§ 2. Активизация общественной роли Русской Православной Церкви в постсоветский период

Принципиально новые обстоятельства жизни российского общества после краха советской системы активизировали Русскую Церковь, повлекли формирование православных братств, монархических и культурно-просветительных организаций. Пройдя через десятилетия тяжелейших гонений, Русское Православие вновь обнаружило свою духоносность, свою верность изначальной Традиции и способность к социальному служению в современных условиях. Со своей стороны русское общество проявило потребность в возрождении своей традиционной связи с Православием, обостренную кризисом доверия к новой власти, разочарованием в культивируемых ей либерально-капиталистических ценностях и институтах, обусловивших развал экономики и деградацию российской государственности. Начавшийся процесс воссоздания тысяч храмов, монастырей, духовных школ, возвращения Церкви к благотворительной, просветительной и военно-патриотической деятельности свидетельствует о том, что в России сохраняется объективная возможность нового духовного подъема и дальнейшего развития высокой христианской культуры.

Но возрождение русского православного духа встречает новые формы противодействия. Влиятельные западнические круги в современной России и их покровители за рубежами страны прекрасно понимают, что именно Русская Церковь является фундаментальной основой духовной независимости русского народа, традиционным фактором его великодержавного самосознания и его цивилизационной самобытности. Поэтому проводники западных влияний и западных интересов стремятся ограничить церковное воздействие на общественное сознание и общественную жизнь, дискредитировать Православие, пропагандируют индивидуалистические и нигилистические стандарты западного образа жизни, способствуют укоренению на земле России многообразных религиозных сект и оккультных течений. Не следует обманываться внешними успехами Православия в России, предостерег Патриарх Алексий II, выступая на епархиальном собрании жителей Москвы в 1997 г. Сегодня, сказал он, против Церкви восстают различные силы, пытаясь ослабить, расколоть ее и подорвать ее авторитет в глазах людей. В качестве примеров антицерковной деятельности Патриарх привел случаи из практики телеканалов НТВ и ОРТ, предположив, что «негативное отношение к Русской Православной Церкви, демонстрируемое в настоящее время телевидением и прессой, возможно, предвещает и о новом наступлении на Церковь» ¹.

В целом ряде определений, принятых на Архиерейском соборе 1997 г., руководство Русской Церкви предостерегло государство и народ о пагубности навязчивой пропаганды порока, безнравственного и преступного образа жизни, насилия, межнациональной, религиозной и культурной розни. Православные архиереи выразили глубокую озабоченность продолжающейся экспансией униатов, преследованиями православных на Украине со стороны греко-католиков, а также фактами католического прозелитизма на канонической территории Русской Православной Церкви. В письме Председателю и депутатам Государственной Думы руководители Церкви предложили закрепить особое положение Православия и регламентировать деятельность иностранных религиозных организаций в России, с учетом тысячелетнего укоренения здесь православной традиции. Архиерейский собор признал недопустимым вовлечение Преосвященных и священнослужителей в какую-либо предвыборную политическую агитацию, членство их в политических объединениях, уставы которых предусматривают участие в выборах любых уровней ¹.

Кроме внешних препятствий возрождению Русского Православия в полноте его нравственно-общественного, государственного и культурного значения существуют болезненные моменты во внутрицерковной жизни. Рассматривая причины наблюдающихся в ней изъянов и разногласий, следует учитывать, что Церковь является органической частью находящегося в кризисе российского общества и не может не отражать общероссийской ситуации. В силу давних исторических событий и революционной катастрофы ХХ века в нашей православной среде сложилось несколько довольно разобщенных укладов, между которыми наблюдаются противоречия. Разногласия идеологического и политического характера обозначились между Московской Патриархией и руководством Зарубежной Церкви, остается неизжитым старинное размежевание между старообрядческим и реформированным укладом Русского Православия. Поместный Собор Русской Православной Церкви в 1971 г. отменил анафематствования, наложенные в XVII веке на старые русские обряды, но последствия раскола далеко не изжиты, проявляясь до сих пор в слабости соборных начал РПЦ и неразвитости приходской жизни. Всплеск национально-религиозной активности в 1980-1990-х годах возродил интерес к старообрядчеству, обострил необходимость диалога о путях преодоления раскола, возрождении соборности церковной жизни и объединении в России всех православных христиан.

