Энтони Эверит Возвышение Рима. Создание Великой Империи

Что же произошло на самом деле

жүктеу/скачать 0.67 Mb.

бет	4/26
Дата	21.05.2023
өлшемі	0.67 Mb.
	#474035

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 26

Возвышение Рима Создание великой империи - Эверит Э

4. Что же произошло на самом деле
История, изложенная до сих пор, представляет собой то, что римляне хотели знать об этом и как они верили в то, что им говорили. Какова достоверность расчета даты основания Рима и монархии, приведенного в предыдущих главах? Трудно быть совершенно уверенным, но на этот вопрос, по-видимому, можно дать два ответа: с одной стороны — очень слаба, а с другой — достаточно сильна.
Римляне сами признавали, что некоторым элементам традиции нельзя доверять. Ливий считает, что рассказы о древности «приличны скорее твореньям поэтов, чем строгой истории, — и продолжает, — древности простительно смешивать человеческое с божественным, прошлое всегда воспринимается с налетом божественности, а если какому-нибудь народу позволительно освящать свое происхождение и возводить его к богам — то это наш народ».
Связь с Троей римлянам навязали греческие историки, которые любили рассматривать заинтересовавшие их новые иноземные страны в русле своей культурной истории, но это нельзя считать нежелательным подарком. Греки считали троянцев не какими-то коварными азиатами, а вполне достойными греками. Действительно, некоторые говорили, что «троянский народ по большей части принадлежал к эллинскому и некогда выселился из Пелопоннеса». Это означало, что римляне, которые очень боялись греческой культуры и страдали от комплекса неполноценности за свою собственную, вполне могли причислить себя к греческой идентичности. Их восхищение скрывало зависть и враждебное соперничество, поэтому, связывая себя с троянцами, римляне в каком-то смысле выступали в качестве конкурентов, которые когда-нибудь могли завоевать Грецию и тем самым отомстить за своих предков.
Возможно, что около 1184 года до н. э. — в традиционную дату — в Трое произошла какая-то война. Этот город, конечно же, существовал в действительности, так как современные археологи ракопали его остатки. Даже в то далекое время греки и финикийцы уже пересекали Средиземное море, на берегах которого они, в конечном счете, основали свои «колонии» — самостоятельные города-государства, однако значительная часть этих городов появилась почти на четыре века позднее. Эней не мог оказаться в Карфагене, поскольку этого города тогда не существовало. (Греческий историк Тимей считал, что Дидона основала этот североафриканский город в 814 году.) Эней также никогда не существовал. Вымышлены множество богов и героев, приключения которых описаны в «Илиаде» Гомера.
Ромул и Рем также несуществующие персонажи. На самом деле имя «Romulus» и означает «основатель Рима» («-ulus» по-этрусски обозначает основателя). Рем также может быть этимологически связан со словом «Рим». Рассказы о брошенных младенцах, впоследствии достигших высокого положения, довольно часто встречаются в древней мифологии (вспомните Моисея, Эдипа и, конечно же, Париса из Трои).
Настоящая трудность, с которой столкнулись римляне, состояла в том, что у них было две противоречащих истории основания их города, которые якобы произошли с разницей в несколько сотен лет независимо друг от друга. Одна — о блуждающем троянском герое, а другая — о местных мальчиках Ромуле и Реме. Римляне решили принять обе, а потому им пришлось каким-то образом упорядочить их и совместить в одно как можно более правдивое повествование. Энею приписали открытие Италии и создание новой родины в Лации, а уже непосредственно Рим оставили близнецам. Чтобы заполнить длительный промежуток времени, для связи этих двух легенд придумали целый список воображаемых царей Альба-Лонги.
Римские историки последних лет существования республики не всегда обращались к вымыслу, однако отдаленные и легендарные события они рассматривали сквозь призму своего времени. То обстоятельство, что Ромул стал прибегать к деспотической форме правления и был убит в сенате, скорее всего является отражение того, что они наблюдали в свое время. Отсюда же происходит странное предсказание Ливия о смерти Цезаря.
О дате основания Рима было много споров. Большинство считало, что это произошло в VIII веке. Как мы уже упоминали, Варрон выбрал для этого события 753 год до н. э. Это и стало общепринятой датой. Однако этот выбор привел ко второй хронологической загадке. Получилось, что между Ромулом и изгнанием Тарквиния правили только семь царей. При этом среднее время правления каждого царя получается очень долгим — 35 лет, что практически невероятно.
Римляне приняли это, а вот современные ученые оказались более рассудительными. По-видимому, кроме этих семи, существовали еще какие-то цари, о которых не сохранилось никаких письменных свидетельств. Этот вопрос, кажется, решили археологи. Они обнаружили остатки небольших первобытных поселений, существовавших много веков, а убедительные свидетельства о наличии городской жизни, четко отличающейся от сельской, начинаются только с середины VII века. Таким образом, реальная дата основания Рима оказывается почти на сто лет позднее, чем первоначально считали. Это оказало значительную помощь, хотя нельзя сбрасывать со счетов то обстоятельство, что некоторые монархи могли не войти в традиционную историю. Теперь традиционное число царей вполне соответствует общему периоду времени их правления. Кроме того, отдельные выводы, полученные по результатам раскопок, занимают свое положение в соотвествии с литературной традицией. Например, установлено, что Регия или дворец на Форуме построили в конце VII века, когда согласно исправленной хронологии правил Нума Помпилий, которому и приписывается строительство дворца. Постройка первого здания для римского сената приписывается Туллу Гостилию (это отражено в его названии «Курия Гостилия»). Найденные остатки этого здания датируются началом VI века, именно в это время, по нашим предположениям, Тулл правил Римом.
Должно было пройти еще много времени перед тем, как мы столкнемся с реальными (в той или иной степени) личностями, которые не только описаны в мифах, но и действительно существовали в истории. Первые четыре царя, по-видимому, являются почти полностью вымышленными, хотя события, произошедшие во время их правления, действительно имели место. Каждому царю приписали решение определенных задач, которые на самом деле стояли перед монархией, однако их не обязательно решал именно этот царь.
Ромул создал упорядоченную социально-политическую систему с трибами и куриями. Деяния миролюбивого Нумы составили все то, что относилось к религии и (по словам Цицерона) «любви к спокойствию и миру», то есть культы, жреческие коллегии и общепринятый календарь религиозных и светских праздников. Беспокойные Тулл Гостилий и Анк Марций вели захватнические войны с помощью боеспособной призывной армии. Неясно, имел ли Анк Марций какое-то отношение к строительству порта Остия и Свайного моста. Однако мы можем с полной уверенностью сказать, что два Тарквиния и Сервий Туллий были реальными персонажами (поскольку сообщения о деяниях обоих Тарквиниев очень похожи, то, может быть, вместо этих двух царей на самом деле был один). Тарквиний Приск, по всей вероятности, пришел к власти между 570 и 550 годами до н. э.
По мере приближения к свержению монархии, картина становится более четкой. Несмотря на подробное описание истории, произошедшей с Лукрецией, за мелодраматическим сюжетом могут скрываться подлинные события. Даже если мы с подозрением относимся к странному характеру Брута, нельзя не признать, что Брут — крупная историческая личность, которая внесла большой вклад в создание республиканских учреждений, просуществовавших более пятисот лет.
Как только туман мифа развеивается, сразу же появляются четкие очертания реальных событий. Надо признать, что имеющиеся у нас разрозненные традиционные исторические повествования все-таки могут дать нам довольно важные сведения о тогдашней исторической действительности. Во времена монархии Рим действительно из небольшого городка около брода превратился в крупнейший город-государство Центральной Италии, расширив свою территорию в результате многочисленных военных конфликтов с местными племенами области Лаций. В Риме развились политические учреждения, такие как сенат и народное собрание. С большой степенью вероятности можно сказать, что римские цари изобрели некоторый способ того, как связать богатство с политическим влиянием и военными обязательствами. Скорее всего, это сделал правитель по имени Сервий Туллий. (Однако элементы сложной центуриальной системы возникли в более поздний период, а римляне часто стремились осовременить историю, считая, что ранняя республика была устроена почти точно так же, как и ее более развитая наследница в последующие века, с той разницей только, что первая имела меньшие размеры.)
Таким образом, сложившаяся система управления развилась как попытка разрешить конфликт между обычными гражданами и знатными патрициями. Последние цари на самом деле правили точно так же, как греческие тираны, которые нуждались в поддержке народа. Они проводили агрессивную внешнюю политику и вкладывали средства в искусства и архитектуру.
В городе возвели величественные общественные здания, которые должны были украшать процветающий и могущественный город-государство. Форум превратили из грязного болота в большую городскую площадь. Сначала утверждали, что какое-то время Рим насильственно присоединили к союзу этрусских городов, однако современные ученые не нашли этому никаких подтверждений. Несмотря на сильное влияние этрусской культуры, распространенной к северу от города, и то, что два царя были выходцами из Этрурии, Рим сохранил свою полную самостоятельность.
В Риме развивалась своя собственная культура на основе многообразия и привлечения иноземцев, при этом поддерживался собственный, традиционный способ производства. Эти две характерные черты так же стары, как и самые ранние истории о Риме. И наконец, Ромул решил, что надо обязательно привлекать иноземцев, чтобы они стали гражданами, а его преемник Нума Помпилий, по утверждению Цицерона, ввел «религиозные священнодействия [и] законы, которые до сих пор сохранились в наших памятниках». Вероятно, космополитическая открытость миру и преданность «обычаям предков», выражающаяся латинским термином «mos maiorum», были взаимосвязаны. Если надо было сохранять социальную сплоченность, то должно было быть что-то еще, что требовалось исправлять или уравновешивать. Во всяком случае, это приводило к напряженности, которая станет характерна для последующей истории Рима.
Если римляне I века, такие как Цицерон и его друзья, смотрели на себя в зеркало далекого царского прошлого, что же они могли там увидеть? Прежде всего то, что они были избранными людьми. Сама судьба поместила их в величайшую мировую империю. Своими ратными подвигами они превзошли даже могущество греков в Средиземноморье, культура, искусство и военные успехи которых до сих пор не имели себе равных. Будучи троянцами, они не относились к варварам, выходящим за рамки греческой культуры. И наконец, будучи троянцами, они сполна вернули себе все утраченное при падении Трои.
Рим не сразу строился. Во многих мифах об основании города кажется, что он появился внезапно и сразу же стал крупным центром. С Римом все было не так: его традиционный основатель Ромул был просто вехой в этом длительном процессе, который начался среди обгоревших остатков Трои и завершился в спальне Лукреции. Подлинная история на самом деле начинается только с изгнанием Тарквиния и созданием республики.
Римляне отличались сильной религиозностью, однако их религия, испытавшая сильное влияние этрусской, представляла собой нечто большее, чем сложная паутина суеверия. Боги обладали различными силами, и их требовалось умиротворять на каждом шагу. Для всех сторон жизни существовали ритуальные обряды, будь то ремонт и обслуживание моста или заключение делового соглашения.
Римляне создали крайне агрессивное общество, однако они очень хорошо усвоили одну жизненную политическую истину: полную военную победу можно достичь только путем соглашения с побежденным. Большинство создателей империй в Древнем мире были жестокими и беспощадными и не сразу усваивали эту истину. Так, в IV веке до н. э. Александр Великий после своего завоевания Персидской империи продвинул ведущих выходцев с Востока в свои новые правительственные учреждения и призвал к сотрудничеству между победителями и побежденными, что очень не нравилось преданным ему македонцам. Когда в македонском войске произошел случай, похожий на похищение сабинянок, Александр вынудил своих солдат жениться на местных женщинах. В римлянах прежде всего поражает то, с какой последовательностью в течение многих веков они проводили свою политику. Они понимали, что именно эта политика приводит к тому, что их бывшие враги соглашаются следовать римскому порядку, а также постоянно увеличивают свое население и, как следствие — людские ресурсы, необходимые для римской армии.
