Экономические детерминанты терроризма в развитом обществе

Исторические цели мира Модерна по созданию гомогенной социальной конструкции в виде вселенского гражданского общества вступают во все большее противоречие с его же вполне прагматичными устремлениями: желанием обеспечить высокий уровень жизни и потребления, в первую очередь для собственных граждан, в том числе и за счет населения других стран. При этом, указывает А.И. Неклесса, индустриально развитые страны попадают в некоторую ловушку. Пытаясь ослабить нарастающий груз социально-экономических проблем экспортом сверхэксплуатации во «внешний мир», общество вынуждено сталкиваться с последствиями своего экономического двоемыслия, в частности, – со значительным уровнем скрытой безработицы, развившимся в условиях формально удовлетворительных экономических обстоятельств (38, с. 37, 38).

По данным Международной организации труда, число безработных в индустриально развитых странах, несмотря на продуманные и достаточно эффективные меры противодействия, достигает 35 млн. человек.

Следует также отметить, что глобальная экономика, помимо отторжения уже известных стран и народов «третьего» мира, все более ощутимо затрагивает интересы среднего класса. «Только наивные теоретики, – пишут Г.-П. Мартин и Х. Шуманн, – и недальновидные политики думают, что можно из года в год, как в нынешней Европе, лишать миллионы людей работы и социальной защиты и не заплатить однажды за это политическую цену. Что-то обязательно произойдет. В государствах, выстроенных по демократическому принципу, в отличие от концернов с их потребительской стратегией, нет «лишних людей». И нет никаких оснований для самоуспокоения, ибо за социальным потрясением следует политическое. … Вот уже долгое время миллионы граждан, принадлежащих к утратившему уверенность в завтрашнем дне среднему классу, ищут спасение в ксенофобии, сепаратизме и разрыве с мировым рынком. Отторгнутые отвечают отторжением» (29, с. 29).

Обстоятельства насильственной конфликтности усматриваются в признаках нарушения «общественного договора», заключение которого еще мыслители Нового времени считали условием согласованной, совместной жизни в обществе (35, с. 275; 43).

Социальная структура общества в развитых странах претерпевает изменения, поскольку основной водораздел между различными общественными группами все более настойчиво сдвигается вверх, отделяясь от традиционных слоев, относимых к среднему классу, и приближаясь к границе высшего класса. Развитие этого процесса может привести к малопредсказуемым результатам: прогнозируется как продолжение нынешней конфронтации, так и замыкание различных социальных и профессиональных общностей с дальнейшей поляризацией внутри каждой из них (113, с. 242, 243).

В свою очередь низший класс активно пополняется за счет среднего класса. В результате такой дезинтеграции низший класс отнюдь не выпадает из общественной жизни. Напротив, именно консолидация и формирование сознания низшего класса на новом уровне могут быть одним из факторов нарастания социального конфликта, все более концентрируясь в единую массу, оппозиционную высшим слоям общества. Иными словами, общество в экономически развитых демократических странах, оставаясь внешне единым, внутренне раскалывается, и экономически мотивированная его часть (низший класс) в противовес интеллектуальной элите (экономически немотивированной) и наследственно состоятельным членам (высший класс) все более ощущают себя людьми второго сорта.

Отсюда – никакой гарантии того, что вспышки правого и левого терроризма, характерные для Европы конца 60-х и в 70-е годы, могут возникнуть вновь, не существует. Но тогда успех правоохранительных систем Германии, Италии, Франции и других государств в их борьбе с террористическими группировками («Баадер Майнхоф», «Красные бригады», «Аксьон директ» и др.) объясняется, прежде всего, тем, что эти группировки и их авантюрно-радикалистская идеология не нашли должной социальной поддержки.

Теперь же мы констатируем в этой части мирового общества целый сонм противоречий, свидетельствующих о нарастании серьезного социального конфликта. Он к тому же имеет весьма опасную внешнюю составляющую, выражающуюся в навязываемой враждебности ко всему иностранному, а также внутреннюю – как проявление призрака антропологической катастрофы.

