Субъект и сущее в русском метафизическом персонализме

Специальность: 09.00.01 – онтология и теория познания

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание степени доктора философских наук

Санкт-Петербург

2010

Работа выполнена на кафедре философии

им. А.И. Герцена

Защита состоится « » 2010 г. в часов на заседании Диссертационного совета Д 212.199.24 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора философских наук в Российском государственном педагогическом университете им. А.И.Герцена по адресу: 197046. г. Санкт-Петербург, ул. Малая Посадская, дом 26, факультет философии человека, ауд. 317.

Ученый секретарь Диссертационного совета

кандидат философских наук, доцент А.M.Соколов
Общая характеристика диссертации

Актуальность темы исследования. Актуальность диссертационного исследования определена постоянным присутствием в проблемном поле современной философии задачи осмысления онтологического и гносеологического статуса субъекта, человеческого я, его взаимодействия с миром и с другими личностями. Сейчас субъект вновь претендует на первую роль в философских дискуссиях, постепенно происходит реабилитация эксплицитной и рациональной составляющей действий субъекта, смещение интереса в сторону вопросов прагматики и уникальности осознанных форм субъективного опыта. Европейская философская мысль начинает осуществлять очередной проект “воскрешения субъекта”, “переобоснования субъекта”. Ни мысль, ни история не желают уходить от проблематики “несчастного абсолюта” и сущего. Для решения этой проблематики привлекаются ресурсы различных философских традиций и концепций. При этом в современных дискуссиях нередко отсутствует проработка онтологических и гносеологических оснований и следствий из того или иного понимания субъекта и его положения в мире. Отсутствие целостности осмысления данной темы во многом ослабляет продуктивность дискуссии.

Данная диссертация предлагает в качестве одного из возможных вариантов целостного подхода к онтологической и гносеологической проблематике субъекта исследовать традицию русского метафизического персонализма, для которой, что не совсем типично для отечественной философии, субъект являлся центральной фигурой метафизики. Подобное исследование позволяет актуализировать почти всю философскую тематику, связанную с онтологией субъекта. Это проблемы очевидности и первоначала метафизического и философского познания, природы внутреннего опыта, субстанции и акта, онтологического статуса человеческого я и субъекта, проблемасубстанциальности я, единства сознания и его реальности, свободы воли и свободы сознания, интеллигенции и тела, сознания и мышления, природы мысли, отношений веры и разума, реальности «чужого я», понятия бытия, материального мира с его основными свойствами (вещи, пространства и времени, причинности, движения), онтологических оснований социальных форм бытия.

Таким образом, диссертация позволяет расширить и оценить перспективы решения широкого круга самых актуальных и острых проблем онтологии и теории познания в рамках анализа философии русского метафизического персонализма. Данная традиция отечественного философствования представляет существенный интерес как в отношении разработки классической тематики онтологии и теории познания, так и в контексте современной дискуссии о природе и статусе субъекта в общей системе бытия, что делает исследование этой традиции особенно значимым.

Степень разработанности проблемы. Традиция русского метафизического персонализма (А.А. Козлов (1831-1901), Л.М. Лопатин (1855-1920), П.Е. Астафьев (1846-1893), Е.А. Бобров (1867-1933), Н.В. Бугаев (1837-1903), С.А. Алексеев (Аскольдов) (1871-1945)) серьезно и всесторонне как самостоятельная и оригинальная традиция русской мысли, не исследовалась. Классические “истории русской философии” (В.В. Зеньковского, Н.О. Лосского, Э.Л. Радлова, Б.В. Яковенко и др.) обычно именуют эту традицию «неолейбницианством». Однако, говорить о русских персоналистах как о «неолейбницианцах» в том же смысле, в котором мы говорим, к примеру, о «неокантианцах», вряд ли правильно. Аберрация возникает как следствие слабой изученности. Русский метафизический персонализм до сих пор фигурирует, главным образом, в ссылках, сносках, энциклопедических и словарных статьях. Переиздание текстов русской философии в конце XX – начале XXI вв. почти не затронуло сочинений персоналистов.

