Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова г. В. Плеханов



бет10/27
Дата12.07.2016
өлшемі1.67 Mb.
#193818
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   27

94

революционным отрицанием ее — с другой. Современный научный со­циализм мог появиться только в новейшем обществе и только тогда, когда уже достаточно развились те материальные условия, благодаря которым замена буржуазного порядка социалистическим становится не только возможной, но прямо неотвратимой. И именно потому научный социализм мог искать себе опоры только между пролетариями. Со­циалисты-утопи-сты обращались с своей пропагандой одинаково и к буржуазии и к пролетариату, и к эксплуататорам и к жертвам эксплуатации. Они видели борьбу классов в современном обществе, но они умели только осуждать ее, противопоставляя ей свои учения о нормаль­ном общественном порядке, который установит между людьми идеаль­ное согласие. Такие учения соответствовали первой эпохе борьбы ме­жду пролетариатом и буржуазией. Когда борьба эта стала сильнее, глубже и всестороннее, социалисты необходимо должны были коренным образом изменить свой взгляд на ее историческое значение. Они убе­дились, что именно борьба классов, и только она одна, приведет к устранению капиталистического способа производства. Они перестали сидеть в современном общественном зле одно только зло, поняв его «разрушительную, революционную сторону, которая низвергнет старое общество». Этот новый взгляд на историческое значение борьбы клас­сов с неподражаемым мастерством изложен был в сочинениях Маркса и Энгельса. Появление их сочинений открыло новую эпоху в истории со­циализма. Из утопического он стал научным. Само собою понятно, что, принимая борьбу пролетариата с буржуазией за исходную точку даль­нейшего общественного развития, марксисты не могли уже одновре­менно и безразлично обращаться к обеим борющимся сторонам. Бур­жуазия, заинтересованная в сохранении существующего порядка, видела в них только злостных демагогов, между тем как пролетариат признал их своими лучшими учителями и самыми надежными руководителями. Этим придано было совершенно новое направление как движению мы­сли, так и движению общественной жизни. Наука заключила неразрыв­ный союз с работниками, а работники стали единственными двигате­лями прогресса. Этого еще никогда не бывало в истории. Гегель с энту­зиазмом говорил о великом афинском народе, который внимал фило­софам, рукоплескал Периклу и наслаждался величайшими произведе­ниями тогдашнего искусства. Но афинская демократия основана была на рабстве. Афинский «народ» представлял собою сравнительно очень немногочисленную кучку людей, умственное, эстетическое и политиче­ское развитие которых предполагало низведение тогдашних производи-

95

телей на степень «говорящих орудий». Не то теперь. Народ нашего времени, современный пролетариат, есть именно тот класс, руками ко­торого создается все колоссальное общественное богатство. Его умствен­ное и политическое развитие *) не только не предполагает эксплуатации им какого-нибудь класса, но, наоборот, каждый шаг на пути этого развития означает приближение того времени, когда положен будет конец существованию классов, а следовательно, и эксплуатации одного класса другим. И вот этот-то рабочий «народ», этот низший, самый обездоленный из всех классов современного общества, чутко прислу­шивается теперь к голосу науки и делает ее орудием своего освобо­ждения. Увлечение современного пролетариата теориями Маркса-Эн­гельса будет иметь несравненно более важные исторические послед­ствия, чем увлечение афинского народа речами ораторов и произведе­ниями великих художников.



