 1937-го года назначен председателем Совнаркома республики. В июне 1938-го года снят с должности и отправлен в Пермь заместителем директора треста «Уралзападлес», вскоре стал его директором. О дальнейшей судьбе сведений не имею.
Мне удалось прочесть протокол допроса Влударчика. Конечно, он отредактирован, как это делалось обычно, да и ответы в главной своей сути подсказаны. На вопрос, что ему известно «об организации контрреволюционной троцкистской деятельности в РНП и Саратове», Влударчик ответил: «Однажды Шенфельд мне сказал, что есть контрреволюционная троцкистская организация, руководимая в Саратове Раковским, а в Энгельсе Косиором, которые были тогда в ссылке». Вот они, первые фамилии: Раковский и Косиор, но эти нужны не местным чекистам, а Москве. Влударчик продолжает: «В Энгельсе я встречался с Косиором, и он мне сказал, что их контрреволюционные троцкистские взгляды разделяют многие коммунисты, и назвал фамилии Лайзера, Гензе, Шенфельда, Вуевича, Лелевича. Также он сказал, что им сочувствуют Вельш, Люфт, но открыто свои взгляды выражать боятся. Моя встреча с Косиором убедила меня в наличии в Республике НП и в Саратове активно действующей контрреволюционной организации». Из названных на этот раз лиц только Лелевич – ссыльный из Москвы, остальные свои. Но какие! Вельш и Люфт – руководители республики. Потом он назвал ещё два десятка человек, среди которых были бывшие и настоящие высшие партийные функционеры И.Шваб, А.Лоос, Курц, Густи, Кениг, Фукс – это в Энгельсе, а среди бальцерских, кроме названных уже Шенфельда и Гензе, были Мазер, Лонгрин, Киппес, Книппенберг, Ульрих; к симпатизирующим отнёс он Вильгельми, Вестера, Кунцмана и моего отца, причём, история с письмом Фрумкина была запротоколирована очень тщательно.

После этого допроса фальшивомонетчики из Саратовского УНКВД произвели Влударчика в организаторы и руководители «обширной контрреволюционной троцкистской организации». В члены её, кроме некоторых прочих, были зачислены и все его соратники по работе в Бальцере.

Раковский Христиан Генрихович – профессиональный революционер с 90-х годов 19-го века, активный социал-демократ. После октябрьского переворота – в высшем эщелоне большевистской власти, крупный чин в Коминтерне. В некоторых вопросах политики поддерживал Троцкого. В 1927-ом году отправлен в ссылку в Астрахань, в 1929-ом переведён в Саратов. Позднее возвращён в Москву. Арестован в начале 1938-го года в связи с делом о так называемом «антисоветском правотроцкистском блоке», был осуждён на 20 лет тюрьмы. В сентябре 1941-го года расстрелян по заочному приговору.

Косиор – это один из братьев Станислава Викентьевича Косиора, первого секретаря ЦК компартии Украины. Все три брата были репрессированы: старший расстрелян в Москве, младшие погибли на Колыме.

Люфт Генрих Александрович в то время был председателем Совнаркома РНП.

Шваб, Курц, Густи, Кениг, Фукс – так называемая «старая гвардия», все стояли у истоков советской власти в Немповолжье, все были в составе первого правительства АССР НП, сформированного в начале 1924-го года.

Лелевич (Кальмансон Лабори Гилелевич) – один из наиболее злобных лидеров РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей), организатор травли Есенина, Клюева и Клычкова. В ссылку в Энгельс попал как активный троцкист. В 1937-ом году арестован и расстрелян.

После показаний Влударчика, Шультайса и Мазера Саратовское УНКВД заинтересовалось и отцом. Как минимум 7-го июля органы уже были заняты его розыском. Этим числом помечен характерный документ:

капитану госбезопасности Деноткину

Рапорт

На днях я был в кабинете у т. Знаменского и слышал, как он кому-то по телефону давал справку, где находится Ритчер, т. е. бывший начальник УРКМ* НП, причём он указал Уральск.

Считаю обязанным сообщить, что в 1931-ом году Ритчер хотел пригласить на работу в милицию в качестве лектора по истории ВКП (б) троцкиста Вильгельми, исключённого из партии за контрреволюционную троцкистскую деятельность.

Кроме того, Ритчер при укомплектовании штатов в органах милиции препятствовал приёму лиц не немецкой национальности, мотивируя это потребностью в воспитании национальных кадров. Могу это отнести к националистическому уклону.
Зам. Начальника УРКМ РНП

Фрис 7/ VII-36 г.»

Я ничего никогда не слышал об этом Фрисе, но донос его сам за себя говорит о его нравственных качествах.

Аресты в это время шли полным ходом. Кроме «организации», во главу которой чекисты определили Влударчика, в республике шли аресты «членов» другой, более крупной «организации», руководителем которой был объявлен Д.Д.Павлов, бывший второй секретарь обкома партии. В этой «организации», естественно, и «члены» были

* УРКМ – Управление рабоче-крестьянской милиции.

солиднее, чем у Влударчика; работники обкома, совнаркома, центрального исполкома, наркоматов.
Подробности. Павлов.

Павлов Дмитрий Дмитриевич (1902- 1937-ой годы) в 1922-28-ом годах работал в ЦК ВЛКСМ СССР, потом недолго был первым секретарём ЦК комсомола Украины.

Снятый с должности за связь с троцкистами (Л.Шацкиным, О.Рывкиным и другими руководителями ЦК ВЛКСМ), он уехал к родителям в Саратов. Здесь он вскоре был назначен секретарём одного из райкомов партии. В июне 1932-го года по рекомендации Е.Фрешера, назначенного первым секретарём Немобкома, стал вторым секретарём. В 1934-ом году переведён в Таджикистан заведующим сельхозотделом республиканской компартии. В 1936-омгоду он был там арестован и доставлен в Саратов. Расстрелян.
Арестованных относили к той или другой «организации», группами или в одиночку давали сроки, и отправляли в лагеря. Так, 5 августа 1936-го года особым совещанием НКВД была осуждена группа из 11 человек, в числе которых были сослуживцы и приятели отца А.Лоос, И. Мазер, Ф. Шультайс, братья А. и В. Дизендорфы; дали им по 5 лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей). Ещё раньше были осуждены Вильгельми и В.Шенфельд. Их отправили в лагеря Коми АССР.

А на отца в это время давали показания другие арестованные. Вагнер описывал историю с письмом Фрумкина, украшая её выдуманными подробностями своей борьбы с троцкистами Влударчиком и Ритчером (не зачлось). А Гладилин просто чистосердечно рассказывал, как в 1931-ом году он и мой отец, случайно встретив на пристани в Саратове Суппеса, поехали к нему на квартиру и за выпивкой вели разговор о том о сём, в том

числе и о Залуцком. Вспомнил он и о давнем своём и моего отца знакомстве с Циляско. Вскоре и Вагнер, и Гладилин были осуждены особым совещанием и отправлены в лагерь.
Подробности. Залуцкий.