Исследования о русских персоналистах можно разделить на три основных типа. Первый, самый представительный, тип – это справочные, биографические или описательные работы, которые либо совсем не преследуют цели философского анализа, либо привлекают тексты русских персоналистов для историко-философских параллелей к творчеству персон русского “религиозно-философского ренессанса”. Цель подобных работ по преимуществу ознакомительная. Второй тип мы назвали бы “идеологическим”, поскольку представителей русского персонализма относят к определенной философско-идеологической традиции мысли. И, наконец, малочисленный третий тип – собственно философские исследования, в которых рассматривается содержание метафизического персонализма как оригинального направления.

Среди справочных изданий выделяется словарь «Русская философия» (1995 г.). Представителям персонализма в этом словаре посвящены статьи Л.В. Фирсовой об С.А. Алексееве (Аскольдове) и Е.А. Боброве, В.Ф. Пустарнакова — о П.Е. Астафьеве, В.В. Ванчугова — о Н.В. Бугаеве, Л.Р. Авдеевой — о А.А. Козлове и Л.М. Лопатине¹. В других словарях, выходящих в настоящее время, заметных содержательных изменений в статьях о русских персоналистах нет. Исключение — словарь «Русские писатели, 1800-1917 гг.». В нем помещены статьи Е.В. Войналович и М.А. Кармазинской о П.Е. Астафьеве, М.П. Лепехина о Е.А. Боброве и Д.К. Равинского и Б.М. Шахматова о А.А. Козлове². Статьи сообщают не только биографические сведения и характеризуют литературные предпочтений философов, но и впервые используют архивные материалы, связанные с их творчеством. Из числа описательных работ, посвященных русскому персонализму, упомянем, помимо общеизвестных обзоров и курсов истории русской философии, две книги. Одна, написанная А.И. Огневым, посвящена творчеству Л.М. Лопатина, другая, написанная С.А. Аскольдовым, посвящена жизни и учению А.А. Козлова³. Обе книги пока остаются единственными подробными изложениями философских взглядов Л.М. Лопатина и А.А. Козлова. К этой же категории исследований относятся статьи Н.Р. Антонова, И.Г. Горбуновой, С.И. Матвеева, Н.А. Мишина, А.А. Никольского.

Собственно философское исследование и критика идей метафизического персонализма берет свое начало в работах самих русских персоналистов – в их отзывах и рецензиях на сочинения друг друга.

На сегодняшний день больше других русских персоналистов повезло на внимание исследователей П.Е. Астафьеву. Во-первых, необходимо назвать работы А.И. Введенского и свящ. Сергия Розанова⁴, суждения которых важны для верной оценки русского персонализма как такового. С. Розанов усматривает в русском персонализме возрождение идей западноевропейского романтизма и родственного ему русского славянофильства. Специальному анализу философских, социальных и антропологических взглядов П.Е. Астафьева посвящены несколько моих работ⁵, в которых, на основании изучения всех текстов философа, с привлечением современных ему критических отзывов и архивных материалов, было впервые проведено всестороннее исследование его творчества как системы персонализированного космизма.

В гораздо меньшей степени подвергалось философскому исследованию творчество других русских персоналистов. Философия А.А. Козлова, кроме некоторых замечаний и комментариев в общих курсах истории русской философии и книги С.А. Аскольдова, всесторонне не изучалась. Критические замечания относительно учения Козлова о пространстве и времени сделал Н.О. Лосский⁶. По его мнению, спиритуализм Козлова обедняет пространство, превращает в иллюзию его объемность, столь наглядную в опыте. Если пространство и время есть особые порядки, созидаемые мышлением субъекта, то пропадают два их существенных момента – сплошности и непрерывности. Утрата реальности пространства и времени ведет к утрате материи, а вместе с ней реальности чужой души и мира. Субъективирование всего состава опыта приводит к солипсизму и субъективному идеализму. Главный недостаток гносеологии спиритуализма Лосский видит в неразличении субъективной и объективной стороны восприятия. В этом пункте, по мнению Лосского, философия Козлова ничем не отличается от материализма.

