Другая причина того, что женщине недостойно заниматься торговлей (в том числе, и торговать своим трудом), состоит в том, что торговля в русских народных сказках представлена как занятие, целиком зависящее от Счастья – плутовской удачи582, а матриархальная женщина-творец не нуждается в плутовстве для совершения великих деяний. Для творчества и созидания ей достаточно ее премудрости. Но даже и для борьбы со злом она не вступает с ним в союз, не заключает договора с чертом, надеясь перехитрить Лукавого, в отличие от мужчины. Она противостоит злу (в лице Злой сестры, носительницы разрушения и смерти), с помощью милостивой Великой матери. В матриархальной системе плутовство, лукавство более однозначно, чем в патриархальной системе, отнесены ко злу583: позитивные персонажи не хитрят, не бывают коварны, не совершают подлогов, не лгут и не клевещут и не присваивают чужого или бесхозного имущества, как это делают мужские позитивные персонажи584.
Механизмы товарно -денежных отношений были слабо развиты в России середины XIX в., на момент сбора русских народных сказок А.Н. Афанасьевым, и тем более в народной среде преобладало средневековое к ним отношение: «в раннем средневековье денежные дела вообще презирались, так как еще не было казуистически дифференцированной морали денежных отношений». Поэтому для российского менталитета «деньги были ни чем иным, как лицемерно сверкающим и горячо вожделенным золотом и именно поэтому – дьяволом.»585. Сражаться с Дьяволом на его территории будет патриархальный персонаж, Солдат. Матриархальная женщина не соприкасается с миром денег, в буквальном смысле слова – не прикасается к ним. Даже для того, «чтобы было чем жить», сокровища приказывают взять солдату586
Разрушение и смерть, согласно Топорову, для мифопоэтического сознания – необходимая часть жизни587. Поэтому образ Смерти не несет однозначно негативного содержания: за смертью следует новое рождение, воз-рождение. Потебня считает, что сказочная Баба-Яга ведет свое происхождение от богини плодородия, Деметры588. Думается, что поэтому в матриархальных сюжетах не осуждается самоубийство, являющееся в христианстве страшным грехом. Два брата «жизнь свою порешили, взявшись за руки», потому что умерла девушка, которую оба любили589. Они все соединились в смерти. Последующее воскресение (возрождение) девушки как бы дает надежду и на новое рождение погибших братьев. О том, что добровольная смерть не могла быть предосудительным поступком, свидетельствует тот факт, что преступник, пришедший в добровольное соприкосновение со смертью, «метафорически воплощаемой весталкой», не только не подлежал еще более тяжелому наказанию, но напротив, уже не подлежал казни – он добровольно пережил смерть и, естественно, воскрес590. Для сравнения заметим здесь, что в патриархальной системе более заметно влияние христианства, и поэтому смерть и разрушение там более однозначно представляются злом. В патриархальных сюжетах совершаются попытки самоубийства, но дело до него не доходит591.
Образы разрушающей Великой матери в русских народных сказках – это образы женщин воительниц, причем тоже вполне позитивно окрашенные. Это Марья Моревна, улетающая другое царство воевать, наказывающая мужу «дожидать» ее592. Мы встречаемся с грозными царь-девицами, царевнами-воительницами: «Царевна на статном коне скакала с копьем золотым; колчан, полный стрел за плечами блестел»593. Есть в русских народных сказках и «обычные» женщины- воины, перечисляемые в ряду прочих приглашаемых на трапезу и битву: «Собирайтесь все князья и бояра, сильные, могучие богатыри и все поленицы594 удалые ко князю….»595. Мы встречаемся и с богатырь-девками596, богатыршами, ищущими померяться силой597. Однако женщины-солдата («енарала», полковника) – в русских народных сказках нет. Заметим, что само слово «солдат» не русское, вошедшее в народный обиход, видимо, в эпоху реформ Петра I598, то есть сравнительно недавно по отношению к моменту сбора русских народных сказок А.Н. Афанасьевым. Солдат является новеллистическим персонажем, а новеллистическая женщина, принадлежа патриархальному миру, не воюет.