Что касается последнего фактора, то его формирование связано с распадом привычной культурно-исторической атмосферы Большого Модерна, сопровождающегося «уплощением, стерилизацией и одновременно невротизацией личности» (38, с. 57). Показанная Жаком Аттали в рамках т. н. культуры «современного помадизма» массовость и анонимность уходящих в темную бесконечность социальных схем и информационных коридоров «планетарного субъекта» характеризует его коррозию. Эти же факторы продуцируют perpetuum mobile современного блуждания народов и генезис нового варварства, растекающегося по унифицированным коридорам глобального мира (70).

Человек, осознавший себя машиной, легко впадает в буйство. В нарастающей угрозе всеобщей карнавализации и обезличенности кроется, по всей вероятности, исток спорадичных (но упорно повторяющихся), разнородных, нередко жестоких и абсурдных с точки зрения здравого смысла, попыток утверждать методами эксцентрики и насилия свое право быть услышанным.

Безбрежный, атомизированный универсум чреват как массовым конформизмом, так и повсеместным, аморфным тоталитаризмом (что, если вдуматься, одно и то же), ибо последний есть отсутствие выраженной индивидуальной позиции по отношению к обезображенной целостности (38, с. 58).

Ко внутренним конфликтообразующим проблемам развитого общества следует отнести также некритическое восприятие (прежде всего, политической) информации, вызванное гиперинформатизацией, физически истощающей способность человека противостоять шквалу новостей. Подрывая доверие к слову и предуготовляя кризис личности, это порождает нарастающее равнодушие к профанированию слова вообще и цинизму публичных политиков, что подрывает основы уже политического мироустройства (там же).

Что же касается внешней составляющей социальных процессов в развитом обществе, террообразующий характер которым придает «антиразвитие» глобальной экономики, то полноценным образом она может быть оценена лишь на фоне понимания современных механизмов иммиграции.

В Европе и Соединенных Штатах все чаще можно слышать утверждение, что помощь уже давно нужна им самим. Обеспокоенные люди, считая, что они не более чем обманутые новыми временами, находят все больше оснований для парализующих страхов за свои рабочие места и будущее своих детей. Помимо традиционной ксенофобии их воззвания содержат в себе неприязнь к центральному правительству и ведут к обособлению той части населения, чей счет приходится оплачивать другим. То есть бунтуют уже вовсе не нищие; скорее речь идет о страхе потерять свое положение, охватывающем в настоящее время средние слои общества и представляющем собой политическую бомбу замедленного действия, сила взрыва которой не поддается оценке (29, с.29). Катализирующим действием в этой связи обладают иммиграционные процессы в их современном угрожающем содержании.

Глобализация экономики предполагает свободное перемещение не только товаров, капиталов, но и рабочей силы, которая становится очень мобильной и устремляется в страны и регионы, испытывающие в ней потребность. Поэтому во второй половине ХХ века основными «поставщиками» мигрантов стали развивающиеся страны. Только за 30 лет (с 1960 по 1990 гг.) с Юга на Север переместилось более 60 млн. человек, т. е. столько же, сколько выехало за 120 лет (с 1820 по 1940 гг.) в колонизируемые регионы (117, с. 314).

Американский экономист Р. Гилпин замечает: «Как убеждаются лидеры всех индустриальных стран, заручиться поддержкой глобализации будет трудно, если мировая экономика будет выглядеть как система привилегий владельцев капитала за счет рабочих, общин и окружающей среды» (93, с. 150).

Спекулятивный характер нынешней мировой финансовой системы, мгновенное перемещение капиталов из одной страны в другую зачастую приводят к финансовым и экологическим потрясениям не только в отдельных странах, но даже в целых регионах, и как следствие этого – к резкому росту безработицы и бедности. Все это образует импульсивные дополнительные волны миграции из кризисных и пребывающих в упадке регионов.

