А. Боровиков альпинизм в нашей стране (К 50-летию советского альпинизма)

Летом 1971 г. 35 сильнейших альпинистов-скалолазов студенческого спортивного общества «Буревестник» из Москвы, Ленинграда, Алма-Аты и Свердловска участво­вали в строительстве Нурекской ГЭС. За 50 дней они выполнили уникальные работы по укреплению скального склона в сейсмически опасном районе. Одновременно альпинисты готовились к восхождениям и тренировались на вершинах близлежащего Зеравшанского хребта. После работы на стройке спортсмены приняли участие в пер­венстве СССР и добились больших успехов. Группа спец­отряда заняла первые места в трех классах восхождений: алмаатинцы поднялись с севера на Хан-Тенгри; шестерка альпинистов Москвы и Нурека совершила труднейший траверс на юго-западном Памире, завоевав золотые ме­дали в классе траверсов; объединенная команда москви­чей, ленинградцев и нурекчан получила золотые медали за подъем по крутой северо-западной стене Ягноба.

С удивлением рассматривали мы незнакомую вер­шину, думая: «Где же тут можно пролезть?»

—Ни одной площадки не будет! Ночевки только в гамаках! Отдохнуть негде! — с еще большей горячностью и с характерным украинским напором агитировал Шрам­ко. И казалось, что вот это «отдохнуть негде» доставляло ему особенное удовольствие.

До встречи с Геннадием мы ничего не знали ни о районе «ледяной воды»¹, ни о горном массиве со звонким названием Ягноб. Не знали, что всего в ста километ­рах от столицы Таджикистана, рядом с автомобильным трактом, вырастая как будто прямо из зелени чинар, вздымается к облакам отвесная и неприступная стена. Красивейшая стена! Красивая какой-то необычной, угнетающей красотой. Стена раскинулась грандиозным ба­стионом на несколько километров.

Мы не знали, что альпинисты из Душанбе давно при­сматривались к этим скалам. И не только присматривались. В 1969 г. они первыми проложили здесь два марш­рута — оба на крайнюю, западную вершину. А о цент­ральном монолите, пересеченном тремя гигантскими на­весами, душанбинцы заявили категорично: «Неприступен!» Только Гена Шрамко, тоже душанбинец, продолжал лелеять мысль о покорении стены именно по самому трудному центральному отвесу. Вырываясь в горы на два-три дня риз Нурека, где уже несколько лет его заботам вверен весь скалолазный участок стройки, Геннадий вновь и вновь приходил под Ягноб, смотрел, фотографировал, намечал пути... Так родилась идея покорить стену Ягноба.
Ранним утром 21 июня 1971 г. над летным полем ду­шанбинского аэродрома, как всегда в это время года, стоял желтый пыльный туман, принесенный знойным афганским ветром, было душно и жарко. Сидя на траве возле диспетчерской будки вертолетного отряда, мы потихоньку ругали «афганец», из-за которого задерживался вылет на разведку. А пока наш МИ-4 безмолвствовал и лениво свесил к земле свои огромные серебристые лопасти.

Мы сидели, довольствуясь вынужденным отдыхом и обсуждая одну и ту же тему — как мы устали, повредит ли эта усталость потом, когда полезем на стену, или, наоборот, пойдет на пользу. Ведь уже целый месяц мы долбили шурфы на крутом склоне над Вахшем, закрепляли скаль­ную глыбу, грозящую рухнуть на здание ГЭС, на многочисленные башенные краны, на монтирующиеся турбины. В Каратегине Вахш особенно злой. А возле старин­ного таджикского кишлака Нурек он «звереет» еще сильнее. Устремляя свои грязно-коричневые волны с гребнями седой пены в узкий каньон Пуль-и-Сангинского ущелья, Вахш оглушительно ревет и клокочет. Сжимаемая почти смыкающимися отвесными скалами, река вырывается из расщелины с жуткой скоростью.

