Андреас Эшбах Выжжено Предуведомление

Маркус не заметил, как начался новый день и на небо выползло солнце. Он видел и слышал только Эми-Ли: она обливалась потом, и кричала, и изрыгала проклятия, и её сотрясали силы, которые были по ту сторону её сознания. А Берниче знай приговаривала:

– Молодец, Эми-Ли, хорошо стараешься, умница.

И, наконец, свершилось чудо. Девочка. Крошечная и перепачканная кровью, сморщенная, страшненькая и просто чудесная, она лежала на груди у Эми-Ли – человеческое существо в миниатюре, у которого всё уже было на месте. Она сжимала кулачки и протестовала изо всех сил, когда огромная Берниче, довольно сюсюкая, хлопотала над нею.

Только теперь Маркус заметил, что плачет, всхлипывает и совершенно обессилел. При том что он ведь ничего не делал! Кроме того, что держал Эми-Ли. «Как смешно называть мужчин сильным полом», – думал он.

Тишина, возникшая затем, была полнейшим умиротворением. Они лежали в чистой постели, все трое, дитя было выкупано, накормлено и завёрнуто в мягкие пелёнки, и усталость опустилась на них, непреодолимая, как земное тяготение.

– Чудо, чудо, – бормотал Маркус, погружённый в созерцание непостижимо крохотного пальчика своей новорождённой дочки.

– Ты уже в двадцатый раз это повторяешь, – сонно сказала Эми-Ли.

Он чувствовал улыбку на своём лице. Это стало происходить с ним в последние часы само по себе.

– А я так думаю, что в сотый.

Он вдыхал аромат младенца. Дитя пахло молоком. Ещё какими-то присыпками и шампунем. Берниче руководила им во время купания ребёнка, и он даже не наломал при этом дров.

– Как мы её назовём? – спросила Эми-Ли.

Маркус подумал.

– Джой.

– Тоже красиво. – Он мысленно проговорил оба имени, пытаясь представить себе, как это будет – звать ребёнка, который забегался в саду и не хочет идти в постель. – Давай возьмём оба имени.

– Джой Кэролайн Вестерманн?

– А что, звучит хорошо.

– Да. Звучит хорошо.
Хунг Ванг явился с визитом через день. Маленький и тихий, он стоял перед дверью и ждал, когда его попросят войти. Он заметно постарел с тех пор, как Маркус видел его. Кожа потемнела, и вид у него был изнурённый, как у человека, который много работает.

Но может, он и всегда был такой, а Маркус только теперь это заметил.

Никакой размолвки между отцом и дочерью не чувствовалось; они приветствовали друг друга с тем азиатским самообладанием, которое Маркусу, наверное, никогда не разгадать. По крайней мере, Хунг Ванг ни слова не проронил по поводу их внезапной женитьбы, хотя он, без сомнения, знал о ней от Ксяо.

Однако при виде внучки он явно растрогался, а когда он узнал её имя, то потерял дар речи. Он сел у кровати Эми-Ли, взял её за руку, долго смотрел в пустоту и наконец тихо сказал:

– Знаешь, в последнее время я понял, что далеко не всегда и не всё делал правильно. Это понимание для меня совершенно внове. – Он кивал, погрузившись в воспоминания. – Нет. Действительно, я многое делал неправильно. Очень многое.

Маркус почувствовал, что они хотят побыть наедине. Он сказал, что пойдёт поставить чай, и отправился на кухню.

Через некоторое время туда пришёл и Ванг.

– Она уснула, – сказал он и сел на табурет у кухонной стойки. – Ей, наверное, пока ещё тяжело, да?

– Да, – кивнул Маркус, налил пиалу чаю и протянул ему.

Ванг пригубил.

– Что это за изобретение, о котором рассказала Эми-Ли?

Маркус объяснил. Старик внимательно его слушал.

– Спирт, – сказал он. – Гм-м.

И больше ничего. Он пил чай мелкими, осторожными глотками, потом снова подставил пустую пиалу Маркусу и, пока тот подливал, спросил: как, собственно, так получилось, что он снова очутился здесь?

И Маркус всё подробно рассказал. Ванг кое-что переспрашивал; в особенности его интересовало, что именно Таггард говорил ему о своей деятельности в «Eurokontact».

– Да, – сказал он наконец. – Вот оно, значит, как. Они во всеуслышание борются с международным терроризмом везде, а в собственном доме его не видят. Соринка в чужом глазу – и бревно в собственном.

– Вы думаете, за всем этим скрывается заговор?

Ванг отрицательно покачал головой.

