Тыхо-тыхо въ Сонгороди. Тыхо въ ему, якъ и дощыкъ сиче день и ничъ, якъ и снигъ трищыть пидъ ногою, тыхо й тоди якъ соловейко залывается писнею-коханнямъ по садахъ, по гаяхъ, по зеленыхъ дибровахъ
Тыхо-тыхо въ Сонгороди. Тыхо въ ему, якъ и дощыкъ сиче день и ничъ, якъ и снигъ трищыть пидъ ногою, тыхо й тоди. якъ соловейко залывается писнею-коханнямъ по садахъ, по гаяхъ, по зеленыхъ дибровахъ. А надто тыхо въ литній, робочый деш.. Тыхо на улыцяхъ зъ плетеными тынамы, тыхо на головній ву- лыци зъ неодминною полицыею, управою и будышмжъ про ареш- тантивъ, тыхо коло крамныць на базари,—скризь тыхо. Выйдешъ па головну вулыцю, що гинъ на трое тягнется зъ одного кинця листа до другого, подывышся праворучъ—тыхо. пусто и никого нема: глянешъ ливоручъ—тынъ, дереза и никого нема; куды не глянешъ—тыхо, пусто, тилькы витеръ тыхенько шелестыть та грается лыстямъ. Де-колы пройде закутаный въ сирый балахонъ ѵрядныкъ зъ лошямъ позаду, зягене горобцивъ, що купалыся въ мьякому, гарячому пороси на шляху, проплентается жыдъ на биди, пробижыть якый-небудь Сирко зъ репъяхамы въ хвости, скакаючьі на трёхъ ногахъ и ховаючы голову по затинкахъ, выткйе голову о I. робу свыня, важко зитхне, хрюкне и зновъ заховается; и знову все стыхне. знову засне, тилькы налякани горобци позлитають зъ тынивъ на горячый порохъ та витрець тыхенько шепочется зъ лыстямы.
Край миста на гори, на самому выгони, стоить маленька, ста- ренька хатынка. Биля пей на иодвирьи все пошарпане, поруйно- ване,—клуня обидрана, хливець безъ покривли похылывся. тынъ ледве держытся и сама вопа тежъ похылылась, покрывылась, об- лѵпылась "и якось сумно дывытся маленышмы виконцямы па го- родъ. Спытайте кого хочете въ Сонгороди, чыя то хата, и кожный вамъ скаже, що то—хата Илька Чубатого, хочъ и молодого, але першого злодія на цилый Сонгородъ,—злодія, котрого самъ батько одцурався, а добри люде десятою вулыцею обмынають, зъ котрымъ мають дило тилькы его прыятели, таки жъ якъ и виігь злодіи: Андрій Голубъ, Марко Чумарченко, дочка Марка. Мотря, де-килькы голодрабцивъ и весь той людъ, що не мае въ души Бога й не боится ни тучи, ни грому. Кожный вамъ скаже, що Илько вже сыдивъ въ губерніи въ тюрми, що мало, якъ два разы на тыждень сыдыть випъ на этапи, що сходъ збирается его выслаты «на поселения», та Илько на се не вважае: у ночи грабуе— палыть, а въ день або сныть, або гуляе.
Сонце стоить на пивдни. Тыхо на вулыци. Далеко видніется циле мисто таке невелычке, що скорище бъ можна назвать его велыкымъ селомъ. Шыроко розляглося воно соломьяпымы покрив- ліімьг, зелеными садкамы, далекымы лугамы. Тилькы по середыни вьется стежка зъ зализныхъ покрывль—то крамныци та казенни бѵдынкы.
Схылывся Илько на тынъ и замеръ,—ни думокъ, ни бажань, навить дыхання не почувавъ винъ въ соби, тилькы чувъ, якъ сонце грило-пекло въ спыну, якъ розлывало якись линощи по тили и байдужисть до всего. Байдуже дывывся винъ, якъ пид- пявся выхоръ, закрутывъ соломою, розигнавъ горобцивъ, попхнувъ до тыну якусь курку, що розипьяла хвоста, мовъ віяло; байдуже слухавъ, якъ хтось десь за тородомъ гукавъ: «Явдо-о-о-хо!.. Яв- дохб-о-б!!...» Тилькы якъ сонце сховалось за хмару й на вулыци нотемнишало, подвився, зитхнувъ и пишовъ до хаты. ІІройшла жъ хмара, выглянуло сонце—Илько розлигся на шырокій прызьби и зновъ почѵвъ его на соби,, зновъ почувъ линощи й байдужисть.