Интересные замечания относительно философии Л.М. Лопатина мы находим в небольшой работе П.П. Гайденко⁷. По ее мнению, в своей метафизике Л.М. Лопатин, следуя В.С. Соловьеву, вместо гегелевского чистого бытия ставит сущее, которое понимается в качестве субстанции. Незавершенное бытие Единого, чистая актуальность, в которой ничего не дано и которая еще не раскрыла себя в другом, – такое понимание первоначала, по замечанию П.П. Гайденко, роднит Л.М. Лопатина и немецкий идеализм. Для метафизики Лопатина открываются две перспективы: либо отождествить сущее с материей, либо интерпретировать его в качестве единства противоположностей. Философ выбирает второй путь, который, по мысли П.П. Гайденко, есть «путь пантеистический». Однако Лопатин пытается теистически истолковать свою метафизику. По замечанию П.П. Гайденко, он проводит различие логического процесса мышления и внелогического характера действительности. Русский философ приходит к утверждению дуализма диалектики познания и диалектики бытия, возникающего в результате последовательного различения «мышления как отношения от данности». Это различие Лопатин воспринял от Шеллинга. Для Лопатина интеллектуальная интуиция тождественна художественному созерцанию. Это вполне романтическая концепция. Как считает П.П. Гайденко, русский философ «не хочет понимать идею как предмет мышления». Хотя выводы П.П. Гайденко основаны на ограниченном материале, однако стоит учесть ее замечания о новоевропейском характере лопатинского персонализма, о различении мышления и данности и возможных параллелях его философии с мыслью Плотина, Шеллинга и Бергсона.

Еще одна работа, посвященная исследованию философии Л.М. Лопатина, принадлежит О.Т. Ермишину⁸. В этой работе Лопатин определяется как «самый сильный русский системный мыслитель XIX века» и создатель «первой в русской философии теоретической метафизической системы». Ценно замечание О.Т. Ермишина о связи спиритуализма Лопатина и картезианства. Существенно наблюдение, что Лопатин обходит вопрос о соотношении субстанции и ипостаси. Метафизика Лопатина, по мнению О.Т. Ермишина, является прочным логическим базисом для гипотез и теорий спиритуалистического направления.

Творчество Н.В. Бугаева до последнего времени изучалось, главным образом, историками математики и исследователями философии П.А. Флоренского, философско-математические идеи которого во многом вдохновлялись аритмологией⁹. Специальных работ, посвященных всестороннему философскому анализу идей Е.А. Боброва и С.А. Аскольдова пока нет.

К исследованиям “идеологического” характера можно отнести, главным образом, работы, касающиеся социальных и политических предпочтений П.Е. Астафьева. Для них свойственно стремление характеризовать П.Е. Астафьева как представителя «русского консерватизма» и «православного христианского философа» (Л.А. Тихомиров, Н.К. Гаврюшин, М.Б. Смолин)¹⁰.

Внимания заслуживают исследования Н.П. Ильина (Мальчевского)¹¹. Он обратил внимание на метафизический персонализм как на самостоятельное и оригинальное направление в отечественной философской традиции. Он справедливо утверждает, что творчество персоналистов «недостаточно осмыслено в современной историографии русской философии». Он настаивает, что философия метафизического персонализма является «русским типом христианской философии». Ильин полагает, что русские персоналисты «считали краеугольным камнем философии самосознание человека, ту область, где исчезает эффект раздвоения на действительное и кажущееся бытие». Они утверждали «вторичность знания как системы представлений и понятий по отношению к сознанию как непосредственному переживанию». Для персоналистов, по мнению Ильина, «единичное, уникальное бытие с характерной для него внутренней жизнью, индивидуальным самосознанием или самочувствием составляет sine qua non мироздания». Эту философскую традицию Ильин в целом называет «традицией метафизического персонализма» или «традицией метафизики личности». Он первым предложил наименование «метафизический персонализм» в качестве определения данного направления. Он указал на некоторые существенные различия между учением Лейбница и русской философией персонализма. Заслуга Н.П. Ильина состоит в том, что он постарался представить русский персонализм как самостоятельную и полноценную традицию мысли. Но эту традицию Н.П. Ильин представляет слишком монолитной, тогда как внутри нее существовали серьезные философские разногласия. Полемическая увлеченность приводит Н.П. Ильина к отождествлению персоналистической метафизики с русским национальным самосознанием, вплоть до его расовых корней. Сомнение вызывает убеждение Н.П. Ильина в том, что «образ мысли» метафизического персонализма «сочетается именно с Православием». Не подвергнута должному анализу и оценке онтология и гносеология метафизического персонализма.

