Е. В. Золотухина-Аболина Повседневность: философские загадки Москва 2005

Эта глава посвящена размышлению о драме безответности в человеческих отношениях, о любовной страсти, которая по ходу своего развертывания приносит любящему все больше страданий, не оставляя надежды на счастливый эпилог в конце длинной истории.

Безответность – отсутствие ответа. Какого ответа ждет тот, кто любит? Ответы многообразны, как многообразна любовь. Родителям нужен любящий ответ их ребенка, учителю – ученика, другу – ответ друга. Ответ не всегда предполагает телесное единство, сексуальное притяжение, но мы всегда мыслим его как живой интерес и активное доброжелательство Любимого, как его стремление быть рядом, как его восхищение и любование нами, как нежелание разлучаться надолго. Однако в отношениях, которые завязываются между мужчиной и женщиной к этому с необходимостью добавляется, а порой и выходит на первый план эрос – телесная страсть, тесно переплетенная с высокими и сильными душевными переживаниями. О таких отношениях, о желании такого любовного ответа я и поведу речь.

И сразу, без долгих вступлений мой главный тезис:

Создается вредная иллюзия, что неразделенная страсть, источающая наряду с восторгами слезы и стенанья – это и есть единственно настоящая любовь, это и есть подлинная романтика. А остальное – секс и быт. От вполне современных молодых людей можно услышать, что истинная любовь – лишь та, которая не дает ответа, не оскверняется плотскими отношениями, не гасится привычкой. Она должна быть идеальной, а, значит, недостижимой. Стало быть, и пытаться не стоит воплотить ее в жизнь.

Видимо такая позиция происходит от разочарований либо из опасения, потеряв «романтическую идеальную любовь», которая полностью во власти нашего сознания, получить взамен… настоящий полновесный отказ. Или приобрести сложные и хлопотные реальные отношения. В любом случае здесь говорит желание заранее отвернуться от возможности любви как эмпирического человеческого контакта. При этом эмоционально-ценностный статус безответной любви оказывается очень высок. «Да, пусть неразделенная, зато КАКАЯ любовь! НАСТОЯЩАЯ! НАВСЕГДА!»

Спаси тебя Господь, читатель, от «неразделенной любви навсегда», тем более, что это больное пристрастие не имеет никакого отношения к подлинной любви.

Надо сказать, что признание безответной страсти любовью основано в немалой степени на понимании любви как исключительно субъективного состояния. «Любовь – это то, что я переживаю». Если я питаю к Другому сильное влечение, хочу находиться рядом с ним, жить вместе жизнь, дарить ему нежность и ласку и получать в ответ то же самое – значит, я люблю. И это, в некотором роде, несомненно так. Однако уже Эрих Фромм в ХХ веке обратил внимание на то обстоятельство, что любовь – не только влечение, не только чувство, это еще и реальное поведение. Фромм говорит о четырех составных деятельной любви: когда мы любим, то практически проявляем по отношению к любимому заботу, ответственность, уважение и знание. То есть, мы готовы трудиться для любимого, помогать ему в развитии, принимать его таким, как он есть, не пытаясь ломать его характера, признаем его свободу и самостоятельность.

Раскрывая эти, несомненно, важные черты любви, Фромм, тем не менее, акцентирует свое внимание лишь на поведении одной стороны: любящего, так сказать, соискателя взаимности. Он практически не говорит о том, что любовь это не только чувства и поведение лишь одного субъекта, но еще и отношение двоих, взаимоотношение.

Однако, если посмотреть попристальней, мы увидим, что отношение любви существует только там, где любовные переживания и любовное поведение принадлежат обеим сторонам диалога. Реальная, а не умственная любовь разворачивается тогда и только тогда, когда люди идут навстречу друг другу со своей симпатией, заботой и уважением, испытывают схожие чувства, делают схожие поведенческие шаги. Первое очарование ведет к сближению, к реальному взаимному контакту, к разворачиванию любви как «общей страсти» и «совместной жизни». О влюбленных говорят «они встречаются», это значит – проводят вместе время, находятся рядом со взаимным удовольствием. Любовь – это то, что переживают двое, их действительное, а не сфантазированное общение.

Мы говорим в данном случае о нормальных человеческих отношениях, не нарушенных патологическим нарциссизмом и тяжелыми неврозами, заставляющими субъекта отказываться от реальных контактов в пользу воображаемых. Именно такие странные, причудливые, фантастические отношения, при которых желание возникает ради желания, а не ради сближения рисует в своем творчестве Ж.Лакан и его последовательницы Р.Салецл, И.Жеребкина и др. Лакановские истерички боятся всего реального и уклоняются от него, чтобы жить в мире грёз, в то время как большинство не столь паталогизированного человечества все-таки желает проживать свою жизнь как ряд реальных, а не измысленных событий.