Залуцкий П.А. (1887-1937 годы), член социал-демократической партии России, с 1907-го года – большевик. В годы 1-ой мировой войны, когда партийная верхушка была кто в эмиграции, кто в ссылке в Сибири, кто просто в растерянности, он практически возглавлял большевистскую партию. После октябрьского переворота – на различных партийных должностях высшего эшелона власти: в Москве, Ленинграде, на Урале. С 1928-го года находился в ссылке в Саратове, был председателем Нижне-Волжского совнархоза. Арестован в 1934-ом году сразу после убийства Кирова. Расстрелян в тюрьме в 1937-ом году.

* * *

Но совершенно не исключено, что вызов этот был связан с поступлением в Алма-Ату информации о его розыске Саратовским УНКВД, и органы решили использовать нередко практиковавшийся приём: вызвать якобы для перевода на другую работу, а потом арестовать или в дороге, или по прибытии. Так были арестованы, например, маршал Тухачевский, командарм Каширин, генерал Шахт, секретарь Северо-Казахстанского обкома Кузнецов, с которым отец работал в Петропавловске.

Николай Семёнович Кузнецов в начальный период репрессий давал НКВД санкции на арест подозреваемых органами работников. Потом, в середине 1937-го года, его начали одолевать сомнения: откуда в заштатном Петропавловске взялось столько врагов? Он лично занялся проверкой работы областного управления НКВД, нашёл массу беззаконий и безобразий. Он добился освобождения многих арестованных, одновременно написал пространную записку на имя Сталина и, минуя казахстанское начальство, поехал с ней в Москву. С трудом добился он приёма у Сталина, но тот разбираться с ним не стал и велел обратиться к Маленкову, который как секретарь ЦК курировал работу НКВД. Маленков тоже не стал его выслушивать, дал совет возвращаться домой и отправить письмо официально, фельдъегерской связью (!). Когда Кузнецов приехал в Петропавловск, он узнал, что его переводят в другую область. Он выехал в Алма-Ату, там его арестовали и отправили в Москву. Ему предъявили кучу обвинений, но он всё отрицал. Ему не давали спать 8 суток, пока он не потерял сознание. Но и после этого он ничего не подписал ни на себя, ни на других. 17 лет он провёл в лагерях, освободили его в 1954-ом году. До предела разочарованный во всём, в первую очередь – в людях, он уехал в какую-то глухомань, служил лесником и занимался пчеловодством.

этот свидетельствует, что на первых порах вопрос об аресте не стоял. Однако, упоминание в документах НКВД того факта, что в номере у него были изъяты копии объяснительных записок на имя начальника Казахстанского УНКВД Залина и начальника милиции республики Пака, говорит о том, что какие-то явно не пустяковые претензии ему предъявлялись. Конечно, утверждать, что это были обвинения политического характера, нельзя; возможно, что эти объяснения касались чисто служебных дел.

Залин Лев Борисович (1897-1940 годы), настоящее имя Левин Залман Маркович, литовский еврей. До революции окончил гимназию, работал учителем в частной школе.

В первые годы после октябрьского переворота – на разных мелких должностях в Курске и Москве, затем – на подпольной работе в Литве. В 1919-20-ом годах служил в Красной армии. В органах ВЧК – ГПУ – НКВД начал службу с апреля 1920-го года. Занимал различные должности как в центральном аппарате, так и на губернском уровне; в частности, был начальником отделения контрразведывательного отдела ГПУ, зам. председателя ГПУ Белоруссии, зам. председателя ОГПУ Средней Азии, наркомом внутренних дел Узбекистана. Начальником УНКВД Казахской АССР был назначен в январе 1935-го года (с января 1937-го года - нарком внутренних дел Казахской ССР). В марте 1938-го года переведён в Москву. Арестован в июне 1938-го года, в январе 1940-го расстрелян. Имел звание комиссара ГБ 2-го ранга.
В конце сентября к отцу приехала моя мать, но он ей ничего не стал объяснять и выпроводил назад, в Петропавловск, на следующий же день. Этого факта достаточно, чтобы понять, что уже в те дни он опасался ареста и испугался, что заберут и её.

Арестовали его 14-го октября. Вечером он пошёл в кино с одним из своих знакомых, бывшим начальником актюбинской городской милиции Дубининым. В свой номер в гостинице он уже не вернулся. В этот день из Саратовского УНКВД в Алма-Ату пришла телеграмма, согласно которой отец подлежал аресту и этапированию в Саратов. При аресте его, как принято, обыскали, произвели обыск и в номере гостиницы, тут же допросили и поместили в следственную тюрьму НКВД. Его отправили в Саратов особым конвоем 19-го октября, доставили туда 31-го. Снова следственная тюрьма – теперь уже в подвале на улице Вольской. Под номером один в следственном деле отца подшит такой документ:

«Совершенно секретно.
Утверждаю. Арест Ритчера И.Ф. санкционирую

Нач. СПО УГБ УНКВД и. о. военного прокурора ВО

Саратовского края Саратовского края

капитан госбезопасности (подпись неразборчива)

11/X-36 13/X-36

Справка

Материалами следствия по вскрытой в АССР НП контрреволюционной троцкистской организации, показаниями обвиняемого Влударчик И.И. установлено, что участником организации является Ритчер И.Ф., бывший начальник кантотдела милиции в городе Бальцер АССР НП, член ВКП (б) с 1925 года, в последнее время работал начальником РКМ Актюбинской области Казахской АССР, снят с работы за связь с троцкистами.

Материалами следствия установлено, что Ритчер И.Ф. по проводимой им контрреволюционной троцкистской деятельности был связан с Влударчик И.И., руководителем организации, Мазер, Вильгельми и другими, ныне осуждёнными за троцкистскую деятельность, а также то, что им распространялась контрреволюционная троцкистская литература. Арест Ритчер И. Ф. с ГУ РКМ НКВД согласован.

Аресту подлежит Ритчер Иван Фёдорович.

мл. лейтенант ГБ Коршунов»

Из неё же можно понять, что в Казахстан саратовцы не обращались, а вышли на Главное управление милиции в Москве с запросом о получении согласия на арест и уточнении места службы. В Москве было зафиксировано только первое казахстанское место его работы – Актюбинск, а перевод в Петропавловск – нет. Отсюда и недостоверность информации о последнем месте работы.

А далее можно предположить такое: руководство ГУ милиции СССР связалось с УНКВД или с управлением милиции Казахстана, сообщило о данном на арест согласии и предложило им снять отца с работы и подождать, как будут развиваться события. А события развивались не спеша. Эти мои предположения как-то объясняют, почему в справку попала недостоверная информация и ту более чем месячную волынку с арестом.

Делом отца занимался 4-ый, секретно-политический отдел УГБ Саратовского УНКВД. 31-го октября, приняв отца от конвоя, сержант Гусев официально предъявил ему обвинение по статье 58-10. Одновременно была заполнена подробная анкета и сняты отпечатки пальцев – каждый отдельно и ещё группами по 4 пальца каждой руки.

2-го ноября тот же Гусев вызвал отца на первый допрос. Вот его протокольная запись:

Вопрос: Вы обвиняетесь в контрреволюционной троцкистской деятельности. Признаёте себя виновным?

Ответ: КРТД * не вёл и виновным себя не признаю.