Когда-то эти глухие места, защищенные со всех сто­рон цепью черных, выжженных зноем вершин, были центром борьбы таджикских народов за независимость. Помнит Пуль-и-Сангин и ожесточенные схватки с басма­чами в годы становления здесь Советской власти. А те­перь, через полстолетия после этих событий, советские люди решили укротить ревущий Вахш. У Нурека возво­дится ГЭС. Ее плотина, самая высокая в мире, создаст в горах огромное море, воды которого напоят влагой сот­ни тысяч гектаров хлопковых плантаций. Турбины дадут ток городам и кишлакам.

Но пока гидростанция в лесах стройки. А строить здесь трудно! Каждую минуту жди землетрясения! Мо­жет, именно после сильного подземного толчка, а может, после многочисленных взрывов откололась от скального массива глыба величиной с девятиэтажный дом, которую мы вскоре стали попросту называть «камень» и которую должны были прижать к горе сеткой стального двухдюй­мового троса.

Крепление «камня» было для нас не только ответст­венной работой, не только помощью ударной комсомоль­ской стройке, но одновременно и подготовкой к участию в чемпионате Союза, причем подготовкой с таким разно­образием скалолазной техники, на таких отвесах и в та­ких трудных условиях, о которых мы раньше не могли даже мечтать.

К 8 часам, когда немного рассеялась желтая мгла и позади летного поля появилось наконец тусклое, красно­вато-бурое солнце, к вертолету направился Виктор Иг­натьевич Донник. Лететь с Виктором Игнатьевичем было особенно приятно. Не раз его винтокрылая машина до­ставляла нам продукты и снаряжение к памирским вер­шинам. Наша дружба продолжалась и в Нуреке: эки­паж Донника сбрасывал тяжелые бухты троса для креп­ления «камня».

— Ну, непоседы, донкихоты, летим! — весело при­гласил Виктор Игнатьевич, ловко взбираясь, несмотря на излишнюю полноту, в кабину. Он, как всегда, добро­душно подшучивал над нашей братией и над нашей страстью лазать «черт знает где и зачем», хотя сам любит горы ре меньше, чем мы, относится к ним с уважением и считает, что только в горах можно стать настоящим пилотом.

Кроме нас с Шрамко летели альпинисты из Нурека Володя Данилов и Валерий Лаврушин. Данилов — глав­ный инженер по цементации плотины. Лаврушин — главный энергетик стройки, но оба еще очень молоды и потому, хоть и очень заняты, находят время лазать по горам. Они летели, чтобы помочь нам разведать и выбрать маршрут. Задача разведки — не только осмотр Ягнобской стены. В нашей заявке было указано два объекта технически сложных восхождений — Ягноб и пик Мечта. И пока никто, за исключением, может быть, Гены Шрамко, не выбрал окончательно, какая же вершина станет нашим соперником.

Сперва полетели к Ягнобскому массиву: он ближе, да и погода там меняется раньше. Накануне в горах бушевала пурга, вершины были присыпаны снегом, вдали на востоке, над гигантскими Памирскими хребтами, громоздились черные облака, сверкали молнии — картина величественная и грозная.

Мы радовались снегу, как никогда. Он помогал выя­вить неровности скал, помогал выбрать маршрут.

Делая круг над Ягнобом, вертолет резко накренился. Горная панорама в иллюминаторах встала дыбом. Защелкали фотоаппараты. Колоссальный массив ослепительно сверкал свежим снегом. Лишь в центральной части стены не было видно ни одного белого пятнышка. В первый момент мы не могли понять, в чем дело. Неужели снег там растаял? Но гораздо ниже, у подножия, Все было засыпано, как зимой!

— Она же вертикальная! — кричал и показывал рукой Геннадий, видя наше недоумение.