Для верного понимания онтологии и гносеологии метафизического персонализма необходимо учесть более широкий контекст отечественной (В.И. Несмелов, В.А. Снегирев, В.Д. Кудрявцев-Платонов, П.А. Бакунин, Н.Н. Страхов, Н.Г. Дебольский, Я. Ф. Озе, М.М. Рубинштейн, Н.Я. Грот, Н.А. Бердяев, Л.П. Карсавин, П.А. Флоренский, Г.Г. Шпет, Н.О. Лосский, А.Ф. Лосев и др.) и европейско-американской (Ф. Мен де Биран, Ш. Ренувье, Р.Т. Флюэллинг, Б.П. Боун, Э. Мунье, Ж. Лакруа, Р.Г. Лотце, Ф.А. Тренделенбург, Г. Тейхмюллер, В. Штерн, Х. Тилике, Ф. Брентано, М. Шелер и др.) персоналистической традиции в философии, а также исследования этой традиции (П.П. Гайденко, И.С. Вдовина, А.Д. Стродс, Н.К. Гаврюшин, Н.П. Ильин, И.И. Евлампиев, А.П. Козырев, А.А. Кротов, Ю.Б. Мелих, Н.С. Плотников, А. Хаардт и др.). Движение мысли русского метафизического персонализма во многом родственно традиции философии, для которой «сам субъект есть сущее и познание совершается в самом бытии»¹².

Таким образом, русский метафизический персонализм не исследован в качестве перспективной попытки метафизического обоснования персоналистической установки (именно это отличает русских персоналистов от более известных персоналистов Франции (Мен де Бирана, Э. Мунье, Ж. Лакруа) и персоналистических тенденций в философии М. Шелера), не раскрыта его специфика как субъектной онтологии и гносеологии. Попытку решения этой задачи представляет данная работа.

Цель и задачи исследования. Целью данного диссертационного исследования является комплексный анализ онтологической и гносеологической проблематики философии русского метафизического персонализма, раскрытие перспективности и значимости данной традиции мысли как возможного обоснования персоналистической метафизики, выявление специфики данного варианта субъектной онтологии и гносеологии.

Данная цель реализуется на основании решения следующих исследовательских задач:

- исследовалось содержание философии метафизического персонализма как целостной и оригинальной традиции мысли;

- проанализировать постановку и решение проблем онтологии и теории познания средствами данной традиции;

- выявить и оценить возможности и перспективы решения проблем онтологии и теории познания в рамках данного варианта персоналистической философии;

- исследовать проблему очевидности и первоначала философии в контексте метафизического персонализма;

- показать место метафизического персонализма в ряду других исторически известных метафизических гипотез;

- изучить проблематику внутреннего опыта как данности в философии персонализма;

- исследовать постановку и решение проблемы субстанции и акта в рамках метафизического персонализма;

- дать анализ и критику персоналистического понимания субъекта и я;

- рассмотреть вопрос о свободе воли и свободе сознания в метафизическом персонализме;

- исследовать тему интеллигенции и тела, интеллигибельной телесности личности в философии персонализма в контексте проблематики ума, тела, мифа и символа;

- изучить персоналистическую концепцию сознания, мышления, знания и бессознательного, а также проблематику волевой активности познания, отношений веры и разума;

- исследовать постановку и решение проблемы бытия в традиции метафизического персонализма;

- проанализировать комплекс проблем философии метафизического персонализма, связанных с пониманием онтологического и гносеологического статуса материального мира и его основных свойств (бытие, вещность, пространство, время, движение);

- выяснить, каким образом в философии метафизического персонализма решается проблема «чужого я»;

- выявить следствия персоналистической онтологии и гносеологии в сфере социального бытия;

- рассмотреть способ решения метафизическим персонализмом проблемы взаимообщения сущего и субъекта;

- критически сопоставить философию метафизического персонализма с иными традициями в области онтологии и гносеологии, как европейскими, так и отечественными (особенное внимание уделить различным вариантам персонализма, картезианству, эмпиризму, лейбницианству, кантианству, гегельянству, различным версиям материализма, позитивизму, неокантианству, феноменологии, русской философии всеединства, а также неоплатонизму и христианской теологии).