Вопрос: Вы даёте неправдоподобный ответ. Следствие располагает данными, что вы вели КРТД. Следствие настаивает на правдивых показаниях.

Ответ: Повторяю, что я ни в каких КРТ организациях не состоял и КРТД вести не мог.

Вопрос: Кто вам известен как троцкисты?

Ответ: Лайзер, Шенфельд, Влударчик, Вильгельми.

Вопрос: Что вам известно о них?

Ответ: (Отец рассказывает историю с письмом Фрумкина)

Вопрос: Читали ли вы предъявленный вам КРТ документ?

Ответ: Прочитать я его не успел и содержания его не знаю. Слышал, что автором письма является Фрумкин, но кто он такой, мне неизвестно.

Вопрос: Вы даёте показания, не соответствующие действительности. Следствию известно, что вы не только читали, но и распространяли письмо Фрумкина среди членов ВКП (б). Говорите правду!

Ответ: Я повторяю, что КРТ документ Фрумкина я не читал и среди членов ВКП (б) не распространял.

Вопрос: Показаниями Мазера вы уличаетесь, что встретив его на улице, пригласили зайти

в здание КОНО, где заведующим был Влударчик, и предложили последнему ознакомить Мазера с КРТ документом Фрумкина. Дайте показания по этому вопросу.

Но Кулаков на этом допросе добился не большего результата, чем Гусев полмесяца назад. Видимо, стали искать они какой-то другой подход. И вот тогда, после второго допроса, в поле зрения следствия оказался Резнер.

Иван Александрович Резнер, уроженец Марксштадта, был на три года старше отца, однако в юности они, скорее всего, не знали друг друга. Познакомились они в Бальцере, где Резнер работал в милиции. С 1929-го года он уже в Покровске, и опять в милиции – подозреваю, что именно отец устроил ему туда перевод. Резнер даже стал свойственником отца: его брат Фёдор женился на сестре Резнера Анне. Когда мои родители уезжали в Казахстан, Резнер явочным порядком хотел занять их квартиру, но отец не согласился с этим и сдал её горсовету. Не исключено, что именно этот конфликт стал основой его поведения теперь, когда отца арестовали. Он почему-то в это время нигде не работал, а в семье было уже трое детей. В общем, оказался он для Коршунова и Кулакова очень удобным человеком, и он подтвердил это своим дальнейшим поведением.

22-го ноября отца вызвали на очередной допрос.

В дальнейшем появляются ещё документы. 3-го декабря Петропавловский горком ВКП (б) исключил отца из партии «за контрреволюционную троцкистскую деятельность по представлению Саратовского УНКВД».

4-го декабря Кулаков вызвал Резнера и официально оформил его показания.

«Вопрос: Знаете ли вы Ритчера Ивана Фёдоровича?

И рассказал Резнер всё, что знал, а ещё больше нагородил лжи в полном соответствии с духом, заданным следствием. Рассказал он том, что ещё в Марксштадте отец «имел близкую связь с Вильгельми, Гладилиным, Штайгервальдом, Владимиром Дизендорфом, которые все в 1928-ом году были разоблачены как троцкисты». О том, что отец в 1927-28-ом годах в Бальцере «входил в контрреволюционную троцкистскую группу, членами которой были Вильгельми, Влударчик, Гензе, Мазер, Шлегель, Суппес, Лавров, Розберг», о их постоянных «сборищах». О том, что «в 1928-ом году они

* Отец оговорился: тогда он ещё работал в Актюбинске.

выступили на партийной конференции против рекомендованных обкомом партии кандидатур в состав бюро канткома». О том, что когда ему, Резнеру, отказали в приёме в партию (а мотивом отказа был зафиксированный в его анкете факт, что в день похорон Ленина он устроил танцы, и за это был изгнан из армии) и он в разговоре с отцом посетовал на это, тот ему сказал: «Ты ищешь справедливость там, где её не было и никогда не будет». О том, что и в Казахстане работая, «Ритчер постоянно встречался с троцкистами Вильгельми, Гладилиным, Дизендорфом, Мазером и Суппесом» (хотел бы я знать, как это ему удавалось, если он в Казахстане, а они в Поволжье). И про пистолет, который отец дал Вильгельми, дело обернул Резнер так, что отец его ни о чём не просил, что Вильгельми его сам принёс, а он, Резнер, сдал его в комендатуру. Если верить протоколу допроса, то всё это было выдано следователю единым духом, без понуканий и наводящих вопросов. Похоже, что здесь интересы сторон совпали.

Сидя в камере, отец написал жалобы на имя Пиляра, начальника Саратовского УНКВД, и Ежова, наркома внутренних дел СССР. Ответа не последовало.

Подробности. Пиляр.

Пиляр Роман Александрович (1894-1937 годы), настоящее имя Ромуальд Пиллар фон Пильхау, представитель рода остзейских баронов, из которых известны генерал-лейтенант Г.Ф. Пиллар фон Пильхау, начальник департамента военных поселений при Николае I, и барон А.Г. Пилар фон Пильхау, депутат Государственной Думы первого созыва при Николае II.

Окончил гимназию в Вильнюсе, реальное училище в Цюрихе, военное училище в Москве. С 1914-го года – в РСДРП, с 1918-го года – большевик. После октябрьского переворота – в Ярославской губернии, на подпольной работе в Литве, в ЦИК Белорусско-Литовской республики.

В органах ВЧК-ОГПУ-НКВД – с 1920-го года. Был заместителем начальника контрразведовательного отдела ОГПУ, занимал руководящие должности в ОГПУ Белоруссии, на Северном Кавказе, в Средней Азии. Начальником УНКВД Саратовского края назначен в декабре 1934-го года, переведён с должности начальника УНКВД по Средней Азии. Имел звание комиссара ГБ 2-го ранга. В 1924-ом году за участие в операции против Савинкова был награждён орденом Красного Знамени.

Арестован в мае 1937-го, расстрелян в сентябре того же года.
На очередном допросе 9-го декабря Кулаков пытается добиться от отца показаний на Суппеса и Гладилина. Отец опять всё отрицает, Кулаков выходит из себя, и это отразилось даже в протоколе:
«Кулаков: Вы всё врёте! На квартире у Суппеса было сборище КРТ группы, и вы обсуждали планы действий. Подтверждаете вы это?

Отец: Нет, не подтверждаю. Я никогда взглядов троцкистов не разделял, КРТД не вёл, в сборищах КРТ групп участия не принимал.

Кулаков: Вы вечно врёте! Следствию известно, что вы были членом КРТ организации, участвовали в их сборищах, занимались распространением КРТ документов. Говорите правду!

Отец: Я говорю правду и заявляю в который уже раз, что ни в каких КРТ организациях не состоял, взглядов троцкистов не разделял, распространением троцкистских документов не занимался».
И вот 29-го декабря – допрос, ставший последним.
«Вопрос: Вы будете давать правдивые показания?

Ответ: Я даю правдивые показания.

Вопрос: Вы обвиняетесь…(см. выше). Признаёте вы это?

