Ахметжан Ашири Произведения Том II роман-эпопея идикут пройдут минуты, годы, целый век, Но, вечно жить не может человек

Чингисхан лежал и думал о предстоящих кровавых сражениях. Он был уверен, что в Ходженте его ждет ожесточенное сопротивление, так как начальником тамошнего гарнизона является прославленный полководец Тимур Малик. Поэтому следовало собрать значительные силы и вооружение, прежде чем начать штурм Ходжента. И хотя к маю месяцу вся Центральная Азия вплоть до Амударьи была в руках Чингисхана, он не был удовлетворен и жаждал новых завоеваний.

«Где в настоящее время может находиться Хорезм-шах? Почему нет известий от Джебе и Суботая? От чего до сих пор не могут пленить Теркен Хатун, скрывающуюся в Мазандеране? Если она скроется, то не видать мне Хорезмской казны?!», – думал Чингисхан.

Через некоторое время Чингисхан вызвал Баурчука Арт Текина и своего младшего сына Толуя.

− Наша нерасторопность позволила Ходженту подготовиться к обороне. Да и вообще, почему это они решили сопротивляться? Как ты думаешь, Баурчук Арт Текин?

− Мы пробудили гнев народа. Это одно. Кроме того они поняли, что если даже и сдадутся, то все равно будут убиты и унижены. Это вторая причина. Да и во главе них стоит такой авторитетный полководец как Тимур Малик. Он окажет упорное сопротивление. Люди сравнивают его с легендарным Рустамом.

Чингисхан задумался.

− Каково его положение сейчас?

− Согласно поступающим сведениям, он закрепился на одном из островов посреди Сырдарьи. Всячески укрепляет оборонительные сооружения, делая их неприступными ни для стрел, ни для огня. Взять его будет непросто. Я слышал, что он подготовил огромные баржи на случай сплава по реке.

− Кого направить против него?

− Я готов пойти!

− Нет, ты вместе с Толуем направитесь на завоевание Мерва, Туса, Нишапура, Балха и других городов Хорасана!

Баурчук Арт Текин совместно с Толуем в тот же день во главе большого войска двинулись в сторону Хорасана.

Чингисхан вызвал Джучи.

− Приказываю тебе во главе авангарда войск выдвинуться к Сырдарье и пленить Тимур Малика.

Джучи повинуясь приказу, вооружив своих людей стрелами с горящими наконечниками, прихватив для штурма рабов, быстрым переходом стал продвигаться к Ходженту, к Сырдарьинским укреплениям, где держал оборону Тимур Малик.

В это время Алак-найон вбежал к Чингисхану и сообщил:

− Прибыл Аркиш!

− Зови!

Почти тут же вошел Аркиш.

− Джебе и Суботай с богатой добычей! Я сам видел!

− Продолжай!

− Им удалось пленить скрывавшуюся в Мазандеране Теркен Хатун.

− А что Хорезм-шах Мухаммад?! Почему молчишь о нем?

− Я не знаю! У меня не было приказа.

− Не знаешь? Так узнаешь в могиле! Алак-найон, приказываю убить этого глупца!

Гонец взмолился о пощаде.

− За что? В чем я виноват, великий Каан? Неужели за то, что я сообщал вам сведения?

− Твоя вина в том, что я не удовлетворен твоими известиями.

− Но ведь я один из лучших ваших гонцов. Когда победили кереитов, я первым сообщил об этом в Каракорум. После победы над тайчутами именно я сообщил Борте Уджен Сетчен Хатун о вашем геройстве и отваге. И о покорении ойратов, джурджитов первым сообщил я!

− Но посылал тебя я! А слушала эти сообщения моя жена Борте Уджен Сечен.

Одетый в длинный чапан с высоким войлочным колпаком на голове гонец все еще надеялся, что останется жив. Но Алак-найон подойдя сзади, крепко сжал горло этого спокойного и чистого сердцем человека, и, оттащив несколько поодаль, задушил. Об этом никто и никогда не узнает. Чингисхан больше не вспоминал его, немного сожалея о том, что лишился такого гонца.

Через два дня пригнали Теркен Хатун и придворных, дворцовых пленников Хорезм-шаха Мухаммада. Каан взглянул на рабов и не выказал особого интереса. Между тем Джебе-найон и Суботай багатур стали подробно рассказывать о случившемся.

− Вы захватили сокровищницу Хорезма, которая была у Теркен Хатун? – не выдержав, перебил их Чингисхан.

− Она выторговала за них свою жизнь. Поэтому мы ее и не убили.

− Правильно сделали. Наконец-то нашлась женщина, которая будет мыть ноги моей супруге Борте Уджен Сечен! Я намереваюсь отправить ее в Каракорум.

После этого он переменил разговор и приказал продолжать свой рассказ.

− Мы разбили войска, которые оставил Хорезм-шах, − вновь заговорил Джебе-найон. – Сам Хорезм-шах Мухаммад не участвовал в стычке. Он скрывался в своей резиденции Келифе на берегу Амударьи. Вероятно, он напуган доблестью монгольской армии. Когда мы приблизились к Амударье, он под предлогом сбора дополнительных сил ушел в Иран. Мы с Суботаем вышли на его след, но достичь его не сумели.

− Вероятно, Шах Мухаммад бежал, чтобы спасти свою жизнь, − добавил Суботай багатур. – А его мать Теркен Хатун нам удалось пленить.

− Так, где же сейчас Шах Мухаммад? – переспросил Каан. – Где он скрывается? Может он никуда и не сбегал, а надеется переждать у себя в стране?

Джебе-найон и Суботай багатур ничего не ответили.

− Разыщите его! Найдите и обезглавьте! Я должен быть уверен, что он мертв! − приказал Каан своим двум знаменитым военачальникам. – Говорят, что с ним вместе его сын Джалалидин. Нужно найти и его. Только этот мусульманин способен оказать нам серьезное сопротивление. Больше никого нет!

Через некоторое время люди Джебе и Суботая принесли им новые вести.

− Оказывается, Шах Мухаммад жив. Он болен. По всей видимости, воспаление легких. Его сын Джалалидин находится рядом с отцом. У них мало воинов.

− Где он скрывается?

− На песчаном острове, расположенном в юго-восточной части Каспийского моря.

В самом начале зимы Джебе-найон и Суботай багатур достигли этих мест. Но они не застали Мухаммад-шаха живым. Он долгое время страдал болезнью легких и умер, находясь в этих местах.