– Если бы так. Заговор-то можно раскрыть, заговорщиков под суд – и все дела. Нет, я боюсь, всё гораздо хуже. – Он отпил глоток чаю, подумал. – Это своего рода мафия. Она имеет в этой стране давнюю традицию. Отцы-основатели и идеалы, которые они вписали в Декларацию независимости – жизнь, свобода, стремление к счастью и так далее, – это светлая сторона американской истории. Но, к сожалению, не единственная. Мафия, Cosa Nostra, китайские Триады – это тёмная сторона. Вне этого аспекта историю этой страны не понять.

Маркус поднял крышку чайника, чтобы посмотреть, сколько там ещё осталось.

– Приходилось ли вам самому иметь дело… с такого рода людьми?

– Мой бизнес всегда был связан с Китаем, – ответил Хунг Ванг, чуть ли не развеселившись. – Ты думаешь, это обходилось без взяток? Без ножей, без крови, без угроз? – Он задумчиво покачал своей чашкой. – Самое коварное то, что такие структуры развиваются сами по себе. Задатки к этому я обнаружил и в себе. Допустим, у тебя есть хороший знакомый, который занимает влиятельное положение, а ты можешь оказать ему услугу и оказываешь. И однажды ты сам попадаешь под давление и просишь об услуге его, в обход закона, ну всего лишь чуточку в обход… Так всё и начинается.

– Понятно, – кивнул Маркус.

– Это не заговор. Это такая штука: «Так-делают-все». Плесень, которая разрастается там, где люди не видят смысла в морали, не видят смысла в собственном достоинстве. – Ванг допил чай. – Хотел бы я знать, как с этим бороться.

На этом созерцательный момент закончился, и перед Маркусом снова предстал прежний Хунг Ванг – деятельный, пышущий энергией. Он встал, сделал несколько шагов к террасе, повернулся и сказал:

– Это изобретение твоего отца… Нефть оно не заменит. Надеюсь, это понятно?

Маркус пожал плечами.

– Достаточно будет, если оно заменит бензин.

– Это тоже делу не поможет. Ты не отдаёшь себе отчёта в порядке величин. – Он принялся ходить взад-вперёд, орудуя пальцами, как счётами. – Сейчас в мире есть приблизительно, ну, 800 миллионов автомобилей. Ради простоты допустим, что все они легковые, и каждый пробегает за год, скажем, 20 тысяч километров. Всего это будет 16 триллионов километров пробега. Пусть в среднем расход каждого автомобиля на сто километров пробега составит 7 литров, это даст нам потребность в горючем чуть больше триллиона литров в год. – Он остановился. – Триллион, ты понимаешь? Миллион миллионов литров.

– Да. Понимаю, – сказал Маркус. Это произвело на него впечатление.

– Несколько лет назад я немного поиграл с мыслью купить фирму, которая производила из кукурузы промышленный спирт. Главным образом в качестве дополнительного горючего, кстати. Знаешь, сколько спирта они получали с одного гектара кукурузы? Целых три тысячи литров. Гектар, кстати сказать, это десять тысяч квадратных метров. И чтобы получить эти три тысячи литров спирта, требовалось десять тысяч литров бензина только для того, чтобы возделать землю, внести удобрения и собрать урожай; это даже не учитывая дистилляцию.

Маркус непроизвольно сглотнул.

Ванг кивнул, сощурившись.

– Так выглядит реальность. Ясно, можно делать это при помощи такой плёнки, но ты должен отдавать себе отчёт, что этот продукт займёт на рынке лишь узкую нишу. А большое колесо будет вертеться где-то в другом месте.

И тут же к Маркусу вернулось старое чувство, что он существует где-то на обочине настоящей жизни.

– И где же? – спросил он.

– У нас кризис. Повсюду цитируют, что китайский иероглиф для обозначения кризиса – тот же самый, что и для обозначения шанса. И это даже правда. Карты сейчас тасуются заново. Возникают возможности, каких не было в нормальные времена – за них надо только ухватиться! – Он хитро сощурил глаза. – Я вовремя, ещё до коллапса, вложился в акции фирм, которые строят атомные электростанции. Их курс в первые же недели проломил потолок. И я успел вовремя соскочить – ещё до того, как массе инвесторов стало ясно, что и урана хватит не навечно. И что лет через тридцать-сорок предстоит пережить ту же драму. Только эти отходы будут намного опаснее, чем какой-то выхлоп, остающийся от нефти. – Он постучал пальцем по груди Маркуса. – За последние полгода я удесятерил своё состояние. Огромный капитал, который я вложу в ядерный синтез. Синтезировать водород в гелий – это энергия звёзд. По нашим человеческим масштабам поистине неисчерпаемая. Тот, кто обуздает эту силу первым, будет держать в руках будущее человечества.