Наконец мы поняли: стена почти отвесна, нет на ней значительных выступов, площадок, потому и не держится на ней снег. Именно об этом рассказывал Гена зимой, когда радовался, что негде будет отдохнуть на маршруте. Сделали несколько виражей. Массив горы подавлял своей протяженностью, всюду на север он обрывался кру­тыми стенами, чисто скальными в западной стороне, ледово-снежными ближе к восточной вершине. Сколько там можно проложить маршрутов любой трудности!

Выбрав место для лагеря, Донник осторожно опустил машину среди камней на маленькую лужайку, покрытую жестким зеленым ковром таволги и полыни. С этой пло­щадки стена казалась еще отвеснее, еще неприступнее. Разгорелись споры о ее высоте. Шрамко доказывал, что не меньше 1300 м. Лаврушин давал чуть больше тысячи. Но нас волновало другое... Какой там микрорельеф? Ка­кие трещины, зацепки, есть ли они вообще? Удастся ли пройти стену лазанием, без шлямбуров?..

Но по горящим взглядам, по тому, с каким восторгом ребята смотрели на эту громаду гладких, будто отполи­рованных окал, было ясно, что выбор сделан, что никакие трудности не заставят отказаться от грозного пути. На­столько велико было впечатление от Ягноба, что, проле­тая потом над пиком Мечта, никто не стал рассматри­вать изрезанные косыми гребнями и кулуарами склоны, а Гена вообще не глядел больше ни на какие горы.

Вернувшись в Сай-Пихо, в наш зеленый лагерь под Нуреком, мы начали готовить лесенки, крючья, шлям­буры, платформы, гамаки — все то, что могло понадо­биться на стене. Среди трудовых будней удалось три раза потренироваться в горах, в районе альплагеря «Вар-зоб».

В Сай-Пихо все как в базовом альпинистском лагере. Под раскидистыми кронами платанов и чинар стройно белели газовые плиты, палатки-склады. Кругом груды веревок, ботинок. На полянке ряды раскладушек: спали прямо под теплым южным небом, благо в тех краях с марта по ноябрь не увидишь и капли дождя.

Приближалось 10 июля — срок начала спортивной деятельности отряда, а конца работы на стройке не было видно. Слишком много сил и времени ушло на монтаж бесконечных метров воздухопроводов, кабелей, на подъем десятков тонн железа, бетона, воды.

В один из этих трудных дней, вечером, вернувшись с очередной смены, мы собрались за длинным грубо сколо­ченным столом. Был этот стол для нас и столовой, и клу­бом, и залом заседаний. После азартных дебатов о том, как же ускорить бурение и сварку, после жаркого спора между Шрамко и Маркеловым о недостатках проекта все ждали, что скажет командир отряда.

— Я предлагаю... вернее, руководство стройки пред­лагает, чтоб отряд, как и было намечено, начал с 10-го спортивную работу. Несколько человек останутся на стройке. Будем их подменять.

В неровном свете керосиновых ламп смуглые лица ребят казались особенно осунувшимися. Что там гово­рить! Устали! Вымотали их нурекская жара да бесконеч­ные подъемы с анкерами и струбцинами! Но встали все до одного и заявили: «Пока не кончим, пока последний втрое не приварим, ни на какие восхождения не пойдем!» 'И «камень» был закреплен в срок. Горная комиссия оценила работу на «отлично» и дала гарантию, что «камень» не рухнет по меньшей мере сто лет.

Остались позади 50 дней напряженного труда. Мы отдохнули. Вновь хочется на скалы, хочется лезть, лезть... Вновь вертолет Донника мчит нас к Ягнобу, где у подножия стены на зеленой лужайке раскинулся комфортабельный лагерь. Из красивой, синей с желтым палатки разносится аппетитный аромат жарящейся баранины — Светлана, альпинистка из группы наблюдения, готовит обед. Гена Гаврилов и Миша Петров помогают радисту устанавливать антенну. Наш радист Ваня Машков — великий техник: даже здесь, под стеной, умудрился запустить движок и осветить не только кухню, но и каждую палатку. Ваня любит что-нибудь рассказывать, причем, если говорит, остановить его невозможно. Вот и сейчас, разматывая экранированный провод, Ваня что-то оживленно рассказывает своим помощникам.