* * *

Тем временем войска Джучи захватили город Бенакент, располагавшийся в верхнем течении Сырдарьи. Жители города не подверглись значительному разбою. Дело в том, что Джучи следовало поскорее достичь Ходжента. Здесь имея небольшой отряд, Тимур Малик продолжал сопротивляться. Однако, видя, что незначительными силами ему не удасться долго удержать город, Тимур Малик решил закрепиться на островке, появившимся в устье реки Сырдарьи. Это укрепление находилось посредине реки на значительном расстоянии от берегов. Таким образом, большинство копий и стрел просто не долетали до него. Джучи попросил подкрепления. Чингисхан направил двадцать тысяч монголов и пятьдесят тысяч плененных в Отраре, Бухаре, Самарканде мусульман, которым предстояло двигаться впереди войска в качестве живого щита.

Между тем Тимур Малик, разгадав тактическую уловку Джучи, заранее подготовил двенадцать плотов. Ночью, подплыв к запруде, воины Тимур Малика разрушили ее. Однако и здесь уже невозможно было держать оборону. Поэтому погрузив на баржи вооружение и людей, мусульманские воины начали плыть по течению реки. Монголы, видя это, начали обстрел беглецов с обоих берегов. Эмир Тимур Малик продвинулся почти до города Жента. По приказу Джучи через реку был перекинут временный деревянный мост. Но Тимур Малик, не доплыв до него, высадился и бежал через пустыню Кызылкум. Когда погибли последние его воины, Тимур Малик, оставшись один, не теряя присутствия духа, поразил стрелой одного из трех монголов, преследовавших его. При этом он воскликнул:

− У меня есть еще две стрелы. На вас хватит. Поэтому не испытывайте судьбу, возвращайтесь назад!

Монголы, пораженные его мужеством, повернули назад. А Тимур Малик направился в сторону Хорезма.

Сын Мухаммад-шаха – Джалалидин находился в городе Ургенче. Здесь он был коронован. Воистину храбрый и умный Джалалидин был единственным серьезным лидером во всей Центральной Азии, могущим организовать мощное сопротивление войскам Чингисхана. Еще не видевший его Чингисхан, много слышал о нем, и потому резонно опасался Джалалидина. «Кровавая битва еще впереди!», – часто говорил себе Каан.

К сожалению, с уходом из Хорезма матери Хорезм-шаха Мухаммада – Теркен Хатун ситуация резко изменилась. Значительно обострилась междоусобная борьба за власть. Ближайшие родственники Теркен Хатун считали, что Джалалидин не справится с функциями главы государства и будет таким же беспечным как и его отец. Прозорливый и решительный Джалалидин напротив имел все основания считать, что они не смогут предпринять каких-либо значительных действий по обороне Хорезма. Поэтому он, считая, что это еще не поражение, вместе с тремястами верных ему бойцов соединился с эмиром Тимур Маликом и вынужденно оставил Хорезм врагам, поклявшись, не прекращать борьбу против монголов.

− Подожди, калмык! Я сумею отомстить тебе! Величайший пророк Мухаммад, сохрани Хорезм от этих язычников! Да отсохнут руки у тех, кто пришел к нам с оружием! Пустыни и степи родной земли, да поглотите вы нежданных врагов! Великий Арал, да низвергнут монголы в волнах твоих! Всемогущий Аллах, отдаюсь твоей милости! Накажи тех, кто лишил мусульман их веры, кто разрушил мечети, кто заставил рыдать мужчин, женщин, детей. Услышь меня, Создатель, ибо мусульмане попали в страшную беду, − молился Джалалидин.

Воины, с огромным почтением относившиеся к Джалалидину, вместе с ним еще долго смотрели на оставленный ими Хорезм. Затем они отступили в провинции, относящиеся к Хорезмскому государству. С огромными трудностями они пересекли пустыню Каракум. Благополучно добрались до Хорасана. Через несколько дней вступили на земли Афганистана.

Джебе-найон и Суботай багатур попытались было сунуться в Афганистан, Хорасан и долину реки Инд, но Джалалидин нанес им целый ряд ощутимых поражений. Многие монголы пали в боях, но не отказались от преследования Джалалидина. Они надеялись, получив подкрепление, все-таки схватить Джалалидина и вывести его в Монголию, превратив в раба.

Тем временем Баурчук Арт Текин и Толуй захватили такие города Хорасана как Мерв, Тус, Нишапур и Балх. Они составили полный отчет пленным и убитым людям, награбленным драгоценностям, и все это представили Чингисхану, находившемуся в своем Желтом ханском шатре.

− Мы действовали согласно «Великой Яссе»! – произнес Толуй. – Я казнил, а мой брат Баурчук Арт Текин сжигал города. Пригнали значительное количество сильных и здоровых юношей, которых можно использовать при штурме. Девушек поделили между собой уйгурские и монгольские воины. Затем обнаженных погнали их в сторону Балха. Через некоторое время их плач прекратился, и они попытались даже ухватиться за наши стремена. Но мы не поддались на уговоры, и, привязав каждую из них за ноги к двум лошадям, разорвали надвое.

Баурчук Арт Текин потупил взгляд. Он вновь ясно услышал стоны и мольбы несчастных. Ему вновь виделись реки крови.

− Мы выполнили приказ!

− Хорошо, сын мой! Ты проходишь мою школу ведения войны. Теперь ты сможешь воевать с кем угодно! Сумеешь победить любого. Теперь при одном только упоминании твоего имени даже младенцы будут знать и бояться тебя. Ты видишь, что и монголы тоже гибнут. Как гибнут и уйгуры. Я вижу, что уйгуры – храбрый, мужественный народ. Я безмерно доволен отвагой уйгурских бойцов. И ты во все времена не чужой мне, ты – мой сын!

Осенью Чингисхан приказал установить на окраине Хорезма Белый шатер.

В то время, когда Толуй и Баурчук Арт Текин воевали в Хорасане, Чингисхан планировал отправку плененных в Отраре, Бухаре, Самарканде в Монголию. Среди пленных помимо юношей и девушек была мать Хорезм-шаха Теркен Хатун, да малолетние дети.

В один из дней, зарезав несколько овец, в Белом шатре устроили ужин. Еду готовил все тот же лама Лубсан Данзон, так как его первейшей обязанностью было то, чтобы Каан не оставался голодным. Естественно он не участвовал в боях. Города видел уже после того, как они начинали дымиться от пожаров. О жертвах знал лишь понаслышке. Одним словом его ничего больше не интересовало, ни до чего ему не было дела.

