В прокуратуру Октябрьского района я вполне успевал и поэтому не торопился. Всего-то и надо было отдать заместителю прокурора по следствию несколько дел для утверждения обвинительных заключений
жүктеу/скачать 0.51 Mb.
|
|
Совок-6 Глава 1 В прокуратуру Октябрьского района я вполне успевал и поэтому не торопился. Всего-то и надо было отдать заместителю прокурора по следствию несколько дел для утверждения обвинительных заключений. Или не утверждения, если в материалах этих самых дел он найдет какие-то огрехи. Сегодня я отлично выспался и, быть может, поэтому настроение у меня было по весеннему радостным. Благостному расположению духа способствовало еще и то, что сегодняшним утром мне, похоже наконец-то удалось избавиться от злобного и мстительного недруга Паши Пичкарёва. Думается мне, что на этот раз Данилин его не амнистирует. Да и начальник РОВД Дергачев тоже вряд ли простит Павлику свои вчерашние треволнения. Когда я отъезжал от здания ТОРГа, то что-то царапнуло мой глаз. С минуту я пытался понять, что именно. Потом еще раз посмотрел в боковое зеркало и понял причину беспокойства своего седалищного нерва. Сзади, на расстоянии метров пятидесяти за мной двигалась "Волга" неброского серого цвета. Эту машину я уже видел вчера утром, когда Нагаев вез меня домой после дежурства. Я и обратил-то на неё внимание только потому, что заметил, как она неестественно для ГАЗ-24 стремительно ускорилась на мигающий зелёный. Теперь она терпеливо ехала сзади, не высовываясь из-за разделяющих нас грузовика и ЕРАЗа. Обычным "Волгам" такая вчерашняя резвость не под силу. Раскочегариться до ста пятидесяти "двадцатьчетвёрка", конечно же, может. Но не настолько быстро. Так газануть могут только специально доработанные экземпляры. И я знал из своей прошлой жизни, где эти экземпляры дорабатывали. И для какого ведомства это делали, я тоже знал. Еще тогда я удивлялся, что "конюшня", дорабатывающая оперативные "Волги" для КГБ, находилась практически в открытом доступе. Во всяком случае я, будучи обычным милицейски лейтенантом, пусть и с трудом, но имел возможность поглазеть на роторный движок под капотом гэбэшного авто, стоявшего на стапеле. Еще тогда меня удивляло, что спецмашины доводили до ума не за семью замками. И не в секретном цеху, а на территории заводского учебного центра. Даже помню, что это был экспериментальный цех за номером девяносто. Как и полагается, в салоне моего эскорта сидели двое. И отвалились они тоже в соответствии с нормой. Квартала через три-четыре. Номер из четырёх цифр я записывать не стал. Теперь я его и так не забуду. Если он так и останется на бампере этой тачки, то я сильно удивлюсь. Надо будет аккуратно пробить этот номер через ГАИ. То, что эта цифро-буквенная комбинация там не числится, я был почти уверен. Н-да... Настроение не то, чтобы упало, но озабоченности это вновь открывшееся обстоятельство мне прибавило. Теперь надо будет почаще озираться, да и на обувь прохожих посматривать тоже придется повнимательнее. Сменной верхней одежды и париков у "семёрочников" хватает, а вот обувь они никогда или почти никогда не меняют. Просто не хватает на то времени. Теперь бы понять, кто заказчик у моих "ног". Маловероятно, что это московские генералы. Им проще меня спросить, а я им врать не буду. И они это понимают. Особенно после всего, что между нами было. Вероятнее всего, это инициатива местных "соседей". Теперь главное, чтобы они не просекли, что я расшифровал наружное наблюдение. Поменяют мне эти "ноги", а другие уже будут осторожнее и не подставятся. Да и заказчику ни к чему знать о моей квалификации и навыках контрнаблюдения. Это мне повезло, а так просечь грамотную наружку почти нереально. Еще бы знать, какой "хвост" мне приставили, длинный или короткий? Не меняя скорости и манеры вождения, я продолжил свой маршрут к Октябрьской прокуратуре. Выискивать в потоке, кому меня передали, я также не стал, чтобы не утратить в глазах "семерочников" статус лоха обыкновенного. Новый заместитель районного прокурора по следствию отсутствовал. Пользуясь профитом, я пошел к Злочевской. В кабинете она была не одна, вместе с ней чаевничала девица с двумя мелкими звездочками в петлицах. Наверное, такая же помощница прокурора, как и Нюрка. - Здравствуй, душа моя! – застенчиво улыбнулся я пассии своего донора, – Как же я рад, Нюра, что ты по-прежнему божественно хороша! Приятно глазу! - Корнеев, сволочь, я тебе тыщу раз уже говорила, что никакая я тебе не Нюра! – Баб своих ментовских можешь так называть, а меня не смей! – косо зыркнув на подружку, привычно возмутилась Злочевская. - Я по тебе тоже очень скучал! – согласно кивнул я на товарищеский выпад Нюрки, – Всю последнюю неделю спал урывками, только о тебе и думал! – обволакивая комплиментами бывшую подругу, я тем временем разглядывал ее приятельницу. По экстерьеру та уступала моей или не моей однокашнице. Но всё равно, чем-то она цепляла. То ли глубиной томных коровьих глаз, то ли грудью, размером не меньше четвертого. Скорее всего, все же глазами, а не сиськами. Во всяком случае, так мне хотелось бы думать. Видя мою заинтересованность и направление взгляда, незнакомая прокурорская мамзель мило покраснела и принялась поправлять прическу. - Чего заявился? – раздраженно прервала мое визуальное исследование Злочевская, – На тебя опять что ли дело возбудили? – похоже, что от мстительной Нюрки не укрылся мой чисто научный интерес к её коллеге. Я отвёл взгляд от наполненной тугой плотью запазухи явно бесхозной барышни. И всем телом повернулся к хозяйке кабинета. - Так сказал же уже, любимая, что ни есть, ни спать не могу! Только о тебе и думаю. Как бросила ты меня, так и жизни никакой не стало! – затянул я волынку, которая всегда нравится женщинам. Особенно, если рядом есть свидетели женского пола. - Это кто кого еще.. – возмутилась было Анна Романовна, но вовремя осеклась, покосившись на единственную зрительницу нашей почти семейной перепалки. – И вообще, Корнеев, раньше надо было думать! Не вел бы ты себя, как последний дурак, может и не бросила бы! – торжествующе заявила Нюра, глядя при этом почему-то не на меня, а на свою товарку по надзору за законностью. - Увы мне, душа моя! – покаянно склонил я голову и положил стопку уголовных дел на край ее стола, – Не оценил я судьбы подарка, упустил своё счастье, вот и мучаюсь теперь! Йэх... Всеми брошен, позабытый.. Ань, будь другом, передай пожалуйста вашему новому заму? – без перехода от лирической тональности, сдвинул я дела от края стола ближе к её чашке. Какое-то время Злочевская, закусив губу, сверлила меня своими выразительными ведьмачьими глазами. Потом резко выпустила носом воздух и покачала головой. - Вот ведь какой же ты скотина, Корнеев! – уже почти беззлобно вздохнула прокурорская помощница, – Я так и знала, что тебе что-то нужно! Сам передавай, я тебе не курьер! - Хотите, я передам? – вдруг робко молвилось сбоку, – Я всё равно к Виктору Васильевичу справки на подпись понесу, заодно и ваши дела отдам! – сисястая девица в прокурорском мундире оказалась намного добрее Нюрки. - Всё, Корнеев, вали отсюда! – безапелляционным тоном приказала мне Злочевская, придвигая принесённые мною дела ближе к себе, – Шоколадка с тебя! Большая! - Ну вот как можно её разлюбить?! – не очень широко развёл я в стороны руки, обращаясь как бы за сочувствием к грудастой девице, проявившей ко мне сочувствие. Я еще раз оглядел её стати и тяжело вздохнув, вышел из кабинета в коридор. До райотдела я доехал за десять минут. Старался не смотреть в зеркало заднего вида. Вычислять транспорт комитетовской "семерки" смысла не было. Достаточно уже того, что знаю о её работе за собой. Перед тем, как идти трудиться, решил зайти к Зуевой. Доложиться о прибытии, ну и разведать, что нового происходит в стенах РОВД. Если за мной пустили "ноги", то лучше быть в курсе всех новостей. - Держи! – Лидия Андреевна протянула мне две скрепленных стопки бумаг. – Одно дело простое, обычный грабёж, хоть и без лица, а со вторым придется поработать. Как головой, так и ногами. Сто восьмая и похоже, что потерпевший не выживет. Тяжких телесных я еще не расследовал, поэтому брать в свое производство сто восьмую мне не хотелось. Так я и проаргументировал начальнице попытку отказаться от проблемного материала. - Даже и не пытайся! – выставила перед собой ладони Зуева, – Сам виноват! Если бы ты утром Пичкарёва под танк не бросил, ему бы и отписали, а теперь отдувайся! Возразить мне было нечем. Сграбастав ненавистную макулатуру, я пошел к себе. Раздевшись, взялся за изучение принесенного. Грабеж и вправду, тревог не вызывал. А вот проникающее в область печени меня не порадовало. Закройщик из театральной мастерской областного драматического театра Ворожейкин Вячеслав Маркович, одна тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения, был найден на своем рабочем месте с ранением в правом боку. Судя по рапорту дежурного следователя, потерпевший находится в хирургии областной клинической больницы. Из того же рапорта следовало, что допросить Ворожейкина не представилось возможным из-за его бессознательного состояния. Дай бог ему здоровья, конечно, этому Ворожейкину, но, если бы подлый злодей не промахнулся, то об этой гнилой баранке голова болела бы у прокурорского следака. А не у меня. Н-да... Дверь в кабинет распахнулась и на пороге появилась Тонечка. На этот раз она не источала злобы в мою сторону. Напротив, девушка очень приветливо улыбалась. - Привет! Чего такой грустный? – с непривычным участием поинтересовалась она, – А Пичкарёву только что выговор объявили! – еще шире улыбнулась она, – И потом, через неделю, еще объявят! – добавила она с неубывающим оптимизмом. Похоже, что угнетающая верхушка Октябрьского РОВД всерьез взялась за пережевывание Павлика. Выговор, потом строгий. А после неполного служебного выведут на аттестацию и будь здоров Иван Петров! Выгонят товарища старшего лейтенанта в народное хозяйство. - Тебя Дергачев к себе вызывает! – Антонина согнала с лица улыбку, заменив ее сочувствием, – Ты быстрей иди, а то он и так сегодня злой с утра! Сунув бумаги в сейф, я поднялся из-за стола. Тонечка с торжественным лицом придвинулась ближе. - Сергей, а когда ты к моим родителям пойдёшь? – с возродившейся радостью на ангельском личике задала она мне странный вопрос. - А зачем мне к ним идти? – притормозил я в недоумении, – Антонина, ты чего?! - Ну как же, ты же жениться на мне хочешь! – сообщила мне, удивленно выкатив глаза, моя потенциальная невеста, – Сам же говорил, что ближе к лету! Ты же сказал, что, если я не буду против, то ближе к лету ты на мне женишься! Я не против, а до лета всего два месяца осталось. Надо же еще подготовиться! – последнюю фразу Тонечка произнесла с озабоченностью. Мне вспомнилось, что вчера я действительно что-то плёл на эту тему. Неужели Антонина всё мною сказанное восприняла всерьёз?! Вот засада! И Дергачев еще ждёт... - Антонина, брак, это дело такое.. – отстранился я на всякий случай от невесты, - Ты, Антонина, даже не представляешь, насколько это всё непросто! - Да ладно! – успокаивая меня, махнула Тонечка рукой, – Даже мама не против! – обрадовала она меня, – Я уже знаю, какое платье у меня на первый день будет! Ты, Серёжа, не переживай, я согласна! – она ласково, на правах будущей супружницы поощрительно погладила меня по щеке. - Приходи в субботу, мама стол приготовит, там все и обговорим! – заботливо поправила мне воротник на рубашке девушка, – Народу совсем немного будет, только самые близкие. После всего услышанного, происки гэбэшников и даже предстоящий разговор с Дергачевым показались мне праздной суетой на фоне грядущей катастрофы. Жениться на Тонечке я не хотел. Я ни на ком не хотел жениться. Категорически! - Душа моя, я так рад, что мама не против! – еще на полшага отодвинулся от своей будущей жены, – А ты ей сказала про моих детей? - Детей? – улыбка уже во второй раз слетела с разрумянившихся щек Антонины, – Каких еще детей?! – подозрительно сдвинула она бровки. - Ну как же! – изобразил я на лице умильную улыбку идиота, – Двое малюток. Мальчик и девочка. Они тебе понравятся! Я оживился, почувствовав, что своим нечаянным экспромтом, нащупал твердь в зыбучих матримониальных песках. В которых по собственной дурости и стараниями инициативной Антонины я чуть было не погряз безвозвратно. - Ты совсем, что ли! – взвизгнула Антонина и теперь уже она сама отступила от меня на шаг, – Какие еще мальчик и девочка? Откуда мальчик и девочка? - Хорошие мальчик и девочка! Близнецы! Коля и Валя, – поняв, что я на правильном пути, сворачивать с него я уже не собирался, – Они у моей тетки в Саратове пока воспитываются! – с нарастающей достоверностью продолжал загружать я Антонину, – Когда говоришь приходить? В субботу? Договаривая последние слова, по лицу невесты я уже видел, поход за ее рукой к родителям не состоится. Девушка топнула каблучком и развернувшись, выпорхнула в коридор. Похоже, что не видать мне в ближайшую субботу тещиного угощения. Закрыв кабинет на ключ, я устремился на райотдельскую Голгофу. Настроение снова поднялось на несколько пунктов. - Заходите, Василий Захарович вас ждет! – секретарша главного босса РОВД мне по-прежнему благоволила. - Здравия желаю, товарищ подполковник! Разрешите? – пройдя вовнутрь, застыл я у двери, изображая своё уважение. - Проходи, лейтенант! Садись! – Дергачев указал мне на ближний к себе стул за приставным столом, – Рассказывай, как служба? Что-то в происходящем было не так. Откуда у подполковника столько добродушия, если со слов Антонины он еще совсем недавно рвал и метал? Может быть, ввалив выговор Пичкареву, начальник разрядился и успокоился? Так это вряд ли! По себе знаю, такие вещи успокоения не дают. Чтобы вот так и до такой степени. - Всё нормально, Василий Захарович! Работаю! – с осторожным оптимизмом ответил я. - Ты, я слышал, не так давно к соседям ездил? – со значением глядя мне в глаза, спросил подполковник. - Так точно, ездил! – вспомнил я свой визит в областное Управление КГБ. - Спрашивать тебя не буду, зачем тебя туда вызывали, потому как не моё это дело, – Дергачев что-то задумчиво чертил на лежащем перед ним листке. - Я чего тебя позвал-то, – подпол опять замолчал на минуту, – Тут такое дело.. У тебя с телефонной связью проблем не было? Нормально телефон в кабинете работает? – он опять пристально посмотрел на меня. - Завтра техники придут телефонную линию на вашем этаже проверять. Оно бы и хорошо, но только заявку мы своим связистам не давали и в АТС тоже не обращались. Такие вот пироги, лейтенант, – хмыкнул Дергачев. Я молчал, ожидая продолжения. - Могу ошибаться, но не исключено, что эти два события могут быть связаны. Ты сам-то как считаешь? – без особой радости поинтересовался моим мнением начальник райотдела. - Вы, товарищ подполковник, имеете в виду мой вызов к комитетчикам и проверку телефонной связи? – не стал я изображать идиота, поскольку со мной говорили без дураков. - Имею. Именно это я имею в виду, – согласно кивнул головой Дергачев. – Мой тебе совет, Корнеев! Никаких крамольных разговоров по телефону и в кабинете не веди! И вообще, в ближайшее время постарайся жить спокойно и без приключений. Ты меня понял, лейтенант? То, что сейчас происходило в кабинете начальника РОВД я оценил. Потому что по факту лейтенантом я не был. По факту я был старше по званию сидящего напротив меня мужика. Мужика, как оказалось, совсем неплохого. Далеко не каждый начальник стал бы предупреждать починенного ему младшего офицера, что того взяли в разработку гэбэшники. Я, как никто другой, очень хорошо понимал, что поступок Дергачева стоит дорого. - Понял вас, Василий Захарович! От глупостей воздержусь и постараюсь не подставляться! Спасибо вам! К себе в кабинет я возвращался в глубокой задумчивости. Глава 2 До обеда и после, не разгибая спины, я трудился над находящимися в моем производстве делами. Время от времени с тоской и печалью поглядывая на угол стола, где лежала "баранка" по сто восьмой. Не дай бог, если потерпевший Ворожейкин загнется, так и не открыв своего рта. В любом случае не следует откладывать в долгий ящик визит в драматический театр, где подрезали закройщика цеха декораций. Решив, что храм Мельпомены навещу завтра, сегодня я занялся делами, сроки по которым уже начинали дымиться. В великой радости следственного отделения, его начальник из областного УВД к концу рабочего дня так и не вернулся. Личный состав, выждав контрольные пять минут, с чувством глубокого удовлетворения потянулся на выход. Не стал и я печалиться по поводу отсутствия Алексея Константиновича. Закрыв процессуальную макулатуру в железный ящик, я тоже поспешил к машине. Перед тем, как ехать домой, предстояло заскочить в универмаг, где когда-то директорствовала Соня. Меня там наверняка помнили и отказать в помощи не должны были. Злоупотребляя наличием милицейской ксивы и отсутствием на дорогах камер слежения, я добрался до места за двадцать минут. Золотое время, о пробках здесь еще даже и не догадываются. Пройдя через задний проход, я поднялся на административный этаж в кабинет товароведов. - Здравствуйте, девушки! – обратился я сразу к четырём женщинам, сидевшим за своими столами и что-то увлеченно обсуждавшим, – Что такого у вас здесь произошло, что вы так помолодели и похорошели? - О! Серёжа! – еще больше оживились "девушки" от сорока и далее в два плюса. – Привет! Ты как здесь? Соскучился или по работе? – затараторили они все сразу. - Соскучился! Так соскучился, что последнюю неделю аж кушать не могу! Разочаровывать дам постбальзаковского возраста не хотелось. По-хорошему, прежде чем обратиться к ним с просьбой, надо было бы с ними минут десять потрепаться и даже выпить чая. Но время было дорого и терять его я не стал. - Девчонки! – я специально своим волюнтаристским решением перевёл тётенек в статус своих сверстниц. И не прогадал. – Девчонки, от вас помощь нужна, как от женщин умных и которые со вкусом! Товароведческие дамы, все, как одна снова заулыбались и одарили меня благосклонными взглядами. - Племянница из Воронежского нечерноземья неожиданно приехала. Надо ее к репетитору через два часа вести, а она одета так, что смотришь