Лингвокультурные и когнитивные аспекты языка и коммуникации

Одной из проблем современной науки, развивающейся в рамках антропоцентрической парадигмы, является проблема диалога культур. Язык играет особую роль в диалоге культур, поскольку информация о мире, определяющая межкультурное взаимодействие, выступает в виде языковой репрезентации. В своей работе «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества» Вильгельм фон Гумбольдт писал: «Язык тесно переплетен с духовным развитием человечества и сопутствует ему на каждой ступени его локального прогресса или регресса, отражая в себе каждую стадию культуры» [цит. по: Алпатов 2005: 67]. Действительно, проникнуть в образ мышления нации, взглянуть на мир глазами носителей иной культуры можно, только узнав язык, на котором говорит представитель данного культурного сообщества. Именно в процессе языковой коммуникации осуществляется обмен концептами, через язык можно познать этномаркированные концепты, значимые для представителей того или иного культурного сообщества.

К числу таких этномаркированных концептов можно отнести концепты, репрезентируемые именами собственными (ИС) и производными от них словами, являющимися результатами вторичной концептуализации. Ядро данных концептов составляют представления о лице, характеризующиеся неповторимостью. Кроме того, для них характерна специфическая концептуализация этнокультурной информации. Как отмечают исследователи, особенность семантики ИС связана с тем, что ИС «характеризуются в известной мере культурным компонентом значения, потому что они отражают особенности национальной культуры, исторического развития, традиции народа – носителя языка» (переведено автором – Л.Б.) [Олiйник 2001: 6]. Специфичность семантики ИС, несмотря на то, что она определяет способность ИС в лаконичной форме передавать большое смысловое и эмоциональное содержание, ограничивает использование ИС в качестве производящей основы в процессе вторичной номинации.

Число производных слов от ИС, в сравнении с производными от имен нарицательных, относительно невелико. В английском языке наиболее многочисленны производные, образованные путем суффиксации, выявляются производные по конверсии и наиболее малочисленную группу составляют производные, появившиеся префиксальным путем. К числу последних относятся префиксальные глаголы, созданные по словообразовательной модели out + Onom. Следует отметить, что производные слова, образованные по данной модели, в основном используются вместе с дополнением, то есть во фразах “out-X X”. Как отмечают исследователи, в частности А.В. Кунин, самые ранние случаи использования производных по модели out + Onom были зафиксированы в произведениях У.Шекспира. По рассматриваемой модели могут создаваться префиксальные производные от глаголов (to out-equivocate equivocation), от прилагательных (to out-modern the moderns), от нарицательных имен существительных (to out-villain villainy) и, наконец, от имен собственных (to out-Auden Auden). Практически любое имя собственное, при условии усвоения репрезентируемого им концепта лингвокультурным сообществом, может выступать производящей основой при образовании производных данного типа: to out–Herod, to out-Joyce, to out- Eliot, to out-Disney, etc.

Формирование значений таких производных слов может вызвать определенные сложности у представителей других культур в процессе межкультурной коммуникации, поскольку зависит от усвоения этномаркированного концепта, репрезентируемого ИС. То есть глубокое проникновение в первичную концептуализацию определяет полноценное восприятие вторичной концептуализации. Подтвердим сказанное на примере префиксальных глаголов, образованных от имен собственных политиков и деятелей искусства.

(1) The party (N.Z. Labour party) converted to the free market with a zeal that out-Thatchered Thatcher and out-Reaganed Reagan. If it moved, Labour and its Finance minister, Roger Douglas, privatized it. Taxes were slashed, workers’ protection, abandoned. New Zealand became the citadel of the New Right [http://nonprofits.accesscomm.ca].

Производные слова out-Thatcher и out-Reagan, образованные от имен политических деятелей Великобритании и США, выбраны автором статьи неслучайно. Они позволяют автору воздействовать на читателя, который не только определенным образом оценивает деятельность лейбористской партии Новой Зеландии, о которой идет речь в статье Джонотана Фриланда, но и делает ряд предположений о возможных последствиях проводимой политики: увеличение государственного долга, бюджетного дефицита, усиление социальной дифференциации населения и другие. Этому способствует то, что производные слова образованы от имен собственных, способных накапливать экстралингвистическую информацию о своем денотате. Для того чтобы понять, почему, стараясь перейти к свободному рынку, лейбористская партия Новой Зеландии превзошла Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана, необходимо обратиться к стоящим за вышеупомянутыми именами собственными этномаркированным концептам и активизировать участок «политическая (профессиональная) деятельность». Как известно, Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган, игравшие важную роль в политической жизни своих стран, были приверженцами наименьшего вмешательства правительства в регуляцию экономики. Их экономическая политика была направлена на стимулирование производства в сочетании с уменьшением налогов для богатого населения, сокращение расходов федерального правительства, прежде всего, за счет расходов на социальные программы в таких областях, как здравоохранение, образование и т.п. Составляющей политики Маргарет Тэтчер также было проведение приватизации, снижение влияния профсоюзов. Упоминание Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана в одном контексте не случайно, поскольку, будучи политическими лидерами, они поддерживали дружеские отношения и координировали свои действия. О том, что при формировании смысла отыменного деривата учитывается именно эта информация, свидетельствует контекст, в котором используются отыменные дериваты, в частности единицы: taxes were slashed, workers’ protection, abandoned.

(2) He hesitates outside Harry's; contemplates

……..

Во втором примере, чтобы догадаться, каким образом герой песни Жака Рейнхардта «Пленяя Хемингуэя» может превзойти образ Бэколл, созданный очаровывающей его девушкой, также необходимо обратиться к именам собственным Богарт и Бэколл и стоящим за ними этномаркированным концептам. Требуется активизировать такие участки концептуальных структур, как «профессиональная (актерская) деятельность» и «частная жизнь». Из участка «профессиональная (актерская) деятельность» активизируется информация об образах, которые создавали актеры на экране. Образ, созданный Богартом, – образ смелого покорителя женщин, воплощение мужественности. Данный образ, удачно найденный актером в фильме «Касабланка», стал торговой маркой актера и использовался им в целом ряде фильмов: «Иметь или не иметь» (1944), «Большой сон» (1946), фильм в жанре нуар, и многих других. Образ, созданный Лорен Бэколл, - образ белокурой обольстительницы с маленькой щепоткой стервозности, олицетворение искушенной страстности. В фильме «Иметь или не иметь», поставленном по одноименному произведению Э. Хемингуэя, они впервые сыграли вместе. Бэколл запомнилась зрителям не только своей игрой, но и ярким, выразительным взглядом. Интересна история создания фильма (этим, возможно, объясняется название «Пленяя Хемингуэя»). Фильм явился результатом спора между режиссером Хоуксоном и писателем Хемингуэйем. Встретившись с Хемингуэйем на рыбалке, режиссер пытался убедить Хемингуэя поработать над сценарием его фильма. Когда писатель не проявил интереса, Хоуксон заявил, что может сделать фильм из самой плохой книги Хемингуэя, и доказал это, сняв фильм «Иметь или не иметь», сценарий которого написал У. Фолкнер. Обратившись к участку «личная жизнь (семья)», требуется активизировать информацию о том, что во время съемки фильма актеру было 45, он был трижды женат, а юной актрисе было всего 19. Богарту удалось завоевать сердце юной актрисы, а их пара стала примером преданной возвышенной любви и супружеской верности. При формировании значения префиксального глагола учитывается именно эта информация, о чем свидетельствует контекст, в котором используется отыменной дериват.