Методологические основы диссертационного исследования. Существенная сложность и специфика исследования онтолого-гносеологической проблематики метафизического персонализма требует адекватного метода исследования. Методологической основой работы являются метод диалектического анализа, метод герменевтического анализа. Автор опирается на классическую традицию постановки и интерпретации проблем онтологии и теории познания, основными вехами которой можно считать платонизм и неоплатонизм, христианскую метафизику, немецкую классическую философию и отчасти русскую религиозную философию. Содержание работы предопределило реализацию принципов диалектического метода, герменевтического анализа идей, а также принципа единства философии и культуры. В работе использованы общепризнанные материалы и источники – философские, историко-философские произведения и исследования, а также материалы архивов (РГАЛИ, РГИА, ИРЛИ, ОР РНБ).

Научная новизна работы. Исследованный материал позволил выявить содержание и специфику онтологии и теории познания философии метафизического персонализма, показать основные способы и методы постановки и решения проблем онтологии и теории познания средствами персоналистической метафизики, критически осмыслить перспективы и возможности персонализма в качестве целостной системы онтологии и гносеологии.

К наиболее существенным результатам, полученным лично автором, следует отнести следующие:

- выявлены существенные особенности философии русского метафизического персонализма как единой, цельной и оригинальной концепции онтологии и гносеологии;

- показано различие европейской и отечественной традиции персоналистической философии как вариантов постановки и решения проблем онтологии и теории познания, дана оценка их возможностей и перспектив в решении данных проблем;

- обоснована ключевая роль проблематики очевидности как первоначала философии в контексте метафизического персонализма;

- показано место метафизического персонализма в ряду других метафизических гипотез;

- обосновано понимание внутреннего опыта как данности в философии персонализма;

- выявлена специфика постановки и решения проблем субстанции и акта в философии метафизического персонализма;

- раскрыто персоналистическое понимание субъекта и я как реального единства сознания и сущего;

- показано, что вопрос о свободе воли в метафизическом персонализме есть вопрос о свободе сознания субъекта;

- обосновано, что проблема интеллигенции и тела, умной телесности личности в философии персонализма ставится в контексте проблематики мифа и символа;

- выявлено, что персоналистическая концепция сознания, мышления, знания и бессознательного развертывается как проблематика личного сознательного усилия, волевой активности познания, как отношения веры и разума;

- выявлено, что проблема бытия в метафизическом персонализме ставится и решается как проблема соотнесенности элементов сознания;

• 
  обосновано, что интерпретация онтологического и гносеологического статуса материального мира в метафизическои персонализме осуществляется в качестве принципиального имматериализма;
  
• 
  показано, что специфика решения проблемы «чужого я» в философии метафизического персонализма состоит в обосновании возможности символической конструкции чужой интеллигенции;
  
• 
  обосновано, что основные свойства внешнего мира (пространство, время, движение, причинность) в метафизическом персонализме являются проективными символическими порядками внутреннего опыта субъекта;
  

1. Проблематика субъекта, личности, отношение их к сущему, является одной из центральных тем философии. В диссертации исследовались внутренние ресурсы и перспективные возможности одной из традиций отечественной философии – метафизического персонализма – в деле осмысления вполне современной нам проблематики. Русский метафизический персонализм есть целостная, оригинальная система взглядов, максимально самостоятельно и смело ставящая и решающая существенные задачи онтологии и гносеологии. Главной заслугой персонализма является осмысление человеческой личности как интеллигенции, как живого ума. Персонализм отстаивает идею о том, что действительность является живой мыслью, которая находит в опыте саму себя. Это попытка, во многом удачная, во многом спорная, обосновать, что сам человеческий субъект есть сущее и познание совершается в самом бытии.