Ответ: Нет, не признаю. Признаю, что дал Вильгельми револьвер, но не для контрреволюционных целей».
Тут Кулаков вытащил целую пачку «изобличающих» документов: протокол допроса Влударчика, 2 протокола допроса Шультайса, протокол допроса Вагнера, объяснительную записку Мазера 1935-го года и протокол его допроса в 1936-ом году, протокол допроса Гладилина. Лично ли он зачитывал их или дал отцу самому читать, неизвестно. Да и не важно. Чтение закончено.
«Вопрос: Вы изобличаетесь показаниями членов КРТ организации Влударчик, Шультайс, Мазер, Гладилина. Вам оглашены эти показания. Собираетесь ли вы изменить свои показания?

Ответ: Нет, своих показаний я менять не собираюсь. Показания указанных лиц не соответствуют действительности».
Итак, в части признаний дело отца с места не сдвинулось. Многие его «подельники»

признались не только в том, что было на самом деле, но и в том, чего не было. Он отрицал всё. И тут сыграли роль два обстоятельства. Во-первых, несправедливо было бы отрицать, что он оказался твёрже духом, чем другие. А во-вторых, он был в этих делах опытнее своих приятелей и знал, что никакие признания о себе и показания на других участи не смягчают, ему уже тогда известен был принцип «никому не верь, ничего не бойся, ни о чём не проси».

31-го декабря, в последний день 1936-го года, отцу официально предъявили ещё одно обвинение – по статье 193-17 пункт «а» – в том, что « используя служебное положение, он снабжал оружием без всякого на то разрешения близко стоящих к нему людей, в том числе снабдил револьвером одного из руководителей контрреволюционной троцкистской организации Вильгельми…»

* * *

Ознакомившись с делом, отец сразу же написал своё «Добавление к протоколу объявления об окончании следствия, в порядке статьи 206-ой УПК». Это пространный документ, написанный убористым почерком на 5-ти листах. В нём отец пытается опровергнуть те обвинения, что были ему предъявлены, свидетельские показания, с которыми его ознакомили, разоблачает клеветнические измышления Резнера. Заканчивается это «Добавление…» так:

«7) Отдельные замечания.

а) прошу к моему делу приложить копии направленных заявлений на имя …Ежова, …Пиляра, моё объяснение на имя …Залина.

б) прошу приложить к моему делу мои служебные аттестации последних пяти лет и грамоты о награждении меня …

в) следовало бы по моему делу допросить Кромберга и Шмидта, взять документы обсуждения письма Фрумкина…из Бальцерского канткома ВКП (б) и выписку из протокола чистки партии за 1929-й год.

В заключение ещё раз со всей искренностью заявляю, что я не был троцкистом, точку зрения этих предателей никогда не разделял. Я не был подлецом по отношению к партии Ленина-Сталина. Работал я честно, в меру своих физических и интеллектуальных сил человека, глубоко убеждённого в правоте и верности своего дела.

За свою ошибку – передачу Вильгельми револьвера, совершенную без всякого злого умысла, но в чём я нарушил закон нашей страны – злоупотребил своим служебным положением, я готов нести ответственность перед пролетарским судом, готов принять приговор суда со всей ответственностью за допущенную ошибку, но не как предатель той партии, членом которой я состоял в течение 13 лет*, и тех дел, которым посвятил я себя с раннего 15-летнего возраста».

Я думаю, что умом он понимал бессмысленность своего обращения (теперь уже не к следствию, а к суду), этого своего «Дополнения». Вряд ли он не сознавал, что никто и не подумает обращать внимание на его доводы, на те несуразицы, которые были в деле и о которых он написал, а также на призывы обратить внимание на его заслуги. Но душой, как и любой другой бы в его положении, он всё-таки надеялся, что именно с ним возьмёт и случится чудо. Конечно, он не мог не использовать представленную ему возможность.

Бесполезно. Чудес не бывает. В тот же день все его просьбы были отклонены. Дело было готово для передачи в трибунал.

Вчитываясь в формулировки протоколов допросов, обращаешь внимание на их отредактированность, на их подгонку под приличную форму, установленную процессуальными нормами. Следователи вряд ли этак вежливенько обращались к обвиняемому на Вы, никто не поверит, что допрос вёлся без мата, без унижения арестованного, без шантажа и других следовательских приёмов. Ясно, что всё это было, но кто же такое заносит в протокол? Слава Богу, что в случае с отцом дело обошлось без рукоприкладства, это уже позже, в 1937-ом году пытки стали следовательской нормой. Удивление вызывает то, насколько безупречно соблюдена формальная сторона следственного дела. Всё-то у них есть и всё на месте, всё у них подписано, пронумеровано и подшито. Но речь идёт именно о формальной стороне, а не о сути. О сути речи нет. После прочтения дела остаётся ошеломляющее впечатление абсурдности происходящего:

да бог ты мой, какое власти дело до того, что кто-то в возрасте 22-х лет прочитал пусть даже очень для неё, для власти, опасную книжонку, если этот человек уже 10 лет после этого служит ей, как говорится, верой и правдой! И власть это видела, и даже заслуги его отмечала.

В следственном деле отца от первой справки до обвинительного заключения – 71 лист. На документах – множество подписей, в том числе двух начальников управлений НКВД, носящих практически высшие звания (Залина и Пиляра), двух их заместителей (Володзько и Сосновского), двух военных прокуроров, целой когорты оперативных работников. И все видят, все точно знают, что обвинение – чепуха, что в лагерь пойдет безвинный. Оторопь берёт!

Следственное дело отца дало ответ ещё на один вопрос о нём, который меня интересовал: насколько грамотен он был, насколько широк был его кругозор. Мать говорила мне, что он любил читать книги: и специальную литературу, и художественную, но всегда урывками – времени не хватало. В тот московский год, когда отец там учился, по его инициативе бывали они в театрах, в том числе в оперном, в музеях, на выставках.

Но это объясняло не так уж и много и сомнений не разрешало. Когда я узнал, что он в 1927-ом году собрался поступать в Комвуз, я удивился: куда, в какой вуз с четырьмя классами? Когда же в его деле прочёл я большой, собственноручно написанный им документ, то самое «Добавление …», сомнения отпали: и написано грамотно, и стиль нормальный. Ясно, что не в начальной школе это было получено, тут виден результат самообразования, и самообразования упорного, даже с учётом его способностей. К тому же открылось, что в камере занимался он изучением английского языка. Когда он это начал и каких успехов достиг, я не знаю, но в колымской анкете на вопрос, какими языками он владеет, он назвал немецкий, русский и английский. Меня поразило это не меньше, чем парадоксальная запись в саратовской анкете: «образование низшее, закончил высшую школу милиции».

13-го января дело отца было передано в Военный трибунал внутренней охраны Саратовской области (край к тому времени был расформирован). Однако оказалось, что _________________________________________________________________________-

* Ошибка: в партию он вступил в 1925-ом году, так что его стаж составлял максимум 12 лет.

сам по себе этот трибунал рассматривать его права не имеет. Дело в том, что отец по занимаемой им перед арестом должности был персонально подсуден Военной коллегии Верховного суда СССР – был такой совершенно секретный приказ наркома внутренних дел СССР от 7 октября 1934-го года. Был отправлен запрос в Москву, 13-го февраля оттуда пришёл ответ за подписью Матулевича*: судите сами, у нас, мол, и без вас работы хватает.