Многие авторы ХХ века в разных контекстах и в рамках различных теорий подчеркивали, что в любви главным является именно паттерн взаимности, наличие того «энергетического поля», где скрещиваются направленные друг в друга любовные стрелы. Это и Ж.-П.Сартр, и П.Вацлавик, и А.Маслоу. Приведу лишь два примера. Так, Ж.Бодрийяр пишет: «Но любовь ничего общего не имеет с влечением – разве что в либидинозном дизайне нашей культуры. Любовь: вызов и ставка: вызов другому полюбить в ответ; быть обольщенным – это бросать другому вызов: можешь ли и ты уступить соблазну»³³. Близкую мысль высказывает тот же Ж.Лакан: «Желание человека получает свой смысл в желании другого – не столько потому, что другой владеет ключом к желаемому объекту, сколько потому, что главный его объект – это признание со стороны другого»³⁴.

Итак, взаимность, «ответность», признание со стороны Другого – сердце любви, понятой как отношение, ее главный нерв. Только при радостной взаимности может существовать подлинная человеческая близость, открытость, когда оба участника любовного диалога благорасположены к общению, совместному наслаждению и совместной деятельности. И – что очень важно! – оба они и каждый порознь не испытывают страха в коммуникации. Они не боятся показаться несовершенными в глазах любимого существа, не стараются насильственно ломать себя в угоду Другому, не чувствуют того, что не дотягивают до идеала. Они никогда не слышат от Любимого : « Стань иной (иным), переменись и тогда я, может быть, отвечу на твой призыв… Хотя, возможно, и не отвечу…». Тем и хороша любовь, что, когда она взаимна, она не отвергает любящего таким как он есть, а, напротив, утверждает его индивидуальность, дарит уверенность и спокойствие, дает крылья и прибавляет силы. Ибо, как давно сказано, влюбленный взгляд видит человека таким, каким его задумал Бог.

Я очень ценю это высказывание и часто его повторяю на своих лекциях и в книжках. Оно одной короткой фразой описывает нам целый пласт человеческих отношений, при которых любящий всегда видит в любимом больше, чем он есть как простое эмпирическое существо, состоящее из плоти и крови, живущее здесь и сейчас. Лакан называет это «больше чем» таинственным «объектом а», которым мы сами не обладаем и который возникает в нас лишь под любящим взглядом Другого. Но если Лакан подчеркивает травматическую сторону «объекта а», связанную с неопределенностью ( как видит меня Другой?), я хочу подчеркнуть его вдохновляющую сторону: возможно, мне не понятно, что именно видит во мне любящий, но он видит, несомненно, много прекрасного и вдохновляющего, отчего я начинаю возвышаться над собой, перерастать себя, обнаруживать то, что называют божественным светом. Взаимная любовь обеспечивает нам и возможность лучше укорениться в бытии, и шанс увидеть бесконечность собственных перспектив. Именно поэтому стоит согласиться с Э.Фроммом, А.Маслоу и целым рядом других гуманистов, которые говорят, что любовь и страх несовместимы. Там, где царит любовь, страху нет места.

Конечно, в ходе совместной жизни, люди влияют друг на друга, взаимно корректируют черты характера, как говорится «притираются», но при любви это не страшно и не разрушительно. Это – во благо.

Что же происходит, если вспыхнувшее в одном человеке субъективное переживание любви (влюбленности) не получает ответного импульса со стороны Другого – любимого, избранника? Что делается с тем замечательным чувством, которое в мгновение встречи с любимым так украсило для нас мир? Остается ли оно святым и чистым, неизменным и незапятнанным, несмотря на то, что оно не получило отклика в дорогом для нас человеке? Можно ли пронести его через жизнь как алмаз – сияющим и твердым, без трещин и примесей? Можно ли глубоко и искренне любить того, кто тебя отвергает?

Думаю, что нет. И попробую это показать.

Прежде всего, следует понять, что именно мы называем неразделенной любовью. Видимо, она имеет разные облики – от жестких, непримиримых, до мягких уклончивых. Думается, мы вправе выделить по крайней мере четыре типа ситуаций, когда любовное чувство остается в одиночестве, желания не удовлетворяются, попытки сближения блокируются.

Первый вариант связан с молчаливой любовью, которая никак не заявляет о себе либо сохраняет себя безличной. Это случай, когда романтическая школьница тихо влюблена в молодого учителя или дурнушка – в первого красавца школы (вуза, улицы, посёлка и т.д.) Крайний вариант подобного немого и безнадежного чувства мы видим в новелле С.Цвейга «Письмо незнакомки».

Второй вариант, это вариант прямого отказа. Некто изъявляет объекту своей любви расположение и симпатию, но оказывается непримиримо отвергнут. Это может быть серьезным ударом по самолюбию и уверенности в себе.

Третий вариант – когда любовь как будто состоялась, но длится очень недолго, и одна из сторон решительно разрывает отношения, не соглашаясь ни на какие мольбы недавнего возлюбленного (возлюбленной). Такие ситуации особенно травматичны тем, что они отнимают у Любящего то, чем он, казалось бы, уже владел – внимание и благорасположение Любимого.