2. Не совсем верно именовать метафизический персонализм «русским лейбницианством» или «неолейбницианством». Преемство в отношении некоторых идей Лейбница (множественность субстанций, понятие монады, активность и духовность монад, принцип индивидуальности, отрицание реальности пространства и времени и пр.) не отменяет серьезных различий (неприятие персоналистами идей предустановленной гармонии, замкнутости монад, различия внутреннего и внешнего опыта, крайнего оптимизма теодицеи и пр.). Метафизический персонализм является глубокой проработкой почти всей новоевропейской философской традиции (картезианство, лейбницианство, английский эмпиризм, кантианство, неокантианство, гегельянство, позитивизм, материализм, религиозная метафизика, феноменология, различные варианты персонализма и др.). В этом отношении русский метафизический персонализм является хорошими пролегоменами ко всякой возможной персоналистической метафизике.

3. Философия персонализма есть эвиденциальная философия. Она начинает с очевидности. Здесь явно родство с картезианством — субъект очевиден самому себе. Очевидность подразумевает определенный опыт. Персонализм ведет борьбу за максимальную широту, цельность и чистоту открывающегося в ситуации очевидности опыта. Отсюда критическое противостояние с материализмом, позитивизмом, скептицизмом, кантианством и гегельянством, как попытками сузить сферу человеческого опыта. Очевидность для персонализма есть симптом откровения сущего во внутреннем опыте человека. Человек сам в себе раскрывает свою собственную достоверность. Человеческое я предстает основанием достоверности бытия сущего.

4. На исключительное обладание достоверностью традиционно претендовали математика и психология. Персонализм рассматривает проблематику метафизической ценности математических истин и данных психологии. Критически воспринимаются утверждения Канта о связи всеобщности математических истин с априорностью, его категорическое различение понятий и созерцаний. Персонализм понимает априорность шире, чем Кант, не только как априорность пространства и времени, но и других форм опыта. Для персонализма априорность связана с генезисом определенного опыта, с процессом творческого взаимодейтсвия сознания и мира. Границы опыта не совпадают с границами точной науки. Опыт радикально не задан и хаотичен, в сознании нет абсолютно необходимых схем и законов. Преувеличенное отношение к математике, как образцу достоверности и очевидности знания, основано на господстве аналитического мировоззрения. Персонализм призывает использовать весь метафизический ресурс математики, привлекая для этого не только математический анализ с его принципами непрерывности, механизма, детерминизма, но и аритмологию с ее принципами дискретности, телеологии, свободы и индвидуальности.

5. Психология имеет для персонализма метафизическое значение. Психология дает возможность очевидного и наличного усмотрения в самом человеке. В сфере субъективного ложное восприятие невозможно. Человек все знает только через призму своего собственного духа; он не знает никаких объектов прямо, но через психические символы. Собственный дух дан человеку так, как он есть. Здесь персонализм находит действительность. Поэтому любой вариант физиологической и материалистической психологии радикально отвергается. Персонализм утверждает единство душевной и телесной жизни человека, при ведущей роли души, цельность основных психических свойств (разума, чувства и воли). Элементарными формами касания действительности являются чувства усилия и сопротивления (влияние Ф. Мен де Бирана). Волевое усилие, сознающее само себя, — основа сознания и жизни человеческого я. Не мыслима бессознательная воля, сознание первично по отношению к бессознательному (существенное отличие от Лейбница). Телесная жизнь есть проявление сознания, жизнь и сознание почти отождествляются. Умозрительная психология служит одним из оснований персоналистической метафизики.

6. Метафизический персонализм активно самоопределяется по отношению к основным направлениям философии. Персоналисты убеждены, что все возможные метафизические гипотезы исчерпаны. Задача философии — в качестве осуществления. Существенные недостатки основных типов метафизических гипотез следующие: «наивный реализм» — это бессознательная метафизика, материализм не способен понять факт сознания, идеализм не может объяснить факт личного бытия. Предшествующая персонализму традиция — это Сократ, Платон, Аристотель, христианство, Беркли, Лейбниц, Мен де Биран, Лотце, Тейхмюллер. Главная задача персонализма: обосновать метафизическую истинность своей философии. Критерий метафизической истинности философской гипотезы — способность ее обосновать непосредственную действительность человеческого субъективного опыта в ее существенных особенностях.