И все же существовала одна трудность. Война обязательно должна быть справедливой, как ответ на чье-то нападение. Именно так утверждали религия и закон. Римляне, считая себя добродетельными людьми, верили в святость соглашений. Однако они понимали, что не всегда поступают так, как надо. Наиболее очевидным примером неправильного поведения стало похищение сабинянок (хотя сами женщины отпустили им этот грех).
Предметом несомненной гордости стала сложная система управления Римом, которая представляла собой результат коллективной мудрости поколений. Печальный парадокс состоял в том, что с самого начала ее подорвали великие люди. Основатель города Ромул также создал прецедент для тиранического правления. Римлянам очень хорошо удавалось делать именно то, что они хотели, и в то же самое время они невозмутимо убеждали себя в правильности своих поступков.
Наиболее ярким отличительным свойством римской жизни стало то, насколько тесно в ней переплетались три совершенно отличных друг от друга рода деятельности, которые в других обществах четко разделены. Между политической, юридической и религиозной деятельностью не было никаких границ. Так, вообще не было отдельного класса жрецов, поскольку один человек был жрецом и политиком. Также он мог быть политиком и военачальником, политиком и юристом. Религиозный обряд воплощал в себе политическую деятельность, направлял и освящал ее. Римляне очень тщательно заботились о том, чтобы получить для своих действий одобрение божества.
II Предание
5. Земля и ее народ
Что же еще, кроме шапки Тарквиния, увидел орел во время своего непрерывного поиска добычи, когда он падал вниз и взмывал вверх, когда парил и нырял во влажный воздух над Лацием?
Перед ним простиралась местность, которая в течение многих лет оставалась непригодной для человеческого жилья. Во II тысячелетии до н. э. вулканы выбросили много пепла и лавы на прибрежную равнину, где также существовала еще одна опасность — частые наводнения. В радиусе тридцати километров от Рима можно найти более пятидесяти кратеров. Когда, наконец, извержения прекратились (каменный дождь на Альбанских горах зафиксировали даже во время правления Тулла Гостилия), на земле оказался слой пепла, богатого поташом и фосфатами. На склонах холмов быстро выросли леса и сформировалась плодородная содержащая азот почва. Теперь здесь можно было осваивать новое занятие — земледелие, и бывшие кочевники могли поселиться здесь навсегда, обрабатывать глинистую землю и процветать.
Сегодня урожай зерновых культур здесь собирают в июне. В течение последующих летних месяцев солнце безжалостно палит, воздух очень горячий, лишенные лесного покрова холмы и поля высыхают. Повсюду расстилается пустынный пейзаж. Наш орел летел над совершенно другой местностью — цветущей, плодородной и утопающей в зелени. Урожай тогда собирали на месяц позже, чем сейчас, — в июле. Лаций был хорошо увлажнен. На равнине росли лавр, мирт, бук и дуб, а на горных склонах — вечнозеленые сосна и пихта. Среди лесов повсюду виднелись пруды, озера, заливы и реки. Характерным ландшафтом Лация являлась заболоченная долина между холмами. Одна из таких долин впоследствии стала римским Форумом. Поскольку Тибр постоянно менял свое русло, то по этой долине часто протекал его временный рукав.
Во время полета на Лацием орел мог видеть около пятидесяти сельских поселений, вероятно защищенных изгородями. Некоторые поселения даже достигали размера небольших городов. Для этих поселений специально расчищали землю, а вокруг них сажали пшеницу, просо и ячмень. Жители держали много домашних животных — волов, коз, овец и свиней. В садах росли оливки и смоковницы. Некоторое время назад этруски начали выращивать новую культуру — виноград. Спрос на древесину привел к постепенной вырубке лесов. Географ Страбон записал в I веке до н. э. свои наблюдения: «Весь Лаций — благодатный край, богатый всевозможными плодами». Единственное гиблое место Лация — малярийные болота на юге этой области.
Земледельцы хорошо понимали, что стекающая по склонам дождевая вода постепенно смывает плодородную вулканическую почву, которая давала им средства к существованию. Они построили туннели и дамбы, предназначенные для того, чтобы орошать поля, а также для сохранения от размыва тонкого слоя почвы. Тибр нес в своих водах очень много ила, поэтому новый порт в Остии, созданный недавно предшественником первого Тарквиния на римском троне, вскоре стал заноситься илом.
Если бы наш орел расправил свои крылья и поднялся еще выше, то он мог бы обозреть весь узкий Апеннинский полуостров, длина которого составляет около 1100 километров. Скованные льдом Альпы отделяют его от остальной части Европейского континента. У подножия Альп протянулась широкая, плоская равнина, по которой медленно течет многоводная река Падус (ныне — По). Эта равнина отделена от остальной части Италии цепью Апеннинских гор, поэтому римляне, которые передвигались почти всегда в направлении восток — запад, относили эту равнину к кельтской Галлии и считали, что она не имеет ничего общего с Италией.
Затем горная цепь поворачивала и тянулась на юг, подобно длинному позвоночнику из известняка, между ребрами которого виднелись узкие скалистые ущелья. Террасы, высокогорные долины и травянистые нагорья сделали эту гористую местность очень удобной для проживания. В горах при такой естественной защите жили выносливые люди, которые разводили домашний скот и продавали различные продукты животноводства, такие как шерсть, кожа и сыры.
На восточном побережье между отвесными скалами и морем не было почти никакого пространства даже для прокладки дороги. Там редко встречалась хорошая почва, а береговая линия почти не образовывала заливов. И наконец, когда наш орел приблизился к подошве «итальянского сапога» и его высокому «каблуку», он увидел, что горная цепь расширялась, превращаясь в сухие и ветреные степи Апулии.
Береговая линия на западе полуострова отличалась более извилистыми очертаниями. Красивую горную местность Этрурии пересекали несколько горных цепей, между которыми располагались небольшие, но очень плодородные равнины. Наряду с Варроном, в I веке до н. э. греческий философ, политик, географ и историк Посидоний отмечал, что этруски достигли очень высокого уровня жизни в значительной степени благодаря плодородию своей земли, на которой могли произрастать все виды фруктов и овощей: «В целом Этрурия, будучи необычайно плодородной, располагает обширными равнинами, которые отделяют друг от друга пригодные для земледелия гористые местности, а дожди идут здесь соразмеренно не только зимой, но и в летнюю пору». К югу от Этрурии находятся обширные плодородные области Лаций и Кампания. Именно здесь уготовлено было возникнуть Риму.
Италия обращена на запад. Ее единственное неудобство — небольшое число судоходных рек и хороших естественных гаваней вдоль побережья. Но для возникновения любого крупного государства наличие большого количества сельскохозяйственных угодий гораздо важнее, чем число мореходов.
Этот факт оказал сильное воздействие на самосознание римлянина, на его коллективный разум. Изобильная земля Лация полностью соответствовала идеальным представлениям римлянина о своем месте и о хорошей жизни. Даже живя в городе, он стремился приобрести небольшой клочок земли. Поэт Гораций (полное имя: Квинт Гораций Флакк), творческая жизнь которого началась после смерти Цицерона, описывал счастливого человека и облек это стремление в классическую стихотворную форму:
Забыв и форум, и пороги гордые
Сограждан, власть имеющих,
В тиши он мирно сочетает саженцы
Лозы с высоким тополем,
Присматривает за скотом, пасущимся
Вдали, в логу заброшенном,
Иль, подрезая сушь на ветках, делает
Прививки плодоносные,
Сбирает, выжав, мед в сосуды чистые,
Стрижет овец безропотных.
В другом стихотворении такой человек благодарит свою судьбу после приобретения небольшой усадьбы:
Вот в чем желания были мои: необширное поле,
Садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник,
К этому лес небольшой! — И лучше, и больше послали
Боги бессмертные мне; не тревожу их просьбою боле…
Такое стремление к сельской простоте гармонично уживалось с верой в то, что первоначально римляне были отважными и скромными. Представители соседнего народа сабинов, в отличие от тех, кто теперь стал римскими гражданами, в течение многих веков придерживались старинных норм поведения и отказывались от комфортной жизни более поздней упаднической эпохи. Сам Рим был более добродетельным и привлекательным, когда он только что стал городом. Младший современник Цицерона и Варрона, Проперций, с восхищением описывал то далекое прошлое:
В курию, ныне высокое здание для сенаторов с полосой
широкого пурпура, отцы-деревенщины сходились, облаченные в шкуры.
Витой рожок созывал прежних Квиритов на собрание,
и часто сотня их, собравшись на траве, составляла сенат.
В этот «золотой век» было очень мало золота. Политики не имели никакого богатства, не защищали ничьи интересы и были настоящими патриотами. И только время могло показать, сохранится ли такое идеальное положение дел по мере роста римского богатства и укрепления власти.
Около двух с половиной миллионов лет назад, когда первобытные люди стали использовать каменные орудия труда, начался каменный век. Незаселенная и пригодная для проживания Италия стала домом для многих сменяющих друг друга волн мигрантов. Небольшие группы — по-видимому, от двадцати пяти до ста человек — бродили по полуострову, собирали съедобные растения, охотились на диких животных или подбирали падаль.
Двенадцать тысяч лет назад температура на планете заметно повысилась, поднялся уровень мирового океана. Существенно улучшились условия жизни. Люди освоили земледелие и постепенно переходили от кочевого к оседлому образу жизни. Они научились делать глиняную посуду, шлифовать камень и делать из него разные сложные предметы. С начала IV тысячелетия до н. э. в разных частях Апеннинского полуострова начинают возникать оседлые земледельческие общины. Доказательства их существования найдены на севере, в Лигурии, в предгорьях Апеннинских гор, а также в районе Рима. В Северную Апулию прибыли переселенцы с востока (видимо они пересекли Адриатическое море). Они жили в поселениях, окруженных защитными рвами. После того как земля вокруг поселений истощалась, пастушеские общины вместе со своими козами, свиньями, волами, ослами и собаками уходили в новые места.
Во II тысячелетии до н. э. каменные орудия труда уступили место бронзовым. Постепенно сложились две наиболее крупных социальных группы. Одна из них обитала на равнине вдоль среднего течения реки По. Эта группа получила название «террамары» (terramare) по невысоким холмам, богатых черноземом, найденным в поселениях этих общин бронзового века (на современном местном диалекте эти холмы называются «terra mara»). Другая, менее развитая, называлась «апеннинская культура». Население полуострова росло, хотя и очень медленно.
К концу II тысячелетия все наиболее развитые культуры Восточного Средиземноморья пережили ряд серьезных потрясений. Наиболее сильно пострадала большая Хеттская империя (названная так по городу Хаттуса), которая располагалась на значительной части ныненшних территорий Турции и Сирии. Хеттская империя считается первой в мире конституционной монархией, так как она имела сложную правовую систему. Приблизительно после 1180 года хеттское государство распалось из-за внутренних неурядиц и неизвестных нам внешних вторжений.
Почти в тот же самый период произошло разграбление Трои. По этому вопросу нам не следует полагаться на Гомера, поскольку в результате раскопок археологи нашли развалины сожженного города, которые датируются между 1270 и 1190 годами до н. э. (что не так сильно отличается от традиционной даты десятилетней осады, описанной в «Илиаде» Гомера). Это могла быть как Троя, так и какой-нибудь другой город.
В материковой Греции преобладала микенская цивилизация. Колоссальные руины в Микенах на Пелопоннесе до сих пор поражают воображение современных посетителей этого места. Здесь развернулось действие одного из трагических рассказов греческой мифологии — падение дома Атрея. Сыновья Атрея, Агамемнон и Менелай, развернули военную кампанию против Трои. После своего возвращения Агамемнон пал жертвой своей неверной жены, а затем за него отомстили его дети, рожденные от жены-убийцы. Около 1100 года до н. э. микенцы исчезли в водовороте насилия. Многие их города оказались стертыми с лица земли. Последующую эпоху из-за отсутствия письменных источников назвали «темными веками». Мы не знаем, почему произошла эта катастрофа. Может быть произошло вторжение захватчиков, которых позже назвали дорийцами. Это было одно из тех племен, которое считали своими предками греки классической эпохи.