Так же как и во всем обществе, среди православного духовенства и мирян чувствуются расхождения между людьми ориентированными на национальные, почвенные, державные ценности и людьми в той или иной форме испытавшими влияние «общечеловеческой», «общедемократической» идеологии. Последние критически воспринимают все заявления и действия священноначалия, развертывающиеся в национально-патриотическом русле и направленные против экспансии западных идеологий, порой доходя до обвинений самого Патриарха в православном фундаментализме, национализме и «ксенофобии». Ярким примером такого радикал-либерального «батюшки» может служить Глеб Якунин, отлученный от Церкви по решению Архиерейского собора в 1997 г.

Таким образом, далеко не случайно, что наибольшие противоречия в среде православной общественности вызывают ныне две группы вопросов: во-первых, вопросы о роли национального начала в Православии, о национально-патриотической и национально-государственной миссии Церкви и, во-вторых, вопросы об отношении к западным христианским исповедания и об оправданности участия представителей Русской Церкви в экуменически ориентированном Всемирном Совете Церквей. В комплексе названных проблем церковного сознания отражается объективная, жизненно важная задача современного русского общества, диктуемая необходимостью его самоопределения относительно западной цивилизации, его самобытного культурного и цивилизационного развития в русле своей традиционной специфики.

Несмотря на имеющиеся в православной среде разногласия, следует учитывать, что огромное большинство монастырей, священников, мирян и представителей епископата занимают строго традиционную вероисповедную и мировоззренческую позицию, которой фундаментально присущи национально-патриотическая, великодержавная и антиэкуменическая направленность. Об этом свидетельствует всероссийское почитание православными людьми приснопамятного митрополита Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева).

Высокопреосвященный Иоанн явил пример выдающегося мыслителя и вдохновителя православно-национального движения. Начиная с 1992 года и до самой своей кончины 2 ноября 1995 года, владыка написал большое количество статей, несколько книг, предпринял многочисленные вступления перед православной общественностью и средствами информации по вопросам духовного, национального и государственного обустройства России. С большой религиозно-нравственной глубиной, теоретическим совершенством и практической трезвостью владыка осмыслил многовековые пути, настоящее состояние и перспективы оздоровления русского самосознания, русского народа и российской государственности. Во всех своих трудах и выступлениях митр. Иоанн напоминал слова святого праведного Иоанна Кронштадтского, что Россия имеет православное призвание служить подножием Престола Господня, что русское понимание жизни определяется идеалом общественного служения Правде Божией, что формы российского общественно-государственного существования должны быть выверены в свете непреходящих православных ценностей, национального исторического опыта и современных национально-государственных интересов.

Митр. Иоанн опровергал представление о христианстве как расплывчатом, бесформенном мировоззрении, ведущем человека по пути безвольного смирения перед всем происходящим вокруг. Подобный взгляд есть сознательная и злонамеренная ложь, распространяемая врагами Христа, Православной Церкви и нашего Отечества, подчеркивал владыка. "Да, христианство есть несомненно религия мира и любви, а не вражды и ненависти. Да, главнейшая заповедь христианства - это заповедь о любви, любви в Богу как к средоточию всяческого добра и блага: милосердия и долготерпения, красоты, гармонии, справедливости. Но именно потому совершенно естественно, что все, идущее вразрез с этой заповедью, все, мешающее христианину исполнять ее, должно быть ему ненавистно. И это - единственно святая ненависть: ко злу, ко греху, к страстям человеческим, к сатанинскому беззаконию. Со всем этим христианин должен быть абсолютно непримирим...

