февраля 1971 г. [А. В. Вампилов. «Свидания в предместье» («Старший сын»). Ленинградский театр драмы и комедии135. Режиссер Е. М. Падве. Художник Э. С. Кочергин]

2 февраля 1971 г. [А. В. Вампилов. «Свидания в предместье» («Старший сын»). Ленинградский театр драмы и комедии¹³⁵. Режиссер Е. М. Падве. Художник Э. С. Кочергин].

Во втором действии все пущено под откос, вместо внутренних напряжений — масса внешней активности. Вообще становится ясно, что у актера [И. Н. Тихоненко — Бусыгин] ничего нет за душой. Тут должно быть: прикоснулся и не оторваться, все более и более. В этом сюжете, в этой интриге — суть. Спектакль ушел от подлинности нашего быта. Вампиловская пьеса — это и есть настоящая бытовая драма, все завязано на быте¹³⁶. Падве этого не ощущает. Лучше других все-таки Мокеев (у него есть ощущение своего малого человеческого круга). В спектакле в начале еще как-то все шло, а в конце все разрушилось.

17 февраля 1971 г. [И. Э. Бабель. «Конармия». Ленинградский театр драмы и комедии. Инсценировка — Д. Добронравов, {149} М. Воронцов, В. Шалевич. Режиссер Я. С. Хамармер. Художник В. А. Клещевский].

Хор. Девушки и юноши в белых свитерах и темных брюках либо юбках. Поют Окуджаву: «Я все равно паду на той, на той единственной Гражданской». Мемориально-благоговейное. Пение записано на пленку — на сцене только подпевают. Так же в спектаклях театра им. Ленинского Комсомола «Вестсайдская история» и «Три мушкетера», в «Трехгрошовой опере» в Театре им. Ленсовета.

Вторая часть лучше. По рассказу Бабеля «Соль». Вагон. Очень по-бытовому конкретно. Сцена посадки. <…> Все по внешней линии. В конце расстреливают в упор бабу. Хамармер говорил: пробовал сделать так, что стреляют ей вдогонку, но ничего не получилось, зритель не верит. Но «не получилось» потому, что ничего внутри не найдено. Персонажи очень «сознательные», расстреливают спекулянта, врага. А нужно другое: поверили один раз, и их обманули. Зал аплодировал — сцене, а не смыслу.

В. И. Ляхов [начдив Гулевой] единственный по-настоящему освоил Бабеля. У других это только временами — например, рассказ Вытягайченко [О. Г. Посланчик]: искренность, убежденность, наивное, но удивительное по своей притягательности. Зал сразу его полюбил. Посмеивался, но очень любовно.

Ляхов — целостность героя. Если бы театр снял мелодраму, начал с Гулевого, шел больше внутрь… Хор дает фон, но существует отдельно. Значение обобщенности, легендарности рождается только у Ляхова. Конкретность, убежденность — всерьез. Не окраска речи, а суть. Смерть — на сосредоточенности.

23 февраля 1971 г. [А. Н. Арбузов. «Мой бедный Марат». Театр им. Ленсовета]¹³⁷.

[На этом спектакле] Лика [А. Б. Фрейндлих] не отмеряла две порции хлеба руками. Вообще все начало как-то жестче, чем обычно. Лика ушла в глубину. Сняла шубку. Стала устраиваться на тахте. Сняла шапку, укрылась шубкой. Достала из-под подушки какую-то бумажку, что-то ест. За сценой (слева) шум, кто-то идет, в темноте натыкаясь на какие-то вещи. Лика подняла голову, смотрит. Слезла за тахту, спряталась там. Марат [Д. И. Барков] вошел. Прошелся по авансцене. Она переползла…