Египетские надписи сообщают о вторжении таинственных захватчиков, известных как «народы моря». Современные ученые почти ничего не могут сказать относительно их происхождения. Вероятно эти народы сыграли какую-то роль в разрушении государства микенцев и хеттов. Независимо от того, откуда они пришли, они принесли с собой опустошение.
Независимо от того, существовали на самом деле «темные века» или нет, до получения первых свидетельств экономического возрождения нам придется подождать несколько столетий. С середины VIII века до н. э. мореплаватели стали совершать исследовательские и торговые путешествия. Это подтверждается увеличением количества глиняной посуды, которую находят по всему Средиземноморью. Большинство путешественников отправлялись с богатого и более развитого Востока на менее развитый Запад, то есть, они двигались вдоль североафриканского побережья в Италию и Испанию. Наиболее активными путешественниками были финикийцы, имеющие крупные торговые перевалочные пункты в Карфагене и Гадесе. Как уже отмечалось, в Греции возникло множество небольших городов-государств, многие из которых отправляли группы своих граждан основывать «колонии», то есть такие же независимые города-государства, которые сохраняли формальные связи только со своими «метрополиями». В течение полутора веков греческие переселенцы смогли проникнуть почти в каждую область, известную в классическом мире.
Наиболее привлекательными местами для колонизации являлись Сицилия и Южная Италия. Греки основали там много крупных городов-государств, среди которых Партенопея, или Неаполис (ныне Неаполь) и Кумы. Оба этих города находятся в области Кампания к югу от Лация. Еще южнее располагались города Тарент (Таранто), Брундизий (Бриндизи) и Сиракузы. Здесь было так много греческих колоний, что эту область назвали Великой Грецией. В полном соответствии с таким названием, центр греческой культуры сразу же переместился на запад. Это можно сравнить с тем, как в результате своего быстрого развития в XIX веке Соединенные Штаты вскоре оставили позади европейский «Старый Свет».
Когда греки прибыли на Апеннинский полуостров, то в Центральной и Северной Италии они обнаружили местную культуру, которую сегодня ученые называют культурой Виллановы (название происходит от поселения, где в 1853 году раскопали древний некрополь). Об этой культуре мы знаем благодаря множеству предметов, найденных в некрополе. Представители культуры Виллановы не были единым народом, скорее это были просто люди, которых объединяли общие культурные особенности. В отличие от других итальянских общин, они кремировали своих умерших. Самым важным является то, что они научились выплавлять железо. Основные занятия — охота и животноводство. К VIII веку до н. э. они добились очень высокого качества керамических и бронзовых изделий. Исходя из этого, можно утверждать, что ремесленное производство стало отдельным занятием, которое было доступно только хорошо обученным мастерам. Население продолжало увеличиваться, и некоторые поселения могли насчитывать несколько тысяч жителей.
Представители культуры Виллановы жили в Этрурии. Но как же могло случиться, что эта культура превратилась в сложную и своеобразную культуру этрусков, резкий подъем которой начался в VIII веке до н. э.? Чтобы приписать этрускам греческое происхождение, в древности создали теорию (изложенную в главе 3), что этруски — это выходцы из Лидии, или же, прибывшие в Италию пеласги (легендарный народ, вытесненный из Греции другими народами, такими как дорийцы и ионийцы).
На самом деле наиболее правдоподобный ответ на этот вопрос найти довольно легко. Этруски обладали большими запасами железной руды, которая пользовалась повышенным спросом, поскольку в то время быстро распространялось использование железа. Они обменивали руду грекам на разные изделия. В результате этого этруски накопили огромное богатство и заимствовали многие черты греческой культуры — ремесленные изделия (например, афинскую керамику), а также манеры поведения (например, пиры с любовными утехами). В Этрурии процветали экономика и искусства (этрусский язык пока остается неизученным, однако можно предположить, что это был единственный живой язык, сохранившийся здесь с древнейших времен, когда в Италию еще не переселились народы, говорящие на индоевропейских языках).
Хотя этруски жили не в едином государстве, а в свободной федерации независимых городов, они расширили свою территорию за пределы Тосканы и заняли значительную часть Кампании. Этруски даже вступили в союз с величайшей державой западного Средиземноморья, Карфагеном, и вместе с ним в 535 году до н. э. одержали крупную морскую победу над греческими торговцами, основателями города Массалия (ныне Марсель). В результате этого карфагеняне установили свой контроль над Сардинией, а этруски получили Корсику.
Этот процветающий мир начинался у самого порога, и он очень привлекал провинциальный Рим в то время, когда его поселения объединялись в город. Утверждение о занятии Рима этрусками необоснованно, однако они оказали огромное влияние на Рим. Оно ощущается почти везде — в правилах проведения религиозных обрядов, в технике земледелия, в работах по осушению и орошению, в производстве изделий из металла и в строительстве общественных зданий. Новые города Этрурии стали примером для сельских жителей Лация в деле объединения своих усилий и создания крупных поселений. В 509 году, ко времени изгнания Тарквиниев, около пятидесяти малочисленных общин превратились в десять или двенадцать крупных городов. Они доминировали над областью, а самые населенные из них — Пренесте (ныне Палестрина), Тибур (Тиволи) и Тускул (ныне в развалинах) — вели дела с Римом на равных.
Экономический рост привел к социальной стратификации — или, проще говоря, разделению общества на классы. В Лации возникла аристократия. Археологи раскопали царские гробницы, в которых обнаружили множество дорогих предметов и драгоценностей — доспехи и колесницы, медные котлы и треноги, золотые и серебряные сосуды, глиняная посуда из Коринфа и финикийские амфоры.
«Волшебниками», которые осуществили такие существенные преобразованя в Этрурии (как мы уже отмечали) и в Лации — где все происходило гораздо медленнее — конечно же стали греки. Греческие торговцы принесли с собой алфавитную систему письма (можно также предположить, что это были финикийцы), передовые способы производства, искусство и архитектуру, олимпийских богов и богинь, мифы и легенды, включая, конечно же, историю Трои. По-видимому, Гомер написал свои большие эпопеи, «Илиаду» и «Одиссею», немного раньше — в VIII веке. В них превозносятся достоинства аристократии. Герои эпоса, такие как Ахиллес, обладали понятием личной чести. Равняясь на этих героев, они вели войны и занимались политикой, чтобы завоевать славу и вечную память, приближающую человека к бессмертию, ведь именно к нему и должны стремиться люди. Они везде и всюду гордились своей родословной (зачастую вымышленной) и щедрым гостеприимством по отношению к чужестранцам. Они считали, что родовитость и отвага — качества более достойные, чем стремление к богатству.
Все это заимствовали римляне и решили, что это их собственные идеи. Патриции вполне соответствовали духу Гомера по своей гордости и по своему стремлению к славе, а также в своем требовании власти в государстве на основе наследственного права и в своем презрении ко всему тому, что хоть как-то напоминало демократическую форму правления. В более позднее время традиционалисты очень любили утверждать, что Рим развивался самостоятельно, и только когда он достиг зрелости, то вдруг обнаружил греческую культуру. Один из собеседников в диалоге Цицерона «О государстве» сказал: «Мы [римляне] воспитаны не на заморских и занесенных к нам науках, а на прирожденных и своих собственных доблестях». Это не могло быть более неправильным. Греция стояла в комнате, когда родился Рим, и по сути дела была его акушеркой.
Мы можем скептически относиться к легендарным приключениям Ромула и Рема, но когда классические авторы описывали территорию Рима во время его основания, они были недалеки от истины. Перед нами предстают покрытые лесом холмы и ущелья, где расположены различные поселения, жители которых занимались скотоводством, хотя незадолго до этого времени здесь также появились земледельцы. В своем патриотическом эпосе «Энеида» Вергилий писал, что жители были
дикие нравом, они ни быков запрягать не умели,
Ни запасаться ничем, ни беречь того, что добыто:
Ветви давали порой да охота им скудную пищу.
Они были «дикарями, что по горным лесам в одиночку скитались». «Капитолий, блещет золотом там, где тогда лишь терновник кустился… Стада попадались навстречу повсюду там, где Форум теперь».
Как уже упоминалось, римляне считали, что Ромул основал свой укрепленный город на Палатинском холме. Как памятник тем первобытным временам на западном склоне холма находилась «Casa Romuli» — «хижина Ромула». Эта хижина с глинобитными стенами и соломенной крышей сохранялась в течение многих веков. Скорее всего ее часто восстанавливали, потому что она сгорала из-за неосторожного обращения жрецов с жертвенными огнями, а также разрушалась из-за неблагоприятных погодных условий и просто от времени.
Именно здесь при раскопках нашли остатки древнего поселения. В самом нижнем культурном слое, относящемся ко времени первых хижин, археологи нашли очаги с керамикой, похожей на ту, которая распространилась в VIII веке. К счастью, это совпадало с датой основания Рима, которую расчитал Варрон — 753 год до н. э. Также имелись и другие наводящие на размышления находки, например погребения с керамикой и бронзой, очень похожие на те, что были у культур того времени, развившихся южнее Рима в Альбанских горах. Кроме того, на заболоченной земле, где впоследствии появился римский Форум, найдены два вида погребений: продолговатые ямы (fossae), где умерших хоронили в гробах; и обычные ямы (pozzi), куда после кремации хоронили урну с пеплом. Это подтверждает традиционный взгляд, что на разных холмах поселились различные группы людей, имеющие разные обычаи.
Однако, как мы поняли, дата Варрона оказалась слишком ранней. На основе археологических свидетельств можно утверждать, что прежде, чем деревни на этих семи холмах объединились в одно поселение, должно было пройти около ста лет. И только во второй половине VII века до н. э. Рим превращается в городское поселение, после чего в нем, по-видимому, возникает монархия.
Откуда мы это знаем? На болотистой низине у Палатинского и Капитолийского холмов обычно располагался рынок, на котором расставляли довольно много прилавков и телег. В середине VII века некоторые хижины снесли, а уровень низины повысили за счет привезенной земли. Постепенно земляное покрытие утрамбовали, и получилась первая городская площадь, или Форум. Позднее часть площади замостили и создали Комиций — открытую площадку для проведения народных собраний. Первоначально Большую клоаку, или канализацию, использовали для осушения земли, чтобы на ней можно было проводить собрания, а также возводить склады и храмы. Ученые определили, что здание, построенное около 600 года до н. э., являлось домом сената.
В одном углу Форума до нашего времени сохранилось небольшое треугольное в плане здание. Когда-то оно было больше, чем теперь. Это здание построено на том месте, где раньше стояло десять или двенадцать хижин. Хижины снесли, чтобы освободить место именно для этого здания. Это Регия Нумы Помпилия. Судя по названию, здесь была официальная резиденция царя.
На Капитолийском холме и сегодня можно увидеть фундамент огромного древнего храма. Это храм Юпитера Лучшего и Величайшего, который построен во времена Тарквиниев. Храм свидетельствует о величии Рима, которым управляли эти цари.
Орел, который сорвал шапку с головы Тарквиния Приска около Яникульского холма, видел за рекой только скопления хижин на вершинах лесистых холмов. Если бы эта птица прожила свою обычную жизнь и через тридцать лет снова пролетела бы над группой холмов у Тибра, то она поразилась бы открывшемуся зрелищу — оживленная рыночная площадь, красочные святилища и храмы, склады и общественные здания. Появился новый, залитый солнцем, город.
6. Наконец свободные
После того как Брут и поддерживающие его заговорщики избавились от Тарквиния, им пришлось решать, что делать дальше. В принципе каждый из них видимо очень хорошо мог представиться народу как следующий царь. Однако они не сделали этого и установили республику. Само по себе это является признаком того, что это было не восстание низших классов, а заговор недовольных аристократов, которые хотели, чтобы ими управляла элита.