на неё и аж кровь из глаз! Поможете? Женщины переглянулись. Должности у них были значимые, но не настолько, чтобы разбрасываться острым дефицитом направо и налево. Над ними высилась пирамида еще в несколько контролирующих и алчущих этажей. - Мне не надо чего-то особенного или импортного! – поспешил я успокоить государственных негоцианток, – Что-нибудь отечественное и более-менее приличное. - Что нужно, Серёжа? – спросила полноватая и молодящаяся Александра, по-моему Владимировна. – Какая одежда тебя интересует? Тебе ведь еще и обувь, наверное, нужна? Ну я имею в виду, девочке твоей. Какой у неё возраст? Размер? После разговора с Шевцовой, я был готов к подобного рода вопросам. Очень относительно. - Тринадцать лет, рост вот до сюда, – я показал ребром ладони на своей груди, – Сильно худая и да, обувь тоже нужна. Размера обуви не знаю! Женщины переглянулись. А потом посмотрели на меня. Как столяр смотрит на плотника. - Пошли со мной, Серёжа! – поднялась с вышитой подушечки Александра, кажется, Владимировна, – Посмотрим, что можно подобрать на твою племянницу. Девочки, если что, я на складе! Попрощавшись с оставшимися в кабинете перезрелыми девочками и выйдя за Александрой в коридор, я пристроился ей в кильватер. Туго обтянутый синим халатом. - Как ты, Серёжа? – сбавив шаг, поровнялась со мной женщина, – Ты ведь, я помню, переживал тогда сильно, – она участливо посмотрела на меня печальными глазами, – Отошел немного? Время, оно, хочешь, не хочешь, но всё же как-то лечит. Отец Софьи Львовны, царствие ей небесное, в Израиль, говорят, уехал? - Рак у него, вот и уехал! – хмуро пояснил я, – У нас рак не лечат, у нас от него поминают, а там таких больных вытаскивают. И лекарства там лучше, – тема для меня была неприятной, но обрывать разговор было нельзя, нужна была экипировка для Лизаветы. Спустившись в подвал, мы начали обходить закрома. Минут через сорок, расплатившись за ворох барахла и за две пары более или менее приличной обуви, я уже сидел в машине. Надо было торопиться домой. - Привет, как ты? Войдя в квартиру и свалив с себя гору перевязанных бечевкой бумажных свёртков, поприветствовал я пельменницу из Урюпинска. По-прежнему худую, но уже без хищно-голодного блеска в глазах. - Привет! – обойдя кучу, прислонилась к косяку Лиза, – У меня вещи высохли. Только сейчас я заметил, что она одета в свои обноски, которые, правда, уже не воняли. - Где моя куртка и ботинки? – девчонка смотрела на меня исподлобья. - Вот, в этой куче лежат! – пнул я разутой ногой свертки с бабьим обмундированием. – Я есть пошел, а ты тащи все это добро в спальню и быстро переодевайся! Двадцать минут тебе! Там только очков нет. Да они тебе пока и не нужны. С твоим-то нулевым номером.. - Все вопросы потом! – пресёк я желание Елизаветы открыть рот, – Двадцать минут и время пошло! Пройдя через ванную и помыв руки, я двинул на кухню и начал потрошить холодильник. Я еще не до конца доел тарелку борща, когда на кухне появилась обновленная версия сытой, но всё еще худой урюпчанки. Не Бриджит Бордо в вечернем платье на светском рауте, конечно. Но уже и не бродяжка в засаленном тряпье. Если бы не излишне аристократичная худоба, то Лизеттой можно было бы и в самом деле похваляться, как племянницей. Девица получилась на твёрдую четвёрку. С минусом. Килограммов в десять. Интересно, как у барышень в этом возрасте растут привесы? В режиме интенсивного откорма, разумеется. - Ну вот! – удовлетворённо отодвинул я тарелку, – Теперь хотя бы понятно, что фамилия твоя не Квакин и, что зовут тебя не Мишка. Видно, что девчонка. Не исключено, что года через три, когда вырастешь, превратишься в красивую барышню! Как ни старался, но с размерами я так и не угадал. Шерстяное платье висело на квартирантке, как на деревянных плечиках. Понятно, что там, где у нормальной девчонки должны были бы намечаться титьки и задница, у моей жилички присутствовала лишь анорексичная пустота. Меня опять накрыл приступ жалости к этому худому и бездомному существу. - Ты когда ела? Давно? Может, садись со мной и вместе порубаем? – кивнул я на стул. - Нее! – уверенно отказалась Лизавета, – Не хочу! Я уже и так весь день ем! – она вдруг смутилась и покраснела. - Что-то по тебе не заметно! – с сомнением окинул взглядом я её фигуру, – А то давай, время еще есть. Девица задумчиво посмотрела на уставленный тарелками и плошками стол, поразмыслила и всё же отказалась. - Ну тогда давай чаю попьём и будем одеваться, нам еще по городу с тобой предстоит колесить минут двадцать. А то и все полчаса. Я сыто потянулся, решив не утруждать себя проявлением светских манер. В конце концов я дома и передо мной сопливая девчонка, а не княжна Воронцова на рождественском балу. Хотя, конечно, это так себе отмазка.. Но ведь главное, это самому себе, да про самого себя всё правильно объяснить. А уж это я умею. - Куда ехать? – забеспокоилась беспризорница, назначенная мной единственной племянницей и только потому любимой. – Я никуда не поеду! – в глазах девчушки снова заметался страх. - Чего ты испугалась, я бы и без тебя съездил, да только нас с тобой двоих пригласили. Там, чтоб ты знала, добрая женщина будет и две её дочери. Постарше тебя года на три-четыре. Кстати, тебе лет-то сколько? - Пятнадцать, – буркнула всё еще хмурая пигалица, зыркая на меня с недоверием, – Два месяца назад исполнилось – добавила она, подумав. Я обескураженно вылупил на девчонку глаза. Потом понял, что надо мной потешаются и усмехнулся. - Ну не хочешь говорить и не надо, мне все равно без разницы, когда тебе на пенсию! – я оглядел так и стоявшую в проеме двери свою постоялицу, – И уясни на будущее, если я спрашиваю тебя о чем-то, будь любезна говорить правду. Я не ради любопытства интерес проявляю! Поняла меня? - Поняла! – с вызовом ответила строптивица, – Только я правду тебе сказала, мне десятого февраля пятнадцать исполнилось! – она оторвалась от косяка и пройдя к плите, ловко подпалила конфорку. По этой наработанной ловкости я понял, что в калориях в моё отсутствие, Лиза и впрямь, себе не отказывала Поставив на плиту чайник, великовозрастная мамзель уселась напротив меня. Теперь она сидела с прямой спиной и высоко держала свой острый подбородок. - Может, ты и фамилию свою назовешь? – ненавязчиво забросил я удочку, начиная разведопрос, – Я-то от тебя своих данных не скрываю! Или ты во всесоюзном розыске находишься за тройное убийство? Лизавета в первую секунду вроде бы хотела улыбнуться, но тут же передумала. - Ни в каком я не в розыске, – успокоила она меня, – Филатова моя фамилия! Она встала и сняла с плиты засвистевший чайник. Чаепитие у нас не затянулось. Минут через десять мы уже одевались в прихожей. Второй заход я сделал, когда мы уже сели в машину. Лиза, устроившись на пассажирском сиденье, незаметно, как ей казалось, осмотрела салон "шестёрки". - Лизавета, а где твои родители? – как бы между делом спросил я, выруливая со двора, – Они тебя не потеряли? А то мы с тобой по городу катаемся, а они места себе не находят, тебя ищут! - Нету у меня родителей, одна я! – Лиза отвернулась и уставилась в боковое стекло, – Мама полгода, как умерла, а отец, когда я еще совсем маленькая была, я его почти не помню, – так и не поворачивая головы сказала она. Дальше всю дорогу мы ехали молча. Рисковать я не хотел. До дома, куда нас пригласили, оставалось совсем ничего, а такого рода вопросы могли стать причиной рыданий. - В общем так! – начал я инструктаж, после того, как мы вышли из машины, – Хозяйку зовут Светланой Сергеевной, поняла? – дождавшись кивка, я продолжил. – Дочерей зовут Вика и Марина. Вика, это та, что старше. Светлана Сергеевна работает по торговле. Я ее попросил одежду тебе подобрать, так что ты особо не волнуйся и не дёргайся! – Лизетта сосредоточенно слушала, но перечить не пыталась. Уже хлеб. У квартирной двери мы оказались на две минуты позже назначенного времени. Открыла нам сама хозяйка. - Здравствуйте, проходите! А тебя ведь Лиза зовут? – сразу взялась за девочку Шевцова. - Ты, Сережа, иди в зал, там Вика с Мариной, а мы с Лизой пойдем делами займёмся! Потом все вместе чаю попьём! – обняв за плечи напрягшуюся урюпинскую племянницу, Светлана Сергеевна повела ее в свою комнату. А я, как и было велено, пошел в гостиную, из дверного проёма которой торчали две любопытные головы. - Привет, барышни! – поздоровался я с сёстрами, – Меня к вам отправили, сказали, что вы меня развлекать будете. Начинайте! – я уселся на диван и вытянул ноги. - А с кем это вы пришли? – вполголоса и очень заинтересованно полюбопытствовала Марина, – Что это за девчонка? – мои требования по поводу развлечений она пропустила мимо ушей. - Дочь моя. Елизаветой зовут! – уверенно ответил я ей, – Старшая. От первого брака. - Как дочь?! – округлила глаза, хоть и старшая, но более наивная Виктория. - Ну так! – неопределённо пожал я плечами, – Как обычно это бывает. Пестики, тычинки... - Он врёт! – театральным шепотом на ухо сестре разоблачила меня Марина. - Вы ведь пошутили? – старшая из сестёр хотела добиться от меня чистосердечного признания. – Вы не можете быть отцом этой девочки, вам же не больше двадцати пяти! – уже совсем уверенно припёрла она меня к стенке. - Двадцать три! – поправил я девушку, – Я своих годов не скрываю, но и лишних мне тоже не надо! – машинально поискав глазами пульт от телевизора, я вспомнил, что делаю это напрасно и вернулся к беседе. - Вы правы, Виктория, никакая это не сестра, это невеста моя. Будущая! – успокоил я родственниц, заметив, с каким живым интересом вспыхнули их глаза, – Подрастет еще немного, тогда мы с ней и окрутимся законным браком! Я всегда ненавидел ходить по магазинам со своими женщинами. И особенно, не любил ждать, когда они мерили и выбирали тряпки. Сейчас, ожидая Лизавету, я испытывал примерно те же чувства. Вот и развлекался, как мог. И похоже, сёстры мне верили. Я уже ждал новых вопросов, но тут из маминой из спальни вышли.. Нет, не одноногий и хромой. Оттуда вышли Светлана Сергеевна и моя племянница. Шевцова довольно улыбалась, Лиза огорченной тоже не выглядела. Скорее, она выглядела даже довольной. Быть может потому, что одета она была очень круто. Настоящие джинсы, коттоновый батник и поверх его всё такая же джинсовая жилетка. И все это великолепие не было разношерстным. Хоть и было немного на вырост. Все три одёжки были солидной фирмы "Вранглер". - Сергей, ты не волнуйся, это мой подарок! – Шевцова, видимо заметила и правильно оценила мою реакцию. Хотя и не угадала причину моих эмоций. - Светлана Сергеевна, у нас с Елизаветой деньги есть и мы готовы их тратить! – я не хотел быть обязанным Шевцовой настолько. – И нам вещей много надо! От самого нижнего и до самого-самого. - Всё, не спорь! Это подарок, а еще там я собрала вещи девчонок, – она кивнула на дочерей, – Вещи очень хорошие и не сильно ношенные, они у меня за последний год быстро вытянулись, – Тебе ведь понравилось то, что ты сейчас мерила? – посмотрела она на растерянную Лизавету. Золотой генофонд Урюпинска покраснел и нерешительно затряс головой, подтверждая, что ей все понравилось. - Ну и отлично, пойдемте на кухню пить чай! – Шевцова, не отпуская от себя Лизу, повела её в коридор. - Это правда, всё мне? – недоверчиво и уже в который раз пытала меня Элизабет по дороге домой, через каждые две минуты оглядываясь назад, где на сиденье находились две туго набитые сумки, – Столько вещей! И почти новые! Еще полтора часа назад на том же сиденье я видел испуганного и настороженного зверька. А теперь передо мной был полностью пришедший в себя подросток. Волшебная сила тряпок. Был бы сейчас пацан на месте несовершеннолетней Филатовой, такого эффекта бы не было. Потом, затащив подарки в квартиру, мы пошли праздновать халявный шопинг. Ужинать у Шевцовых мы отказались, а съеденных там под чай печенюшек, нам было мало. - Давай, рассказывай про себя всё! – глядя, как добивает третью котлету Лизавета, настоятельно попросил я, – Я тебе уже говорил, что интересуюсь я не из любопытства! И Лиза начала рассказывать. Размеренным тусклым голосом. Без слёз и рыданий. Примерно год назад её мать, будучи уже много лет вдовой, связала свою жизнь с хорошим человеком. Непьющим и некурящим. Проживающим в своем доме неподалёку от Загородного парка. Человека этого зовут Барсуков Виктор и лет ему сорок или около того. Удостоверившись в безупречной положительности Виктора, мать продала их с Лизой домик в пригороде и они переселились к Барсукову. Отчим был не злой и не обижал ни Лизу, ни ее мать. Единственным его условием было, чтобы кандидатка в его законные супруги не ленилась и содержала не только дом, но и огород в образцовом порядке. Он говорил, что это испытательный срок, что ему нужна уверенность в том, что мама хорошая хозяйка. Что она сможет управиться со всем зажиточным домовладением, – по-старушичьи вздохнула Елизавета, забыв про кусок пирога в руке, который она так и не надкусила. - Испытательный срок три месяца был, это мне мама говорила, – по неподвижному лицу девочки текли слезы, – Когда срок прошел, Барсуков стал часто ругаться и говорить, что мама ему не подходит, что она не справилась. А потом она заболела. Сначала в огороде под дождем простыла и воспаление легких у неё было. Это потом, уже в больнице сказали. И еще сказали, что, если бы сразу она в больницу обратилась, то смогли бы её спасти. - А почему она сразу в больницу не пошла? – утратив всякий аппетит, хмуро спросил я. - Он ругался сильно, что она не только хозяйка плохая, но и больная еще. И, что ему такая жена не нужна. Вот мама и надрывалась до последнего. А когда умерла, денег, которые от продажи дома были, нигде не нашли. Соседи мне потом сказали, что Барсуков не первый раз так делает. Уже много женщин так у него испытательный срок проходили и он всех их потом выгонял. И сейчас с ним женщина живёт. Тоже испытательный срок проходит. Я слушал девочку и у меня сжимались кулаки. Мне хотелось встретиться с дядей Витей Барсуковым. Очень хотелось! Глава 3 Сразу же после оперативки я поехал в драмтеатр. Зарулив с тыла во двор и пристроив машину между другими припаркованными авто, я вошел в невзрачную дверь храма культуры и искусства. Язык, как говорится, доведет и до Киева. Но мне так далеко идти не требовалось. Без особого труда, но после трёх указавших мне направление пальцев, я добрался до щвейной мастерской. Не мудрствуя лукаво, я принялся искать заведующего. Однако оказалось, что он все еще у начальника реквизитного цеха. Махнув рукой на прежний план, я отправился на свободную охоту в кулуары. - Здравствуйте, девушки! – ввалился я самую ближайшую от поворота дверь. В сравнительно просторном помещении с множеством люминесцентных ламп на потолке, сидели несколько женщин разного возрастного достоинства и возились они с белыми кружевами. Как я понял, они пришивали их к каким-то разноцветным пафосным одеждам эпохи Возрождения. Все пять белошвеек одновременно и без малейшего сожаления оторвались от своего занятия. - Здравствуйте, молодой человек! – ответила ближняя к двери женщина, опередив своих коллег. – Вы из кулька? Торопитесь, как всегда. Еще ничего не готово! Я недоуменно остановился. Потом понял, что был принят за кого-то другого и обижаться не стал. - Нет, уважаемая, я не из кулька, я из милиции, – как мог добродушнее улыбнулся я, – У вас тут вашего сотрудника совсем недавно в бок ножиком ткнули, так вот я как раз по этому поводу пришел! - Он живой? Не нашли еще, кто нашего Славушку убить хотел? – посыпались вопросы от других женщин. Видать уважают в коллективе закройщика Ворожейкина, коль Славушкой величают, сделал я в голове себе отметку. Потом заметив в двух шагах стул, придвинул его ближе и сел поудобнее. Больно уж не с руки делать записи стоя. - Пока не нашли, но ищем и обязательно найдём! – бодро заверил я подмастерьев сцены, – Я вот и пришел к вам за помощью, чтобы злодея найти. Скажите, что за человек этот Ворожейкин Вячеслав? С кем дружит? Или, может, он недавно ругался с кем-то? Женщины быстро переглянулись и мне захотелось здесь задержаться. Наверняка они знают то, что мне может пригодиться. - Слава ни с кем не ругался, он добрым был! То есть, он добрый! – быстро поправилась из дальнего угла самая молодая из присутствующих кружевниц. - Ни с кем и никогда он не ругался! – подтвердила та, что первой заговорила со мной, – Он вежливый и очень культурный молодой человек! Даже подумать невозможно, у кого рука на него могла подняться! Вам, товарищ, всё же лучше с Яковом Зиновьевичем поговорить, он вам больше рассказать сможет! Остальные четверо кружевниц, все, как одна, сразу же потянулись к своим отложенным махрам. Я понял, что каких-либо откровений я здесь не дождусь. Добром со мной разговаривать не хотят, а ломать психику сразу пяти бабам, да еще на их территории, абсолютная и бесперспективная глупость. Это примерно, как приставать с поцелуями к медведю. Толку и удовольствия от такой инициативы никакого, а вот неприятностей не оберёшься. Ладно, зайдем сюда позже. Или к себе в РОВД их на днях выдерну. В застенках, да поодиночке, они у меня соловьями запоют! - А что вы там про какой-то кулёк говорили? – уже выходя, вспомнил я самую первую, обращенную ко мне реплику, когда я только поздоровался. - Да это нам заказ от института культуры поручили. У них там тоже театр. Студенческий. А своей мастерской нет. Вот мы им реквизит и шьем время от времени, – пояснила мне всё та же словоохотливая тётка. Точно, в стародавние времена именно кульком и называли здешний институт культуры. Но так обзывали его не всегда и далеко не все. Вся мужская половина нашего универа, как впрочем и остальных образовательных учреждений города, данное культурное заведение называли по-другому. И гораздо короче. "ЦПХ" его называли в миру. Ибо почти на сто процентов там учились одни девки. Потому и прозывался данный очаг культурных знаний, не иначе, как "Центральное п#здохранилище". Может быть, еще и потому, что находился культурный институт в самом центре города. И стоит отметить, что по свободе и демократичности нравов, студентки ЦПХ, не то, что не уступали педагогичкам или даже медичкам, а и превосходили их на порядок. Вот ведь память! Чего бы доброго и умного подкинула, так нет же.. Н-да... Поблагодарив кружевниц за важные сведения, я попрощался с ними и вышел в коридор. Надо всё-таки начинать с Якова Зиновьевича. А уже потом от него, как от печки, плясать в сторону коллектива, но уже с уточняющими вопросами. Собираясь разворачиваться обратно в сторону двери с табличкой "Зав. швейной мастерской Липкин Я.