Маркус с сомнением смотрел на своего тестя.

– Но ведь в этом направлении бесплодно бьются уже десятки лет?

– «Бьются» ни шатко, ни валко. Пару миллионов сюда, пару миллиардов туда. Больше вложено в моторы для «Формулы-1», в кошачий корм или в бритвенные лезвия, чем в термоядерные исследования. – Ванг положил руку на плечо зятю. – Вы теперь – молодая семья, вы должны поначалу побыть вместе. Но через полгода или около того… Подумай. Я как раз сейчас завариваю эту кашу. И знаешь, где? В Китае. Там сейчас многое изменилось. Старые бетонные головы вымерли, а новые вожди мыслят жёстко экономически. У меня там уже участок с лучшими условиями, с минимальным налогообложением, с доступом к мастерским и поставщикам. В скором времени я снова полечу туда: надо согласовать ещё множество деталей договора. Но это будет ведущий в мире центр исследований, поверь мне. Там мы будем строить будущее.

Позднее к ним пришла Эми-Ли, и они говорили уже только о ребёнке, который тоже вскоре проснулся и заплакал, требуя материнского молока. В конце концов Ванг простился.

И Маркус ощутил, как в его жилах, словно наркотик, снова загорелся прежний, сладкий голод по великому и грандиозному.

Запасы комфортабельных памперсов с удобными липучками быстро подходили к концу. Их, как объяснила Эми-Ли, тоже было трудно достать, даже за большие деньги. В обозримом времени придётся возвращаться к матерчатым пелёнкам.

– Я обзвоню всю округу, может, удастся раздобыть хотя бы прокладки из целлюлозы, – со вздохом сказал Маркус.

То были трудные дни и изнурительные ночи, и казалось, что один ребёнок создаёт слишком много проблем для троих взрослых. А потом Берниче пришла пора возвращаться в Сиэтл; долгая и полная по новым временам опасностей поездка, хоть Ксяо и отвёз её до остановки автобуса, а автобусы сопровождали вооружённые охранники.

Но и без Берниче они как-то выдержали первый день. Вечером, когда Джой Кэролайн наконец уснула, Эми-Ли пришла к Маркусу в кабинет, где он расположился со своими документами и чертежами, не слишком, впрочем, далеко продвинувшись за эти дни.

– Привет, муж, – сказала она и упала в старое кожаное кресло.

– Привет, жена.

Она взглянула на лежащие перед ним бумаги.

– Ведь именно этого ты и хотел, не так ли? «Other people's ideas», которые ты осуществишь при помощи «other people's money».

Маркус кивнул.

– Только на сей раз мне не обойтись без пары по-настоящему хороших собственных идей. И спасут ли они положение, – в этом я как раз начинаю сомневаться.

Она наморщила лоб.

– Почему так?

Он указал на телефон.

– Я тут много названивал. И результат… Ведь плёнка для остракции – продукт высоких технологий. А хай-тек на последнем издыхании. Недостаток энергии, недостаток спроса, что там ещё? – Он подвинул к себе блок с записями. – Фирмы, которая в своё время изготовила этот кусок плёнки для моего отца, давно не существует. И некому её заменить. Исходных материалов не найти, и, как я выяснил, машины, на которых можно было эти исходные материалы произвести, тоже больше не раздобыть.

Эми-Ли нахмурилась.

– Плохо дело.

– Концепция гениальная, – сказал Маркус, – но мы слишком поздно спохватились. Технические возможности упали настолько, что такую пленку больше не производят.

– Это не имеет смысла, – объяснял он кучке журналистов, – поддерживать на прежнем уровне расход бензина за счёт всё большего использования запасов. Придётся приспосабливаться к новым условиям, их не обойти.

Последовал ливень вопросов, из которых выделялись такие слова, как «разъездная работа», «дорога на работу», и «транспортные расходы».

– Вот что я вам скажу: если мы продолжим использование резервов, каверны нефтехранилищ к концу года опустеют. И что тогда? Что нам делать, если и у полиции больше не будет бензина? У вооружённых сил? Если надо будет строить электростанцию – и не будет дизельного топлива для строительных машин?

Пополнение резервов, объяснил он, невозможно. Для этого потребовались бы закупки в таких масштабах, что цена нефти именно из-за этого сразу бы выросла.