Как мы уже отмечали, последние три царя происходили не из патрициев, а из каких-то посторонних и даже иноземных родов. Их власть опиралась на народ. Судя по письменным свидетельствам, Тарквиний Гордый сильно запугал аристократию, и очень похоже, что теперь она осуществила свою месть. Поскольку переворот возглавили члены его семьи, Брут и муж Лукреции Коллатин, то можно сказать, что против него оказались настроены даже близкие ему люди. Вполне возможно, что это произошло не из-за политических разногласий, а из-за любовного скандала. История Лукреции больше похожа на сюжет для сценической постановки, но, как мы предположили, в нем видимо была какая-то доля правды.
Римляне всегда отличались склонностью к традиционным установкам, поэтому они не хотели менять правительственные учреждения. И если монархиюя пала, то вместо нее пришлось создать что-то очень похожее, только с разделением функций царя на несколько частей. Цель состояла не в том, чтобы отменить царскую власть, а в том, чтобы смягчить ее.
Религиозные обязанности царя передали жрецу, или царю священнодействий (rex sacrorum). Исполнительная власть царя (imperium), которая давала ему право командовать армией, а также толковать и исполнять закон, перешла к двум чиновникам, называемым «консулами». Подобно президенту Соединенных Штатов, консулы не были подконтрольны собранию народных представителей. Консулы представляли собой высший «магистрат». Их выбирали голосованием, как царей. Консулы носили пышные одежды, похожие на царские, сидели на курульном кресле и имели свиту из ликторов. Первые консулы вступили в должность в 509 году до н. э.
Высшее сословие всеми способами стремилось устранить возможность восстановления монархии каким-нибудь одним выскочкой, поэтому оно пошло на разделение власти между двумя государственными чиновниками. Это приводило к тому, что если один принимает какое-то неразумное решение, то второй сможет ему противодействовать. Подобное разделение власти не было новшеством в Древнем мире. Например, в знаменитом греческом городе-государстве Спарте, граждане которого впоследствии стали символом выносливых и самоорганизованных людей, правили два царя из разных царских семей.
На консулов наложили еще два ограничения. Срок их полномочий длился только двенадцать месяцев, и каждый мог наложить вето (intercessio) на решения другого. Слово «нет» в Риме всегда звучало чаще, чем «да». Каждый консул исполнял свои обязанности в течение месяца, а в следующем месяце его сменял другой. Действующего консула всегда сопровождали ликторы с пучком прутьев (за пределами Рима в пучки вставляли топоры), в то время как второй консул следовал позади. Создатели этих новых мер признавали, что несмотря ни на что, иногда могут возникать внутренние или внешние кризисы, для преодоления которых требовалось применение каких-то чрезвычайных мер. Для таких случаев они ввели должность диктатора. Консулы назначают диктатора и передают в его руки верховную власть. Срок его полномочий ограничивался шестью месяцами.
При монархии сенат, по-видимому, представлял собой только отдельное собрание патрициев и других значимых лиц. Членов сената утверждал царь, а во время ранней республики — консулы. Такое положение дел, видимо, продолжалось до IV века до н. э., после чего сенат стал постоянно действующим учреждением. Считалось, что сенаторами должны быть честные и принципиальные люди. Им запрещалось участвовать в банковской деятельности, вести внешнюю торговлю и заключать соглашения. Их деятельность не оплачивалась. Не удивительно, что вскоре появились способы обхода всех этих правил.
Функцией сената было давать советы консулам, однако сенат обладал одним очень важным свойством — авторитетом. Это слово можно определить как сильное влияние, связанное с накопленным опытом и высоким положением. Теодор Моммзен пишет, что авторитет «был больше, чем совет, но меньше, чем приказ, то есть — совет, который нельзя просто так проигнорировать». Сенат олицетворял собой непрерывность, коллективный опыт и знания с течением времени только повышали его влияние. В сенате не было никаких политических партий и программ, там постоянно возникали и распадались личные и коллективные союзы, которые часто действовали в интересах аристократических родов.
Как мы уже знаем, а Риме существовали центуриатные комиции — народное собрание, созданное вероятно царем Сервием Туллием. В эпоху ранней республики народное собрание обладало верховной властью в том смысле, что это было единственное учреждение, имеющее право выбрать чиновников и принимать законы. На самом деле демократический принцип народного собрания имел ограничения, потому что структура собрания была организована так, что богатые «центурии» имели больше прав на участие в голосовании, чем бедные.
Демократические нормы также ограничивались системой покровителей, патронов и зависящих от них людей — клиентов (clientela). Свободные граждане становились «клиентами» (по своему собственному выбору или под влиянием каких-то обстоятельств) более богатых людей, имеющих большее влияние в социальной, экономической и политической жизни общества. Клиенты делали все возможное, чтобы отстаивать интересы своих покровителей, а взамен они получали от них защиту. Когда клиент попадал в сложное положение, он вполне мог рассчитывать на помощь, обычно финансовую или юридическую. Сын патрона мог получить в наследство от своего отца список клиентов. Система патроната и клиентуры, подобно феодальной пирамиде, отвечала интересам неимущих и финансово несостоятельных граждан.
Такая паутина взаимозависимых обязательств оказалась очень прочной и практически неспособной к изменениям. Она стала одной из причин того, что римское общество оказалось очень консервативным и что систему управления не потрясали революционные перевороты.
Брут, ставший консулом в первой паре, убедил народное собрание дать клятву, что оно больше не позволит ни одному человеку стать царем в Риме. Один из первых законов республики провозгласил, что становиться правителем без избрания на эту должность считается преступлением, которое карается смертной казнью. Правящая элита Рима как до, так и после Цицерона ужасно боялась, что из их числа кто-то станет стремиться к царской власти (regnum), и безжалостно устраняла любого подозреваемого в подготовке переворота. Аристократам нравилось соперничать между собой за высшие государственные посты. Несмотря на то, что в течение веков появлялись и исчезали многие великие семьи, каждый аристократ, независимо от степени его родства, знал, что государственная служба является его неотъемлемым правом.
Брут и его друзья не могли рассчитывать на поддержку народа, несмотря на то, что Тарквинии потеряли свою популярность именно из-за своего произвола. Они понимали, что только что созданная республика сумеет выжить только тогда, когда они смогут что-то сделать для примирения народа с новым порядком вещей. Выступая перед народом, первый консул остерегался что-то приказывать. Он велел своим ликторам в знак подчинения опустить свои прутья и внес на рассмотрение центуриальных комиций закон, что окончательное решение о смертном приговоре или телесном наказании могут выносить только комиции (если приговор выносят в пределах городского померия). Такого послабления было явно недостаточно, поскольку, в конечном счете, обычные граждане не сразу заметили, чтобы, по словам Цицерона, «народ, избавленный от царей, заявил притязания на несколько большие права».
Основным свойством этой системы управления является то, что она будет работать, только если существует компромисс. Чтобы не допустить деспотизма, противоборствующие силы в государстве должны быть полностью уравновешены. Для успеха этой системы важное значение имел дух компромисса и отказ от применения насилия.
Тарквиния прозвали Гордым не просто так. Гордость привела к его падению вместе со своими сыновьями, но гордость также заставила его сопротивляться и пытаться возвратить свою власть. Об этом сложном времени, когда решался вопрос быть или не быть новой республике, сохранились три истории. Это, конечно, вымысел, однако они довольно точно отражают взгляды римлян: какие поступки они считали хорошими, а какие — плохими.
Тарквиний Гордый отправил в город посланников, которые передали римлянам его сообщение о сложении им своих полномочий и обещание не использовать войска для возвращения к власти. В уважительной форме он просто попросил вернуть ему все деньги и всю собственность его семьи. Однако его истинная цель не имела никакого отношения к его собственности, он только хотел проверить общественное мнение и узнать, есть ли у него сторонники. На собрании вдовец Лукреции Коллатин, который поддерживал консула Брута, высказался за удовлетворение просьбы Тарквиния, и хотя Брут, со своей бескомпромиссной позицией, резко возразил против этого. Однако просьбу бывшего царя все-таки удовлетворили. Это может служить доказательством (возможным) того, что в среде низших классов Тарквиний продолжал пользоваться некоторой популярностью.
Посланники, делая вид, что они описывают, продают или отправляют имущество бывшего монарха, подкупили нескольких высокопоставленных молодых людей, племянников Коллатина и, что еще более страшно, двух сыновей Брута. Предательство проникло в самое сердце нового государства. Заговорщики решили, что они должны вместе принести великую и страшную клятву, совершив возлияние человеческой кровью и коснувшись внутренностей убитого.
В той комнате, где они собирались ночью провести эту церемонию, оказался один раб. Он спрятался в темноте за ящиком и подслушал разговор, который вели между собой эти молодые люди. Они договорились, что убьют консулов и подготовят письма Тарквинию, которые должны будут передать ему посланники после своего возвращения. Раб сообщил властям все, что они собирались сделать. После схватки всех заговорщиков схватили и нашли у них эти страшные письма.
Теперь вопрос состоял в том, что делать с преступниками, которые оказались членами таких высоких и могущественных семей. Большинство людей в народном собрании смущались и молчали, и только некоторые, желая угодить Бруту, предложили применить к ним наиболее приемлемое наказание — изгнание.
Рассмотрев доказательства, он окликнул каждого из своих сыновей в отдельности. «Ну, Тит, ну, Тиберий, что же вы не отвечаете на обвинение?» — спросил он. Они не ответили, тогда он задал тот же самый вопрос еще два раза. Они так и не проронили ни звука, после чего Брут сказал, обращаясь к ликторам: «Теперь дело за вами». Они схватили молодых людей, сорвали с них одежду, завели за спину руки и принялись сечь прутьями. Брут не отвел взора в сторону и пристально наблюдал за всем происходящим, до тех пор пока его сыновей не распластали по земле и не отрубили им головы.
Рассматривали дело и против других заговорщиков. Коллатин, опасаясь за своих племянников, призвал не применять к ним высшую меру наказания. Брут выступил против этого, после чего Коллатин с издевкой воскликнул: «У меня такая же власть, как и у тебя, а поскольку ты так груб и жесток, то я приказываю освободить этих молодых людей». Народ возмутился и чуть было не выгнал Коллатина с собрания. Чтобы не допустить беспорядков, он добровольно сложил с себя власть и покинул город.
Вера в главенство закона и нечеловеческая жестокость стали характерными качествами римлян. Мрачным вознаграждением за такой тип самопожертвования было чувство собственного достоинства. Практичные недоуменные греки сочли поведение Брута «жестоким и невероятным». Такому поведению очень поразился Плутарх, который исследовал моральные нормы общественной жизни через биографии греческих и римских военачальников. Однако из-за чрезмерной вежливости он не стал рассуждать о морали. Про Брута он написал: «Его поступок, при всем желании, невозможно ни восхвалять, ни осуждать… первое свойственно божеству, второе — дикому зверю».
Тарквиний Гордый очень обеспокоился таким поворотом событий. Без особой охоты он возглавил армию против Рима, провел нерешительный бой, в котором потерпел поражение, а затем бежал. Он нашел пристанище при дворе Ларса Порсены, царя (lauchme) могущественного этрусского города Клузий. Порсена не одобрил принцип изгнания монархов и проявил солидарность с Тарквинием. Видимо, он боялся цепной реакции и считал, что с ним могло произойти то же самое, что и с Тарквинием. Таким образом, в 507 году до н. э. он решил выступить со своей армией против новой республики.
Когда враг появился на противоположном берегу Тибра, римляне ушли из этих мест в город, который вскоре оказался окруженным. Река сама по себе считалась довольно серьезным препятствием, поэтому вдоль берега не построили никаких оборонительных сооружений. Слабым местом был Свайный мост, который до сих пор оставался единственным мостом в Риме. Если бы воины Порсены смогли перейти через него, то римляне проиграли бы войну и Тарквиний Гордый снова оказался бы у власти.