Задавшись целью выработать и распространить новую, научную теорию социализма, Маркс и Энгельс взяли на себя поистине титани­ческую задачу. Им предстояло не только исполнить громадную теоре­тическую работу, — трудности которой, наверное, испугали бы не так богато одаренных природою людей, — им нужно было также искоренить многочисленные предрассудки тогдашних социалистов. Им приходилось бороться не только с друзьями «порядка», но также с врагами его, революционерами. Отсюда — полемический характер многих из их про­изведений; отсюда же и та ненависть, с которою по временам обруши­вались на них революционеры. Известный демократ сороковых годов Гейнцен утверждал, что Маркс только и делает, что борется с револю­ционерами всех возможных толков и направлений. В пятидесятых годах Виллих и Шаппер нападали на Маркса и Энгельса, как на узких док­тринеров, мешающих своею проповедью успехам революции. Наконец, в эпоху Интернационала та же ненависть выразилась в деятельности Бакунина и его последователей. Иногда революционные староверы, по-видимому, совсем брали верх над ненавистными им новаторами. Време­нами дело доходило до того, что у Маркса и Энгельса бывало немного более десятка последователей. Но родоначальников научного социализма нельзя было испугать ни ненавистью, ни неудачами. Смелые и упорные, откровенные и резкие, глубокие мыслители и непобедимые полемисты,

*) Об эстетическом его развитии мы не говорим. Трудно делать боль­шие успехи в этом направлении, живя в буржуазном обществе. Пока суще­ствует это общество, эстетическое развитие греков останется для нас не­достижимым идеалом.

96

они делали свое дело, не отступая ни на шаг, не щадя ни одного пред­рассудка революционеров. И мало-помалу предрассудки исче­зали, ненависть уступала место восторженному удивлению, число марксистов увеличивалось. Прошло сорок лет, — и революцион­ный пролетариат повсюду стал под знамя научного социализма. Теперь уже нет у него других учителей, кроме марксистов. А как ве­лики силы этого пролетариата, известно всем, не окончательно безза­ботным на счет политики. Марксизм, бывший в половине сороковых го­дов не более как теорией, известной самому небольшому кружку из­бранных, является теперь непобедимой политической силой, а сторон­ники его считаются миллионами. В этом-то и заключается замечательная особенность нашего времени. Пульс истории бьется теперь с неслыхан­ной прежде быстротою. И это совершенно понятно. На арену полити­ческой жизни выступил пролетариат, а о нем справедливо сказано, что в политике он играет такую же роль, какую пар играет в промышлен­ности.



Мы погрешили бы против истины, если бы сказали, что последо­вателей Маркса и Энгельса много даже у нас в России. Нет, у нас только еще началось распространение марксизма. В России есть ученые, пони­мающие теоретическое значение научного социализма; но почти нет марксистов-агитаторов, нет людей, посвятивших свои силы практиче­скому делу организации политического просвещения пролетариата. Не­сколько счастливых исключений лишь подтверждают общее правило: в большинстве случаев русские революционеры относятся к марксизму с такою же подозрительностью, а иногда с такою же ненавистью, с ка­кими он встречался когда-то на Западе. Мы знаем, что предрассудки русских революционеров рассеются так же, как рассеялись предрас­судки западноевропейских революционеров. Но мы знаем, кроме того, что это счастливое время придет тем скорее, чем деятельнее будут ре­волюционеры, уже ставшие марксистами. В настоящее время многое благоприятствует успеху наших идей. Экономические отношения Рос­сии выяснились уже настолько, что сами народники чувствуют несо­стоятельность своего учения; в среде рабочего класса замечается силь­ное умственное возбуждение. Рабочие люди различных полов и воз­растов, мужчины, женщины и дети, проявляют теперь такую жажду знания, каких никогда прежде не бывало в русском народе; общее не­довольство существующим порядком вещей, при полной и для всех за­метной несостоятельности враждебных марксизму учений, заранее обеспечивает успех нашей проповеди. Побольше энергии, побольше

97

самоотвержения, настойчивости и преданности делу, — вот все, что тре­буется нам для быстрого успеха. И если у нас не найдется этого, — мы должны будем винить самих себя, а не внешние обстоятельства, или, если угодно, внешние обстоятельства, но лишь постольку, поскольку они привели к нашей собственной негодности. Мы уже не раз говорили, что полицейские преследования не могут служить непреодолимым пре­пятствием для пропаганды между рабочими. Да и вообще всякая начи­нающая партия заранее проигрывает свое дело, если слишком много задумывается об ожидающих ее трудностях. «Невозможно! Пожалуй­ста, никогда не произносите этого глупого слова!» — так говорят энер­гичные люди, а известно, что только перед сильной волей таких людей и расступаются непреодолимые для других внешние препятствия...