Спектакль начался в 19.36. «30 марта 1942 года. На Фонтанке». Громоздкий тяжелый буфет. Большая широкая тахта. Укутанная чем попало Лика. Тихонько отворилась дверь. Марат. Увидел Лику. Молчание длилось долго. Марат зажег спичку. Сцена немного осветилась. Он обходит тахту. Лика выскочила, схватилась за хлеб под подушкой. На этом спектакле она не крикнула: «Нет!». Вообще был какой-то другой настрой спектакля, более резкие и активные отношения. Почему? 1) Что-то могло произойти после того, как Фрейндлих и Барков стали играть «Укрощение строптивой» (перенесли немного эти отношения в «Мой бедный Марат»). Как-то они стали резче, словно бы немного более «близкие» (по-хозяйски, а как еще с женой?!) — особенно он. 2) Вместо Л. Н. Дьячкова Леонидика играл А. Ф. Пустохин (видимо, какая-то срочная замена¹³⁸, что-то случилось). Раздражение, повышенная активность — может быть, чтобы нейтрализовать отсутствие Дьячкова, «переиграть» недостаточную активность связей.

Лика сидит на тахте. Она сняла шапку и спрятала ее в рукав. Достала черные варежки. Дышит в одну варежку, согревает. Надела. Потом то же с другой варежкой.

Марат: «Спалила, значит, мое детство»¹³⁹. Лика: «Теперь я Вас узнала… Вы меня простите». Она стоит на коленях на тахте.

{151} Интонация Лики: «Да!?!.. Тут уже ходили». Слишком сильное возражение («Да!?!» — этого нет у драматурга) — и недовольство тем, что Марат все-таки взял верх, и стеснение, потому реакция слишком активна. Пока Марат раздевается, Лика выбирает подушки. Выбрала одну, потом снова поменяла… Игра на диване. Сталкивают друг друга.

Лика ласкательно: «Марик» — делает жест, как будто гладит ребенка по голове.

«4 апреля». Старый матрасик, на нем Марат. Стопка дров (все, что осталось от буфета). Шестой час утра. Далекая стрельба. Где-то близко разорвалась фугаска. Фугаска еще ближе. Далекий разрыв фугаски.

«14 апреля». Дело к вечеру. Лика у стола. Высыпанные из деревянного ящика продукты [посылка]. Вошел Марат. <…>

Вошел Леонидик. Повалился на пол.

«21 апреля». Появился самодельный топчан (на нем Леонидик). На ящике Марат. За окном закат.

[На фоне реплик] далекий артиллерийский разрыв.

«4 мая». Солнечный светлый день. В комнате одна Лика. Марат. Неловкое молчание. Лика стирает какую-то мелочь. На скамейке таз. Подол ее коричневого платья завязан узлом. Марат входит. Марширует по сцене мимо Лики, сделал поворот «кругом», вернулся опять маршем к Лике, повернулся к ней, отдал честь и упал. Выслушивает Лику. Идет в глубину сцены, потом обратно. На повороте спрашивает о Леонидике <…> Лика уходит. Марат у вешалки. Обернулся на словах «Вот в этом ты не ошиблась» и пошел за ней, напевая «На палубу вышел, а палубы нет»¹⁴⁰ (как пьяный). Увидел, что Лика ушла, быстро пошел в свой угол. Открыл чемодан. Блокнот. Вырвал листочек. Лег. Пишет. Вопрос Леонидика. Марат оглядывается — будто что-то услыхал, но не может понять, откуда это доносится. Снова пишет. Закончил. Говорит с Леонидиком. Тот в глубине сцены к нам лицом. Марат обнимает его. Показал на записку и погрозил кулаком. Схватил чемодан и быстро-быстро пошел. Лика в дверях. Записка. Леонидик читает. Лика размашисто вытирает пол тряпкой. Остановилась. Поняла. Бежит за Маратом: «Ма а а рат!» {152} Вернулась. Села на тахту. Финальные слова первого действия — на огромном чувстве. Первое действие закончилось в20.36.

Второе действие «27 марта 1946». Та же комната — и не узнать ее. Лике 20 лет, самостоятельная. На тахте. Учебники, институтские записи. Вскочила с тахты, в волнении прошлась по комнате. Попробовала навести порядок. Звонок. Быстро вышла. Входит Леонидик.