Командир охраны моста был патрицием по имени Публий Гораций Коклес. В сражении он лишился одного глаза, поэтому получил прозвище «Коклес», по-латински «одноглазый». Неприятельские войска внезапно захватили Яникульский холм и ринулись с него к мосту. Вся охрана испугалась и бежала, за исключением Горация и двух его спутников, Спурия Ларция и Тита Герминия, которые были выходцами из Этрурии. Они прошли через мост на яникульскую сторону реки и приготовились к обороне. Они решили задержать неприятеля и выиграть время, чтобы другие люди у них за спиной успели разобрать мост. Мост был слишком узким, одновременно по нему могли пройти всего несколько воинов Порсены, поэтому эти трое римлян надеялись, что им удастся сдержать натиск.
Они отважно сражались, стоя плечом к плечу друг к другу. Много этрусков полегло у моста. Гораций приказал, чтобы его спутники уходили, а сам он продолжал вести бой один, несмотря на копье, пронзившее его ягодицу. Наконец, он услышал позади себя грохот рухнувшего моста, а затем, взывая к богу, бросился в реку и поплыл назад к римскому берегу. Город был на какое-то время спасен.
Этот случай самоотверженности с нашей точки зрения не подлежит сомнению. Отвага Горация вобрала в себя все то, что римляне понимали под словом «виртус» (virtus). Оно обозначало совокупность взаимосвязанных значений, таких как мужественность, силу, сообразительность, моральное превосходство и военный талант (в общем смысле его можно перевести как «доблесть»). Статую Горация установили в комиции. Однажды в нее попала молния, и это сочли дурным предзнаменованием, и перенесли на более низкое место по нечестному указанию некоторых этрусских предсказателей. Когда это обнаружилось, предсказатели были казнены (можно сказать, что это слишком суровое наказание, но оно хорошо показывает, насколько сильно почитали Горация). Затем статую перенесли на Вулканал. Так называлась терраса на склоне Капитолийского холма, где находился алтарь бога кузнецов, Вулкана. Это местоположение статуи было очень почетным, так как здесь занимались общественными делами действующие консулы. Статуя простояла там много лет. О ней в I веке н. э. упомянул автор известной энциклопедии Плиний Старший.
Порсена приготовился к долгой осаде. Время шло. Запасы продовольствия в городе подходили к концу, и этрусский царь надеялся, что скоро он достигнет своей цели, не предпринимая никаких действий. Тогда молодой римский аристократ Гай Муций решил самостоятельно изменить ход событий. Он задумал убить Порсену и получил на это разрешение сената. Муций очень хорошо знал неприятельскую речь. Он оделся так же, как этруски, и пробрался во вражеский лагерь. Под одеждой у него был меч. К сожалению, он не знал царя в лицо и не отважился никого спросить, чтобы ему показали его. Однако он заметил возвышение, где сидел царь, и присоединился к многочисленной толпе, окружавшей его.
В этот день производили выплату жалования, и хорошо одетый человек, сидящий около царя на возвышении, занимался выдачей денег. Это был царский казначей. Поскольку большинство людей обращалось к нему, Муций не понял, кто из них простой человек, а кто правитель. И он сделал неправильный выбор. Вскочив на возвышение, он нанес удар казначею, после чего попытался скрыться в толпе, но его схватили и привели к разъяренному Порсене.
Муций не выказал никакого испуга. «Я — римский гражданин, — сказал он, — и зовут меня Гай Муций. Я вышел на тебя, как враг на врага, и готов умереть, как готов был убить: римляне умеют и действовать, и страдать с отвагою». Затем он сказал царю, что по его лагерю бродит еще много римских лазутчиков, которые будут преследовать его на каждом шагу.
Разгневанный Порсена приказал сжечь лазутчика заживо, если он не расскажет все об упомянутом заговоре. Муций воскликнул: «Знай же, сколь мало ценят плоть те, кто жаждет великой славы!» Он положил правую руку в огонь, который зажгли для жертвоприношения. Рука его горела, а он стоял, и как будто не чувствовал боли. Удивленный царь приказал своей страже вывести Муция из алтаря. Затем, как великодушный противник, он освободил его.
Однако Муций не собирался отступать от своей цели. С глубоким убеждением, он сказал: «Из благодарности я открою тебе то, что ты не смог извлечь из меня угрозами. В твоем лагере есть триста молодых римлян, переодетые этрусками, которые выжидают удобного случая, чтобы убить тебя. Мне выпало начать!» Пораженный царь решил отпустить Тарквиния, заключить мир и вернуться домой. Муций получил еще одно имя (номен или когномен) — «Сцевола» (Scaevola), то есть «левша». Это отражало то, что теперь его правая рука не действовала.
Третья героическая история так же, как и предыдущие, основана на самопожертвовании, однако она обладает одной любопытной особенностью. В принципе римляне осуждали обман во время войны — засады и прочие военные хитрости. Но римляне оставались реалистами и постоянно использовали обман, не признавая его за таковой. Так, Муций, мучаясь от боли из-за сожженной руки, сохранял присутствие духа и лгал о числе римских лазутчиков-убийц, скрывающихся в этрусском лагере. Действие Муция можно считать недостойным ответом на великодушный поступок Порсены по его освобождению.
Ученые не верят в историческую достоверность этого рассказа. Возможно, что здесь имел место приговор за клятвопреступление, поскольку наказание за нарушение клятвы или обета состояло в том, что руку нарушителя помещали в огонь. Проникновение во вражеский лагерь является отзывом одной греческой легенды об афинском царе, который надел на себя крестьянское одеяние, чтобы пробраться в лагерь неприятельской армии. Вся эта история или ее часть могут быть вымыслом. Однако ее эмоциональность не является причиной того, чтобы мы отказались рассмотреть моральную сторону этой истории.
Идея о том, что доблесть Муция стала достаточным условием для прекращения войны, конечно же несостоятельна. На самом деле у нас есть несколько намеков на то, что события развивались совершенно не так. В одной из ссылок великий римский историк, вероятно на основе старых этрусских источников, показывает, что царь не только не снял осаду, но и захватил Рим. Когда он пишет о сожжении Храма Юпитера на Капитолийском холме во время гражданской войны шестьсот лет спустя, он отмечает, что даже «Порсена, когда город ему сдался» не нанес этому зданию никакого вреда. Кроме того, Плиний Старший, который всегда найдет что сказать по любому вопросу, сообщает нам: «В соглашении, которое Порсена заключил с римским народом после изгнания царей, мы находим специальное условие, что железо необходимо использовать только для земледелия». Это было оскорбительным условием, поскольку оно означало, что римляне должны разоружиться. В другом рассказе утверждается, что римляне дали Порсене трон из слоновой кости, скипетр, золотую корону и триумфальные одежды — то есть все, что должно быть у царя. Может быть, это знак уважения, если таковой имел место. Больше у нас нет никаких свидетельств, однако и эти, имеющиеся, дают основание предположить, что Порсена не собирался возвращать на трон Тарквиния Гордого, так как был заинтересован в его изгнании.
Вскоре судьба оказалась к Риму благосклонной. Царь Клузия, продолжая нападения на соседей, потерпел решающее (и историческое) поражение около латинского города Ариция от войск Латинского союза — федерации латинских городов-государств. В разгроме этрусков большую роль сыграл крупный греческий город Кумы, где после войны правителем стал женоподобный тиран Аристодем, который сначала прославился как мужчина, занимающийся проституцией. В результате своего правления Аристодем существенно укрепил город. В результате этого Порсена погиб в бою, и все его угрозы Риму канули в небытие.
В городе можно найти два отголоска этих событий. Во первых, как только закончилась война, римляне стали ухаживать за ранеными этрусками и, с редким чувством благородства, вернули их в Рим, где они и поселились. Им разрешили построить здания вдоль улицы, которая вела от Форума вокруг Палатинского холма к Большому цирку. По общему мнению, ее назвали в честь них Этрусской улицей (vicus Tuscus). Во-вторых, до I века до н. э. сохранился старинный обычай: при распродаже захваченного имущества ее ведущий всегда, в качестве простой формальности, включал в продажу «имущество царя Порсены». Этот обычай, по-видимому, происходит с того времени, когда завоеватель Рима оставил все свое имущество римлянам, а потом ушел навстречу своей гибели.
Так или иначе, теперь в системе управления римской республики больше не происходило никаких изменений.
7. Народный мятеж
Это было самое впечатляющее зрелище со дня основания Рима. Видно, как из города выходил длинный людской поток, и было похоже на всеобщую эвакуацию. Люди шли на юг и поднимались на малонаселенный Авентинский холм, который отделялся долиной от Палатинского — места первого поселения Ромула. Всех их объединяло то, что это были бедные и малоимущие ремесленники и земледельцы, крестьяне и городские рабочие. Они несли с собой запасы еды на несколько дней. Прибыв на место, они обустроили лагерь, установили частокол и выкопали ров. Там они расположились и, подобно безоружной армии, не предпринимали никаких провокаций и не устраивали насилия. Они просто сидели и ждали, ничего не делая.
Налицо — массовый протест, один из самых замечательных и своеобразных во всей мировой истории. Он очень похож на современную всеобщую забастовку, но с некоторым дополнением. Рабочие не только выводили свой труд, они выводили самих себя.
Конечно же, некоторые люди остались — богатые и те представители низших классов, которые по той или иной причине не могли или не захотели присоединиться к своим товарищам. В результате население Рима сократилось наполовину. Сенат оказался совершенно недееспособен. Что пришлось бы делать, если бы кто-то из многочисленных врагов Рима — соседних с ним племен Центральной Италии — использовал этот момент и напал бы на город? Вдруг после недолгого спокойствия эта толпа прибегнет к какому-нибудь насилию, и как на это отвечать сенату? Была ли «пятая колонна» — те, кто остался в городе с какими-то тайными умыслами? Как можно было избежать гражданской войны?
Как уже отмечалось, все граждане должны были сами покупать себе оружие и доспехи. Тяжелые доспехи легионера могли себе позволить только представители богатых слоев населения, а все остальные выступали в качестве легковооруженных воинов и стрелков. Например, если богатые, желающие сохранить прежнее положение, будут по всем правилам сражаться с войском низших классов, то они скорее всего одержат победу. Но такая победа не принесла бы ничего хорошего. Риму не удалось бы выжить только за счет богатых, поскольку каждому государству требуются рабочие руки.
Правящие круги почувствовали, что они остались в одиночестве. Они приняли решение отправить к протестующим наиболее сговорчивых сенаторов преклонного возраста, чтобы провести с ними переговоры, убедить их прекратить раскол, как это назвали, и вернуться домой. Во главе этой группы встал бывший консул, придерживающийся умеренных взглядов, Гай Менений Агриппа.
Он вошел во временный лагерь на холме и обратился к толпе. Согласно древним источникам (где очень часто все излагается с большой долей вымысла), он не стал угрожать и не пошел ни на какие уступки. Казалось, что он просто начал что-то рассказывать, поскольку его речь начиналась так: «В те времена, когда не было, как теперь, в человеке все согласовано, но каждый член говорил и решал, как ему вздумается, возмутились другие члены, что всех их старания и усилия идут на потребу желудку; а желудок, спокойно сидя в середке, не делает ничего и лишь наслаждается тем, что получает от других.
Сговорились тогда члены, чтобы ни рука не подносила пищи ко рту, ни рот не принимал подношения, ни зубы его не разжевывали. Так, разгневавшись, хотели они смирить желудок голодом, но и сами все, и все тело вконец исчахли. Тут-то открылось, что и желудок не нерадив, что не только он кормится, но и кормит, потому что от съеденной пищи возникает кровь, которой сильны мы и живы».
Менений Агриппа сравнил этот политический кризис и народный гнев против текущего положения дел с мятежом частей тела. Его увлекательная речь заставила его слушателей изменить свои настроения. После этого начались переговоры о примирении с недовольными.