Драстуй. Ильку!—вмыть почувъ винъ коло себе. Илько здригнувсь. росплющывъ очи й пидвився.
Т:о! злякала,—промовывъ винъ, зновъ лягаючы й закы- дагочы рѵкы за голову.—Мотря.... думавъ, хто такый... Драстуй!
Не пизиавъ?—пидхопыла Мотря, якось нервово й швыдко зрываточы зъ головы хустку и прыглажуючы тремтячою рукою чорне, якъ сажа, волосся, що высмыкувалось на вси бокы.—Давно бачылысъ! якъ въ гороси, такъ и доси!
Ажъ здригнувся—позихаючы. промовывъ Илько.
Такъ злякала? Ха-ха-ха! Хиба й злодіи ѵміють лякаться? От’і.-то!
Илько здывовано подывывся на пей.
Чого дывышся? Не пизнавъ, може, ще й доси? Я—Мотря! Мотря. Мотря! Твоя полюбовныця... ха-ха-ха! Чудно, правда?... Ну й душно!... Та чого дывышся? Не бачивъ?Може поиилуешъ? Ха-ха-ха! А Андрій за це мене ще буде быть.. Винъ мене тилькы що зновъ бывъ.. Дывы, о... сынякъ вже набигъ... А ты поцилуй! Ты жъ тежъ полюбовныкъ, ха-ха-ха! Одынъ бье, а дрѵгый цилуе. Ось виітъ заразъ прыйде сюды, а я на злистъ ёмѵ прыбигла до тебе... Ты. може. дѵмаешъ, що я тобё люблю? Пхи! Я его люблю, а тебе ни!..
А вже-жъ выпыла! а то жъ якъ! Полюбовпыкьт пьюті., а иолюбовиыци то й пе можпа?! Ха-ха-ха! Дурпый ты!.. Ну. й душно! Чы й тоби душно?... Та! я й забула, тцо ты, якъ кавуіп , на сонци...
Мотрп махнула на себе хусткою, сила на прызьби и задумалась. Илько. пыльно слидкуючы за нею, проты воли задывывся на красу іи, що теперъ ще якось выразнище выявлялась на сирому тли стипм,—па ту красу, що не бье въ вичи, що на пер- іпый поглядъ ледве нрымитпа, а тилькы въ ней вдывывшыся, можна впыться и очамы, й серцемъ, всею истотою. То бѵла краса
.що выкохуется тилькы на Украини, аде не така, якъ малюють де-якы зъ нащыхъ пысьменныкивъ. Не було у ней ни «губокъ, якъ пупьянокъ, червоныхъ, якъ добре намысто», ни «пидбориддя, якъ горишокъ», ни «щокъ, якъ повная рожа», и сама вона не «вы- лыскувалась, якъ макивка на городи». Чорна, безъ блыску, тов- ста коса; невысокый, трохы выпнутый лобъ; нисъ тонкый, рив- ный, зъ жывымы низдрямы; свижи, наче дытячи губы, що якось мыло загыналысь на кинцяхъ; легка смага на матовыхъ, наче марморовыхъ щокахъ и велыки, надзвычайно велыки. зъ довгымы віямы, темно-сири очи, зъ котрыхъ, здавалось, дывлячысь, наче лывся якыйсь тыхый, мпякый, ласкавый свитъ,—то була й ус я краса ціеи дивчыпы.
Та-а-къ...—иротягнувъ Илько, не зводячы зъ ней очей и прыслухаючысь, якъ у грудяхъ у его щось то захолоне, то зом- ліе зъ одного погляду въ іи очи, въ той глыбокый, чаруючый ноглядъ.
Га?—мовъ прокынулась Мотря.—Що ты кажешъ?
Ничого... Чого ты така? Та й гарна жъ, ій-Богу!—пере- бывъ себе Илько.
Хиба гарна?—пидхопыла Мотря.—Дуже? Га? Ты бъ, правда, не вдарывь-бы, пожаливъ? Ха-ха-ха! Та куды тоби! Ще бъ я тебе набыла, якъ бы схотила. Ты тилькы жыдивъ и вміешъ быть. А здоровый!...
А ну, дай, зацидю,—побачышъ, чы вмію!