З.", я услышал посконно-домотканную речь. Витиеватый мат доносился из-за угла. Был он громким и исполнялся на два голоса. Мужских. Поскольку никаких других зацепок в данном культурном заведении у меня не было и, мало того, их не предвиделось, я метнулся в сторону конфликта. Как голодная белая акула устремляется из морских глубин в сторону пляжа, почуяв критические дни купальщиц. Свернув за угол и сразу после десятка шагов, еще за один, я наткнулся на двух театральных деятелей. Которые брызжа слюной, доказывали друг другу, кто из них большая бездарность. - Граждане матерщинники! – вклинился я в то разумное, доброе и вечное, что только что сеяли в храме искусства эти Немирович и Данченко, – Это чего вы тут сто пятьдесят восьмую статью административного кодекса грубо нарушаете? На пятнадцать суток захотели? Так я прямо сейчас вам оформлю по полмесяца на брата! Я изо вех сил хмурил брови и изображал держиморду из глубины глубин внутренних органов социализма. Частично своего я уже добился, мужики притихли и начали озираться, видимо, собираясь ретироваться. Артист всегда душой раним и хлипок, но при этом, он, как правило, далеко не дурак. Даже не видя на мне милицейской формы, мою ментовскую сущность они моментально распознали. - А вы собственно, кто? – тем не менее, выставив вперёд ногу, попытался один из гамлетов взять меня на арапа, – Мы, между прочим, здесь сцену из новой пьесы репетируем! – лицедей, видимо, решил сходу засрать мозг тупому менту. Мне, то есть. - Я, собственно, следователь Корнеев! Не поленился я для дела и достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение. И даже предъявил его в развернутом виде вопрошающему, – А теперь вы, граждане хулиганы, в соответствии с законом, извольте предъявить свои документы, удостоверяющие ваши личности! – строго потребовал я. – Будем составлять протокол! А потом поедем под административный арест! - Позвольте, ну какие у нас могут быть документы?! – заблеял второй матерщинник, – Это же сценические костюмы! В них даже карманов нет! Вот посмотрите сами, товарищ Корнеев, они же зашиты! Мы же для примерки сюда и пришли! Граждане театральные дебоширы начали демонстрировать мне ущербность своих бутафорских армяков. Они уже вошли в образ и похоже сами верили, что я идиот, а они инженеры человеческих душ. Запросто способные манипулировать сознанием плебса. - Вы мне тут, граждане комедианты, ваньку-то не валяйте! – я тоже уже вошел в образ, – Отсутствие карманов, равно, как и репетиции пьес, не дают вам никакого права нарушать советские законы! – мне начинало и самому нравиться общение с профессиональными театралами в этих намоленные стенах, – Наша коммунистическая партия и советское государство для чего вас сюда поставили?!! – уже в полный голос, как с амвона гремел я, – Вас сюда, граждане, поставили культуру в массы нести! А вы? – я решительно рубанул рукой воздух, – Нет, граждане бузотеры! Теперь придется отвечать по всей строгости послевоенного времени! Протокол, арест, а потом и соответствующая бумага в Обком КПСС! Прямиком в отдел культуры! Оба артиста больших и малых театров, снова утратив апломб, стояли, вжав головы в плечи. Всё-таки нервический склад ума и слишком тонкая душевная организация у адептов этого ремесла. А я еще считал свою работу нервной! Н-да... - Товарищ, милиционер Корнеев, – робко влез в паузу один из распекаемых мною деятелей от культуры, – Вы нас пожалуйста простите и мы пойдём, а? - Как это "простите и мы пойдем"?! – взвился я в праведном служивом гневе, – Что значит "простите"?! Вы тут, извините, сначала х#ями друг друга кроете, а потом ножами в печенки, опять же, друг другу тычете! Нет, граждане мелкие хулиганы, простить, это значит понять! А на это я пойти не могу, я идейный комсомолец! Протокол, арест и бумага в обком! – старался я держать кирпичом своё должностное лицо. - Где тут у вас присесть можно? – начал я демонстративно озираться, шаря глазами по сумеркам коридора. – Кабинет директора далеко? Или кто тут у вас самый главный? Нецензурные гистрионы переглянулись и бескрайняя унылость потихоньку начала улетучиваться с их лиц. Посыл они распознали. - Ну зачем же отвлекать руководство! Николай Тимофеевич, а не пройти ли нам в твою гримёрку для разговора с товарищем Корнеевым? – с величайшим почтением, словно к первому лорду адмиралтейства Её Величества, обратился один из скоморохов к другому, – Она тут поближе моей будет, да и стульев у тебя на всех хватит! - Пожалуй вы правы, Василий Семёнович! – степенно согласился тот, – Только у меня там мм.., как бы это сказать, не убрано! – изобразил на излучающем добропорядочность лице смущение второй шпильман. - Но это же не страшно, так ведь, товарищ Корнеев? – заговорщицки подмигнул мне инициатор перемещения. - Ну не знаю.. – с сомнением продолжал я хмуриться, – Хорошо, пойдем! - я не мог не предоставить им шанса меня скоррумпировать. Николай Тимофеевич и Василий Семенович оживились, потом переглянулись и, указывая мне путь, заспешили вперед по сумеречные лабиринтам. Долго ли, коротко ли шли мы по замысловатым переходам, но артисты всё же привели меня в более светлый коридор. Открыв ключом дверь с безымянной табличкой под номером шестнадцать, Николай Тимофеевич распахнул её передо мной. - Проходите, товарищ Корнеев! – запустив меня в комнатёнку с обшарпанной мебелью, он кинулся собирать со стульев какие-то одежды, а с пола носки. – Простите, я запамятовал, как вас величают? – суетливо заглянул он мне в глаза. - Лейтенант Корнеев. Сергей Егорович, – солидно представился я и выбрав самый крепкий по виду стул, уселся, – Присаживайтесь, граждане! – я начал расстегивать свою походную папку с бланками. Василий Семёнович послушно сел за стол, а Николай Тимофеевич метнулся к столику, похожему на трельяж. Достав оттуда початую бутылку азербайджанского трёхзвездочного коньяка, он поставил её на стол. Следом появились три граненых стакана и блюдце с подсохшими дольками лимона. - Это что такое?! – я сощурился, – Вы, что, еще и употребляете в рабочее время?! Артисты растерянно замерли, не понимая происходящего. Судя по всему, я был должен вести себя по иному. - Это же существенно усугубляет ваш проступок граждане! – я сколько смог, нагнал на свою, и без того хмурую физиономию строгости. Окончательно сбитые с толку резонёры засуетились. Они наперебой начали объяснять мне, что это, во-первых, от всей души, а, во-вторых, совсем не то, что я подумал. Деятели культуры еще минут пять мололи всякую чушь, а я их не перебивал и не останавливал. Я тупо заполнял шапку бланка протокола осмотра. Просто потому, что он попался мне первым в папке. Наконец Николай Тимофеевич и Василий Семёнович выдохлись и обессиленно замолкли. Теперь начал говорить я. Я был лаконичен. Еще раз упрекнул их святотатстве, которое они своим сквернословием учинили в храме советской культуры. Для закрепления эффекта, я еще раз напомнил об отделе культуры Обкома КПСС. Но потом я помягчел лицом и начал задавать вопросы о порезанном закройщике. Почуяв мой живой интерес хоть к чему-то, кроме протокола и арестов, служители драмы немедленно захотели быть полезными. И ничуть не стесняясь, заявили, что готовы помогать органам следствия. Конкретно в этом случае, да и вообще на будущее. - Что за человек, этот закройщик Ворожейкин? – задал я прямой вопрос, посчитав, что все необходимые прелюдии для оперативного соития я выполнил сполна. - Пидарас! – коротко кивнув и преданно глядя мне в глаза, заявил Василий Семёнович. - Позвольте, а мне в швейной мастерской, сказали, что он добрейший и порядочнейший человек! – изумился я столь диаметрально разнящейся оценке Вячеслава Марковича труппой и швейной мастерской одного и того же театра. - Да нет, товарищ Корнеев! – коротко отмахнулся профессиональный театрал и мастер сцены, – Слава в хорошем смысле слова пидарас! – Василий Семёнович даже подбородком мотнул, выражая высочайшую степень положительности пидора Славуши. Теперь стало понятно, почему дамы с кружевным рукоделием так прозвали проткнутого закройщика. И почему не открыли мне его маленькую гомосячью тайну. Наверное и впрямь, хороший парень этот несчастный Ворожейкин. А то, что он по тихой грусти балуется под хвост, так это его личное пидорское дело. Поскольку жопу подставляет он свою личную, а не чужого дяди, стало быть и дело это его, сугубо суверенное. Но с другой стороны, по прошлому опыту я хорошо знал, что вот именно такое личное дело может запросто послужить мотивом для удара ножом в печень. Африканские страсти, пылающие в гомосячьей среде, это вам не скучные межполовые отношения. У них-то, у гомосеков, как раз всё серьёзнее и гораздо волнительней! - Чего уж там говорить, товарищ следователь Корнеев, – с таинственной печалью в голосе и поозиравшись на розетки, пододвинулся к моему уху Николай Тимофеевич, – Чего уж, если сам Белоцерковский Пётр Михайлович к этому склонность имеет! – он раболепно закатил глаза на засиженную мухами лампочку. - А кто у нас Пётр Михайлович Белоцерковский? – задал я логичный вопрос присутствующим культуристам. - Как кто?!! – отрепетированным дуэтом воскликнули Николай Тимофеевич и Василий Семёнович, явно не веря в то, что я не знаю столь основополагающей максимы. – Вы шутите, товарищ милиционер?! Белоцерковский Пётр Михайлович, это же главный режиссёр и художественный руководитель нашего театра! - Вона как! – хмыкнул я, – Так, что, и он тоже по этому делу специалист? – добродушно улыбнулся я обладателям возвышенных, но таких свободных нравов. - Ну да! – ответил мне артист Василий, а его коллега Николай просто кивнул, подтверждая некоторую пикантность ситуации. – Об этом в общем-то многие знают. И в городе, и даже за его пределами. В культурной среде, разумеется! В разговор, не выдержав, вклинился второй соратник по притворству за деньги. - Вот скажите, товарищ следователь, куда милиция смотрит? Ведь никакой защиты талантливым актерам от этих пидарасов! Лучшие роли – им! Ставки и звания, тоже в первую очередь им! – с надрывом вздохнул Николай Тимофеевич, – Вон, чтобы роль Яго получить, Васе Шишкарёву задницу подставлять пришлось! Йэх..! - обречено махнул рукой не признанный злыми пидарасами гений. Текущие дрязги творческих геев, не относящиеся к описанной мне сто восьмой, меня не интересовали и я вернул собеседников в актуальную для меня колею. - А скажите мне, товарищи артисты, – я впервые назвал присутствующих товарищами и они это оценили, – Петр Михайлович, он по какой специализации проходит? Он активный или пассивный герой-любовник? - Ну что вы, товарищ Корнеев! Он альфа-самец, разумеется! – с неподдельным уважением произнес артист Василий, – В том-то и беда! Он ведь мужской состав подбирает в труппу по своим критериям! Нет, в этом театре истинному таланту не пробиться! В Ярославскую драму уеду! Меня туда давно ведущим зовут! Я еще минут сорок позадавал вопросы, выясняя связи потерпевшего и отношение к нему коллег. Как из числа труппы, так и из технического состава. Кое что вырисовывалось, но ясности пока не было. Но зато теперь я имел примерное представление, кого и о чем мне следует спрашивать. Порвав на глазах растроганных артистов бланк протокола и сложив обрывки обратно в папку, я откланялся. Поскольку к Якову Зиновьевичу мне идти сегодня смысла не было, я направился на выход из этого высококультурного вертепа. Через час мне предстояло допрашивать потерпевшую по грабежу. Дежурный следователь слишком поверхностно её отработал. С театральной вахты я отзвонился в прокуратуру Злочевской, чтобы узнать о судьбе завезенных вчера ей обвинительных заключений. - Я к тебе секретаршей не нанималась! - с того конца линии зашипела Нюрка, - Откуда мне знать, подписали твои заключения или нет?! Приезжай сюда и сам спрашивай у Карякина, подписал он или нет! - Солнце моё, если честно, это я просто по тебе соскучился очень! И шоколадку тебе купил! Большую, как ты и велела! - начал я увещевать прокурорскую помощницу. Прокатиться впустую до прокуратуры мне никак не хотелось. - Ань, ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь, сходи пожалуйста, спроси? - я придал голосу чувственности столько, что сам почти поверил в своё любовное томление относительно Нюрки. - Чего ходить, я и так знаю, что подписал! - ехидно фыркнула стервозная мерзавка, - Приезжай, забирай, дела у меня на столе! И только попробуй, Корнеев, шоколадку не привези! Я закрыл трубку ладонью и непечатно выразился. Потом предупредил Нюрку, что выезжаю и направился к машине. Глава 4 В коридоре второго этажа Октябрьской прокуратуры я столкнулся с Нюркиной подружкой. Прокурорская лейтенантша шла мне навстречу со стопкой каких-то папок. Задел я её не сильно. И то только потому, что хотел побыстрее прошмыгнуть мимо прокурорского кабинета. Но и небольшого толчка хватило, чтобы вся её макулатура посыпалась на пол. Пришлось сначала здороваться, потом извиняться и уже после всего этого помогать собирать подшитые документы. Мельком глянув на них, я понял, что это отказные. - Давай, помогу! – решил я загладить свою косвенную вину в столкновении, – Куда нести? – вопросительно посмотрел на роскошную грудь прокурорской фемины. - Они все на отмену! Неси в мой кабинет! – покраснев, распорядилась девица. - Тогда вперед иди, я не знаю, где твой кабинет, – решил я оглядеть и анфас моей новой знакомой. И юбка, и китель у нюркиной подружки были не казенного покроя, а сшиты на заказ. Прижимая к себе стопу скрепленных суровыми нитками материалов, я с удовольствием рассматривал двигающуюся впереди задницу. - Ты вчера даже со мной познакомиться не захотела! – упрекнул я фигуристую спину прокурорши. Она резко обернулась, чтобы что-то ответить и поймала мой не совсем пуританский взор. Далее к ее кабинету мы шли плечом к плечу. Оставлять меня в своем тылу девица больше не решилась. Остановившись у двери с номером тридцать шесть, анькина подружка, пошерудив ключом, распахнула передо мной дверь. - Заноси! – разрешила она, – На стол клади! А я все еще стоял перед дверью и глазел на табличку, расположенную на стене. В животе образовался кусок льда. И сразу с футбольный мяч. На душе стало беспокойнее. Черные буквы на желтом фоне бесстрастно извещали, что данное помещение является рабочим местом помощника прокурора Копыловой Н.С. Мне еще больше захотелось познакомиться с приятной во всех отношениях барышней. - Ты так и не сказала своего имени! – упрекнул я ту, на которую я только что отбатрачил в качестве носильщика. - Наташа! – представилась девушка, – А что ты Сергей, я давно знаю! – улыбнулась она. – Спасибо, что помог! - Помогать гражданам, а уж, тем более, таким красивым барышням, это долг каждого работника милиции! – с достоинством склонил я голову и увидел на лежащем поверх стопы материале фамилию его исполнителя. Там черным по белому был указан оперуполномоченный ОУР старший лейтенант Гриненко. Похоже, у моего товарища и почти друга серьезные проблемы. Пока прокурорша Наташа, реагируя на дежурный солдатский комлимент краснела, я не теряя времени, начал листать отказной. - Эй, ты чего?! – возмутилась девушка, – Ты зачем в документы лезешь? - Да ладно! – бросил я отказной назад, – Я же не под юбку тебе лезу! Что я, отказных что ли не видел! Прокурорша сгребла стопку материалов и переложила их на подоконник. - Слушай, Наталья Сигизмундовна, а чего это я раньше тебя не видел? Девушка ты заметная, как так получилось? Ты, что, не в нашем универе училась? - В нашем. Мы с тобой вместе на одном потоке учились, просто ты Аней тогда был увлечен, – мягко улыбнулась барышня. – И заметной я только года два, как стала, – теперь она уже улыбнулась смущенно. - А вы, чего, все эти отказные отменять будете? – небрежно кивнул я на подоконник. - Не только отменять, мы их исполнителей привлекать будем к ответственности! – важно заявила прокурорша Копылова, – Новый областной прокурор на прошлой неделе поручил подобрать самые вопиющие случаи. Понятно. В наших палестинах начинается охота на ведьм. И крайними в ней будут опера. Ничего в этом мире не меняется. Кажется недолго осталось Стасу милицейскую лямку тянуть. Уволят – ладно, но запросто и закрыть могут. В назидание и для красочной иллюстрации. От областного прокурора своему Генералному шефу. Смотрите, мол, какой я честный, принципиальный и за социалистическую законность радеющий. Сами же суки, на своих партийно-номенклатурных активах соловьями заливаетесь, что кривая преступности неуклонно стремится к нулю. И тех же оперов, не мытьём, так катаньем, заставляете нужный процент выдавать. Используя все, какие только есть рычаги. От очередных званий до ущемления с жильём. Вот и топчут опера бесперспективные к раскрытию «баранки», удерживая показатели на заданном уровне. Лишь бы процент раскрываемости был на одну палку больше, чем за предыдущий отчетный период. Вот и задрали планку до семидесяти двух процентов раскрываемости. А попробуй, раскрой столько висяков! Любой мент знает, что это нереально. И областной прокурор это тоже знает. Но для карьеры ему нужно пяток ментов посадить. Тем более, пока он еще новый и сам не погряз. Через год с него самого уже спросят. Всё бы ничего, но в этой камарилье мальчиком для битья назначат Стаса. И хорошо, если его просто выпрут со службы. Но, судя по речам этой милой девочки, моего товарища и даже почти друга, могут запросто отправить в Нижний Тагил. Надо как-то Гриненко выручать. Но как? - Наталья свет Сигизмундовна, а скажи мне пожалуйста, это ведь у тебя папа доктором в нашей увэдэшной поликлинике работает? – включил я дурака. - Нет, – покачала породистой головой мадеумазель Копылова, – Мой папа работает в другом месте! Но тоже с людьми, – она бесхитростно улыбнулась, не выдав отца. - И пожалуйста, Сергей, не называй меня Сигизмундовной, я Сергеевна! – И Аню ты тоже зря Нюркой