3. 
   What struck me about the production was the incredible skill the director had in organizing crowd scenes. Jean-Jacques Annaud out-spielberged Spielberg. It’s a wide screen production, too, so he couldn’t hide poor organization by using a narrow focus. Indeed, there is nothing narrow about the focus of this movie. But it isn’t for everybody, but the bitter cold of recent weeks is a good reminder of the conditions this crucial battle was fought [http://department.monm.edu].
   

Исходя из вышесказанного, можно сказать, что формирование значения префиксального глагола, используемого в том или ином контексте, определяется способностью активизировать определенные характеристики этномаркированного концепта, вербализуемого производящим именем собственным. Усвоение того или иного этномаркированного концепта, репрезентируемого производящим именем собственным, представителями другой культуры определяет полноту понимания и производного слова, и иноязычного текста, то есть, в конечном счете, успешность межкультурной коммуникации.

1. 
   Алпатов, В.М. История лингвистических учений: Учебное пособие. М., 2005.
   
2. 
   Олiйник, Т.С. Семантичнi та функциональнi характеристики символiчних власних iмен в сучаснiй англiйськiй мовi: автореферат дис. ..канд. фiлол. наук: 10.02.04. Киïв, 2001.
   
3. 
   Информационно-справочная система. URL: http://www.ram.net.au (дата обращения 3.09.09).
   
4. 
   Информационно-справочная система. URL: http://nonprofits.accesscomm.ca (дата обращения 3.09.09).
   
5. 
   Информационно-справочная система. URL: http://department.monm.edu (дата обращения 3.09.09).
   

Знание прецедентных феноменов, а именно, прецедентных имен, «своей» и «чужой» культур, умение, с одной стороны, корректно их интерпретировать и, с другой стороны, умение адекватно их использовать с той или иной целью крайне важно для взаимопонимания между народами и странами в силу того непреложного факта, что прецедентные феномены являются мощным средством воздействия на умонастроения людей и как следствие – на их действия в той или иной ситуации общения.

Изучение прецедентных феноменов, бесспорно, интересно не только филологам: литературоведам и лингвистам. Описание того, как функционируют в культуре изучаемые феномены, непосредственно затрагивает вопросы, столь необходимые для изучения человека и результатов его разнообразных видов деятельности, помогает выявить, с одной стороны, специфику определенного периода существования национальной самобытной культуры и, с другой стороны, увидеть то общее, что объединяет отдельные своеобразные «отрезки» культуры на оси времени в единый уникальный культурный континуум.

Согласно лексикографическим источникам, а именно Oxford Dictionary of Allusions, концепт «красота» в английской лингвокультуре актуализируется посредством таких имен, как: Aglaia, Antigone, Aphrodite, Artemis, Barbie, Bathsheba, Beauty and the Beast, Botticelli, Cleopatra, Diana, Esther, Euphrosyne, Gibson Girl, Graces, Hamadryad, Hebe, Helen, Madonna, Marilyn Monroe, Nefertiti, Nymph, Pocahontas, Raphael, Rubens, She, Snow White, Thalia, Undine, Venus для описания женской красоты и Adonis, Apollo, Endymion, Ganymede, Heathcliff, Michelangelo, Narcissus для мужской красоты.

Все прецедентные имена, за которыми стоит понятие «красота», можно условно разделить на три группы: имена мифологических героев, имена сказочных и литературных персонажей и имена реально существовавших/существующих людей. Например:

They were looking at each other, not touching, looking long and quiet at each other. The girl entirely wrapped in furs, so it was hard to tell where her own glossy hair began and ended, and the poor beast, with his rough and yellow hide – Beauty and her Beast, in this guise, but Beauty was so close to her Beast now, wrapped in beast’s clothing, as sharp and wary as a beast, surviving as one. Doris Lessing The Memoirs of a Survivor 1974

Eighteen he remembered her, and not too tall, with almost masculine features below short chestnut hair: brown eyes, full cheeks and proportionate lips, like Aphrodite his inward eye had commented time and time again, only a little sweeter. Alan Sillitoe “The Loneliness of the Long Distance Runner”, 1959

She had a beautiful neck; the throat of a Nefertiti. (John Fowles “The Magus”, 1966)

He seemed much younger than her, had Heathcliff-type hair and wore jeans. The Independent 1997

При анализе избранного эмпирического материала - текстов различного жанра и типа, порожденных в разных дискурсивных условиях, - целесообразно обратить внимание на так называемый парадокс наблюдателя, что важно учитывать как исследователю-филологу, так и исследователю-представителю других гуманитарных наук.

Парадокс наблюдателя при изучении прецедентных феноменов заслуживает особого внимания в силу того, что они являются для носителей соответствующей культуры в когнитивном отношении фоном, а не фигурой. Осознание этого побуждает исследователей прецедентов выявлять и описывать те сведения, которые, как правило, остаются вне поля зрения анализирующего.

Предлагаемый в статье ракурс изучения проблемы прецедентности интересен тем, что культуры тесно взаимодействуют между собой; существуют многочисленные культурные заимствования в материальной, духовной, интеракциональной частях культуры'. [Л.И.Гришаев].

Так, изучение прецедентных феноменов позволят, с одной стороны, в синхронии легко проследить культурную целостность.

С другой стороны, на протяжении всей истории культуры определенного народа сохраняется некое единство и преемственность. Логично предположить, что каждая культура и с точки зрения истории ее развития, и с точки зрения ее бытования в различные эпохи являет собой также единое целое. Единство культуры в диахронии обеспечивают некоторые образования, которые было предложено называть «культурными скрепами», поскольку они скрепляют отдельные пласты в культуре, нередко весьма существенно различающиеся друг от друга [Пелипенко, Яковенко 1998].