Развитие глобальной экономики сопровождается нарастанием разрыва между богатым Севером и бедным Югом. Бедность, а зачастую и голод, царящие в развивающемся мире, вынуждают большие массы людей покидать родные места и отправляться в богатые страны. На беднейшие 20% мирового населения приходится лишь 1% внутреннего валового продукта мира. Соотношение между богатой 1/5 мирового населения и 1/5 беднейшего населения Земли достигло 1:75 (56, с. 9). По оценкам ВТО, каждый четвертый житель Земли, т. е. 1,2 млрд. человек, имеет доход, не превышающий 1 долл. США в день. Эксперты этой организации считают, что при сохранении нынешних темпов роста мировой экономики многие страны Латинской Америки, Карибского бассейна и особенно Африки южнее Сахары могут вообще оказаться в стороне от экономического прогресса, что образует основу для усиления миграционных потоков (105, с. 1).

По мнению некоторых исследователей, валютная эффективность товарного экспорта рабочей силы может превышать валютную эффективность товарного экспорта в 5 и более раз (19, с. 34–36). Таким образом, многие развивающиеся страны нашли свою специфическую нишу в системе международного разделения труда. При этом специализируясь, по существу, на экспорте трудовых услуг, они одновременно продуцируют экспорт конфликтности как в прямом смысле географического перемещения проблем, присутствующих внутри их обществ, так и в смысле возникновения проблем, связанных с их адаптацией и определением взаимоотношений в новых условиях.

За последние 30 лет, в результате обострения различного рода конфликтов – политических, этнических, религиозных и др. – число беженцев в мире увеличилось в 12 раз – с 2,5 млн. человек в 1970 г. до 30 млн. человек в 2000 г. При этом наибольший рост пришелся на 90-е годы. Изменилось и направление движения беженцев. Если в 50–70-е годы большая часть беженцев мигрировала внутри самих развитых стран, то в 80-е и 90-е годы в качестве основного «поставщика» беженцев выступали уже самые бедные и нестабильные государства Африки, Азии и Латинской Америки, а «центром притяжения» для них стали развитые страны (106, с. 11).

Ассимиляция конфликтности, содержащей террористический потенциал, ее распространение, в том числе по каналам миграции на развитую часть мирового общества, не случайна, и имеет политические, экономические и исторические корни.

Особую остроту проблемы, связанные с миграцией, приобрели в Европе. В настоящее время на долю ЕС приходится около половины рабочей силы в мире. Численность только трудовых мигрантов (без учета членов их семей) в 15 странах ЕС оценивается в 17 млн. человек (4,4% общей численности населения). Наибольшее число иммигрантов – свыше 8 млн. человек – проживает в Германии (они составляют 9,8% населения страны). Во Франции насчитывается 3,6 млн. иностранцев (соответственно 6,4%); в Великобритании – 1,9 млн. (3,3%); в Италии – 1,4 млн. (2,5%) (19, с. 29).

Ситуация складывается таким образом, что Западная Европа не может обойтись без иностранной рабочей силы. Уже сейчас в некоторых отраслях экономики недостаток рабочей силы является тормозом развития производства. Перспектива же отнюдь не обнадеживающая. Население Европы стареет, в то время как рождаемость падает. Демографы предупреждают, что уже в обозримом будущем численность коренного населения Европы сократится, а это негативно скажется на рынке занятости и способности экономики и общества в целом к обновлению. По расчетам экспертов ООН, в ближайшее время Европе, если она будет стремиться поддерживать соотношение между работающими гражданами и пенсионерами в пропорции 4–5 к 1, потребуются не менее 50 млн. иммигрантов (а по самому пессимистическому прогнозу – 160 млн.) (47).