зовешь, она обижается! Она, между прочим, к тебе очень хорошо относится! – после этих слов Сигизмундовна-Сергеевна почему-то вздохнула. А Гриненко надо спасать! Даже в «красных» хатах следственного изолятора нормальному человеку тягостно и грустно. Стас правильный мент. Не заслужил он оздоровительной путевки на южное побережье моря Лаптевых. - Наташ, ты пошутила, когда сказала, что наш универ заканчивала? – начал я пришивать вологодские кружева к солдатским сатиновым трусам, – Вот что хочешь со мной делай, но ни за что в это не поверю! Не мог я такую красотку не разглядеть! – я напрягся и выдал взглядом в ее сторону избыток смущенного восхищения. - Нет! – покачала головой прокурорша, – Мы с тобой на одном потоке учились, пока ты в армию не ушел, – Просто вы тогда с Аней были в отношениях и ты никого вокруг не замечал. - Это ж надо, каким я тогда был идиотом! – после посещения драматического театра я чувствовал в себе силы и картинно взялся за голову, – Где были мои глаза! И ты тоже хороша! Могла бы на пять минут подойти поближе и хоть один раз улыбнуться! Разве пошел бы я тогда в эту долбанную армию?! Да я бы мешок тебе на голову надел и украл бы! Барышня заливисто рассмеялась, а я состроил разобиженное лицо. - Ну вот почему, душа моя Наташа, всю жизнь надо мной красивые девки смеются?! – выказывая крайнюю степень печали, поинтересовался я у Копыловой. Знаешь, как это обидно! Тугая плоть под строгой прокурорской сермягой задорно подрагивала от веселого смеха. А я с нарастающей тоской размышлял о том, что рано или поздно пирамида моих страстей с лучшей половиной человечества обрушится. И руины моих отношений с привечающими меня дамами, раздавят меня без малейшего сострадания. Без учета моего искреннего почитания и любви к женскому сословию. Однако, на подоконнике в данный момент лежит левый отказняк. Из которого вот эта милая девочка всего за несколько дней и недрогнувшей рукой, сваяет железные основания для уголовного преследования моего друга. Стаса нужно спасать! - Чай будешь? – с робкой надеждой посмотрела на меня Наталья Совсем Не Сигизмундовна. – У меня эклеры есть! Я сладкое очень люблю. Поэтому и толстая такая, – прокурорша непритворно вздохнула. - Да какя же ты толстая?! – возмущенно изумился я, – Ты не толстая, ты справная! Глядя на тебя, душа моя, я все время изо всех сил сдерживаюсь! Потому что руки так и тянутся к тебе! – пришлось опять печально вздохнуть, выказывая тем самым девушке свою грусть и потаённые чувства. - Так ты будешь чай или нет? – всё еще веселясь, спросилась Наталья. - А я, что, похож на адиёта?! – состроил я обиженную мину, – Это я только с виду придурковатым выгляжу, а так я парень хоть куда! Умён чрезвычайно и собой, как видишь, хорош! Я скоморошничал, а помощница прокурора шустро раскладывала на столе провизию. Эклеры, бутерброды с колбасой и сыром, и даже плошку с мёдом. Какая же она умница! Запасливая и любящая погурманить, умница. С такой не пропадешь! Даже в самые лихие и голодные времена у неё всегда окажется котлета за пазухой. А котлета, она завсегда лучше камня. Даже в самые сытые годы. - Располагайся! – к моему удовлетворению, мадемуазель Копылова не сказала «Присаживайся». Дважды просить я себя не заставил. Двинув посетительский стул ближе к столу, я взял в руки чашку с дымящимся чаем и, не притворяясь стеснительным, потянулся за бутербродом. - Скажи, – замялась хозяйка кабинета, – А ты в это воскресенье сильно занят? – Копылова слегка покраснела. - Ну это смотря чем ты меня соблазнять будешь! – понимая, что на обед в райотделькую столовую я безнадежно опаздываю, с бутербродами я не миндальничал,. – Если прошлогоднюю картошку надо из погреба доставать, то, пожалуй, сильно занят! А вот, если в кино, да еще на последний ряд пригласишь, то в это воскресенье я самый свободный на земле человек! Прокурорша Наташа опять, развеселившись, покраснела, а я задумался, не покажусь ли я ей чересчур бестактным, если съем предпоследний бутерброд из двух оставшихся. - Нет, в кино, да еще на последний ряд я тебя приглашать не стану! – заверила меня прокурорша, – Я тебя в гости пригласить хочу! Придёшь? - Это все от количества еды зависит! – я все же решился и подхватил с тарелки приглянувшийся бутер, – Опять же. Ты ведь меня рядом с собой посадишь? – дождавшись удивленного кивка, я продолжил, – Значит, я смогу погладить тебя по коленке! У тебя очень красивые коленки! Я когда вчера их увидел, то сразу понял, что надо соглашаться на твоё предложение. - На какое предложение? – полностью деморализованная и растерянная барышня уставилась на меня своими воловьими глазами. - Ну как же, душа моя, ты ведь только что меня к себе в гости пригласила! – теперь уже я изобразил удивление, – Или я что-то не так понял? – посмотрел я с разочарованием на всё еще веселящуюся прокуроршу. - Да ну тебя! – на две секунды застыв с открытым ртом, мадемуазель Копылова махнула рукой. – С тобой невозможно серьёзно разговаривать! Интересно, как ты умудряешься следователем работать?! Наталья Сергеевна веселилась и кушала эклер, держа его, как купчиха, двумя пальчиками. А я размышлял тем временем, пришло время склонять ее к совершению должностного преступления или пока еще рано. - А что за праздник будет нынешним воскресеньем? – стряхнув с пальцев крошки, спросил я ту, что года через три-четыре станет несбыточной мечтой живописцев, которым не дают покоя лавры Ренуара и Рубенса. - Да ничего особенного! – отмахнулась мечта поэта или каприз художника. - И всё же? – испытывая состояние относительной сытости, проявил я таки настойчивость. - Ну, день рождения у меня будет! – поняв, что правды я всё равно добьюсь, ответила прокурорша. - И который годик нам минул? – продолжил я пытать потенциальную именинницу, исходя исключительно из утилитарных соображений. - А разве женщин прилично спрашивать о возрасте?! – заюлила вчерашняя пионерка. - Душа моя, ты пока еще в тех годах, когда на эту тему можно не заморачиваться? – мягко, но уверенно сообщил я Наталье Сергеевне чистую правду, – Тебе даже кокетничать на эту тему нет никакой нужды! И потом, ты не забывай, я же милиционер и тайн от меня, как и от доктора, быть не может. Даже у женщин! - Двадцать два! – поверила мне помощница прокурора, – Я в школу в шесть лет пошла. Придешь? - Ну, если рядом с собой посадишь, то приду! – сдался я, поглядывая на подоконник. - Я подумаю! – благосклонно подарила мне надежду хозяйка кабинета и я встал. Мне еще надо было посетить подругу моего донора. Удавка, из переплетённых женских пальчиков на моей шее, уже начинала натирать кожу. - Нюра, это я! Здравствуй, Нюра! – зайдя в кабинет Злочевской, я сразу же протянул ей купленную по дороге из театра шоколадку. - Гад ты, Корнеев! – выхватила у меня из рук плитку Злочевская, – Я же тебя сто раз уже просила! - Видишь ли, алмаз души моей, в далекой юности мне нагадала цыганка, что счастье мне составит лишь одна женщина на всей планете, Злочевская затихла и напряглась, – Уж не знаю, наврала она мне или нет, но имя той счастливицы именно Нюрка! - на зазнобу своего донора я смотрел без тени улыбки, – Ладно, где дела? Анна Романовна встала и, достав из сейфа стопку уголовных дел, положила её на стол. Потом так же молча прошла на свое место и села на стул. Подхватив дела, я шагнул к двери. - Стой! – окликнула меня Анька, – Не верю я тебе! Корнеев, ты ведь сейчас опять соврал? - Эх, Нюра, Нюра! – остановился я на пороге, – Ну откуда в тебе столько недоверия ко мне и злобы! Пожалуй, права ты, ничего у нас с тобой не получится, слишком разные мы! – не дожидаясь реакции, которая не была предсказуемой, я быстро шагнул за дверь. Пусть теперь попробует предъявить мне претензии за грядущие именины! А Стаса надо вытаскивать! В райотделе я уже был через пятнадцать минут. Не заходя к себе, я заглянул к начальнице. - Что нового на производстве Лида? – полюбопытствовал я, принимая из рук подруги чашку с кофе. – Как обстановка? Нормализуется? - Всё веселишься? – скептически хмыкнула Лидия Андреевна, – Зря! Завтра заслушиание будет по сто восьмой! Я понять не могу, времени прошло с гулькин нос, а из города уже заслушивать едут! Как-то всё через одно место! - Ты как всегда права, любимая, у пидарасов всё через жопу! Глава 5 Надо было побыстрее переговорить с Гриненко. Скорее всего он еще даже и не подозревает, насколько плохи его дела. Не заходя к себе, я пошел на третий этаж, где квартировало отделение уголовного розыска. В отличие от всех других служб райотдела, дверь в крыло ОУР постоянно была закрыта на замок. Поскольку не всегда можно было засунуть в камеру доставленного для отработки персонажа. Зачастую камеры либо забиты, либо дежурный встаёт в позу и начинает требовать документальные основания для помещения гражданина в чулан. Его-то, то есть, дежурного, понять как раз можно. Любой проверяющий из городского или, не дай бог, областного УВД за незаконное помещение гражданина и содержание его в камере, способен обеспечить дежурному строгий выговор. А то и неполное служебное соответствие занимаемой должности. Если выговор уже есть. Вот и сидели, и стояли вдоль стен коридора ОУР всякого рода граждане, привлёкшие к себе внимание оперов. А, чтобы они не свалили из неприветливого заведения, дверь постоянно была на замке. Как граница. Погромыхав кулаком, а потом уже и ногой по многострадальной двери, я наконец-то привлек к себе внимание. - По голове себе постучи! – раздался из-за преграды знакомый голос, – Что за народ! Ни стыда, ни воспитания, – в приоткрывшемся проёме показался Гусаров, – Аааа! Серёга! – опер отодвинулся, пропуская меня, – А чего не позвонил? Я бы тебя встретил. Ты к кому? - Стас на месте? – я перешагнул порог, – Мне Гриненко нужен. Срочно! - Он на территорию пошел, – и приглушив голос, добавил, – Встреча у него с человеком. Через час вернется. Встреча с человеком, это значит, что опер выдвинулся на контакт со своим «шуриком». Агентом, то есть. И контакт этот либо плановый для рапорта, либо внеплановый для конкретного дела. - Как появится, пусть сразу ко мне идёт! – развернулся я на выход, – Ты только не забудь! Это не мне, это ему надо. В своём кабинете я разложил пасьянс из находящихся в моём производстве дел. Самое проблемное положил перед собой и начал листать. Хотя, чего там листать! Почти пустые корки. Эту книгу для суда придется написать мне. От самого начала и до самого конца. А сейчас мне нужен был рапорт дежурного следака, в котором должен быть указан телефон хирургического отделения, в котором исцелялся поранетый закройщик. Как бы ни была продырявлена печень, но терпила уже должен был открыть глаза. Или, наоборот, зажмурить их на постоянку. Рапорт был. Но не было в нем телефона. Ну и засранец же этот Саша Цепляев! Следаком работает дольше меня раз в пять, а инфантильного мудака всё еще из себя не выдавил. Эх, не я его начальник! Он бы, сука, у меня на собственных трусах повесился бы. Прямо в туалете РОВД. Поплакал бы сначала, а потом вздернулся бы. Ну да ладно, мы и чужой косяк обратим в свою пользу. Мне надо было реализовать небольшую домашнюю заготовку. А для этого нужен дыл повод свалить из РОВД. Передвигаться под присмотром я был не против. Но «хвост» в самом скором времени мне будет мешать. И вот уже второй день я ломал голову, как его скинуть. Не по-махновски, а чтобы заказчик сам его снял. Просто втупую нажаловаться Севостьянову был не вариант. Потому что он Севастьянов, а не Андропов. Местные наверняка как-то обставились. Пусть и с минимальными, но всё же мотивированными основаниями для моей наружки. Потому, влобовую против них переть не стоит. Не тот это случай, чтобы называть его пожарным. Юрий Арнольдович Амбус был, да собственно и по сей день остаётся, умнейшим человеком. Хоть и состоит на учете в психо-неврологическом диспансере с диагнозом «шизофрения». Все время, пока я тащил лямку в Советском РОВД, у нас с ним шли боевые действия. Без стрельбы, без мордобоя и даже без криков. Еще несколько лет назад Юрий Арнольдович был респектабельным и уважаемым человеком. Кандидатом наук и деканом какого-то факультета в Железнодорожном институте. Потом по какой-то причине от него ушла молодая жена, которую он пригрел, вытащив из студенческой общаги. И взрослый мужик сломался пошибче прыщавого юнца. Скорее всего, что-то из недоброго с его недюжинным умищем было и раньше. Быть может и юная супружница свалила не совсем безосновательно. Но окончательно умом Арнольдыч тронулся именно после того, как неблагодарная профурсетка вильнула хвостом. И как-то так получилось, что после развода Амбус оказался в комнатушке коммуналки. Так-то хер бы и на самого Амбуса, и на ту коммуналку. Но вся беда была в том, что располагалась эта многонаселенная квартира на территории моего участка. Скатившись в результате полученного диагноза по крутой карьерной лестнице до ответственной должности лаборанта, Амбус своей жизненной энергии не утратил. Весь свой интеллект и нерастраченные душевные силы он обратил на борьбу с организованной преступностью и со своими соседями. Я уважаю чужие слабости и многое могу понять. Но когда на меня изо всех инстанций по нисходящей стали скатываться жалобы Юрия Арнольдовича, я загрустил. Потом закончились цветочки и стали поспевать ягодки. В виде сообщений об уже случившихся и даже только готовящихся преступлениях. Теперь отписываться малой кровью стало гораздо труднее. Московские и областные начальники уже не удовлетворялись справкой из ПНД о том, что гр-н Амбус Ю.А. состоит на учете с диагнозом «шизофрения» и, что его обращения носят болезненный характер. Юрий Арнольдович по-профессорски был неглуп и эпистолярным жанром владел в совершенстве. Его повествования были убедительны и на незнакомых с его судьбой чиновников производили неизгладимое впечатление. Крайним во всей этой печальной ситуации разумеется был участковый инспектор Корнеев. То есть, я. Но в этой истории были и плюсы. Их было немного. Всего два. И узнал я о них от Вовы Нагаева совсем недавно. Между его горестными стенаниями о том, что ему приходится трудиться за себя и за того парня. За меня, то есть. Никого на мой участок не поставили и Вова отдувался за двоих. Он-то мне и поведал между делом, что Амбус совсем озверел и готовится к реваншу. Чтобы отомстить не только подлому прелюбодею, укравшему его любовь, но и проклятой системе, сломавшей его жизнь при помощи карательной психиатрии. В приватной беседе с коммунальной соседкой Юрия Арнольдовича, Нагаев вызнал, что свое охотничье ружьё , которое еще при мне числилось, как утерянное на охоте, Амбус на самом деле не утратил. Напротив, он его обпилил с обоих концов и прячет в своей комнате. Того, что бог накажет разлучника, ученый не скрывал и прежде. Вдобавок, ситуацию еще обострило его увольнение из лаборантов. Как бы цинично это не выглядело, но в сложившихся взаимоотношениях с «соседями» я решил воспользоваться душевным расстройством писучего профессора. Спустившись к старшине и выпросив у него картонную коробку обувного размера, я пошел с ней в столовую. Закупаясь на синенькую пятёрку всевозможными кексами, сочнями и заварными, я рассуждал вслух о коварстве женщин и о знакомом ученом, который от оного коварства пострадал. Поднявшись на свой этаж, я зашел к Зуевой и наделив её толикой закупленного, известил, что еду к потерпевшему в больничку. От выпечки Лида не отказалась, но на меня посмотрела подозрительно. Вернее, сначала на коробку, потом на меня. Видимо подумала, что я не в больничку намылился с таким изобилием. Но укорять меня она не посмела. Прижимая коробку к себе и озираясь, будто бы я её украл, дошел до машины. Не переставая воровато оглядываться, я открыв переднюю пассажирскую дверь, бережно пристроил свой багаж на пол «шестерки». Подождав, пока прогреется двигатель, двинулся в Советский район. В этот раз на шпионский антураж я не поскупился. Минут двадцать я колесил по соседнему кварталу, топорно проверяясь на предмет слежки. И только после этого поехал к дому, в котором проживал Юрий Арнольдович. Оставив машину за три дома, я снова начал заметать следы и озираться. До подъезда Амбуса я шел окольными путями. В дверь квартиры я, как и было указано на прилепленной у звонка бумажке, позвонил ровно три раза. Это был сигнал, что пришли к Юрию Арнольдовичу. Мне долго не открывали дверь и я уже начал расстраиваться, что зря потратил время на этот перфоманс. Я хотел уже поставить картонку на ближайшую ступеньку, как дверь отворилась. На пороге стояла соседка Амбуса. Молодая женщина-декретница была хорошо мне знакома. Это на них с мужем Юрий Арнольдович и херачил добрую половину своих облыжных доносов. - Здравствуйте, дома он! – мстительно сдала своего соседа-пасквилянта дамочка. – Точно дома! Только сейчас на кухне кашу себе варил. Не откроет он вам! - Откроет! – громко, чтобы слышал сосед, возразил я, – У меня для Юрия Арнольдовича известия есть важные! Анонс сработал. После третьего удара костяшками пальцев в филёнку, защелкали оба замка и в приоткрытой двери показалось полголовы душевнобольного. - Здравствуйте, профессор! – насколько смог, добродушно улыбнулся я Амбусу, – Я к вам и вот по какому делу! Ответной улыбки я не дождался и понял, что лаборанты Железнодорожного института Булгакова на читают. Обернувшись и удостоверившись, что утратившая ко мне интерес соседка удаляется к своей двери, я заговорщицки прошептал, что имею что сказать про его неверную Земфиру. Которая, на самом деле, как я помню, была Людой. Глаза Амбуса оживились и он открыл дверь шире. - Проходите, товарищ участковый! – Выглянув в коридор и покрутив головой по сторонам, Юрий Арнольдович закрыл дверь и тщательно замкнул оба замка. - Я слушаю вас, молодой человек! Что там такого могло случиться у этой распутной женщины? – бывший декан по-прежнему стоял у двери и к большому круглому столу, вокруг которого стояли стулья, приглашать меня, кажется, не собирался. - Юрий Арнольдович, может, вы мне присесть предложите? – притворился я уставшим, – Весь день на ногах! Не дожидаясь реакции на свои слова, я торопливо прошел к столу и поставив на него свою коробку, уселся на стул. - Вы бы тоже присели, а то неудобно