7. Метафизический персонализм осмысляет себя как эмпирическую философию. Одно из ключевых понятий персонализма — внутренний опыт. Нет опыта вообще, есть только собственный опыт я. Внутренний опыт есть данность, наглядная, очевидная, непосредственная, достоверная и всем доступная. Он совершенно прозрачен сам для себя. Правильно понятые данные этого опыта есть основание всего философского знания. Критически отвергается бессубъектная и докетическая интерпретация внутреннего опыта, его логизация и формализация. Опыт очищается от всех гносеологических фикций (напр., «гносеологического субъекта»). Внутренний опыт — единораздельное множество. Он самоподвижен и самодовлеющ, он есть постоянная активность. Элементарное содержание внутреннего опыта — состояния усилия и сопротивления. Внутренний опыт имеет волевую, чувствующую и сознательную природу. Свободная индивидуальная сила есть его существенная харктеристика. Он есть основа онтологических утверждений, в первую очередь, о бытии я. Во внутренним опыте человек обнаруживает бытие таковым, каково оно есть, т.е. открывает сущее. Внешний опыт есть лишь разновидность опыта внутреннего. Внутренний опыт является прототипом всякого иного сущего и мыслимого бытия. В нем также открывается доступ в область должного и божественного бытия.

8. Большинство персоналистов настаивает на субстанциальности я. Субстанция мыслится как неизменное, пребывающее, независимое, единое в себе и самостоятельное бытие, подлежащее данного многообразия качеств. Субстанция раскрывается в своих актах, силах, энергиях. П.Е. Астафьев, опасаясь материалистических и гегельянских ассоциаций, пытался обосновать бытие только актов, что встретило справедливую критику остальных персоналистов. Существуют только духовные субстанции, или я, материальных субстанций не существует, они лишь символы взаимодействующих духовных субстанций. Персонализм — последовательно имматериалистическая философия. Индивидуальная субстанция есть сущее, но постулируется различие относительных субстанций и субстанции абсолютной, или Бога.

9. Основная проблема метафизического персонализма — проблема я и субъекта. Я есть индивидуальная духовная субстанция. Реальность я непосредственно достоверна и очевидна. Для персонализма я есть реальное единство сознания. Рельное единство сознания раскрывается как активность и деятельность (особенный акцент на воле и чувстве). Внутренняя структура я мыслится как ясно осознанная, хотя у С.А. Аскольдова допускается непроясненная глубина внутри я. Я описывается как сущее и архетип всего сущего. Первообраз сущего бытия заключен в человеке. Я есть единственная онтологическая категория для определения всех других типов бытия.

10. Метафизический персонализм отстаивает реальность свободы. Свобода есть несомненный факт внутреннего опыта я, субъекта. Свобода в философии персонализма есть, главным образом, свобода сознания и действия. В основании учения о свободе лежит убежденность в атономности человеческого я. Свобода человека сближается со свободой Бога, приобретает черты абсолютного творчества.

11. Метафизический персонализм исходит из феноменологической установки на чистую фиксацию данностей сознания. Сближает персонализм с феноменологией признание интенциональной данности предмета в сознании. Главное отличие феноменологии Гуссерля от персонализма — бессубстанциальность сознания. Другое отличие: персонализм допускает, в отличие от феноменологии, что смысл творится актами мышления субъекта. Но, как и феноменология, персонализм фиксирует множество смысловых моментов в данном сознании только описательно.

12. Реальность, с которой имеет дело персонализм, может быть определена как интеллигенция, ум. Ум есть соотнесенность смысла с самим собой, как тождество мыслимого и мыслящего. Эта интеллигенция дана человеку, но не им создана. Поэтому бытие всегда первичнее мысли. Во внутреннем опыте я открывается сущий ум. Это волевой и чувствующий ум. Здесь существенна попытка персонализма дать анализ воли и чувства в их собственном существе, а не редуцировать их к иной реальности (ощущения, интеллекта и т.п.) или гипостазировать как абсолют.