На Гену Гаврилова и Мишу Петрова, когда они рядом, невозможно без улыбки смотреть: очень уж они разные. Рядом с огромным, мускулистым Михаилом худенький, небольшого роста Гена кажется еще меньше. У нас два Геннадия. Поэтому Гаврилова зовем Гендосом. Миша с и Гендос недавно окончили Ленинградский политехнический институт. Оба отличные скалолазы. Геннадий уже чемпион, мастер спорта. О феноменальной силе Михаила идут легенды. Рассказывают, что когда он поднимается по скале последним, то молотком не пользуется, а выдергивает крючья руками.

В палатке, затянув полог от мух на все петли, на мягком поролоновом матраце прикорнул Слава Ванин. Он тоже собирается на стену и потому считает, что нуж­но копить силы и использовать каждую свободную минуту для сна, тем более что по комплекции он похож на Гену Гаврилова — такой же поджарый. Уже несколько лет Слава ходит в горы вместе со мной. Вместе мы рабо­таем в одном из московских научно-исследовательских институтов. Вместе бегаем зимой на лыжах и лазаем по развалинам Царицынского дворца.

Старается внести лепту в благоустройство лагеря и наш новый приятель, сын местного колхозника, которого зовем не по имени, а как он сам представился — Ердамчи. хотя потом и выяснилось, что ердамичи — по-ягнобски просто-напросто «помощник». Он каждый день под­нимается к нам по крутой тропе, приносит сыр, мо­локо.

Сейчас Ердамчи запрудил камнями сбегавшийся с лед­ника бурный ручей и пытается завернуть его по новому руслу к кухонной палатке. Ердамчи приехал в родной кишлак на летние каникулы из Мичуринска, где учится в пединституте. От него мы узнали много интересного о жизни ягнобцев, населяющих эту высокогорную доли­ну. Это свободный и трудолюбивый народ, почти не знавший жестоких законов шариата; здесь женщины ни­когда не прятали лицо — все они высокие, стройные и гордые.

Ягнобцы сохранили свой язык — один из диалектов древнего согдийского наречия, на котором говорили пред­ки нынешних таджиков.

Стена Ягноба

Фото В. Божукова

К 20 июля мы уже «пощупали» скалы руками. Нака­нуне официального открытия базового лагеря мы вышли к стене, взяв крючья, лесенки и 40-метровую веревку. Нужно было выбрать путь и промерить заодно высоту. Путь от лагеря до стены через бараньи лбы и небольшой снежник занял примерно час. Чем ближе мы подходили, тем отвеснее вздымалась гора: она будто развертывалась, раскрывалась перед нами, обнажая черные навесы кар­низов и гладкое зеркало монолитных скал. Путь наме­тили чуть правее «зеркала», прямо под крайний рыжий навес. Поднявшись на одну веревку, Шрамко решил дальше не лезть и стал готовиться к спуску.

— Гена! Оставь там каску! — кричим снизу.

— Зачем?!

— Она желтая! Издалека увидим, когда промерять начнем!

Закрепив свою каску на карабине у верхнего конца веревки, Шрамко через несколько минут присоединился к нам. Спустившись к зеленой поляне, он навел на стену 60-кратную трубу, отыскал в конце концов желтую точку и, используя «сороковку» как мерку, подсчитал высоту — оказалось около 1200 м.