как-то! – обратился я к стоявшему у двери Амбусу и подозрительно меня рассматривающему. – Разговор про вашу жену и её нового супруга будет. И это не на одну минуту! Упоминание о сопернике оживило профессионального жалобщика и по совместительству шизофреника. Он подошел к столу и сел напротив меня. - Хотите? – я открыл коробку и выбрав себе эклер, с удовольствием надкусил его. – Угощайтесь, Юрий Арнольдович! - от души предложил я ему, указав на картонку. - Спасибо! – с достоинством отказался отставной лаборант, – Я сладкого не ем, да и времени у меня совсем нет, – вежливо намекнул мне Амбус и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу, – Вы что-то говорили про Людмилу? Что с ней? - Да, точно! Про Людмилу! – я без уверенности пригляделся к еще одному эклеру, но всё же решил воздержаться, – У вашей Людмилы как раз всё в полном порядке. Как и у ее нового мужа. Это ведь они вас в дурдом тогда определили. Чтобы квартиру у вас оттяпать и беспредельному распутству в ней предаваться, – глаза пасквилянта после последних моих слов недобро сузились. - Её новый сожитель, как и я в МВД служит, – понизив голос, сообщил я Амбусу циничную неправду, – Потому-то они вас, здорового и разумного человека, в психушку и определили так запросто. Да вы не бойтесь, печенюшки свежие! – я всё-таки соблазнился и достал из коробки еще один эклер. К моему удивлению, Юрий Арнольдович отринул свои подозрения и последовал моему примеру, начав поглощать пирожные. Я даже забеспокоился, что он раньше времени сожрёт весь реквизит. - А вам-то, позвольте, до всего этого какое дело? – прошамкал он набитым ртом, – Зачем вы мне все это рассказали? - А не люблю я этих развратников! – с абсолютной и подкупающей искренностью сообщил я кандидату наук о своем отношении к аморальщине и прелюбодеянию, – Это раз! Но главное в другом! Они в самое ближайшее время за вами придут, Юрий Арнольдович! – снова понизил я голос. – И это два! - Я вам не верю! – было видно, что Амбус колеблется, – Вы на их стороне! Вы милиционер и значит, тоже на их стороне! – пытался мыслить логически рекордсмен по количеству жалоб, отправленных куда только можно. - А мне всё равно, верите вы мне или нет! – хмыкнул я и поднялся со стула. Дело было сделано. - Ладно, Юрий Арнольдович, прощайте! – прикрыл я крышкой коробку, чтобы впавший в волнение железнодорожный ученый не смолотил в задумчивости все оставшиеся плюшки. Моё эфемерное, но уж хоть какое-то алиби. - И таки да! – повернулся я к нему с завершающей фразой, – Придут они к вам в самое ближайшее время! Возможно, в течение этого часа. Такие вот комнаты, обвел я взглядом обшарпанные стены, они, знаете ли на улице не валяются! Вас, значит, до конца ваших дней в дурильник, а жилплощадь себе. Из квартиры я вышел без помощи провожатых. Не раз и не два довелось мне здесь побывать в бытность мою участковым. К машине я уже шел с высоко поднятой головой и по самой прямой траектории. Как человек, избавившийся от опасного или драгоценного груза. Суслика я нигде вокруг не видел, но точно знал, что он был где-то рядом. Может быть, вон тот мужик с костылём, сидящий на лавке у соседнего подъезда. Или вот эта баба, медленно идущая по дорожке вдоль дома. Одно я знал точно. Как только я уеду, кто-то из комитетовских разведчиков или вызванный на место заказчик, пойдут делать установку. Лишь бы только Амбус не остыл в своем праведном гневе. С чувством выполненного долга я забрался на водительское сиденье и включил двигатель. В больничку, независимо от моих факультативных занятий с психбольными, ехать таки надо. А здесь, если что и сложится, то без огласки не останется. Нагаев, во всяком случае, уж точно будет в курсе и таить от меня он ничего не станет. До областной клинической больницы я добрался быстро. Потому что уже не плутал, да и время было не пиковое. В хирургию к Ворожейкину меня пустили, предварительно выдав на плечи белый халат. Вячеслав лежал на левом боку, уставившись на пустую соседнюю кровать грустными и полными боли глазами. Было видно, что он переживает. Отпущенных доктором пятнадцати минут мне должно было хватить. - Здравствуй, Ворожейкин! – я уселся как раз напротив его взгляда. – Как чувствуешь себя, Вячеслав? – поинтересовался я, пытаясь разглядеть в глазах потерпевшего что-нибудь еще, кроме испуга. – Я следователь по твоему делу. Корнеев Сергей Егорович. - Здравствуйте! – слишком уж слабо и тихо ответил мне закройщик. - Мне допросить тебя надо, Вячеслав! – бодро начал я процессуальные действия, – Допросить и признать потерпевшим. Ты готов поговорить со мной? - Готов! – опять очень тихо, словно он соборуется, ответил нетрадиционный модельер. Шапка протокола допроса у меня уже была заполнена заранее, поэтому я сразу приступил к делу. - Рассказывай, Вячеслав Маркович, как все произошло? - наклонился я ближе к Ворожейкину, – Ты видел, кто тебя ножом в печенку ткнул? - Нет, не видел, – без каких-либо эмоций на лице, ответил закройщик, – Там всегда света мало и меня сзади ударили. Сознание я сразу потерял, товарищ милиционер! Никакой активности в помощи органам следствия Славушка даже и не пытался проявить. Я решил слегка поменять тактику. Со слов театралов я знал, что лежащий передо мной тряпочных дел мастер ни разу не герой. Значит, надо его пугануть. Но в меру. Чтобы, не дай бог, не окочурился в моём присутствии от приступа душевного волнения. - Вячеслав, ты ведь не дурак, профессия-то у тебя умственная! – выдал я лестный комплимент мастеру швальных услуг. – А раз не дурак, значит, должен понимать, что в печень просто так ножом не бьют. В печень бьют, когда непременно убить хотят! Ты ведь это понимаешь? – я поднял на баловника – закройщика глаза и меня передернуло. Из глаз Ворожейкина текли крупные и совсем не скупые слёзы. С левого глаза горестные капли сразу же и без помех падали на подушку. А вытекающие из правого, сначала накапливались у переносицы. - Вячеслав, ты соберись! – начал я мобилизовывать волю мастера иглы и ножниц, – Поговорим, а потом уж поплачешь! Нам злодея надо найти обязательно, иначе он придет сюда и тебя добьёт! Ты это понимаешь? - Понимааааю! – совсем раскис любитель мужских ласк Ворожейкин. - Скажи мне Вячеслав, ты знаешь, кто тебя хотел убить? - Знааааю… Глава 6 Я подался вперед. А Ворожейкин, меж тем разрыдался. Больше всего я сейчас боялся, что кто-то из медперсонала заглянет в палату и тогда меня точно отсюда выгонят. - Вячеслав! Эй! Ты чего? – я очень осторожно потряс его за плечо, – Швы разойдутся! Успокойся! Я хотел было дать закройщику легкого леща для лучшего восприятия и осознания текущего момента, но одумался, и сдержался. Не дай бог, кто увидит, стыда потом не оберешься! После очередных оправданий в прокуратуре. Через минуту-другую истерика стала стихать. Недорезанный пидарас Ворожейкин все еще всхлипывал и вздрагивал своим упитанным телом, однако в глазах его уже затеплился разум. - Кто это был, Вячеслав? – выдохнул я, в волнении нависая над лежащим вбок воронкой неформала. – Кто тебя ножиком пырнул? Говори уже! - Откуда мне знать?! – с раздраженной плаксивостью огрызнулся ранбольной, – Я же сказал вам, что темно там было и ударили меня практически сзади! - Бл#дь! – не выдержал я, – Ворожейкин, ты же только что внятно сказал, что знаешь! Чего ты, сука, мне тут голову глумишь! - Я не глумлю! Вы спросили, знаю ли я, кто хотел меня убить, я вам и ответил! А видеть, я не видел! – в общем-то, вполне логично заявил мне нетрадиционный закройщик, – Меня многие хотят убить! – опять начал дурковать он, нагнетая трагизма, но заметив мой нехороший взгляд, быстро перестал кокетничать, – Женька Сладков это! Флейтист из нашего театрального оркестра! Грязный, похотливый подонок! Выдавая гневно-презрительную тираду в адрес пока еще неизвестного мне подонка Сладкова, закройщик Ворожейкин сильно озлобился. Всё остальное время, предоставленное мне доктором, я потратил на выяснение, кто такой есть этот подонок и по совместительству флейтист, Женька Сладков. Сначала я, в силу креативности своего мышления, принял специализацию театрального музыканта Сладкова за нечто иное. Но вскоре понял, что гражданин Сладков Евгений Родионович, как слышится, так и пишется. В том смысле, что он действительно был флейтистом. Превысив отпущенные врачом минуты втрое, я, время от времени продолжал повергать Вячеслава в ужас. Запугивая, тем, что его могут добить и на больничной койке. А попутно под эту сурдинку вытягивал из него информацию, которую при других обстоятельствах он бы никому и никогда не выдал. Я даже сумел заставить его подписать свои откровения о специфических нравах, царящих в театре драмы. Теперь, с имеющимся в моих руках компроматом, я мог многое. Тем более, что компромат этот в процессуальном смысле был оформлен безупречно. К сто восьмой статье ненавязчиво нарисовалась статья сто двадцать первая. Не такая тяжкая, но зато более вонючая и позорная. Предусматривающая уголовную ответственность за мужеложство вплоть до восьми лет лишения свободы. Я бы еще минут сорок попытал пострадавшего за искусство Ворожейкина, но появившийся в палате доктор мне этого не позволил. Но всё равно, настроение моё еще больше улучшилось. Понятно, что голословное обвинение одного пидараса другим, это еще далеко не раскрытие преступления, но хоть что-то! Терзаясь нехорошими предчувствиями, я зашел в ординаторскую и попросился к телефону. Дозвониться до опорного пункта бывшего своего участка мне не удалось. Длинные гудки были мне ответом. Зато почти сразу получилось связаться с оперативным дежурным Советского РОВД Колей Панюшкиным. - Нет Нагаева, на территории он! – непривычно нервным голосом сообщил мне обычно такой флегматичный Николай. - Коля, а где на территории? Может, ты знаешь? Мне он срочно нужен! – быстро произнес я до того, как Панюшкин успел оторвать трубку от уха. - На Панова двадцать четыре он, не до тебя ему сейчас пока! Всё, некогда мне! – теперь уже дежурный сумел опередить меня, бросив трубку и не дав мне ни секунды на следующий вопрос. Похоже, что комитетчики все же купились на мою клоунаду с бисквитной коробкой! И таки сунулись со своими бестактными вопросами к разобиженному на вселенский разврат и репрессивное государство, Юрию Арнольдовичу. Итак, Панова двадцать четыре. Это был именно тот адрес, по которому проживал бывший лаборант железнодорожной науки. Аккуратно опустив на аппарат трубку, я призадумался. Наверняка уже комитетовские испытывают острое желание пообщаться со мной. Я был готов поставить свою «шестёрку» вместе с её запасным колесом против детского трёхколесного велосипеда. Рупь за сто, что в данный момент копчик начальника областного Управления ГБ чешется и дымится от жуткого перевозбуждения. Прежде всего, от непонимания происходящего. Но при этом еще и от крайней необходимости действовать решительно и немедленно. Спецсообщение в Москву он должен послать еще до того, как по своему ведомству это сделают милицейские. А вот, что посылать-то?! Чтобы сформулировать текст и расставить нужные акценты, ему до кровавого поноса срочно нужна более или менее исчерпывающая информация. И желательно, чтобы она, эта информация, не сильно отличалась от реальности. Стало быть, им сейчас ох, как нужен первоисточник. А этого первоисточника они еще часа два найти не смогут. Как мне представляется. Уж я-то об этом позабочусь! Для этого я прямо из больницы и, не подавая по телефону своего голоса в РОВД, сейчас же выдвинусь в театр. Так что пусть ГБ пока что удовлетворяется мутной версией профессионального пасквилянта Амбуса! В данный момент, наверняка находящегося в состоянии непереносимых душевно-нравственных терзаний. Лишь бы только они его там не пристрелили! Он-то по ним пусть херачит, пока патроны есть. Глядишь, и завалит кого-нибудь. Дуракам обычно везет в применении огнестрела.. Если учесть, что нервическое состояние Юрия Арнольдовича сейчас помножено на его специфический диагноз, то инициатору слежки за мной я совсем не завидовал. Даже с учетом того, что человек я, надо признать, завистливый. Чтобы не облегчать карающему мечу КПСС жизнь, я не пошел к своей, оставленной на площадке, машине. А по стеклянному переходу покинул корпус и уже через минуту оказался в другом здании. Спустившись в приемный покой, я вышел через распашные двери на пандус. Пропустив подъехавшую под козырёк скорую помощь, сошел вниз. Осмотревшись, я бодро зашагал в противоположную сторону от того места, где рядом с моей машиной меня сейчас несомненно дожидается комитет по встрече. Комитет государственной безопасности. До драматического театра трамвай довез меня минут за пятнадцать. Приняв решение не изобретать велосипед, я пошел искать своих вчерашних словоохотливых знакомых. Прежде, чем идти к главному драматургу области, я всё же решил хотя бы минимально подготовиться к встрече с ним. Однако дверь гримёрки Николая Тимофеевича была категорически заперта. На мой вопрос, пробегающая мимо сорокалетняя женщина-травести ответила, что искомый мной талантище в данный момент изгаляется на репетиции. Я решил не переживать по данному поводу. Резонно прикинув, что из нас двоих пидарасом всё-таки является главреж Белоцерковский, я без какой-либо предварительной подготовки энергичным ходом отправился искать его логово. В приёмной главного настоятеля храма драматической культуры было суетно. Около полудюжины творческих личностей активно общались между собой. Когда я вошел, на меня они посмотрели не очень приветливо. Быть может, приняв за очередного соискателя лавров на ниве драматургии. И, соответственно, конкурента в распределении ролей и внимания мэтра. - Следователь Корнеев! – пресек я на корню любые двусмысленности и возможные инсинуации, обратившись к толстой и некрасивой секретарше. – Гражданин Белоцерковский на месте? - Да, товарищ Корнеев, Пётр Михайлович у себя! – дородная дама потянулась пальцем к селектору. - А вот этого делать я вам не рекомендую! – в меня снова вселился хулиганствующий дух здешних подмостков, – И вообще никому не советую пытаться мешать работе следственных органов! – я тяжелым взглядом обвел присутствующих лицедеев и потянул на себя дверную ручку кабинета. Рабочее помещение товарища Белоцерковского напоминало зал антикварной комиссионки. Обстановка была подобрана с претензией на аристократичность. Думаю, что большей своей частью напыщенной мебели и отделки, кабинет главрежа был обязан местному цеху декораций. На стены, потолки и даже на мебель, золотой краски здесь не жалели. Что ж, у каждого свои представления о прекрасном. И не мне, бездуховному опричнику, судить об эстетических тонкостях высокого искусства. И о тех избранных, что ему служат. На диванчике в стиле а-ля Людовик ХV вальяжно восседали двое мужчин. Один из них был постарше и шейный платок, выглядывавший из-под его подбородка, со всей определенностью указывал на его духовную исключительность. Скорее даже, на высоко-духовную. Второй персонаж был гораздо моложе, но и он не стремился слиться своим внешним видом с серой массой советских трудящихся. Товарищ был одет в тёмно-синий велюровый костюм-тройку. Шейного платка он не имел, зато галстук-бабочка, с обычным отложным воротником его рубашки, никаких сомнений не оставлял. Передо мной был еще один светоч искусства областного масштаба. - Следователь Корнеев! – прогавкал я голосом городничего из известной пьесы, которую совсем недавно видел по телевизору, – Белоцерковский Пётр Михайлович кто из вас будет, граждане? Я и без того уже догадывался, что главреж, это тот, который постарше. Но после того, как от него быстро отодвинулся велюровый сосед, сомнения и вовсе отпали. - Что вам угодно, товарищ Корнеев? – пытаясь сохранить лицо, заволновался главпидор данного культурного заведения, – Разве Калерия Витальевна не предупредила вас, что я занят и, что я работаю с автором? Что за манеры у вас, товарищ следователь?! – голос театрального предводителя окреп и уже звучал гораздо уверенней, чем десять секунд назад. - Манеры наши известные! – я прошел и без приглашения сел за совещательный стол, также отделанный золотой патиной, – Наши манеры, это те самые манеры! Которым нас трудовой народ научил и родная наша коммунистическая партия! – и, не давая присутствующим вставить и полслова в поток моей демагогии, я продолжил, – Это что же такое получается, граждане работники культуры?! В то самое время, когда весь советский народ в поте лица своего горбатится!.. Когда завершает по призыву дорогого Леонида Ильича пятилетку досрочно!.. – я ожег культуристов суровым взглядом, – В это же самое время пидоры в вашем театре бессовестно режут друг дружку почем зря?! Это что же тут у вас такое, позвольте спросить? Советское культурное заведение или вертеп загнивающей буржуазии? Молчите?! Ну тогда я сам вам скажу, граждане артисты! По всему получается, что не советский театр это вовсе, а очень даже Содом и Гоморра!! Это я вам, как идейный комсомолец, со всей своей ответственностью заявляю! Меня несло. Всё-таки что-то есть магическое в этих стенах. Что-то очень заразное и вызывающее желание пофиглярствовать и покривляться. Останавливаться мне не хотелось. Тем более, видя, какое неизгладимое впечатление мой духоподъемный экспромт производит на присутствующих. Однако работа есть работа! Да и зарплату я получаю в кассе Октябрьского РОВД, а не в этом рассаднике культуры. Вздохнув, с некоторым сожалением я вышел из образа. Но давить на психику присутствующих не прекратил. - Паспорта, граждане, будьте добры! – я начал деловито раскладывать на столе бланки допроса. - У меня нет с собой паспорта, – растерянно пробормотал главреж Белоцерковский, а велюровый автор, напротив, с готовностью полез во внутренний карман своего роскошного пиджака. Раскрыв протянутый мне велюровым автором его серпасто-молоткастый, я убедился, что передо мной находится гражданин Бугаев-Козельский, одна тысяча девятьсот сорок восьмого года рождения. Переписав данные паспорта, я вернул его владельцу. - Вы свободны, гражданин Бугаёв! – я намеренно перековеркал фамилию автора, проверяя его на духовитость, – а духовитым автор не оказался. – Пока свободны! – добавил я двусмысленности, извратив тем самым смысл