Церковь земная, по определению святых отцов, есть Церковь воинствующая, а поприще нашей земной жизни - место брани и подвига. Любовь не должна быть безрассудна. Она - любя - не растворяется с теми, кого покрывает. Не может любовь принудить человека объединиться с погибельным заблуждением. Истинная любовь беспрестанно сражается, защищая тех, кто доверился ей, от зла, часто скрывающего свое истинное обличие под маской ложного благообразия. Мнимо-христианская «любовь» и ложно понимаемое «всепрощение» - мир со всеми подряд, без разбора - нужны только тем, кто сегодня с бешеной энергией и напористостью готовит всемирное «объединение» и «примирение» под сенью «нового мирового порядка» - политической ширмы, за которой скрывается дьявольский оскал жесточайшей антихристианской диктатуры" ¹ .

Большое внимание владыка уделял выяснению ценности национального плана в иерархии уровней бытия. "Надо сказать, - писал он, - что с точки зрения христианина любая попытка упразднить национальную самобытность народа (будь то под лозунгом «общечеловеческих ценностей» или как-либо иначе) является одной из форм богоборчества. Дело в том, что разделение единого некогда человечества на различные расы и племена произошло по прямому велению Божию... Боле того, Православная Церковь учит, что каждый народ, как соборная личность, имеет и своего особого Ангела-хранителя. Тайна национальности коренится в мистических глубинах народной жизни, являясь одной из важнейших первооснов человеческого бытия, залогом того духовного единения, без которого немыслимо само существование народа, общества, государства" ² . Соборная индивидуальность народа неповторима, как неповторимы личные особенности каждого из нас, напоминал митр. Иоанн. История человечества есть история племен, его составляющих. "Поэтому так же, как не способен к полноценной жизни человек, лишенный памяти, не может нормальное существовать и народ, не имеющий ясного, осмысленного понимания своей исторической судьбы, своего высшего, промыслительного предназначения, своих религиозных святынь и традиционных гражданских, государственных, державных идеалов" ¹ .

Очерчивая задачи разработки новой русской идеологии и программы государственного возрождения России митр. Иоанн указывал, что современные отечественные мыслители и деятели должны учитывать три традиционно-русских мировоззренческих архетипа: архетип державности или имперского предназначения России в качестве вселенской миротворческой державы, охраняющей традиционные ценности и святыни; архетип русского национализма, подразумевающий особо важную и ответственную роль нашего триединого (великорусско-малоросско-белоруского) народа в державном бытии и служении; архетип религиозного мессианизма, направляющий русское служение прежде всего на защиту догматических и нравственных идеалов Православия ². В приветствии к участникам Всероссийского монархического совещания Владыка признавал, что только православная монархия, опирающаяся на развитую систему выборных учреждений, является исторически опробованной, естественной формой государственного бытия российской цивилизации. Вместе с тем митрополит призывал к восстановлению монархии в творческом процессе, избегая примитивной реставрации изживших себя старых форм ³ .

Новым свидетельством поразительной жизнеспособности Русского православия явились решения Архиерейского Собора Русской Православной Церкви, состоявшегося в августе 2000 г. в зале церковных соборов храма Христа Спасителя в Москве. Важнейшим актом Собора явилась канонизация последнего русского государя и его семьи в чине страстотерпцев. В общей сложности к лику общецерковных святых было причислено 1 154 подвижника веры и благочестия, из которых большая часть (1 090) являются новомучениками, пострадавшими за веру Христову в ХХ веке ⁴. Собрание архиереев приняло ряд других исторических решений (одобрив новую редакцию церковного устава и документ об основах социальной концепции Церкви, отразивший ее официальную позицию в сфере отношений с государством и светским обществом), заявив тем самым, что Церковь вступает в новый период своего бытия с новыми духовными и жизнестроительными силами.

