Некоторые способы методологии изучения

К основам новых способов методологии исследования исторического развития казачьего социума предлагаются несколько принципов. К первому из них относится теория модернизации, которая охватывает все стороны социального и культурного развития человеческого общества. Классическое понимание модернизации представляет ее как общественно-исторический процесс, в ходе которого традиционные общества становятся прогрессивными, индустриально развитыми. Происходят изменения посредством социальной дифференциации, в ходе чего осуществляется общественное разделение труда. Для автора данного исследования выбор теории модернизации в качестве методологического подхода обусловлен тем, что она позволяет оценить и систематизировать различные факты, тенденции и процессы в ходе развития истории российского казачества и его отдельных отрядов, дает возможность оценивать рассматриваемый временной период (в данном случае – вторую половину XIX века) как эпоху реализации своеобразного варианта догоняющей модернизации, основанного на системе саморегулируемого казачьего социума и трансформации традиционных его институтов. В ходе процесса модернизации часто происходит определенное изъятие социальных отношений из их непосредственного контекста и помещение их в более широкие пространственные и временные рамки. Под подобным явлением автор подразумевает процессы социальной трансформации, которые нуждаются в новом прочтении. Этот аспект лучше всего виден на примере Российского казачества и сибирских казачьих общин как его составной части. Именно казачий социум дает пример, на основе которого модернизация представляется не только в форме линейного развития социума от традиционного общества к современному, но и проявляет тенденции, в ходе которых процесс модернизации носит многомерный и неоднозначный характер. В подобном явлении, при сохранении стратегической задачи модернизации как формы неуклонного прогресса, выявляются возможности отдельных социумов, когда путем самоизменений дается новый импульс к саморазвитию социума, не меняющего в корне традиционных основ своего общественного состояния. Именно казачий социум подает пример, как можно на основе постоянного воспроизводства традиций не по мертвой схеме (как делали отцы), а на основе постепенно внедряемых инноваций сначала экономического, а затем и социального характера, двинуть, не допуская нарушений основных традиций, свой социум по пути социально-экономического прогресса, с сохранением основной системы ментальных ценностей.

В этом контексте модернизация казачьего социума на примере сибирских казаков во второй половине XIX века видится нам как поступательное движение всех основ социально-экономической жизни казачьего общества, как последовательное усложнение социальной жизни казачьего социума без разрыва его основных социальных структур, с постоянным развитием и сохранением возможностей регулировать казакам внутренние изменения своего социума. Таким образом, в результате всех этих изменений казачий социум переходит на новый, боле высокий уровень своего развития, сохраняя при этом основные черты своего социального вида и типа, социального узнавания, своей структуры – военной организации, общинного уклада жизни, ментальности. Усложнение социальной организации казачьего социума происходит постепенно, путем длительной эволюции и с согласия большинства его членов. Здесь, в процессе изменения социального лица казачьего социума, сама модернизация как явление цивилизационного характера представляет собой цепь определенной последовательности взаимосвязанных культурных, социальных и технологических сдвигов.

В этом контексте развития процесса модернизации можно сослаться на определение модернизации, данное М. Вебером, который считал, что модернизация представляет собой процесс рационализации, в ходе которого хозяйствующие субъекты стремятся максимально повысить собственную экономическую отдачу [2]. При этом традиционное общество, перед которым социальная действительность ставит задачу модернизации, представляет собой «…конгломерат социальных групп, причем частичные расхождения во взглядах и интересах обусловлены различным статусом… для которых характерны уважение со стороны остальной части общества, монополистическая практика в экономической и социальной жизни, специфический образ жизни и особый, более или менее ярко выраженный взгляд на мир» [3, с. 569]. Сибирское казачество, выступая в рамках конгломерата определенных статусов – военных, социальных, экономических, становилось в процессе наступавшей рыночной модернизации саморегулирующимся социумом. При этом капитализм не обязательно подразумевался казаками как процесс, исключительно связанный с конечным финансовым результатом и зависящий исключительно от финансовой конъюнктуры. Как указывал все тот же М. Вебер – «Стремление к предпринимательству, стремление к наживе, к денежной выгоде само по себе ничего общего не имеет с капитализмом… Капитализм безусловно тождественен стремлению к наживе в рамках непрерывно действующего рационального капиталистического предприятия, к непрерывно возрождающейся прибыли, к рентабельности» [4,c. 9-10]. Именно рентабельность, как необходимая форма казачьего хозяйства, стала отправным пунктом постепенной рыночной модернизации всего казачьего экономического комплекса. Казакам необходимо было каждый год собирать за свой счет пополнения в казачьи полки императорской армии, и этот факт стал стимулом для рассмотрения казачьими общинными собраниями новых форм хозяйствования. Именно эта парадигма процесса модернизации и рассматривается нами как условие саморазвития казачьего социума, на примере сибирского казачества. В ходе своей длительной исторической эволюции сибирские казаки стремились не столько к преодолению и замене своих традиционных ценностей, по логике либерального развития мешавших социальным изменениям и препятствующим экономическому росту, а старались трансформировать имевшиеся у них традиционные постулаты корпоративной солидарности, взаимопомощи, необходимости самостоятельно собирать своих казаков на государственную службу – в формы инновационной деятельности, создающие дополнительную мотивацию на создание и распространение новых технологий и генерирование новых организационных и технологических отношений.