предыдущей фразы. - Ну, что скажете, Пётр Михайлович? – с легкой укоризной посмотрел я на главрежа, когда автор Бугаев-Козельский торопливо покинул кабинет. - А что я вам должен сказать, молодой человек?! – взъерепенился театральный начальник, – С какой стати вы ворвались в мой кабинет и третируете меня? Заслуженного деятеля культуры, между прочим! Мне кажется, что вы забываетесь! И вот, что еще я вам скажу, любезнейший! Ваш генерал Данков со своей супругой ни одной нашей премьеры не пропускает! Мне ничего не стоит вот прямо сейчас позвонить ему и сообщить о вашем возмутительном поведении! И ведь тогда вы вылетите со своей службы! Я сидел, откинувшись на спинку помпезного кресла, больше напоминающего трон и уже готов был зааплодировать своему визави. А потом еще и воскликнуть: «Верю!». Но не стал этого делать. Наоборот, я поднял над головой обе руки, показывая, что сдаюсь. Будь на моём месте любой другой следак и даже не лейтенант, а майор, то, скорее всего, он бы сдулся и сдался. Но так уж случилось, что перед пидорствующим эстетом оказался мутный закиданец. Который по своей прежней должности и не так давно, запросто портил кровь региональных эмвэдэшных генералов. А при желании, то без особых затруднений, мог создать предпосылки для их неминуемого увольнения от должности. И, что характерно, никуда эти навыки из старого сознания в новой голове, не делись. Давно отбоявшись в прошлой шкуре, теперь, на протяжении всей и такой веселой новой жизни, лейтенант Корнеев просто куражится. От всей души и иногда с веселым удовольствием. Но чаще, от скуки. Как старый котяра среди мышиного выводка. - Эк вы, Пётр Михайлович, меня знатно окоротили! – смиренно склонил я голову, – Признаю, признаю, уели! Вот только интересно, знает ли начальник областного УВД генерал-майор Данков, что вы, почтеннейший, растлили всю свою театральную богадельню? Напрочь растлили! И что вы думаете, голубчик, как генерал Данков воспримет такое пренеприятнейшее известие?! Ведь сто двадцать первую статью УК РСФСР еще никто не отменил! Произнося свой монолог, я в который уже тысячный раз наблюдал, как вальяжный и самодовольный чинуша превращается в рыхлую студенистую субстанцию. Особенно после предъявленных ему развернутых показаний недорезанного пидараса. Далее всё происходило по давно отработанной схеме. Пётр Михайлович Белоцерковский больше уже не взбрыкивал. Оказывается, он на удивление хорошо был осведомлен о диспозиции статьи о мужеложстве. И проверять на себе суровость антипидорского законодательства, желанием абсолютно не горел. Около часа я потратил на общение под протокол с гражданином Белоцерковским. Заслуженный театральный деятель изворачивался, как мог. Давая развернутые показания на своих коллег и подчиненных, он изо всех сил пытался замолчать свою роль в спектакле под названием: «Коллективная гомосятина в отдельно взятом драмтеатре». Обширность и масштабность «голубого» фона в данном культурном заведении удивляла и поражала. Но главного подозреваемого я пока так и не видел. Может быть, потому, что голова была занята другим. Для анализа межпидорских кровавых разборок нужна была временная отстраненность от иных проблем и холодная разумная голова. Однако полностью отринуться от мыслей о ржавых птенцах железного Феликса у меня не получалось. Сознание постоянно напоминало, что эти ребята в данный момент рогом роют землю в поисках отморозка из МВД в лейтенантских погонах. Обкомовский дом возвышался наискосок через площадь от театра. Я поостерегся искушать судьбу и отклонил самый короткий маршрут. Затратив на двадцать минут больше, но зато без проблем я дошел до нового нагаевского жилища. Там, в просторном холле подъезда меня и повязали. Выламывать руки мне не стали, но и пространства для какого-либо манёвра тоже не оставили. - Корнеев, ты лучше не дёргайся! Поехали с нами, тут недалеко! – произнёс старший над тремя искусствоведами в штатском. Н-да… Глава 7 Сноровисто обыскав и забрав из нагрудного кармана рубашки удостоверение, меня посадили в подъехашую «Волгу». Сдавив на заднем сиденье между молчаливыми мордоворотами. Старшой не обманул, ехали мы недолго. В здание областного КГБ меня завели со двора. На воротах и на вахте заднего прохода документы смотрели только у старшего. Меня без проволочек сразу же провели на второй этаж к аквариумисту. На этот раз Виктор Яковлевич встретил меня без улыбки и на кормление рыбок он теперь не отвлекался. Бугаи, принимавшие меня в нагаевском подъезде и сопровождавшие в УКГБ, остались в приемной, в кабинет со мной зашел только их старший. Подойдя к столу начальника, он вынул из кармана моё удостоверение и положил его перед руководством. - Спасибо капитан! – кивнул Виктор Яковлевич моему конвоиру, – Свободен! - Есть! Этот хрен не стал расшифровывать ни должности, ни звания, ни, тем более, имени-отчества своего патрона. И, повернувшись, как обычный гражданский человек, через правое плечо, вышел из кабинета. Умеют суки под народ рядиться! Хер отличишь от нормального человека. - Ну здравствуй, Корнеев! – угрюмо поприветствовал меня рыбовод Виктор Яковлевич. – Видишь, как оно все получилось! Недели не прошло, а ты опять в моем кабинете! Наверное, прав был тогда мой майор, не надо было тебя отпускать. Надо было тебя у нас в изоляторе оставить. Тогда и бегать бы за тобой по городу не пришлось. Да и вообще… Виктор Яковлевич смотрел на меня, как автовладелец смотрит на торчащий из покрышки ржавый гвоздь. Вроде бы и херня мелкая и совсем никчемная, а поди ж ты, каких неприятностей принёс. - Это вы о чем, Виктор Яковлевич? – то, что моё удивление выглядит правдоподобным, я ничуть не сомневался, – Бегать? За мной?! – я уже привычно повесил куртку на знакомую вешалку в углу и направился к так полюбившемуся мне креслу. Хозяин кабинета лицом не менялся. Он безучастно молчал и, поворачивая вслед моим перемещениям голову, просто наблюдал за мной. Времени у него сильно меньше нуля, а он не дергается и не мельтешит. Достойно! Я сел в кресло и со всем своим уважением уставился на комитетчика. Он не спешит, ну и я отдохну. Рта я больше не открывал. Пусть он сам выстраивает со мной разговор, помогать я ему точно не буду. - Скажи мне, Корнеев, вот на хера ты наших ребят под этого сумасшедшего подвёл? – Виктор Яковлевич всё также смотрел на меня своими рыбьими глазами и не выражал при этом на своём лице никаких эмоций. - Подвёл? Под сумасшедшего?! Каких еще ваших ребят? – стараясь не ёрзать задницей по скрипучей коже, взялся удивляться я. – Вы мне, пожалуйста, попроще вопросы формулируйте, Виктор Яковлевич! Не понимаю я вас. Ей богу! На лице чекиста не сыграла ни одна даже самая мелкая мышца. Если бы он еще умел управлять гипертонией и своим давлением! Неподвижная физиономия комитетчика выдавала его волнение, играя красными пятнами, как пупырчатая шкурка хамелеона в передаче «В мире животных». - Издеваешься? Ты у нас шутник, да?! Я смотрю, весело тебе, лейтенант?! А ты знаешь, Корнеев, что по твоей милости, майору Сентемову две дробины в мошонку попало! И еще четыре в бедро. Мужика в госпиталь увезли, у него сейчас свинец из ляжки и из яиц выковыривают, а ты сидишь здесь, собой довольный и дурака валяешь! Порезвился в своё удовольствие? Ну чего же ты не улыбаешься, а, Корнеев? Весело же! Ты же того примерно и хотел, когда весь этот спектакль на Панова разыгрывал! Я скорбно поджал губы и сочувственно покачал головой. Соболезновать вслух мошонке неизвестного мне майора Сентемова я не стал. И оправдываться тоже не кинулся. Но преданности, во взгляд, обращенный на комитетского, я, на всякий случай, добавил. - Чего ты молчишь, Корнеев? – не выдержал рыбовод и начал проявлять нетерпение, – Ты мне только одно скажи. Кто тебя курирует от наших? Москва? И кто тебе это мероприятие с придурком спланировал? Скажи мне, Корнеев! Я ведь тебе не враг! Да и потом, лейтенант, как-никак, но одной же родине мы с тобой служим! Не таись, скажи и пусть это останется между нами! Партбилетом клянусь, от меня не утечет! Эк, как ты заговорил! А, если одной родине служим, то какая тебе разница, мил человек, кто меня курирует и кто мне планирует мероприятия?! Не нравятся мне эти вопросы! Ох, как не нравится. Одно радует. То, что не этот вот Виктор Яковлевич тотальную облаву на меня сегодня объявил. Не в его компетенции такие масштабные игрища устраивать. И да, он-то как раз шуметь бы не стал, а удавил бы меня по-тихому. Расспросив перед тем обстоятельно и при этом в самых страшных средствах не стесняясь. А теперь уже никак, теперь я слишком засвечен, да и поздно. А вот всё же, какой-такой личный интерес ко мне у этого рыбовода? То, что это интерес внеслужебный, я уже хорошо понял. Но, сука, в чем он заключается? Жить-то по-любому ведь хочется. Даже, если не особо и страшно играть в смертельные игры и шутки шутить с судьбой-злодейкой. - Не понимаю я вас, Виктор Яковлевич! – продолжал упорствовать я, настырно придерживаясь образа обычного милицейского лейтенанта, – И к отстреленным яйцам этого вашего майора Сыктымова я никакого отношения не имею! – такими же рыбьими глазами вперился я в вопрошающего. Уж чего чего, а зенки пучить я тоже умею. И не хуже гэбни. - Сентемов он! Не Сыктымов, – с усталостью в голосе машинально поправил меня аквариумист. - Тем более! – оживился я, – А что такого случилось, что вашему майору по мошонке дробью прилетело? Вы меня извините, Виктор Яковлевич, но что-то не припомню я, чтобы ваш брат-чекист на вооруженных злодеев в рукопашную ходил. Уж, коль одной родине служим, поведайте, что случилось и каким я тут боком? Гэбист заглянул в какую-то бумажку, лежавшую перед ним на столе. - Скажи, лейтенант, какого хера ты сегодня в четырнадцать двадцать две заходил в адрес по Панова двадцать четыре, квартира восемнадцать? К гражданину Амбусу Юрию Арнольдовичу? – он оторвался от бумажки и обратил свой внимательный взгляд на меня, – Какого хера ты в рабочее время поперся к больному на голову человеку? Кто он тебе? Родной дядя? Сват, брат? Ты только не ври мне, Корнеев! Ну, слава богу, разродился! Что ж, тебе надобно песен, их у меня есть в избытке! - А вы, что, следите за мной, что ли? – удивлённо ужаснулся я, – А зачем вы за мной следите, Виктор Яковлевич? Вы меня в чем-то подозреваете? – начал изображать я блондинку в ДТП на оживленном перекрёстке. - Никто за тобой не следит, Корнеев! – досадливо поморщился мой контрпартнер по имитации мастурбации, – Не дорос ты еще до того, чтобы Комитет тобой интересовался! Случайно тебя там зафиксировали, – нечасто видать он оправдывается в этом кабинете, подумалось мне, порастерял товарищ навыки в оправданиях. - Так ты мне не ответил, какого черта ты к Амбусу заходил? – не отставал рыбовод. - Ну проведать я решил мужика! Что, нельзя? – простодушно ответил я на поставленный вопрос, – Он мне помогал хорошо, когда я участковым в Советском работал. Этот Амбус на моем бывшем участке живет, вот и навестил его. Умнейший, скажу я вам, человек этот Юрий Арнольдович. Но имеет свою слабость, любит пирожные. Вот я в райотдельской столовке целую коробку набрал всякого и по пути к терпиле, потерпевшему, то есть, – изобразив смущение за употребление вульгаризма, поправился я, – В общем, заскочил я с гостинцем к Юрию Арнольдовичу. Хотя да, осознаю, виноват, конечно, что в рабочее время! Вы уж меня моему руководству не выдавайте, заругают! Строго у нас с дисциплиной в РОВД! - Да чего ты мне тут баки забиваешь, пацан! – наконец-то вспылил Виктор Яковлевич, – Ты же, как шпион проверялся и петлял, как заяц! Ты чего, правда, думаешь, что в этом здании недоумки работают? Ты, мерзавец, специально спровоцировал ситуацию, в которой пострадал старший офицер Комитета государственной безопасности СССР! Неужели ты думаешь, что тебе это всё с рук сойдет?! Собеседник встал из-за своего стола и, прихватив по пути к моему креслу стул, уселся напротив меня. Минуты три он пытался что-то высмотреть в моих глазах. В гляделки играть я и сам умел неплохо, поэтому взгляда от чекистского ока не отвёл. Расстроенно пожав плечами каким-то своим мыслям, гэбист встал и направился к двери. - За мной пошли! – не оборачиваясь, бросил он мне. Я послушно вскочил и, догнав в дверях любопытного товарища, пошел за ним через приёмную в коридор. Сидевший там у стеночки капитан, пристроился за моей спиной. Ушли мы совсем недалеко. Через пять-шесть дверей Виктор Яковлевич притормозил. С левой стороны я увидел неброскую, но солидную табличку, на которой было начертано всего два слова. «Начальник Управления». Ни звания, ни фамилии. Недаром зовут комитетовских «молчи-молчи». Повернуты они на секретности сверх всякой меры. И сами же страшно гордятся этим. Капитан остался в коридоре, а мы с рыбоводом шагнули в святая святых, в приёмную. В просторной комнате метров на тридцать, посетителей не было. Скорее всего, без приглашения начальства, ходить к нему по собственной инициативе, у здешних не принято. Зато справа и слева у окон располагались два стола, за которыми сидели мужчина и женщина. Оба были одеты в форменное обмундирование и оба были офицеры. Моложавый мужик был под майорскими погонами, а женщина носила старлеевские. Видать не наигрался еще главный здешний комитетчик в оловянных солдатиков. По всему судя, небогатое на игрушки детство у него было. - Это Корнеев, – негромко сообщил майору мой провожатый. - Проходите, вас ждут! – так же тихо разрешил тот. Минуту назад, важный и грозный Виктор Яковлевич теперь был совсем другим. Переступив Рубикон, то есть, шагнув через порог в генеральский кабинет, он превратился в сосредоточенного на величайшем и беззаветном желании служить, подчиненного. Кабинет своими пропорциями приёмной соответствовал в полной мере и размерами превышал её раза в два с половиной. За дубовым столом сидел невзрачный мужик в очках и в цивильном костюме. Оторвавшись от какой-то бумажки, он посмотрел на нас поверх очков. - Разрешите, товарищ генерал? – негромко, но очень уважительно поинтересовался рыбник-энтузиаст и, получив благосклонный молчаливый кивок, продолжил. – Принятыми мерами розыска, по одному из предполагаемых адресов был обнаружен и доставлен в Управление лейтенант милиции Корнеев Сергей Егорович! Следователь Октябрьского РОВД. Какое-то время мужик так и рассматривал меня поверх очков из своего далека. - Проходите, присаживайтесь! – неожиданно и непонятно, кому предложил он. Виктор Яковлевич, уважительно обходя красную, без единой пылинки, ковровую дорожку, двинулся по сверкающему паркету к столу. А я, не понимая таких придворных тонкостей, по-плбейски пошел туда же, но по мягкому ворсу. Подойдя к приставному столу я, по примеру своего провожатого отодвинул стул и сел. - Что он говорит? – воспринимая меня, как неодушевленный предмет, обратился к своему подчинённому главный чекист области. - Дурочку валяет, товарищ генерал! – вскочил со своего стула Виктор Яковлевич. – Говорит, что просто так зашел в адрес. Говорит, что задержанный Амбус пирожные любит, вот он и занес ему их. В той коробке действительно пирожные были, товарищ генерал! И Амбус этого не отрицает! - Вы садитесь, Юрий Олегович! – разрешил Виктору Яковлевичу главный чекист. – А вы, молодой человек, что скажете? – генерал повернулся лицом ко мне, – Что вы там за цирк устроили? Вы понимаете, чем это ЧП для вас обернется?! Ранен офицер госбезопасности! Или вы надеетесь, что вам удастся остаться в стороне и безнаказанным? Так я уверяю вас, не удастся вам избежать возмездия! Мы такого не прощаем! Эвон как! Ошибаешься, любезный! Еще как удастся. И даже, простите, товарищ, никуда вы не денетесь! Уж, если меня почти сразу привели на самый верх, значит, времени у тебя нет совсем. Иначе тебе бы меня даже не показали. Слишком уж ты велик и важен. Ну что тебе милицейский летёха! Мытарили бы вы меня и кололи в своём подвале, как хотели. А тебе только выжимки из моих показаний принесли бы. Для правильного отчета в столицу. А потом слепили бы мне дело, не важно, за что и навесили бы приговор ниже нижнего, чтоб не писал никуда жалоб. И отправили бы этапом в Тагил. Значит, нет у меня иного выхода, как валить этого непонятного мне Виктора Яковлевича – Юрия Олеговича. Не в вульгарном смысле этого слова, а в аппаратном. Видит бог, не я эту бодягу затеял. Что-то у него ко мне личное, у этого рыбного чекиста. А значит, для меня же будет лучше, если он перестанет быть чекистом. Будучи начальником охраны какой-нибудь межрайбазы, гадить мне будет ему затруднительно. Стало быть, забываем про предрассудки и просто сталкиваем чекистов лбами. Генералу, я уверен, не захочется идти с понижением в соседнюю область. Ему проще сдать под снос вот этого двухименного. - А я и не собираюсь оставаться в стороне, товарищ генерал! – вставать по примеру сидящего напротив меня лизоблюда, я нужным не посчитал и говорил сидя. - Вы, я уверен, в курсе относительно семейства Левенштейн, которое недавно выехало в Израиль. Так вот, перед пересечением границы в аэропорту, Лев Борисович рассказал мне, что два офицера вашего Управления вымогали у него деньги и ценности. Угрожая, что сорвут их выезд. Поскольку, Лев Борисович был серьезно болен, то часть денег, втайне от сестры, он вымогателям всё-таки передал. Так как обоснованно опасался, что, не выехав вовремя на лечение за рубеж, он умрет от рака. - Причем тут выезд семьи Левенштейн?! – попытался сбить меня с толку Штельман, он же Лебензон, он же Цукерман. - Молчать, подполковник! – рявкнул очкастый, – Я слушаю! – обратился он ко мне. – Продолжайте. - Пана Борисовна Левенштейн даже брату многого не рассказывала о своей дружбе с Членом Политбюро ЦК КПСС Пельше. Он-то и помог им с выездом. Вымогатели-чекисты, - при этих словах, очкастый скривился, как от зубной боли, – Они тоже были не в курсе этой связи, потому и наглели так беспредельно. Оба комитетчика слушали и мрачнели лицами. Видимо, каждый примерял ситуацию на свои вторые девяносто. А я продолжал. - Не далее, как двадцать минут назад, я узнал вот от этого человека, что за мной было установлено наружное наблюдение силами вашего Управления. Я полагаю, что это не что иное, как продолжение длящегося преступления. Вероятнее всего, ваши