Женщина воинственного поведения одновременно привлекательна и ненавистна. Жестокие сюжеты о ее укрощении, подчинении (превращении в имущество), а иногда и казни, напоминают войну до победного конца между мужчинами и отражают неприятие рассказчиком образа женщины-воина. Предлагается, в сущности, либо истребить воина, чтобы осталась одна женщина (приобретение имущества), либо отринуть женщину, одев ее мужчиной и поставив в строй. Позитивно изображаемая женщина-воин (разрушитель), как и женщина- творец, принадлежат матриархальной модели, где женщина является Демиургом. К разрушительницам, принадлежащим матриархальному миру, и вызывающим однозначно негативное отношение, относится, пожалуй, только антагонист Великой матери, ее Злая сестра, которая стремится погубить мир, созданный женщиной-матерью, включая ее детей, и саму ее тоже.
Роль мужчины в разрушении велика: на него проецируется образ непримиримого врага – Кощея, дракона, змея, держащего Премудрую богиню в плену на цепях599 или стремящемуся уничтожить ее, пожрать600. Премудрая богиня в подобающем премудрости змеином обличии оказывается в кольце пожирающего огня601. Верный слуга (герой) становится союзником в борьбе против главного врага и награждается, либо предает Госпожу, и несет кару602.
Позитивные матриархальные отношения между матерью и сыном определяются тем, что в матриархальном мире мужчина – порождение женщины, ее сын реально и символически: раб, слуга, работник, подчиненный женщины, муж- слуга. Отношения мать–сын, позитивные и негативные, служат прототипом всех других отношений женщина-мужчина, а образ Милостивой матери - прототипом всех позитивных женских персонажей в русских народных сказках. Для матриархальных сюжетов характерно обращение за защитой и справедливостью к материнским фигурам. Женский героизм – в защите своих детей. В сказках, принадлежащих матриархальной модели, Милостивая мать может возникать в качестве защитницы от злой жены, которая бьет мужа, вместо того, чтобы решить материальные проблемы семьи, как это делают хорошие матриархальные жены («Не кручинься, ложись спать, утро вечера
мудренее»603). Ветер (персонификация вездесущности и непостоянства) лишает героя-бедняка последнего достояния, но мать Ветров заступается за него, прося лишь указать того из ее сыновей, кто должен с лихвой возместить причиненный ущерб. «Я мать Ветрова, но у меня их четыре сына: первый – Ветер Восточный, второй – Полуденный, третий Западный, а четвертый – Полуночный» 604. Перед нами древнейший образ предсуществующей Великой матери – материи, чье сакральное порождение – Ветер (Дух). Возможно, он является и мужем, и сыном, но возможно и понимание этого сюжета, как рождение Матерью самой из себя. Это ярчайший пример видимости многих слоев гендерного стереотипа: универсального (мать= материя); христианского (сын = Дух); их специфически российского соединения (там, где не пожалеет Бог, пожалеет Заступница, Божья Матерь605) и злободневности (мать Ветров и в дальнейшем заступается за бедняка перед грабителем – помещиком (отцовской фигурой – в патриархальном понимании, но тоже братской – в матриархальном), давая ему волшебного слугу, чтобы бить помещика. Нельзя не заметить, что это его собственная рука - «пятеро из бочки»). Волшебная рука, данная матерью Ветров, чтобы навести порядок в отношениях между ее профанными сыновьями (мужиком и помещиком), уравнять их благосостояние и права, восстанавливает и гендерный порядок: не жене положено бить неудачника мужа, а мужу, с позволения Великой матери, надлежит бить драчливую жену: «С тех пор жена его стала посмирнее. … И стал он жить с своею женой в великом удовольствии и тишине».
Если мать Ветров защищает и помогает сыну (у которого нет перед нею никаких особых заслуг) ради восстановления справедливости, то в знаменитой сказке о щучьем велении сын имеет заслугу перед женским водным божеством, восходящим к Талассе, – он отпускает щуку на волю606. Отметим, что герои русских народных сказок, случайно или умышленно покусившиеся на божество, обычно жестоко наказываются607. В качестве персонификации Удачи, которую в буквальном смысле слова поймал герой, щука осыпает его милостями. Щука608 как благоволящее лоно вод появляется также в сказках о схватке с чудовищем
за невесту (жену, мать). Здесь в благодарность за то, что герой отпускает ее в море, щука выносит ему яйцо с Кощеевой смертью609.