По традиции там, где останавливался Каан, там непременно обустраивали Белый гостевой шатер. Наверху закрепляли черный и белый флаги. Сегодня в этот шатер были приглашены Баурчук Арт Текин, Джучи, Толуй и Алак-найон.

− Джебе-найон и Суботай багатур все еще отсутствуют, преследуя Джалалидина. А Чагатай с Угэдэем не могут захватить город Ургенч. Вот, попросили у меня подмоги. Завтра Джучи отправится к ним. Уже давно Ургенч в осаде и настало время поджечь его. Почему они тянут, не знаю? Но всем известно, что мои дети – Джучи и Баурчук Арт Текин против моих методов ведения войны. Может, поэтому и дело не движется с места?! Придется вмешаться мне самому.

На серебряных ручной работы Самаркандских подносах внесли вареное мясо. Каан по обыкновению первым делом, схватив баранью большую кость, обглодал ее и бросил на скатерть. Затем не спеша, выбирая кусочки мяса с шейной части, заговорил:

− Мы собрались здесь, чтобы напутствовать тебя, сын мой Баурчук Арт Текин, в Монголию. Ты не гонец. В случае чего никто тебя не тронет.

Баурчук Арт Текин хотел было что-то сказать, но понимая, что Каана перебивать нельзя, промолчал. Но в душе он был рад сказанному.

− Я обещал моей мудрой супруге Борте Уджен Сечен Хатун, что обязательно пришлю гонца. Но получилось иначе. Поедешь ты. Все объяснишь сам. Пускай Теркен Хатун станет ее служанкой. Мужчины-пленники будут пасти скот. Детей передашь на попечение нашего всеми любимого и уважаемого певца и музыканта Аргасуна-хуура. Пускай он вместе с ними воспевает мои подвиги. По возвращении в Монголию я обязательно послушаю их. Да, еще одно важное поручение. Все те сокровища, которые мы собрали у мусульман, храни у себя. Если кто-то попытается припрятать золото, немедленно избавься от этого человека. Эти богатства передашь казначею – уйгуру Тататуне!

− Слушаюсь, господин! – твердо ответил Баурчук Арт Текин.

− Если почувствуешь признаки недовольства среди пленников, принимай самые жесткие меры. Но Теркен Хатун и детей довези в неприкосновенности. Их размести на повозках. Остальных, усилив конный конвой, гони пешком. Идите дорогой через Семиречье. В Уйгурии поменяешь лошадей, запасешься провиантом. Уйгурию посетишь, но после того как приказ выполнишь в точности!

− Слушаюсь, мой Каан!

− Тебе нет необходимости возвращаться сюда. Запомни! Боевые действия распространятся на Хорезм, Термез, Газни, Парванду, Гарчистан, Балх, Герат, Азербайджан, Армению. Мы безусловно победим! Ангурат-найона освободи от должности командующего гарнизоном в Уйгурии и направь ко мне. Все новости из Монголии сообщишь ему. Он будет твоим гонцом. Хорезм-шах Мухаммад умер. Но его кости я не смогу переправить Борте Уджен Сечен Хатун. Однако отправляю его мать. Надеюсь, что мне удастся прикончить его жену и сына Джалалидина. Передай эти мои слова.

− Передам, Небесный Каан!

− А сейчас, пиши.

Баурчук Арт Текин взял перо и бумагу и начал писать по уйгурски:

− Узнаешь?

− Узнаю, мой Каан!

− Видишь, первый указ, касающийся тебя, я скрепил первой печатью изготовленной в Уйгурии. Думаю, что ты счастливый человек!

− Пусть счастье всегда сопутствует нам, мой Каан!

− Что ж, готовься к отъезду. Отправишься завтра. Алак-найон, передай сокровищницу Баурчуку Арт Текину.

Алак-найон хранил несметные богатства. Чингисхан, не выдержав, поднял крышку лишь у одной большой посудины, в которой были золотые слитки, дотронулся до них и тут же закрыл.

Баурчук Арт Текин прикинул дорогу, оценил свои силы, посчитал людей. В конце он подумал о том, как лучше сохранить богатства. В результате он обратился к Каану с просьбой:

− Я прошу дать мне сто человек. Причем половина из них должны быть уйгуры, половина – монголы!

− Нет, вся охрана будет состоять только из монголов, − твердо ответил Чингисхан. – Конкретно, их выбери сам. Попроси Джучи, пусть он выделит тебе всадников. Оставшихся в живых уйгуров я распределю между войсками Джучи и Толуя. Когда вернемся, заберешь их себе.

Джучи выделил преданных ему монголов. Они все были как на подбор. Прекрасно держались в седле, отлично владели всеми видами оружия.

− Передавай привет моей сестренке – Алтун-Бике. Скажи, что скучаю по ней, часто вспоминаю ее. Скажи, что во сне часто вижу мертвецов. Купаюсь в кровавой реке. Спроси, что бы это значило? Спроси еще о том, когда я умру?

− Это я не буду спрашивать. Джучи, и ты не думай об этом!

− Прошу тебя, спроси! Ведь ты вернешься? А Алтун-Бике, она все знает. Несчастливая сестренка моя! Буду ждать известий! Сделай доброе дело, спроси! А она тебя любит. Увидишь сам! Не обижай ее!

− Какие у тебя еще просьбы и поручения? Передать привет Борте Уджен Сечен Хатун?

− Нет, не надо! Она не мать, она змея, ядовитый скорпион! А я хочу жить, а не быть ужаленным!

Немного помолчав, он вдруг сказал:

− Спроси у Алтун-Бике, когда умрет Каан?

− Этого я не могу сделать, Джучи! Я просто не вправе! Возможно, она сама скажет...

− Ты уничтожь Алак-найона. Выбери момент и сделай это. Он подлый, коварный, никчемный. Он должен умереть до приезда в Каракорум. Он – не человек! Задуши и оставь его в песках Семиречья. Пускай он будет пищей диким кабанам. Остерегайся его. Он хитер, мстителен и циничен!

− Этот твой наказ я исполню!

− Если б ты знал, как я устал от войны. Я не вижу в этом никакого прока. Всю жизнь я мечтал заняться наукой. Меня так привлекают знания.

