1. Интервью, взятое у себя самого

«То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов»¹.

Собственно, что такое эта выдержка из письма Маркса к Вейдемейеру? Некий руководящий «закон», символическая «формула», к которой сводится всемирная история со времени возникновения наций и классов и вплоть до их исчезновения?

Что мы видим на политической карте мира в XX и, вероятно, увидим, в XXI столетиях? Государственность в старом ее понимании, заквашенная и на национальных приоритетах, в основном сохраняется, но уже в каком-то ином облике. Мир поделен на крупные блоки — в экономическом, военном, идеологическом отношениях, но даже эти блоки уже не автономны, а все более и более взаимозависимы. Несмотря на конфронтацию, ожесточенную борьбу за место под солнцем будущего, объединительные тенденции становятся постепенно сильнее разъединительных. Инстинкт взаимного выживания толкает все более к миру, а не к войне. И, таким образом, к какой-то одной форме общежития на земле. И здесь, в сфере политики, таким образом, идет интенсивный поиск какой-то единой универсальной формулы человеческого бытия.

Государственность в этот период чаще всего предстает в форме диктатур, в западном мире — нередко в форме диктатуры крайне правых сил буржуазии (ее наиболее одиозными и вместе с тем показательными, типичными формами являлись фашистские диктатуры Германии, ­Италии, Испании, Чили, масонские диктатуры Амери­ки, объединенной Европы). В восточном мире, в начальных, несовершенных еще стадиях, в этот период неизбежно ­возникают диктатуры крайне левых сил, являющиеся по сути дела «лишь обобщением и завершением отношения частной собственности», когда «грубый коммунизм» есть пока что «лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом...»¹. В лагере развивающихся стран мы также видим в этот исторический период чаще всего диктатуру либо правых, промасонских прокапиталистических сил, либо диктатуру «левацкого» толка, просоциалистическую по своему направлению, но возможно, тоже масонскую в своей зашифрованной основе.

Мировая пресса XX столетия и первых десятилетий XXI века полна сообщениями о всякого рода политических переворотах, удачных и безуспешных. Каждую неделю в какой-нибудь стране в этот исторический период совершается переворот. Но при этом чаще всего диктатор сменяется диктатором. Это поиск методом проб и ошибок все той же политической формулы единения. Диктатор здесь как воплощение знака-символа.

На рубеже II и III тысячелетий, как известно, в большом ходу у человечества именно всякого рода символика. Как на символические обряды, естественные для эпохи четвертого великого символического стиля, надо смотреть на увлечения людей этого времени церемониальными маршами, гимнами, парадами, возведением мавзолеев, проведением торжественных, но лишенных реального смысла собраний, демонстраций. Изображения очередного «калифа на час», дорвавшегося до «пульта управления» — и правого, и левого толка,— мгновенно тиражируются в миллионах и миллиардах экземпляров и нередко обязательны к «лицезрению» не только в официальных, присутственных местах, но подчас и в частных жилищах. Личность человека, в силу его заменяемости, не столь ценима и уважаема, гораздо больший трепет в душах сограждан вселяет пост, который занимает человек, т.е. знак его положения. Как и в предыдущие символические эпохи, должностная иерархия уровней власти пронизывает государственность снизу доверху. Бюрократия царит и развивается.

Не будем судить и вносить оценки: методами правых и левых диктатур человек интегрируется, объединяется во все более крупные общности.

Основное содержание эпохи в социальном плане —именно интеграция, собирание человечества воедино, переход от капиталистических, частнособственнических форм жизни к универсально-коллективистским, глобально-интегральным.

Марксова характеристика второй фазы коммунизма (когда коммунизм, «еще незавершенный и все еще находящийся под влиянием частной собственности... уже мыслит себя как возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения»¹) с отступлениями находит свои подтверждения в действительных реалиях развития многих народов в XX столетии, новый же исторический цикл в жизни человеческого общества (когда мировой человек, опять же по Марксу, согласно его характеристике третьей фазы коммунизма, приблизится к «подлинному разрешению противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинному разрешению спора между существованием и сущностью, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом»²) выйдет, по всей видимости, уже, вероятно, за рамки четвертой символической эпохи³.