Ну-да «дай»! А крыкны на тебе—то й сховаешъ хвоста... Хиба ты посміешъ? Отъ Андрій... дывы... о!, о!., ось!—роз- стибнувшы кохточку, не соромлячысь, наче поспишаючы куды, показала вона чотыри круглыхъ сынякы.—Це такъ ухопывъ рукою!
Ого!—засміявся Илько,—а ну, нидожды..., та стій. я по- дывлюсь.
Этъ! одчепысь!—одипхнула вона его руку й закрылась.
Та за вищо жъ то?—роблено позихнувъ Илько,—може й ему руку одпыхала? За це стоить!
Стоить?—пиднялась Мотря и трохы одкынулась высокымъ тонкымъ станомъ назадъ,—стоить, говорышъ?
Та чого жъ? абы й видъ мене бѵла у тебе дытына, то й я бывъ бы, якъ бы одпыхала. Не задавайся!
Не задавайся?—дывлячысь пыльно на его, перепытала Мотря.
А то жъ! Звязалась и мовчы!
Мовчы?
А мовчы, бо й не те ще буде!
Буде?
Тю! та ты здурила!.. Та чого такъ дывышся на мене? Не бачыла?
Мотря всмихнулась, накынула хустку на голову и, роздыв- ляючысь на Илька, промовыла:
Бачыла.. пхи! такого добра!... Дывлюсь на тебе, що ты такый дурный и... гарный. Ха-ха-ха!
А хиба поганый? Гыдче й за Андрія бъ то?
За Андрія? О, ни, ни!.. Э якъ бы Андрій такый, якъ ты! Якъ бы Андріеви ци кучери, ци бровы, очи, однымъ словомъ. якъ бы винъ бувъ твоей красы! А все такы люблю Андрія. Не вирышъ?.. усмихаешся?
Ни. чого жъ, на здоровья...
А ну васъ къ чорту! Ты, краще, знаешъ що?—зразу зми- ныла вона тонъ,—заховай мене де-небудь. Ій Богу! А то винъ заразъ прыйде сюды и побачыть... Заховай, Ильку!..
Та хай бачыть, хиба це первына. чы що, що ты у мене?— знехотя пидвився Илько.—Куды жъ тебе заховать?—повивъ винъ очыма навкругы,—нема де... Хиба въ хати?
Ни, въ хати побачыть... Та й правда: хиба первына? Не треба!—махнула рукою Мотря и, щось надумавшы, побигла до воритъ.—Ще нема!—вернувшысь, промовыла вона,—а буде, заразъ буде! О, то-сатана! хытра тварюка!... А що винъ тобй говорить про меие?
Ничого не говорыть.
Якъ «ничого»! Щось же та говорыть?
Ничого. Мовчыть усе.
О! потаенный, чортъ! Кудытоби!! ІІлохый ты проты его... Винъ заразъ прыйде. Все одно дознався бъ, що я тутъ. Ну, та не хай бачыть! Дытыну вбье? Хай убывае... Клопитъ!.. Меньче мо- рокы!...
Та за вищо жъ винъ сегодня бывъ тебе?—позихнувъ Илько, зновъ сидаючы на прызьби.
За що?—перепытала Мотря, пыльно дывлячысь на его.— Сказать?.. За те, що бѵла у тебе вчора. за те, що задывляюсь на тебе, за те. що цилую и его, и тебе! За те, що одъ его бижѵ до тебе!
Илько всмихнувся.
Правда, гыдка я? Якъ сама послидня?.. Отъ-то! Нехай!..
Та чого винъ зъ тобою не одружытся?—поважно промо- вывь Илько.
Во я не хочу!
И до мене бъ тоди не ходыла бъ, и не бывъ бы. Чы ходыла бъ? Га?
Ну. то вже дулю зйивъ бы!—гордо блыснула очі.іма Мотря.—То вже чорта пухлого!
Хиба?.. Хм..., а мени здается, що ходыла бъ.
Ну, то побачылы-бъ!—кынула вона.
А якъ бы Андрія піймалы й засадылы въ тюрму?
То до тебе, думаешь, побигла-бъ?... А хиба не бигаю? Ха—ха—ха! Слухай, ты заховай мене, ій-Богу,—винъ убье мене... Заховай. голубе, заховай! Винъ заразъ прыйде...—и, оглядаючысь навкругы, Мотря нервово потягнула Илька за руку зъ прызьбы.
Та не вбье, одчепысь!... Заступлюсь.