В чем же состояли их требования? Они не стремились ни к каким революционным преобразованиям и не хотели менять систему управления. В первые годы после свержения монархии республика переживала экономические трудности. Что привело к упадку, неизвестно. Может быть, какую-то роль сыграли военные неудачи (см. следующую главу). По-видимому, также имела место нехватка продовольствия. Еще одной насущной проблемой был недостаток земли. Крестьяне имели очень маленькие земельные наделы, и хотя они имели доступ к общественной земле (ager publicus), которую могли обрабатывать и использовать под пастбище, представители богатых и сильных слоев общества держали общественную землю под своим контролем и безжалостно вытесняли с нее мелких землевладельцев. По данным археологии, в это время построили гораздо меньше общественных зданий. Наиболее показательно возведение в это время храма бога торговли Меркурия, так как этого бога необходимо было умиротворить именно в период торговых неудач.
Наиболее причину недовольства, по-видимому, назвал Цицерон. «Народ, избавленный от царей, заявил притязания на несколько большие права, — отметил он и с неудовольствием добавил: — разумного основания для этого, пожалуй, не было, но в государственных делах сама их природа часто берет верх над разумом».
Многие представители бедных слоев населения имели крупные долговые обязательства и постоянно испытывали притеснения со стороны богатых, требующих выплаты долгов. Многие дошли до такого состояния, когда единственная вещь, которой они владели и с помощью которой могли выплатить свои долги, были они сами — их труд и их тело. В этом случае они могли вступить в систему долговой кабалы, называемой «нексум» (nexum), что буквально означает «связывание». В присутствии пяти свидетелей кредитор отвешивал деньги или медь, которую передавал должнику. Теперь должник мог заплатить свой долг. Взамен он передавал себя — свою личность и все свое имущество (хотя он сохранял свои гражданские права). Кредитор произносил следующее изречение: «За такую-то сумму денег ты теперь нексус (nexus), мой раб». Затем он сковывал должника цепью, чтобы усугубить его состояние после сделки.
Такие жестокие соглашения сами по себе не вызывали протеста, поскольку они хоть как-то решали проблему накопившейся задолженности. Возмущение на самом деле вызывало жестокое и несправедливое, по мнению многих, обращение с должником, как с рабом. Кредитор-владелец даже имел право казнить его, по крайней мере чисто теоретически. Ливий рассказывает историю одной такой жертвы — старика, который однажды пришел на Форум. Он появился бледный и изможденный, в грязной и оборванной одежде. Отросшая борода и космы придавали ему дикий вид. У всех он вызывал сострадание. Собралась толпа, и многие узнали его, что он когда-то воевал, командовал центурией и с доблестью послужил своей стране. Его спрашивали, как он дошел до такого состояния? Он ответил: «Пока я воевал на сабинской войне, поле мое было опустошено врагами, и не только урожай у меня пропал, но и дом сгорел, и добро разграблено, и скот угнан, а в недобрый час потребовали от меня налог, и вот сделался я должником. Долг, возросший от процентов, сначала лишил меня отцова и дедова поля, потом остального имущества и, наконец, подобно заразе, въелся в самое мое тело; не просто в рабство увел меня заимодавец, но в колодки, в застенок».
Начался беспорядок, и все сенаторы, находящиеся в тот момент на Форуме, оказались недалеки от расправы. Вышли другие должники и тоже стали рассказывать о своей доле. Когда толпа окружила здание сената и потребовала, чтобы консулы созвали сенат, казалось, что никому уже не удастся сдержать людского гнева. Консулы подчинились, однако им с большим трудом удалось убедить возбужденных сенаторов явиться в сенат и создать кворум.
Когда, наконец, началось собрание, вестники принесли новость, что на город наступает армия вольсков. Сенаторам ничего не оставалось делать, кроме как удовлетворить требования толпы. Один из консулов выпустил указ о том, что, во-первых, незаконно заковывать или заключать в тюрьму римского гражданина, лишая его возможности записаться в консульское войско, а во-вторых, запрещено захватывать или продавать имущество любого воина, находящегося на службе в армии. После этого толпа успокоилась, и все протестующие добровольно присоединились к войску, которое выступило из Рима для отражения и разгрома захватчиков.
Однако из-за высокомерного и вспыльчивого консула Аппия Клавдия вопрос о должниках остался в силе. Этот консул, прославившийся своим произволом, являлся основателем сабинского рода. Он настоял на том, чтобы преследовать должников со всей строгостью закона, не обращая внимания на недавние беспорядки. Представители простого народа тайно собирались по ночам и готовили на такие действия свой ответ.
Именно эти события привели ко всеобщему мятежу и уходу на Авентинский холм, которые произошли в 494 году, через десять с небольшим лет после изгнания Тарквиния Гордого. Участники забастовки объединились в группу, названную плебсом (plebs). Позднее этим словом стали называть всех тех, кто не был патрицием или аристократом, то есть всех простых людей. Однако, по свидетельству историков, на этой ранней стадии плебс представлял собой политическое или общественной движение, возникшее в народной среде, но не тождественное народу. Оно чем-то напоминало нынешние профсоюзы, только представляло все ремесла и рабочие специальности.
Подобно профсоюзам, плебс не собирался вооруженным путем свергать государственную власть или каким-то иным способом изменять систему управления. Он не выступал против господствующего класса патрициев. Плебс возник только для того, чтобы отстаивать и проводить в жизнь интересы своего сословия — плебеев. Он очень успешно выполнил эту задачу. Консулы и сенат потеряли самообладание, по крайней мере в данный момент.
Руководство плебса поняло, что надо организовываться. Оно создало специальное собрание — плебейский совет (concilium plebis), выборы в который проводили по трибам. Видимо в это же время римское население разделили на двадцать одну трибу по месту проживания граждан. Членов совета выбирали на собрании каждой трибы, при этом каждая трибы имела в совете один голос (это более справедливая система, чем голосование по центуриям в центуриатных комициях). Постановления совета (plebiscita), откуда происходит современное слово «плебисцит» не имели законодательной силы для республики, однако консулам и сенату приходилось с ними считаться. Со временем плебеи стали как бы отдельным государством в государстве.
Переговоры с Менением Агриппой и другими представителями сената показали дальнейшее усиление влияния плебса. На переговорах решили, что плебейский совет имеет право выбирать своих должностных лиц (видимо, сначала их было двое), названных народными трибунами (tribuni plebis). (К середине V века до н. э. их число увеличилось и достигло десяти.) Первыми избранными трибунами были предводитель лагеря на Авентинском холме, Луций Сициний Веллут, и один самовлюбленный и тщеславный человек Луций Юний Брут, который так восхищался первым консулом республики, что добавил к своему имени прозвище Брут, чтобы иметь с ним одно и то же имя.
Задача трибунов состояла в том, чтобы защищать интересы плебеев в пределах городского померия. Для признания своей власти они использовали торжественную клятву (lex sacrata), которую давали плебеи в том, что они всегда будут повиноваться своим трибунам и защищать их жизнь. Тот, кто навредит трибунам, станет «сакер» (sacer).
У этого многозначного слова есть два значения, одно положительное, а другое — отрицательное. Первое значение — «священный» или «святой» — посвященный божеству. Так, «виа сакра» (via Sacra) — улица, которая вела на Форум, — переводится как «священная дорога». Второе значение — «посвященное божеству для уничтожения». В этом смысле наиболее близким соответствием ему в русском языке будет «проклятый» или «нечестивый». Выражение «Sacer esto», «быть проклятым», применяют к человеку, который своими деяниями навредил богам. Такой человек являлся собственностью богов, и когда он умирал, он подпадал под их неусыпную заботу. Всякий, кто убивал такого человека, выполнял святую задачу, не считался преступником и не подлежал наказанию за убийство. Каждый боялся попасть в число «проклятых», и этот страх окутывал трибунов невидимой и вместе с тем нерушимой броней неприкосновенности.
Эта броня позволяла им защищать плебев со стороны богатых и облеченных властью, а также от несправедливых решений магистрата. Таким образом, народный трибун предоставлял плебеям поддержку (auxilium). Это означало, что трибун мог лично вмешаться в дело и спасти простого гражданина от приговора. Свою волю трибун осуществлял с помощью своего права принуждения (coercitio). Он мог оштрафовать, заключить в тюрьму или казнить каждого, кто бросил вызов его власти или даже просто облил его грязью. Если бы против него применили силу, он мог бы угрожать ужасными последствиями «священной клятвы». По осторожному выражению одного современного ученого, это был «закон линча, замаскированный под божественное правосудие».
Первоначально власть трибунов не имела официального статуса и не являлась частью римской системы управления. Многие непримиримые патриции отказывались признавать новые плебейские учреждения, и только спустя двадцать лет закон предоставил плебеям официальное право проводить свои собрания и выбирать своих должностных лиц. В середине или во второй половине V века трибуны выиграли свое самое значительное право — право «сопротивления» постановлениям правительства. «Интерцессия» (intercessio), как уже отмечалось, является более вежливым словом для обозначения «вето». Трибун мог просто отменить любое решение выборного должностного лица (кроме диктатора до 300 года), любой закон и любые выборы. Он обладал такой властью, что если бы он захотел, то смог бы добиться полного бездействия государственного управления.
Даже после преодоления первого раскола (согласно неподтвержденным источникам, расколов было несколько, и последний произошел около 287 года до н. э.) плебеи поддерживали связь с Авентинским холмом. Фактически, холм стал памятником зарождения плебейской самостоятельности, центром плебейского движения и символом альтернативного города, своего рода анти-Римом. В 493 году до н. э., через несколько лет после кризиса, на холме построили храм богини урожая и плодородия Цереры. Храм построен во исполнение обета, который римляне дали за несколько лет до постройки во время голода. Вскоре храм Цереры стал оплотом плебеев.
Несмотря на небольшой размер, это святилище было очень похоже на храм Юпитера Лучшего и Величайшего, который виднелся с большого расстояния. Сходство не являлось случайным. Подобно храму на Капитолийском холме, святилище Цереры строили по образцу старых этрусских храмов, с глубоким карнизом и разноцветными терракотовыми статуями на крыше. В святищище были отделения для трех божеств. Кроме статуи Цереры в нем также помещались статуя ее дочери, Прозерпины, и Отца-Либера, италийской ипостаси греческого бога вина и плодородия Диониса. В святилище приносили богатые дары, и там собралось много замечательных произведений искусства. Стены святилища расписаны фресками. Там также хранилась известная картина с изображением Диониса, вывезенная из Греции во II веке.
В здании святилища во время нехватки продуктов питания плебеи распределяли еду среди бедняков. Наряду с соседним храмом Дианы, культ которой сильно распространился у рабов, святилище Цереры стало безопасным прибежищем для беглецов. Для поддержания храма назначали специальных людей, которые также помогали трибунам. Этих людей газывали «эдилами» (от латинского слова aedes — «храм»).
Обязанности эдилов вскоре расширились. Консулы и сенат поняли, что один из способов сохранить свою власть состоял в том, чтобы не давать никакой информации о своей деятельности. О слушаниях в сенате не составляли никаких отчетов, и консулы скрывали решения сената и даже выдумывали их. К середине V века под давлением плебеев правительственные учреждения вынуждены были прекратить скрывать сведения о своей деятельности. Эдилы взяли на себя сбор и хранение всей информации, касающейся плебеев, в решениях народных собраний и сената. На Авентинском холме эдилы создали архив всех этих документов «так, чтобы ничего из того, что делалось, не прошло мимо них».
Сохранившиеся списки консулов первых лет существования республики, называемые «фасты» (fasti), показывают, что на пост магистра могли избираться и избирались не только патриции. Однако с течением времени должность консула стала прерогативой патрициев. Таким, по-видимому, был горький ответ на те достижения плебеев. Плебеи конечно же отреагировали на это, но кампания против несправедливого обращения к ним постепенно превратилась в политическую борьбу между аристократами-патрициями, с их наследственной властью и контролем за государственной религией, и остальной частью общества, возглавляемой плебеями. Именно в этом смысле слово «плебеи» (plebs) означает «народ».