Строитель гуманистических ценностей, человек, возвращенный к самому себе, уничтоживший человеческое самоотчуждение, обновивший всю социальную организацию мирового человеческого сообщества, модернизировавший и реконструировавший существовавшие ранее государственные и общественные механизмы, принципы, институты, будет главным действующим лицом мировой истории, очевидно, уже в рамках очередной, «ренессансной», реалистической по своему стилю культуры, четвертой по счету со времени исторического самообнаружения человечества. В рамках четвертой символической культуры я, человек, накапливаю силы, объединяю свои потенции, совершаю первый рывок в космос. В рамках четвертой реалистической эпохи я, видимо, стану уже полноправным членом космического сообщества. Начнется новая жизнь в рамках Вселенной, полная своих противоречий, драм и невиданных коллизий. Но это все будет уже там, в дали будущих веков. Впрочем, в дали относительно близкой.
Описывая символическую составляющую человеческого духа, становящуюся с рубежа XIX—XX веков основным стимулом творчества жизни на исторически новом витке ее развития, я пока еще не сказал ни слова о бытии реалистической составляющей в этот период. Отражение и изображение действительности во всех ее проявлениях, в формах, близких к самой действительности,—этот принцип отношения человека к реальности в XX и ближайших последующих веках, разумеется, не исчезает совершенно, но постепенно теряет свое доминирующее значение. Открытия, которые совершил реализм XIII—XIX столетий, опирающийся в свою очередь на принципы античного подхода к действительности, а в еще более дальнем прошлом — на аналогичный взгляд на жизнь верхнепалеолитического человека, не могли быть сразу списаны «в архив» эстетической, религиозной, философской, политической мыслью человека. Творчество целого ряда крупных художников в XX веке еще устремлено на исследование зависимости человека от окружающей его социальной среды и на подробные описания этой среды. Но «поезд» уже уходит, и это чувствуют многие из творцов, в том числе художники, творчество которых больше отвечает принципам реализма, чем ирреализма.

В начале 1900 года Горький писал Чехову: «Знаете, что вы делаете? Убиваете реализм... Дальше вас никто не может идти по сей стезе, никто не может писать так просто о простых вещах, как вы это умеете. После самого незначительного вашего рассказа — все кажется грубым, написанным не пером, а точно поленом. И главное — все кажется не простым, т.е. не правдивым... Да, так вот,—реализм вы укокошите... Право, настало время нужды в героическом: все хотят возбуждающего, яркого, такого, знаете, чтобы не было похоже на жизнь»¹.

Обратим внимание на последнюю мысль писателя: «...чтобы не было похоже на жизнь». И Горький, а вслед за ним Шолохов еще обогатят в XX веке своими золотыми томами библиотеку великой реалистической литературы — прежде всего томами книг «Жизни Клима Самгина» и «Тихого Дона», они напишут «такое», что будет весьма похоже на жизнь, но предчувствие одного из них, интуитивное ощущение, что эстетическая погода на дворе уже совершенно другая, не будет случайной мыслью. Какими бы интересными и яркими ни были искания и открытия, совершаемые на почве реалистической составляющей, приходит пора, когда они оказываются недостаточными. Жизнь открывает возможность и целесообразность иных решений. Тоже, разумеется, только на строго определенный период.

Чтобы часы жизни шли, маятник должен качаться.

Вот на этом общем стилистическом фоне, предопределяемом «погодными условиями» IV Великой символической культуры, в России, в частности, в Татарии, в шестидесятых-девяностых годах ХХ столетия в голове одного одинокого писателя и вспыхнула вдруг как озарение идея Сверхбога. Алмазная идея новой знаковой религиозной формулы человечества.

Все минувшие символические эпохи в жизни мирового человека ознаменовывались рождением религий. Не стала в этом отношении пустой и эпоха IV Великой символической культуры...