− Да поможет тебе Будда достичь своих целей! – сказал Баурчук Арт Текин и похлопал по плечу шедшего рядом Джучи. − Если все монголы будут только воевать, то кто же займется наукой? Я преклоняюсь перед твоими намерениями, Джучи! Возможно, вскоре война прекратится, потерпи еще немного!

Баурчук Арт Текин также довольно откровенно высказал свои мысли:

− Кто такие монголы? Кто такие: ты, я, Каан, Толуй, Угэдэй, Чагатай, Джебе-нойон, Суботай багатур? Какое мы все проявили геройство? Кого уничтожили, что сожгли? Если не будет ученых, то кто напишет историю?! Ведь воин не сможет сделать этого! Но нам с тобой ясно, что монголы не смогут написать историю своих же собственных завоеваний!

− Но, кто же тогда сможет?

− Не знаю, но монголам это не под силу! Для меня это очевидно!

Джучи в знак согласия склонил голову. И сказал то, что было у него на сердце.

− Мы гордимся тем, что лихо гарцуем на лошади, что прекрасно владеем оружием. Но посмотри на культуру мусульман, на их архитектуру и зодчество, на прекрасные сады, разбитые руками людей? А бесценные книги? Как их много! Вот где настоящее богатство! А мы, глупцы, радуемся тому, что разоряем и уничтожаем эти творения. Кто их создал? Кто написал эти книги? Нам нет до этого никакого дела! Мы даже не удосужились спросить у самих себя: почему у нас нет такой культуры, таких сокровищниц?! Меня мучают и волнуют эти вопросы. Да что и говорить… Эта такая большая и больная проблема. Возвратился бы ты... Я так хочу, чтобы ты выслушал меня. Мне есть еще много, что сказать тебе.

Он расстроился, и на глаза ему навернулись слезы.

− Завтра мы двинемся на Ургенч. Отец отправляет в подмогу Чагатаю и Угэдэю.

− Если большинство моих уйгуров останутся в твоем подчинении, сам знаешь, постарайся уберечь их от гибели. Ведь после войны, я не смогу предстать перед жителями Уйгурии без них. Не должно получиться так, что, уведя с собой практически всю молодежь страны, я похороню ее в чужой земле...

− Я понял тебя, мой уйгурский брат! А теперь, прощай, бесценная жемчужина Шелкового пути! Ну а мы здесь до твоего возвращения усилим свою жестокость и будем продолжать хвалиться ею! – с горькой улыбкой грустно сказал Джучи, внимательно посмотрев на Баурчука Арт Текина. − Знаешь, для чего отец вызывает Ангурат-найона?

Баурчук Арт Текин, словно бы не придав значения этому вопросу, спокойно сказал:

− Наверное, Каану потребовался верный человек.

− Дело в том, что он – страшный человек. Но Каан его ценит. А он погубил много людей. Интересно, кого он призван убить на этот раз? Возможно, что он не сидел, сложа руки и в твоих краях. Я не боюсь открытого боя. Но боюсь отцовских интриг. И я знаю, что я для отца стал хуже врага. Посуди сам, брат! Для чего же отец вызывает Ангурат-найона? В этом есть какой-то смысл, какая-то тайна. А какая? Подумай, не догадываешься?

− Если скажу прямо, ты не обидишься?

− Говори, говори, брат!

− Ангурат-найон придет за тобой.

− За мной? Ты так думаешь?

− Да, думаю так!

− Нет, ты ошибаешься, не может этого быть.

Сердце Джучи лихорадочно застучало.

− Возможно, это и не так, но все равно будь осторожен! А я уже не вернусь на земли мусульман.

− Это решение отца?

− А кого же еще, братишка! Так приказал наш отец!

− Не огорчайся! Ведь ты действительно великий человек!

Джучи не знал, что ему больше не доведется встретиться с Баурчуком Арт Текином.

А Баурчук Арт Текин перед самым своим отъездом получил приказ от Чингисхана.

− В будущем мы совершим нападение на государство тангутов. Тебе следует уже сейчас заняться заготовкой вооружения, боевых лошадей и воинов.

Баурчук Арт Текин разместил Теркен Хатун на передней повозке. Жены и дочь Мухаммад-шаха сели во вторую, а дети – на третью повозку. Остальные рабы были распределены по еще нескольким повозкам. Кроме того отдельно погрузили несколько разделанных бараньих туш, рис, три бурдюка воды, крупу, хлеб, муку, масло, казан и кое-какую посуду. Поверх всего этого сел повар-уйгур. На последней подводе находилось золото и серебро. Конники сопровождали обоз, расположившись впереди по обеим сторонам и сзади.

В последний момент появился Чингисхан. Он окинул взглядом центральноазиатских пленников. Затем внимательно посмотрел на Теркен Хатун.

− Что уставилась, старая змея!

− А ты что, считаешь за геройство победить Теркен Хатун и других женщин? Даст Аллах, мой внук Джалалидин еще отомстит за нас!

− Ты сама продажная женщина. За что же мне мстить? Не забывай, что твой внук Джалалидин навлек беду на твоего сына Мухаммада. Во всяком случае, Джалалиддин этого не забыл. А ты не способна управлять государством. Ты годна лишь для того, чтобы мыть ноги моей супруге Борте Уджен Сечен Хатун. Будешь обстирывать ее. Доить верблюдиц, кобылиц. А если посмеешь перечить Борте, то узнаешь плеть тамошнего Темуге-Отчегин-найона. Да смотри, как бы молодые монголы не побаловались с тобой!

− Проклятый, неверный ишак! Жабья голова!

Чингисхана нисколько не задели ее проклятья. Он подошел к Баурчук Арт Текину и сказал:

− Ты слышал мои слова?

− Да, великий Каан!

− Передай их Борте Уджен Сечен Хатун. Пускай не делает ей поблажек. Заставляет работать без передыха! Будет противиться, пусть отдаст ее молодым скотникам! Возможно, после этого она станет покладистей. Ее судьбу пусть решает Борте Уджен Сечен Хатун. Если будет продолжать упорствовать, пускай поручит Темуге-Отчегин-найону убить ее. Или пускай убьет сама.

− Слушаюсь, великий Каан, все передам Борте Уджен Сечен Хатун.

− Жди меня в Уйгурии!

− Буду ждать!

− В Семиречье рыскают разбойничьи банды. Будь осторожен!