Пока шло время, из Алма-Аты прислали в Саратов донос на отца некоего Лютого, работника милиции из Казахстана. В нём он приписывает отцу такие слова: «Гитлер – это человек-гений, известный как гений всему миру, но не нашего, не советского склада». Вот ещё цитата оттуда же: «В том же духе Ритчер характеризовал и военного министра Германии (фамилию его я не запомнил), называл его также гением. Характеризуя Гитлера, Ритчер заявлял, что ему известны родители Гитлера как большие люди Германии». Приобщили к делу.

У отца кончилась бумага, исписался карандаш. Он дважды, 15-го и 18-го февраля, обращался к председателю трибунала с просьбой разрешить ему покупку того и другого.

Чувствуется, что он начал терять твёрдость духа, в заявлениях появляются слова «очень прошу», «убедительно прошу». Разрешение дали только 22-го февраля, за день до суда.

19-го февраля на свет появился я.

Суд состоялся 23-го февраля. 4 члена трибунала, обвиняемый Ритчер, свидетель Резнер – вот все присутствующие. Исход заседания был предрешён. Вины своей в троцкистской деятельности отец не признал и на суде, как не признал на следствии; историю же с пистолетом, отданным Вильгельми, признал своей виной, но без преступного умысла.

Суд длился довольно долго для того времени: в 10.30 председатель трибунала Чумало открыл заседание, в 14.35 суд удалился на совещание, в 15.55 был оглашён приговор:

«Совершенно секретно.

Приговор № 9 по делу № 4 / 9339

Именем Союза Советских Социалистических Республик (констатирующая часть мною опущена) суд приговорил:

Ритчера Иоганнеса Фридриховича по статье 58-10 часть 1 подвергнуть лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 5 (пять) лет без поражения в правах, засчитать осуждённому Ритчер в счёт назначенного ему наказания предварительное заключение с 14-го октября 1936-го года и с того момента считать срок отбывания наказания.

Приговор может быть обжалован в течение 72-х часов с момента вручения выписки из приговора осуждённому путём подачи жалобы в Военную коллегию Верховного суда

СССР через Военный трибунал внутренней охраны Саратовской области.
Председательствующий

военюрист 1-го ранга Чумало

Члены Архангельский, Зайцев

Секретарь Аганов»

* Матулевич О.И. – долгое время был первым заместителем Ульриха, председателя Военной коллегии Верховного суда СССР («кровавого» Ульриха), после смерти последнего стал её председателем. Его сняли с работы только в 1955-ом году, но суду не предали, а отправили на генеральскую пенсию, хоть он и по горло в крови безвинно загубленных людей.

После суда отца перевели в другую тюрьму, на Астраханскую улицу. На следующий день, 24-го февраля, он направил Чумало заявление (на листочке бумаги размером 12 на 11 сантиметров):

«24/ IV-37 я направил своему бывшему следователю письмо на имя моей жены. Просил бы Вас посодействовать в быстрейшем направлении этого письма и получении мною писем, имеющихся у Кулакова.

Мне кажется, что меня в начале (5-10) марта могут отправить в лагерь, и хотелось бы ещё раз увидеться со своей семьёй. Не имею уже в течение трёх недель писем от жены, а она должна родить и меня беспокоит исход родов.

Очень прошу.

24/ IV-37 г., Саратов, камера 17. (подпись отца)»

Кассационной жалобы он подавать не стал, понимая не только бесполезность, но и опасность этого шага.

В деле отца есть ещё один любопытный документ – это запрос, отправленный в Саратовский трибунал из Военной коллегии Верховного суда СССР.
«К 13 апреля предлагается выслать в Военную коллегию Верховного суда СССР дело Ритчера И.Ф., осуждённого приговором от 23/ II-37 г.
Член ВК ВС СССР

диввоенюрист Голяков

3 апреля 1937 г.»
Был ли этот запрос рутинным актом или военную коллегию заинтересовало что-то особенное в деле отца? Не исключено, что именно интерес этот стал причиной того, что отца долго не отправляли в лагерь.

В саратовской тюрьме №1 отец пробыл до конца апреля. На его тюремном «Личном деле № 2234», ушедшем с ним по этапу, стоят штампы: «Спецлагерь», «Спецуказание», «Категория №1». Что они означают, можно только предполагать. В левом верхнем углу лицевой страницы сделана надпись: «Рипроводить на этап», стоит чья-то подпись и указана дата – 27/ IV-1937 г. Видимо, эта дата близка к его «рипровождению».

* * *

Отцу предстояла Колыма (вот он – штамп «Спецлагерь»). Мать получила от него единственное письмо, отправленное из пересылочного лагеря, находившегося в бухте Золотой Рог, около Владивостока. Из него предстоял морской путь до Магадана и дальше.

Официальной датой отправки отца из пересылочного лагеря, скорее всего, нужно считать 27 июня 1937-го года. В этот день была заполнена небольшая карточка, как бы своего рода билет на пароход, на которой указаны: фамилия, имя, отчество, статья, профессия (написано – шофёр); есть там подпись отца и сделан отпечаток большого пальца.

В правом верхнем углу карточки написано – пароход «Джурма».

Поставщиком рабочей силы для треста «Дальстрой» был УСВИТЛ НКВД СССР – Управление северо-восточных исправительно- трудовых лагерей (часто употребляемое сокращение – Севвостлаг). Отец туда был доставлен, согласно официальной регистрации, 6-го июля 1936-го года и помещён в сортировочный лагерь в бухте Нагаево – сейчас там город Магадан. В соответствии с литерами, стоявшими на его деле, ему предстояла только добыча золота, то есть самая тяжёлая работа. Он был отправлен на один из самых дальних, самых неустроенных приисков – прииск Берзинский Северного горно-промышленного управления, чуть позднее он стал именоваться Верхний Ат-Урях. Дата прибытия на прииск – 6-ое августа.

Тогда в Дальстрое было два производственных управления, занятых непосредственно добычей золота: Северное и Южное. В Северном было только 6 приисков: Берзинский (Ат-Урях), имени 8-го марта, Партизан, Полярный, Штурмовой и Хаттыннах. В Хаттыннахе помещалась контора СГПУ.

. Начальником СГПУ тогда был Ф.Д.Медведь. Это тот самый Медведь, который в 1934-ом году был начальником Управления НКВД в Ленинграде и которого после убийства Кирова Сталин сослал на Колыму – не лагерником, конечно, а управлять ими. Есть свидетельство одного вольнонаёмного спеца, которому подвыпивший Медведь объяснял суть политики советской власти на Колыме: «Строя социализм в условиях капиталистического окружения, мы не имеем права медлить ни одну минуту, и поэтому мы не имеем возможности поддерживать и восстанавливать трудоспособность нашего рабочего контингента и вынуждены использовать его силы именно так, как мы это делаем, то есть до полного износа». И не поймёшь, чего здесь больше: политической зашоренности, притворства, глупости или откровенного цинизма.
Бараков в лагере ещё не было, только огромные палатки. Что из себя представляла работа на золоте, нужно читать у Варлама Шаламова, он в лагере это пережил и многое описал. На отцовском личном деле №122974, уже лагерном, есть графы: категория – спецконтинген, спецуказание – с/у, стоит штамп – календарно. Не знаю и гадать не хочу, что это у них значило. Точно знаю, что ничего хорошего. Отца назначили бригадиром забойщиков. Почему бригадиром? Думаю, что причиной была его прежняя служба в системе НКВД.