С 21 июля мы начали обрабатывать нижнюю часть стены. К этому моменту определился окончательный состав группы. Идем вшестером. Руководителем едино­душно выбираем Шрамко. Ягнобская стена — его идея и мечта, его детище. Кому же руководить, как не ему? К тому же Гена — умелый скалолаз. Вроде бы и трениру­ется урывками: некогда ему, дел на скалолазном участке столько, что порой по месяцу работает без выходных, а если и выпадет свободный день, готовится к экзаменам в университет. Вроде бы и вид у него не спортивный: обыкновенный парень, среднего роста, даже весь какой-то сглаженный, упитанный. А подходит к скалам... и берет любой маршрут. И чем сложнее, тем больше ему нра­вится. Выступил на первенстве республики — выиграл. Приехал в Ялту на первенство Союза — и, совершенно не зная крымских скал, как говорится, «с листа» пролез, не сорвался, пролез там, где до него не удержались де­сятки претендентов. Решительность на маршруте соз­дала ему репутацию рискового парня. Но мы-то Генкину философию знаем.

— Ребята, горы устроены целесообразно! — любит он повторять. — Лезешь, когда кажется, вот-вот не удер­жишься, сорвешься, находишь вдруг нужную зацепку, будто нарочно ее в этом месте прилепили!

Ночевка в гамаках на стене Ягноб

Фото В. Божукова

За первый день Виктор Маркелов и Гена Гаврилов обработали 80 м стены. Вернувшись в базовый лагерь, Виктор рассказывал:

— Сначала полезли в «вибраме», а он держит плохо, ноги соскальзывают, еле-еле добрались до крюка. Хо­рошо, что по веревке шли! Наверху переобулись в га­лоши, ботинки повесили рядом с каской. Надел я весь набор «железа», взял молоток, лесенки, смотрю вверх. Стена настолько крута, что ничего не видно! Куда лезть? Решил, как снизу просматривалось, прямо вверх. Для начала шлямбур забил: понадежнее, думаю, страховка будет. Метров десять пролез нормально, всего с двумя крюками. Потом забил ледовый крюк в какую-то мокрую трещину, а подняться выше не могу. Пальцы соскальзы­вают: края трещины гладкие, и сама она узкая, даже не всунешь руку. Постоял, посмотрел по сторонам вни­мательнее. Слева плита почти без зацепок, но все же вроде бы получше. Наметил путь: сначала вверх, дальше чуть вправо, под основание камина. Полез. Галоши дер­жатся лишь на трении! Зацепки маленькие: только-только первыми фалангами пальцев можно схватиться! По рельефу похоже на «серую плиту с яблоками» на Крестовой в Ялте! Но, пожалуй, сложнее! Да и страхов­ка-то не верхняя!.. Наконец растянулся почти на шпагат; правая нога, чувствую, зацепилась прочно. Теперь руку тяну, сам шепчу про себя: «Спокойнее, спокойнее, плавнее...» Дотянулся до угла и влез в камин. Стою, не могу отдышаться. А Гендоса принять некуда. Надо выше лезть. Но как лезть, если камин заткнут пробкой! Не­ужели опять на плиту вылезать! Ладно, думаю, сначала так попробую. Пробка нависает почти на метр, но там уступы оказались такие, что вылез легко, не пришлось даже лесенки вешать.

— Тут я подошел,— вступил в разговор Гена Гаврилов, — смотрю, с него пот ручьем льет.

—Куда же дальше лезть? — продолжал вспоминать маршрут Виктор. — Над головой опять карниз. В нем щель с кулак. Я заклинил руку, пробую подтянуться. Нет, ничего не получается. Для ног никакой опоры. С Гендосом посовещался, решили уйти влево траверсом, а как идти, когда степа будто стекло?! Тогда я заколо­тил над собой крюк, взял немного свободной веревки и ушел «маятником» до изгиба скалы. Оттуда полочка ве­дет к гигантской трещине. Снизу мы ее не могли видеть. А наш путь, который еще раньше наметили, теперь остал­ся справа. Хороший путь: трещина видна с уступами, потом она переходит во внутренний угол, а угол этот тянется до самого рыжего карниза... А как туда попасть? Пришлось траверсировать! И снова по гладкой-гладкой плите! Хорошо хоть трещинки попадались, куда крю­чья бить! Когда пролез всю плиту и принял Гендоса, он здорово удивился: не думал, что лазанием можно пройти...