– Таково положение дел на сегодня, – добавил он. – Надо подождать, что принесут нам те разнообразные проекты, которые ведутся во всём мире. Уже в июле на нашем рынке появится угольный бензин, он разгрузит положение с обеспечением. В Канаде приступили к промышленной разработке нефтеносного песка бухты Атабаска…

Это, конечно, был проект, вызвавший большие споры. В теории нефтеносный песок канадской провинции Альберта представлял собой месторождение, по величине второе в мире после саудовских – а может, и вообще самое крупное, – однако добыча нефти из перемазанного битумом песка требовала такого гигантского количества пресной воды, химикатов, а также энергии, что критики говорили о заведомой крупномасштабной экологической катастрофе с весьма сомнительной к тому же доходностью. Когда по телевизору показывали картинку чудовищных карьеров вдоль реки Атабаска, казалось, что видишь чужую планету или кошмар.
Цены на бензин продолжали расти, в чём бульварная пресса обвиняла поочерёдно правительство, нефтяные концерны или «шейхов». Первое преодоление отметки в пять евро за литр бензина «супер» антиглобалисты восприняли как повод устроить на площади перед зданием рейхстага праздник под девизом «Forget Globalization!»

– Рост цен на нефть – это конец глобализации! – заявила многочисленным камерам привлекательная, одетая в соответствии с ранними летними температурами пресс-спикер мероприятия. – Только дешёвая нефть допускала дешёвые перевозки, которые, в свою очередь, отнимали у региональных производителей географические преимущества перед большими концернами. Если яблоко, привезённое из-за моря, может стоить дешевле яблока, которое крестьянин снимает с дерева у своего порога, это разрушает локальные хозяйственные структуры и цементирует эксплуататорские отношения. В выигрыше при этом тот, у кого больше капитал, а остальные проигрывают.

Большинство съёмочных групп были довольны этим высказыванием и хорошими видами на вырез спикерши. Но один комментатор всё же спросил, а как же быть с медикаментами, удобрениями и тому подобным, ведь из-за дорогой нефти это тоже подорожает, а для развивающихся стран станет просто недоступным.

– Тут вы должны отдавать себе отчёт, кто за это в ответе. Ведь именно дешёвая нефть со всеми её продуктами привела к стремительному росту населения в тех регионах, где столетиями высокую рождаемость компенсировала высокая детская смертность. В последнее время люди там в принципе питались нефтью – в форме промышленно произведённых продуктов питания, главным образом из США. Которые были зачастую дешевле того, что производили местные крестьяне, так что они становились даже безработными. Другими словами, из-за дешёвой нефти и связанной с этим политики были привлечены огромные массы дешёвой рабочей силы, которым больше ничего не оставалось, как за минимальную плату работать на большие концерны. В итоге в этих странах ещё до «Peak Oil» стало хуже, чем раньше, но это вина тех, кто отвечал за такое развитие. И если теперь они, из-за дорожающей нефти, лишатся таких возможностей, это будет первый шаг к улучшению ситуации.

Затем случился скандал: организация, оказывающая помощь, закупила на собранные деньги продовольствие для голодающих районов Судана, а эти продукты заплесневели в складских помещениях итальянских и испанских портов, потому что их не смогли увезти в затронутые бедствием районы. Вид раздутых мешков с зерном и мужчин, которые в респираторах рылись в почерневших коробках, вызвал шок.

Военные обещали транспорт, но потом отказали, объяснил руководитель организации, которого с трудом отыскала одна съёмочная группа. А у них самих якобы больше не осталось денег.

Несколько дней все новости вертелись вокруг этой темы. Вмешается ли теперь Европейский Союз и доставит ли продовольствие в голодающие районы? Комиссия отвечала уклончиво. Мол, это рассматривается, производятся проверки, соответствующий комитет вникает в состояние дел.

Потом голод в Африке разом исчез с экрана, и другая тема возобладала в ток-шоу и в заголовках газет: либерализация телевидения. Так больше не может продолжаться, заявила группа влиятельных политиков, чтобы телевидение и дальше было связано путами предписаний, программы должны свободно приспосабливаться к вкусам и запросам публики. Мол, ни в какой другой отрасли такой несвободы нет.

Как обычно, газета «Bild» выразила эту инициативу одной фразой: «Впредь порно-ТВ с двадцати трёх часов?»

По всей стране не обсуждалось больше ничего другого. Больше каналов или меньше? Отмена платы? Платное телевидение? Каналы с контролем доступа? Многие каналы бросились закупать фильмы индийского производства, бразильские и мексиканские сериалы, пока они ещё были по доступной цене. Дискуссии ещё продолжались, а некоторые каналы уже посмели вторгнуться в запретную доселе область, последовали жалобы, протестные акции озабоченных родителей.