Мы надеемся, что еще долго проживет Фридрих Энгельс, служа пролетариату своею редкою опытностью, своими колоссальными зна­ниями и своим несравненным литературным талантом. Мы надеемся также, что близко то время, когда в каждом значительном русском го­роде будут существовать многочисленные рабочие кружки, умеющие оценить заслуги великого социалиста. Тогда, и только тогда, станет наше отечество европейскою страною, не в одном географическом, а также и в культурном смысле этого слова. В настоящее время степень сознательности пролетариата есть самое верное мерило культурности всякой страны, вовлеченной в экономический водоворот капитализма.

Только рабочий класс способен нанести смертельный удар цариз­му. Буржуазия, как русская, так и западноевропейская, в лучшем слу­чае не пойдет в борьбе против него дальше бессильной оппозиции. Ца­ризм, как система, слишком противоречит политическим идеалам бур­жуазии, чтобы эта последняя могла относиться к нему с неподдельным сочувствием. Несмотря на все свои заигрывания с царем, французское «общество» и французская буржуазная печать были более на стороне Падлевского, чем на стороне генерала Сильвестрова. Что же касается нравственной оценки этих двух лиц, то на ее счет все были единодуш­ны: царский слуга поразил цивилизованный мир своею гнусностью, едва только стали известны его служебные подвиги. Падлевскому сочувство­вали люди, не имеющие ничего общего ни с каким революционным дви­жением. Но сильно ли повлияло общественное мнение на буржуазное республиканское правительство? Читатель знает те приговоры, кото­рыми наградило оно Лабрюйера, г-жу Дюк-Керси и Грэгуара; он по­мнит те возмутительные издевательства, которые суд позволял себе над Лабрюйером, мстя ему за царский гнев, навлеченный его поступ­ком на Францию. Скажут, что Франция нуждается в царе вследствие

98

международных отношений. Но в том-то и дело, что, пока стоит в Евро­пе буржуазный порядок, всегда будут иметь место и международная конкуренция и международные столкновения, а, следовательно, будут иметь силу все те «патриотические» чувства, благодаря которым рус­ский царь всегда найдет поддержку в той или другой из европейских стран. Сегодня очередь за Францией, завтра она может оказаться за Германией. А там... поручитесь ли вы за то, что английская буржуазия устоит перед соблазном выгодного торгового договора? Давно ли ме­жду Россией и Америкой шли переговоры о выдаче политических пре­ступников? И ведь эти переговоры едва не привели к желанному для царя концу. Если они не удались один раз, то это еще не значит, что они не увенчаются со временем полным успехом. Не говоря уже о международных отношениях, достаточно хорошенько пугнуть буржуа­зию любой страны красным призраком, чтобы она тотчас же забыла всякий стыд и все предания политической свободы.



На Западе наши революционеры могут найти и находят серьезное сочувствие только между пролетариями. Но западный пролетариат про­питан теперь социалистическими идеями. Поэтому он тем сильнее бу­дет сочувствовать русским революционерам, чем решительнее станут они под знамя международного социализма. А раз станут они под это знамя, они поймут свои обязанности по отношению к русским рабо­чим. На этом знамени написано: «Пролетарии всех стран, соединяй­тесь!», и нельзя верно служить ему, не содействуя объединению рабочих своей собственной страны.

РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ в 1891 ГОДУ

В последние годы движение западного пролетариата приобрело настолько широкие размеры, что факты, вчера еще казавшиеся сви­детельством огромного успеха, ныне представляются чем-то само со­бою разумеющимся и не вызывают ни восторга, ни удивления. Такова, например, демонстрация 1-го мая. В 1890 году о ней говорили все и каждый, ее приближение вызвало настоящую панику в рядах буржуа­зии. В следующем году ее продолжали опасаться, к ней готовились, как готовятся к стихийному бедствию, полиция и военные власти были на ногах, но паники уже не было, и ободрившаяся буржуазия даже подшу­чивала на ту тему, что вот, мол, страшен сон, да милостив Бог: как ни опасны козни социалистов, но я справлюсь с ними, как справлялась не раз и в прежнее время. Правда, склонность к такого рода шуткам бур­жуазия обнаружила преимущественно тогда, когда опасность совсем миновала и когда, подведя итог совершившимся фактам, она убедилась, что власть осталась пока еще в ее руках. Накануне же майской демон­страции она не столько шутила, сколько злилась, лгала и клеветала. Больше всего отличилась в этом отношении французская буржуазия. За день или за два до демонстрации в одной из парижских газет по­явилась передовая статья, главная мысль которой могла быть выражена словами: бедная маменька, ты так устанешь, бивши папеньку! Рабочие хотят добиться восьмичасового дня, — говорил чувствительный автор статьи, — они уверяют, что заботятся об интересах всех трудящихся, но подумали ли они о полиции и о солдатах, которым день первого мая принесет не отдых, а страшное утомление. А ведь солдаты и полицей­ские служители — это плоть от плоти и кость от костей народа. Не­ужели не пожалеет их французский пролетариат, неужели пожелает он переутомлять их своим беспокойным поведением? — Другой орган парижской буржуазии пошел еще дальше по пути бесстыдной софисти-

100


ки. Как раз накануне демонстрации он напечатал трогательное воззва­ние к патриотизму французских рабочих, которых заставляют мани­фестировать вместе с немцами, этими исконными врагами Франции, ли­шившими ее двух цветущих провинций. Лица, писавшие все эти благо­глупости, считали, по немецкому выражению, без хозяина. Они, как видно, не знали, что доводы, убедительные для буржуазных Дерулэдов, не имеют никакой цены в глазах пролетариата. Если майская демон­страция 1891 года везде имела еще более величественный характер, чем ее предшественница, то во Франции она приобрела особенно важное значение. Здесь усердие охранителей буржуазного порядка привело к разбойническому нападению войска на рабочих в промышленном го­родке Фурми. Даже буржуазная французская палата устыдилась этого насилия над мирными манифестантами и, чтобы сгладить произведенное им впечатление, обещала приступить к решению социального вопроса. С своей стороны, французское правительство, желая свалить с себя от­ветственность за майские события, предало суду Кюлина и Лафарга, будто бы виновных в подстрекательстве рабочих «к бунту» (употребляя это выражение, как очень хорошо знакомое русским читателям, мы можем уверить их, что оно прекрасно передает смысл обвинения, вы­двинутого против Кюлина и Лафарга). Присяжные — такова сила бур­жуазного пристрастия! — вынесли обвинительный приговор, вследствие которого Кюлин присужден к тюремному заключению на 6 лет, а Ла­фарг — на год. Пролетариат ответил на этот приговор октябрьским вы­бором Лафарга в палату депутатов. О значении этого события можно судить потому, что Лафарг является в сущности первым марксистом, получившим доступ во французскую палату. Будущие выборы присоеди­нят к нему Жюля Гэда, и тогда политическая борьба французского про­летариата сразу удесятерит свою силу и энергию.

Французская рабочая партия, до сих пор разбитая, к сожале­нию, на многочисленные, несогласные между собою фракции, поставлена теперь обстоятельствами в такое положение, что разве только небла­горазумная вражда этих фракций может помешать ее быстрому раз­витию в самом близком будущем. Буланжизм был последней плотиной, задерживавшей прилив рабочих масс к этой партии. «Бравый генерал» оказал Франции ту неоспоримую услугу, что заваренная им политиче­ская каша покрыла несмываемым позором все буржуазные партии, фракции и факции, независимо от того, были ли они за него, или — против. Буланже убил французский радикализм и тем, против соб­ственного желания и ожидания, помог делу социализма. Французским социалистическим фракциям надо только перестать парализовать друг

101

друга, чтобы без труда объединить под своим общим знаменем все не­довольные элементы французского народа.