Итак, несмотря на то, что русский народ внутренне ослабел, несмотря на то, что христианство в мире и в России находится в сложном положении, возможность православного возрождения нашей страны сохраняется. По верному указанию современного греческого богослова Христоса Яннараса, отсутствие актуального воплощения Православия в конкретной, исторически динамичной культурной «плоти» вовсе не означает, что семена церковной истины погибли, а заключенный в них живительный сок иссох. Противостояние Запада и Православия только на первый взгляд кажется чудовищно неблагоприятным для последнего, однако «в действительности речь идет о зерне, погребенном и умершим в земле: вот что представляет собой Православие наших дней. Но в самой этой смерти - надежда и вера православных христиан. Задача православного свидетельства сегодня заключается в различении между животворным погребением "пшеничного зерна" и безнадежной и необратимой коррозией, открыто разъедающей структуру еретической цивилизации» ¹.


§ 3. Русское национальное сознание в условиях «перестройки» и распада советской системы
«Перестройка» радикально расширила и стимулировала возможности развития русского культурного самосознания, равно как и культурного самосознания всех народов СССР. Следует учитывать, что в годы тоталитарного режима, когда над всеми советскими гражданами, независимо от их веры и национальной принадлежности, господствовала официозная идеологическая диктатура, люди естественно подразделялись только на сторонников и противников режима, а главными вопросами бытия мыслящей части общества были проблемы нравственные и политические, но никак не национальный вопрос. По мере того как стал ослабевать идеологический и политический гнет и гласность позволила жить и мыслить более многогранно, национальный вопрос резко выдвинулся на одно из первых мест в общественном сознании. Во всех Союзных республиках стали возникать национальные движения, "народные фронты", оппозиционные Москве. У русских же прежде всего пробуждалось историческое сознание. Озабоченность состоянием памятников старины, необходимостью возрождения культурных традиций получила широкое общественное выражение во второй половине 1980-х годов. Социологические исследования и этнографические наблюдения показывали, что, несмотря на революционную катастрофу традиционной России и долговременный коммунистический гнет, русский народ жив; что при ослаблении внешних признаков самобытной этнической культуры этническое самосознание русских людей возрастает и что русские являются одной из самых урбанизированных и образованных наций в СССР, идентифицируя себя независимо от этнической среды проживания ².

Вместе с тем русские, в отличие от других национальностей, не проявили ни энергичности своего национального духа, ни способности к этнокультурной консолидации, ни понимания своих экономических, этнополитических и геополитических интересов. Это обстоятельство дало социологам основание говорить о парадоксальном факте слабости русского большинства, составляющего 82-83 % населения России, в многогранных процессах конкуренции различных национальных групп, развернувшейся после распада Советского Союза. Ценность большого государства, на взгляд ряда политиков и историков, вытеснила и подавила у русских ценность сплоченности на этнической основе. Между тем у большинства других этносов ценность национального сплочения возрастала. Данное противоречие, по справедливому заключению авторов "Истории современной России", – один из серьезных источников межнациональных противоречий в рамках российской федерации" ¹ .

Говоря о процессе развитии русского национального самосознания в постсоветский период, следует обратить внимание и на нездоровые черты этого процесса, обусловленные отрывом значительного слоя русского населения от православной традиции, от опыта отечественной мысли, а также влиянием идеологического наследия западноевропейского языческого национализма. Все это обусловило извращенные формы реализации потребности национального самоопределения, выразившиеся в увлечении некоторой части преимущественно молодых русских людей оккультно-националистическими идеями и организационными формами, со всеми вытекающими отсюда политическими установками и культом грубой силы. Вполне очевидно, что для всякого, кто твердо стоит на почве Православия, традиций русской религиозной мысли и культуры, языческий национализм, фашистская идеология и политическая практика являются совершенно неприемлемыми. Уважение ко всякому народу, ко всякой национально-культурной самобытности, терпимость по отношению к любой традиционной религии, стремление строить общество на твердых гражданско-правовых принципах, дающих возможность свободы совести, мысли, слова, общественного самовыражения всякой благонамеренной личности и социальной группе, для православных людей обусловлены не преходящими политическими соображениями, а признанием личного достоинства за всяким человеком как Образом и Подобием Божием, и за всякой нацией как культурно-исторической индивидуальностью, сущей по промыслу и попущению Божию.

