3. Евреи в годы коллективизации и индустриализации (1928-1934)

Даже у прие­хавших сюда ради создания еврейской советской республики иностранных ев­реев их национальный энтузиазм тоже в конце концов испарялся. Так, например, образ­цовая ин­тернациональная коммуна "Икор-Соцгородок", которая в тяжелейших ус­ловиях сумела продер­жаться дольше всех остальных еврейских организаций в ЕАО, в конце концов тоже объединилась с украин­ским колхозом, поте­ряла свое на­звание и разговоры о ней прекратились. Ее судьба, к со­жалению, лишь под­твердила правоту еврейских обывателей, сразу понявших всю бесперспектив­но­сть большевист­ской затеи создания еврейской республики вдали от исторической родины ев­реев, от центров ми­ровой цивилизации на совершенно диком месте.

В свете этих рассуждений, евреи, получив все эти права и почувствовав себя равными среди равных, по мысли этих большевиков-интернационалистов, должны были постепенно совер­шенно естественно начать сознательно отказываться от своих сугубо национальных особенностей и привычек, т.е. изживать из себя свое еврейство. А следствием этого должно было стать уничто­жение нацио­нальных перегородок, посте­пенное перемешивание евреев с окружающими наро­дами и создание новой человеческой общности. Основу этой общности должны составлять корен­ные народы СССР, а все малые народы должны стать как бы их приправами, без которых этот но­вый народ тоже будет неполноценным. Как суп без соли, перца и вкусовых приправ. Та­кое пред­ставление о будущем евреев, как и всех малых народов СССР, бытовало в те годы в большевист­ской среде.

Правда, мне не ясно, как в этом случае быть с разными языками, разными историями, раз­ной культурой, литературой, искусством этих исчезнувших народов. Это все что? Должно тоже ис­чезнуть? Или останется как рудимент, принадлежавший раньше какому-то народу, которого теперь уже нет. Стать документами истории исчезнувшего народа? Подобно историческим документам Древней Греции или Древнего Рима? Не знаю. Но если произойдет ассимиляция, то будет именно так. Собственно с евреями в России сегодня уже так стало.

Но, если это так, то тогда автоматически должен был исчезнуть “пятый пункт” в паспорте. Но в те годы он сохранялся. Значит партия, видимо, считала, что время для такой ассимиляции еще не настало. Не настало оно и в последующем. Да и вообще, во что все эти рассуждений вы­лилось, мы хорошо знаем. Но это сегодня. А тогда все эти теории широко муссировались в обще­стве, вычислялось, сколько поколений должно пройти через переходный период, и как его уско­рить. И все эти рассуждения как-то уживались с хлопотами того же С.Диманштейна и его сторон­ников о создании ЕНР на Украине и ЕАО на Дальнем Востоке. Вот уж действительно единство и борьба противоположностей.

Следуя сталинской теории об ужесточении классовой борьбы по мере строительства со­циализма, сразу же после свертывания НЭПа и перехода к ускоренной индустриализации органы ГПУ-НКВД в 1928г начали массовые ре­прессии против всех внутренних врагов. А среди них не в последнюю очередь значились и религи­озные деятели всех религий. По-прежнему все попы, ксендзы, муллы, раввины и прочие религиозные учители вынуждены были работать в очень труд­ных условиях. Закрывались все молельные дома и храмы. Так в за один 1928г. было закрыто свыше 60 синагог. а в 1930-31 годах на Украине власти закрыли еще более ста синагог. В Бе­ло­руссии до революции действовали 704 синагоги; к 1931г. 633 из них были закрыты‚ а остав­шиеся 77 синагог поставили под строгий контроль советских органов. На территории РСФСР к концу 1933 года было ликвидировано 257 синагог, т.е. 57% от их общего количества. В Москве за пе­риод с 1928 по 1930 годы из 18 синагог и молельных домов было закрыто 14, в 1929г было закрыто МЕРО (Московское еврейское религиозное общество), а его руководители высланы из Москвы. В Ленин­граде в 1932г. из 17 синагог и молитвенных домов осталось всего три. И все это делалось по просьбе евреев-трудящихся. По их же просьбе продолжалось и преследова­ние верующих евреев, а большин­ство молодых еврейских ребят к этому времени были уже убеж­денными атеистами и активно боролись с иудаиз­мом и “религиозным дурманом“.

Причем обычно такому закрытию предшествовали атеистические демонстрации с плака­тами “Долой религию” и “Да здравствует пролетарская культура”. Киевская синагога была отдана под под клуб еврейских трудящихся. В других городах синагоги закрывали под предлогом, что это не молельный дом, а клуб барышников и нэпманов.

Наконец, в 1932 г. вторая пятилетка в СССР была объявлена антирелигиозной пятилеткой. Партия поставила себе целью закры­тие к 1 мая 1937 г. всех церквей, синагог, мечетей и культовых зданий других религий. Из СССР предполагалось изгнать само понятие Бога. Преследованиям подверглись все конфессии. Закрывались не только синагоги. Одновременно с синагогами было закрыто 28% православных церквей и 42% мусульманских ме­четей. Но сравнивая количество за­крытых храмов, мы видим, что иудейских храмов в относитель­ных величинах было закрыто значи­тельно больше, чем других. В середине 1930-х гг. власти разрешали оставлять всего одну синагогу даже на крупные города, где проживало 100 тысяч евреев и более. Так всего одна синагога была оставлена в Москве, где проживало 250 тысяч евреев, в Ленинграде, где было 180 тысяч евреев, Киеве, в Минске и т.п. В Одессе, несмотря на ходатайства верующих к центральным властям, была закрыта хоральная синагога. Коллективные протесты верующих евреев, их письма в ЦИК и другие инстанции оставались безрезультатными. Например, в ответ на об­ращение верующих ев­реев Пензы, протестующих против закрытия своей единственной синагоги, им было заявлено, что “синагога в г.Пензе фактически являлась центром группировки исключительно анти­советского тор­гашеского эле­мента“.

Кроме того, из-за того, что иврит в СССР был запрещен, в СССР не издавались и практи­чески полностью отсутствовала еврейские религиозная литература на иврит: молитвенники (си­дур), Ветхий завет (Танах), календари еврейских праздни­ков (написанные от руки они храни­лись в синагогах, как музейная редкость) прочие письменные документы, которые по иудейскому обычаю писались на иврит. И, наконец, верующим евреям было запрещено изготовление и по­купка за ру­бежом целого ряда атрибутов, необходимых для осуществления иудейской службы: семисвечни­ков (менора), витых свечей, шофаров, талитов, тфилинов и прочего. Другими словами, получа­лось, что борьба с иудаизмом велась еще жестче, чем с другими религиями. А учиты­вая то, что борьбу с иудаизмом вели сами евреи, которые в дет­стве ходили в те же хедеры и жили в ев­рей­ской среде, то становится понятно, что делали это они со знанием дела. Правда также грубо, как и все остальное¹².

В рамках усиления борьбы с иудаизмом в 1929г. были приняты два новых антирелигиозных закона: "О религиозных объединениях" и "О правах и обязанностях религиозных объедине­ний", а также новая поправка к Конституции, которые еще более сузили и без того ограниченные права верующих. На основании этих нововведений в стране было введено повышенное налогообло­же­ние на выпечку мацы, усилилась активная компания против проведения пасхальных седеров и т.п. Поскольку в рассматриваемый отрезок времени борьба с иудаизмом усилилась, и власти решили, что иудаизмом надо, наконец, кончать, то одновременно с закрытием синагог в это же время нача­лись массовые закрытия полулегальных хедеров и йешив.

Наконец, после высылки в 1928г из страны любавического раввина И.И.Шнеерсона, власти арестовали еще довольно большую группу хаси­дов, его последователей, и перекрыли канал фи­нансирования хедеров. И это резко сократило сеть подпольного еврей­ского образования. Однако ребе Шнеерсон продолжал поддерживать связь с хасидами, жившими в Союзе и руководить их деятельностью, и кое-что ему еще удавалось сохранять. Но об этом ниже. Соответственно соот­ветствующие советские карательные органы в эти же годы вели несколько групповых антиха­сид­ских дел. Но все-таки доля хасидов среди верующих евреев была не велика. Остальные евреи хоть и сохраняли свою веру, но были менее радикальны, чем хасиды, и в значительной степени вынуж­дены были подчиняться требова­ниям властей.
Однако, несмотря на все жесткие меры, в эти годы (1928-1932) верующих евреев в стране оставалось еще довольно много, и они продолжали делать все то, о чем я уже писал выше (главы 1.4.2. и 2.4.2). Правда, в силу того, что борьба против них в эти годы усилилась, делали они это значительно более осторожно. Так почти все верующие продолжали молиться, но молились они за закрытой дверью‚ опасаясь преследований. По разным городам, где отсутствовали синагоги, су­ществовали немногочисленные квартирные "миньяны" (в иудаизме, кворум из десяти взрослых мужчин, старше 13 лет, необходим для об­щественного богослужения и для ряда религиозных це­ремоний)‚ разрешенные властями, а также не разрешенные. На пасху евреи по-прежнему пекли мацу. Но пекли тайно, и каждый у себя или у своего знакомого дома. Отмечали национальные праздники, правда, с опаской: как бы чего не вышло. Мясо старались кушать только кашерное, но резников было мало, и поэтому покупали его только у своих, проверенных. Для свадьбы по обряду приглашали подпольных раввинов. Обрезание мальчикам де­лали в глубочайшей тайне: родители трех-четырех младенцев договари­вались о дне свершения обряда‚ собирали деньги и выписывали специалиста. Теперь уже не обязательно на восьмой день после рождения. В городах, где ев­реев было достаточно много (Москва, Ленинград, Киев, Одесса и т.п.), существовали нелегальные по­гребальные братства‚ члены которых хоронили евреев по ре­лигиозному обряду‚ произносили по покойному "кадиш" – поминальную молитву в течение после­дующих одиннадцати месяцев‚ уста­навливали памятники на могилах, на собранные средства от­мечали годовщины смерти‚ помогали вдовам и детям; раз в году члены погребального братства произносили специальную молитву‚ прося у покойных прощения‚ так как не имели возможности в полной мере воздать им должные почести. Словом, верующие евреи старались жить по иудейским традициям, хотя делать все это приходилось в условиях секретности и опаски.