Четвертая ситуация – это ненормально затянувшийся флирт, когда Любящего то притягивают, то отталкивают, морочат, дают и отнимают надежду, ставят условия, выдвигают требования, обманывают ожидания, отказываются от обещаний. Любимый находит удовольствие в довольно жестокой игре с Любящим, стремясь сохранять чужое желание, но никогда не давать ему удовлетворения.

Во всех случаях коммуникативное преимущество оказывается

на стороне Любимого: он обладает «полнотой бытия», живет своей собственной жизнью, «держит дистанцию» по отношению к соискателю его внимания. Ему присуще то независимое от Любящего наслаждение собственным существованием, которое Ж.Лакан именует «jouissance», приписывая его почему-то только женщинам. Но именно благодаря «jouissance» - то есть, благодаря самодостаточности и самодовольству Любимого, он как бы стоит на пьедестале и играет для Любящего роль фантастического приза, который очень трудно заработать. При неразделенной любви Любимый свободен от страсти, от зависимости, от влечения, он занят своими делами и не скучает. И потому в отношениях с Любящим он всегда пассивнее его, безразличнее, он не ищет стратегий и не разрабатывает тактик поведения ( только в том случае, если хочет решительно избавиться от чужой эмоциональной атаки). Я думаю, это известно каждому, ибо почти все мы бывали в жизни в обеих ролях: и в роли Любящего и в роли Любимого.

Чтобы разобраться в этом можно обратиться к известной книге Ф.Василюка «Психология переживания», где рассматривается несколько способов преодоления тяжелых стрессов и жизненных кризисов. Правда, Василюк ничего не пишет о несчастной любви, концентрируя свое внимание на потере близких, крушении высших ценностей и невозможности реализовать проект судьбы. Однако, на мой взгляд, безответную любовь вполне можно поставить в один ряд с другими мощными факторами, калечащими человеческую жизнь. Ее действие, возможно, не столь очевидно, если незадачливый влюбленный не лезет в петлю, но в экзистенциальном плане воздействие ее огромно. При внешнем благополучии человек может находиться в постоянной латентной депрессии, приобретать комплекс неполноценности, проявлять истерические качания в поведении и так далее и тому подобное. И все это потому, что потребность в любовном ответе – такая же человеческая потребность как любая другая, и если она долго не получает удовлетворения, то возникает фрустрация со всеми ее болезненными характеристиками.

По Василюку один из способов преодолеть тяжелую жизненную ситуацию является гедонистическое переживание. В этом случае человек бессознательно настраивает себя так, как будто травмирующего фактора не существует. Этот ход возможен и при неразделенной любви. Так женщина, которой не отвечает любимый ею мужчина, может искренне думать и рассказывать подругам, что на самом деле он любит ее, но только по каким-то очень важным причинам скрывает свою любовь. Этих «причин» может быть найдено множество – от особенностей его замкнутого характера до обстоятельств его личной жизни, и все они будут обосновывать факт «скрытой любви». С точки зрения Ж.Лакана такую реакцию можно считать истерической, хотя я в данном случе не склонна применять ярлыки. «Когда истерический субъект, - пишет Р.Салецл, - задает вопросы о своем существе, о том, чем она или он является для другого, то ответа мы не получаем. Другой не отвечает. Тогда субъект стремится найти доказательства вне слов – в действиях, поведении, между строк и т.д. Субъект, тем самым, становится переводчиком. Поскольку другой не может ему ответить, субъект сам придумывает ответ на вопрос о желании другого»³⁵. Гедонистическое переживание рождает сладкий мираж, который порой оказывается чрезвычайно устойчив, напрочь отвергая реальность. Однако минус его все же состоит в том, что в какой-то момент по внутренним или внешним причинам самообман становится явным и очевидным для самого человека, и тогда возникает проблема переосмысления не только настоящих своих представлений об отношениях, но и большого фрагмента прошлой жизни, связанной с Любимым.

Другой важный вид переживания – ценностное переживание, связанное с изменением ценностей, на которые ориентируется человек, перестройкой их иерархии или полной сменой ценностной парадигмы. В рамках именно ценностного переживания возникает такой своеобразный защитный механизм, снижающий горечь неразделенного чувства, как творчество – выражение своего страдания в поэзии, музыке живописи. В этом случае ценность Любимого и несостоявшихся отношений с ним преобразуется в ценность творческого процесса и созданного произведения. Гармония слова, звука, красок преобразует боль безответности в радость совершенной формы, в удовольствие точно выраженного переживания. Широко известны строчки А.Ахматовой «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» О каком соре речь? Думаю, Ахматова говорит не только о случайных, необязательных эмоциях, из которых вдруг являются шедевры, но и настоящий душевный сор – тяжелые, мучительные, поистине засоряющие внутренний мир переживания собственной обиженности и униженности, бессилия перед равнодушием Любимого или его решением тебя отвергнуть.