Наблюдая за состоянием русского самосознания в период российской смуты 1917-1920-х годов Г.П.Федотов печально замечал, что среди шумных, крикливых голосов малых народов один великорусский народ не подает признаков жизни. Он жалуется на все: на голод, бесправие, тьму, только одного не ведая, к одному оставаясь глухим - к опасности, угрожающей его национальному бытию ² . Русский народ в ту смуту явил, по словам Федотова, "разительные доказательства бессилия защищать свою волю и свое право. Он не пошевелил пальцем, чтобы защитить избранное им учредительное собрание. 13 лет он пассивно смотрит, как воля его фальсифицируется в избирательной системе советов, позволяя говорить от своего имени продажным или враждебным ему отщепенцам. Он живет в режиме неслыханного террора, едва ли сознавая исключительность этого положения. Он дает энергичному меньшинству мять себя, как глину, вить из себя веревки.

Эта пассивность масс не может не искушать людей, одаренных волей власти и лишенных правового сознания" ¹ .

Рассматривая современное состояние России в статье "Русский вопрос к концу ХХ века", А.И.Солженицын, точно также, как в свое время Федотов, отмечает вялость русского национального сознания, равнодушие наших соотечественников к судьбе 18 % этнических русских (25-ти млн. человек), отрезанных от России в новых государственных образованиях, и вообще к судьбе русского народа. Распад не только Советского Союза, но и единства трех единоверных и единокровных восточнославянских народов (русских, украинцев, белорусов), безумные реформы Гайдара, сдвоенный удар долларом и развратом, привел, по выражению Солженицына, к Великой Русской Катастрофе 90-х годов ХХ века и поставил на повестку дня недвусмысленный вопрос: быть или не быть русскому народу? ²

Вполне очевидно, что пассивность национального сознания и поведения русских масс является главнейшей предпосылкой невероятно успешной политической, экономической, идеологической активности всякого рода беспринципных, своекорыстных и даже явно враждебных России дельцов, под видом «демократизации» и «приватизации» устроивших, по выражениям трезво мыслящих западных журналистов, «самый большой грабеж в истории», «самую крупную распродажу века», с разрушительными последствиями для культуры и будущности великого народа.

Столь же очевидно, что не деятельность радикальных националистических групп, но религиозное, культурное, государственно-патриотическое возрождение русской духовности, способно активизировать самосознание и поведение наших соотечественников и создать должные национально-культурные основания для политического и экономического бытия России.

Выявляя природу духовного кризиса русского народа, следует прежде всего учитывать глобальные, всемирные предпосылки упадка христианской веры, патриотического чувства, национального сознания, распространения материалистического мировосприятия, широкого использование преступных методов при разрешении политических и экономических проблем.

Капиталистическое развитие сначала европейских, а затем и остальных стран, вынужденных идти по пути западной цивилизации, повсюду сопровождалось кризисом традиционных общественных организмов, формированием потребительского общества, торжеством низкопробной массовой культуры, нарастанием бездушности и механистичности в человеческом существовании. Люди Запада, констатировал французский мыслитель-традиционалист Рене Генон, преуспели в повсеместном насаждении своего антитрадиционного и материалистического мировоззрения. Запад, в конечном итоге, навязал себя миру только с помощью грубой силы, так как только в грубо материальной сфере состоит единственное преимущество западной цивилизации. “Западная экспансия – это экспансия материализма во всех его формах, и она не может быть ничем. Ничто не способно опровергнуть эту истину – никакие моралистические оправдания, никакие гуманитарные восклицания, никакие пропагандистские уловки, никакое (подчас довольно ловкое и искусное) внушение, пытающееся прикрыть эти разрушительные цели. Отрицать ее могут либо законченные простаки, либо люди, непосредственно заинтересованные в осуществлении “сатанинской” в самом прямом смысле этого слова операции” ¹, - делал вывод Р.Генон.