Хто? ты?—пустывніы его руку, зареготала Мотря:—проты Андрія? Ой. Господы!
То бъ то не нодужаю?—всмихаючысь, потягся Илько и, выривнявшы могутный, ривный. высокий станъ, гляііувъ на себе зъ горы.—Не нодужаю? Я?
-- Та... подужаешъ, та що зъ того? Винъ тебе однымы сло- вамы... Та ни! ты й рукы не смитымешъ пиднять на его. Винъ тилькы подывытся на тебе, то ты й прысядешъ.
Я?—зновъ задоволепо всмихаючысь, повивъ Илько очыма видь чобитъ до грудей. - Я прысяду? Хиба буду пыжче вид ь его? А иодывысь!
Илько провивъ рукою по темныхъ. шовковы.ѵь вусахъ, пиднявъ гарну свою голову, трохы прыщурывъ чорни, оксамытни очи, выставывъ впередъ высоки, дужи груды и всмихнувся. Мотря знехотя подывылась. заразъ же одвериулась и буркнула:
Та тилькы й того, що гарный та здоровый!
А мало хиба?
Та...—и не договорыла.
А мало хиба? Га?—пахыляючысь до ней и, стыха обни- маючы, нрошопотивъ Илько.
Правда жъ, доводи? правда, не мало?—прыгортаючы и и щыльнище прытупляючысь, ледве чѵтно говорывъ винъ.
Доводи?—скынѵла вона очыма на его—доводи? Ой. ни, ни!..
А що жъ тоби?
Що?... що?... А хто его зна... Ой. /не тулы такъ—побачять.
Якый чортъ! теперъ и собакы на ѵлыци нема. А то хо- димъ у хату... Га?
Ни, ни, не треба. Такъ краще... Ты теперъ такый хороший... Стій, я подывлгось... Знаешъ, якъ я дывлюсь на тебе, мен и якось робытся... якось.., ну, якъ бы тоби сказать... весело. Прямо якось весело, якъ я дывлюсь на тебе!...
Илько мовчавъ и почувавъ, якъ молоде, гпучке іи тило тремтило пидъ его рукою, що лежала на стани, якъ тепло цёго тила переходыло на его; якъ зъ кожнымъ обіймомъ, зъ кожнымъ пог.іядомъ въ іи очи, що любовалы зъ его, серце его все бильшъ замирало и стукало до болю въ грудяхъ...
ІІидожды я тоби розправлю вуса... стій... отъ такъ... Ой. не тулы такъ,—и такъ душно. Ну тебе, я разъ-у-разъ тилькы роспаскужуюсь коло тебе... Нема того, щобъ тыхо та любо по- сыдить... Онъ якый вже! Пусты! Хочъ и гарный, а пусты... Чуешъ?... Ну, щожъ мовчышъ? Пусты!
И важко дыхагочн, розчервонившысь, схоиылась вона и стала коло Илька, котрый похмурывся и дывывсь кудысь на улыцю. «Чортова дивка,—подумалось ёму,—покы не дывышся на пей— лыпне: самъ почнешъ лыпнуть—одлыпа».
'Га й чудни вы бабы!—усмихаючыеь. вымовывъ винъ.
Чого такъ?—трохы здывувавшысь, спытала Мотря.
-- Та того: покы зъ вамы, якъ зъ собакою, поты й хороши, ставь за панибрата—собакою зробышся...
Хм... А ты женысь, то разъ-у-разъ хороши будуть,— тыхо кынула Мотря и вдумлыво нодывылась на его.
Илько ничого не видповивъ, тилькы подывывся на пей й одвернувся.
А справди, слухай, одружывся-бъ ты зо мною?—якось жваво запытала вона и заразъ же, посішшаючысь додала:—тилькы не думай, що я справди хочу,—я тилькы пытаю.
Про всякый, значытся случай?—усмихнѵвся Илько.
Та то... вже...
Чы оженывся-бъ я зъ тобою?—протягнувъ винъ и, пыльно ѵдѵмавшысь, подывывся на ней. И за сымъ поглядомъ, видь думкы самой про шлюбъ зъ нею, винъ почувъ, якъ чогось очи іи зро- былысь не такымы вже гарнымы, якъ груды, коса, стань, губы, ішсъ сталы зразу такымы знаёмымы, самымы звычайпымы. якъ весь вплывъ красы іи кудысь зныкъ и замисць его стала якась піяковисть и навить нудьга.