− У меня хватит сил дать отпор любому. Не беспокойтесь, мой Каан! Мы готовы к любому нападению! Сумеем дать отпор!

Баурчук Арт Текин вдруг подумал о том, что они сами являются настоящей разбойничьей бандой, но вслух сказал:

− Я прекрасно понимаю важность этой миссии, а потому оправдаю ваше доверие.

− Ну что ж, в дорогу! Счастливого пути, мой уйгурский сын!

− Вперед! Трогай! – скомандовал Баурчук Арт Текин.

Справа Алак-найон, слева телохранители начали подстегивать лошадей. Когда новые повозки, в которые были запряжены эти лошади, без скрипа и скрежета начали движение, а Теркен Хатун запричитала:

− Прощай земля моя, мой сын, моя родина!

Девушки и женщины присоединились к ней и горько плакали.

Мужчины, молча наклонившись к земле пропитанной кровью и потом людей, дотрагивались до нее, и, молча, прощались со своей родиной превращенной в сплошные развалины.

Дочь Рукаэддина, приподнявшись на повозке, воскликнула:

− Прощай, моя юность! Прощай, моя весна! Если останусь живой, обязательно свидемся вновь...

− Сядь! – прикрикнул на нее Алак-найон и ударил плетью.

Девушка бросила на него взгляд полный ненависти и отчаяния.

Баурчук Арт Текин, видя это, подскакал к Алак-найону. Делая акцент на приказе Чингисхана, он строго сказал:

− Чтобы это больше не повторилось. Я лично отвечаю за пленников. Их поручил мне великий Каан. Я должен благополучно довести их до Монголии и передать Борте Уджен Сечен Хатун. Эта девушка предназначена быть личной служанкой второй супруги Каана – Чахэ. Запомни это. Дорога длинная. И если эта девушка по пути умрет, то ответ ты будешь держать перед самим Кааном!

Алак-найон был настоящим монголом. Он намеревался возразить уйгурскому правителю. Однако он понимал, что приказ Чингисхана надлежало выполнить, во что бы то ни стало. А если девушка не выдержит тягот пути и действительно умрет, то и ему несдобровать. Подумав об этом, Алак-найон почувствовал себя нехорошо. Он тут же попросил прощения у Баурчука Арт Текина.

− Ваши слова я воспринимаю как повеление Каана. Я сделаю все, чтобы доставить всех пленников в Каракорум целыми и невредимыми. Простите меня!

Однако Баурчук Арт Текин ясно осознавал, что от Алак-найона можно ожидать всего.

Баурчук Арт Текин, находясь в конце обоза, погрузился в тяжелые думы. Его мысли были о том, что он больше не увидит откровенного грабежа, насилия, и разбоя. Он не увидит до самой Монголии горящих городов, людей и скотину. Он не увидит голодных одичавших собак, питающихся мертвечиной. Как не увидит он надписей, гласящих о том, что монголы – завоеватели и повелители всего мира. Перед ним уже не возникнут Белые походные шатры с развевающимися боевыми черными и белыми флагами. Баурчук Арт Текин − живой человек, уставший от всего этого. Сколько раз, находясь в самом центре этого ада, он видел страдания мусульман, но не мог облегчить их участь. Так как не был до конца свободным. «А как это прекрасно быть свободным и вольным. Как ветер, как солнце. Ведь у ветра нет никаких забот, как нет переживаний и у солнца. А ведь и во мне есть такая тяга к свободе! Но, тем не менее, и ветер может пристать к человеку. И тогда, если кто-то захочет убить человека, вместе с ним он убивает и ветер. То же самое и с солнцем. Вот я примкнул к Чингисхану. Подобно солнцу, открыто распахнул свое сердце перед ним. Стал ему сыном. Он не оттолкнул меня, поверил. Но в душе сохранил свои мысли, сомнения. Я родился в Бешбалыке. Детские годы провел в Кочо, Турфане, Караходже, Астане. Вырос, получил образование. После отца своего, возглавил государство. Узнал много разных людей уважаемых и авторитетных. И вот я уже достиг солидных лет. Но ничем не прославился, ни делами, ни именем. Напротив, восседая на троне, вместо того, чтобы принести пользу своему народу, зачем-то направился в Центральную Азию. Уже два года, как я не был на могиле родителей, как не имею никаких сведений о своей супруге Айкумуш Малике и сыне Кусмаине. Ничего не знаю о своем советнике Тархане Билга Бука. Как я взгляну на них? Как оправдаюсь перед ними? Но ведь это все произошло не по моей воле. А знает ли об этом народ Уйгурии? И как он вообще живет? Надо бы мне знать. Об этом я переживаю. Чингисхан говорил, что не будет облагать налогами Уйгурию. Он заверял, что моя страна будет процветать и развиваться. Если это так, то я буду лишь счастлив…

Внезапно слезы появились на глазах у Баурчука Арт Текина. Вспомнив родину, он растрогался.

«Я не намеревался причинять страдания центральноазиатским мусульманам. Я не хотел поджигать города, брать мирных жителей в рабство. Ведь это – привычное дело для найонов. А я – правитель Уйгурского государства. Но почему я делаю все это? Возможно, Чингисхан хочет унизить меня и устраивает мне очередную проверку? Но сколько можно проверять? Или друг проверяется в холоде, на чужбине, в дороге, в кровавой схватке, разговоре и беседе? Возможно. Но я знаю, что Чингисхан убедился в моей преданности и верности. Но, тем не менее, я никогда не опущусь до такой жестокости. И это может насторожить Чингисхана. А он хочет продолжать войну. Возможно, предпримет нашествие и на Европу. Намекал и о Тангутии. Если я приму участие в этих походах, тогда он возможно и раскроет свои планы. А если я однажды при поддержке Чингисхана обрету славу и почет, то вспомню ли я свои нынешние сомнения и разочарования? Ведь я придерживаюсь «Великой Яссы», в которой отражены мысли и намерения Чингисхана. Придает ли это мне героические черты? Приносит ли это славу Уйгурии? Нет. Это геройство на пользу Монголии. Но не во славу Уйгурии».

Алак-найон между тем пытался найти удобный момент, чтобы заговорить с уйгурским Идыкутом.

− Идыкут-шахри – красивый город! – произнес он, почувствовав, что Баурчук Арт Текин, вероятно, задумался о родине, о своем городе. − Я видел его мельком. Но впечатления остались сильные.