Основной порок рожденного на Западе технотронного капиталистического общества определяется тем, что в целях поддержания огромного механизма производства и потребления людям навязываются ложные, искусственные потребности, подавляющие духовность человеческой личности, ее свободу и самобытность, замечает известный американский философ Герберт Маркузе. Возникает “одномерная”, по сути тоталитарная, социальная система, отличающаяся покойной комфортабельной несвободой. В этой системе большинство преобладающих потребностей (расслабляться, развлекаться, потреблять и вести себя в соответствии с рекламными образцами, любить и ненавидеть то, что любят и ненавидят другие) принадлежит к категории ложных потребностей ² . В итоге извращается внутренняя жизнь личности, утрачиваются смысл и некая высшая ценность человеческого существования. Человек становится насквозь манипулируемой безличной единицей потребительского массового общества, попираемой и в конечном счете пожираемой тотальным, самодовлеющим механизмом рекламы, производства и потребления.

Другой современный мыслитель Йохан Хёйзинга отмечает, что в развитом индустриальном мире культура сводится к обслуживанию физиологических нужд человека, определяясь критериями комфорта, здоровья, безопасности. Тем самым “понятие культуры фактически переводится на животный уровень, где оно теряет свой смысл” ³ .

Необходимо добавить, углубляя рассуждение, что основной фактор «декультурации» западного общества объясняется не столько влиянием самой по себе индустриальной цивилизации, сколько историческим разложением христианской традиции и параллельным усилением либеральной идеологии, превозносящей не столько свободу, сколько самодовлеющую способность выбора, определяющуюся принципом: хочу свободно хотеть того, чего захочу. Человек, который утратил веру в сверхличные, объективные ценности и превознес личный произвол, мог сделать и сделал высшей ценностью благополучие настоящего момента, длящееся удовольствие. Поскольку же удовольствие всегда временно и конкретно, постольку человек должен был, в своем стремлении к абсолютизации относительного, попытаться остановить «прекрасное мгновение». Попытка такого рода остановки, радикально проведенная в жизнь, воплотилась в западной наркомании, глубоко и закономерно поразившей «декультурирующееся» общество. Идеологическое же воплощение потребности остановить миг благополучия и счастья выразилось в имитировании всеми возрастными группами западного общества юношеского возраста – возраста физически наиболее приятного, оптимистического, легкомысленно-счастливого, но исключающего какой-либо трансцендентный духовный горизонт и обращенного к посюстороннему миру.

Если в западных странах духовный кризис обусловлен глубоким разрушением христианской религиозной традиции, извращением человеческой природы, культурной легитимацией потребительского (мещанско-буржуазного) «идеала», всеобщим распространением гедонистско-потребительской психологии, наконец, извращением самой человеческой природы, то в России этот кризис объясняется другими причинами. Он имеет корни не в крахе Русского Православия, не в культурной легитимации буржуазного мировоззрения, и не в подрыве понимания человеческого естества, а в цивилизационном давлении со стороны Запада и в ослаблении связи социальной жизни со сферой религиозной традиции, нравственности, национальной культуры, произошедшим в силу целого ряда особых культурно-исторических причин.

На первое место среди этих причин следует поставить некоторую традиционную слабость интереса восточного христианства, глубоко усвоенного Россией, к земным делам, к проблемам социального развития, совершенствования науки, техники, в целом интеллектуальной культуры и цивилизации. На русской почве в московский период сложилась тенденция обскурантистского отношения к науке и философии, что вызвало реформы Петра и сознательное оттеснение Церкви от общественно-культурной жизни со стороны модернизировавшего русскую цивилизацию государства.