Ситуация усугубляется тем, что в первом десятилетии ХХІ века в развитых странах доля расходов на обеспечение всеобщего благосостояния будет сокращаться. По прогнозу ООН, в период между 1998 и 2010 гг. доля неработоспособных граждан, т. е. лиц моложе 14 и старше 65 лет, возрастет: в Европе – с 27 до 45,6%, а в Северной Америке – с 33 до 47,7% (62, с. 42). Системы социального страхования в западных государствах не смогут выдержать такую нагрузку, поэтому большинство из них будет вынуждено урезать социальное обеспечение своих граждан.

На этом фоне, в объективном противоречии кризисного «шествия» глобальной экономики в сфере генерируемой ею иммиграции, все более рельефно проступают черты возможного террористического противодействия. Дальнейшая либерализация мировой экономики предполагает более широкие возможности передвижения рабочей силы через национальные границы. Но мощные миграционные потоки, устремленные в промышленно развитые страны, будут наращивать возникающие там тревогу и страх. Ряд государств, судя по всему, открыто прибегнет к ограничению иммиграции, чтобы принимать у себя лишь ту рабочую силу, в которой нуждается их экономика. Вполне возможно, что развитые страны будут договариваться о введении единых норм приема рабочей силы в целях ограничения иммиграции людей из менее развитых стран. Нежелание Запада повысить иммиграционные квоты вызывает раздражение и враждебность со стороны бедных стран (62, с. 40, 41).

Как справедливо отмечает Т.С. Кондратьева, для Западной Европы с ее демократическими традициями и уважением прав человека, свойственна терпимость по отношению к иммигрантам. Однако в последние годы ситуация здесь резко меняется. Все чаще и чаще иммиграция воспринимается обществом как негативное явление. В ней стали видеть угрозу безопасности.

Истинной ассимиляции и натурализации в западное общество не происходит. Иммигранты придерживаются своих культурных традиций и обычаев. В результате возникают своеобразные чуждые для коренного населения анклавы. Но это добровольное отчуждение не только и не столько связано с их неспособностью к реальной интеграции в общественную, политическую и культурную жизнь принимающей стороны.

В среде европейской иммиграции зреет и формируется пока что на психологическом уровне позиция (отражающая в целом настроения, которые набирают силу в «третьем» мире), обусловленная претензией на реальное историческое равноправие. Условное содержание этой позиции состоит в осознании права предъявить своеобразный счет экономически развитым странам за вторжение в их дарованный природой и богом мир и нарушение исторически предначертанного объективного развития их обществ, за отторженные в ходе колонизаций и неоколонизаций территории и ресурсы, за поруганную самобытную культуру и девственную природу, за многие миллионы человеческих жизней, которыми они поплатились (и продолжают платить) в процессе т. н. «приобщения к цивилизованному миру», получив взамен бедность, нищету и мрачные перспективы к дальнейшей деградации. При этом важно, что такая позиция в иммигрантских общинах представителей «третьего» мира базируется, скорее всего, не на ординарном чувстве реванша, а на осознании тенденций в глобальной экономике и мировом социальном развитии, лишающих их надежды на это самое цивилизованное существование.

Такая позиция все настойчивее проявляется в различного рода протестных действиях, иногда переходящих в открытое насилие и бунты. Характерным примером могут служить беспорядки, устроенные в декабре 2005 года с участием иммигрантской молодежи в городах Франции и некоторых других европейских странах. На мой взгляд, несмотря на видимую стихийность, это организованные акции, сигнализирующие о настроениях и возможностях иммигрантской среды по реализации своих претензий.

Возрастание конфликтности обусловливается вполне логичным возрастанием взаимного недоверия и враждебности сторон, что имеет исторический подтекст, питает и набирает силу от деформированно развивающейся глобальной экономики.