Для известий о голоде в программах больше не находилось места.

Эта Эми-Ли была мила, если судить по фото. Азиатские черты лица, ясно, но как-то они подходили друг другу, решила Доротея. Она была довольна, что брат к чему-то наконец пришёл. Она ему тоже напишет. Или позвонит, это будет быстрее. На вложенной карточке, правда, значился электронный адрес, но Интернет сейчас работал ненадёжно. Вернер уже рассказывал, что на фирме для отправки важных документов они снова извлекли на свет божий факсовые аппараты.

Но самым восхитительным было, конечно, фото маленькой Джой Кэролайн. Что за прелестное дитя! Доротея прикрепила фотографию у кассы, чтобы можно было целый день поглядывать, а когда кто-нибудь спрашивал, кто это, она отвечала:

– Моя племянница. В Америке.

Как это звучало!

Дела в магазине шли всё лучше. Доротея приняла ещё двух женщин, чтобы держать его открытым целый день и чтобы не запыхаться в часы наибольшей нагрузки – да, уже были и такие часы! Вторую кассу, подержанную, она недорого купила через Интернет, когда он ещё работал так, что на него можно было положиться.

И теперь она задумала очередной проект. Она заметила, что этой весной многие вскопали часть своих декоративных садиков, чтоб посадить там овощи и салат. С этим наблюдением совпало сообщение в газете, что строительные и садовые рынки бойко торгуют садовым оборудованием, семенами и рассадой, строительными комплектами для теплиц.

Она поговорила с деревенскими владельцами садов и огородов о том, не смогут ли они продавать часть урожая магазину. При этом она узнала, что многие не очень-то справлялись с огородом. Салат пожирали улитки, морковь росла кривая, петрушка погибала, редька деревенела. Это навело её на мысль организовать курсы.

Для этого ей, конечно, пришлось найти человека, который не только разбирался бы в выращивании овощей и фруктов, но умел бы и передать свои знания. Большинство крестьян, которых она знала, для этого не годились: все они были ворчунами, у которых не хватило бы терпения возиться с непутёвыми горожанами.

Она как раз заворачивала одной покупательнице – пожилой даме, которая приходила каждый день, но подкупала гомеопатические дозы – три морковки и салатный огурец, когда зазвонил телефон. Обычно в таких ситуациях она не подходила, и включался автоответчик, но поскольку сейчас она как раз ждала звонка от молодого агронома Тома Ханнена, которого ей порекомендовали и который писал статью об экологическом земледелии, она сказала покупательнице:

– Извините, я должна подойти.

Пожилая дама кивнула.

– Идите-идите. А я пока подумаю, не взять ли мне ещё и помидор.

Это был не Том Ханнен, это была Габи.

– Ты уже слышала?

– Что? – спросила Доротея.

– Значит, ты ещё не знаешь. У меня в магазине только что одна покупательница сказала, что «Fixkauf» в конце месяца закрывается!

– Не может быть, – сказала Доротея.

– Я позвонила в ратушу Дуффендорфа и спросила, и знаешь, что они мне сказали? Что «EuroCenti» тоже закрываются. С первого числа следующего месяца вся тамошняя торговая зона вымирает. – Она засмеялась. – Доро, мы их пережили!

– Боже мой, – пролепетала Доротея. Ей было не до смеха. Люди же сметут её будочку.

Не говоря уже о том, что во всей округе в радиусе тридцати километров больше не было ни одной бензоколонки.
С каждой неделей становилось легче. Ощущение чрезвычайной ситуации ослабевало, усталость проходила, и когда его дочка, скосив глаза, улыбалась ему, Маркус был счастливейшим человеком на свете.

Это чувство, правда, отступало, когда он приходил в кабинет. Чаще всего он просто сидел там, вновь и вновь просматривая те же чертежи, эскизы и расчёты, и счастливым его назвать было нельзя.

Это было безнадёжно. А ведь он составил план, настоящие проектные документы, как его учили в институте, со спецификациями, календарным графиком и технологическими картами. Раздобыть лошадь, плуг и борону и возделать поле. Места у них достаточно; соседский фермер покажет ему, что к чему. Потом посеять всё возможное: кукурузу, зерновые, овощи, подсолнечник и так далее, чтобы было чему забраживать. Оборудовать мастерскую. С этим следовало даже поспешить, потому что всё труднее становилось приобрести специальные инструменты, даже за большие деньги.

Но до сих пор ничего из задуманного он не сделал. Ничего. В мастерскую он даже ни разу не зашёл!