Культура – это искусственная, а не естественная, природная действительность, действительность, постоянно творимая человеком, конкретная социальная реальность, в которой имеются элементы новаторства и традиции. Культура – это система значений, которая постоянно приспосабливается к изменяющимся условиям, а человек выступает и как творец культуры, и как её продукт [Гришаева, 2007].

В связи с выше сказанным становится понятным, что идеалы красоты и, в свою очередь, прецедентные имена, олицетворяющие красоту меняются с течением времени. Так, мы видим, что наряду с именами греческих богинь символами красоты также выступают кукла Барби, героини мультфильмов – Белоснежка и Красавица. Но, тем не менее, эти имена служат средством безошибочного распознавания «своего» и «чужого» и являются способом и средством создания культурной континуальности, то есть равнозначности культуры самой себе, несмотря на культурные новации в различные отдельные периоды бытования культуры. В подтверждение этого положения можно привести следующие примеры:

Opposite him, across the sweeping curve of the presentation console, were two Ken-and-Barbie-style presenters of indeterminate age. Ben Elton “Popcorn”, 1996

Then go to America, and drown your sorrows on the bosom of some charming Pocahontas. John Fowles “The French Lieutenant’s Woman”, 1969

A small, curvaceous woman with platinum blonde hair sashayed towards us across the newsroom like some latter-day Marilyn Monroe. (Annie Ross “Moving Image”, 1995)

Your words have delineated very prettily a graceful Apollo; he is present to your imagination, - tall, fair, blue-eyed, and with Grecian profile. Charlotte Bronte “Jane Eyre“, 1847

Once, in his boyish mockery of Narcissus, he had kissed, or feigned to kiss, those painted lips that now smiled so cruelly at him. Oscar Wilde “the Picture of Dorian Gray”, 1891

Итак, прецедентные имена, анализируемые в рамках данной статьи, служат средством художественной выразительности, являются маркерами как культурной идентичности, так и маркерами определенной эпохи. Безусловно, каждая языковая личность уникальна, обладает собственным когнитивным пространством, собственным «знанием» языка и особенностями его использования [Гудков]. Однако можно выделить и национальную инвариантную часть в структуре языковой личности, обусловливающую существование общенационального языкового типа и детерминирующую принадлежность к тому или иному лингво-культурному сообществу.

Прецедентные имена осуществляют функцию апелляции к некоторой культурно значимой ценностной ориентации данной лингвокультуры.

Перечисленные элементы культурной памяти, свойственной некоторой культуре, отличаются друг от друга степенью абстрактности/конкретности, функциональным потенциалом, сферой и формой бытования, способом кодирования, степенью универсальности/специфичности, силой воздействия на носителей культуры, соотношением сознательного и бессознательного при активизации, поли- и моноинтерпретируемостью. Поэтому одна и та же мифологема, один и тот же архетип могут быть связаны с различными прецедентными феноменами, однако, один прецедентный феномен коррелирует, как правило, только с одной мифологемой или архетипом. Способом активизации названных феноменов могут быть и цитаты, и аллюзии, и реминисценции и иные средства, имеющиеся в распоряжении представителей конкретной культуры.

Постоянство аксиологического потенциала, а также связи прецедентного феномена с ценностными ориентациями, актуальными для одной культуры как в диахронии (то есть на протяжении многих исторических эпох, в которые существует данная культура как сложная семиотическая система с определенными функциями), так и в синхронии (то есть для нескольких субкультур, являющихся естественными сложно организованными составными частями соответствующей культуры с собственными функциональным потенциалом) дают основания трактовать изучаемое явление как чрезвычайно эффективное средство с мощным персуазивным воздействием. Последняя особенность прецедентного имени обусловливает достаточно частотное обращение к нему как средству манипулирования сознанием, восприятием и поведением тех или иных представителей определенной культуры.

Литература

1. 
   Гришаева Л.И., Попова М.К., Титов В.Т. Феномен прецедентности и преемственность культур. – Воронеж : ВГУ, 2004
   
2. 
   Гришаева Л.И.Особенности использования языка и культурная идентичность коммуникантов : монография / Л.И.Гришаева. – Воронеж : Воронежский государственный университет, 2007. – 261с.
   
3. 
   Гудков Д.Б. теория и практика межкультурной коммуникации.
   
4. 
   Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 2002
   
5. 
   Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? – М.: ИТДК «Гнозис», 2003
   
6. 
   Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система / А.А. Пелипенко, И.Г. Яковенко. – М.: Яз. рус. культ., 1998. – 376с.
   
7. 
   Ришар Ж. Ф. Ментальная активность. Понимание, рассуждение, нахождение решений. М., 1998.
   
8. 
   Andrew Delahunty, Sheila Dignen, Penny Stock. Oxford Dictionary of Allusions OXFORD University Press, 2005.
   

Когда речь идет о новейших достижениях лингвистического анализа, все это следует оценивать как важный и основной аспект понимания, предусматривающий такое изучение материала, которое ученому-филологу раскрыло бы загадку эмоционально-зкспрессивно-оценочного воздействия, оказываемого на читателя художественной литературы. Исследователь должен понять, почему то или иное произведение есть художественное произведение, в чем заключается сила его воздействия на нашу эмоциональную сферу.

Следует сразу же отметить, что между двумя названными аспектами понимания нет и не может быть непреодолимой преграды. Напротив, всякие попытки искусственно противопоставить их друг другу были бы глубоко ошибочны. В то же время необходимо сознавать, насколько они различны, прежде всего, в том, что оперируют разными системами категорий: для одного - это образы, фигуры речи; для другого – это реалии, разные типы литературных аллюзий, представляющие собой информацию историко-филологического характера, которую предложено было назвать вертикальным текстом того или иного произведения, автора или целого литературного произведения (см. работы И.В.Гюббенет).

Реалии представляют собой большую сложность для понимания. Они являются компонентом фоновых знаний, необходимых для понимания иноязычного текста. Недостаточное знание истории страны, важнейших исторических событий, крупнейших политических деятелей приводит к непониманию исторических ссылок.

Реалии, как правило, не переводятся, а транслитерируются в целях сохранения национального колорита произведения, ибо они принадлежат к категории «непереводимого в переводе».

При переводе происходит адаптация текста к новому получателю, которая является причиной изменений в информации, в исходном тексте. Поэтому, реалии, отражая специфику национальной культуры, могут иметь коннотации, создающие яркий образ, не всегда доступный представителю иноязычной культуры.