Земля как Великая мать610 описана в трудах фольклористов. Элиаде также отмечает, что «женщина мистически уподобляется земле. Священность женщины находится в прямой зависимости от святости земли». Он полагает, что «социальный феномен, известный под названием «матриархат», связан с открытием возможности культивирования съедобных растений, осуществлявшегося женщинами. Именно женщина первая начала культивировать растения, употребляемые в пищу. Вполне естественно, что она становится владетельницей земель и урожаев. Религиозно-магический авторитет женщины и, как следствие, ее доминирующая роль в обществе имеют космическую модель: образ Матери-Земли»611.
Плодоносность в русских народных сказках всегда персонифицирована женщиной, и позитивно, и негативно: женщина-яблоня, обещая утолить голод, убивает, проявляя свою хтоничность612. Женщина–ложе613 – тройственный образ вожделения, сна и смерти, воплощает брак с могилой. Женщина в русских народных сказках персонифицирует и страсти (желания, слабости, потребности) человеческие и их утоление, часто оказывающееся смертельным614. Однако сама смерть – амбивалентна, ибо после нее неизбежно о-живание, воз-рождение. Баба-Яга (Старуха) воплощает образы «гостеприимной», «широкодверной» смерти615 – кормит, поит, укладывает спать бесстрашного героя, а затем дает ему проводницу-лягушку616, чтобы пересечь смертельный рубеж, огненную реку, и избавить от чудовища невесту, сестру или жену. Мать–Смерть таким образом, помогает пройти на тот свет, чтобы (воз)родиться на этом, а герой выполняет (по отношению к женщине) трансцендентную функцию – перехода с
того света на этот 617, или осветляет ее, помогая порвать с силами зла618 – сюжет, близкий к эгалитарному.
Мать учит сына обращению с женщинами: искать невесту или возвращать жену помогает герою материнская фигура: старая женщина, «бабушка» или прямо - Баба-Яга. Она указывает путь, или приводит к жене-счастью619. Она награждает его своим конем или другими помощниками на его пути к жене-счастью620. Таким образом, мужчина получает свою мужественность из рук Великой матери.
Поскольку в матриархальном браке символически восстанавливается целостность изначально материнского мира, то подстраиваться под жену, учиться основам женской психологии, должен мужчина. Старая женщина учит молодого мужчину, как надо себя вести, открывает герою женские тайны, то есть тайны своих дочерей621. Отметим, что при этом она разговаривает с ним в приказном тоне. “Иван царевич говорит: “Ищу лягушку, жену свою”. Старушка говорит: «Ой, Иван-царевич, она тебя хочет известь; я ее мать.» [Далее Иван достает волшебное яичко, приносит старухе для изготовления волшебного (трансформирующего) зелья. Женщина-лягушка, употребив его в пищу, готова вернуться на этот свет, к человеческой жизни622: в яйце – ее любовь к мужу623.] Она замесила и испекла из него пышечку; а Ивана царевича посадила в коник и приказала: “Вот скоро твоя лягушка прилетит, а ты молчи и вставай, когда я велю.” …. Прилетела лягушка, железным пихтелем стучит и говорит: «Фу! Русским духом пахнет; каб Иван-царевич попался, я б его разорвала!» Мать- старушка говорит ей: Ну это ты по Руси летала, русского духу нахваталась. На вот, закуси этой пышечки». [Отметим, что в патриархальной модели так успокаивают прилетевшего мужа-чудовище (Кощея, дракона, змея и т.п.).] Она съела эту пышечку – остались одни крошечки – и говорит: «Где мой Иван -царевич? Я по нем соскучилась. Я б с ним вот этой крошечкой поделилась». Мать велела выйти Ивану царевичу; он вышел. Лягушка подхватила его под крылышко и улетела с ним в седьмое царство жить»624.
Достарыңызбен бөлісу: |