Ценностное переживание в чем-то прекрасно. Оно создает восхитительную сферу поэзии и спасает Любящего от разочарования в себе и в любви, дает хотя и робкую, но надежду на лучшее будущее. Однако, у него есть два серьезных минуса. Во-первых, оно уводит Любящего из области реальных отношений в область искусства, заставляя именно там прилагать свои способности, которые могли бы, возможно, сыграть положительную роль в реальной коммуникации. Во-вторых, Любимый, в конечном счете, становится лишь поводом для новых стихов, пьес, картин. Любовь трансформируется в совсем другое отношение, и если Любимый желает вернуть себе свой статус реального человека, нуждающегося в контакте с Любящим и в его заботе, то он рискует его не получить.

Следующий вид переживания, названный Ф.Василюком и вполне применимый к нашему сюжету, это реалистическое переживание.

Первый вид реалистического переживания предполагает пассивность, включающую механизм терпения. Это пребывание в бездеятельном унынии, грусти и печали по поводу того, что Любимый слишком далек и не намерен дарить ответную любовь. Сразу хочу заметить, что если у Любящего нет в этом случае ни грусти, ни печали, а есть лишь абстрактное восхищение далеким Любимым, то речь не может идти о страсти. Человек, который спокойно строит свои практические отношения с одной подругой (или другом), а элегически мечтает о другой (другом), не сражен любовью. Истинная страсть, когда она не имеет ответа, с необходимостью порождает муки. Но эти муки можно молча терпеть. Долго ли? По-разному. И завершается это порой весьма длительное терпение тоже по-разному: срывом, буйством, скандалом либо угасанием и смирением. Смирение – наилучший и наименее травматический выход из сложившейся ситуации , оно потому и смирение, что примиряет человека с тем, что он не любим. Однако, смирение чаще всего оказывается лишь последней точкой в череде внутренних мук, которые изрядно калечат за период «терпенья» душу Любящего. Здесь возникает и комплекс неполноценности, и мысль о собственной неудачной судьбе и т.д. и т.п. Но признаемся, помочь молчаливому страдальцу нечем. Разве что порекомендовать отвлечься, занять себя делами, заботами, развлечениями. Наша страсть захватывает нас, не спросясь, и при пассивном складе характера ее можно только пережить, перемолоть на мельнице времени.

Однако, стратегия реалистического переживания драмы неразделенной любви может быть и иной – активной. Эта стратегия укоренена в двух моментах. Первый момент – надежда на то, что раньше или позже Любимый все-таки даст любовный ответ. Второй момент – острая необходимость для Любящего быть «утвержденным в бытии» той любовью, которой потенциально владеет Любимый. Любящему нужно признание со стороны Любимого, без этого он чувствует себя ущербным.

Заметим, что человеку, которого согласно известной классификации Эрика Берна можно назвать «победителем» или «принцем» (принцессой) нет нужды так биться за признание со стороны Другого. Берновские Принцы и Принцессы – это оптимистичные самодостаточные характеры, твердо уверенные в собственной ценности. Они не слишком-то нуждаются в том, чтобы их «утверждал в бытии» другой человек, пусть даже желанный и приятный. Если «Принц» или «Принцесса» получают любовный отказ, то скорее всего они произносят нечто вроде сакраментальной фразы «Хороша Маша, да не наша», и, слегка погрустив, продолжаются стремиться в свое прекрасное будущее, не отказывая себе в не менее прекрасном настоящем. «Победители» знают, что все равно будут любимы, и эта их уверенность воплощается в новых радостных встречах и знакомствах. «Принцы» и «Принцессы» никогда не попадают в клещи длительной безответной страсти: они быстро находят ответную.

Активное преследование Любимого в безответной любви – прерогатива берновских «лягушек». «Лягушки» - люди с негативным отношением к собственному «я». Как известно, они могут быть и умными, и талантливыми, и красивыми, и даже внешне успешными, но внутри у них сидит червоточинка, которая лишает их целостности и внутренней гармонии без постоянного подтверждения со стороны значимого Другого. В нашем контексте этот значимый Другой – Любимый, который воспринимается в подобном случае как тот полюс, который дает рай: спокойствие, уверенность, радость жизни – всё это на стороне Любимого, только он гарант моей психологической безопасности, счастья, удовольствия. Без него сахар не сладкий, небо не синее, цветы не пахнут. Такая вполне интеллигентная «Лягушка» может испытывать буквально приступы потребности в Любимом, вольно - невольно обеспечивающем ее полноценное взаимодействие с миром. Это приступы, когда в глазах темнеет и дыхание останавливается, и тогда эта «Лягушка» начинает проявлять бешеную активность и невиданную настойчивость в стремлении сблизиться с Любимым, она теряет по дороге немалую часть своей интеллигентности, но такова природа страсти – она похожа на борьбу за жизнь, когда все средства хороши.