Первые шаги в изучении вертикального контекста были направлены на выявление того, что именно входит в сумму филологических сведений, который, находясь фактически за пределами текста, определяет в то же время полноту его восприятия. Среди основных категорий вертикального контекста в первую очередь были выделены литературные аллюзии и цитаты. Каждое высказывание, будь оно обусловлено ситуативно или той иной филологической традицией, всегда реализуется в «контексте». При этом обычно имеется в виду то, что по противопоставлению «горизонтальному контексту» (сюда относятся реалии, разные типы литературных аллюзий, цитаты, представляющие собой информацию историко-филологического характера, которую предложено было назвать вертикальным контекстом того или иного произведения.

Под «контекстом» принято понимать языковое окружение, в котором употребляется та или иная лингвистическая единица. Так, контекстом слова является совокупность слов, грамматических форм и конструкций, в окружении которых встречается данное слово. Но слово - далеко не единственная единица языка; другие лингвистические единицы, такие как фонемы, морфемы, словосочетания и предложения также встречаются в определенном языковом окружении.

Вертикальный контекст – это изучение фоновых знаний, а также того, что за отсутствием метаязыкового выражения средствами русского языка мы называем «аллюзией», т.е. образование метафор, предполагающих у читателя знание определенного историко-филологического материала.

Фоновое знание-это совокупность сведений, которыми располагает каждый, как тот, кто создает текст, так и тот, для кого текст создается. Недостаточное «фоновое знание» или отсутствие его делает невозможным понимание. В английском языке большое значение для правильного восприятия имеет, в частности, фоновое знание в области употребления различных форм обращения к собеседнику.

Особенно важно фоновое знание при чтении иностранной литературы, как в подлиннике, так и в переводе. Последнее представляет собой интерес и актуальность для переводчика, который ставит своей задачей довести до читателя всю сложность и иногда непохожесть истории, культуры и жизни той страны, которая описывается в переводимом произведении.

Как указывает Ю.Т.Листрова, «… в лингвистической литературе параллельно с термином «иноязычное вкрапление» употребляются и другие термины: варваризм, окказиональное слово иноязычного происхождения, нетранслитерированное слово и выражение, беспереводное иноязычное вкрапление, неассимилированная иноязычная лексика, экзотизм-вкрапление» [Листрова 1999: 10].

По мнению В.П.Беркова, «иноязычные вкрапления», с одной стороны, близки к экзотизмам, с другой – к иностранным словам.

Экзотизмы и иноязычные вкрапления этимологически явления одного порядка, а различие между ними функциональное: экзотизмы – явления, чуждые данному языку; иноязычные слова – явления, свойственные данному языку.

Иноязычные вкрапления – явление достаточно многообразное и многие лингвисты имеют в виду разные вещи. Одни ученые подразумевают под иноязычными вкраплениями, прежде всего, ту группу слов и выражений, которая прочно вошла в книжные и даже разговорные стили языка, ибо обладает высокой частотностью употребления в речи и состоит в основном из широко-известных слов, почерпнутых из латинского или живых европейских языков.

По своим функциям они приближаются к обычным заимствованиям, хотя и сохраняют нетранслитерированную форму.

Проблема иноязычных вкраплений тесно связана с комплексом других актуальных проблем современного языкознания [Берков 1973].

Вопросы использования иноязычных вкраплений в языке писателя побуждают обратиться к социолингвистической характеристике не только личности самого писателя, но и того речевого коллектива, в котором он живет.

Для нас важно, что предпочтение того или другого языка в разных социальных ситуациях определяется едиными для данного общества социальными нормами.

Объектом изучения данной работы явился материал двух англоязычных романов: G.Lyons “Zara” и D.Steel”Zoya”, где дается широкая панорама русской жизни и где главные герои – русские. Столкновение английского языка и русской действительности и культуры не могло не отразиться на языке этих произведений. Русские реалии, которые призваны создавать определенный социально-культурный фон, могли быть переданы исключительно русскими вкраплениями, поскольку английский язык подчас не имеет в своем словаре подобной лексики. Обе писательницы описывают в своих романах события, происходящие в России в 1917 году.

Действие обоих романов происходит в высших слоях дворянского общества Санкт-Петербурга. Главные героини Зара и Зоя родились и воспитывались в семьях русских аристократов. Отец Зары – великий князь Алексей Александрович, который курировал департамент иностранных дел. Отец Зои был великим князем Юсуповым (в романе он – Оссупов), а Зоя была крестницей императрицы Александры Федоровны. В связи с этим авторы при описании русской жизни не могут обойтись без русской лексики.

Все русские вкрапления представлены в основном собственно вкраплениями, которые заимствовались английским языком и кальками типа белые русские – white Russians. (Например, “He didn’t tell her the white Russians had come to liberate Ekaterinburg 8 days later.” (D.Steel”Zoya).

Антропонимическая и топонимическая лексика всегда оказывается экзотической в другом языке, т.к. это слова, которые не переводятся и создают определенный колорит.

Авторы используют русские имена собственные, имена исторических личностей, русские географические названия, названия театров, улиц, рек, озер, некоторые слова, относящиеся к быту и обычаям. Эти слова можно назвать иноязычными вкраплениями.

Значительное место среди них занимает русская общественно-политическая и историко-культурная терминология. Иностранные слова и варваризмы используются автором в различных стилистических целях. Эти слова автор выделяет курсивом, но такие слова как rouble, troika, samovar, vodka не выделяются курсивом, потому что они уже довольно хорошо известны иностранному читателю. Например, “She made tea herself at the table beside her chair using a large exquisitely wrought samovar.” (G.Lyons “Zara”)

“He praised Piotr for his bravery and presence of mind and gave him a rouble.”(G.Lyons “Zara” ) .

Существуют 2 способа введения русских вкраплений в английский контекст:

1. 
   Это слова, вводимые с пояснениями, функцию которых выполняют поясняющие обороты или контекстуальные синонимы. Например,They ate, brushing away bluebottles and bees, consuming herrings, salmon and sturgeon with salad, jellied pike-perch studen (which was a meat Jelly) and caviar on buttered rye bread or blinis.
   
2. 
   Слова, вводимые без пояснений как равноправный член английского предложения. Например, “I gave them a little money and just enough vodka to put fire in their stomachs.”
   