подчиненные, в том числе и в лице вот этого человека, считают, что часть ценностей Левенштейны оставили мне на хранение. Но я заявляю, что это не так. В самое ближайшее время я обращусь за помощью к Арвиду Яновичу. И попрошу его провести тщательную проверку по всем перечисленным мною фактам! Опросить через посольство в Израиле семью Левенштейнов, я думаю, особых трудов не составит. На богатого на имена подполковника было больно смотреть. Он опять начал пятнеть. Лучше бы он загнулся от инфаркта прямо сейчас. Тогда все бы закончилось уже сегодня. Перебивать ему меня запретили, но он понимал, что каждым своим клеветническим словом я закапываю его все глубже и глубже. И не важно уже, верит мне генерал или нет. У меня в любом случае были на руках два козырных туза. Это личный выход на Пельше и очевидный прокол подпола с необоснованным наружным наблюдением за мной. А это само по себе косяк лютый. За такое, за использование "семёрки" в личных целях, увольняют без малейших сантиментов. Независимо от прежних заслуг и наград. И, если генерал вдруг по непонятной дурости останется в одном окопе с подполковником, то в самом лучшем случае, его самого из конторы выпрут без выходного пособия. Военруком в школу для дебилов. Но беда в том, что в школах для дебилов ставки военрука не предусмотрено. Стало быть, в ближайшие минуты он поползёт в мой окоп. - Сергей Егорович! – заглянув в лежащую перед ним бумажку, обратился ко мне генерал, – У меня есть все основания полагать, что с данной ситуацией мы способны разобраться самостоятельно! Ну зачем же отвлекать товарища Пельше на такие мелочи от решения важнейших государственных задач?! Уверяю вас, в самое ближайшее время мы разберемся в этой, согласен, пренеприятнейшей ситуацией. И все,! Я подчеркиваю, Сергей Егорович, все без исключения виновные будут строжайшим образом наказаны! Я проявил понимание и в юношескую амбицию впадать не стал. Дальше все было, как это обычно и бывает. Ничего не меняется. Каменная жопа чиновника века двадцатого, отлита из того же гранита, что и жопа бюрократа из века двадцать первого. Изгнанный в приемную подполковник, шел к двери, словно побитая собака. А так внезапно подобревший генерал госбезопасности предложил мне пройти в соседнюю комнату, своим интерьером напоминающую гостиничный номер. В недрах холодильника которого, оказалась бутылка «Двина». Что ж они, гады-извращенцы, в холодильниках-то его держат?! Глава 8 За все время дегустации божественной амброзии нас побеспокоили всего три раза. С самого начала в комнату отдыха зашмыгнул адъютант майор с какой-то бумагой. Генерал прочел ее и в нескольких местах поправил услужливо поданной авторучкой. Уверен, что это была отписка по стрельбе на Панова. Потом еще дважды старлейша заходила шинковать ветчину, сыр и лимон. Поскольку в отличие от венценосного хозяина кабинета, генералом я не был и мой рабочий день еще не закончился, то на половине второй бутылки я принялся откланиваться. - Сергей, ты чего?! – снисходительно ухмыльнулся собутыльник-генерал, – Какая к черту оперативка! Твое начальство мы как-нибудь успокоим! Давай еще по одной! Ну, сам подумай, когда ты еще с генералом госбезопасности вот так посидишь?! А впрочем… Хочешь, я тебе к нам перевод устрою? – изобразил Бессонов внезапное озарение, – Это конечно очень редкий случай, когда из МВД к нам переходят, но я думаю, что сумею согласовать этот вопрос со своим руководством! Понятно, что сумеешь. Вербануть человечка, имеющего прямой и личный выход на Пельше, это вам не фунт изюма. За такое тебя сам Андропов пригласит к себе в кабинет и лично объявит благодарность. Только вот мне таких пряников на дух не надо. Слугой двух господ, это только у Труффальдино и только в кино получалось. А здесь меня попользуют какое-то время, а потом либо тот, либо другой пустят на ветошь. Не юноша я, с бледным лицом и взором горящим, чтобы на такие вот заманчивые предложения, сломя голову кидаться. Я в этих колбасных обрезках и сам неплохо разбираюсь. Но и отказываться сразу и бесповоротно тоже было нельзя. - Благодарю вас, товарищ генерал! – задохнувшись от привалившего счастья, растрогался я, – Но только для меня это очень большая ответственность! Подвести вас боюсь, я ведь простой милиционер, ну какой из меня офицер госбезопасности! Я с вашего разрешения подумаю какое-то время, если вы не против? Генерал Бессонов неодобрительно покачал головой, но вслух произнес, что он не против. - Ты со своим решением не затягивай! Сам понимаешь, такие предложения от нашей конторы вашему брату не часто поступают. Цени! Я заверил главного чекиста области, что все прекрасно понимаю и оказанное мне доверие ценю чрезвычайно высоко. С затянувшихся посиделок с милейшим дядечкойгенерал-майором госбезопасности Бессоновым Александром Савельевичем, к себе в райотдел я вернулся вовремя. Минут за двадцать до вечерней оперативки. Этого не случилось бы и мой начальник Данилин, всыпал бы мне по первое число за опоздание. Но в Октябрьский меня доставили с шиком. На личной персональной черной «Волге» с номером 00-01 КШВ. Видимо генералу так хотелось меня вербануть, что он был готов пойти на многое. Аукнется мне, конечно, такая выходка, но и дивиденды тоже какие-то будут. На ближайшее время этот кунштюк собьет с толку, если не всех, то многих, кому не терпится добраться до роскошного лейтенантского тела. А передышка мне, ох, как нужна! После усугубления почти бутылки пятидесятиградусного коньяка в одно процессуальное лицо, я находился в состоянии благодушия и творческого вдохновения. Напрочь утраченная бдительность меня и подвела. Дышать мне следовало бы сдержаннее и, желательно, через раз. Вдобавок, меня немного развезло по пути из одной конторы в другую. - А ведь ты и вправду обнаглел до бескрайности, лейтенант!.. Начав с гремящего начальственного баритона, Данилин от крайнего волнения пустил петуха и несолидно сбился на фальцет. И оттого еще больше озлобился. - Вот при всех тебе сейчас слово даю, Корнеев! – синхронно обоими кулаками начал отбивать по столу тягостную похоронную дробь Алексей Константинович, – Всё, п#здец тебе, мерзавец! А ну пошел, гадёныш, вон из моего кабинета! Ты, сволочь, будешь уволен за появление в пьяном виде на службе! Удостоверение на стол! Быстро!! Лидия Андреевна заберите у него уголовные дела и ключ от сейфа! Я хоть и был в состоянии повышенной святости своей души, но здраво порадовался, что товарищ майор еще как-то сдерживается. Что он тяжелыми и твердыми предметами в меня сейчас не кидается. А они, я знал и видел, на его столе присутствовали. Как ни странно, но неприятную ситуацию разрядил бывший первый заместитель беснующегося руководителя следственного отделения. Талгат Расулович быстро поднялся со своего места и, подойдя к мятущемуся в праведном гневе шефу, что-то начал горячо шептать тому на ухо. И без того, до невозможности выпученные глаза Данилина, вдруг стали еще больше. - Да ладно?!! – хрипло вымолвил он, погрузившись в крайнюю степень изумления и переводя взгляд с Ахмедханова на меня, а потом в обратную сторону. – Не может такого быть! – не очень уверенно, но с робкой надеждой на ошибку, произнёс он. – Корнеев, сука, ты на чем сейчас в РОВД приехал? Да ты встань, скотина! Оторви жопу от стула, когда с тобой твой начальник разговаривает! Только сейчас, к своему глубочайшему стыду, я осознал, что все время, пока Алексей Константинович подвергал меня остракизму, я продолжал сидеть, вытянув ноги и добродушно улыбался любимому начальнику. Действительно, с моей стороны это уже был перебор. И мне следовало признать, что в какой-то части своих претензий ко мне, Данилин был прав. Я, постаравшись изобразить на лице раскаяние, поднялся на ноги. Большая часть коллег смотрела на меня с ужасом. Судя по их реакции и по возмущению Данилина, я создал какой-то прецедент. И только трое или четверо коллег, украдкой смотрели на меня с сочувствием и интересом. Похоже, мне снова удалось немного развеять скуку в нашем доблестном следственном подразделении. Но это всё лирика, главное, чтобы руководство не прочухало и не провело мне медицинского освидетельствования. Если не вспомнят, что сейчас им достаточно лишь кликнуть фельдшера из своего же Октябрьского вытрезвителя, то уже завтра хер они меня прижучат! Потому, как это физическая и эмоциональная усталость. А, что коньячный выхлоп от меня, так версия о трех конфетах с ромом, запросто спасет молодого, но перспективного следователя. Даже от обычного выговора при некотором везении отобьюсь. Лишь бы не было официальной закорючки медработников относительно моего состояния. - Я задал вопрос! Чего молчишь?! – вклинился в мои размышлизмы строгий начальник, – Что это за машина, на которой тебя подвезли к РОВД? Хм. А ведь это еще один вариант! И шанс! Никаких иллюзий я не питал. Сорок бочек, арестантов, которые я сейчас загружу Данилину, всплывут уже завтра к обеду. Максимум к вечеру. Но вот зато сегодня, ни одна руководящая сволочь не решится подвергнуть меня медицинским истязаниям! А к завтрашнему обеду бронепоезд уйдёт далеко за горизонт. И я начал кроить из блохи голенище. Нахально и беспредельно бессовестно. - Дядька это мой! Ну, в смысле, дядя Саша, муж моей родной тётки меня подвез, товарищ майор! Вошел в положение и подвез. Чтобы я на оперативку не опоздал. – Данилин смотрел на меня, как на внезапно появившегося из космоса гуманоида. С помесью недоверчивости и опасения, что я и всё происходящее не сон. А я не унимался со своей брехнёй, – Пообедали мы с генералом, смотрю, а времени на дорогу уже нет. Вот и подвез он меня до райотдела! В данном состоянии мне даже не пришлось изображать правдивую невозмутимость. Мне и на самом деле сейчас было все по хер. Юнец, в чьей новой шкурке я прожигал свою новую жизнь, время от времени, с вопиющей беззаботностью, умудрялся подкладывать мне свинью. И, как я заметил, алкоголь каждый раз только обострял критическую ситуацию. Причем, существенно. Алексей Константинович продолжительное время пристальным взглядом изучал меня. Потом, далеко не с первой спички прикурил сигарету и по своему обыкновению отвернулся к окну. И затем не менее продолжительное время разглядывал серую улицу. - Вот что! – видимо он принял какое-то промежуточное и потому очень мудрое решение. – Дубовицкий! Ты бери мою машину с Жорой и везите этого разгильдяя домой! Чтобы он на свою жопу приключений еще не насобирал! Он это умеет! Потом сам домой, а Жора пусть сюда едет! Понял? - Так точно! – обрадовался Олег и не в пример мне, сразу же вскочил, услышав к себе обращение начальства. – Есть, Корнеева домой, а Жору с машиной к вам! - Вали, лейтенант, отсыпайся! А завтра, как штык, чтобы был! Я решу, что с тобой делать! - Так точно, Алексей Константинович, обязательно решите! – подтвердил я полномочия руководства, – Разрешите быть свободным? В смысле, выполнять ваши указания? – быстро поправился я и, не рискуя дождаться очередной порции описания мужских и женских первичных половых признаков, поспешил на выход. Про свою машину, оставленную у клинической больницы, я даже и не вспомнил. Попытку Дубовицкого подняться вместе со мной в квартиру, я пресёк, заявив о непреодолимом желании спать. Я был изрядно нетрезв, но не настолько пьян, чтобы светить Лизавету перед сослуживцами. Лида была не в счет, она своя. Попав в квартиру, я попытался незамеченным пробраться в ванную. Да, я был у себя дома. Ну, почти у себя. И я взрослый человек. Причем, во второй степени! Но мне чертовски не хотелось в таком виде предстать перед ребёнком. Это нехорошо, дети не должны видеть старших пьяными. Решив, что после холодного душа я буду выглядеть вполне кондиционным, я нацелился в ванную. Однако все мои благие макаренковские намерения пошли прахом. Лизавета вышла из комнаты еще до того, как я снял второй ботинок. - Ты алкоголик? – спокойно спросила меня малолетняя ехидна, ухмыляясь мне в лицо, – Давай помогу! – она присела и быстро распутала затянутый узел на шнурках моего ботинка. - Теперь я буду звать тебя не Лизой, а Эльзой! – объявил я квартирантке из Урюпинска, передумав измываться над своим организмом посредством ледяной воды, – Попить мне принеси, пожалуйста! Озбавившись от верхней одежды и от второго ботинка, я прошел в зал и с облегчением расположился на диване. Вроде бы и не копал сегодня землю и не разгружал вагоны. Однако чувство усталости меня придавливало. Очень хотелось спать. Завтра мне понадобится свежая, разумная голова, а для этого ей надо выспаться. - Держи! – постоялица протянула мне большой чайный бокал с тёмно-вишневой жидкостью. – Компот это, пей! – успокоила она меня, заметив моё недоумение, – В морозилке нашла. Клубника, вишня, жимолость. Пей! В три или четыре глотка я осушил свой ёмкий сиротский бокальчик и, прислушавшись к ощущениям, попросил еще. Польщенная Лиза рванула на кухню за добавкой. Вторую дозу кисловатого питья я смаковал без спешки. - А почему ты меня теперь будешь звать Эльзой? – подозрительно прищурившись, настороженно поинтересовалась пельменница. - Потому что ты старших не уважаешь! Недобрая ты! – пояснил я перед тем как сделать последний глоток, – Как смеешь ты, дитя несмышленое, меня алкоголиком называть?! – сунув в руки девчонке пустую посудину, я пошел в спальню, – Сегодня я здесь спать буду! А ты теперь Эльза! Проспал я до шести утра. Не вставая даже для посещения секретной комнаты. Зато чувствовал себя огурцом. И был готов отчизне посвятить души прекрасные порывы. Стараясь не потревожить сон квартирантки, тихо прокрался в коридор и осторожно закрыл за собой створки двери. После комплексных водных процедур пошел на кухню. Чертовски хотелось есть. Тут-то мне и пригодился лидин борщ. Какое-то время поразмышляв, а не съесть ли его холодным, я всё же устыдился и решил не уподобляться Васисуалию. Исследовав холодильник на предмет наличия в нем еды и обнаружив там еще четыре котлеты, я с легким сердцем вылил остатки борща в большую тарелку. Лидин борщ всегда вызывал у меня не только гастрономическое наслаждение, но и не побоюь этого слова, ощущение, близкое к оргазму. Скорее всего, именно поэтому, в моменты, подобные этому, мой разум посещали малодушные мысли, а не жениться ли мне на Зуевой? Никто и никогда не варил мне такого вкусного борща! Ни в той жизни, ни, тем более, в этой. - Я не хочу, чтобы ты называл меня Эльзой! – всё еще сонным, но решительным голосом потребовала из-за спины Елизавета. - Ладно, - покладисто согласился я, находясь под впечатлением от только что съеденного борща, – Но тогда уж и ты будь любезна, впредь не называй меня алкоголиком! – обернулся я к высокой договаривающейся стороне, с какого-то перепуга одетой в мою рубашку. - Ты, Лизавета, случаем не обнаглела? – послеборщевой релакс уже не справлялся с моим нарастающим возмущением, – Эта рубаха к моему выходному костюму, вообще-то! Нахальная девица легкомысленно хмыкнула, развернулась на пятках и не испытывая ни малейших угрызений совести, удалилась с кухни. Вот оно! Началось! Стоит только на пять минут, только пописать, пустить в свой дом женщину, как она начинает устанавливать в нем свои порядки. Нет, расслабился я, надо срочно устраивать судьбу Елизаветы! А для этого, мне сначала следует посетить дядю Витю Барсукова. Прежде всего, надо поразмыслить, как его можно прижучить официально, в рамках действующего законодательства. А если легальных ходов не найду, то просто без какой-либо корысти, из одной лишь любви к искусству, я факультативно пойду по пути беспредельщиков. Тех самых пресловутых лихих девяностых. Бог свидетель, дядя Витя этого заслужил. Я только додумывал свои злодейские планы, когда на кухне в махровом импортном халате появилась урюпинская засранка. В двух громадных сумках с барахлом, подаренных Шевцоваой, этот халат, наверняка не единственный. Я был уверен, что там много чего есть, в чем приличная барышня может предаваться сновидениям. Нет, рубахи свои надо изъять и спрятать! - Не злись, пожалуйста! – малолетняя экспроприаторша подала мне чашку с кофе, – Молока добавить? – она держала в руках наготове треугольник с молоком. Я задумался, потом кивнул. Лизавета тотчас из срезанного носика пакета долила почти до краев чашку молоком. - Сахар я уже положила! – кивнула она, – Две с половиной ложки, как ты обычно кладешь! – и тут же принялась размешивать ложкой молоко в кофе. - Это откуда тебе известно, сколько я сахара в кофе кладу? – хмыкнул я, – Лида сказала? - При чем тут Лида?! – поморщилась Элизабет из Урюпинска, – Я сама видела! Два раза. Так ведь? Правильно? Две с половиной ложки? – девчонка напряженно замерла. - Так. Всё так, Лизавета! Тебе бы к нам в милицию, уж больно ты замечательная девица! Всё-то ты замечаешь! - А можно? – замерла девчонка, затаив дыхание, – Можно мне в милицию?! - Да запросто! Вон Лида работает же! – улыбнулся я, – Начальница моя, между прочим, так-то, Лиза из Урюпинска! Только для этого учиться надо, а ты прогуливаешь! – нахмурился я, размышляя, продолжить дальше эту тему или остановиться. - Я, между прочим, отличницей в школе была! – гордо вздернула подбородок девчонка, – Ну, почти отличница. У меня только по геометрии четверка и по физре! А остальные все пятерки! - Это, Лизавета из Урюпинска, что же это такое? – довольно щурясь от в меру крепкого и так же в меру сладкого кофе, – Ну геометрия ладно, хотя и там я никакого повода для постыдной четвёрки не наблюдаю. Но физкультура? Ты ведь вон, какая красивая и здоровая девица! Не стыдно тебе, Лиза?! – я насмешливо посмотрел на моментально надувшую губы девчонку. - Не стыдно! У меня сколиоз грудного отдела позвоночника, меня не допускали подолгу на физру! - А ну-ка, иди сюда! – я отставил в сторону чашку. Елизавета встала со своего стула и робко подошла ко мне. Она снова выглядела испуганным зверьком. - Ты, Лиза, не бойся, я как раз в этом сколиозе очень даже разбираюсь! – осторожно взяв девочку за руку, я подтянул ее к себе, – Ты сейчас просто постоишь несколько минут, а я вот этими пальцами тебе по позвоночнику водить буду. От шеи до пояса. Хорошо? - Зачем? – насторожилась она, так и не стронувшись с места. - За надом! – мне надоело пререкаться, да и на службу пора было