− Как же могут остаться сильные впечатления у того, кто видел город мельком? – сказал Идыкут неприязненно. При этом он сделал движение, словно бы открывает мешок с драгоценностями, демонстрируя свою занятость.

Он намеревался вернуться к своим мыслям, но его отвлекли рассуждения Алака-найона о прекрасных зданиях, построенных уйгурскими архитекторами.

− Насколько же красивые дома построили уйгуры. У нас, у монголов, нет таких мастеров, а потому и нет таких зданий. Вы ведь сами видели! – не унимался Алак-найон.

− Да! А хотел бы ты, чтобы в Каракоруме появились такие же красивые дома как в Центральной Азии или Уйгурии? – задал Баурчук Арт Текин вопрос, задевающий самолюбие Алак-найона.

Хотя Алак-найон и был хитрым и коварным человеком, он не смог распознать, что в вопросе, поставленном Идыкутом, кроется большой смысл. Более того он рассчитывал, сблизившись с Идыкутом, получить хоть толику того золота, что они везут в Каракорум. А потому ответил, особо не задумываясь:

− Конечно! Если в Каракоруме появятся красивые здания, то это было бы очень хорошо!

− Тогда бы вы отказались от шатров?

− Но, они тоже нужны, однако...

− Выходит, ты против «Великой Яссы», написанной самим Чингисханом?! – усилил напор Баурчук Арт Текин.

− Не говори так! Я преклоняюсь перед «Великой Яссой».

− Но ведь ты ее не читал!

Алак-найон весь покраснел и заерзал.

− Читал!

− Нет, ты лжешь! Ты не до конца предан Каану.

− Не говорите так!

− Но ведь в «Великой Яссе» говорится о том, что монголам запрещается строить дома и разбивать сады. И это было зачитано всем перед тем, как отправиться в поход.

− Да, я знаю.

− А если знаешь, то зачем же тебе понадобилось строить дома? Я сообщу об этих твоих намерениях Великому Каану. Может, тебе нужны и сады, и цветники?

− Нет, не нужно! Но мне нужна земля, чтобы пасти скот.

− Тебе Каан верит. А ты, оказывается, думаешь совсем о другом!

− Господин уйгурский правитель! Дорогой Баурчук Арт Текин! Не выдавайте меня Каану. Если он узнает, убьет! У меня не было таких намерений.

− Знаю, что он не пощадит. Говори, о чем ты думаешь! Если скажешь откровенно, то не передам Каану.

− Алак-найон явно обрадовался. Он дождался, пока последняя повозка отъедет на значительное расстояние и лишь затем сказал:

− Я знал, что ты благородный принц. Жалею, что не довелось идти в бой вместе с тобой. Но вот по воле судьбы мы вместе вышли в дальний путь...

От волнения, он начал заикаться:

− Сокро-ви-ща, богат-ство нужно всем...

− Говори конкретней! При чем здесь сокровища?

− Золото, серебро, все в наших руках!

− И что?

− Я хочу сказать, что можно было бы немного взять и нам. Такой случай предоставляется раз в жизни. Другого раза не будет. Если не воспользуемся им, потом можем и пожалеть...

− Я сам хотел заговорить с тобой об этом. Но не знал, как начать, − решив обмануть Алак-найона, произнес Баурчук Арт Текин.

− Вот и хорошо, вот и прекрасно! – поверил Алак-найон. – Ты действительно золотой парень.

− Скажи, когда вы с Рукаэддином собирали золото, разве вы не оставили немного себе?

Теперь уже Алак-найон решил обмануть Баурчука Арт Текина.

− Нет, не брали.

− А если я заставлю караульных обыскать тебя?

− Нет, нет, не надо. Одну золотую палочку мне отдал Рукаэддин.

− С какой целью?

− Он говорил, чтобы я присмотрел за его единственной дочерью.

Алак-найон замолчал.

− И ты обещал?

Алак-найон молчал, словно бы набрал воды в рот.

− Но разве не ты избивал имама Рукаэддина и его сына Садырдина?

Алак-найон не смотрел в лицо Идыкуту и лишь слегка подстегнул свою лошадь.

− Хорошо! В собранных сокровищах есть и твоя доля! – произнес Баурчук Арт Текин, обнадеживая его. – Ты правильно говоришь: мы − золотые джигиты. Там есть и моя часть. Но у меня, Алак-найон, есть одно условие. Если его выполнишь, то все, что сможет ухватить твоя ладонь, заберешь себе.

От радости Алак-найон вновь заерзал на коне.

− Говори, какое условие? Я его выполню!

− Встав на колени, попроси прощения у дочери Рукаэддина.

− Кто? Я? Я – найон Чингисхана!

− Ну, как знаешь!

− Хорошо, попрошу прощенья!

Баурчук Арт Текин отдал приказ всем остановиться. Алак-найон встал на колени перед девушкой.

− Прости меня, − тихо произнес он.

Девушка брезгливо отпрянула, словно бы перед ней находилась ядовитая змея.

− Где это видано, чтобы животное просило прощение у человека, − произнесла она. – Ты избивал моего отца, убил моего брата. Как бы я хотела видеть твою смерть!

− Этого Алак-найон не выдержал.

− Довольно, замолчи сучка! – закричал он, и встав с колен, подошел к Баурчуку Арт Текину. – Я попросил прощения, а она как с цепи сорвалась. Ты же все сам видел!

На это Баурчук Арт Текин ответил:

− Как же она тебя простит, когда ты такое натворил! Ладно, отойдем отсюда, это место что-то мне не нравится.

С этими словами он увлек за собой Алак-найона в ущелье. – Как только выберемся на перевал, передохнем. Они довольно далеко отъехали от обоза. Подозвав уйгуро-монгольских телохранителей, которые неотступно следовали за ним, Баурчук Арт Текин предупредил:

− Будьте начеку. Это место называется Кордай. И здесь много разбойников.

И действительно в этот момент перед ними появилось около десятка вооруженных людей. Наступала темнота. Их кони трепетно перебирали ногами. Это были молодые парни в порванных ватных халатах и высоких войлочных колпаках.

− Кто вы такие? – строго спросил один из них.

Баурчук Арт Текин не испугался. Напротив он ответил вопросом на вопрос:

− А вы кто такие, немедленно отвечайте!

− Мы хозяева этого перевала.

− А мы воины Чингисхана. Идем в Каракорум. Я, Баурчук Арт Текин – правитель Уйгурии. Везем пленных.