Иммигрантов в Европе все чаще воспринимают как «пятую колонну», разрушающую основы западной цивилизации. Но заметим, что эта цивилизация уже далеко не беспорочна и беспроблемна, как это принято считать. Авторитетный культуролог Г.С. Померанц указывает, что «кризис стал формой западной культуры». Ссылаясь на писателя и эссеиста А. Мелихова, который называл современную культуру мастурбационной, он констатирует, что «общество сохраняет устойчивость за счет граждан, нечувствительных к кризису культуры и вполне довольных круговоротом службы, покупки новых вещей и выбрасывания их, когда новизна тускнеет». Прибегая к сравнению с затуханием периода поздней античности, Г.С. Померанц предрекает современному обществу «опустошенность и духовный упадок» (43, с. 29).

Исходя из оценки деградации института семьи в западном обществе, исполнительный директор Института футурологических исследований (Бангкок, Таиланд) Крингзак Хареонвонгзака предполагает, что западное общество столкнется с обострением целого ряда социальных проблем, таких как рост преступности, распространение бедности и т. п. Все эти процессы, по мнению автора, являются симптомами постепенного перехода к антисоциальному обществу. Со временем прогресс телекоммуникационных технологий сделает излишними неформальные личные контакты, утратится взаимопонимание, люди окажутся изолированными друг от друга. Угроза превращения современного общества «в антиобщество плохо интегрированных электронных затворников» представляется автору вполне реальной (62, с. 79, 80).

Эти выводы соответствуют рассуждениям известного социолога современности Ральфа Дарендорфа, который характеризует современный мир как «мир без опоры». Он подчеркивает, что «никто не может дать опоры этому миру, и никто не может найти опоры в нем». Наибольшее разочарование последнего десятилетия ХХ века, по мнению Р. Дарендорфа, заключается в том, что либеральный мир не обеспечивает мультикультурной общности: ныне даже в свободных демократических обществах население группируется по национальным признакам в как можно более гомогенные единицы. Одна из причин – «безродность глобализирующегося мира» (81, с. 4).

Отсюда неудивительно, что социокультурные различия между коренными европейцами и иммигрантами создают почву для роста расовой ненависти и ксенофобии. В тех странах, где такие настроения особенно распространены, набирают силу националистические и праворадикальные партии, которые используют проблему иммиграции как козырную карту в борьбе за голоса избирателей.^

В ответ на иммиграционную угрозу западные страны пересматривают иммиграционную политику, ужесточают законодательство в этой сфере. Однако, по мнению многих исследователей (25, с. 206), это не решает вопроса и не убавляет напряженности.

В контексте изложенного выше претензии «третьего» мира, проявляемые, в том числе и через иммигрантскую среду, следует связывать с их убежденностью в обладании правом на свою долю ценностей и благ, созданных западной цивилизацией. В социальном измерении это предполагает признание своей причастности к указанному созидательному процессу.

Устойчивость такого все более утверждающегося стереотипа мышления и поведения, осознание способности отстаивать свои права (согласно формирующимся представлениям об этом) и достигать целей в их реализации обеспечивается уверенностью в своих возможностях. Такая уверенность во многом черпается из практики использования наиболее доступных и эффективных насильственных средств борьбы, каковыми являются террористические акты.

Роль террористических сетей здесь состоит в том, что, воплощая на практике подобные умонастроения масс, они не только организуют и осуществляют террористические акты как таковые, но и формируют идеологию террористической борьбы, показывающую ее как объективное социальное действие, носящее характер вынужденного единственно эффективного и имеющего смысл насилия, применяемого для защиты жизненно важных ценностей и цивилизационно-этнического выживания в условиях деградирующего развития мира по кризисному сценарию глобальной экономики.

В качестве объединяющего начала для этого используется религия (прежде всего, ислам), придавая террористическим способам действий и обращению к ним характеристики вынужденного, но объективно неизбежного этапа социального развития.

Пользуясь случаем, отмечу, что терроризм все настойчивее предстает как комплекс социальных действий конфликтующих сторон, имеющих место в процессе контрпродуктивного по своей сущности развития глобальной экономики. Во многом предопределяя эту сущность и являясь ее объективным выражением, терроризм претендует на роль регулятивного фактора в ней.