Это растущее противостояние ясно проявляется в образцовой истории непреклонной гордости и ее последствий. Еще раз, этот случай является символической правдой, мы не знаем, произошел ли он на самом деле. Патриций Гней Марций был храбрым воином и в юности завоевал «гражданскую корону». Эта награда представляла собой венок из дубовых листьев. Ее присуждали тому, кто в сражении спас жизнь римского гражданина.
В начале V века на юге вспыхнула война с вольсками, которые постоянно проявляли свою воинственность. Римляне осадили вражеский город Кориолы. Внезапно со стороны появилась армия вольсков и одновременно с этим вольски сделали вылазку из города. Именно в месте вылазки на страже стоял Марций. С отборным отрядом воинов он не только отразил вылазку, но и сумел ворваться в город. Марций схватил факел и бросил его в строения, прилегающие к городской стене. Огонь, стоны женщин и детей привели вольсков в смятение. Они решили, что римляне уже взяли Кориолы, и ушли с поля боя. Римская армия снова вернулась к осаде и вскоре действительно захватила город.
Действующий в тот момент консул горячо похвалил Марция и, в качестве награды за его доблесть, предложил ему взять десятую часть всей захваченной добычи — оружие, пленных, лошадей — еще до того, как это, по обычаю, начнут делить между остальными воинами. Марций отказался принять дар консула. Он выступил вперед и сказал, что это будет платой, а не наградой. Он взял себе только одного коня и попросил, чтобы отпустили на волю его знакомого вольска, который попал в плен. В ответ консул удостоил его прозвищем Кориолан, чтобы отметить его ведущую роль в победе.
Возвратившись в Рим, Кориолан стал претендовать на должность консула. Он считал, что благодаря своим выдающимся военным успехам у него есть большая вероятность избрания. Он расхаживал по Форуму и призывал голосовать за себя, как было принято у кандидатов. Марций считал, что он произведет хорошее впечатление, так как показывал всем свои шрамы, полученные в сражении. Однако в день выборов он торжественно вступил на Форум в сопровождении сенаторов и многочисленных патрициев, из-за чего потерял расположение простого народа.
Потерпев неудачу на выборах, разъяренный Кориолан решил наказать избирателей. Он окружил себя несколькими высокомерными и влиятельными молодыми патрициями и постоянно пытался дерзко нападать на трибунов Брута и Сициния. Он явно насмехался над ними, говоря: «А если вы не прекратите сотрясать государство и совращать лестью бедняков, то я уже не словом буду спорить с вами, но делом». В то время началась нехватка продовольствия, и когда из Сицилии привезли большое количество зерна, народ предположил, что его будут продавать по невысокой цене. Кориолан высказался против этого. «Поступать так совершенно глупо, — сказал он, — если у нас есть ум, мы должны упразднить должность трибунов, которая грозит уничтожением консульству и поселяет раздоры в городе».
Умудренные опытом сенаторы из аристократов понимали, что Кориолан зашел слишком далеко и что его возбудили пришедшие с ним горячие головы. Трибуны выдвинули против него обвинения в народном собрании, но он отказался приезжать и давать объяснения. Когда эдилы попытались задержать его, патриции отогнали их. К вечеру беспорядки утихли.
На следующий день толпа снова собралась на Форуме. Встревоженные консулы заверили, что при определении цены на хлеб будут учитываться пожелания народа. Однако Брут и Сициний настаивали, чтобы Кориолан ответил на обвинения в том, что он пытался лишить власти народных избранников и применил насилие к эдилам. Они рассчитали, что он или унизится и принесет извинения, или же, что более вероятно, совершит или выскажет что-то оскорбительное.
Они хорошо знали этого человека и его неукротимый характер. Явился Кориолан и сказал свою речь с обычным для него презрением, после чего начались потасовки. Но как и в прошлый раз патриции сумели увести его. Затем все стороны решили организовать надлежащее разбирательство. Кориолана обвинили в том, что он замышлял захватить власть, поэтому он обязан предстать перед народным собранием, которое будет действовать в качестве суда. В ходе судебного разбирательства обвинители не смогли доказать виновность Кориолана и отказались от своего обвинения, однако в последний момент против него выдвинули новое обвинение — неправильное распределение военной добычи. Такое обвинение смутило Кориолана, и он не был готов сразу же отвечать народу. Народное собрание проголосовало за свой приговор по трибам, в результате чего Кориолана с перевесом в три голоса признали виновным. Его осудили на вечное изгнание.
Полный решимости отомстить за себя, он покинул Рим и отправился в столицу вольсков, где добровольно предложил свои услуги. Вольски с воодушевлением приняли Кориолана и назначили его командующим армии, которая собиралась в военный поход против его бывшей родины. Он сделал все, что от него требовали, и вскоре во главе армии вольсков появился у ворот Рима. Казалось, что республика обречена.
В городе царил беспорядок. Расстроенные плебеи предложили отменить свой приговор Кориолану, тогда как сенат отказался простить ему измену и отклонил предложение плебеев. В лагерь вольсков отправили посланников для заключения перемирия, но Кориолан настоял на жестких условиях. Положение разрешилось, когда перед Кориоланом неожиданно появились его мать Волумния и его жена Вергилия с детьми. Волумния умоляла его пощадить город и договориться о равноправном перемирии.
Он стоял неподвижный и бессловесный в течение некоторого времени. «Что же ты молчишь? — спросила Волумния. — Добровольное исполнение просьбы матери в таком прекрасном и справедливом деле — самый священный долг; но я не могу упросить тебя. В чем же моя последняя надежда?» С этими словами она вместе с невесткой и детьми упала к его ногам.
«Мать моя, что сделала ты со мною!» — воскликнул Марций. Он помог ей подняться и сказал: «Ты победила: ты спасла Рим, но погубила меня».
Она все сделала так, как хотела. Как она и просила, Кориолан подписал мир, и вольски возвратились домой со своим, теперь уже лишенным доверия, римским командиром. Перед собранием вольсков он начал отчитываться о своем поведении во время войны, однако несколько человек, возмущенные его предательством, убили его. Ни один из присутствующих не защитил его.
К середине V века конфликт между патрициями и плебеями стал главной внутриполитической проблемой, с которой столкнулась республика. Ливий описал, как один консервативный политик сказал: «Вы избраны трибунами плебеев, а не врагами сената». Это было верно, но времена менялись. Класс патрициев начал выступать против тех достижений, которых добились плебеи, и преобразовывал себя в единственную наследственную касту с монополией на власть. Вытесненными оказались даже богатые люди, которые избирались консулами в первые годы республики, но не принадлежали к патрициям. Они, в свою очередь, выступали против мероприятий патрициев и присоединились к плебеям, создав объединенный фронт. Однако такому союзу не суждено было сохраниться, так как у этих двух групп населения в конечном счете были разные цели. Одна стремилась к сохранить справедливое отношение, а другая — доступ к высшей должности.
Выдающийся государственный деятель, три раза избиравшийся консулом, Спурий Кассий, столкнулся с растущей взаимной неприязнью. Будучи опытным переговорщиком, он добился заключения долговременного мира с тридцатью латинскими городами, известного как «Кассиев договор» (Foedus Cassianum) (см. следующую главу). Текст этого договора могли увидеть и прочитать даже в эпоху Цицерона, так как он был вырезан на бронзовой колонне позади возвышения для ораторов на Форуме.
Кассий поддержал требования плебеев и первым разработал программу земельной реформы. Этого ему не простили аристократы, незаконно владеющие большими площадями общественной земли (ager publikus). В 485 году Кассия обвинили в стремлении к царской власти, однако это обвинение скорее всего фальсифицировано. Однако, как только его отец дал показания против него, Кассия признали виновным в этом самом ужасном преступлении против республики и казнили. Его объявили «проклятым» (sacer) в храме Цереры, богини-заступнице плебеев. Довольно странно, что руководители плебеев не спасли его от нападок патрициев. По-видимому, трибуны не имели достаточной уверенности по вопросу его защиты. Дом Кассия разрушили и дали клятву больше ничего не строить на этом месте. Ливий пишет, что в его время это место стало, видимо, открытой площадкой перед храмом богини матери-земли Теллус. По иронии судьбы оттуда открывался замечательный вид на тот самый плебейский холм — Авентинский.
На некоторое время демократический процесс прекратился. Однако постепенно возникло напряжение, которое могло привести к новому взрыву. Добившись от сената предоставления отчетов, трибуны продолжили свою борьбу за полную открытость системы управления. Одним из средств, с помощью которых олигархи держат в руках власть, является контроль над правовой системой. К законам в Риме не было всеобщего доступа. Собранием законов ведали понтифики. Они держали их под замком, как священные книги, и только патрициям разрешали читать их. В 462 году один из трибунов попытался пресечь произвол консулов и потребовал, чтобы все законы, на основе которых консулы осуществляют свои полномочия, были полностью обнародованы. Вскоре кампания распространилась и на остальные законы Римской республики. Судьи и сенат оказывали серьезное сопротивление этому процессу, но в 451 году обе стороны, изнуренные от долговременного противостояния, пришли к замечательному соглашению.
Система государственного управления приостановила свою работу, должности консула и трибунов отменили, но только на один год. Всю ответственность за управление государством возложили на новую коллегию из десяти «децемвиров», или «десяти человек для написания законов» (decemviri legibus scribundis). Децемвиры получили полную власть, и никто не имел права обжаловать их решения. Они должны были рассмотреть, систематизировать, а затем издать римские законы. В результате появились Законы Двенадцати таблиц. В следующем году первый состав децемвиров — все они были патриции — сложил свои полномочия. Их сменили следующие десять человек, среди которых было несколько плебеев. Из прежнего состава децемвиров в следующий перешел только один человек — Аппий Клавдий. Он был внуком иммигранта, достигшего высокого положения, с которым он разделил тот же самый высокий статус. Второй Децемвират издал еще две таблицы законов. Однако после того, как в конце года Аппий решил не уходить в отставку, а остаться исполнять свои обязанности на третий год, он столкнулся с сильным недовольством.
Все это было довольно странно. Почему республику и ее систему управления передают группе людей, которые на самом деле являются коллегией для рассмотрения только одного специального вопроса? Им было бы гораздо проще исполнять свои обязанности, если бы они одновременно с этим не занимались управлением страной. С другой стороны, могло быть и так, что децемвиры нужны были для проведения постоянных преобразований, которые, по-видимому, ввели бы плебеев с их «государством в государстве» в систему управления. В этом случае ежегодные выборы новой коллегии имеют смысл (хотя все задавались вопросом, почему все первые децемвиры были патрициями). Основной вопрос состоит в том, что, согласно письменным источникам, новые магистраты работают временно и после завершения своей законотворческой деятельности должны будут передать свои полномочия консулам и трибунам. Судя по письменным источникам, вторую коллегию избрали только потому, что первая не выполнила свою работу надлежащим образом.
Древние историки явно запутались, а современные ученые удовлетворяли свою страсть к познанию замысловатыми предположениями. Самое вероятное решение этой загадки — то есть, ответ, который объясняет большинство данных и не противоречит объективным условиям политической жизни, — состоит в том, что децемвират замышляли как новую постоянную систему управления и что систематизация законодательства являлась самым главным вопросом, стоящим на повестке дня.
Так или иначе, эта реформа потерпела неудачу. Ливий пишет: «Децемвират вскоре после своего блистательного начала стал подобен бесплодному древу — одна древесина и никаких плодов — так, что дни его были сочтены». Сообщение Ливия о том, что произошло после, является одним из самых замечательных эпизодов в его обширной истории, хотя (как всегда) не понятно, сколько в нем правды, а сколько вымысла или художественного переосмысления.
После проведения выборов в должность вступили новые децемвиры на второй год. Их неофициальным лидером стал Аппий Клавдий. Однажды они повели себя жестоко и безответственно, тайно сообщив Аппию, что дали клятву не проводить больше выборов и остаться у власти на неопределенный срок. В одну из двух дополнительных законодательных таблиц включили запрет на смешанные браки между патрициями и плебеями. Это было равносильно объявлению войны патрициями плебеям.