Хто его зна...—ніяково всмихнувся винъ и, удагочы зъ себе веселого, додавъ:—А хто жъ тоди злодійствувать буде? Вже жъ треба тоди покынуть гульню?
Такъ не оженывся-бъ?
Та на вищо тоби знать?
Ну, я хочу!... Не оженывся-бъ? Ну, говоры!
Комедія! Ну..., не оженывся-бъ... Та на вищо тоби вы- ходыть замижъ? Хиба такъ погано?Я такъ, хотила тилькы довидатысь,—сухо кынула Мотря и задумалась. Илько помовчавъ и тыхо лигъ на прызьби.
Тилькы ты не думай, що я набываюсь, або що!—стре- пенувшысь засміялась Мотря.—Може, не выйшла-бъ за тебе, якъ бы ты й хотивъ,—Я такъ тилькы... Стій, стій,—перебыла вона себе и стала прыслухатысь. Улыцею, выдко, наблыжався хтось, спиваючы.
Ій-Богу, Андрій!—зблидла Мотря и, нервово усмихну- лась.—О! хытрый чортъ! наче винъ такъ соби... Ну, и я заспи- ваю... Нехай! ІІхи!...
«Ой, не ходы, козаче, до мене,
Буде слава на тебе й на мене»...
взяла вона мнякымъ, грѵднымъ сопрано, и сумни згукы чуло роз- песлысь по кутку и обизвалысь мижъ высокымы вербамы горо- дивъ. Чоловичый голосъ заразъ же змовкъ и черезъ де-килька хвылынъ коло воритъ показався середнёго зросту парубокъ ро- кивъ трыдцяты, въ клитчатыхъ вузькыхъ, на выпускъ, пітаняхъ, въ такимъ же самимъ пиджаку, въ картузи, яки носять ляшкы-пры- кащыкы по экономыяхъ, и въ черевыкахъ на такыхъ рыпахъ, що ихъ було чуть ще тоди, якъ самого хазяина ихъ ще й въ вичи не вы даты.
Я-жъ казала, що Андрій!—прошепотила Мотря и, наче не прымичаючы его, весело й швыдко заговорыла до Илька, котрый пидвився й закрываючы очи видъ сонця, ласкаво й пры- витно всмихавсь до Андрія. А Андрій, знявшы картуза, выты- равъ червоненькою хусткою билый-би.іый, высокый лобъ, обведе- ный сызою смугою видъ картуза, восшшкувато, зъ шырокымы вы- лыцямы, лыце зъ червонымы плямамы тамъ, де у инчихъ бувае смага; протыравъ видъ пороху маленыш, сиреньки, зъ билымы віямы, очи. яки бувають у молодыхъ, билыхъ поросятъ; протыравъ руди, коротки, кудлати вуса,—и роблячы се все повагомъ. не поспишаючы, й соби весело-прывитно посмихався й наблы- жавсь до ныхъ.А! и Андрій сюды!—наче тилькы що нобачывшы его, повернулась Мотря и весело заговорыла до его:—А я оце йшла до титкы, та й зайшла, знаешъ, сюды...
Драстуй, Ильку,—перебывъ іи Андрій — гріешся все на сонечкѵ? Ахъ, ты жъ, лодарю! А въ вечери...
И не договорывъ: поривнявшысь зъ Мотрею, вмыть зупы- нывся, блыснувъ очима, замахнувся кулакомъ, и Мотря, скрык- нувшы, захыталась, закрылась рукамы и звалылась, якъ снипъ. Якъ дыкый звиръ накынувся винъ на ней и почавъ топтать іи ногамы, быть передкамы черевыкивъ у бокы, въ спыну, въ жы- витъ, шарпаючы за косы, зъ пиною на губахъ, зъ якымсь хры- нлымъ ревомъ прымовляючы:
А Мотря, закрывши щылыго рукамы лыце, зигнувшысь якось на бикъ, тилькы здригувалась, посовувалась пидъ ударамы и не плакала, не крычала, навить не застогнала й разу.
Та що ты, Апдрію! Тю! Та годи, здуривъ!—схаменувся стороішлый Илько.—Убьешь же! Годи!—и потягиувъ за руку.
Ильку!! не въ свое дило не мишайсь!—прохрыпивъ Апдрій, зупынывшысь и поверпувщысь до Илька.—Заступныкивъ не треба!