Однако, хороши ли? Что происходит и с отношениями и с чувством, когда Любящий идет в наступление, штурмует крепости, садится в долгую осаду? Выигрывает он или проигрывает?

Хочу подчеркнуть, что речь идет в данном случае как о мужчинах, так и о женщинах, охваченных любовным мороком и стремящихся во что бы то ни стало добиться ответа. И если раньше в мужских и женских любовных стратегиях было много различий, то в наши дни эти различия существенно стерлись. Кроме того, говоря о попытках активно решать любовную проблему, я имею в виду, конечно же, не примитивное насилие, а сложное и многогранное поведение, включающее в себя самые разные тактические ходы. Да ведь, путь насилия здесь и не годится. Вся сложность в том, что мы хотим, чтобы нас любили, а не боялись, что было подчеркнуто в свое время Ж.-П.Сартром. Никто иной как Сартр настойчиво говорит о свободе Любимого, о том, что без его добровольного вклада любовь не может состояться, и чтобы покорить Любимого, мы должны соблазнять его. «Любимый не знает желания любить. Отсюда, любящий должен соблазнить любимого; и его любовь не отличается от этого действия соблазна. …Соблазнять – значит брать на себя полностью свою объективность для другого и подвергать ее риску; значит, ставить себя под его взгляд, делать себя рассматриваемым им….Соблазн имеет целью вызвать у другого сознание своей ничтожности перед соблазняющим объектом. Посредством соблазна я намерен конституироваться как полное бытие и заставить признать меня как такового»³⁶. Итак, Любящий старается соблазнить Любимого, демонстрируя ему свои достоинства от красоты и известности до заботы и внимания. И это – этап любых нормальных любовных отношений. Но при нормальных, естественно строящихся любовных отношениях этот этап соблазнения занимает ограниченный период времени, сменяясь обоюдностью, когда, говоря словами Сартра, «Любимый построил проект быть Любимым» и в свою очередь активно привлекает к себе Любящего. Однако в ситуации неразделенной любви этот этап затягивается до бесконечности, и Любящий оказывается заложником воли и капризов Любимого. Беда в том, что его постоянно воодушевляет надежда на ответ, в особенности в том случае, когда отказ не был решительным и твердым, а содержал немалую долю тумана, сомнений и обещаний подарить любовь «при выполнении таких-то и таких-то условий».

В своем отчаянном наступлении и упорной осаде Любящий начинает нарушать одно за другим простые психологические правила, которые в конечном счете, и приводят его к полной безнадежности и тупику. Рассмотрим эти правила.

1.В книге Ренаты Салецл, посвященной любви и ненависти, на одной из первых страниц сказано: « Обычный совет безнадежно влюбленным гласит, что необходимо возвести искусственные барьеры, создать запреты, сделать себя временно недоступным и тем самым заронить в объекте своей любви ответное чувство ( выделено мной – Авт.). Как говорит Фрейд, «чтобы либидо разлилось до предела, необходимы определенные преграды; во все исторические эпохи человечество в своем стремлении к любовному наслаждению в случае недостатка на пути удовлетворения естественных препятствий возводило препятствия искусственные»³⁷. С этим утверждением трудно не согласиться. Конечно, естественно возникающая взаимная любовь далеко не всегда нуждается в препятствиях, тем более, что жизнь и так подкидывает их достаточно, но случаи взаимной пылкой страсти не так уж часты, поэтому момент искусственного препятствия, некоей «дразнилки» весьма характерен для начинающихся отношений, для флирта. Важен он и при соблазнении Любимого в ситуации неразделенной любви.

Однако наш безнадежно влюбленный как правило поступает прямо наоборот. Любимый и так держит по отношению к нему дистанцию, редко балует своим вниманием, где уж тут самому скрываться из виду, когда каждая минута общения на вес золота! Любящий (прямо по Фромму!) страстно проявляет к Любимому заботу и внимание, постоянно появляется возле него, караулит у дверей, демонстрирует своё восхищение, преданность и добрые чувства. Надоедает смертельно. Это похоже на то, как если бы он бегал за Любимым, заставляя его есть вкусные пирожные, настаивая и плача, отчего Любимый приобрел к этим пирожным выраженное отвращение. Напрасные дары, не востребованные и потому не оцененные блага. Деятельная фроммовская любовь оборачивается здесь против самой себя.

В одном стихотворении, найденном мной в моей юношеской записной книжке, наша отечественная поэтесса ( к сожалению, ее имя оказалось не отмеченным в моих записях) так описывает свое прощание с любимым и заклинает его не забыть её:

« Вспоминай, если грозы, если тронулся лед,

Если в небе высоком прогудел самолет,

Вспоминай, если утром прокричат петухи,

Вспоминай мои слезы, губы, руки, стихи.

Позабыть не пытайся , невозможность кляня,

Не старайся, не майся, слишком много меня!»