начинать собираться. – Ты меня не бойся, я к пионеркам равнодушен! Да ты и сама видела, у меня Лида есть. - Никакая я не пионерка! – возмущенно фыркнула пельменница, – Я, между прочим, уже могу в комсомол вступить! А у твоей Лиды сисек совсем нет! Взрослая уже, а сисек нет! Я едва не свалился со стула от такой отповеди. И, вообще, это только я могу рассуждать о сиськах Зуевой. И уж точно, никак не эта пигалица! - Это не твоё собачье дело, есть у неё сиськи или нет! – повысил я голос в раздражении, но заметив, как Лизетта съежилась, тут же опомнился. Надо было как-то отвлечь девчонку и сгладить свою горячность. - Чтоб ты знала, не только сиськами нравятся барышни. Есть еще глаза, доброта и еще один очень важный фактор! - Какой?? – затаила дыхание Елизавета. – Скажи! Какой фактор? - Умение варить вкусный борщ! – торжественно произнёс я главную военную тайну любого русского мальчиша. Независимо от его возраста, партийной принадлежности и вероисповедания. - Ты же пробовала её борщ? Вкусный? – я серьезным взглядом всмотрелся в глаза девчушки. - Очень вкусный! – честно ответила мне она. - Вот видишь! – я щепотью трех пальцев медленно повел по позвонкам Лизаветы, – А еще Лида очень порядочная и добрая! - Чтоб ты знала, очень часто встречаются такие женщины, что ты ей поверил, провел с ней время, а она обманула и борща не сварила! А вот Лида, она не такая! Глава 9 На утреннюю оперативку я сегодня явился в форме. Свежий и сияющий, как новенький юбилейный полтинник. Тот самый, у которого на аверсе гордый профиль контрабандиста Ильича. Как и положено молодому лейтенанту. Принарядился я так на всякий случай, поскольку точно знал, что подневольного человека в гражданке психологически чморить гораздо проще. - Чего случилось? Зачем звал? – весело подхватил меня сзади под локоть Гриненко на входе в здание райотдела. - Да ничего особенного, – также весело ответил я ему, – Если не считать того, что тебя скоро отстранят от службы. И, скорее всего, дело потом возбудят. - Чего это меня отстранят? Какое еще дело? – веселость слетела с лица Стаса и её сменила настороженность, – Ты, Серега, яснее говори, я и без шуток твоих давно уже нервный! - Да какие уж тут шутки! – не поддержал я тона своего коллеги, – Жопа над вашим ОУРом нависла. Я бы даже сказал, распростёрлась! И над тобой, друг мой Станислав, в частности. Ты заходи после оперативки, я расскажу! Встревоженный и задумчивый опер пошел к себе в «угол» на третий этаж, а я свернул в свой отросток, чтобы раздеться в кабинете. Сняв верхнюю одежду и пригладив перед зеркалом волосы, я отправился за заслуженным возмездием. Основной мешок пряников Данилин мне отсыплет позже, когда мой блеф относительно моих родственных связей с Бессоновым вскроется. Но и сейчас лицо конфитюром он мне тоже мазать не будет. Во-первых, чтобы я о себе слишком много не понимал, ну и в назидание другим. Даже, если моя версия о высоком родстве не полная туфта. А она, сука, самая, что ни на есть полная.. Но вчера он, с приложением своего жесткого рапорта Дергачеву меня не сдал! А сегодня это делать уже поздно, моя молодая печень уже успела переработать потребленный этанол. Толпящийся в ожидании перед дверями следственный люд встретил меня улыбками и ухмылками. На которые я не обращал никакого внимания или отвечал показным недоумением. К величайшему моему удивлению, начальник следственного отделения хоть и выглядел строгим, но в этой своей строгости был умерен. Поднял он меня только после того, как до меня дошла очередь по кругу. - Что у тебя по сто восьмой в театре? Есть версии? – издалека начал шеф. Впрочем, почему это издалека, вчера должно было состояться заслушивание по делу, а меня в райотделе не было весь день. Да, кроме того, под конец этого дня, появившись в РОВД, я был несколько задумчив. И мало того, задумчивость эта распространяла вокруг себя пары дорогущего коньяка. Н-да.. - Так точно, товарищ майор, есть версии! – не в пример вчерашнему, ванькой-встанькой подскочил я со стула, показывая тем самым, что о субординации я помню и чту её свято. - Поделись! – прикуривая сигарету, Данилин многословия не проявил. - По всему выходит, что личные неприязненные отношения! – не стал я прилюдно порочить конкретикой очаг советской культуры, погрязший в голубых оттенках, – Подозреваемые есть, но надо еще работать. Я вчера полдня в театре и в больничке у потерпевшего провёл по этому делу. - А вторые полдня где ты провёл, Корнеев? – было заметно, что глубоко затягиваясь сигаретой, Алексей Константинович старался сдерживать свои эмоции. Надо было сглаживать предстоящий взрыв негодования. Который так или иначе, но обязательно обрушится на мою голову. Смертельной плитой обрушится и придавит. Сразу, как только Данилин удостоверится, что я его вчера бессовестно развел со своим мнимым родством с главным чекистом области. Да еще развел прилюдно, при подчиненных. Не исключал я и того, что о моих вчерашних пьяных россказнях уже известно и Дергачеву. Таких кунштюков руководство никогда не прощает. И карает за них с предельной жестокостью. А в том, что я буду вскорости разоблачен, я не сомневался. Меня обязательно прояснят и процедят через мелкое сито. Такого засланца от «соседей» без детального исследования не оставят. Себе дороже. А просчитать наличие или отсутствие родственных связей между мной и супружницей гэбиста, для МВД ни разу не бином. Он хоть и спецучет, который обязателен у семьи Бессоновых в прописке по месту жительства, а всё равно милицейский. - Про вторые полдня, товарищ майор, я вам расскажу, но, извините, наедине! Коллеги, еще со вчерашнего вечера запасшиеся попкорном, о существовании которого пока еще и не подозревали, недовольно загудели. Тихо, но вполне явственно. Посмотрев на меня долгим изучающим взглядом, Данилин молча кивнул. Далее оперативка проходила без задержек и каких-либо отвлечений на присутствующих. Даже за волокиту и пропущенные сроки никого не пнули. - Ну, что, Корнеев, начинай оправдываться! И только попробуй мне еще что-то соврать! Похоже, что мой далеко не глупый начальник, обдумав мой вчерашний экспромт, испытывал некоторое сомнение относительно его достоверности. - Алексей Константинович, вчера, после отработки театра, на выходе меня перехватили комитетчики, – начал излагать я новую версию своего специфического состояния на вчерашнем вечернем совещании, – У них вчера стрельба случилась на Панова двадцать четыре. Это на земле Советского РОВД, я там раньше участковым был. Вот меня и привлекли. Человек, который в ляжку гэбешному оперу дробь всадил, у меня на связи состоял, – честными глазами наивного агнца отзеркаливал я пристальный взгляд шефа. - Ну, спросили они тебя, ладно, верю, – после недолгого раздумья произнес Данилин, – А с какой радости тебя на машине начальника областного УКГБ к райотделу доставили? И почему пьяного? Ты, что, в театре так набрался? - Никак нет, товарищ майор, из театра я сухой вышел. Как лист, сухой! – ничуть не лукавя, возмутился я таким обидным предположением со стороны руководства, – Это уже потом, после того, как я немного выручил «соседей» с отпиской наверх, генерал Бессонов угостил меня немного. Сами понимаете, товарищ майор, не мог я отказаться! Таких людей отказом преломить с ними хлеб обижать никак нельзя. Если уж на то пошло, Алексей Константинович, то генерал хотел позвонить вам, но я попросил этого не делать. Тогда он дал свою машину. На этот раз Данилин смотрел в окно намного дольше. Потом закурил следующую сигарету. - Чего у них на Панова так не срослось, что там аж до стрельбы дошло? – вполголоса задал вопрос начальник, – И что такого ты им рассказал, что сам Бессонов благодарностью к тебе воспылали? Что растрогался до пьянки с тобой и даже свою персональную машину тебе под задницу предоставил? Повышать градус откровений было нельзя. Дальше это был уже не уровень Данилина. Для собственной отмазки я выдал вполне достаточную дозу интригующей информации. - Товарищ майор, при всем моём к вам уважении! – я сделал проникновенные глаза и даже приложил руку к груди, – Вы же старший офицер милиции и о режиме секретности понимаете лучше меня! Хотите, я вам дам прямой телефон генерала Бессонова? Если он сочтет нужным, пусть сам вам расскажет. С моей стороны это было жестокой провокацией. Но, к чести Данилина, он на неё не поддался. Помолчав с минуту, он высказался. - Нет, Корнеев, мне этот телефон ни к чему! Тем более, прямой. Я еще на подполковника рассчитываю в нашей системе. Боюсь, повредит мне такое общение с гэбэшным генералом. Это тебе пока еще нечего терять, кроме пары хромовых сапог и лейтенантских погон. Иди, Корнеев, работай! Я вышел из кабинета шефа вполне довольным собой. И чопорно раскланялся с Валентиной Викторовной. Недоброжелательный прищур Антонины я оставил без внимания. У двери своего делового пристанища я увидел нетерпеливо переминающегося Стаса. После вчерашнего, вероятность того, что ПТП с моего кабинета не сняли, была не велика. Но она всё же была. Могли просто не успеть снять с контроля мой служебный телефон. - Пошли к окошку, на улицу посмотрим! – подтолкнул я Стаса к торцу аппендицита. - Слушай сюда и слушай внимательно! Новый областной прокурор дал в районы разнарядку на отмену отказных постановлений. И не просто на отмену, а на отмену с перспективой возбуждения дел. На предмет сокрытия преступлений. Ты понимаешь, о чем я? - Понимаю, не дурак! – хмуро кивнул опер, – Прокурорские что-то из моего откопали? – мне потому и нравилось работать с Гриненко, что дураком он не был. - Верно мыслишь, коллега! - невесело кивнул я еще более расстроивщемуся другу, – Откопали. И в ближайшее время помощник прокурора будет заключаться по этому поводу. Потом, сам понимаешь, они возбудятся и дальше процесс станет необратимым. Будут на вашем примере показывать, как за соблюдение законности они анус себе и другим рвут. - Какой еще анус? – на некоторое время удивлённо отвлёкся от тяжелых мыслей Стас. - Забудь, латынь это! – отмахнулся я, – Хотя, это как раз будет твой анус! Но сейчас надо думать, как тебя из-под удара выводить. И времени на всё про все у нас с тобой немного. Несколько дней, не больше! - Да как тут выведешь?! – тоскливо вздохнул опер, – Не брать же приступом Октябрьскую прокуратуру, чтобы этот отказняк уничтожить?! – в отчаяньи Стас пристукнул кулаком по подоконнику. - Прокуратуру приступом буду брать я! – не менее тяжко вздохнул я, – А ты работай с терпилой! Чтобы он был всем доволен и дальнейшей проверки не желал категорически! Ты меня понял? – я разглядывал другана без особого добродушия, понимая, какой ценой мне обойдется его, снятая со сковородки, задница. - Понял! – оживился опер, который упал намоченный. – А что там за материал, а, Серёга? Фамилия у терпилы какая? Сам понимаешь, за мной этих отказных, как блох на собаке! - Дату не помню или даже не видел. Грабеж там, сто сорок пятая, это точно. И фамилия терпилы – Фесенко. Больше ничего не знаю. Иди в дежурку и смотри книги учета! - Стой! – я еле успел схватить Гриненко за рукав, так быстро он кинулся спасать свою дымящуюся задницу. – Мне от тебя потом тоже помощь понадобится, ты вечером загляни ко мне! - Буду! – клятвенно приложил руку к сердцу Стас, – Как только шеф на вечерней сходке отымет за косяки, сразу к тебе! Опер развернулся и стремительно кинулся за поворот. Через секунду я уже слышал, как он грохочет подошвами через три ступеньки по лестнице. Устремившись, надо полагать, в дежурную часть. Не успел я зайти в свой кабинет, как в него ворвалась Лидия Андреевна. В кабинете Данилина она еще как-то сдерживалась, а теперь моя начальница находилась в состоянии сильного душевного волнения. - Что происходит? – она кипела, как забытый на плите чайник и растерянности своей не скрывала, – Вчера он тебя поклялся при всех уволить, а сегодня об этом даже не вспомнил?! Почему? И о чем вы с ним говорили, когда он всех выгнал? - Лида, а почему ты сегодня такая красивая? – я аккуратно заправил выбившуюся из ее прически волнистую прядь ей за ухо, – Сегодня ты, не побоюсь этого слова, особенно хороша! Зуева на несколько секунд зависла, а щеки ее покрылись румянцем. Но уже совсем скоро она пришла в себя. Она уже неплохо меня изучила и мои примочки нуждались в обновлении. - Корнеев, ты мне зубы не заговаривай! – она шагнула ближе, – Говори, что происходит? За мою память, никто еще на оперативке пьяным не появлялся! И такое никогда, насколько мне известно, никому не прощалось! И ты будешь самый распоследний идиот, если думаешь, что Дергачеву уже не настучали о вчерашнем! - Нет, душа моя, – я притянул к себе упругую начальницу и по-товарищески стиснул её ягодицы, – Я этого не думаю. Но я думаю о другом! Я думаю, что, если меня не позвали на экзекуцию к начальнику РОВД, то пределов допущенного я не нарушил. Или я ошибаюсь, любимая? - Пусти! – тревожно озираясь на дверь, Лидия Андреевна резкими движениями начала освобождать свой крепкий попец из цепких лейтенантских рук. Опять вспомнив о вчерашнем проколе с неуважением к начальству, я пошел на поводу у субординации и разжал ладони. Отодвинувшись на всякий случай подальше и поправив на себе одежду, Зуева продолжила свои бестактные вопросы относительно моих разговоров с Данилиным. - Ты, Лидия, мне больше таких вопросов не задавай! – нахмурил я брови, – Под статью меня хочешь подвести? – подозрительно окинул я ее почти чекистским взглядом. - Под какую еще статью?! – нервно и не совсем уверенно ухмыльнулась Зуева. - Под статью о разглашении гостайны! – еще сильнее нахмурился я, – Если надоел я тебе, ты прямо так и скажи! Но я на лесоповал не хочу! - Ты, что, совсем дурак?! – Лидия Андреевна шагнула ко мне и порывисто меня обняла, уже не обращая никакого внимания на незапертую дверь, – Я просто переживаю за тебя очень! - А раз ты за меня переживаешь, да еще и очень, то научи Лизавету варить борщ! – решил я опять из кучи минусов сотворить для себя плюс. - Научу! – хлюпнула носом Лида, – У тебя, правда, все хорошо, тебя не уволят? - Ну, у кого, душа моя, рука поднимется такой приказ подписать?! – я посмотрел на начальницу, как на дитё неразумное, – Я же золотой фонд кадров МВД СССР! Такого, как я больше нет! – совершенно серьёзно произнёс я, глядя в глаза руководящей подруги. - Ну ладно, тогда я пошла работать! – как-то очень быстро успокоилась она, – По сто восьмой из города никто вчера не приезжал, на следующую неделю заслушивание перенесли. Но ты не затягивай с расследованием и бумажек в дело подшей побольше! Приходи ко мне, я помогу, там обязательно надо показать работу по делу! - Как скажешь, любимая, я ведь перечить тебе ни в чем не могу! Да ты это и сама хорошо знаешь! – кротко ответил я руководительнице, чтобы окончательно её успокоить. - Придётся мне опять в этот долбанный театр ехать! – вспомнил я об оставленной без присмотра машине на больничной стоянке. – Это я к тому, чтобы ты потом не говорила, что я неуправляемый! - Хорошо, езжай! – довольная Лида даже улыбнулась проявленной мною покладистости и, зазывно покачивая бёдрами, удалилась. А я начал одеваться. Надо было сначала забрать «шестёрку», а потом проведать Нагаева. Дозвонившись из дежурки до Советского, я через капитана Щекаева выцепил Вову. Выяснять что-либо по телефону не хотелось. Мы договорились с ним пересечься на опорном пункте. Имея в разуме, хоть какую-то определенность на ближайшую перспективу, я поехал на трамвае в клиническую больницу. После вчерашнего разговора с главрежем Белоцерковским, я уже не был столь уверен в искренности потерпевшего Ворожейкина. Со слов Петра Михайловича, выходило, что у грязного похотливого флейтиста не было такого уж жгучего мотива браться за нож. Кроме того, главреж заверил меня, что Женечка Сладков человек настолько тончайшей душевной организации, что взяться за нож он не может по определению. И, что причину ранения Славы Ворожейкина следует искать в чем-то другом. Добравшись до больнички, я решил не упускать возможности еще раз побеседовать с хитрожопым педерастом Ворожейкиным. Пройдя в хирургическое отделение, я сразу зашел к его лечащему врачу. Недовольный жизнью или моей физиономией доктор почему-то решил воспротивиться моему общению с Вячеславом Марковичем. Объяснив это тем, что после моего вчерашнего разговора с нетрадиционным потерпевшим, у того наступило ухудшение состояния. - Доктор, – без какого-либо раздражения обратился я к капризному эскулапу, – Не хотите меня пускать к гражданину Ворожейкину, ну так и бог с вами! – улыбнулся я ему, – Но в присутствии вот этих милых дам, – я кивнул на сидящих в ординаторской белохалатниц, – Заявляю вам официально! Если из-за вашего воспрепятствования следствию Ворожейкин мне прямо сейчас не даст показаний и, если по этой причине его сегодня ночью здесь прирежут, то вам придется отвечать перед законом! Вы мне только скажите, что нельзя и я прямо в вашем присутствии составлю об этом рапорт! - Да делайте вы, что хотите! – врач захлопнул какой-то журнал на столе и вышел из ординаторской. Барышни за моей спиной захихикали. Я тоже поднялся, надо было спешить, очень уж мне хотелось послушать Вову Нагаева о вчерашнем побоище чекистов с простым советским шизофреником. Судя по тому, что победил шизофреник и в бою пострадали не его яйца, гэбэшникам еще есть смысл работать над собой. Врачихи набросили мне на плечи белый халат и я пошел к потерпевшему. Вячеслав Маркович встретил меня настороженно. В глаза мне он старался не смотреть. - Что ж ты, Вячеслав, на флейтиста батон крошишь? – укоризненно начал я попрекать закройщика, – Этого, как ты выразился, «грязного похотливого мерзавца» соплёй перешибить можно! Ну, какой из этого флейтиста энтузиаст поножовщины, Слава?! - Чего вам от меня нужно? – перешел на нормальный пидорский визг Ворожейкин. - Мне нужно, Слава, чтобы ты мне про вашу трепетную дружбу с начальником АХЧ Стукаловым рассказал, – решил я, без предварительной проверки полученной от главрежа наколки, рискнуть и шугануть неискреннего терпилу. По тому, как дернулся Ворожейкин, я понял, что не зря вчера выкручивал яйца альфа-самцу драматического вертепа. жүктеу/скачать 0.51 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|