Розиатлана, зъ збытою на бикъ хусткою, зъ сы пимы губамы. зъ темно-червоною плямою на ливій щоци, зъ пыломъ и смиттнмъ. що поналыпалы на другій, розхристана, важко дыхаючы, пидня- лась Мотря и впылася очыма въ Илька.
Та убьешь!... Хыба жъ можна такъ? -одступывъ трохы Илько.
Не твое дило!!
Та про мене!—здвыгпувъ Илько плечыма, нахыляючы голову па бикъ и махнувшы рукою.—Вбьешъ, еамъ одвичать будешь...
Ха—ха—ха—ха! Заступывсь, заступывсь!—зареготала Мотря и. схопывшысь. пидбигла до Илька.—Такъ ось же тоби. тьфу! тьфу! тьфу у саму твою гарну морду! Тьфу па тебе! «Я заступлюсь!» каже. Ха—ха—ха! Ты?! Проты его?! У. паршывый. никчемный! Тьфу! Ось тоби, о, на!
Ну, ты...—одхыляючысь одъ іи дуль, муркнувъ Илько.— бо якъ дамъ...
Ха—ха—ха! Ты? дасы? А ну, спробуй, а ну, а нужъ, ну! Чого ты? На ще, на! Бый же! Тьфу на тебе! Тьфу у сами твои гарни очи!... У, паршывый!.. А ты, сатано руда, не носми- хайсь, не задавайсь! Ты думаешъ, я не знаю твоихъ думокъ? Знаю, знаю! Тилькы ты не задавайся. Я ёыу плюю въ морду и пиду до его и буду ходыть, на зло тоби буду ходыть. бо винъ—гарный, а ты—рудый! И ось вамъ обомъ прокляти, ось!—и тыкнувшы зъ ненавыстю дви дули, блыснула очыма, насунула хусткѵ й швыдко пишла зъ двору.
Скажена баба, ій-Богу!—ніяково всмихаючысь, промовывъ Илько, сидаючы на прызьбу. Андрій мовчкы всмихнувся, пиднявъ зъ земли соломынку и сивъ рядомъ. Навкругы писля га- ласу зробылось наче ще тыхище, тилькы десь далеко-далеко гав- калы собакы та витеръ злегка шелестпвъ соломою.
Пидешъ завтра на ярмарокъ?—помовчавшы трохы. спы- тавъ Илько.
Небезпреминно. А ты?—пидвивъ голову Андрій.
Та хто его зна...
Гайда вдвохъ!
Чого?
Поможешъ мени.
Та у тебе жъ Остапъ йе.
Та ну его къ бису—самого Остапа: винъ або сгіыть, або пье... Та й чортъ его зна, де его шукать. Гайда ты... Га?
Та хто его зна.., ій Богу..,—замнявся Илько.
«Та хто его зна»! А що жъ ты завтра робытымешъ? Колы жъ и заробыть, якъ не завтра? Та й «робота» жъ яка: пи- дійшовъ до того, кого покажу, роспытавсь, назвавсь родычемъ и пишовъ зъ нымъ въ пывпу... Хе—хе—хе! Робота! А въ кышени вже и йе десятка... Га? А ще розумный хлопецъ!
Та я розумію; чого-жъ?—образывшысь трохы. промовывъ Илько,—що-жъ тутъ не розумить? Звисно, можна заробыть. Але... не люблю я ходы—ы—ыть, та говоры—ы—ыть, та пиддурювать. По моему: побачывъ, взявъ та й герехтъ!... Або якъ що—въ морду, въ ухо...
А потимъ нобачылы; взялы—и въ тюрму. Такъ?
Ну!...
Отъ то то-жъ бо й йе, що «ну»! А тутъ. братъ, прый- шовъ, побалакавъ, зробывся родычемъ и йды въ пывну и не од- вичаешъ!
Та воно такъ,—згодывся Илько,—колы-жъ... Ну, а якъ винъ не повирыть и не захоче одійты одъ воза?
Ну, якъ такы не повирыть? Повирыть! Мурло дурне, зрадіе...
Ну-да, зрадіе... А якъ его зъ имъ балакать?
Прямо говоры, що знавъ его батька, брата, чы що... Прыплеты сюды свого дида, бабу...
Та хто его зна... Ни, ій-Богу, Андрію, я не можу. Що друге, знаешъ, я можу... Хыба жъ я колы одказувавъ? Чы