Возникает вопрос: если люди будут так друг друга вспоминать, то зачем им расставаться? И следом второй: не от того ли они расстаются, что её, поэтессы, «слишком много»?

О да, поэтессы и не поэтессы, а просто влюбленные женщины склонны заполонять жизнь Любимого, пытаться законопатить собой все щели. Это происходит все из того же страха: я уйду, и меня забудут. Повторим еще раз, что Принцессам этот страх не свойственен. Они уходят, гордо подняв голову в полной уверенности, что их не забудут никогда. Зато страстные Лягушки стараются как можно больше наследить: стихами, письмами, подарками, фотографиями, совместной деятельностью, участием во всех проблемах: «Он в один угол, а оттуда я! Он в другой – а оттуда снова я!» И чем больше старается наш Влюбленный, получивший в последних строках ярко выраженное женское лицо, тем меньше его шансы на ответ. Это лишь в естественной, взаимной любви чувства кореллируются по принципу прямой связи: чем больше я тебя люблю, тем больше ты любишь меня и наоборот. А в отношениях сложных, надрывных, путаных действует принцип обратной связи: чем больше Влюбленный любит, тем холодней становится Любимый, и чем холодней Любимый, тем неотступней навязывает себя Любящий.

2. Второе важное психологическое правило, нарушаемой активным соискателем любви – это правило, гласящее: не раскрывай себя до конца! Чтобы снискать ответ переборчивого и капризного Возлюбленного Влюбленный должен был бы напустить вокруг себя побольше туману, заинтриговать предмет своей страсти собственной загадочностью, то есть вести любовную игру, умело набивая себе цену. Искусство не терпит прямоговорения, но прямоговорения не терпит и любовь, когда она одностороння. Там, где Любящий твердит одно лишь люблю да люблю, он оказывается слишком прост, ясен до дна, измерен и понят, а, значит, не интересен. Любит? Ну и пусть любит! Его проблемы!

Увы! Страсть не хитра. Она не гибка и не коварна, потому она и страсть, а не софистическое жонглёрство, не флирт, не кокетство. Страсть – тяжелая артиллерия. Вспомним классический пример. Пока пушкинский Онегин не любит, он легко пользуется всеми приемами холодного обольщенья: «Как рано мог он лицемерить, таить надежду, ревновать, разуверять, заставить верить, казаться мрачным, изнывать…» Но куда подевались его уменья, когда он оказался охвачен страстью к Татьяне? Здесь он уже не расчетливый игрок, а лишь страдающая душа, которой отказано во взаимной любви и возможном счастье.

Стоит заметить, что при взаимных ответных отношениях вопрос о создании флёра загадочности практически не стоит. Душа Другого и так загадка! Её и так никогда не понять до конца, к чему же здесь еще и огород городить! При взаимности люди настолько интересны и привлекательны друг для друга, что их взаимному любопытству не нужны искусственные подпорки. Игра в таинственность необходима, быть может, только на самом первом этапе знакомства, дальше она просто отбрасывается за ненадобностью. Однако при длительной осаде Любимого воспользоваться арсеналом флирта было бы кстати. Да только Любящий не может.

3. Третье правило, которое игнорирует охваченный безответной любовью, обязывает Любящего не оказывать избыточного эмоционального давления на Любимого. Дело в том, что сильная страсть – самая бессильная вещь на свете, потому что она вызывает страх и яростное сопротивление. Страсть вообще характеризуется избыточностью, чрезмерностью, она похожа на ураган, и поэтому пугает. Человеку, на которого обрушивается чужая страсть, хочется уклониться от нее, укрыться, уберечь себя от психологической атаки. Поэтому здесь вновь действует уже отмеченный закон обратной связи: нагнетание страсти вызывает не адекватный ответ, а, напротив, бегство или агрессивную самооборону, когда Любящего прямо отвергают, унижают, возможно, оскорбляют, только бы заставить его отступить. Прогнать атакующего – вот чего хочет Любимый, больше всего мечтающий сейчас о том, чтобы его перестали любить и оставили в покое. Он составляет проект «быть Нелюбимым».

Интересно то, что порой снизить чужой эмоциональный накат можно, слегка поддавшись ему. Если Любимый перестает упорно сопротивляться и немного приближает охваченного страстью Любящего, тот может успокоиться, получить на каком-то уровне психологическое удовлетворение, ощутить, что его не отбрасывают, и, стало быть, у него нет причин так отчаянно биться за внимание Любимого. Даже малая толика этого внимания порой способна снять остроту проблемы. Но Тот, кто любим, как правило, так не поступает. Он не идет ни на какие поблажки для Любящего потому что полагает: «Дашь палец, откусят руку». И у этого опасения есть свои резоны, ибо не каждый Любящий успокаивается на малом, а жест благоволения может быть истолкован как поощрение к стремительному наращиванию близости.