1. 
   топонимы – различные географические названия (Borodino, Petrograd, Tsarskoye Selo, the Neva River, Lake Ladoga)
   
2. 
   антропонимы - собственные имена, отчества, фамилии людей (Piotr, the Rostovs, Konstantin Nicolaevich, General Kоrnilov)
   
3. 
   название газет (Izvestia)
   
4. 
   названия полков (the Volinsky Regiment, the Semonovsky Regiment)
   
5. 
   денежные единицы (a rouble)
   
6. 
   предметы обихода (samovar)
   
7. 
   транспортные средства (troika)
   
8. 
   название алкогольного напитка (vodka)
   
9. 
   названия блюд русской кухни (studen, blinis, borscht)
   

Имена собственные играют особую роль в романах. Являясь немотивированными лексическими единицами, так как они не передают индивидуальных черт их носителей, они, тем не менее, не лишены способности выражать некоторые социологические признаки, например, пол, возраст, национальная принадлежность, а также отношение персонажей друг к другу (Konstantin Nicolaevich – русское имя, мужское, обладает высоким социальным статусом; Zoya – русское имя, женское, принадлежит молодой девушке, используемое в неофициальной ситуации, так как не сопровождается отчеством; Zaroushka – собственное имя, уменьшительно-ласкательное от Zara).

Например, Her name was Olga Khokhlova at St. Alexander Nevsky, but Zoya had no desire to go anywhere now.

Sasha and Zaroushka were picking the lilies.

Неизбежно и употребление имен революционных лидеров России: Керенского и Ленина, так как действие одного из романов начинается накануне бурных революционных событий начала XX века. Эти имена являются всемирно известными, и автор использует их для создания реальной картины событий. Например, He told them that Lenin, the leader was in hiding in Rapino. (G. Lyons “Zara”)

Следует отметить, что имена исторических лиц России составляют сравнительно небольшое количество. Сюда можно также отнести следующие имена: Romanov, Diaghilev, Dr. Botkin, Peter the Great.

Это объясняется рядом причин: исследуемые романы принадлежат к жанру историко-художественной литературы; главные героини романов не являются политическими деятелями; события происходят лишь частично на территории России, а затем переносятся в одном романе в Германию, а в другом – во Францию.

Большой интерес представляют имена и фамилии героев, используемые вместе с титулами и званиями, которые были приняты в обращении в царской России. Например, “Besides Princess Anya had become great friends with the Tsarina”. (G. Lyons “Zara”)

Очень часто в романах используются воинские и гражданские звания, а также «термины» родства с собственными именами. Сюда можно отнести: General Kornilov, Dr. Botkin, Uncle Vassily, Aunt Sonya, Maminka, Papa. В русской языковой традиции обращение младшего к человеку, старшему по возрасту, нередко выражалось с помощью лексем «дядя» и «тётя», при этом говорящие не являются родственниками. Поэтому в романах встречаем кальку с русского Aunt Sonya, Uncle Vassily.

Можно выделить еще одну группу имен, которые свидетельствуют о том, что автор не совсем хорошо знает русские реалии. Например, в полном имени героини непонятно употребление слова Arkadova (Zara Arkadova Vashinskova). Это не может быть отчеством, так как имя ее отца – Алексей. Если бы это была двойная фамилия, то она должна быть написана через дефис.

Другим примером неправильного употребления является уменьшительно-ласкательная форма в слове Drushenka: “Well, Drushenka tells me that the witch is pregnant”. Возможно, что это слово является ошибочной транслитерацией русского слова «душенька» или довольно распространенного имени «Грушенька».

Иногда автор вводит русские слова в прямую речь героев с целью показать билингвизм героев. Например, “It is not good for a devachka to see the things you see”.Автор допускает орфографическую ошибку и пишет слово «девочка» через букву «а» - девачка.

Следующую группу составляют так называемые «социально-политические термины», т.к. они отражают социальную действительность России того времени. Это такие русские экзотизмы, как Bolshevik, Menshevik, Tsarevich. Большинство английских и американских толковых словарей дают эти слова, т.к. они являются экзотической русской лексикой в английском языке. Например,”Are you a Bolshevik, Prince Alexei? The Advanced Learner’s Dictionary of Current English A.S. Hornby дает такое определение: Bolshevik – person favouring and supporting Marxian Communism; member of the Russian Majority Socialist Party. Но т.к. это слово является историзмом уже и для русской действительности, то автор устами одного из героев дает пояснения данного слова для современного читателя. The Bolsheviks are a break away group and are led by the exile Lenin.

Таким образом, изучение русских вкраплений представляет большой интерес для лингвистов. Далеко не каждое русское слово, которое проникает в английский язык, становится его лексической единицей. Как уже говорилось выше, топонимы и антропонимы являются частью вертикального контекста. И если читатель не обладает необходимыми фоновыми знаниями, то это ведет к непониманию художественного произведения.


Библиографический список

1. 
   Берков В.П. Вопросы двуязычной лексикографии. (Словник). - Л.: Изд-во ЛГУ,1973.
   
2. 
   Гюббенет И.В. К проблеме понимания литературно-художественного текста (на английском материале). - М.: Изд-во МГУ,1981
   
3. 
   Гюббенет И.В. Основы филологической интерпретации литературно-художественного текста. - М.: Изд-во МГУ,1991
   
4. 
   Листрова Ю.Т. Иносистемные языковые явления в русской художественной литературе XIX века: (на материале немецких вкраплений). – Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та,1999
   
5. 
   Листрова Ю.Т. Отбор и употребление иноязычный вкраплений в русской литературной речи XIX в. – Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та,1986
   
6. 
   Hornby A.S. Oxford Advanced Learners Dictionary of Current English. - Oxford, 2000
   

8. Steel D. Zoya.-N.G.: Dell, 1988.

- Look before you leap; Grasp the nettle and it won’t sting you. (англ.)

- Wills du Genuss, so nimm auch den Verdruss; Was dich nicht juckt, das kratze nicht. (нем.)

- Kui midagi teed, tee hästi. (если что-то делаешь, делай это хорошо); Ära vaata lindu sulgedest, vaid laulust. (обращай внимание не на перышки, а на песню птицы) (эст.)

Если же пословица – повествовательное предложение, каковые составляют подавляющее большинство в рассматриваемых языках, то совет, предостережение и т.д. выражается в этом случае косвенным образом - через констатацию того или иного факта, описания ситуации, действия, события и др., откуда адресат может сделать соответствующий вывод о своем состояния, поведении, отношении окружающих и т.д. Например:

- Every cloud has a silver lining. (англ.) – настрой на оптимистический лад.

• 
  Geiz ist die Wurzel alles Übels (нем.) – предупреждение о дурных последствиях скупости.
  
• 
  Kes otsib, see leiab (кто ищет, тот находит) (эст.) – необходимость упорства, настойчивости в достижении цели.
  

Анализ показал, что многие из выявленных культурологических концептов, вербализованных пословицами, обладают аксиологическим статусом, положительным или отрицательным. Некоторые из них образуют аксиологически противоположно направленные пары (счастье - горе, ум – глупость, верность - предательство, любовь – ненависть и др.).

Одним из примеров подобного рода может служить пара концептов с противоположными оценочными знаками (труд (+) и бездеятельность (-). В задачу данной статьи входит кратное рассмотрение второго компонента данной пары.