На другой день, пройдя еще 80 м монолитных скал и прошлямбурив нависающий внутренний угол, Маркелов, Гаврилов и присоединившийся к ним Шрамко вышли под рыжий карниз, который был виден еще с вертолета. Здесь самое неясное место маршрута. Поскольку не было понятно, удастся ли вылезть без шлямбуров, а бить их не оставалось времени, пришлось спуститься. Этот кар­низ на следующий день прошли Шрамко и Петров, про­шли почти без лесенок, чистым лазанием.

Еще один день ушел на втаскивание рюкзаков с про­дуктами и на навешивание 30-метровой лестницы вдоль последнего карниза. На этом обработка стены закончи­лась.

28 июля в 3 часа дня, когда косые солнечные лучи дотянулись наконец до центрального отвеса Ягноба и не­много отогрели все эти мрачные камины, щели и углы, первая тройка группы (Гена Шрамко, Слава Ванин и Миша Петров) вышла из базового лагеря па штурм. На противоположном от стены склоне заняли места наблю­датели — Светлана Лукашенко, Женя Лобачев и Коля Бураго. Они следили за каждым шагом восходителей, зарисовывали, описывали путь и передавали сообщения радисту. Шрамко, Ванин и Петров подошли к стене, поднялись по навешенным веревкам и лестницам на рыжий карниз, подтянули туда рюкзаки и заночевали в гамаках, развесив их на крючьях прямо над бездной, поскольку не только лежать или сидеть, но и ногу-то негде было поставить на этих скалах.

На следующее утро вышла на маршрут и наша тройка (Маркелов, Божуков, Гаврилов). К часу дня мы добрались до места ночевки первой связки, сбросили ненужную лестницу, канистру из-под бензина, пустые рюкзаки, оставив на всех только четыре рюкзака. Теперь мы предоставлены только самим себе. Связь с лагерем ракетами, голосом (слов, правда, не разобрать), и для аварийной связи мы сделали парашюты-вымпелы. Бросается такой оранжевый парашют с запиской вниз, и его подбирают наблюдатели. К счастью, воспользоваться аварийными вымпелами не пришлось.

По плану сегодня нужно подняться на 300 м. Каждый занял свое место. Первым Шрамко. И так до конца. Как ни старались мы изменить этот порядок и сколько ни просился Витя выйти вперед, Геннадий твердо заявил: «Первым должен везде идти руководитель!» Во всяком случае при таком порядке у каждого в группе были четкие обязанности: Шрамко и Гаврилов обрабатывали путь, за Геной Гавриловым поднимался я, потом Ванин, за ним Петров. Втроем они должны были вытаскивать рюкзаки. Последним поднимался Маркелов. Ему приходилось собирать рюкзаки, запихивать их в вытяжной мешок, выбивать крючья и быстро, стараясь не задержать группу, передавать их наверх.

Над нами проглядывался довольно логичный путь. Монолитные скалы с богатым рельефом, с карнизами, каминами, внутренними и внешними углами. Лазание трудное. Часто используем для опоры крючья. В нависающем камине пришлось навесить несколько лесенок. Всюду масса мелких камней — результат выветривания и отслоения. Камни, чуть заденешь веревкой, летят вниз, а если учесть, что между первым поднимающимся и последним расстояние больше ста метров, то камни уже не летят, а свистят, словно осколки снаряда... Спасает нас лишь то, что мы стараемся не лезть друг за другом.

За работой не заметили, как подкрались вдруг су­мерки. В это время Шрамко распластался где-то вверху, на наклонной мокрой плите, а мы все застряли в длин­ном и скользком камине. Откуда-то струилась вода, зате­кала за рукава, за воротник. Один из рюкзаков закли­нился в самом начале камина и никак не хотел вылезать оттуда.