Нарушая таким образом все правила обольщенья, Любящий борется за «свое счастье» как может. Он интуитивно применяет психологические стратегии, которые в свое время были прекрасно описаны П.М.Ершовым в книге «Режиссура как практическая психология». Одна из типичных стратегий в борьбе за Любимого называется «возвышение партнера», когда Влюбленный хвалит и воспевает Возлюбленного, приписывает ему разнообразные совершенства и достоинства. Другая стратегия, идущая как правило, в паре с первой, называется «унижение себя». И для женщин, и для мужчин характерно в этом случае говорить Любимому: «Я не могу без тебя жить. Я без тебя погибаю. Ничто меня не радует.» и т.д. и т.п. Разумеется, Любящий в самом деле испытывает эти горькие переживания, но он еще и оглашает их, как бы выпрашивая у Любимого снисхождения и жалости, пытаясь достучаться до его сердца.

Постоянно практикуя такого рода поведение, Любящий приобретает четкую установку на то, что он заведомо не любим. Поэтому с какого-то момента он перестает замечать те позитивные знаки внимания, которые может начать оказывать ему Любимый. То есть, Любящий, убежденный в безответности, не слышит и не видит ответа. Он словно слепнет и глохнет ко всему хорошему, что способно происходить между ним и Любимым. Всякий поступок, всякое слово Любимого воспринимаются как жест отказа, и Любящий постоянно готов к отказу, он начинает проецировать отказ из собственного внутреннего мира – наружу. В неразделенной любви Любящий живет как человек, которому всегда отказывают, и постепенно он от этого сатанеет. Сам провоцируя безответность, он начинает тихо ненавидеть и себя за свою рабскую зависимость, и Другого – за то, что он никогда не дает сердцу радости.

Впрочем, слепота Любящего не безгранична. Она проявляется лишь по отношению к полутонам и намекам, к смутным высказываниям и слабо проявленным жестам, о которых надо гадать и которые следует истолковывать. Здесь как и во всех других случаях действует закон, согласно которому о любви можно судить только по поступкам. Поверить в ответ можно лишь тогда, когда он проявлен в любящем поведении: в стремлении быть рядом, во внимании, в заботе и ласке, в уважении и восхищении.

Важнейший момент той психологической войны, которая разворачивается теперь между Любящим и Любимым – это жестокая обида Любящего на полученную им реальную и иллюзорную «нелюбовь». Эта обида, прорастающая до корней, до печенок, оказывается крайне разрушительной для самого Любящего, который может даже физически заболеть на почве негативных эмоций.

А еще может быть, что от долгих страданий и утеснений собственного «я» Любящий просто охладеет к Любимому. И зачем он теперь? И к чему нынче его ответ? Дорога ложка к обеду, дорого яичко ко Христову дню. На любовь надо отвечать вовремя, а не тогда, когда костёр погас, и остались только пепел и головешки.

Итак, мы можем вновь вернуться к тезису, который выдвинули в начале: неразделенная любовь – не любовь, поскольку в ней нет любовного взаимоотношения. Она является любовью только по интенции, по первому импульсу, по внутреннему переживанию, которое страшно деформируется, уродуется, разрушается в ходе развертывания «нелюбовных отношений». Неразделенная любовь подобно неустойчивому химическому соединению очень скоро трансформируется, превращаясь или в полубредовые иллюзии «скрытого ответа», или в произведение искусства, или же она оборачивается страданием и борьбой, которые начинены изрядной долей обиды и ненависти. Лучшее для такой любви – поскорее угаснуть, уйти, раствориться в миролюбивом смирении, перейти в христианское прощение. Но такой путь доступен немногим.

Долго любить без ответа и не обижаться, не впадать в амбивалентную страсть могут, наверное, только святые. Хотя у них, у святых, не бывает избирательной любви, не бывает этой мирской жажды – получить любовь конкретной, но недоступной личности. Даже всемогущий Бог, протягивая руку человеку, желает ответа, и от обиды и ненависти по отношению к отказавшимся его спасает только его Божественная полнота, его собственная избыточность. Что же говорить о нас, смертных, которым всегда не хватает Другого, чтобы быть целостными и счастливыми!

Как мы можем оценивать неразделенную любовь, свалившуюся на нас словно дар и наказание судьбы? Что нам делать с ней, ибо она по сути своей есть страдание, причем страдание безысходное.

Видимо, к ней надо относиться как к любому страданию.

В одном случае при чисто гедонистической позиции мы должны стремиться просто избегать неразделенной любви, давить ее в зародыше, не давать ей вырасти и захватить душу. Конечно, со страстью далеко не всегда легко справиться, но существует масса приемов и методик, порой практикуемых людьми интуитивно, которые помогают уклониться от углубления переживаний. Например, можно намеренно снижать образ Возлюбленного, делать его в собственных глазах смешным и нелепым, говорить себе: «Не ответили, не больно и хотелось!». А лучше всего отвлечься, увидеться и познакомиться с другими людьми, «вышибить клин клином», откликнуться на призыв третьего человека…

В другом случае, если мы все же дорожим своим тяжким и мучительным чувством, его надо принять как урок, как необходимый опыт, и если удастся, как можно больше сократить обиду, гнев и ненависть, которые неизбежно проникают в нашу интенцию любви. При неразделенном чувстве не так важно в конечном счете получить отклик Любимого, как важно сохранить не изуродованным собственный внутренний мир, не стать душевным инвалидом, полным комплексов неполноценности и претензий к действительности.