− Так вы разбойники похлещи нас!

− Да, это так! – грозно ответил Идыкут, выхватив саблю из ножен. – Что надо? Есть ли среди вас смельчак, кто преградит нам путь? Если есть, пусть выходит!

− В Отраре пленных брали?

− Брали и еще возьмем!

− Тогда будем драться.

− Ты можешь тягаться с монголом?

− Но ведь ты не монгол.

− Я уйгур. Чингисхан – мой повелитель. Я его пятый сын. Что вам надо? В последний раз спрашиваю. За нами следуют монгольские войска, − преувеличив, произнес Баурчук Арт Текин. Но именно это подействовало, и разбойники немного поостыли.

− Нам нужна одна лошадь!

− Лошадь не дадим. Нам самим нужна. Дорога у нас длинная. Спросите у найонов, которые следуют за нами.

− Ты пытаешься обмануть нас, − сказал молодой парень со шрамом на подбородке. – Я сейчас освобожу этих бедных мусульман.

− Нет, я говорю правду! Что ж, подождем здесь, но учтите, что вам несдобровать. Вы лишитесь лошадей, а пешие станете легкой добычей для волков. А пленные не смогут освободиться. Они – рабы Чингисхана!

− Ну, что ж, в этих песках спокойно может проезжать лишь найман, − произнес тот парень со шрамом. – Открыта дорога и перед кереитом, ойратом, албаном, субаном и кипчаком. Но монгол, ступивший на мою землю, здесь не пройдет! Я не позволю! Выходи, если не боишься!

С этими словами он ударил лошадь камчой и направился прямо на Баурчука Арт Текина.

− Живым ты не уйдешь! – добавил он сквозь зубы.

Баурчук Арт Текин прекрасно понимал, что разбойники не представляют какой-либо род или племя. Они лишь напускают на себя грозный вид, чтобы поживиться драгоценностями. Ведь им даже земля не нужна. У него в голове мелькнула мысль, что, может быть, следует попытаться избежать стычки. Однако он тут же отбросил ее, так как местность была незнакомая, и вряд ли бы им удалось оторваться от разбойников. Поэтому он крикнул тем немногочисленным охранникам, которые были рядом:

− Этого я утихомирю. Возможно, тогда они опомнятся! Если же мне не повезет, бейтесь до конца!

− Мы готовы! − ответили бойцы, ударив для важности своими копьями по щитам.

В этот миг Алак-найон обратился к Баурчук Арт Текину:

− Может, не стоит ввязываться в драку, господин Идыкут? Отдадим им, чего хотят, и разъедимся с миром! Я готов отдать им своего коня, − сказал он, еле сдерживая волнение. − Лишь бы не попасться им в руки. Тогда лишимся всего!

Баурчук Арт Текин, сидя на коне, с силой опустил камчу на его голову.

− До самой Монголии пойдешь пешком?

− Но мы можем лишиться всего! – опять запричитал Алак-найон.

Между тем Баурчук Арт Текин приготовился биться на копьях с тем парнем. Рванувшись навстречу друг другу с выставленными копьями, прикрывая плечи и грудь щитами, каждый из них целился в голову сопернику, и в последний момент удары отразили щиты. Баурчук Арт Текин всегда считал владение копьем и саблей величайшим военным искусством и требовал совершенствования этих навыков от всех мужчин Уйгурии. Моментально перед ним пронеслись картины боев за Балх и Мерв, когда в дело шли сабля и стрелы, кинжалы и копья. И вот сегодня ему опять выпало сразиться на Кордайском перевале с преградившим ему путь незнакомцем. Это противостояние за богатство, за золото. Конечно, грабители не ведают, что в обозе находятся не только пленные, но и сокровища. Баурчук Арт Текин собрался с силами и бросился вперед словно тигр. Но и соперник был не прост. Он повторил удар копьем, который оказался достаточно чувствительным. Баурчук Арт Текин не уступал, и изловчившись, с силой ударив по щиту, выбил противника из седла. Тут же соскочив с лошади, Баурчук Арт Текин выхватил саблю и подбежал к лежавшему сопернику:

− Вставай, бери клинок! Я не убиваю безоружных!

Тот поднялся и, обнажив саблю, произнес:

− Духи предков моих, да поможете вы мне!

Бой продолжался недолго. Баурчук Арт Текин оттеснил парня со шрамом к огромному валуну и резким малозаметным движением распорол ему живот. Клинок выпал из рук юноши, и он, прислонившись к камню, прошептал:

− Духи предков, почему вы не помогли мне? Я верил в вас. А теперь проклинаю. Прощай, прощай Кордайский перевал...

Видя это, остальные грабители повернули лошадей и бросились бежать. Готовые преследовать их воины, ждали только команды.

− Не надо, они и так нас запомнят, − сказал Идыкут.

Затем он приказал своим телохранителям:

− Обыщите Алак-найона! Это вор и изменник!

− Нет, нет, за что? Я расскажу все Каану! – попытался было оказать сопротивление Алак-найон, но охранники быстро скрутили его.

Обыскав, в подкладке одежды они нашли золотые серьги, серебряное кольцо и золотую палочку для еды.

− Вот золотая палочка! А еще серьги! – сказал воин-уйгур.

− Привяжите веревки к его рукам и скачите в разные стороны! − Вору пощады не будет! – приказал Баурчук Арт Текин.

Два воина: один уйгур, а второй монгол в точности исполнили приказание. Через мгновение от тела Алака-найона были оторваны руки вместе с лопатками и ребрами. Окровавленное месиво осталось лежать в степи на Кордайском перевале.

− Я исполнил твой наказ, Джучи! − в полголоса произнес Баурчук Арт Текин. – Избавился от него!

После этого Идыкут обратился к воинам нарочито громко, чтобы слышали все, в том числе и те, кто находился в обозе.

− Кем оказался Алак-найон?

− Вором!

− И он убит потому, что позарился на сокровища Каана?

− Да!

− Обязательно расскажите об этом Каану! Ведь он намеревался отдать врагам своего коня. Возможно, и казну. Но мы не позволили ему сделать это!

Наконец Кордайский перевал остался позади. Они шли достаточно долго. Но дороге не было конца. Пленники затянули печальные песни. Та, что пела мать Мухаммад-шаха – Теркен Хатун, своей грустью и безысходностью тронула сердце Идыкута. На протяжении двух лет, пребывая в бесконечных походах, он и забыл о существовании песен. А ведь в родной Уйгурии он часто предавался печальным звукам мелодии, которая так походила на ту, которую напевала Теркен Хатун. Идыкут слушал ее с замиранием сердца.