20-го февраля 1938-го года отца арестовали. Ордер на арест был оформлен районным отделением НКВД Северного ГПУ. В палатке произвели обыск, при этом изъяли «16 листов разной переписки и фотокарточку». До утра его продержали в карцере в Ат-Уряхе, а на другой день отправили в тюрьму Северного ГПУ, знаменитую Серпантинку, находившуюся на стане Хаттыннах, в 20-ти километрах от Ат-Уряха.

Протокол единственного допроса отца оформлен 1-го марта. Вот его текст:
«Протокол допроса

Ритчера Иогннеса Фридриховича

От 1 марта 1938 года стан Хаттыннах

(сначала – анкетные данные)

Протокол записан верно, с моих личных слов, мною прочитан, в чём и расписываюсь (подпись отца).

Допрашивал: пом. уполномоченного

оперчасти РО УГБ НКВД по СГУ Селиванов»

Протокол допроса отца свидетельствует, что допрашивали его 1-го марта, но обвинительное заключение готово было уже 27-го февраля.

Начальник РО УГБ НКВД по СГУ

Рассмотрев материал следственного дела по обвинению з/к Ритчера Иоганнеса Фридриховича, я нашёл, что Ритчер И.Ф. является активным участником существовавшей на Колыме антисоветской повстанческой террористическо-вредительской организации, возглавляемой Берзиным, ставившей своей целью:

а) свержение советской власти путём вооружённого восстания;

б) совершение террористических актов на руководителей Советского правительства и Коммунистической партии;

в) слом и разрушение производства Дальстроя и, в частности, плана золотодобычи в 1938 году путём организации массового саботажа и вредительства;

г) находясь на прииске Ат-Урях, состоял в террористической группе, возглавляемой кадровым троцкистом Моисеенко, подготавливал террористические акты на сотрудников НКВД и начальника треста Дальстрой Павлова;

д) активно проводил контрреволюционный саботаж, систематически не выполнял нормы выработки, добился развала бригады и группового саботажа, занимался вредительством, уничтожал инструмент.

Обвиняемый Ритчер И.Ф. виновным себя не признал, но достаточно изобличён показаниями обвиняемых Шапиро, Глазкова и Тютькина.

Полагал бы:

Дело Ритчера Иоганнеса Фридриховича направить на рассмотрение тройки при УНКВД по ДС.

из протокола заседания тройки УНКВД по Дальстрою

от 1марта 1938 года
Слушали: Дело № 35/48 по РО НКВД по СГУ.

Обвиняется Ритчер Иоганнес Фридрихович:

Находясь на прииске Ат-Урях являлся (далее слово в слово воспроизводятся пункты «г» и «д» обвинительного заключения).

Постановили: Ритчера Иоганнеса Фридриховича – расстрелять.
Верно. Секретарь тройки УНКВД по ДС Л.Гауз».
И, наконец, в деле подшит последний документ:
«Совершенно секретно.

Выписка из акта

1938 года, марта 10-14 дня стан Хаттыннах

На основании решения тройки УНКВД по Дальстрою

приговор приведён в исполнение – расстрелян Ритчер Иоганнес Фридрихович.
Зам. начальника УНКВД по ДС капитан ГБ Кононович.

Нач. РО РКМ НКВД по ДС лейтенант милиции Кедров

Ему было от роду 33 года и 2 месяца.

Отец попал под так называемые «гаранинские расстрелы», название своё получившие по фамилии полковника войск НКВД Гаранина, прибывшего в декабре 1937-го года на Колыму вместе с Павловым. Им предстояло «исправлять» то, что инкриминировалось уже арестованному Берзину. Павлов был назначен начальником Дальстроя, Гаранин – его заместителем, начальником всех колымских лагерей.
Подробности. Берзин. Павлов.

Берзин (Берзинь) Эдуард Петрович (1894-1938 годы), его родина – Латвия. До революции окончил в Германии художественную школу, собирался продолжить образование в Петербурге, но началась 1-ая мировая война. Пошёл на фронт, стал офицером, в 1917-ом году был командиром артиллерийского дивизиона латышской дивизии. После октябрьского переворота пошёл на службу к большевикам. Известен по делу о «заговоре послов» (лето 1918-го года), в котором он участвовал как провокатор от ВЧК. Воевал на фронтах гражданской войны, после неё – в аппарате ВЧК. В 1929-32-ом годах был начальником строительства Вишерского целлюлозно-бумажного комбината, полностью сооружённого руками заключённых.

С января 1932-го года – директор треста Дальстрой, организатор колымских лагерей. Имел там неограниченную власть, подчинялся непосредственно Москве: Молотову как председателю Совнаркома и Менжинскому (потом Ягоде) как главе ОГПУ

(наркому НКВД). В первый же год на Колыму было отправлено 10 тысяч заключённых, к концу его деятельности их было там 80 тысяч. В декабре 1937-го года выехал на материк в отпуск, при подъезде к Москве был арестован. По обвинениям, предъявленным Берзину, вскоре начались расправы на Колыме. 1-го августа 1938-го года Берзин был расстрелян.

Павлов Карп Александрович (1895-1957 годы) родился в семье рабочего. Образование – 3 класса и ремесленное училище. Работал слесарем, монтёром, телеграфистом. В царской армии (1915-17 годы) тоже был монтёром-телеграфистом.

Большевик с 1917-го года, был комиссаром телеграфа, начальником связи Урало-Оренбургского фронта. В органах ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-МВД с июня 1918-го года.

Занимал бесчисленное количество должностей: был следователем, начальником следственной части, начальником ГПУ нескольких губерний, начальником УНКВД Красноярского и Азово-Черноморского краёв, наркомом внутренних дел Крымской АССР.

На Колыму прибыл в ноябре 1937-го года на замену Берзину. За свою «работу» там получил орден Ленина. В 1938-ом году переведён в центральный аппарат НКВД, был начальником нескольких управлений наркомата, заместителем начальника ГУЛага. В 1946-ом году от работы был отстранён и отправлен на пенсию, но в1948-ом назначен начальником строительства Волго-Донского канала. С 1949-го года – опять пенсионер.

Имел звание генерал-полковника. В 1957-ом году застрелился.

В мире очень мало людей, которые совершили бы столько злодеяний и на совести которых было бы столько крови, сколько её на совести К.А.Павлова, кавалера трёх орденов Ленина, трёх орденов Красного Знамени и множества медалей.