Ясно, малышка. Но дело не в ней. Этой отговорки хватит ненадолго.

Нет, это было чувство, что он только зря потратит время с этим проектом. Он постоянно думал о том, что сказал ему старый Ванг. Как он всё просчитал с этим триллионом литров спирта в год. Абсолютно утопично. Ему бы следовало самому до этого додуматься.

И заманчиво было то, что начал Ванг. Воздействовать на будущее. Поймать великий шанс. И вертеть большое колесо. Это манило.

Но, с другой стороны, в нём глубоко сидело чувство, что это совсем не то. Начать вместе с Вангом подстёгивать мир – не будет ли это пресным повторением? Так уже было с Блоком. Это походило на искушение реанимировать прежнее чувство жизни, вернуть тот быстрый, щекочущий нервы, неистовый затяжной экстаз, то безумное, разоряющее до нитки существование без передышки…

Но так у него уже не получится. Он лишился наивности, необходимой для того, чтобы так жить. Он больше не верил в это, и обратного хода это превращение не имело.

И все-таки оно манило. Может, оно всегда будет его манить? Может, он должен обходиться с этим влечением, как излеченный алкоголик с алкоголем: осторожно, осознавая опасность, как бы снова не скатиться назад.

Он прибрался. Переложил всё по-другому. Переставил шкафы с папками. Вытер пыль. Привёл в порядок бумаги отца, собственные заметки, положил записные книжки Блока в ящик стола…

Блок. Он взял одну из его книжек, сел в кресло и раскрыл её наугад, полистал, пока снова не наткнулся на дневниковую запись:

Хм-м. Маркус поднял глаза, уставился в пустоту. Он вспомнил свой разговор с Вангом. Как он там сказал? Три тысячи литров с одного гектара.

Он отложил в сторонку записи Блока, взял бумагу для заметок и карманный калькулятор. Гектар, сколько, бишь, это? Один квадратный километр – это сто гектаров. Значит, с одного квадратного километра можно получить 300 тысяч литров алкоголя.

Это звучало уже совсем по-другому.

Он считал дальше. Для получения триллиона литров потребуется…

Около 3,5 миллиона квадратных километров. Хм-м. Это было много. Это было приблизительно десять площадей Германии.

Он положил карандаш и принялся массировать глаза. Может, Таггард и был прав. Цивилизацию не спасёт и изобретение его отца.

Потом ему стала ясна его логическая ошибка.

Он вскочил, бросился в гостиную и стал обыскивать книжную стенку, высматривая какой-нибудь словарь, справочник или атлас, который содержал бы данные по странам и континентам.

Вот. Площадь США 9,3 миллиона квадратных километров. Почти в три раза больше. И решающим моментом в рассуждениях его отца как раз и было то, чтобы ничего не выращивать специально только в целях получения спирта. Выращивать нужно то, что пойдёт в пищу. Однако съедобная часть растения всегда была лишь крошечной его частью, остальное шло в отходы. Их зарывали в землю, гноили или сжигали, а идея отца была – пускать отходы на производство спирта.

Посему отпадают расчёты энергозатрат на выращивание растений. Эти расходы падают на то, что съедается, а не на горючее, добытое из отходов. Если удастся экстрагировать спирт без дистилляции, то его получение можно считать почти бесплатным.

Общая площадь суши Земли, прочитал он, составляет 135 миллионов квадратных километров, не считая Антарктиды. Существенную часть этой площади занимают пустыни, степи, горы или другие непригодные для возделывания земли, это ясно. Но даже если остракция работает лишь вполовину так, как дистилляция, проект осуществим: шесть миллионов квадратных километров суши так и так используются для сельского хозяйства.

Другими словами – Ванг просчитался.

– Думать самому, – бормотал Маркус. – Вот в чём дело.

Осветилась сокровищница. Плуг здесь уже есть. И борона тоже. А дальше стеллажи, на которых хранилась древесина, плексиглас, металл в форме полос, листа и труб. Шкафы с крепежом и гвоздями. Токарный станок, фрезерный, цепочная пила, несколько дрелей. Сварочный аппарат вместе с газовыми баллонами. Верстак, у которого могла работать дюжина людей.

– Механическая мастерская, – констатировал Маркус. – Всё ясно.

На первом этаже пристройки размещалась лаборатория, в которой пылились склянки с реагентами, горелки Бунзена, высокотемпературные печи и несколько приборов для анализа, дальше шла высокоточная мастерская с впечатляющим оборудованием. Сооружение под земляной насыпью было герметичной лабораторией для экспериментов с растениями, грибами и бактериями. Вход представлял собой воздушный шлюз с дезинфекционным душем, вентиляция не только всё ещё функционировала, но и располагала даже высокомощным фильтром, а в предбаннике висели шесть защитных костюмов разных размеров.