13. Поскольку интеллигенция, или ум, берется в персонализме субстанциально, то здесь сама собой напрашивается категория мифа, как субстанциальной данности смысла (миф понимается в трактовке Ф. Шеллинга, Э. Кассирера и А.Ф. Лосева). Мифическая природа ума обозначена в концепциях интеллигибельной материи, умной телесности («внутренее тело монады» (П.Е. Астафьев) и «тела восприятия» (С.А. Аскольдов)). Интеллигибельная материя понимается как полнота энергийного выражения ума. Метафизический персонализм приблизился к пониманию личности как живого ума, обладающего мифической и символической природой, в отличие от традиционного для Нового времени толкования личности исключительно как чистой интеллигенции. На этом фоне, определение души человека у Лейбница выглядят слишком рационалистично. Метафизический персонализм отделяет от них идея о личности как умной телесности. Личность осмысляется в персонализме как телесно осуществленный ум, данный в различной степени интенсивности. Интеллигибельная материя субъекта воспринимается эстетически, главным образом, как музыка.

14. В связи с проблематикой субстанции, акта и ума метафизический персонализм касается важной категории энергии (как действия сущности и актуальной действительности). Но эта категория не получает разработки, что отрицательно сказалось на общем отношении персонализма к проблеме взаимоотношения субъекта и сущего. Субъект и сущее слишком сближаются друг с другом, почти до полного тождества, что создает затруднения в постановке и решении гносеологических вопросов, проблемы свободы, творчества, религии и социальной жизни. Категория энергии могла бы позволить персонализму интерпретировать общение сущего и субъекта именно как персоналистическую коммуникацию, в которой ни субъект не утрачивает своей уникальности, ни сущее своей самобытности.

15. Метафизический персонализм различает сознание и знание. Сознание свидетельствует о том, что есть, в этом смысле оно суть само бытие и сущее. Сознание налично дано, одушвленно и индивидуально. Нет сознания вообще. Последовательный персонализм отрицает существование бессознательных абсолютов, бессознательное есть малая степень интенсивности или результат деятельностей сознания. Сознание имеет свою структуру: субстанциальное я, его акты и содержания этих актов. Это единораздельная динамичная структура. Знание образуется из элементов сознания с помощью деятельности мышления. Знание всегда вторично по существу. Но мысль — это то же бытие, особая реальность символической, знаковой природы. Знание в системе персонализма приобретает генетический характер. Знание также всегда индивидуально. Персонализм допускает субстанциальное познание (интеллектуальная интуиция (А.А. Козлов, Е.А. Бобров), творчество гения (Л.М. Лопатин), вера (П.Е. Астафьев), мистическое ведение (С.А. Аскольдов)). Мысль есть усилие личности.

16. Существование мира за пределами субстанциального я есть самая трудная проблема метафизического персонализма. Сначала она решается как обоснование реальности чужой одушевленности («чужого я»). «Чужое я» мыслится как символическая конструкция, создаваемая по аналогии на основании внутреннего опыта я. Для метафизического персонализма необходимо отстаивать множественность духовных субстанций (сходство с Лейбницем) и реальность их взаимодействия и взаимопознания (различие с Лейбницем).

17. Бытие метафизический персонализм понимает как данность сущего во внутреннем опыте я. Понятие бытия есть соотнесенность элементов сознания (субстанциальное я, его акты и содержания актов). Метафизический персонализм есть безусловный онтологизм (ничто лишь относительное понятие, но никогда — реальность) и онтологический оптимизм.

18. На долю материального мира остается только не-сущее. Поэтому метафизический персонализм есть радикально имматериалистическая философия. Вещный мир есть лишь символический, проективный порядок, возникающий в общении духовных субстанций. С этой точки зрения характеристики этого мира (пространство, время, движение, причинность) интерпретируются как перспективные формы порядка для идейного содержания, возникающего в следствие деятельностей субстанциальных я. Мир есть законченное целое персонализированного космоса духовных субстанций (монад). Однако в социальном бытии сущий субъект обнаруживает свою немощь и острую необходимость в социально-политических “опорах” для своего существования. Метафизический персонализм актуализирует новоевропейскую проблематику “несчастного абсолюта”.