Варлам Шаламов, прошедший на Колыме через всё и оставшийся в живых, с ещё большей даже ненавистью, чем Солженицын, поведал о верных помощниках Гаранина и компании – блатарях:

«В 1938-ом году между начальством и блатарями существовал почти официальный конкордат, когда воры были объявлены «друзьями народа», и высокое начальство искало в блатарях орудие борьбы с «троцкистами», с «врагами народа». Проводились даже «политзанятия» в КВЧ, где «работники культуры» разъясняли блатарям симпатии и надежды властей и просили у них помощи в деле уничтожения «троцкистов». «Эти люди присланы сюда на уничтожение, а ваша задача – помочь нам в этом деле, - вот подлинные слова инспектора КВЧ прииска «Партизан» Шарова, сказанные им на таких занятиях в начале 1938-го года.

Блатари ответили полным согласием. Ещё бы! Это спасало им жизнь, делало их «полезными членами общества». В лице «троцкистов» они встретили глубоко ненавидимую ими «интеллигенцию». Кроме того, в глазах блатарей это были «начальники», попавшие в беду, начальники, которых ждала кровавая расплата.

Блатари при полном одобрении начальства приступили к избиению «фашистов» - другой клички не было для 58-ой статьи в 1938-ом году.

Люди покрупнее, вроде Эшбы, бывшего секретаря Северо-Кавказского крайкома партии, были арестованы и расстреляны на знаменитой Серпантинке, а остальных добивали блатари, конвой, голод и холод. Велико участие блатарей в ликвидации «троцкистов» в 1938-ом году».

Не скоро, но дошла очередь и до самих блатарей: после войны были отлиты пули и для многих из них.

Аналогичное колымскому уничтожение «58-ой статьи» известно по Ухтинско-Печорским лагерям (на Колыме – золото, в Ухтпечлаге – уголь). Ухтпечлаг, как и Колыма, был местом, куда, куда в массовом порядке отправлялись осуждённые по 58-ой статье «враги народа». Среди них оказались и «враги» из АССР НП, в том числе большинство из «подельников» отца.

Туда исполнять указание Москвы о «разгрузке» лагерей прибыла специальная комиссия, во главе которой стоял заместитель начальника ГУЛага Кашкетин, который по наклонностям своим к садизму и жажде крови не уступал Гаранину. И имя его так же осталось в памяти тех, кому удалось пережить массовые казни в Воркуте, Котласе, Ухте и Инте, как и имя Гаранина – в памяти оставшихся в живых колымчан. Но когда он тоже оказался неугоден и был арестован, он свихнулся. Рассказывают, что и перед расстрелом он, полупомешанный, вопил из тюремной камеры: «Я Кашкетин! Я очистил Воркуту от врагов народа!»

Зная всё это, уже не удивляешься тому, что при оформлении расстрельных дел им было не до процессуальных тонкостей. Достаточно сравнить дела отца: саратовское 1936-го года и колымское 1938-го. Саратовские энкаведешники и трибунальцы извели кучу бумаги, чтобы оформить отцу пятилетний – «детский», как потом говорили – срок, а на Колыме сложили вместе несколько бумажек – и под пулю! Не до формальностей было – некогда. Да и чего ради, кто с них спросит?

О сталинских временах написаны сотни книг, сняты десятки кинофильмов, но в вечности останутся лишь единицы. Остальное – или однодневки, или откровенный хлам, и если ещё не выброшен, то вот-вот будет выброшен в мусорный ящик. Но ни в книгах «вечных», ни в «однодневках» ничего, кроме банальностей, глупостей или откровенного вранья не написано о милиции тех дней.

Ничего практически не знаю и я. Отец с матерью о службе ничего серьёзного не говорил, придерживался принципа: работа – это одно, семья – другое, смешению они не подлежат. Почерпнуть информацию мне было негде.

После смерти отца прошло более 60-ти лет.

В новые нынешние времена произведён кардинальный пересмотр ценностей, ещё недавно казавшихся если не незыблемыми, то достаточно устоявшимися и, кстати сказать, вполне удобными для очень многих людей, не исключая и новоявленных ниспровергателей. Стало ныне модным не только подвергать тотальной критике все действия власти, но и отрекаться от отцов своих и дедов, ставя под сомнение их идейность, их порядочность, их честность. Мало того, тех, кто этого не делает, нынешние поборники свободы безоговорочно относят к злодеям, которые нажили дивиденды на репрессиях: и пайки получали, и высокие оклады, и привилегии, всего нахватали и поныне этим пользуются.

Я следовать этим путём не намерен. Отец мой не был ни взяточником, ни мародёром, ни казнокрадом. Он принадлежал к тому поколению молодых и очень молодых людей, которые в годы революции и сразу после неё чистосердечно поверили красивым лозунгам новой власти, самоотверженно служили ей, отдавая этому все силы свои и способности, а то и жизни; а потом оказалось, что они невольно и сами стали участниками её преступлений, и в конечном итоге этой властью были растоптаны без всякой жалости и без счёта.
Последние подробности. Приятели отца.

Вильгельми Борис Фёдорович (Бернгард Фридрихович, 1905-1985 годы) после ареста в 1936-ом году был осуждён на 5 лет и отправлен в Ухтпечлаг. После отбытия срока был оставлен в Инте на высылке. Сумел построить кооперативную квартиру в Ульяновске, куда перебрался с семьёй в 1970-ом году. До самой своей смерти переписывался с моей матерью.

Судя по всему, не лишён был склонности к риторике и менторству. Чего стоит, например, такая надпись, сделанная им на обороте присланной ей в 1979-ом году фотографий: «Другу юности. Умей чувствовать рядом с собой человека, умей читать его душу, увидеть в его глазах его духовный мир, радость и беду, счастье и горе. Подавляй в себе малейшие признаки слабости: капризность, обидчивость, раздражительность, слезливость, болезненное самолюбие».

В 2003-ом году из города Сыктывкара, из Коми республиканского архива общественных движений и формирований (так мудрёно стал называться бывший архив обкома КПСС) прислали мне ксерокопию хранящихся у них очень коротких воспоминаний Вильгельми, написанных им в 1970-ом году. « Я прожил большую и интересную жизнь, - пишет он, - мой трудовой стаж составляет 51 год (с 14 до 65 лет). В Коми республике живу 29 лет». Далее он даёт пояснение к приложенной им копии фотографии делегатов комсомольской конференции, проходившей в 1924-ом году в Марксштадте (о ней уже речь была выше). Сам Вильгельми тогда был 1-ым секретарём канткома комсомола. Он пишет о судьбе одного, второго, третьего, но ни слова о тех, кого расстреляли, как моего отца, ни о том, что многие из тех, о ком он повествует, побывали в лагерях. Да и сам он к тому времени «прожил в Коми республике» не 29 лет, а 34 года, только первые 5 лет – в лагерном бараке. Здесь не место словам осуждения – по-другому нельзя было жить. Бориса Фёдоровича уже давно нет, и некому ответить на вопрос, а лагерь тоже отнесён к годам «интересной жизни»?