Кроме того, здесь была собственная артезианская скважина, которая доставала воду с глубины свыше ста метров, был также и агрегат автономного электроснабжения.

«Мой отец отдал бы правую руку за такие условия работы», – подумал Маркус, потрясённый увиденным. Если ему не удастся это здесь, то он представляет собой безнадёжный случай. «Кроме того, нигде не написано, что я всё должен делать один», – сказал он себе.

– Ах, «Lakeside and Rowe» тоже пострадали на этом, как и все, – пожаловался ему по телефону неведомый сотрудник. – Свыше девяноста процентов были сокращены, и кто знает, что ещё будет с нами… Деньги больше ничего не стоят, финансовые консультанты больше никому не нужны, а договоры на обслуживание установленных систем каждый месяц расторгаются в таких количествах, что вы не поверите…

– Это значит, вы не сможете сказать мне, где теперь Кейт Пеппер? – уточнил Маркус.

– Должен признаться, это имя мне ни о чём не говорит. То есть я в этой фирме уже давно, но знать всех сотрудников по имени – это всё же…

– Я ищу человека, который смог бы мне помочь его найти. Можно поговорить с кем-то из его отдела?

– Хм-м. М-да. Ну, я мог бы соединить вас с шефом.

– О'кей, – сказал Маркус. Саймон Роу вспомнил бы его. Но вспомнит ли Кейта Пеппера, это другой вопрос. Но он хотя бы узнает, как он там…

– Мюррей, – услышал он сухой, лишённый юмора голос.

Маркус невольно прикрыл глаза. Джон Мюррей был шефом филиала, правильно. А Маркус совершенно про него забыл, вытеснил из памяти. Однако стоило ему сейчас услышать его голос, как снова у него в ушах возникла та фраза: «Я не доверяю вам; вы знаете, почему».

О'кей, придётся через это пройти. Хуже-то уже не будет.

«Улыбаться!» – напомнил он себе. Улыбку слышно по телефону, об этом им бессчётное число раз напоминали во время учёбы. Улыбка вызывает симпатию.

В данном-то случае уж точно нет.

– Добрый день, мистер Мюррей, – сказал он. – Это Маркус Вестерманн. – Он чуть было не назвал американскую версию своего имени. – Вы меня не помните?

Пауза, такая полная, будто обрезали провод. Потом:

– Помню. И очень хорошо.

О, как тяжело это даётся.

– Мистер Мюррей, у меня большая просьба. Я разыскиваю Кейта Пеппера, бывшего программиста из отдела…

– Я помню, – скупо сказал Мюррей. И снова пауза. – Он у нас больше не работает.

Маркус кивнул.

– Да, это я уже слышал. Я надеялся, что вы сможете мне помочь найти его. Для меня это действительно очень, очень важно.

Мюррей помедлил. Маркус готов был спорить, что тот раздумывает, не положить ли трубку.

– Насколько я знаю, – сказал он потом, и было заметно, как ему трудно было переступить через себя, – он работает в автомастерской в Ридинге. Переоборудует моторы с дизельного привода на фритюрный или вроде того. – Глубокий вздох. – Я могу дать вам номер его телефона.

– Это было бы замечательно, сэр, – тотчас ответил Маркус. Ясно. У Мюррея и должен быть номер телефона Кейта. Всегда бывают ситуации, когда надо спросить программиста о чём-то из его программы, даже если он давно уже уволен.

Мюррей продиктовал ему номер и добавил:

– Передайте ему от меня привет.

– Непременно, – с облегчением пообещал Маркус. – Сердечное спасибо, сэр, и всего доброго!

– Спасибо, – ответил тот, не так уж и ворчливо. – Вам тоже.
Кейт приехал добрую неделю спустя, на розовом лимузине, распространявшем по всей долине интенсивный запах фритюрни.

Он сиял от радости, что снова видит Маркуса, чуть было не бросился обнимать его, но вовремя остановился и только ударил его по плечу так, что оно хрустнуло. Эми-Ли он учтиво пожал руку и сделал ей пару запутанных комплиментов, которые, видимо, мог по достоинству оценить только человек, помешанный на технике.

Есть и пить он не хотел, а сразу пожелал взглянуть на проект, о котором ему рассказывал по телефону Маркус, чтобы понять концепцию, которая за ним стоит.