И если, не стяжав взаимности, мы все-таки сохранили себя, пережили «любовную чумку», порой походящую на истинную чуму, если мы несем в себе тепло, симпатию и прощение к тому, кто нам не ответил, то, значит, мы выучили один из своих жизненных уроков, и Бог даст, это поможет нам в следующий раз быть поистине счастливыми – в новой ответной любви.

Глава 4 Радость против подозрительности

Теме радости явно не повезло в XX веке. Завершившееся недавно столетие прославило и сделало предметом широкого обсуж-

Впрочем, мы не вправе осуждать современную интеллектуальную жизнь

И, тем не менее, каждому из нас, живущих обычной повседневной суе-

Разумеется, они неравнозначна простому физическому удоволь-

Эта небольшая главка - попытка поразмышлять над важнейшим условием

Радость - естественное состояние счастливого детства. В детстве человек

многом знании - много печали, -гласит древняя мудрость, и кто умножает

Философы и психологи теоретически осмысливают «царство обманов»,

которое возникает, когда обнаруживаешь, что тебя опять «надули», что

«Ну, - думаешь, - уж следующий раз я буду умным! Я буду во всем сомне-

Однако, приходит завтра, и мы нередко оказываемся лицом к лицу с но-

«плюсы» явно превосходят «минусы», делается шаг вперед. Это возможно

Знаменитый психолог Э.Эриксон обосновал такого рода конструктив-

- способность быть позитивным, радостным и великодушным, независимо

Если же, считает Эриксон, нужды ребенка проигнорированы, он подвер-

Ставшая частью характера подозрительность исключает радость. Она

-не более, чем розовая пудра на грязном лике греха. И потому радоваться

в нем.

В этой статье я оставляю в стороне две большие и важные темы:

Поэтому я уделю внимание лишь экзистенциально-психологическим

Радостное мировосприятие предполагает доверие к себе и к Другим.

Прежде всего, о доверии к себе. В свое время уже возникновение

героев жизненной драмы сменилось образом души, разорванной внутри

Христианизированное «я» сделалось несчастным задолго до З.Фрейда.

Как можно доверять себе, если твоя душа - поле нескончаемой борьбы

Возможность злонамеренной иллюзии и обмана подстерегает христианина

«за ангела» или даже за «Христа», ясно, что человек впал в прелесть, создавая

Ох уж эти прелести бесовские! Эти соблазны, проистекающие изнутри

Человек, не доверяющий себе, рефлексивен, раздвоен, он сосредоточен на

Разумеется, нет ничего плохого в том, что некто пытается понять свой

Несомненное достоинство психоанализа, ставшего в XX веке популярным

По словам 3.Фрейда, его теория после Коперника и Дарвина нанесла

Однако, вольно или невольно психоанализ сыграл огромную роль в

С точки зрения некоторых современных психоаналитических школ

Правда, оно совершается далеко не всегда, но взыскующий здоровья те-

перь до исступления копается в закоулках своего внутреннего мира, изыски-
вая в нем ту скверну, которую приписывает ему аналитик. А если доктор
ошибся? Или спроецировал на пациента собственные проблемы? А если
извлеченные на свет божий пороки - только оговор, результат приписыва-
ния, недобросовестно примененного метода? Что делать тогда несчастному,
который не только физически болен, но еще и перечеркнул самого себя,
подверг сомнению святая святых - ядро собственной души?

Я не могу сказать, что преклоняюсь перед всеми утверждениями Ж.-

Разумеется, душа практически каждого человека содержит некоторый

Это значит, что мы никогда не должны относиться к себе так, словно

губить дело, а утверждение того позитивного, которое поглощает и

Когда мы говорим о недоверии к Другим, то речь, конечно, идет в первую

Порой ситуация обязывает нас общаться с теми, кому мы вовсе не

Добровольная, свободная межличностная коммуникация оказывается

лика собственного «Я». Заслоны и кордоны, маски и границы, самые раз-

Возведение психологических баррикад возникает из недоверия и страха.

Хорошие человеческие отношения невозможны без ухода от игр -

Недоверие к себе часто становится подозрительностью по отношению

о том, что грешный человек не может поверить в полноту милости Бога,

Конечно, Тиллих говорит о Боге, но сам принцип доверия к чужой любви

В прекрасной светлой книге Клайва Льюиса «Хроники Нарнии» есть

- Вот видите, промолвил Аслан, - они не позволяют нам помочь им. Они

Подозрительный человек - в тюрьме, которая находится внутри него. Он