Многоступенчатый дефиниционный анализ показывает, что концепт бездеятельность тесно связан с такими понятиями как праздность, безделье, лень, отсутствие дела, ничегонеделание, пассивность, болтовня; англ. idleness, inactivity, inertia, laziness; нем. Müssiggang, Faulheit, Untätigkeit; эст. jõudeolek – состояние безделья, отсутствие занятости; tegevusetus – отсутствие деятельности, logelemine – безделье, laiskus - лень. Данные единицы можно рассматривать в качестве концептуальных признаков концепта бездеятельность. Как видно, все они имеют отрицательный аксиологический статус, что и подтверждается примерами пословиц, отобранных в ходе исследования. Представляется целесообразным разбить данные примеры на несколько групп в зависимости от их конкретного концептуального содержания.

1. 
   Праздность – источник всего дурного. – Idleness is the mother of all evil (sin или vice); Idleness is the root of all evil (sin или vice); Idleness rusts the mind; Of idleness comes no goodness; An idle brain is the devil’s workshop (англ.). Müssiggang ist aller laster Anfang. (нем.) Ср. рус.: Лень – мать всех пороков.
   
2. 
   Кто ничего не делает, тот ничего и не добивается / не получает. – No pains, no gains. (англ.); Ohne Schweiss kein Preis; Tauben fliegen einem nicht gebraten ins Maul (нем.); Magaja kassi suhu ei jookse hiir. (спящей кошке мышь в рот не вбежит) (эст.).
   
3. 
   Необходимы не слова, а дела. - Actions speak louder than words; Deeds, not words; Better to do well than to say well; Great talkers are little doers; Saying and doing are two things (англ.); Von schönen Worten wird man nicht satt; Von Worten zu Werken ist ein weiter Weg. (нем.); Suuga teeb suure linna, käega ei kärbse pesagi (на словах – букв. ртом – строит большой город, а на деле - букв. Руками – и для мухи домика не построит) (эст. поговорка)
   
4. 
   Бездельник, болтун, ничтожество, занимается пустозвонством. – Empty vessels make the greatest sound (англ.); Leere Fässer klingen hohl; Leere Tonnen, grosser Schall (нем.).
   
5. 
   Лентяи, бездельники, болтуны подвергаются осуждению. – Idle folks lack no exсuses. (англ.); Laisal on alati aega küll (у лентяя всегда много времени); Virga poole vaatab igaüks, laisa poole pööratutakse selg. (на прилежного все смотрят, а от лентяя отворачиваются); Usinat austatakse, laiska laidetakse (трудолюбивого уважают, а лодыря укоряют); Laisk nagu porikärbes (ленивый как навозная муха – фразеологическое сочетание) (эст.).
   

1. 
   Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи // Межкультурная коммуникация. Часть I. – Нижний Новгород. 2002. С. 20-23.
   
2. 
   Кунин А.В. Англо-русский фразеологический словарь. Изд. 4-ое. М.: Русский язык, 1984, Бинович Л.Э., Гришин Н.Н. Немецко-русский фразеологический словарь. Изд. 2-ое, исправленное и дополненное. М.: Русский язык, 1975, Saimre, Tiiu. Mõistatused. Vanasõnad. Kõnekäänud. Tallinn, 2009.
   

С каждым годом возрастает закономерный интерес к проблемам терминологии, отражающей развитие и современное состояние науки. Терминологии разнообразны и во многом своеобразны, но мы себя здесь ограничим только лингвистической терминологией, не касаясь иных возможных и очень существенных видов терминологии.

Лингвистическая терминология - совокупность терминов науки о языке. Лингвистическая терминология - неотъемлемая и основная часть метаязыка лингвистики, то есть специального языка, при помощи которого описываются свойства естественного языка, выступающего как язык - объект. Лингвистическая терминология отражает концептуальный аппарат различных национальных научных традиций, лингвистических направлений и школ, а также языковых теорий отдельных авторов. Поэтому лингвистическая терминология существует не как единая семиологическая система, а как "система систем". Этим обусловлен полиморфизм лингвистических терминов, когда один и тот же термин может обозначать разные понятия в различных научных направлениях и национальных лингвистических традициях или когда одно и тоже языковое явление обозначается различными терминами. Подобные термины со сходной референцией, но относящиеся к разным концепциям и школам, можно квалифицировать, как квазисинонимы. Кроме того, в лингвистической терминологии существуют полные синонимы.

Под синонимией терминов принято понимать тип семантических отношений, основанный на способности разных терминологических единиц, обозначать одно и тоже специальное понятие, выражая различные дополнительные признаки понятия, эмоциональную или стилистическую окраску, употребляемость и сочетаемость с другими терминологическими единицами.

[ Тихонова 2009: 835]

Необходимо отметить, что синонимами не являются слова, полностью совпадающие по значению. А. А. Реформатский отмечал, что "если бы синонимы были целиком "то же", то существование их потеряло бы смысл. Это было бы не обогащение словарного состава, а наоборот, его засорение". [Реформатский 1967: 95]. Подход к проблеме синонимии менялся неоднократно в процессе расширения знаний в области терминологии.

Ранее существовало мнение, согласно которому синонимические отношения в терминологии определялись как нежелательные и даже вредные. С работами В.П. Даниленко в литературу вошла противоположная точка зрения, согласно которой синонимия в терминологии рассматривается как естественное проявление законов развития лексики литературного языка. [Даниленко 1977: 93].

Также В.П.Даниленко справедливо отмечает, что в терминологии немало причин и предпосылок для существования синонимичных наименований одного понятия [Даниленко 1977: 95].

"Конечно синонимы не могут быть правилом, но они слишком частое исключение, чтобы так категорически их исключать"- пишет В.П.Даниленко [Даниленко 1977: 95].

Первоначальная точка зрения ученых заключалась в том, что синонимия свойственна лишь вновь развивающимся языкам. В последнее время сформировалась точка зрения, что синонимия не является признаком начального периода развития термино-системы, поскольку "… с помощью множественности номинативных средств языка реализуется лабильность мыслительных структур, поэтому синонимия - признак не зарождающейся, а развивающейся науки. Чем выше уровень развития науки, тем синонимичнее мышление специалиста"[Татаринов 2006: 175]. Ведь роль синонимов чрезвычайно велика в развитии речевой культуры: чем лучше человек знаком с синонимами своего языка, тем свободнее и точнее он может выражать оттенки мыслей и настроений.

Н.З.Котелова также считает, что синонимия в терминологии - явление функционально оправданное, служащее для номинации близких научных понятий, выполняющее стилистические (для архаизации, модернизации, специализации текста) или эвфемистические задачи [Котелова 1978: 33].