Таким образом, в рамках представленных нами рассуждений теория модернизации представляет, на наш взгляд, собой не просто прямую линию от дикости, варварства и примитивности к идеальному прогрессу, а сочетанием многообразия действительности существования в ней различных истин, многовариантности пути различных форм человеческого общежития к прогрессу. Сам ход качественных изменений в социальной и хозяйственной сферах видится не только на пути наращивания масштабов экономической деятельности, а представляет собой достижение равноправного положения по отношению ко всем ключевым основам экономической жизни, которые служат импульсом технологических и социальных перемен в мире.

Ко второму принципу относится принцип историзма, который предполагает рассмотрение любого исторического явления в его развитии и взаимосвязи, взаимообусловленности с другими явлениями и событиями. Принцип историзма представляет собой исторический процесс как цепь следующих друг за другом во временной протяженности исторических связей и зависимостей. Под историзмом понимается подход к изучению действительности с точки зрения ее изменения во времени и развитии. Развитие общества (а в нашем случае под частицей человеческого общества нами понимается казачий социум) с точки зрения историзма понимается как изучение тех движущих сил, благодаря которым осуществляется исторический процесс. При этом данный принцип исторического исследования особенно необходим при изучении такого этапа исторического развития, когда динамика исторического процесса становится особенно заметной и традиции общества постепенно перестают быть основным регулятором общения и деятельности людей. Существенным значением в развитии принципа историзма служит возможность, на его основе, изучить процесс развития форм человеческой деятельности от низших форм к высшим.

Изучая социальную структуру казачьего социума, мы видим ее как систему достаточно устойчивых отношений между социальной реальностью и массами казачьего населения. На примере сибирского казачьего социума ярко прослеживается теория множественности скоростей социального времени. Жизнь казаков включает много разных социальных и даже географических кругов, сочетание которых во всей их множественности дает широкую палитру многообразия казачьего социума и, вместе с тем, его поразительной стройности, устойчивости и корпоративности. Весь ход исторического развития социума сибирских казаков определяется в рамках длительной протяженности социально-исторического времени, в излюбленном термине Ф. Броделя – la longe duree (долгая временная протяженность). «Мир – экономика» сибирского казачества рассматривается здесь как проявление взаимозависимости, взаимовлияния и синхронизации процессов в социальной среде. При этом история казачьего социума представляет собой своеобразную площадку равновесия в период кризиса, когда отмирают одни ценности и нарождаются другие. В этом контексте казачья община, сохраняющая весь накопленных социально-хозяйственный опыт, выступает как объект, воспринимающий новые веяния – с их творческим переосмыслением.

Литература:

1. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV - XVIII вв. Время мира. 3 т. М., 1992. С. 628.

2. Вебер М. «Объективность» социально-научного и социально-политического познания // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

3. Вебер М. Избранное. Образ общества. Пер. с немец. М., 1994. С. 569.

4. Вебер М. Избранное. Протестантская этика и дух капитализма. 2-е изд., доп. и испр. М., 2006. С. 9-10.
Динамика численности и национального состава Оренбургского казачьего войска в первой половине XIX в.

Кортунов А.И.