С удовольствием заметим, что названные фракции сделали, по крайней мере, первые шаги к объединению. В 1889 г. поссибилисты, не желая заседать вместе с марксистами, организовали в Париже особый конгресс, на который им удалось привлечь многих представителей английских рабочих союзов. На Брюссельском конгрессе 1891 г. посси­били-сты присутствовали вместе с марксистами и хотя не во всем согла­шались с ними, но все-таки не отказались пристать к решениям кон­гресса, обязательным для всех фракций и для всех народностей.

Брюссельский конгресс представляет собою настолько выдающееся явление в жизни пролетариата, что мы, несмотря на недостаток места, должны подробно рассмотреть его решения.

Всех уполномоченных было на нем 380: — 69 от Франции, 42 от Германии, 29 от Англии, 11 от Австрии, 7 от Голландии, 6 от Швейцарии, 5 от Румынии, 5 от Польши, 6 от Америки, 4 от Да­нии, 3 от Италии, по одному от Испании, Швеции и Норвегии, 2 от Венгрии и 188 от Бельгии. Общее число представленных на конгрессе рабочих доходило, по расчету радикальной французской газеты «Rap­pel», до 6 миллионов; в одной же из телеграмм агентства «Герольд» оно определено в 3½ миллиона на основании сведений, заимствованных «от многих членов конгресса». Это разноречие объясняется, вероятно, тем, что члены конгресса в своих вычислениях имели в виду одних только организованных рабочих (товарищей, Genossen, как говорят немцы), а радикальная французская газета подводила приблизительный итог всем тем рабочим, которые так или иначе поддерживают рабочие организации, пославшие своих представителей на Брюссельский кон­гресс, например, подают на выборах свои голоса за их кандидатов. Около всякой деятельной организации всегда есть такого рода сочув­ствующая атмосфера, и само собою понятно, что если в Брюсселе было представлено около 3½ миллионов организованных рабочих, то общее число пролетариев, в большей или меньшей степени затронутых со­циалистическим движением, простирается по крайней мере до 6 мил­лионов.

Прежде всего съехавшиеся на конгресс представители пролетариа­та занялись вопросом о фабричном законодательстве. Читателям из­вестно, вероятно, что уже Парижский конгресс выставил целый ряд требований, имеющих целью положить некоторый предел эксплуатации труда капиталом. К числу их принадлежит и восьмичасовой день. Что же сделано со времени Парижского конгресса правительствами

102

различных стран для осуществления этих требований пролетариата? Во многих странах (в Соединенных Штатах Северной Америки, в Австрии, в Дании, в Швеции и в Румынии) ровно ничего, в других (во Франции, в Англии, в Швейцарии, в Бельгии и, прибавим от себя, в России) слишком мало, вернее почти ничего. Ввиду этого конгресс единогласно принял следующее решение:



«Стоя на точке зрения борьбы классов и убежденный в том, что об освобождении рабочих не может быть и речи до тех пор, пока су­ществует господство одного класса над другим, —

«конгресс объявляет,

«что фабричные законы и распоряжения, изданные в некоторых отдельных странах со времени Парижского конгресса 1889 г., ни мало не соответствуют справедливым требованиям рабочего класса;

«что Берлинская конференция, по признанию самих ее инициато­ров созванная под давлением Парижского конгресса, — и в этом смысле представляющая собою уступку растущей силе рабочего класса — обна­ружила нежелание правительств ввести необходимые реформы;

«что, напротив, ссылаясь на решения этой конференции, некото­рые правительства отказались от дальнейшего развития фабричного законодательства в их странах, под тем предлогом, что подобного за­конодательства нет в государствах, соперничающих с ними на между­народном рынке;

«конгресс указывает также, что существующее теперь, само по себе недостаточное, фабричное законодательство не находит достаточ­ного применения и исполнения.