Рассматривая специфику синонимии лингвистических терминов, необходимо отметить, что огромное количество терминов выражают одни и те же понятия, одни и те же предметы и явления действительности. Как отмечают Б.Н Головин и Р.Ю Кобрин, синонимия бывает лексической и синтаксической. Причем та и другая широко распространены в терминологиях [Головин, Кобрин 1987: 52]:

Рассмотрим некоторые виды терминологической синонимии.

В исследуемой английской терминологии было выявлено достаточно большое количество синонимов-дублетов. Терминологичные дублеты - это слова или словосочетания, которые объединяются особой терминологической соотнесённостью с одним и тем же научным понятием и объектом действительности [Головин 1987: 54]

stereotyped expression - cliche

guadrisyllable - tetrasyllable

partial synonym - guasi-synonym

breaking - fracture

back-formation - inverse derivation

speaker - addresant.

В лингвистической терминологии распространены синтаксические синонимы - варианты терминов - словосочетаний, отличающиеся синтаксической моделью образования (порядком слов и отношений между ними. Тихонова...) Можно выделить три группы синтаксических синонимов:

1. Синонимическое соответствие "слово-словосочетание"

ablaut - vowel gradation

cohortative - hortatory wood

svarabhakti - anaptotic vowel

endophasy - inner speech

syllabication - syllabic devision

lexeme - lexical item

2. Синонимическое соответствие "словосочетание - словосочетание":

3. Синонимическое соответствие "полная форма термина - краткая форма термина":

1) семантической недостаточностью существующего запаса терминов для более точной характеристики новых понятий в науке, а также более глубокого раскрытия уже существующих понятий;

2) особенностями становления данной отрасли знания;

3) разными школами в лингвистике, которые вместе с терминами для специфических понятий несут с собой новые термины и для тех понятий, которыми пользуются в равной мере представители всех направлений;

4) незаконченностью отбора знака и неупорядоченностью содержания терминологической системы.
Библиографический список:
1) Тихонова И.Б. Синонимия в английской терминологии нефтепереработки. Вестник Башкирского университета. 2009. Т14 №3-835-840

2) Реформатский А.А. Введение в языкознание. М.: Просвещение, 1967.-486с.

3) Даниленко В.П. Русская терминология. Опыт лингвистического описания. М.: Наука, 1977 - 185с.

4) Татаринов В.А. Общее терминоведение: Энциклопедический словарь/Российское терминологическое общество РоссТерм. М.: Московский Лицей, 2006. - 528с.

5) Котелова Н.З. Первый опыт лексикографического описания русских неологизмов// Новые слова и словари новых слов. - Л.: Наука,1978 - с.5-27

6) Головин Б.Н. Кобрин Р.Ю. Лингвистические основы учения о терминах. - М.: Высшая школа, 1987. - 104с.

7) Англо-русский словарь по лингвистике и семиотике. Около 9000 терминов. Изд-е 2, испр. и дон / А.Н. Баранов, Д.О. Доброволский, М.Н. Михайлов, П.Б. Пармин, О.И. Романов; Под редакцией А.Н. Баранова и Д.О. Добровольского. - М.: Азбуковник, 2001- 640с.

О.П. Королёва

Нижегородский государственный

лингвистический университет

им. Н.А. Добролюбова
ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТ ИНВЕКТИВЫ

В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

Инвектива передает целую гамму прагматических значений, которые отражают субъективное оскорбительное отношение адресанта к адресату: от неодобрительно-пренебрежительных и иронических замечаний до грубого агрессивного осуждения, поношения или осмеяния. Под инвективой в работе понимается любая вербальная (невербальная) форма реализации адресантом деструктивной критики в адрес собеседника, следствием которой является уязвление чувств реципиента, ухудшение его эмоционального состояния.

Лингвокультурный аспект концепта “оскорбление” в разных языковых ареалах проявляется в сходствах и различиях мотивов и интенций адресантов. Понятие инвективы тесно связано с проблемой национальной специфики инвективного общения, которая в последние десятилетия широко обсуждается на страницах лингвистических изданий и является предметом множества исследований.

Необходимо подчеркнуть, что национальная специфика инвективы наиболее ярко проявляется на уровне коммуникативной прагматики. В целом лингвокультурная специфика речевого акта складывается из факторов, обусловливающих отличия в построении, функциях и способе реализации процессов общения, характерных для данного языкового коллектива:

1. 
   факторы, связанные с культурной традицией;
   
2. 
   факторы, связанные с социальной ситуацией и социальными функциями общения;
   
3. 
   факторы, связанные с этнопсихологией в узком смысле, т.е. особенностями протекания психических процессов и различных видов деятельности;
   
4. 
   факторы, связанные с наличием в тезаурусе данной общности тех или иных специфических реакций, понятий и т.п., то есть со спецификой денотата;
   
5. 
   факторы, определяемые спецификой языка данной общности [Скоморохова 2001: 195].
   

Напряженный ритм жизни, издержки научно-технического прогресса, стремительное развитие цивилизации влияют на увеличение использования инвектив в речевом репертуаре говорящих. Инвектива выступает в роли защиты от психического неблагополучия, являясь прекрасным средством удовлетворения потребности «получить психическую разрядку». Более того, слова, находящиеся за гранью приличий, «позволяют хоть на минуту выделиться из толпы, стать заметным, популярным в некоторых сообществах (ego-raising through speech activities), бросить вызов условностям (anti-middle-class feeling)» [Chaika 1990: 146].

Наблюдения над инвективными речевыми стратегиями в различных ареалах не обнаруживают тенденции к ослаблению такого способа общения. Напротив, вульгаризмы охватывают более широкие слои населения – от низших до высших страт общества, становясь всеобщим достоянием, в значительной мере благодаря средствам массовой информации. Обращает на себя внимание достаточно высокий оценочный потенциал инвективной лексики: нарушая общепринятые этические нормы, говорящий сам попадает под магическое влияние вседозволенности по отношению к священным понятиям.

Как уже было отмечено, особенности употребления инвектив в языковой практике любого народа надо искать в своеобразии его национальной культуры и истории прошлого, ибо отрицательные эмоции и средства их выражения, равно как и психологоэтическая возможность их выражения являются подчеркнуто национальными.

Так, французы, например, славятся большой любовью к шампанскому, бодрым расположением духа, постоянным состоянием влюбленности. Немецкоговорящих жителей Европы отличает церемонность, исключительная пунктуальность и щепетильность. Неиссякаемая энергичность, общительность и некоторая вульгарность во многом определяют широкое употребление этически сниженных номинаций в речевой практике жителей Америки.