Башкирский государственный педагогический университет

им. М. Акмуллы

г. Уфа

Реформы начала XIX в., направленные на усиление регуляризации казачьих войск Российской империи, в первую очередь коснулись Оренбургского казачьего войска (далее ОКВ). «Положением об Оренбургском казачьем войске», утвержденным 8 июня 1803 г., устанавливалась, во-первых, новая военно-административная структура войска – пять кантонов и Оренбургский казачий тысячный полк; во-вторых, вводилась новая форма обмундирования и, в-третьих, был определен штат вновь созданного Оренбургского непременного полка, который появился взамен Оренбургского нерегулярного корпуса, упраздненного еще 3 мая 1803 г.¹ В состав последнего вошли 1000 казаков, 40 урядников, 2 писаря и 32 офицера (полковник – 1, есаулов – 10, сотников – 10, хорунжих – 10 и квартирмейстер – 1). При этом офицеры непременного полка уравнялись по своему положению с офицерами регулярной армии.²

Вскоре выяснилось, что проведенные реформы не решали целого ряда насущных проблем по охране и укреплению юго-восточных границ империи. Прежде всего, преобразования в войске не сказались на увеличении численности воинского контингента, необходимого для надлежащей охраны существующей пограничной линии – как и прежде, гарнизоны большинства крепостей, находящихся на огромном пространстве от Илецкого городка до Звериноголовской крепости, оставались недоукомплектованными.

Второй недостаток напрямую вытекал из первого, нехватка боеспособного элемента в крепостях сказывалась на качестве обороны юго-восточных рубежей. Третий недостаток реформы ОКВ 1803 г. был связан с нерешенной проблемой удаленности от оборонительной линии многих казачьих поселений, что создавало дополнительные сложности в несении службы казаков внутренних станиц на юго-восточных рубежах.

Одним из мероприятий, направленных на решение указанных проблем, было переселение казаков из станиц внутренних кантонов на пограничную линию. Необходимость этого решения обуславливалась еще и обстоятельством перевода некоторых полков из Оренбуржья на западную границу. Еще в конце XVIII – начале XIX вв. вышел указ о переводе из Оренбургской губернии регулярных полков с полевой артиллерией на запад Российской империи. После этого, 19 августа 1804 г., были утверждены правила по устройству юго-восточной оборонительной линии, в которых говорилось, что всех казаков проживающих в городах и крепостях внутри Оренбургского края, а также живущих на Самарской линии перевести на Оренбургскую пограничную линию. По этим же правилам формируются четыре поселенных батальона, которые были размещены в крепостях Верхнеозерной, Магнитной, Степной и Таналыцкой. В 1805 г., по желанию бывших казаков Исетского казачьего войска, из станиц: Кичигинской, Коельской, Челябинской, Чебаркульской, Миясской, Еткульской, Еманжелинской и Уйской, 1181 человек переселены на Оренбургскую оборонительную линию и поселены в восемнадцати поселениях, от поселка Алабужского, до Оренбурга. Уже в 1806 г. в двенадцати поселениях на линии переселено служащих и отставных казаков 755 человек из Уфы, Красноуфимска, станиц Елдяцкой и Табынской. При впадении в Урал речки Чесноковки, в четырнадцати верстах от станицы Нижнеозерной, было поселено семьдесят семейств из татар Сеитовской слободы. Также были пополнены редуты Гирьяльский и Никольский переводом туда нескольких семейств из той же Сеитовской слободы.³

Таким образом, за первое десятилетие XIX в., национальный состав Оренбургского войска существенным образом не изменился. Осуществлялись переводы оренбургских казаков из внутренних кантонов на Оренбургскую пограничную линию. Количество казаков в войске за этот период времени не увеличилось.

В 1812 г. начинается война России с Францией. Первые упоминания о пленных французах появляются в августе 1812 г., а уже в сентябре выходит указ о размещении пленников в пяти российских губерниях. Для жительства пленных, как нижних чинов, так и офицеров, назначены губернии: Астраханская, Пермская, Оренбургская, Саратовская, Вятская.⁴

Из рапорта Оренбургскому военному губернатору князю Григорию Волконскому известно, что в Оренбург послано пять партий военнопленных, две из них из города Владимира и три партии из Москвы. В рапорте от 10 сентября 1812 г. мы находим сведения о трех партиях (общей численностью 1743 человека) и о том, что их следует разместить в Оренбурге и по Оренбургской пограничной линии: «Ваше сиятельство, предписанием от 10 сентября 1812 г... подано изволение, что назначено в Оренбург в трех партиях военнопленных французов 1743 человека, которые находиться будут по всем крепостям Оренбургской линии. За присмотром же оных состоять должно по 50-ти человек казаков или башкирцев в каждой крепости...»⁵