Старики при этом, конечно, опасались за судьбы своих неверующих детей, ко­торые выну­ждены были скрывать, что их отцы верующие. Но делать нечего, веру все равно хранили. Но это уже было последнее поколение русских евреев, остававшихся евреями и хранивших верность традиции. Их дети были уже другими людьми. Помню это даже по рассказам своего отца, который тоже будучи комсомольцем скрывал от своих друзей тот факт, что его отец был ве­рующим чело­веком и регулярно посещал синагогу. Он даже скрывал от них, что отец в эти годы приехал в Ле­нинград, жил здесь, и он должен был по субботам навещать отца.

Словом, рассматриваемый интервал времени по существу был последним, когда иудаизм еще пытался как-то полулегально существовать в СССР. В последующие годы верующие евреи в стране, конечно, еще оставались. И не мало. И синагоги тоже, хоть мало, но оставались. Но у ве­рующих евреев уже не было организации, способной хоть как-то объединять и координировать их уси­лия по сохранению в стране традиций иудаизма. Вернее, формально была, но она не пользо­валась никаким влиянием в еврейской среде. Старики постепенно вымирали, а молодежь была откровенно против иудаизма. Поэтому борьба практически не имела смысла. Для кого? Таким об­разом, для практической ликвидации иудаизма в СССР советской власти хватило 15 лет. Однако все эти действия властей антисемитизмом не считались, и советские евреи благодарно клялись ей эти годы в любви и верности.
И хотя формально, в бытовом плане такую антииудаистскую политику советской власти антисемитизмом назвать было нельзя, верующие евреи воспринимали, как еще одну, типично со­ветскую, форму государственного антисемитизма. Да, никого не бьют, не грабят и по националь­ному признаку не оскорбляют. Более того, антисемитизм офици­ально находится вне закона, за его пропаганду установлена уголовная ответственность, в прессе постоянно печатаются статьи и брошюры, направлен­ные на борьбу с этим "социальным злом", даже театры высмеивают антисе­митизм. Но при этом в самих евреях от их еврейства разрешено оставить только идиш, литературу и искусство на идиш, тщательно отфильтрованные, обличающие царизм и восхваляющие совет­скую власть и советский образ жизни, и формальную запись в паспорте. А еврейская вера, тради­ция, культура, основанная на этой традиции, наконец, вся еврейская история и еврейский мента­литет – все это выкорчевывается и уничтожается. Так какие же евреи после этого вырастут? Ста­рики это хорошо понимали. И потому они и называли подобную политику советской власти на­стоящим государственным антисемитизмом.

Конечно, для каждого конкретного человека это несопоставимо лучше погромов, поскольку сохраняет ему жизнь. Но все-таки погромы, хоть и в беде, но объединяли евреев, сплачивали их, стимулировали к совместной обороне и взаимовыручке, чем евреи и славились. А такая политика притупляла инстинкт са­мосохранения и изживала из них все еврейское, делала евреев людьми без рода и без истории. Ведь стоит забыть язык, забыть историю и культуру своего народа, … и что останется? За­пись в паспорте, ко­торая делает тебя не понятно кем. И даже при отсутствии антисемитизма мно­гие люди с такой за­писью не знающие ни еврейской культуры, ни языка, ни ис­тории начнут ее стесняться и не знать, что объединяет их с евреями. А уж далее к этой мысли о том, что тебя ничего не объединяет с еврейством, добавляются и конъюнктурные и карьерные со­ображения: зачем ты страдаешь? Ради чего? И тогда начинается стремительная ассимиля­ция. Что в Совет­ском Союзе и началось де-факто.

И это объективно справедливо, поскольку для таких людей родным является не язык их родителей, а язык коренного народа, среди которого они живут, родной историей является не ев­рейская история, которую они не знают, а история коренного народа, среди которого они живут. Даже литература и культура евреев им тоже не ведомы. Это не их литература и искусство. Так кто же они объективно? Евреи по крови, русские по содержанию. Однако, если говорить о крови, то сначала надо бы найти в ней на­циональные гены. Я о существовании таковых ничего не знаю. Их пока не найдено. Так что ев­реями такие люди остаются только по паспорту. Это я про нас. Чужие среди своих, и совсем не ставшие среди своих тоже своими. Такими мы были в СССР. А кто мы сегодня, когда даже в пас­порте исчезла эта запись? Ну, мы, старики, еще помним своих родите­лей. Некоторые даже бабушек или де­душек. А кого будут помнить наши внуки? Нас, убежденных атеистов, не знающих ни еврейского языка, ни еврейской культуры, ни традиций; нас, людей, на­зывавших себя евреями, но не знающих ничего еврейского, евреев только по несуществующему паспорту.

Более того, я убежден, что сейчас, когда эта запись из паспорта исчезла, очень многие по­стараются забыть о своей причастности к этой нации. И правильно сделают, их с их дедами и пра­дедами уже ничего не связывает. Хотя и обидно. Так что для избавления от еврейства большеви­кам, включая евреев-боль­шевиков, хватило менее 100 лет и всего трех поколений. Только вот, что Россия приобрела с изгнанием евреев? Не знаю.

Однако я уже с детства знал, что я еврей. Мне это объяснили сначала во дворе, когда по­били, а потом в семье. Но еврей я по крови (хотя, повторяю, это образное выражение, о существо­вании еврейских или русских генов или группы генов мне ничего не известно), а в обществе – се­годня по привычке, а при советской власти был только по пас­порту. Не более того, по­скольку дру­гих доказательств своего еврейства у меня нет. Ведь мои родители разговаривали ме­жду собой по-русски, читали русские книги, смот­рели русские спектакли, считали себя гражданами русской страны. И меня они воспитывали соот­ветствующим образом, поскольку другого уже не знали. Хотя им приходилось осознавать, что среди русских они люди второго сорта, и настоящие русские им и не очень доверяют, и не очень их любят. И мне они об этом тоже говорили. Но не бо­лее того. Больше они ничего сделать не могли.

В результате я совершенно не знаю ни идиш, ни иврит, практически не знаю еврейскую ис­торию и абсолютно не знаю еврейскую культуру. Даже из еврейских авторов, кроме Шалом Алей­хема, я не никого не читал. Я учился в русской школе и рус­ском ВУЗе, читал русские книги, люблю русскую литературу, Советский Союз считаю своей роди­ной, всю жизнь прожил в окруже­нии рус­ских людей. И по существу, если бы не штамп в советском паспорте, не моя бабушка, которая вос­питывала меня в детстве, и не объяснения “добрых людей“ на дворе и в школе, я бы и не знал, что я еврей. Даже евреи, окружавшие меня, тоже были рус­скими евреями, поскольку ничего еврей­ского, кроме крови, в них тоже не было. А кровь, как я уже писал выше, не имеет национальности. Но я все равно не русский, поскольку русские меня по на­стоя­щему своим не считают. И, вероятно, они тоже имеют на это право. Ведь я рад, что существует государство Израиль, я радуюсь его по­бедам, горжусь его успехами, хотя не имею к ним никакого отношения, переживаю за его настоя­щее и очень боюсь за его будущее. Даже в российско-израильских конфликтах я часто оказываюсь на стороне Израиля. У русского человека, если он об этом узнает, это вызовет естественное недо­верие ко мне. И я его понимаю. Но это так.

Поэтому, живя в рус­ском окружении, я постоянно ощущаю себя в некотором роде чужим. Даже в самом интернациональном и самом доброже­лательном русско-советском об­ществе, где нет даже никакого намека на антисемитизм, я все равно никогда не забываю, что я еврей. И ду­маю, что так чувствую себя не только я один. Такова судьба большин­ства моих сверст­ников, детей того самого поколе­ния, которое усилиями РКП(б) и активи­стов из евсек­ций не выучило в детстве родного языка предков и было ли­шено основ традиционного еврей­ского воспи­тания.