«Поэтому он приглашает рабочий класс всех стран энергично бо­роться всеми имеющимися в его распоряжении средствами пропаганды и агитации за осуществление решений Парижского конгресса, хотя бы борьба его и имела пока лишь то значение, что показала бы, до какой степени господствующие и эксплуатирующие классы враждебны всякой серьезной законодательной защите интересов рабочих.

«Кроме того, принимая во внимание, что необходимо придать одно общее направление международному рабочему движению, в особенности там, где дело касается законодательной защиты интересов труда, кон­гресс предлагает:

«1) Предпринять в каждой стране постоянное исследование поло­жения рабочего класса и условий, в которые поставлен труд.

«2) Установить обмен сведений, необходимых для развития фабрич­ного законодательства и придания ему однообразного характера.

103

«Наконец, конгресс советует работникам всего мира объединять свои силы для борьбы против капиталистов, а там, где рабочие имеют политические права, он советует им пользоваться этими правами для своего освобождения от рабства наемного труда».



По принятии этого решения конгресс перешел к вопросу, имею­щему для нас, русских, большое практическое значение, именно к еврейскому вопросу. Известно, что под влиянием диких и свирепых преследований многие русские евреи вынуждены были оставить родину, ища убежища частью в различных странах Старого Света, а частью в Америке. Все это была беднота, готовая трудиться до седьмого пота за самое скудное вознаграждение. В Североамериканских Соединен­ных Штатах эти изгнанники быстро прониклись духом современного рабочего движения. В их среде образовались рабочие общества, из ко­торых некоторые уже имеют свою военную историю и свои неоспори­мые заслуги в борьбе с капиталом. В демонстрации 1-го мая русско-американские евреи принимали самое деятельное участие. Неудиви­тельно, поэтому, что мы встречаем их представителя и на Брюссель­ском международном социалистическом конгрессе. Чего хотели они, предлагая конгрессу высказаться по еврейскому вопросу, видно из речи этого представителя, товарища Когана. «Я явился сюда не как еврей, а как рабочий, — говорил он. — Собственно для социалистов еврейский во­прос так же мало существует, как и военный вопрос (вопрос о мили­таризме). Но обстоятельства вынуждают вас обсуждать военный во­прос. То же можно сказать и о вопросе еврейском. Я требую равенства для всех... Евреев травят, преследуют, из них сделали какой-то особый класс. Этот класс хочет бороться и просит места в рядах социальной демократии... Русская печать постоянно нападает на евреев, уверяя, что нас ненавидят даже рабочие-социалисты. Я прошу вас заявить, что это неправда, что вы враги всех эксплуататоров, как евреев, так и христиан (продолжительные рукоплескания), что вы так :же сочувствуете рабочим-евреям, как и рабочим-христианам (руко­плескания). Это будет ответом на клеветы русской печати и это даст возможность евреям принять участие в деле освобождения пролета­риата» (рукоплескания) *).

В ответ на речь Когана известный бельгийский социалист Вольдерс »сказал, что почти бесполезно выражать сочувствие угнетенным евреям; со стороны социалистического конгресса оно подразумевается само со-

*) Восставляем сказанное товарищем Коганом по газетным отчетам, очень сожалея, что он не прислал нам своей речи. Редакция «Социал-Демо­крата» была бы очень благодарна ему за такую присылку.

104


бой. «Социалисты везде отстаивают угнетенных против угнетателей, эксплуатируемых против эксплуататоров. Угнетенные и эксплуатируемые всех стран связаны между собою узами братства... Русский социа­листический мартиролог заключает в себе слишком много еврейских имен, чтобы нас можно было заподозрить во враждебном отношении к евреям. Противоеврейское движение поддерживается исключительно буржуазными партиями и объясняется, между прочим, тою завистью, ко­торую христианские эксплуататоры питают к эксплуататорам-евреям (рукоплескания). Для угнетенных евреев есть только один путь осво­бождения: вступление в ряды социалистов».

На основании всего им сказанного Вольдерс предложил конгрессу принять следующее решение:



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   27




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет