Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова г. В. Плеханов
жүктеу/скачать 1.67 Mb.
|
|
Кроме общих заседаний конгресса рабочие представители собирались в Брюсселе также на особые международные конференции по отдельным ремеслам. Укажем на конференции: 1) рабочих горных заводов, 2) рабочих, занимающихся обработкой продуктов, идущих в пищу (булочников и т. д.), 3) рабочих, обрабатывающих волокнистые вещества (ткачей, прядильщиков и т. п.), и 4) рабочих, обрабатывающих дерево. Мы не станем описывать праздников, устроенных в честь членов конгресса бельгийской рабочей (социалистической) партией. Скажем только, что если бы какая-нибудь волшебная сила перенесла русского рабочего на один из таких праздников, он подумал бы, что ему снится самый фантастический, самый несбыточный сон: в обширных, прекрасно убранных залах или под открытым небом, — на улицах, в саду, — собираются тысячи народа, поются революционные песни, музыка играет революционные марши, все веселы, все уверены в себе, в торжестве дорогого дела... «А где же полиция?» — спросил бы русский человек, и, к удивлению своему, услышал бы, что в Бельгии есть политическая свобода, что там полиция не имеет никакого права вмешиваться в такие собрания, за которые у нас услали бы в Камчатку. Великое дело — политическая свобода! Упомянем в заключение об адресе, присланном на Брюссельский конгресс рабочими союзами Австралии. Трудно следить из Европы за успехами рабочего движения в этой отдаленной части света. Но поскольку мы знаем о нем, мы можем с уверенностью сказать, что оно очень быстро развивается, решительно направляясь в сторону социализма. В своем обращении к Брюссельскому конгрессу австралийские рабочие заявляют, что их цели нисколько не отличаются от целей европейских и американских рабочих; они настаивают также на создании всемирной организации пролетариата. Из национальных социалистических конгрессов прошлого года мы упомянем здесь лишь об Эрфуртском конгрессе (14—20 октября) немец- 115 кой социальной демократии. И буржуазия, и пролетариат интересовались им едва ли меньше, чем международным Брюссельским конгрессом. На нем обсуждался важный вопрос о тактике партии, вопрос, от решения которого зависела вся ее будущность. Блестящая победа, одержанная партией на последних выборах в рейхстаг, и вызванное ею падение Бисмарка с его исключительным законом в огромной степени увеличили силу и значение немецкой социал-демократии. Вследствие этого некоторые из ее приверженцев стали требовать перемены ее тактики. В ее среде зародилось два новых направления: одно — направление Фольмара и его мюнхенских сторонников — в своей умеренности и аккуратности грозило превзойти даже французских поссибилистов; другое — направление так называемой оппозиции — было сначала чем-то вроде социал-демократического бунтарства. Оба эти направления произошли в сущности из одного и того же источника: из преувеличенного представления о силах партии. Фольмар думал, что эти силы дают возможность заключить выгодное перемирие с господствующими классами. А чтобы расположить эти классы к уступчивости, он готов был если не совсем отречься от конечной цели партии — социалистической организации производства, — то, по крайней мере, признать и объявить ее делом очень отдаленного будущего, таким делом, ради которого социальная демократия не должна отказываться от выгодных сделок с врагами: лучше синица в руках, чем журавль в небе, — рассуждал мюнхенский агитатор. Оппозиция думала иначе: ей казалось, что сила партии теперь уже достаточно велика для того, чтобы социал-демократы могли вести пролетариат к восстанию. Приверженцы каждого из этих новых направлений были сравнительно очень малочисленны. Но раз они явились, с ними необходимо было считаться. Эрфуртский конгресс должен был решить поднявшиеся споры. Явившись на конгресс, Фольмар скоро увидел, что о торжестве его направления не может быть и речи. Как человек сдержанный и рассудительный, он, не вдаваясь в бесполезные препирательства, заботился лишь о том, чтобы обеспечить себе не слишком постыдное отступление. Выражая полную готовность подчиниться мнению большинства, он просил конгресс не принимать решений, унижающих его, Фольмара, как политического деятеля. Таким образом, с этой стороны спор прекратился довольно скоро, хотя не знаем, надолго ли. С оппозицией было больше хлопот. Чтобы дать читателю возможность судить об ее, будто бы, крайне революционных стремлениях, припомним, в каком положении находится теперь немецкая социал-демократия. Вот как характеризует его Фридрих Энгельс в статье, по- 116 явившейся первоначально в альманахе французской рабочей партии: «Социалисты получили на выборах голосов: В 1871 г. 101.927 » 1874 » 351.670 » 1877 » 493.477 » 1884 » 549.990 » 1887 » 763.128 » 1890 » 1.427.298 «Со времени последних выборов правительство сделало с своей стороны все возможное, чтобы толкнуть народные массы к социализму... Мы можем рассчитывать поэтому, что на выборах 1895 г. у нас будет, по крайней мере, 2½ миллиона голосов, а в 1900 от 3½ до 4 миллионов на десять миллионов всех избирателей... Этой сплоченной и постоянно растущей массе социалистов противостоят лишь разрозненные буржуазные партии. В 1890 г. обе фракции консерваторов получили вместе 1.737.417 голосов; национал-либералы — 1.177.807; прогрессисты — 1.159.915; католики — 1.342.112. При таком положении дел сплоченная партия, получившая 2½ миллиона голосов, заставит сдаться всякое правительство. Но голоса избирателей далеко еще не показывают всей силы немецкого социализма. Избирательное право имеют у нас только лица, достигшие 25 лет. Но молодое поколение всего охотнее склоняется к социализму; поэтому им все более и более заражается немецкая армия. За нас теперь пятая часть армии, через несколько лет за нас будет третья часть ее, а около 1900 года большая часть армии, этого некогда прусского по преимуществу элемента в Германии, будет социалистической. Берлинское правительство знает это так же хорошо, как и мы, но оно ничего не может сделать. Армия ускользает из его рук». Читатель подумает, может быть, что Энгельс высказывает слишком радужные надежды на будущее. Мы не хотим спорить с ним. Мы заметим лишь, что дело ни мало не изменится, если мы допустим, что не в 1900, а в 1910 или даже в 1915 гг. немецкая социал-демократия возьмет политическую власть в свои руки. Ясно, что и в таком случае эта партия поступила бы более чем странно, если бы, по совету Фольмара, она пошла на сделки с господствующими классами: входить в сделки, значит уступать; уступчивость по отношению к врагам пролетариата вообще недостойна социалистов, а уступчивость по отношению к врагам, находящимся при последнем издыхании, была бы прямой изменой. Столь же странно было бы, если бы партия теперь же стала толкать пролетариат на путь открытого восстания, как этого хоте- 117
лось оппозиции. Сделать это значило бы пойти на верное поражение, между тем как в недалеком будущем ей предстоит несомненная победа. Только очень недалекие или очень неискренние люди могли давать немецкой социальной демократии подобные советы. К сожалению, представители оппозиции оказались людьми не только недальновидными и политически незрелыми, но и крайне бестактными. Как ни ошибочны были их взгляды на деятельность партии, но, разумеется, никто не мог отнять у них права критиковать принятый способ действий. Они не хотели и не умели воспользоваться этим правом. Вместо критики они пустили в дело ругательства и самые недостойные, самые оскорбительные обвинения. Враги могли только радоваться, слыша, как «оппозиция» обвиняет партию в политическом разврате, а ее вожаков в испорченности, позволяющей им «откармливаться» на счет рабочих и прибегать чуть ли не к подкупам для удержания за собой нагретых местечек. Партия не имела права отнестись равнодушно к подобным обвинениям. На Эрфуртском конгрессе обвинителям предложено было или подтвердить свои упреки какими-нибудь фактическими доказательствами, или взять их назад. Обвинители не сделали ни того, ни другого. Тогда разрыв сделался неизбежен... Теперь бывшая оппозиция представляет собою что-то вроде отдельной партии, все более и более пропитывающейся анархическим духом. Дальнейшую судьбу этой будто бы партии предсказать не трудно. Пример Моста и его приверженцев слишком хорошо показывает, как велики и блестящи могут быть предстоящие ей революционные победы. На Эрфуртском конгрессе принята была новая редакция программы партии. Теперь это совершенно марксистская программа, не заключающая в себе никаких остатков лассальянства. Еще в половине семидесятых годов в Германии дело обстояло с лассальянством (с его «железным законом» и с его производительными ассоциациями) приблизительно так, как у нас обстоит оно с «общиною»: читатель, вероятно, не раз встречал очень хороших и очень толковых людей, которые говорили ему, что вот, мол, всем хороша программа русских социал-демократов, да нет в ней места общине, а без общины нам, хорошим людям, нельзя ни жить, ни действовать. Нечто в этом роде говорили лассальянцы по поводу программы немецких марксистов, не принимавших всерьез требования Лассаля относительно государственной помощи производительным ассоциациям. Чтобы не огорчать лассальянцев, марксисты решились сделать в своей программе книксен в сторону «железного закона» и производительных ассоциаций. Никаких ассо- 118 циаций из этого, разумеется, не произошло, но произошло соединение двух социалистических фракций, что было существенно важно в то время. Теперь все социал-демократы убедились, что лассальянские требования не выдерживают критики, и потому решили вычеркнуть их из своей программы. Это, разумеется, очень хорошо, но нас берет раздумье: если немцам нужно было 16 лет, чтобы расстаться с ассоциациями, существовавшими только в голове Лассаля, то сколько столетий потребуется русским социалистам, чтобы расстаться с общиной, несомненно существовавшей некогда в русской деревне! Впрочем, теперь на русскую историческую сцену выступает такой общественный класс, который по самому положению своему не может не быть чужд всякого рода самобытности. Мы говорим о рабочих. Крушение старых экономических порядков, пробудив русский народ от его вековой спячки, вызвало в нем небывалую прежде жажду знаний. Она заметна даже в деревнях. Вот как описывал корреспондент «Русских Ведомостей» опыт народных чтений в Александрийском уезде, Херсонской губернии (в том самом уезде, за которым, как видел читатель из внутреннего обозрения третьей книжки «Соц.-Дем.». накопилось, по бедности крестьян, невероятное количество недоимок). «Александрия, Херсонской губернии, 9 февраля. Опыт сельских народных чтений с туманными картинами, произведенный в прошлом году александрийским земством, дал хорошие результаты. Он показал, как сильна в сельском населении любознательность и какую пользу могут принести народные чтения в деревнях, если это дело будет поставлено рационально. Чтения производили учителя и учительницы земских школ. Из их отчетов, присланных в уездную управу, видно, что не только ученики, но и взрослые заинтересовались чтениями. Число присутствовавших с каждым чтением увеличивалось, так что иногда не все могли поместиться в школе; так, например, в с. Аджимке на первом чтении было 180 человек, в том числе взрослых 80, а на последнем — 400, из них 270 взрослых. Но обстановка чтений в некоторых селениях была более чем неудобная. В селе Губовке во время чтения, по описанию учительницы, «в классе трещали окна и двери; староста, сотский и десятские едва сдерживали напор толпы, грозили «холодною» и зуботычинами; слышались вопли: «голубчику, пустыть», со стен и потолка текла вода; кому делалось дурно, тот мог выйти лишь по головам толпы, как по полу; сил не хватало читать, задыхались». В городах потребность знания еще сильнее. Можно сказать без преувеличения, что рабочий класс это тот класс, который всего прилежнее учится в современной России. Устроенные в больших городах 119 бесплатные народные читальни буквально осаждаются рабочими. Чтобы нас не заподозрили в преувеличении, сошлемся на «Новое Время», газету, которую никто не упрекнет в излишнем пристрастии к пролетариату. «К январю 1891 г. в Петербурге будет три народные бесплатные библиотеки. Число это ничтожно сравнительно с миллионным населением столицы. Для удовлетворения той громадной охоты к чтению, которая, как показал уже опыт, существует среди бедного и простого сословия, нужны не три, а, может быть, тридцать три бесплатных читальни. Не трудно убедиться, что современное положение дела далеко не удовлетворяет нуждам населения. Прочтите коротенькие отчеты Пушкинских библиотек, издаваемые Городской Думой, или, что еще лучше, зайдите в одну из них и посидите там. Вы наглядно увидите, как велика охота к чтению в среде простого класса. Я бывал в читальнях и не раз уходил оттуда с грустным чувством. Тяжело видеть, как на ваших глазах отказывают в чтении какому-нибудь десятилетнему малышу. Бедный мальчуган пришел, быть может, с окраины города (дети приходят оттуда часто) и терпеливо ждет на холодной лестнице, пока не очистится свободное место. А места освобождаются не скоро, — их мало. В особенности много посетителей в читальне вечером. Набирается одновременно до 80 и более человек, преимущественно молодежи от 9 и до 18 лет. В небольшой зале все места занимаются быстро. Каждый вновь прибывший подходит к конторке, шепотом спрашивает себе книгу и тихонько садится читать. Разговоры отсутствуют; ходят на цыпочках. Тишина и порядок образцовые. Вы видите только ряд детских головок, погруженных в чтение и слышите шорох переворачиваемых листов. Даже не верится, что большинство сидящих — дети. До какой степени серьезна и углублена в свое занятие аудитория читальни, можно видеть из следующего факта: в последнее мое посещение с одним из взрослых читателей сделалось дурно. Принесли воды, пришел сторож и больного вывели из залы. Произошел, конечно, небольшой переполох. К моему удивлению, на шум повернулось только несколько ближайших голов. Большинство не обратило никакого внимания и, очевидно, не слышало шума. Замечательно деликатное отношение друг к другу царит здесь, в среде этих рабочих, мастеровых, детей сапожников, кухарок, столяров и т. п. люда... Главный контингент посетителей в читальнях — рабочие, мастеровые, фабричные и их дети... Рабочие и дети, как мне говорили, приходят, например, с Охты в читальню у Семеновского полка. 120
«Очень часто им приходится отказывать за неимением мест. Те, которых не пустили, почти никогда не уходят, а терпеливо ждут. Бывает и так, что места не освобождаются до закрытия библиотеки. И приходится тогда беднякам уходить домой на окраину города, что называется, «не солоно хлебавши» («Н. В.», № 5258, маленький фельетон). Учатся не только рабочие, учится даже прислуга. Петербургские горничные и кухарки охотно посещают воскресные школы и прилежно учат уроки из грамматики или арифметики. Не имея возможности приводить здесь много фактов, мы отсылаем читателя к интересной книге г. Пругавина «Запросы народа и задачи интеллигенции» и к замечательным статьям г. Рубакина «К характеристике читателя и писателей из народа» («Сев. Вестник», апрель и май 1891 г.). Статьи г. Рубакина интересны в особенности тем, что в них приводится множество отзывов самих «читателей из народа» относительно того, что собственно хотелось бы им знать и чего требуют они от народной книжки. И как многочисленны, как разнообразны те отрасли знания, которые стремится обнять пробудившаяся мысль современного русского рабочего! «Я желал бы знать, — пишет один рабочий, — как образовалась земля и появился человек? И какую жизнь вел? Затем жизнь историческую и развитие, как умственное, так и нравственное, и появление литературы и поэзии главных народов, — мне желательно знать хорошо и понятно». Словом, целая энциклопедия! Но ему и этого кажется мало: «Кроме того, — прибавляет он, — мне желательно знать многое другое»... Другой добродушно сообщает: «Я и не знаю, что для меня полезно знать: одно хорошо, а другое лучше». Существующая популярная литература не удовлетворяет читателей из народа. Рабочие очень не любят поучительных книг. «Все нашего брата учат!» — насмешливо говорит рабочий, возвращая учительнице поучительную книгу. «Ужо вот мы их в посту почитаем, а то больно уж поучительны», — говорят фабричные, отказываясь от предложенных им поучительных книг. «Глубоко ошибаются, — пишет г. Рубакину мещанин Херсонской губ. Г. З., — что народу особые книжки нужны. Что преследуют эти господа? Цель образования народа? Так вот что: с ихними взглядами они много не сделают, ибо они говорят, что народу только и нужно писать особым языком. Как же он будет образовываться, если он будет читать только особый язык?». Еще один читатель из народа пишет: «В литературе для общества попадаются часто скучные и даже глупые, ей Богу, глупые книги (их я могу назвать). Вот такую скучную книгу и дадут читать крестьянину или мещанину. Ну, что же? Книга ужасно скучная. Даже попа- 121 дись вам скучная книга, неужели вы прочтете ее без всякой мины до конца? Так и нам. — Прочтешь четверть книги и бросишь, а между тем лица трубят: им непонятны фразы, они не могут читать книг, предназначенных для общества. Нет, народу нужны не народные книги, а дешевые, потому что он бедняк, а не дурак». Да, русский рабочий бедняк, а не дурак, что бы о нем ни «трубили лица!» Этот умный, мыслящий бедняк поставлен в условия, которые безропотно выносить могла бы разве вьючная скотина. Не удивительно, поэтому, что он борется, что он протестует всеми возможными для него способами. Уже 1890 год ознаменовался многими стачками рабочих. Напомним о некоторых из них. В начале июня того года газеты сообщали в стачке на Нытвинском заводе князя Голицына (в Пермской губ.). В стачке участвовало до 500 человек. В августе происходили беспорядки в Ярославле. Вот что рассказывалось о них в «Нижегородском Листке». «1-го августа, вечером, на большой фабрике Корзинкина произошли беспорядки среди рабочих, произведенные частью восьмитысячной массы. По слухам, неудовольствие рабочих возбуждено слишком большими и частыми штрафами. Результат беспорядков оказался следующий: громаднейший лабаз с товарами на несколько десятков тысяч рублей буквально совсем разгромлен, при чем много товара рабочими побросано в реку Которость, стекла во множестве окон выбиты и кое-что попорчено внутри фабричных зданий. К утру 2-го августа было арестовано до 60 главных виновников беспорядков. Аресты продолжаются». В феврале того же года в Минусинском округе на прииске Барташева произошли «беспорядки», хорошо рисующие положение приисковых рабочих «У Барташева провинился чем-то один рабочий. Не задумываясь долго, без суда и следствия, Барташев приказывает конюхам всыпать этому рабочему достаточное количество лоз, а потом выгнать из прииска. Вся эта резолюция была точно и немедленно выполнена. Прошло несколько дней, и между рабочими прошел слух, что наказанный и выгнанный с прииска товарищ дорогою замерз в степи. Подобный слух поднял команду на ноги; все бросили работать, осадили Барташева и служащих в их домах, завладели прииском и отрядили в степь партии для розыска погибшего. К счастью Барташева оказалось, что прогнанный рабочий нашелся где-то в улусе» («Восточное Обозрение»). Вскоре после этого «беспорядки», по-видимому, еще более значительные, произошли на прииске Базилевского-Черемных. Вызваны они 122 были, по словам «Восточного Обозрения», неудовольствием рабочих на крутые расправы, обычные у распорядителя приисков. Названная газета полагает, что «следовало бы обратить внимание на урегулирование власти разных хозяев и управляющих на приисках». Трудно спорить против этого, но не менее трудно надеяться, что правительство действительно «обратит внимание». Это слишком противоречило бы его собственному пристрастию к «крутым расправам». Начало 1891 года ознаменовалось, как известно, стачкой рабочих Нового Адмиралтейства в Петербурге. В апреле, услышав об опасной болезни Н. В. Шелгунова, петербургские рабочие поднесли ему сочувственный адрес, который мы приводим здесь дословно. «Дорогой учитель Николай Васильевич! «Читая ваши сочинения, научаешься любить и ценить людей, подобных вам. Вы первый признали жалкое положение рабочего класса в России. Вы всегда старались и стараетесь до сих пор объяснить нам причины, которые отодвигают нас назад и держат нас в том угнетенном состоянии, в котором мы закованы, словно в железные цепи, нашими правителями и капиталистами. «Вы познакомили нас с положением братьев-рабочих в других странах, где их тоже эксплуатируют и давят. Картина, которую вы нарисовали, пробудила интерес сначала не в рабочих, а в других классах, да не для рабочих вы и писали. Русские рабочие принуждены так много и так постоянно работать, чтобы только жить, что им некогда читать. Да большая часть и не умеет читать *), а если кто из них и умеет, — что он найдет в книгах, написанных для рабочих? Никто не учит нас, как выбиться из жалкого положения, в котором мы теперь находимся. Нам твердят о терпении, о молчании, о том, чтобы мы не давали воли выражению наших страданий, и за это обещают награду в будущем. Только благодаря людям, которые, по вашим собственным словам, имеют несчастие смотреть выше общего уровня или выше классовых интересов, научились мы понимать ваши сочинения и узнали, как наши товарищи-рабочие в Западной Европе добились прав, борясь за них и соединяясь вместе. Мы поняли, что нам, русским рабочим, подобно рабочим Западной Европы, нечего рассчитывать на какую-нибудь *) Теперь это уже не так. Но такое преувеличение совершенно понятно а устах рабочих, предъявляющих серьезные требования себе и своим товарищам. Когда рабочий позволяет себе подобное преувеличение, он не «трубит», подобно «лицам». 123
внешнюю помощь, помимо самих себя, чтобы улучшить свое положение и достигнуть свободы. «Те рабочие, которые поняли это, будут бороться без устали за; лучшие условия жизни теми средствами, которые вы указали в ваших сочинениях. Вы выполнили вашу задачу, — вы показали нам, как вести борьбу. «Может быть, ни вы, ни мы не доживем до того, чтобы увидеть будущее, к которому стремимся и о котором мечтаем. Может быть, не один из нас падет жертвою борьбы, но это не удержит нас от стараний достигнуть нашей цели». Жертвы не замедлили, конечно, явиться. Несколько рабочих было арестовано и выслано по случаю демонстрации на похоронах Шелгунова, в которой рабочие вообще принимали очень деятельное участие. Майская демонстрация западного пролетариата показала, что теперь и русские рабочие понимают значение революционного призыва: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». В первое воскресенье после первого мая (н. с.) в Петербурге состоялось тайное собрание, на которое собрались представители рабочих кружков со всех концов столицы. Речи, произнесенные на этом собрании рабочими ораторами, составят эпоху в истории русского революционного движения. Мы издали их отдельной брошюрой и потому здесь ограничимся лишь двумя выписками из них: «Чтоб улучшить наше положение, — говорил один из ораторов, — мы должны стремиться к замене существующего экономического строя, дающего широкий простор для произвольной кулаческой эксплуатации, на более лучший и справедливый социалистический строй. Но для того, чтобы осуществить на деле такой экономический порядок, нам необходимо приобрести политические права, которых в настоящее время мы не имеем. Приобрести же политические права мы будем иметь возможность лишь только тогда, когда на нашей стороне будет такая организованная сила, которой правительство не решилось бы отказать в ее требованиях». Рабочие прекрасно понимают как важность этой великой цели, так и трудность ее достижения. Но трудности не пугают их. «Товарищи! Трудно будет нам на первых порах, — говорил другой оратор, — вступить в борьбу с нашими врагами за наши экономические и политические права, но вспомним, что еще теперь, в настоящую минуту, тысячи интеллигентов сидят за нас в Сибири, в тюрьмах, на каторге! Вспомним, что не легко досталось улучшить свое положение нашим братьям, западным рабочим, так стало быть и нам не легко будет улучшить свое под разгулом деспотической реакции, которая будет нас преследовать на каждом шагу. Товарищи! Трудно нам будет, но 124
жүктеу/скачать 1.67 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|