Правда, что было бы со мной, если бы мои родители, живя в русском обществе и учась в русской школе до­полнительно получили бы ев­рейское воспитание, я не знаю. И как это в нас со­вмещалось бы с нашей деятельностью в советских предприятиях, заводах и институтах, я тоже не знаю. И я совсем не уве­рен, что в советском обществе это было бы хорошо. Единствен­ное, я ду­маю, так это то, что ни они, ни мы не испыты­вали бы тогда в русском окру­жении ощу­щения того, что мы здесь не совсем свои. Мы бы заранее знали, что мы евреи, знающие свою национальную историю и культуру, для ко­торых рус­ский язык и русская культура тоже не менее родные. И Россия – наша родная страна. Но мы – евреи. Точнее, мы – русские евреи. Та самая новая общ­ность, о которой я писал выше. Только какая-то неполноценная. Мне для осозна­ния этого по­требова­лась почти целая жизнь.
3.4.3. Инакомыслие в еврейской среде.
В рассматриваемый отрезок времени государство продолжало непримиримую борьбу с ев­рейским инакомыслием – сионизмом. Правда, что касается сионистов, то организационно они к этому времени уже были окончательно разбиты. Большинство сионистов были изгнаны из страны, а оставшиеся были брошены в тюрьмы, сосланы, отправлены на каторжный труд в лагеря, где многие нашли свою мо­гилу. В (Л.187) приводятся данные о том, что по состоянию на 1928 год 775 социалистов – сионистов находились в советских тюрьмах, лагерях и ссылках. Их часто загоняли малыми группами в самые отдаленные районы, где они систематически недоедали, не имели ме­дицинской помощи, избиения были обычным явлением, а совершенно непрогнозируемые убийства – частым. Поэтому то, что сохранилось от широкого и разветвленного сионистского движения, вы­нуждено было очень глубоко затаиться. У сионистов практически не оставалось никакой возмож­ности продолжать свою работу в какой- бы то ни было форме. Евсекции были ликвидированы в 1930г. Однако свое дело по уничтожению сионизма в СССР они сделали. И я вижу справедливый приговор истории в том, что вскоре и их актвисты тоже будут ликвидированы.

Наконец, в 1934г. была уничтожена последняя цитадель сионизма – Центральный Испол­нительный комитет “Циерей-Цион” и Союз Сионистской молодежи. Все их члены были пригово­рены к дли­тельным ссылкам. Единственный уцелевший член комитета Б.Гинзбург сумел продер­жаться до 1937г. Но все равно был арестован и умер в ссылке. Однако сионисты в СССР, пусть и в очень малом количестве, но все-таки сумели сохранить свои организации: "Гехолуц" - всемирное объе­динение еврейской молодежи, ЕвСМ (Еврейская сионистская молодежь), ЕвТСМ ("Еврейская тру­довая сионистская молодежь"), "Дрор" ("Свобода") и т.п. Правда, о деятельности этих органи­заций я ничего не знаю, кроме того, что как вспоминает один из сионистов того времени, они про­сто со­бирались на квартире одного из членов тайной ор­ганизации и просто обсуждали различные во­просы, т.е. просто разговаривали и поддерживали связь друг с другом. Например, о способах ре­патриации в Пале­стину. Но реально при этом ничего не делали. Со своей стороны советская власть с целью избавления от инакомыслящих некоторым сионистам, отсидевшим определенный срок, разрешала так назы­ваемую замена: вместо ссылки в отдаленные районы страны их высы­лали из СССР. Так они полу­чали возможность покинуть СССР и попасть в Палестину.

Другой формой еврейского инакомыслия мог быть интерес к ивриту. Однако иврит к этому времени тоже был уже давно запрещен. В 1930г. он был исключен даже из учебных про­грамм ис­торических факультетов университетов. Поэтому, когда в 1931г. под Моск­вой состо­ялся нелегаль­ный семинар наиболее упорных пре­пода­ва­телей иврита, ГПУ, узнав об этом, моментально аре­стовало всех его участников. Так тема лите­ратурного творчества на иврит практически тоже была закрыта в СССР окон­чательно. Правда, история показала, что не совсем. В СССР оставались ав­торы, работавшие на иврит и писавшие в стол. Но об этом ниже, когда некоторые из них дожили до таких времен, когда они смогли рассекретиться.

Наконец, третьей формой еврейского инакомыслия в эти годы могло бы быть недовольство политикой Сталина со стороны евреев – членов партии, включая бывших. И такое недовольство, видимо, было. Однако еврейским его назвать нельзя. Это было скорее партийное, а, возможно, даже общенародное недовольство. Однако выражать его люди уже боялись. Открыто на XVII –м съезде ВКП(б) выступить с критикой Сталина никто уже не рискнул. Ведь это уже был съезд побе­дите­лей, но победителей запуганных.

Такую политику советское государство проводило в течение всех двадцатых годов: и в годы НЭПа и в первые годы индустриализации. Поэтому в конце два­дцатых годов местечковые и некоторые городские евреи по-преж­нему отправляли своих детей в еврей­ские детсады и школы, где с ними разговаривали на идиш, а взрослые - посе­щали кружки политграмоты и партшколы с преподава­нием на идиш. В СССР выходили три центральные ежедневные газеты на идиш, 11 еженедельников на идиш и действовали три издательства, выпускавшие на идиш произведения еврейской литературы, учебники и журналы. Евреи имели возможность посещать концерты еврей­ских артистов и спектакли в 20 еврейских театрах, в т.ч. в одном детском. На Украине и в Белорус­сии существовало 195 еврейских местечковых и сельских Советов, а также действовало 56 еврей­ских судов, где делопроизводство велось на языке идиш. Наконец, еврейская молодежь имела возможность учиться в еврей­ских профессиональных училищах, техникумах и институтах, где пре­подавание велось тоже на идиш.

Словом, идиш был полноправным языком общения советских евреев. И в некотором смысле даже насаждался. Так в некоторых горо­дах, где количество евреев было сравнимо с коли­чеством лиц коренной национальности, на нем даже говорили в некоторых организациях и учреж­дениях, где было много евреев, а на заводах в смешанных рабочих коллективах на идиш выпус­кали стенгазеты, а также организовывали группы политграмоты, курсы повышения квалификации и кружки самодеятельности. И, конечно, далеко не всем людям коренной национальности это могло нравиться. Тем более, что и не все представители коренной национальности доброжелательно относились к евреям, и не все евреи были достаточно тактичны.

Теперь что касается образования еврейских детей. Выше я писал, что в еврейских школах, ко­торые в двадцатые годы заменили старые хе­деры, преподавание велось на идиш, но в духе атеизма и интер­национализма, и ни Тору, ни ка­кую-либо другую традиционно еврейскую литера­туру для детей в школах не читали. Учителя на идиш рассказывали детям о том, как хорошо живут евреи в Совет­ском Союзе, и как плохо они жили раньше, рассказывали о дружбе народов в нашей стране и о том, что Бога нет. А дети, по­скольку они дети, всему этому верили. И хотя дома на том же идиш они от бабушек и дедушек слушали иногда и совсем другие рассказы, но учительница все же для детей была большим авторитетом, чем дедушка, и ей верили больше.

Многие евреи, чье детство пришлось как раз на эти годы, впоследствии вспоминали еврей­скую школу с благодарностью и очень тепло. Так еврейский писатель Борис Хандрос в своих вос­поминаниях пишет о еврейских школах того времени: “Еврей­ская школа открывала окно в большой мир, давала путевку в жизнь многим еврейским детям, на долгие годы заряжала своих питомцев любо­вью к “мамэ-лошн”, к еврейской культуре, благодарной памятью к своему местечку”. Целое поколе­ние благодаря этому не только получило образование на родном языке, но, по существу, сохранило свое зна­ние еврейского языка, заложенное в семье, на всю жизнь. В сочетании с сель­скими культурно-просвети­тельскими уч­режде­ниями (хаты-читальни, клубы, библиотеки), с еврей­ской прессой и еврейским рабочим языком всех государственных и партий­ных орга­нов района, ев­рейское образование позволило целому поколе­нию сохранить идиш как язык общения евреев не только между собой в быту, но и как язык лите­ратурный и даже канцелярский. По суще­ству, оно обеспечило сохранение этого языка еще на два де­сятка лет. А русский язык сохра­нял свое значе­ние как язык межнацио­наль­ного общения между ев­реями и другими этносами, про­живавшими в районе.

Однако в старших классах у учащихся еврейской школы вполне могли появляться и некото­рые претензии к еврейской школе. Так в еврейской школе дети не изучали еврейскую историю и традицию. Взамен еврейской истории им преподавали историю клас­совой борьбы еврейского про­летариата с мировой бур­жуазией, а взамен мировой еврейской литературы на идиш - классово выдержан­ную и очень ограниченно отечественную еврей­скую литературу (Шо­лом Алейхем, Ицхак Перец и неко­торых современных еврейских авторов). Изучали они и русскую литературу. Но и этот предмет в те годы тоже носил исключительно классовый характер, и мно­гие классики русской ли­тературы, например Достоевский, Тургенев, Тютчев, Фет и т.п., были объявлены классовыми вра­гами и их не читали. Наконец, я не знаю, на каком языке они изучали математику, физику, химию, биологию и прочие специальные предметы. И еще. Когда эти ребята заканчи­вали школу и хотели продолжать учебу, то им был нужен полноценный, хороший русский язык. И тогда идишиза­ция школьного образования первое время могла быть для них проблемой.

Выше я писал, что еврейская школа в те годы находилась под бдительным оком евсекций, которые и боролись за воспитание в детях атеистического и интернационалистического мировоз­зрения. Но в двадцатые годы в их деятельности присутствовали значительные противоречия. С одной стороны, исполняя волю партии на коренизацию малых народов, евсекции пропагандиро­вали курс на идишизацию еврейского населения, полагая, что этим они наносят удар по ивриту и связанному с ним сионизму, как главному врагу советских евреев. Они считали, что ассимиляция евреев с коренным населением – это, конечно, неизбежно произойдет, но это дело далекого бу­дущего. А в настоящий момент их мечтой было создание в СССР еврейской республики. А для этого нужен идиш. И таких активистов-коммуни­стов было большинство.

Но с другой стороны, среди членов евсекций были и те, кто пропа­гандировал интернацио­нализм и считал, что будущее евреев – это ассимиляция с коренными на­родами, и молодежь надо к этому готовить уже сегодня. А идишизация школьного образования этому не только мешает, но даже противоречит их воспитанию в духе интернациона­лизма. Понятно, что между сторонниками этих взаи­моисключающих точек зрения шла острая по­лемика. И в 1928г на совещании евсекций конфликт между этими коммунистами вырвался наружу и сторонники форсирования ассимиляции советского еврейства объявили идишизацию школьного образования среди еврейского населения националистическим уклоном. А тех членов евсекции, которые считали такого рода работу не­об­ходимым средством сохранения еврейского народа, они назвали вредителями, уводящими еврей­ский на­род в сторону от генеральной линии партии.

Решение кто прав, а кто виноват должно было принимать партийное руководство. Но в это время, не могу сказать почему, но отношение партийного руководства к еврейскому вопросу тоже постепенно начало меняться. Возможно, это связано с началом индустриализа­ции и коллективи­зации, и тем, что еврейские национальные структуры не вписывались в них. Воз­можно, сказалось то, что в евсекциях оказалось довольно много евреев, сторонников Троцкого. А возможно и то, что Сталин, который в эти годы как раз только приобрел высшую власть в стране, еще в 1913г. писал, что ассимиляция – это неизбежное будущее евреев, и теперь многие высокопоставленные комму­нисты просто старались ему угодить. Не знаю. Но факт состоит в том, что ЦК ВКП(б) признал пра­вильной позицию сторонников форсированной ассимиляции, а про­тивоположную точку зрения расценил, как “нацио­налистиче­ские тенденции в работе евсекции”. В результате евсекции были преобразовазованы в Евбюро при райкомах партии, бывшие сторонники Троцкого оттуда вычи­щены, и полномочия Евбюро резко сокращены.

А уже в январе 1930 года в связи с принципиальным изменением политики партии в отно­шении малых народов Еврейские бюро были ликвидированы. Дело в том, что на фоне индустриа­лизации и коллективизации, которые полным ходом шли в эти годы в Советском Союзе, было ре­шено продолжить развитие национальных культур только тех народов, которые имели свои терри­ториальные образования типа республик (союзных или автономных) или областей и только на территориях этих республик или областей.¹³ А малые народы, жившие на “чужих” территориях, было решено стимулировать к скорейшей ассимиляции с этими коренными народами. Так на прак­тике реализовывался интернационализм. Стали упраздняться все элементы национальных куль­турных автономий на местах. Как пишет Носоновский (Л.62): "С начала 1930-х годов происходит изменение советской на­циональной политики. Упраздняются все элементы национальных куль­турных автономий на мес­тах. Вместо этого возникает жесткая иерархия национально-территори­альных автономий. Теперь развивать национальную культуру можно только в соответствующей республике или автономной области, округе. Такая политика больно ударила по народам, не полу­чившим своих республик или облас­тей: евреям, грекам, корейцам, цыганам, ассирийцам, полякам, курдам. Они оказались как-бы лишними в семье советских народов, их культуры не подлежали развитию, и они обрекались на ассимиляцию (не случайно многие из этих народов подверглись затем переселению) или удалению из страны. Евреи были самым многочисленным их этих наро­дов. Одновременно прошла кампания по борьбе с нацио­нальными "уклонами". Евреи были не единственным народом, обреченным на насильственную ассимиляцию, и политика эта не была непосредственно связана с распадом традиционной местеч­ковой жизни" (Л.62). Евреи, как народ, не имеющий своей территории (за исключением ЕАО), попал в разряд таких малых народов, и сразу же везде, кроме ЕАО и ЕНР, был назначен к ассимиляции и ли­шился государственной под­держки. Хотя, конечно, это назначе­ние нигде не было запротоколировано, не рекламировалось и о нем даже не заикались. Оно только подразумевалось. Но подразумевалось людьми, принимаю­щими решения. Поэтому госу­дарствен­ной поддержки евреи лишились вполне реально. В частно­сти идиш стал исчезать из всех госучре­ждений, документов, афиш и лозунгов.

Конечно, еврейские школы, техникумы и институты первое время продолжали функциони­ровать на идиш; периодическая печать продолжала выходить, издатель­ства, концертные коллек­тивы, театры – функционировать, а рядовой еврейский обыватель этого даже не сразу почувство­вал. Но той поддержки, которая была у них раньше, они лишились, и, начиная с этого момента, все еврейские структуры постепенно начали хиреть. Первым это почувствовали еврейские активисты: в январе 1930г., как я уже писал, были ликвидированы евбюро при райкомах партии, и некоторые их наиболее активные и хорошо ориентирующиеся в текущей политике сотрудники перешли в рай­комы партии, где очень бы­стро переориентировались и, отказавшись от идиш, начали пропаганди­ровать русский язык. Выше я писал, как лидер евкома С.Диманштейн писал про идиш в 1918г., те­перь пришло время это высказывание вспом­нить. Затем по инициативе трудящихся власти начали местные национальные органы самоуправ­ления (еврейские сельские и поселковые советы), пре­образовывать в территориальные органы самоуправления (убирать из заголовка слово “еврей­ский” и в нем оставалось словосочетание “сельские” или “поселковые” советы). Затем это почувст­вовала еврейская наука, начались сокращения, затем система обра­зования (управление школь­ным образованием перешло к Наркомпросу СССР, а евбюро ликвиди­рованы), затем периодиче­ская печать в центральных городах, где количество евреев не превы­шало 5-6%, в других городах, затем остальные организации культуры и т.п. Хотя, конечно, на фоне общего ужесточения внутри­политической ситуации в стране это не сразу стало заметно.

Да и родители к этому времени тоже окон­ча­тельно убедились в том, что образо­вание сво­ему ребенку надо да­вать на русском языке. Это, во-первых, дает ему возможность с минималь­ными потерями интег­рироваться в рус­скоязычное обще­ство, что в условиях объективно нарастав­ших процессов ассими­ляции чрезвы­чайно важно. И, во-вторых, повышает его шансы продолжить образования в пре­стижных вузах центральных горо­дов России. А ведь о хорошем образовании для своих детей все­гда мечтали все еврейские роди­тели. И даже в ЕНР и ЕАО родители теперь предпочитали отдавать своих детей в русские школы. А идиш стал исключительно языком домаш­него общения. Таким образом, закрытие школ с преподаванием на еврейском языке было поддер­жано самими евреями, поскольку это облегчало их детям дальнейшую жизнь.

Естественно оборотной стороной этой медали стало то, что теперь дети этих жителей ев­рейских местечек общающиеся между собой на идиш, в школе стали говорить по -русски, между собой тоже по- русски и, покидая родительский дом, вообще стали забывать язык родителей. А многие из них – даже гордиться его незнанием. И таких примеров я знаю много.

В результате во второй половине тридцатых годов еврейских школ в стране оставались считанные единицы. Да и те были пустые. Последняя еврейская школа в Москве была закрыта в 1936г, Ленинграде – в 1937г, в Белоруссии еврейские школы были за­крыты в 1938–1939 годах, на Украине, за исключением ЕНР, - в 1938г. Опять очередной перегиб. Несколько школ для евреев, можно было сохранить, хотя бы в качестве дополнительного образования для желающих изучать родной язык, историю и литературу на нем. Во всяком случае, для младших классов. Это помогло бы сохранить идиш. Наконец, в некоторых обычных русских школах, расположенных в еврейских местечках или даже в некоторых городах, где проживало много евреев, в нескольких школах тоже можно было сохранить идиш и литературу на идиш, как самостоятельные предметы, пусть даже факультативные, в русских школах. Притом, что все остальные предметы изучались бы на русском языке. Но если в двадца­тые годы партия пере­гибала палку в одну сторону, то в тридцатые она стала перегибать ее в дру­гую. И теперь идиш и еврейская литература на идиш окончательно ис­чезли даже из тех школ, в которых большинство учеников были евреями, что вполне соответство­вало курсу на ускоренную ассимиляцию. Для этого курса идиш стал вредным языком. Как 10 лет назад вредным был объявлен иврит. Правда идиш, слава богу, хватило ума не запрещать.

Отметим здесь же, что в ЕНР, где идиш в тридцатые годы сохранял свое значение как вто­рой государственный язык, еврейские школы просуществовали существовать несколько дольше. Они стали реорганизовыва­ться одновременно с ликвидацией самих ЕНР (об этом ниже), а в ЕАО они оставались до начала войны (Л.7). Однако, это уже тема следующей главы.

И понятно, несколько тысяч учителей идиш и преподавателей самых разных дисциплин, включая историю партии на идиш, сразу же оказались безработными. Но уж их-то судьба менее всего беспокоила этих функционеров от идишизации и ассимиляции советского еврейства.

И здесь же несколько слов о судьбе языка идиш. Очевидно, что в национальной жизни на­рода главное не только язык, но и та культура и те ценности, которые передаются с его помощью. Все эти ценности у евреев были связаны с иудаизмом. А иудаизм подлежал уничтожению. Если же с унич­тожением иудаизма уничтожались и эта культура и эти ценности, то автоматически уничто­жался и язык, по­скольку сам по себе, кроме бытового общения, он не имеет никакой ценности для нации, он мертв. Так в России произошло сначала с ивритом, а затем и с идиш. С уходом традици­онной культуры и потерей ее притягательности для евреев, потеряли свою притягательность и языки, на которых эта культура излагалась. Старики, для которых идиш был языком общения, по­степенно вымирали, а молодежь, не знающая еврейскую историю и культуру, потеряла стимул к использованию этих языков. И если для них идиш еще отождествлялся с памятью детства, то их дети, т.е. мы, его уже не знаем вовсе. Так по прошествии всего нескольких десятков лет и всего одного поколения евреев идиш в Советском Союзе стал практически мертвым языком. И виноваты в этом сами евреи. Обидно.
Итак, в 1931г. было принято решение о пересмотре программ обучения еврейских детей с целью их переориентации на русский язык, а в 1933г. начали реально и активно закрывать еврей­ские школы. Стало ясно, что их закрытие - это вопрос двух-трех, максимум, четырех лет. И значит, новые преподаватели для этих школ уже не нужны. Надо думать, куда пристроить старых. Однако это постановление Наркомпроса СССР касалось только школ. Но оно никак не касалось педучи­лищ и техникумов, в которых продолжали готовить учителей для преподавания в этих еврейских школах. И даже в некоторых ВУЗов, где еще оставались отделения, в которых преподавание ве­лось на идиш и готовились учителя для преподавания на идиш. Ведь и открылись - то эти отделе­ния при украинских и белорусских педагогических ВУЗах совсем недавно, где-то в 1924-26 годах. И только в 1929-30 годах они начали полноценно функционировать и выпускать первых студентов, была создана целая сеть еврей­ских от­делений социального воспитания и профессиональ­ного об­разования, готовивших препода­ватель­ские кадры для советской школы на идиш. И в начале 1930-х годов все они насчитывали в своем составе более 3000 студентов. А в 9-ти ев­рейских педаго­ги­ческих техникумах, готовивших преподавателей на идиш, было еще 1800 студен­тов (Л.22). А на дворе уже 1931г., и уже принято решение о пересмотре учебных программ для еврейских детей и постепенной ликвидации еврейских школ.

Спрашивается: для кого готовили этих студентов, кого им предстояло учить? Но готовили. И ликвидиро­вать или переориентировать эти учебные заведения начали только с середины 1930-х годов. А до того времени в них готовили заведомо никому не нужных специалистов. Так только ле­том 1938 года был выпущен последний набор еврейского отделения Одесского пединститута, при­чем из 30 выпускников только трое были направлены в еврейские школы в ЕАО, а в 1939 году, ко­гда было закрыто и ев­рейское отделение Московcкого пединститута, никто из его выпускников не получил направле­ния на работу. Оставалось еще педучилище в Биробиджане. Но у него уже не было учебных посо­бий и в 1940г. его объединили с Хабаровским педучилищем. Между тем набор на еврейское отде­ление, единственное оставшееся в стране, не прекращался; абитуриенты, по­мимо обычных экза­менов, должны были сдать письменные и устные экзамены по еврейскому языку. Открытие же пединсти­тута в Биробиджане было перепланировано на «третью пятилетку» – видимо, к концу 1942 год (Л.7)!

И еще. В эти же годы на Украине и в Белоруссии имелось множество профтехучилищ, 45 еврейских индуст­риальных и сельскохозяйственных техникумов, а также еврейских отделений при общих технику­мах, где преподавание велось на идиш и училось более 12 тыс. студентов (Л.7,34). Здесь го­товились механизаторы‚ агрономы‚ садоводы и ветеринары. Я ничего не имею против знания ев­реями своего родного языка, даже приветствую, но я не понимаю, для чего в 1930-е годы технических специалистов нужно было готовить на идиш. Ведь даже вся техническая литература была на русском языке. И получается, что книги эти студенты читали русские и все специальные термины были тоже рус­ские, а говорили они на идиш. Парадокс! Однако, только начиная со вто­рой половины 1934-35-го годов, высшие и средние учебные заведе­ния, где велось обучение на идиш, стали переориентиро­ваться, и образование было переведено на русский язык. Вот уж дей­ствительно: “Умом Россию не понять”.
А теперь несколько слов о еврейской национальной науке в 1928-34 годы. Выше я писал, что в двадцатые годы в Советском Союзе на идиш издава­лись еврейские печат­ные издания, га­зеты, книги, поощрялась еврейская наука. Правда, наукой ее можно было называть весьма ус­ловно, поскольку большевики, руководившие ими, своей главной задачей видели обоснование атеистического мировоззрения и пропаганду социалистической идеологии. А как можно совместить воинствующий атеизм, советскую идеологию и нетерпимость к иным точкам зрения со свободным творчеством и наукой. Будь то иудаистика, гебраистка, еврейская история, философия или даже еврейская литература или искусство.

И следствием этого стало то, что некоторые ученые в разные годы постарались покинуть СССР. Выше я уже писал про С.Дубнова, С.Гинзбурга, И.Маркона и многих ивритоязычных авто­ров, эмигрировавших в двадцатые годы. Но были и другие, кто по разным причинам остался. Это С.Лурье, Ю.Гессен, И.Цинберг, А.Тагер, И.Галант, М.Вейнгер и прочие вполне достойные, са­мо­стоятельные и полные сил и желания работать по интересующей их тематике исследователи. Но они в эти годы были вынуждены подчиниться требованиям партийных функционеров и либо гово­рить то, что те от них требовали власти, либо замолчать и заняться чем-то другим. Так профессор Ленинградского Госуниверситета С.Лурье в эти годы читал лекции по древней истории и переклю­чился на древнегреческую историю (“Механика Демокрита” 1935г. и “Теория бесконечно-малых у древних атомистов” 1935). Ю.Гессен, потеряв в 1930-е годы надежду опубликовать новые и уже написанные крупные произведения по любимой теме, стал заниматься историей труда в России, в 1930-35 гг. редактировал "Вестник Академии наук СССР" и работал в области истории развития металлургии в России. А с конца 1935 года занимался историей полярных исследований, подгото­вил труд по ос­воению Арктики. И.Галант был отстранен от своей должности и от работы в Украин­ской Академии наук. О его дальнейшей научной деятельности ничего не известно. О судьбе А.Тагера я тоже ничего не знаю, кроме того, что в 1934г. он опубликовал свою последнюю книгу “Царская Россия и дело Бейлиса” с предисловием А.В.Луначарского, а в 1936г вместе с другими сотрудниками НИИ Еврейской пролетарской культуры арестован.

Историк, искусствовед, полиглот и библиограф Д.Маггид, который в эти годы заведовал еврейским отделением и состоял членом Ученого совета Ленинградской Публичной библиотеки, 14 июля 1930г. был уволен из Библиотеки на основании постановления Центральной комиссии по чистке научно-исследовательских учреждений. После увольнения практически не работал, с 1933 находился на пенсии. Другой Д.Магид, музыковед и фольклорист, в 1927г скончался. Наконец, М.Вейнгер, убедившись в бесперспективности продолжения работы в условиях социалистической действительности, в 1929г. покончил жизнь самоубийством. Единственный, кто официально про­должал в эти годы исследовательскую работу по еврейской тематике – это И.Сосис. Правда, ему тоже было нелегко. Сначала в Минске закрыли еврейский отдел Инбелкульта и Сосиса перевели в Киев, а в середине тридцатых, когда и в Киеве закрыли НИИ Еврейской пролетарской культуры, он и там оказался неугоден. Наконец, самое главное. Новых молодых ученых, работающих по ев­рейской тематике, в это время уже не появлялось. А это означает, что еврейская наука в СССР в тридцатые годы практически доживала свои последние годы.

В конце 1920-х годов известный советский историк-марксист М.Покровский, выдвинул те­зис: “период мирного сожительства с наукой буржуазной изжит до конца”, на основании которого власти решили поставить под свой полный кон­троль все на­учные учреждения. Это вполне согла­совывалось с решением властей о прекращении государственной поддержки всем малым наро­дам, проживающим на территории коренных народов. Следствием этого стало то, что во 2-й по­ловине 1920-х гг. в Ленин­граде начала работать комиссия во главе с членом Президиума ЦКК ВКП(б) и ЦИК СССР Ю.Фигатнером (1889–1937), которая осущест­вляла чистку Академии наук и обследование поли­тиче­ского состояния еврейских научных организаций. Обидно, что и здесь не обошлось без евреев: кроме Юрия Петровича (Яков Исакович) Фигатнера в ней участвовали также ди­ректор Института истории Комакадемии Г.Зайдель и доцент Ленинградского историко-лингвисти­ческого института М.Цвибок и прочие.

Выше я писал о негласной установке на ликвидацию еврейских учреждений. Так вот, начи­ная с 1930г. большинство этих институ­тов советская власть под разными предлогами начала лик­видировать. В начале 1930-х годов в Москве было закрыто Всерос­сийское общество по изучению еврейского языка, литературы и истории, тогда же было ли­квиди­ровано Общество для распро­странения просвещения между евреями в России, Еврейское исто­рико-этнографическое общество с музеем при нем и прекращен выпуск журнала "Еврейская ста­рина". В том же 1930г. в Белоруссии было закрыто еврейское отделение педагогического фа­куль­тета Минского университета; в 1934г. в Минске - Институт ев­рейской пролетарской культуры. Правда, на его базе была организована ев­рейская секция Инсти­тута нацменьшинств Академии наук Бело­русской ССР, но у нее был уже со­всем другой статус. В эти же годы борьба с “буржуазной” академической наукой при­вела к закры­тию многих кафедр востоковедения в университетах. В Одессе ликвидировали Музей еврейской культуры‚ а в его здании разместили контору Заготзерно. Разгром полный. Думаю, что все это про­исходило в соответствии с той самой негласной установкой, о которой я писал выше, и во испол­нение этой установки.

До 1929г. в Киеве активно действовала Еврейская историко-археографическая комис­сия и научно-исследовательская кафедра еврейской культуры Всеукраинской АН, при которой ра­ботала научная библиотека, архив, центральный архив еврейской печати, библиографический ка­бинет. С 1927 г. эта кафедра издавала научный журнал "Ди идише шпрах" ("Еврейская старина"). В 1928 г. кафедра была преобразована в Научно-исследовательский институт еврейской культуры, а в Одессе открылось его отделение. В 1929 г. этот Институт был преобразован в Научно-иссле­дова­тельский институт еврейской пролетарской культуры. Туда, кстати, в 1929г был командирован И.Сосис после того, как в Минске был ликвидирован Инбелкульт. НИИ имел шесть отде­лов (исто­рический, филологический, этнографический, литературный, социально-эко­номический, педагоги­ческий); в его состав входили архив еврейской прессы, научная библиотека (шестьдесят тысяч томов), музей еврейской современности, три кабинета (педагогический, диа­лектологический, му­зыкальный). Однако и с таким на­званием он просуществовал лишь до 1936г. Затем его объявили "гнездом троц­кизма"‚ мно­гих его сотрудников арестовали или уволили‚ а институт реорганизовали в малочис­ленный Каби­нет изучения еврейского языка, литературы и фольклора. Кстати тогда же арестовали и А.Тагера. Однако, это уже тема сле­дующей главы, посвященной рассказу о большом сталинском терроре.

Тенденция на свертывание исследований еврейской истории и культуры была совершенно очевидна. Власти от науки и раньше ограничи­вали тематику научных исследований и доступ к ар­хивным документам, но теперь они стали пре­секать связи советских ученых с исследователями и коллегами из других стран.

На лицо было свертывание всей исследовательской деятельности по истории российского еврейства. Однако все это, не явилось для большинства евреев чем-то настораживающим и тре­вожным. Почему? Ответ, думаю, прост. Во-первых, это не было в те годы чем-то из ряда вон вы­ходящим, тогда закрывались многие более важные учре­жде­ния. Например, в эти годы была раз­громлена вся историческая наука, арестованы академики Е.Тарле, С.Платонов, А.Пресняков и прочие. Во-вторых, в этих институтах действительно работало много бывших партийных функцио­неров, у ко­торых что-то не сложилось с карьерой, но которые и к научной деятельности тоже были совер­шенно не готовы. А теперь многих из них еще и обвиняли в антисоветской деятельности, во что многие люди тогда верили. И, наконец, в-третьих, многие люди, не имеющие отноше­ния к науке, счи­тали, что эти темы не сильно нужны, и их вполне могли разрабатывать гораздо менее объем­ные коллек­тивы. Но главное состоит в том, что тогда уже практически сформировалось об­щество людей запуганных властью, политически пассивных, индифирентных и думающих только о собст­венном благополучии и благополучии своей семьи в этом страшном, но своем, мире. Уже был ус­воен главный принцип жизни в том обществе: “Хочешь жить, умей молчать и умей урвать, когда такая возмож­ность появляется, поскольку в этом мире только тот и прав, у кого больше прав”. Ну и понятно, властям управлять таким обществом было легче и удобней, чем свободным обществом, поскольку у них прав всегда было больше.

После окончания в 1930 г. Московского государствен­ного университета работал в Ленинграде в ГОИ у профессора Теренина. В 1934 г. он перешел в Физический институт им. Лебедева АН СССР. И в том же 1934 году Черенков обнаружил, что заряженные частицы, проходя с очень большими скоростями сквозь воду, испускают свет. И.М. Франк и И.Е. Тамм дали теоретическое описание этому эффекту, который происходит при движении частиц в среде со скоростями, превышающими скорость света в этой среде. Это откры­тие привело к созданию нового метода детектирования и измерения скорости высокоэнергетиче­ских ядерных частиц. Этот метод имеет огромное значение в современной экспериментальной ядерной физике. За его разработку Франк вместе с П.А.Черенковым и И.Е.Таммом был удо­стоен Нобелевской премии по физике. Ниже мы еще вспомним И.М.Франка.

К этим именам я мог бы добавить еще имена химиков М.Н.Гурвича, Э.В. Брицке и Д.А.Эпштейна, биолога И.А.Раппопорта, медиков Г.И.Роскина, М.С.Вовси и Я.Г.Этингера и еще очень многих других. Однако это не входит в нашу задачу. В настоящей главе я просто хотел показать, что уже в первые годы советской власти, когда евреи получили возможность учиться и заниматься научными исследованиями, кроме того, что сами евреи были этому чрезвычайно рады и горды, это еще оказалось очень полезно для советской страны, давшей им такую возможность. Все эти ученые впоследствии сделали для нее большое количество открытий и прославили советскую науку на весь мир. И, конечно, ни о каком государственном антисемитизме в науке в эти годы не было и речи.

В первую очередь сказанное относится, конечно, к писателям, о которых я уже писал выше. Это Д,Бергельсон, Дер Нистор, П.Маркиш, Ш.Галкин, Л.Квитко, М.Кульбака, И.Фефер, И.Харик, Ш.Годинер и прочие. В 1930-е годы к этим уже вереранам прибавились новые начинающие ав­торы: И.Рабин, М.Тейф‚ З.Телесин‚ Р.Баумволь‚ О.Дриз и т.п., тоже работающие на идиш. Как будто не чувствовали, что идиш уже “не в моде”, что молодежь им не интересуется и он доживает последние годики.

Ветеран еврейской литературы на идиш Д.Бергельсон в 1934г. опубликовал очерки и рас­сказы под общим назва­нием "Биробиджанцы", оптимистично и совсем не правдиво описывающие трудный быт евреев, работающих в Еврейской автономной области и воодушевленных идеей соз­дания ЕАО. Для написания книги Бергельсон сам съездил в Биробиджан и, я уж не знаю, что он там увидел, но в своих очерках он восхищался молодыми строителями новой жизни и призывал еврейскую молодежь ехать на Дальний Восток, осваивать дикую тайгу ради несбыточной мечты еврейских прожектеров создать там еврейскую республику. Вот уж действительно создается впе­чатление, что писатель, тепло и сытно живший в Москве, сознательно искажал действительность и выполнял социальный заказ власти ради сохранения для себя такой жизни. Воодушевил бы соб­ственным примером. Правда, когда в 1939 году издательство "Советский писатель" предложило Бергельсону переиздать его сборник "Биробиджанцы", писателю хватило мужества отказаться: "Это была дань времени. В 1932—1933 началась массовая иммиграция евреев в Биробиджан, и мне захотелось как-то ответить на человеческий энтузиазм. Но если говорить откровенно, эта книга сегодня не представляет художественной ценности. Мне кажется, что читателю она будет неинтересна".

Крупнейшим по-своему охвату произведением Бергельсона в этот период времени был роман "У Днепра", первый том ко­торого ("Пенэк") вышел в 1932 году. Действие первой части ро­мана сосредоточивается вокруг семьи "первого богача" во всей округе Михоэла Левина и окру­жающих ее людей, в частности его младшего сына Пенэка, изгоя, нелюбимого сына, воспитывае­мого на "кухне". Наряду с буржуазным "домом" автор показывает нам и плебейскую массу окраин­ных уличек и людей "кухни". При этом посредником между этими двумя разными социальными ми­рами, является младший сын Михоэла Левина, мальчик Пенэк, "изгой", нелюбимый сын буржуаз­ной семьи, воспитываемым на "кухне". Роман охватывает период времени от конца 80-х годов прошлого столетия вплоть до начала революционной действительности 1905г. и, по замыслу ав­тора, должен превратиться в целую эпопею о жизни еврейской провинции в царской России. Од­нако при чтении романа невольно возникает вопрос. В своем романе Бергельсон разоблачает экс­плуататорскую сущность буржуазии, снимает с нее пышные одежды добропорядочности, показы­вает всю ее неприглядную сущность. Но читатель знает: это его родной мир, автор вырос в этой среде и прожил в ней большую часть своей жизни. Люди именно этого мира составляют круг его общения, и он сам их часть. Поэтому он так хорошо его знает, и эти страницы романа наиболее убедительны. Но почему тогда он так безжалостен к этим людям и так симпатизирует совсем не другому кругу. Трудно поверить, что в его возрасте (≈50 лет) человек способен так координально менять свои взгляды, симпатии и антипатии. Но тогда встает другой вопрос: насколько искренен автор и в своей критике и в своих профессионально изложенных, но, возможно, показных симпа­тиях. Об этом я думал, читая его роман.

Другой автор, М.Кульбака, в 1931г. написал повесть "Залменеяне". В 1960г. по­весть была пе­реведена на русский язык Рахилью Браумволь, и русский читатель смог убедиться в таланте ее автора. Сейчас это библиографическая редкость, но в интернете есть, и я прочел. В повести рас­сказывается о переменах, происшедших в верной традициям большой еврейской семье за годы советской вла­сти. Рассказы­вается, как залменеяне впервые познако­мились с техническим про­грессом в виде электрической лам­почки, радио и т.п. Как они все это воспри­нимали. Это казалось бы сатирическое описание уходящего местечка сегодня, когда его читаешь, не кажется сатириче­ским. Наоборот оно искрится остроумием, теплым и нежным юмором и даже некоторой печалью по уходящему миру детства. Это одновременно и смех и слезы. За это присущие писа­тельской ма­нере Куль­баки иронию, за теплое отношение автора к так называемым отрицательным героям и образ невежественного и прожорливого героя-коммуниста повесть нравится читателю. Но именно за это же она была встречена еврейской кри­тикой в штыки. В результате автор вы­нужден был учесть кри­тику, и вторая часть повести оказа­лась значительно слабее. Вот уж действительно, “за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь”.

Более молодой автор И.Рабин в начале 1930-х годов опубликовал ро­маны "Двоюродные братья" (1930) и "Бузи Дубин" (1932), сборники рассказов "Момент очищения" (1930), "Извилистые дороги" (1930), "С чем живем" (1931) и другие (Л.23). Я эти произведения не читал, и своего мне­ния о них не имею, но критики пишут, что произведения И.Рабина достаточно реа­листично повест­вуют о социальных потрясениях в еврейских общинах Белоруссии и Литвы, о бег­стве евреев с на­сижен­ных мест в Первую мировую войну и о преобразованиях в Со­ветской Рос­сии.

Конечно, не все сочинения вышеперечисленных авторов удовлетворяли требованиям ев­секций, требовавших от лите­ратуры в основном воспитательную и атеистическую направлен­ность. Эти требования сказывались на качестве этих произведений, часто снижая их. В этом смысле творчество рассказ Дер Нистора и вторая часть “Залменеян” тому пример. Однако издательства рабо­тали, и они издавались вполне приличными тиражами. Правда, вот кто их читал? Во-первых, количество евреев, читаю­щих на идиш, в эти годы постоянно уменьшалось, а во-вторых, на фоне русскоязычных авторов, работавших в то же время, этим произведениям конкурировать с ними часто бывало довольно трудно.

Отметим здесь же, что отношение к еврейским авторам, писавшим на идиш, в начале три­дцатых годов сильно изменилось. Если раньше от их произведений требовался не столько талант, сколько воспитательная и атеистическая направленность, то те­перь, когда от­ношение ко всем языкам нацменьшинств и в т.ч. к идиш, у партии изменилось, и русский язык был объявлен глав­ным, им пришлось вписываться в новые условия. И теперь для сохранения своего места под солн­цем им надо было удовлетворять новым требованиям. Теперь от них стали тре­бовать строгое со­блюдение "незыблемых принципов социа­листического реализма" и повысились требования к ли­тературному качеству произведенийц. В этом смысле повезло детским авторам Л.Квитко и О.Дризу, а также по­этам-лирикам типа Ш.Галкина. Их не так сильно давили. А остальным стало труднее. А как из­вестно, чем меньше у человека та­ланта, тем более гибким ему приходится быть. И те, кто были гибкими, бы­стро поняли, в чем за­ключаются эти принципы. Теперь главной темой идишской литературы стало социалистическое строительство, пятилетки, прославление ударников труда. И, конечно, потоки лести типа фефе­ровской "я говорю Сталин, а думаю, что это солнце" сплошной струей поли­лись из их стихов. Чи­тать сего­дня эти произведения не просто стыдно, не воз­можно. Равно как и верить в искренность их авто­ров. Однако эти строки помогали их авторам держаться на плаву, и еврейские издатель­ства про­должали работать и издавать эти про­изведения в Москве, Киеве и в Минске до самого на­чала войны. Правда, не всем ав­торам удалось удачно проскочить годы большого террора. Были и постра­давшие. Но о них ниже.

Таким образом, по отношению литературному творчеству советскую власть, несмотря на ее охлаждение к идишу, как языку советских евреев, тоже нельзя было обвинять в антисемитизме. Еврейские авторы продолжали писать и издаваться на идиш. А уж если у кого-то из читателей и возникали пре­тензии к их творчеству, то, как говориться, "чем богаты …". Не зря "отец всех нар­дов" сказал тогда, что других писателей у него нет.
3.4.6.2. Еврейское театральное искусство.
Другим направлением еврейского художественного творчества на стыке двадцатых и три­дцатых годов был еврейский театр. И здесь несомненным лидером еврейского театрального ис­кусства был московский ГОСЕТ. В структуре тоталитарной системы ГОСЕТ играл роль театра со­ветского социалистиче­ского реализма, был признанным представителем еврейской культуры, яв­ляющейся частью многонациональ­ной "социалистической" культуры народов СССР. Всесоюзный успех, которым он неиз­менно поль­зовался, вызвал в СССР настоящий бум еврейского театраль­ного искусства. И вдобавок этому способствовала политическая, идеологическая и финансовая поддержка государства. Она в два­дцатые годы была одним из основных факторов, способство­вавших развитию театрального, да и всего идишского, искусства в СССР. Поэтому еврейские те­атры в эти годы возникали в самых разных местах, хотя качество этих провинциальных театров далеко не всегда позволяло называть их произведения высоким искусством. Но об этом ниже.

ГОСЕТ был первопроходцем, идеологической и творческой мастерской, из которой выхо­дили новые артисты, режиссеры и целые театральные коллективы. Специально для театра рабо­тали драматурги Арон Кушниров, Иехезкиль Добрушин, Перец Маркиш, Давид Бергельсон, Исаак Нусинов, Самуил Галкин, талант которых не имел бы возможности получить развитие, если бы не существовал театр, охотно воплощавший на сцене то, что они создавали. Кроме собственно те­атра в ГОСЕТе существовала также система подготовки актеров для всех еврейских театров. В 1930 г. она была преобразована в театральную студию при ГОСЕТе, а позднее - в Московское го­сударст­вен­ное еврейское театральное училище. В 1931г. подобное училище было организовано и при Бе­ло­русском ГОСЕТе в Минске, а впоследствие и в Киеве. В студии рядом с Михоэлсом вы­росла плеяда очень одаренных еврейских артистов. Так готовились актерские кадры.

Выше я писал, что еще в годы НЭПа в СССР работало 19 профессиональных театров на идиш, в том числе три госу­дарственных еврейских театра (в Москве, Киеве и Минске), три моло­дежных, три рабочих, один детский, два передвижных, два колхозных. В конце двадцатых и первой половине 1930-х гг. в Советском Союзе было организовано еще несколько еврейских государст­венных театров. Например, театры были созданы в Житомире, Днепропетровске и Одессе. В Ле­нинграде в 1930г. под ру­ководством Якова Гузика был открыт Советский еврейский театр - “Дер Найер Вег“ (“Новый путь“), целью которого стала пропаганда советских пьес на языке идиш. В этом театре начинала работать и его дочь Аня – впоследствии знаменитая Анна Гузик. В 1933г. был создан еврейский театр в Ташкенте. Таким образом в начале тридцатых годов в СССР было по одному государственному еврейскому театру в Белоруссии, Азербайджане, Узбекистане и Таджи­кистане. Наконец, 6 мая 1934 года и в Биробиджане тоже появился свой Еврейский Государствен­ный театр. Правда, создан он был в Москве, и туда прибыла уже готовая труппа, коллектив буду­щего Биробиджанского театра. К этому следует добавить множество самодеятель­ных театральных коллективов, студий, кружков.

Распространенным явлением в это время были еврейские передвижные театры и еврей­ские ТРАМы (театры рабочей молодежи), выезжавшие с агитационным репертуаром на посевные кампании, на заводы и т. п. Выступали в них, как правило, любители и участники художественной самодеятельности, но были и профессиональные актеры. Такой коллектив, в частности, существо­вал при Харьковском ГОСЕТе и при Обществе пролетарской еврейской культуры, созданном в 1928 г. в Харькове.

В репертуаре еврейских театров, наряду с произведениями еврейских драматургов Шалом Алейхема, А.Гольдфадена, С.Ан-ского, К.Гуцкова и П.Маркиша шли переведенные на идиш пьесы классиков А.Н.Остров­ского (“Без вины виноватые“), инсценировки произведений М.Горького (“Мать“) и Г.Флобера (“Ма­дам Бовари“), а также современных авторов, например, и Вс. Вишнев­ского (“Оптимистическая тра­гедия“), А.Корнейчука ("Платон Кречет") и некоторых других (Л.24,27). Проблем с переводчиками не было.

Однако в конце двадцатых годов в ГОСЕТе возникли серьезные проблемы. Дело в том, что после европейских гастролей 1929г. эмигрировал художественный руководитель ГОСЕТа А.Грановский, и театр возглавил С.Михоэлс. А у него был совсем другой стиль работы. А.Гранов- ский был режиссером европейской школы, относившейся к театру как к элитарному ис­кусству, где режиссер непререкаемый авторитет. В отличие от него стилем Михоэлса был психологический реализм МХАТовской школы. Основным выразительным средством и, одновременно, основным национальным элементом в творчестве этого еврейского театра стал язык – идиш, а артисты по­лучили больше самостоятельности. ГОСЕТ Михоэлса был невозможен без мас­совой ауди­тории, которой он нес идеалы и ценности мировой культуры. Следствием этого стало изменение репер­туара, упростился сценический язык и художественные приемы. С первых дней новый руко­води­тель еврейского театра привлек к работе режиссера С.Э.Радлова.

Одновременно в конце 1920-х годов ужесточилась общая культурная политика в стране, усилился и контроль за еврейским театром. В результате ГОСЕТ превратился в объект жесто­кой критики, инициатором которой выступило руководство Евсекции. Ему вменялись в вину элитар­ность, отход от принципов реализма, неправильный выбор репертуара и растянутые сроки репе­тиций. Это расценивалось как идейно-политические нарушения. Понимая, что евсекции трансли­руют волю партийного руководства, Михоэлс вынужден был признать критику и поставить ряд спектаклей по пьесам советских еврейских драматургов (Д.Бергельсона, А.Безыменского, М. Дани­эля), посвященных революции. И хотя в 1930 евсекции были ликвидированы, критика продолжа­лась. Теперь проблемой Михоэлса стала художественная слабость современной еврей­ской драма­тургии, а Михоэлс в произведениях современных писателей искал глубо­кое психологи­ческое обосно­вание характеров персонажей и связывающих их ситуаций. Поэтому наряду с этими конъ­юнктур­ными спектаклями, которые Михоэлс вынужден был ставить, он искал и настоящую ли­тера­туру. Результатом таких поисков стала классическая постановка по трагедии В.Шекспира (“Ко­роль Лир“), в которой Михоэлс играл короля Лира, а Зускин – шута. Но это был уже 1935г., а мы пока рассматриваем интервал 1928-34 годов (Л.27).

Критике в начале тридцатых годов подверглись и другие еврейские театры. Результатом этой критики, решения о которой принимали идеологические власти страны, стали постоянные смены режиссеров, текучесть актерского состава, снижение художественного качества репертуара и театральных постановок. Проблема репертуара и перевода на идиш мировых классиков была для всех еврейских театров очень серьезной. А здесь еще идеологические требования. В резуль­тате большинство провинциальных еврейских театров в 1930-х годах стало уделять значительно большее внимание современным спек­таклям-агиткам, а это снизило у них интерес к серьезной классике. И конечно, это не могло не сказаться, во-первых, на интересе к этим театрам со стороны серьезной публики, а во-вторых, на отношении к еврейскому театру серьезных профессионалов, следствием чего стало уже снижения качества актерской игры. Обратная связь. Наступил серьез­ный кризис еврейского театра. И в результате многие провинциальные еврейские театры потеряли своего зрителя и не сумели восстановиться. Однако к ГОСЕТу и другим лучшим еврейским теат­рам это уже не относится.

Выше мы говорили о драматическом театре. Но еще в годы НЭПа в Москве были созданы Еврейский театр оперетты и Еврейский театр са­тиры, а в Ленинграде чуть позже - Еврейский те­атр оперетты. Однако просуществовали эти те­атры совсем не долго. Московский театр оперетты был закрыт в конце двадцатых годов, а ленин­градский – в начале тридцатых. И здесь причиной тоже была слабость репертуаров и местечковый характер постановок. Хороших оперетт и музы­кальных комедий на идиш было катастрофически мало, а провинциальные и местечковые юмор и шутки, которые они предлагали, столичная публика уже переросла.

Что касается другого вида театрального искусства - варьете и эстрады на идиш, то его главных потребителей прошлых лет – нэпманов в эти годы тоже уже не стало. И интерес к ней пропал. Однако на смену нэпманскому варьете и нэпманской эстраде в эти годы пришли эстрад­ная музыка, танец, сатирический монолог, фельетон и т.п. Появились новые исполнители. И такая же картина наблюдалась и на еврейской эстраде. Здесь на идиш исполнялись еврейские народ­ные песни, танцы, шутки. Появились свои звезды.

Наиболее известной исполнительницей еврейских народных песен и песен советских ком­позиторов на идиш по-прежнему была Сара Фибих, которая в эти годы предпочла сольную кон­цертную дея­тельность карь­ере примадонны Всеукраинского музыкально-драматического театра “Унзер винкль“ (“Наш уголок”). Она исполняла на идиш еврейские народные песни, ставила и ра­зыгрывала драматические миниатюры, в т.ч. отрывки из классики. Ее гаст­роли с неизмен­ным ус­пехом проходили во множестве городов и местечек России, Украины, Бело­руссии и Азер­байджана. Кроме нее неизменным успехом пользовались Саул Любимов, Роза Плот­кина, Владимир Коралли (кстати, он иногда выступал вместе со своей супругой - Клавдией Шульженко). В начале тридцатых успешно начинала работать и Анна Гузик.

Другой знаменитый исполнитель еврейских песен М. Эпельбаум в 1927-33 годах гастроли­ровал с концертной программой в странах Европы, Америки, Африки; исполнительское мастерство «еврейского Шаляпина» находило широкое признание в различных кругах. По возвращении с гаст­ролей он поселился в Ленинграде, где стал работать в Театре музыкальной комедии и одновре­менно в областной филар­монии, в Ленгосэстраде. Гастролировал по городам Советского Союза.

Таким образом, проблем в еврейских театрах в эти годы было очень много. Однако все они носили не национальный, а скорее социальный характер. И выставлять претензии властям в госу­дарственном антисемитизме евреи не могли.
3.4.6.3. Еврейская музыка и музыканты.
Что касается еврейской музыки, то о ней я не могу сказать ничего нового по сравнению с тем, что было в годы НЭПа. В эти годы продолжали работать еврейские композиторы М.Гнесин, братья Крейны, А.Веприк, М.Мильнер, Л.Пульвер и другие.

Михаил Фабианович Гнесин (1883-1957) в 1927. Получил звание заслу­женный деятель ис­кусств РСФСР. В 1925-36 годах он был профес­сором Московской консер­ватории. Его учениками в эти годы были Т.Хренников и А.Хачатурян. Кстати Т.Хренников впоследствии так отзывался о своем учителе: “