− Прекрати! Перестань выть! Что это за бесконечная песня, от которой болят уши?! Замолкни! – вдруг грубо закричал один из монгольских всадников, и, подскакав к повозке, взмахнул камчой.

Баурчук Арт Текин остановил его:

− Пускай поет! Кроме песни у нее все равно ничего не осталось.

Затем подъехав поближе, сказал, обратившись к Теркен Хатун:

− Продолжайте! Вы поете мелодично! И песнь ваша похожа на уйгурскую.

Теркен Хатун была в замешательстве. Она не знала, стоит ли продолжать петь или нет. Концом платка, который был у нее на голове, она вытерла навернувшиеся слезы и затем прикрыла по мусульманской традиции этим же платком нижнюю часть лица.

− Вы можете говорить на своем языке, я понимаю, − мягко произнес Баурчук Арт Текин, видя, что Теркен Хатун хочет что-то спросить.

Услышав эти слова, Теркен Хатун почувствовала себя несколько умиротворенной.

− Подождите, добрый человек, я соберусь с мыслями! – негромко ответила она и приоткрыло свое красивое лицо. − Вы не монгол? Я хотела бы поговорить с вами.

Баурчук Арт Текин, ничего не скрывая, произнес:

− Я – уйгур. Буду откровенен. Я не причиню вам вреда.

− Уйгур? Вы уйгур? Принц? Но ведь мы так близки! – заговорила по-тюркски Теркен Хатун. – Я могу говорить свободно?

− Да, говорите!

− Спасибо, благодарю! Как вас зовут?

− Баурчук Арт Текин! Правитель государства Уйгурия.

− О Боже! – удивленно воскликнула Теркен Хатун, и замолчала на некоторое время. Затем она, вспомнив, произнесла:

− Мой сын Мухаммад-шах как-то говорил, что среди монголов есть уйгур. Он вступил в союз с монголами. Так это вы? Аллах мой, вот так встреча!

− Да, я и есть тот уйгур.

Теркен Хатун была немногословной. Она лишь спросила:

− Вы слышали о Караханидах?

− Да, конечно! У нас с ними разная вера, но общее происхождение. Вот вы – мусульманка, а я исповедую буддизм.

− Получается, что вы воюете против своих предков?!

− Получается, что так! Но я не предал своей страны. Намерения Идыкута чисты!

− Но что вы получите в качестве награды? Что отдаст вам ваш покровитель Чингисхан: Хорезм, Самарканд, Отрар? А может, Бухару, Хорасан или Балх? Не гневайтесь, я лишь высказываю свои мысли!

− Мне ничего не нужно. Достаточно моей Уйгурии, Кочо, Турфана, Бешбалыка. Я не нуждаюсь в чужих землях.

− Но вы разорили прекрасные цветущие города. Вырубили сады, виноградники. Не осталось ни яблонь, ни персиков, ни абрикосов.

Баурчук Арт Текин ответил жестко, своими словами причинив Теркен Хатун нестерпимую боль:

− Все эти сады и виноградники люди возродят. Но кто возродит родину, находящуюся в руках монголов? А вы, предавая друг друга, стремитесь к славе и почитанию! Почему вы не организовали сопротивление? Монголы едины, а потому и сильны. Все подчиняются Чингисхану. Почему же Джучи, Толуй, Суботай багатур или Джебе-найон даже и не помышляют растащить богатства? А вы – каждый сам по себе! Вы, Мухаммад-шах, Тимур Малик, Яналхан, Джалалидин! Вас так много, а единого войска нет! Испугались лишь небольшого напора! Почему не объединились? Вы же оставили народ на произвол судьбы! Если бы я был на месте Чингисхана, то, прежде всего, приказал бы казнить вас. Однако почему-то Чингисхан оказался милостив. Да и мне вас жалко...

Эти страшные упреки Теркен Хатун восприняла очень тяжело.

− Вы, действительно, очень умны. И правы! Мы не смогли объединиться. Пролилась безвинная кровь. А я – не живая! Я уже давно мертвая! Я – труп, предавший свою родину! И я сгину в монгольских степях. Но, что же будет с моим внуком Джалалидином? С Тимуром Маликом? Всемогущий Аллах! Кто же знал, что так произойдет?

После этих слов Теркен Хатун сняла платок с головы и обвязала один его конец вокруг своей шеи. Другой конец платка она намеревалась привязать к огромному колесу повозки. Баурчук Арт Текин не заметил этого. Однако один из монгольских охранников был более внимателен.

− Что ты делаешь? – закричал он. – Хочешь умереть?

С этими словами он быстрым движением кинжала перерезал платок надвое.

− Уйди прочь! Уходи! − запричитала Теркен Хатун. Она не могла успокоиться. Ее веки распухли, а она все еще продолжала рыдать. Распустив волосы, она рвала их словно обезумевшая.

Наконец перейдя через реку Или, повозки остановились. В низинной песчаной местности было решено отдохнуть и подкрепиться.

− Кто сможет приготовить пищу? – спросил Баурчук Арт Текин у мусульман. Никто не откликнулся. Все пленники соскочили с повозок. Никто их не караулил, так как было совершенно ясно, что только безумный попытается бежать.

Вдруг та красивая девушка, дочь Рукаэддина подошла к Баурчуку Арт Текину и, глядя ему прямо в глаза, спросила:

− Вы намереваетесь сделать поминки по Алак-найону?

− С чего ты взяла? Нам ведь самим надо поесть.

− Если так, то я могу приготовить плов!

Она, не теряя времени, приступила к делу. Очень скоро плов был готов. Его разложили по большим тарелкам. Девушка попробовала первой, а уж затем сказала:

− Пожалуйста, плов готов!

С этими словами она поставила тарелку перед Идыкутом. Отдельно в нескольких тарелках плов передали мусульманам, монголам, Теркен Хатун.

Голодные люди, молча, склонились над дымящимся пловом. Мусульмане ели правой рукой, в то время как монголы обеими руками попеременно. Поблагодарив девушку за вкусную еду, тем же порядком все продолжили путь.

− Скоро мы достигнем Уйгурии! – произнес Баурчук Арт Текин, не скрывая радости. – Это моя родная земля. Моя страна, моя Родина!