Второй причиной слабости религиозно-национального начала в отечественной культуре можно считать деятельность западнической интеллигенции, сложившейся в итоге петровской государственной европеизации страны. Такого рода процесс по сути дела превратил огромную часть образованного верха в «колонию» носителей духа иной цивилизации, осуществлявшую политику «внутреннего колониализма» относительно своего народа в периоды петербургского крепостничества, антиобщинного либерализма «великих реформ» и «думской монархии». Логическим результатом мировоззренческого и психологически-бытового отрыва интеллигенции от народа явился стихийный срыв процесса буржуазной либерализации России, упорно осуществляемого интеллигенцией и государством на протяжении десятилетий. Либерально-буржуазная революция «сверху» способствовала, как мы ранее образно замечали, бессознательной «аллергической реакции» со стороны народного организма, а именно – революции «снизу» в октябре 1917 г. , которая оказалась парадоксальным явлением, консервативным и даже «реакционным» по своим духовным источникам и радикальным по социальным формам.

Здесь мы переходим к третьей причине упадка русского самосознания – к уродливому развитию русской культуры, как и культурной жизни всех народов России, под прессом советского тоталитарного государства. Ведь во всех своих мероприятиях с начала и до конца коммунистические руководители исходили из интернационалистических, атеистических и материалистических установок, по своей сути враждебных всем духовным основаниям культурного творчества. Большевики изначально не понимали и не желали решать исторические проблемы России средствами культуры, культурной политики, а потому исторически не преодолели, не изжили ни одной проблемы. Они их на время просто уничтожили вместе с их явными носителями – различными классами российского общества, лидерами всех традиционных мировоззрений и политических течений, начиная от «черносотенцев» до социал-демократов-меньшевиков. Однако, как видели мы, рассматривая регенерацию традиционных начал и противоречий русской культурной жизни, естественно не разрешенные, искусственно подавленные проблемы ушли в подполье и подсознание общества и сразу же с новой силой дали о себе знать в условиях расширения общественно-культурной свободы.

Коммунистические вожди проявили склонность опереть ходульную, идеологически вымышленную «советскую культуру» на культурное наследие «золотого века» Императорской России, привлечь на свою сторону органический русский патриотизм и русское великодержавное чувство, только затем, чтобы сохранить свою власть, укрепить свой режим и продлить его существование. За пределами этого «шкурного» интереса денационализированным и обездушенным функционерам партократии были изначально чужды какие-либо национальные побуждения. Поддерживая внешний колорит многонациональной державы с русским структурообразующим большинством за счет ансамблей народных песен и плясок, большевики с самого начала и до конца не только не думали развивать культурное самосознание русского и других «советских народов», но всячески его подавляли. Национальные особенности, разногласия, противоречия повсеместно замалчивались, культурно на разрешались искусственно заглушались с точки зрения идеологически мертворожденной концепции «советского народа – новой исторической общности людей». Практически многонациональный СССР строился не на национально-союзной основе, предполагающей связь элементов по типу: нация плюс нация, культура плюс культура, а на интернационально-унитаристской: партократическая элита плюс элита; советизированная масса плюс масса. Социально активные носители и выразители традиционных религиозных и национально-культурных ценностей преследовались во всех республиках Союза. Мы видели это на примерах, взятых только из истории русского культурного подполья, но процесс подавления национального самосознания можно распространить на весь СССР. Официальный же общегосударственный культ именно русских культурных традиций, в условиях подавления свободы мысли, слова, творческой деятельности и естественного развития всех национально-культурных укладов, только провоцировал отвращение от русско-российского как представителей иных «советских народов», так и значительного слоя самой русской интеллигенции. Для этого слоя «русское» становилось синонимом советского, деспотического, тоталитарного.

В сложившейся культурно-исторической ситуации для многих интеллигентов-«образованцев», а также для большой части существенно «образованской» правящей номенклатуры, источником якобы подлинных культурных и жизненных ценностей оказывался Запад. Для «диссидентов» Запад был желанным «запретным плодом», ассоциирующимся со свободой духа и жизни, богатством творческих возможностей. Для партийно-советской номенклатуры, избалованной относительным комфортом и претерпевавшей, выражаясь ее же языком, «буржуазное перерождение», Запад служил эталоном житейских благ и соблазнял широтой возможностей материального благоустройства. Верхушка советского партийно-государственного руководства к 1980-м годам уже чувствовала себя органической частью мировой элиты, легко проникалась ее идеями, ибо, как и она, поддерживала внутри СССР интернационалистический тоталитарный строй, в принципе аналогичный глобальному западному проекту «нового мирового порядка».