Шмелёв Василий Васильевич (1905-1969 годы), начав службу в ЧК вместе с моим отцом или чуть позже, так и продолжал работать в органах ГПУ-НКВД-МГБ сначала в Марксштадте, потом в Саратове. Это он сообщил по секрету моей матери, когда она приехала в Энгельс из Петропавловска в ноябре 1936-го года, что отец уже в Саратове, в подвале на Вольской. Никаких чинов не выслужил. Он единственный из отцовских друзей, кого я видел лично: в 1947-ом году мать возила нас с братом в Саратов, и мы останавливались на три дня на квартире у Шмелёвых, в многоэтажном доме на улице Челюскинцев. Показался он мне хмурым, малоразговорчивым человеком. Удивило, что он со своей женой-немкой Бертой Андреевной время от времени начинал говорить по-немецки, хотя она свободно владела русским.

Шенфельд Виктор Иосифович – представитель большого, сильно политизированного семейства. Иосиф Шенфельд-старший был дореволюционным социалистом, в 1918-ом году – член исполкома Немецкой трудовой коммуны, с 1924-го года – нарком просвещения АССР НП. Его дети: Иосиф, Константин, Виктор, Пётр, Екатерина были в числе активных комсомольцев, потом партийцев на различных должностях. Все, в том числе и отец (кроме Иосифа-младшего, умершего в 1933-ем году), были в1936-37 годах репрессированы. Отец был расстрелян, о судьбе младшего поколения мне ничего не известно, только о Петре прочёл где-то, что в 1983-ем году он жил в Анжеро-Судженске.

Вебер Александр Яковлевич (1905-1969 годы) – уроженец села Варенбург. С 14-ти лет на комсомольской работе. Окончил Академию коммунистического воспитания в Москве. Был учителем, директором школы, наркомом просвещения республики, заведующим одним из отделов обкома партии. Перед арестом в 1936-ом году, изгнанный с высокой должности, был директором средней школы в Энгельсе. Пережил лагерь, высылку. Последние годы жизни жил в Иванове. Был женат на Марии Кляйн, подруге юности моей матери. Мать с ними была в переписке.

В 1965-ом году, когда Веберу исполнилось 60 лет, газета «Neues Leben» опубликовала поздравление ему со многими подписями, среди которых я увидел имена Валентины Фукс-Леонтьевой, вдовы Г.Фукса, писателей Доминика Хольмана, Виктора Кляйна, Эрнста Кончака, Зеппа Остеррайхера, вдовы Г. Завацкого Софьи, журналистки Марии Фогель, матери Альфреда и Виктора Шнитке. Сегодня уже испытываешь странное чувство, когда читаешь такие, например, утверждения: «Мы горды тем, что тяжёлые испытания, через которые Ты и Твои друзья прошли в годы культа личности, не поколебали Твоей веры в партию».

Суппес Валентин Яковлевич после Бальцера работал в Энгельсе. На момент ареста в 1936-ом году был наркомом местной промышленности. Известностью в Поволжье пользовался его отец, Яков Яковлевич Суппес, уроженец села Франк. Он был одним из немногих большевиков высшего эшелона власти в Немповолжье, который не побоялся открыто выступить против вопиющих несправедливостей, творимых советской властью над крестьянством. В октябре 1920-го года он написал смелое письмо в ЦК РКП (б), копии – Ленину и Цурюпе, в которой в резкой форме осудил практику реквизиций зерна у крестьян. Написал безрезультатно – ничто не изменилось. Я. Суппес был в числе разработчиков Конституции РНП в 1923-ем году. После образования республики занял пост наркома юстиции. За честность и бескомпромиссность подвергался третированию со стороны некоторых партфункционеров. Расстрелян в 1937-ом году.

Не знаю, имеет ли к ним отношение ещё один Суппес, погибший в 1918-ом году при подавлении Варенбургского крестьянского восстания и похороненный в братской могиле в Бальцере, в церковном сквере. Всего в могиле захоронено 30 человек. Вызывает удивление, что тогда же погиб и там же похоронен Роберт Бендер, внук известного фабриканта А.Бендера. Этому-то что нужно было? Сейчас на этой могиле неизвестно кому стоит памятник, выполненный по проекту саратовского скульптора Эпова, с типичной революционной атрибутикой: рабочий, кожанка, маузер и пулемёт Максим.

Залин – расстрелян в 1940-ом году. Пришедший ему на смену свояк Сталина Реденс в 1938-ом году тоже был арестован и расстрелян.

Пиляр – расстрелян в 1937-ом голу.

Сосновский – расстрелян тогда же.

Берзин – расстрелян в 1938-ом году.

Гаранин – расстрелян в 1939-ом году.

Кашкетин – расстрелян в 1938-ом году.

Грицелевич – приговорён к 10-ти годам лагеря в 1940-ом году.

Кулаков – арестован в 1938-ом году и осуждён на 10 лет по трём статьям.

Список этот можно было бы продолжать и продолжать долго. Нет к ним жалости, но и нет чувства, что это - возмездие.

* * *

Отец был реабилитирован в 1959-ом году по обоим приговорам: и по саратовскому, и по колымскому.

Прокурор области Ф.Кравцов написал протест на постановление тройки, потребовал отмены его, мотивируя, во-первых, тем, что в деле нет никакой доказательной базы, а во-вторых, тем, что следствие проведено с грубейшими нарушениями процессуальных норм.* Через 2 дня президиум Магаданского областного суда решил:

«Постановление тройки УНКВД по Дальстрою от 1 марта 1938 года в отношении Ритчера Иоганнеса Фридриховича отменить и дело прекратить за отсутствием состава преступления».

Тот же Кравцов на другой день после подачи протеста направил официальное отношение прокурору Саратовской области с предложением проверить дело отца и о результатах сообщить С.Ф. Кальхерт по адресу её проживания.

В Саратове к делу подошли с большей осторожностью, чем в Магадане. В мае 1959-го года в Красноармейск выехал помощник прокурора области Акчурин. Он допросил 5 человек: мою мать, бывших работников милиции Куклина П.И., Архипова В.Д., Маклецова Ф.П., а также Избякову Паулину Иоганнесовну, начальника трикотажного цеха промкомбината, муж которой в 20-х годах работал в милиции. Все заявили, что ни о какой антисоветской И.Ф. Ритчера они не слышали. Я понял, что они вообще мало что помнят из того, что было 30 лет назад.

Тот же Акчурин собрал ещё несколько справок: о том, что почти все работники Саратовского УНКВД, занимавшиеся делом отца (Сосновский, Грицелевич, Гусев, Корнеев, Кулаков), осуждены за превышение власти и другие нарушения закона (!); о том, что многие «подельники» отца, осуждённые в 1936-ом году (Мазер, Шультайс, Книппенберг, братья Дизендорфы, Гладилин, Вагнер, Лоос), реабилитированы ещё в 1956-ом году.

* Когда в 1992-ом году дело своего деда читал в Магадане специально туда поехавший мой сын Евгений, он обнаружил, что кое-каких документов там нет. В 2001-ом году, когда дело по моему запросу прислали в ФСБ города Асбеста, не оказалось уже кое-чего, что видел Евгений, в частности, протоколов допроса Тютькина, Глазкова и Шапиро. Значит, кто-то и тогда всё ещё продолжал чистку дел.

Прокурор Саратовской области 20-го июня 1959-го года оформил протест по делу отца, 7-го августа Президиум областного суда реабилитировал его.

27-го августа мою мать повесткой вызвали в милицию, и там под расписку ознакомили её с этим решением.

**********