Промокшие до костей, висели мы в этом дьявольском месте, не видя в темноте друг друга, и с содроганием думали: «Неужели придется проторчать здесь всю ночь?!!» Но раздался спасительный возглас Гены:

— Ребята, есть площадка!

Только к 10 часам, в полной темноте, мокрые и го­лодные, так и отчаявшись вытащить застрявший рюкзак, собрались мы на узком уступе, шириной не более два­дцати сантиметров, который Шрамко неосмотрительно обозвал площадкой. А какая же это площадка, когда на ней и стоять-то невозможно! Привязав к крюку при­мус, стал я, как фокусник, на весу кипятить воду для чая.

Хотелось скорее забраться в гамаки. Ведь сегодня под­нимались без остановки 18 часов... и некогда было даже оглянуться. Потом внизу Светлана спросит у Ванина, что видел он со стены.

— Что я там мог видеть? Пятки Валентина да камни!

Однако теперь, когда остались позади 300 метров сложнейшего лазанья, когда накрепко, будто куколки шелкопряда, прилепились мы в своих нейлоновых сетках к скале, появилась наконец возможность оглядеться во­круг.

К этому времени наступила глубокая ночь. И до чего же странен был вид чернильно-синего небосвода, перерезанного надвое от края до края черным отвесом многокилометровой стены! Будто небывалое гигантское затмение заслонило половину небесного купола! Оттого ярче и огромнее казались звезды, словно развесили их прямо над нашими гамаками. В серебристом звездном мерцании мрачно вырисовывался на небе рваный гребень скалы Анвара, и где-то за ним далеко внизу светился редкими огоньками Боло-Маргобский кишлак...

Последующие дни и ночи мало чем отличались от первых. С утра уточняли по фотографиям путь; старались выбрать наиболее безопасный маршрут, несмотря на то что часто он оказывался труднее; старались выбрать траверсы, чтобы не сыпать потом друг на друга камни; старались использовать малейшие неровности, навесы и карнизы для защиты. Наконец принимали лучший вариант, и Шрамко выходил обрабатывать скалы.

Под вечер, пробуравив стену десятками шлямбуров, развешивали гамаки, развешивали на крючьях все свое снаряжение и готовились ко сну. В такие минуты удавалось немного поговорить и даже поспорить, чаще всего о том, что мы больше любим — скалолазание или альпинизм.

Но к концу восхождения споры эти поутихли. Да и не до того было. Чем выше, тем труднее становился маршрут, тем глаже становились монолитные скалы. К тому же временами сыпала ледяная крупа, дул порывистый, холодный ветер. К 1 августа, судя по фотографии, оставалось до гребня метров сто пятьдесят. Но каких метров!

Когда мы подошли под пояс черных нависающих скальных перьев, казалось, что держатся они еле-еле, что стоит взяться — и они рухнут вниз, сметая все, в том числе и нас, на своем пути. Попытались найти обход. Но ни влево ни вправо пути не было. Наверно, это был самый драматичный момент восхождения. Неужели все! Неужели зря эти дни мучений! Неужели придется спускаться!.. На наше счастье, скалы оказались прочными.

Около четырех часов дня 1 августа Гена Шрамко, забив последний крюк в середину крутого, почти отвесного кулуара, вылез на гребень. Гаврилова принял он уже через выступ. Спустя полчаса последним появился над стеной Виктор Маркелов и, отдышавшись, как-то буднично, без всякого пафоса произнес:

— Вот и все... похоже, мы ее одолели...

Чуть левее, метрах в пятидесяти по гребню, на скаль­ной плите, свисающей над только что пройденной стеной, видна была небольшая пирамида камней, обозначающая вершину.

Вершина!

Впервые за неделю мы могли спокойно стоять на от­носительно ровном месте, не цепляясь окровавленны­ми пальцами за эти проклятые камни. Впервые за не­делю могли позволить себе без тревоги взглянуть вокруг…

А вокруг во все стороны – на юг, на север, на восток – уходили вдаль до самого горизонта величественные вершины...