– Гениально. Это гениально. – Он держал в руках большую схему молекулярной структуры остракционной плёнки, немного напоминающей архитектуру сложной программной системы, и водил пальцем по её линиям, кусая губы. – Да, это может функционировать. Разумный фильтр, так сказать. Разрази меня гром! И это придумал твой отец? Ещё двадцать лет назад?

– Двадцать один, если быть точным, – подтвердил Маркус и начал объяснять проблемы, которые возникают при производстве плёнки.

– Стоп, помедленнее! – перебил его Кейт. – Итак, лиловым здесь обозначен растровый^[49] материал?

– Да. На него наносятся эти части, которые мой отец называл молекулярным субстратом, а в наши дни можно было бы назвать наночастицами.

– Как они вообще производятся? Я имею в виду, это ведь всего лишь молекулы. Химически?

– Или каким-то способом литографии.

– А, понял. И потом их надо выравнивать магнитом…

– …и закреплять. И всё это когда-то делать в промышленном масштабе.

Кейт присвистнул.

– М-да… Это трудно.

– А я-то надеялся, ты мне скажешь что-то более вразумительное.

– Конечно, скажу. Я ведь никогда не ухожу с фирмы с пустыми руками, – засмеялся Кейт.

Он достал свой ноутбук, раскрыл его, включил – но тот издал лишь отвратительный звук, и экран остался тёмным.

В последний момент Кейт проглотил ругательство.

– Окончательно сдох, боюсь. Как раз тогда, когда позарез нужно.

– У меня здесь есть прекрасно оборудованные мастерские, – сказал Маркус с незаслуженной гордостью.

– Но у тебя же там нет контроллера-8219.

– Этого нет. А что это вообще такое?

Кейт вздохнул, отвинчивая дно своего прибора складной отвёрткой, которую носил на связке ключей.

– Самое новьё. Толком ещё не отработанное. Я его нечаянно уронил, и с тех пор он глючит.

Первая попытка ремонта не дала результата, и для второго захода они удалились в мастерскую. После этого стало ясно, что компьютер можно спокойно выбросить на помойку.

– Надо поставить жёсткий диск в другой компьютер, – сказал Кейт.

Они нашли компьютер, не слишком старомодный, и как раз снимали с него кожух, когда появилась Эми-Ли и спросила: не готовы ли они поесть и выпить?

– Сейчас, – пообещал Кейт. – Как только вытянем этим компьютером с этого жёсткого диска первые данные.

Эми-Ли посмотрела на нагромождение кабелей и серебристо поблёскивающих коробочек.

– Что за данные?

– Каждый сотрудник технической выездной службы «Lakeside & Rowe», – объяснил Кейт, – имел инструкцию: перед работой с системой клиента снять на свой компьютер резервную копию. Эта копия, опять же, дублировалась на нашем резервном сервере, и вот я позволил себе его скопировать. В утешение за потерю любимого рабочего места.

Эми-Ли недоверчиво улыбнулась.

– И тебе удалось это вынести?

Кейт широко улыбнулся.

– Я всё это упаковал в один файл, а потом этот файл стёр. Охранник заглянул в мой компьютер, но ничего в нём не нашёл. А дома я запустил «Undelete». Всё очень просто.

– Невероятно, – с улыбкой сказала Эми-Ли. В доме зазвонил телефон. – Ну, давайте, а я пошла, – сказала она и убежала.

Компьютер загрузился, опознал жёсткий диск и получил к нему доступ.

– Выглядит неплохо, – довольно пробормотал Кейт. – Так. Что ты ищешь? Тут у нас охвачена, конечно, не вся экономика США, но сектор хай-тека представлен достаточно полно.

– Да мне хватило бы и одной-единственной фирмы, лишь бы она производила то, что нам нужно. – Маркус сел рядом с Кейтом и рассуждал вслух: – Мы ищем фирмы, которые производили нанопродукты и вместе с тем по балансу стояли на ногах настолько крепко, что с некоторой вероятностью ещё существуют.

– О'кей. – Пальцы Кейта запорхали по клавиатуре. Возник перечень. – Вот. Двадцать две. Хватит для начала, а?

– Превосходно.

В этот момент вернулась Эми-Ли, белая как мел, лишь с трудом держа себя в руках.

«Что-то случилось с Джой!» – пронеслось в голове Маркуса, как только он её увидел. Одним прыжком он очутился возле неё, схватил её в объятия, испуганно заглянул в лицо.

– Что случилось?

Она дрожала.

– Папа. С ним несчастье.

– Несчастье?

– Авиакатастрофа над Тихим океаном. Он и Ксяо… О Боже.