Сказанным объясняется плавный переход советской номенклатуры от идеологии коммунистической оппозиции Западу к чуть ли не полному идейному и политико-экономическому подчинению России западным интересам. Разделив между собой СССР и встав во главе «независимых государств», бывшие советские руководители, поддержанные либеральной интеллигенцией, нанесли новый и, видимо, самый страшный удар по русской культуре. Этот постсоветский удар является четвертой и последней причиной духовного кризиса русского народа, угрожающей его внутреннему разложению и, соответственно, историческому существованию.

Опасность сложившейся ныне ситуации проистекает из того, что в условиях исторического ослабления русского народа и глобальной культурно-информационной экспансии Запада правящие в России круги принципиально отказались от государственной поддержки традиционных форм культурной жизни и начали проводить в отношении ее принцип «свободного рынка».

Здесь нужно напомнить, что на протяжении более чем полутора столетий в России осуществлялась модель «государственной культуры», в том смысле, что сфера культурной жизни, ее традиционные формы рассматривались как государственно значимые и всесторонне поддерживались верховной властью. Русская православная монархия представляла собой государственность не экономического, не политического, а духовно-культурного типа, непосредственным образом базировавшийся на авторитете религиозно-нравственных ценностей и ориентаций традиционной культуры в сознании российского населения. Поэтому верховная власть покровительствовала не только Церкви, но также классическому искусству, литературе, историографии, науке, музейному делу, осуществляя их государственно-экономическую поддержку. После Октябрьской революции культура снова приобрела государственное значение. Театр, симфонические оркестры, кинематограф, музеи, библиотеки, многообразные творческие союзы финансировались из государственного бюджета, а сфера народного образования была важной областью правительственной политики и капиталовложений. При всех нам известных изъянах советского государства страна жила самобытной культурной жизнью, отражающей вековые духовные ценности прежде всего русского народа. В СССР сохранились и развивались все исторически сложившиеся в России направления классического искусства, огромное социальное значение имела литература и кинематография, которые были проникнуты высокой духовно-нравственной проблематикой. Страна читала и обсуждала одни и те же книги, смотрела одни и те же фильмы, пела одни и те же песни, сочувствовала общеизвестным гонимым и преследуемым, объединясь при этом в «соборности» душевных переживаний и побуждений. И это продолжало делать нашу страну в век мирового торжества бездушного индивидуализма единым народным организмом душевной правды и совести.

И вот впервые за столетия в России осуществляется попытка построить экономическое, рыночно-буржуазное государство, не интересующееся судьбой культуры и оставляющее его на произвол рыночных стихий. На смену практиковавшемуся коммунистами отделению Церкви от общества и культуры приходит «демократическое» отделение культуры от общества и государства. Судя по опыту Запада, не трудно представить себе, что сулит нам эта перспектива. Ведь рынок не только ценностно не нейтрален по отношению к культуре, но повсеместно служит понижению культурных ценностей, согласно инерции предоставленного самому себе человеческого сознания. Общеизвестно, что «домашний» ребенок, отданный на воспитание грубой житейской стихии, или погибнет в ней или вырастет суровым и безжалостным представителем «волчьей» психологии. Точно такая же судьба ожидает отечественную культуру, исторически выросшую в условиях государственного протектората и по идее призванную бороться отнюдь не за место на рынке рекламы и услуг, а за обогащение нравственного и эстетического опыта человечества. Более того, в новых «демократических» условиях нас ждет не только нравственное одичание, но государственный распад, ибо такую пространную страну со слабой плотностью населения, как Россия, невозможно сплотить без государственного обеспечения единства идеологического, информационного, культурного пространства. Именно это геополитическое обстоятельство и обусловливало державообразующий духовный статус русской культуры в исторической жизни Российского государства.