Отсюда следует принять во внимание, что с учетом деструктивного содержания глобальной экономики оправдание террористическими группировками террористической тактики действий в глазах соответствующего (и вполне «созревшего» для этого) социума – не такая уж сложная задача. Ведь главные негативные результаты ущербности глобальной экономики «оседают» в социальном сегменте мирового общества, приходящемся на т. н. периферию. Народы, населяющие периферию, в силу возросших коммуникативных возможностей не только осознают свою катастрофическую отсталость, но и готовы к восприятию оценок, касающихся причин такого положения и предлагаемых выходов из него.

В связи с этим было бы уместным сказать, что обращение к фундаментализму и оживление традиционализма в целом не следует упрощенно связывать с пресловутым неприятием западных стандартов и ценностей. Во-первых, действительно, глобализационные процессы, происходящие в мировом обществе, все более рельефно обозначают малопривлекательные для принятия к внедрению тенденции в западном обществе. Чего стоит оценка Р. Дарендорфом перспектив воцарения «мира без опоры», «безродного» общества и т. п. или предположения К. Хареонвонгзаки о тоталитарном контроле личной жизни. Последний, в частности, указывает, что уже в ближайшие годы в большинстве промышленно развитых стран будут отслеживаться и анализироваться передвижения каждого гражданина. Человеческое тело будет все больше и больше использоваться для электронной идентификации личности посредством снятия биометрических данных, исследования радужной оболочки глаз, создания фонда ДНК, снятия электронных отпечатков пальцев. К 2013 г. электронные данные будут собираться уже о трех четвертях населения Земли. Вся информация о личности будет закодирована и введена в электронную систему. Любой, кто получит доступ к этой системе, будет знать все о человеке – о его образе жизни, передвижении, круге друзей, вероисповедании, покупательских привычках, участии в политической жизни и т. д. Спутники и другие средства наблюдения будут использоваться для тотального контроля над поведением граждан. Новое общество будет принципиально иным, нежели нынешнее, и оно поставит людей перед необходимостью адаптироваться к непрерывно меняющимся условиям жизни (62, с. 45). Оценивая подобные перспективы, трудно упрекать кого-то вообще в стремлении к традиционализму. Во-вторых, это своего рода проявление настороженности, защитная реакция, проявляемая в ответ на негативные процессы, происходящие в глобальной экономике, совершенно обоснованно воспринимаемые в «третьем» мире как не сулящие сколько-нибудь заметных перспектив улучшения их социально-экономического положения. И это – мягко говоря.

Чтобы в этом убедиться, обратимся к анализам специалистов в области геоэкономики.

Представляющие развитой Север страны – члены ОЭСР (менее десятой части населения Земли) ориентируются на доход в 30 тыс. долл. на душу населения в год, в то время как жизненный уровень 85% населения планеты не достигает 3 тыс. долл. в год. Специализированные агентства ООН расчитали, что богатство 20% наиболее обеспеченной части мирового населения в 30 раз превосходило имущество 20% наиболее бедных землян в 1960 году. К концу же ХХ века это соотношение дошло до критического – 78:1 (107, с. 22). В 1999 году состояние 475 миллиардеров превосходило доход половины мирового населения (85). Доля развивающихся стран в мировой торговле составила в 1962 году 24,1% против 63,6% в индустриальных странах. В 1990 году соотношение было 20% против 71,9%. На страны ОЭСР (19% мирового населения) приходится 71% мировой торговли (112, с. 13, 14). Все это означает, что уровни дохода двух полярных, но примерно равных по численности групп населения действительно разнятся в десятки раз. Таким образом, отмечает А.И. Неклесса, «на планете помимо североатлантической витрины цивилизации (хотя местами и параллельно, на одних и тех же с ней территориях) соприсутствует некий ее темный двойник: «четвертый», зазеркальный мир, населенный