Стремление англичан избегать в своей речи употребления грубых и непристойных выражений есть результат строгого воспитания: буквально с рождения английских детей учат не проявлять своих истинных чувств и подавлять любую несдержанность. Англичане характеризуются определенной холодностью и сдержанностью в общении, высокомерием и надменностью. Подчеркнем, однако, что все перечисленные характеристики несколько субъективны, поскольку они базируются на представлении иностранцев о тех британцах, с которыми они общаются либо в Великобритании, либо за рубежом. Как правило, их собеседниками являются представители высшего и среднего классов, представляющих интеллектуальную и профессиональную элиту с её специфическими установками в отношении языка. Престижный социальный статус и высокие нравственные ценности объясняют неприязнь этой социальной группы ко всякого рода непристойностям.

Небезынтересно, что чем выше социальный статус, тем больше удельный вес элементов Standard English в речи говорящих. Чем ниже статус, тем выше встречаемость инвективных номинаций, типичных для Black English. Очевидно, что их поведение и манера общения не могут рассматриваться как типичные для целой нации. Дело в том, что сдержанность и невозмутимость англичан – просто иллюзия: “со всеми застегнутыми на все пуговицы эмоциями и непоколебимым самообладанием они представляются на редкость надежными и последовательными – как друг для друга, так и для всего мира” [Майол, Милстед 2000: 12]. На самом деле в глубине души британцы не менее способны на обман, грубость, оскорбления, насилие и прочие “безобразия”, чем любой другой народ мира; просто они всем своим видом стараются не показать, что можно хотя бы предполагать у них наличие таких свойств характера.

Имеется ряд исследований (Жельвис В.И., Костомаров В.Г., Шаховский В.И.), результаты которых снимают с английского народа корону чемпионов благопристойности. Есть все основания полагать, что британцы употребляют бранные слова и выражения не намного больше и не намного меньше других народов.

“Каждая нация считает оскорблением то высказывание, которое задевает его священные вещи” [Жельвис 2000]. Например, наиболее грубыми и непристойными словами в египетском арабском являются Хаваль! (гомосексуалист) и Ибн шармута! (сын проститутки). Во всем мусульманском мире одно из самых сильных оскорблений – Собака!, в то время как в большинстве европейских культур это слово не несет такой большой инвективной нагрузки.

Для болгар ругательство изрод (урод) очень оскорбительно и произнесший его может оказаться в суде. В монгольской культуре широко используется ругательство, в котором употребляется слово кровь. Чистоплотные немцы терпеть не могут грязь и беспорядок, поэтому для них страшным ругательством будет любое выражение, в котором упоминается слово дерьмо (Scheie!). Для темпераментных любвеобильных итальянцев нет ничего более святого, чем папа Римский и красивые женщины. В итальянском языке мужчину можно смертельно обидеть, назвав его Cornuto! (рогоносец), Becco! (рогоносец или рогоносец-импотент).

Лингвокультурный анализ японских инвектив показывает, что “слухи о вежливости японцев сильно преувеличены” [Жельвис 2000]. “Открой окно” - если бы это предложение перевели на японский язык, то вышло бы вполне крепкое ругательство, равносильное английскому Fuck off. Дело в том, что на нормативном японском языке фраза должна звучать примерно так: “Не сделает ли любезный господин, дай судьба ему удачи, так, чтобы окно оказалось открытым”. Здесь соблюдены все стандартные формы вежливости. По наблюдениям В.И. Жельвиса, жители страны восходящего солнца любят ругаться при помощи слов, обозначающих насекомых: “Ты не стоишь раздавленного панциря насекомого! ”, “Раздавленное насекомое!”.

Исследование инвективных речевых стратегий в английской художественной прозе, газете “The Morning Star” и журналах “Reader’s Digest”, “Hello” позволяет сделать вывод о том, что в Великобритании самыми сильными бранными выражениями на сегодняшний день являются коитальные оскорбления и обозначение женских половых органов. Набор сниженных инвективных номинаций получил название dirty dozen (грязная дюжина). Факт такой ограниченности основного инвективного набора объясняется древностью этого лексического слоя в филогенезе и ранним развитием в онтогенезе.

Так, вульгаризм “cunt” в словаре сленга [Thorne 1993] сопровождается следующим комментарием:

1. 
   The vagina. The taboo word has ancient origins, related words (French con, Spanish coño, etc.) exist in other European languages and in the unwritten prehistoric Indo-European parent languages “cu” or “koo” was a word base expressing “feminine”, “fecund” and associated notions.
   
2. 
   а very unpleasant person.
   

В приведенной словарной статье сообщается, что вульгаризм “cunt” имеет родственные слова во французском, испанском и некоторых других европейских языках. Можно предположить, что оно было заимствовано англичанами у своих завоевателей – французов в период их многовекового господства на территории Англии. “Заимствованная инвектива может восприниматься то в очень мягком, то в очень грубом смысле, нередко в противоположность тому смыслу, который у неё был в языке – источнике” [Жельвис 1990: 44].

Проиллюстрируем употребление инвективы cunt в речи одного из представителей рабочего класса в англоязычном социуме:

She was a rude old cunt that attacked me so violently that I could hardly breathe! (William Donaldson, “Hello”, 14 August, 1997)

В приведенном примере бранное слово воспринимается как очень сильное оскорбление по отношению к женщине. Здесь на инвективу из соседнего, особенно враждебного “культурного” слоя распространяется неприязнь к этой культуре. В таком случае предполагается, что “вражеский язык грубее своего, отчего и инвективы сильнее. Такое отношение прямо восходит к боязни всего чужого как следствию определенных первобытных представлений”. [Жельвис 1990: 44].

Аналогичную ситуацию можно наблюдать в русском языке. Когда на Русь хлынули полчища монголо-татар, вошли в употребление слова поганый и вражина, характеризующие врагов. Из этого следует, что бранные слова возникают прежде всего по отношению к врагам русского народа, которые несли людям беду и горе. Думается, что сознательное стимулирование агрессивных реакций (ср. враждебность англичан к норманнам и ненависть русских к монголо-татарам) может в определенных случаях играть роль своеобразной прививки от агрессивности.

Итак, представления людей об окружающей действительности восходят к некой единой картине мира, возникшей очень давно и характерной для большинства народов. Но так как в своем развитии народы шли разными путями, постепенно различия между их представлениями о мире становились все более ощутимыми. Выявление таких специфических черт и их сопоставление в рамках определенного языка дает возможность составить картину мира данного народа, то есть представления носителей этого языка об окружающей действительности. Это, в свою очередь, может дать ключ к взаимопониманию между представителями разных культур.