В мае 450 года (в этом месяце начинался римский политический год) подошел срок новых выборов, однако их не провели. Формально полномочия децемвиров закончились, но никаких новых магистров так и не назначили. Аппий и его коллеги продолжали оставаться у власти, как будто бы ничего не произошло.
Положение изменилось, когда сначала сабины, а затем эквы объявили Риму войну. Потрясенным децемвирам, хорошо знающим о своей непопулярности, не оставалось ничего иного, кроме как держать совет с сенатом. Старый патриций, сочувствующий плебеям, Луций Валерий Потит, призвал к открытому обсуждению политической ситуации, а решительный сенатор, Марк Гораций Барбат, назвал децемвиров «десятью Тарквиниями». Ширилось противодействие мероприятиям Аппия по набору армии, на том основании, что срок его полномочий истек. В конце концов, после трудных переговоров сенат не стал препятствовать организации набора.
Война началась очень неудачно для римлян. В армии распространилось недовольство. Однако причиной окончательной развязки стали не военные и не политические события. Как и с падением монархии, она произошла из-за вспыхнувшей любовной страсти. Аппию понравилась красивая девушка из плебейской семьи. Она была дочерью центуриона римской армии Луция Вергиния и собиралась замуж за бывшего трибуна Луция Ицилия. Римские девушки очень рано выходили замуж, и мы можем предположить, что она была еще подростком. Аппий не смог соблазнить ее уговорами, поэтому он выбрал довольно изощренный способ принуждения.
Он велел своему слуге или клиенту объявить дочь Вергиния своей рабыней и задержать ее. Однажды утром, когда она шла в школу через Форум, этот человек остановил ее наложением руки. Он утверждал, что она является дочерью его рабыни и приказал ей следовать за ним. Девушка остолбенела от страха, однако ее кормилица не растерялась и стала звать на помощь. Вокруг них быстро собралась толпа.
Аппий, который сидел на соседней платформе, осуществляющей контроль над судом, видел, что похищение не получилось. Поэтому он убедил всех, что с его стороны дело ведется честно. Он сказал, что у него есть неоспоримые доказательства, что ее украли из его дома, где она родилась, и подбросили Вергинию.
Настроение на Форуме стало угрожающим, и Аппий с неохотой согласился отложить слушание дела, пока Вергиний не прибудет с фронта. Однако он настоял, чтобы в это время Вергиния находилась под его опекой. К этому времени прибыл Ицилий, и после напряженных переговоров Аппий снова уступил и передал девушку ее жениху. На следующее утро отец и дочь предстали перед судом. В самом начале слушаний Аппий прервал ораторов и вынес приговор. Девушка Вергиния является рабыней и должна быть передана ее законному владельцу.
Сторонники Вергинии обступили девушку и не позволили ее увести. Чиновник децемвирата протрубил в трубу для установления тишины, чтобы дать слово Аппию. «У меня есть неопровержимые доказательства, — сказал он, — что с целью посеять смуту в городе всю ночь собирались сходки. Поэтому я пришел сюда в сопровождении вооруженных людей, но не ради притеснения мирных граждан, а для того, чтобы обуздать тех, кто нарушает общественное спокойствие. А вы, ликторы, расчистите путь в толпе, чтобы хозяин мог вернуть свою собственность!»
Вергиний до этого момента решительно выступал в защиту дочери, но теперь он вдруг изменил свое поведение. Он принес свои извинения децемвиру. «Позволь напоследок здесь, в присутствии моего ребенка, расспросить кормилицу, — сказал он. — Если окажется, что я ей действительно не отец, то я все признаю и уйду отсюда со спокойным сердцем». Получив разрешение, он отошел с двумя женщинами к лавкам, называемым «новыми», что стоят около храма Венеры Клоакины — очистительницы от запаха Большой клоаки, которая текла через Форум.
Затем он выхватил у мясника нож и воскликнул: «Только так, дочь моя, я могу сделать тебя свободной». После чего пронзил грудь девушки и произнес: «Да падет проклятье за эту кровь на твою голову, Аппий!»
Сохранив хладнокровие, децемвир вызвал к себе Ицилия. Толпа достигла крайней степени возмущения. Валерий и Гораций присоединились к защитникам молодого человека и велели ликторам прекратить подчиняться Аппию, поскольку срок его полномочий закончился. В этот момент Аппий пал духом, а затем, в страхе за свою жизнь, он закутался в плащ и скрылся в близлежащем доме.
Децемвиры отказались уходить в отставку, и сенат не знал, как поступать. Но за него все сделала римская армия. Войска возвратились в город и расположились на Авентинском холме, где к ним присоединилась значительная часть гражданского населения. В результате этого второго раскола народ добился желаемого. Децемвиры ушли в отставку, надеясь избежать наказания. Однако Аппий отметил: «Уж я-то знаю, что нас ждет».
Он оказался прав. Восстановили старую систему управления. Избрали новых консулов, Горация и Валерия, которые, по словам Цицерона, «разумно решили, ради сохранения согласия, стоять за народ», а также весь состав трибунов и эдилов. Аппия без долгих рассуждения бросили в тюрьму. Он обратился к народу, и по его делу назначили слушания. Аппий держался надменно, в соответствии с манерой Клавдиев, однако он чувствовал, что по мере приближения дня слушаний ненависть горожан к нему возрастает. Тогда он решил не дожидаться дня суда и покончил с собой.
Самоубийство у римлян было вполне закономерным поступком, когда наступало безнадежное положение (nulla spes). Но Клавдии, как ожидалось, проявили презрение к обстоятельствам, и семья Аппия сделала вид, что он умер естественной смертью. Его сын стал организатором траурных мероприятий. Он попросил, чтобы трибуны и консулы созвали на Форуме народное собрание, как обычно делали при кончине известных людей, где он мог бы произнести памятную речь. Однако его просьбу отклонили.
История децемвиров имела важные последствия. Прежде всего она явила будущим поколениям поразительный нравственный и человеческий пример. Вергиний, наряду с Брутом, стал еще одним героическим убийцей своих потомков, совершивший кровопролитие как добродетель. Этот случай показал пример, насколько высок был приоритет римской семьи, основанной на целомудренности дочерей. Близкие отношения с не состоящей в браке свободнорожденной молодой женщиной — строго запрещены, потому что они портили наследственную родословную (в отличие от этого, вступать в близкие отношения с мужчиной или женщиной, не имеющими римского гражданства, считалось вполне допустимым и даже достойным восхищения).
Крах децемвирата и второй раскол стал очередной знаменательной вехой в упрочнении положения плебеев. У консулов теперь было три важных закона, принятых официальным народным собранием — центуриатными комициями. Первый закон подтверждал неприкосновенность народных трибунов и наделял их правом вето. До сих пор их положение гарантировалось только клятвой, которую давали на неофициальном — плебейском совете (concilium plebis). В будущем сама республика могла бы стать гарантом безопасности трибунов. Наконец, «государство в государстве» присоединилось к государству.
Второй закон устанавливал гражданам право обжалования. Принцип обжалования сложился еще в 509 году, однако децемвиры действовали так, что никто не имел права обжаловать их решения. Эту лазейку необходимо было прикрыть, поэтому Валерий и Гораций запретили создавать в республике любых новых магистратов, действия которых не нельзя обжаловать.
И наконец, придали силу закона наиболее спорным предложениям, одобренным плебейским советом, хотя это сделали, скорее всего, после некоторого внешнего вмешательства. Это было значительным успехом, если вспомнить то обстоятельство, что в совет выбирали по трибам, а не по центуриям, так как выборы по центуриям давали право на участие в голосовании в основном только состоятельным гражданам.
Несмотря на то, что децемвиры потерпели неудачу, они могли гордиться одним своим достижением. Это закон Двенадцати таблиц (так стали называться законы, принятые на десяти первоначальных и двух последующих таблицах). Эти законы являются систематизацией правовых норм. Благодаря им суды и правила их ведения стали открытыми для всего общества, по крайней мере теоретически. Ливий пишет, что они «и сегодня, несмотря на целую гору нагроможденных друг на друга законов, остаются истоком всего государственного и гражданского права». По воспоминанию Цицерона, когда он еще учился, то ему задали выучить их наизусть.
К сожалению, до нашего времени не сохранился текст такого ценного и широко распространенного документа. В разных местах сохранились отдельные выдержки из этих законов на архаичном латинском, однако нет никакой уверенности в том, насколько точно они передают оригинал и какую часть они составляют от всего текста. Плебеи сразу же отменили дискриминационный запрет на браки между представителями аристократии и народа и в целом поддержали остальную часть Двенадцати таблиц. Укрепление прав женщин в семье смягчило внутренний деспотизм «patria potestas», то есть власть отца над членами семьи. Другие правила облегчили освобождение рабов и упорядочили наследование, долги и «nexum» — проценты по кредитам, условия контрактов и различные акты о передаче имущества. Расточительность не поощрялась.
Основной темой законов стала ежедневная торговля между людьми, при этом отношениям отдельной личности и общества уделялось мало внимания. Таким образом, «Человек может собирать плоды, которые упали на участок другого человека» и «Пусть они содержат в порядке дорогу. Если они не проложили ее, то каждый может вести свою подводу, там где пожелает».
Абсурдность, присущая некоторым ранним законам Рима, не укладывается в сознании. Наиболее ужасен следующий закон: «Если кто-то задолжал сразу нескольким людям, то его три раза подряд следует приводить на Форум в три базарных дня, и если он не отдаст долг, то кредиторам, если они того захотят, разрешено разрубить своего должника на части, и если кто-либо из них отсечет больше или меньше, чем ему положено, то пусть это не будет поставлено ему в вину». Буквально это означает, что если имеется более одного кредитора, то они имеют право разрубить тело должника на части, по размеру соответствующие суммам долга.
Ростовщик Шейлок из пьесы Шекспира «Венецианский купец», который вырезал фунт мяса из тела купца, по сравнению с римскими кредиторами является образцом милосердия.
Принятие законов Двенадцати таблиц стало значительной победой для народа, однако вскоре стало понятно, что политическая игра еще не закончилась. Через несколько лет произошел еще один существенный и таинственный переворот. В 444 году до н. э. должность консула отменили. Высшая власть перешла к военным трибунам с консульской властью (tribuni militum consulari potestate). Число таких трибунов было не меньше трех, а часто их количество доходило до шести.
Цель этой реформы не совсем ясна. В некоторых источниках сообщается, что ее провели в качестве компромисса с патрициями, которые не соглашались с тем, что консулом мог стать плебей, но не возражали, если они войдут в руководящую комиссию. Однако этому объяснению противоречит то, что плебеев редко избирали на новые должности, по крайней мере в начале. Другие источники утверждают, что Риму потребовалось больше двух командующих армией. Но почему тогда военными трибунами иногда избирали пожилых людей, которые в силу своего возраста не могли отправиться в военный поход? И почему республика из года в год вдруг меняла свою систему управления, избирая то трибунов, то консулов? Второе объяснение, по-видимому, будет более убедительным, если предположить, что у них стало больше обязанностей. Также необходимо помнить, что решение об избрании трибунов и об их численности принимали за год до предполагаемого назначения их на должности. Но такая вроде бы логичная и обоснованная догадка иногда не отражает действительного положения дел.
Противостояние между богатыми и бедными, аристократией и народом, патрициями и плебеями продолжалось более века. Однако, невзирая на некоторые отступления в борьбе за общественные интересы, большинство римлян понимало, что маятник власти безвозвратно качнулся в сторону плебеев.
8. Падение Рима
Во второй половине дня 15 июля 496 года до н. э. два высоких и сказочно красивых юноши, на лицах которых еще только проступали первые бороды, оказались на римском Форуме. Они мыли своих взмыленных коней у источника, находящегося прямо у храма Весты и образующего небольшой, но довольно глубокий бассейн. Эти юноши, облаченные в воинские доспехи, выглядели так, словно они только что прибыли с поля боя. Юноши сразу привлекли к себе внимание жителей, которые стали расспрашивать их о новостях, поскольку Рим выслал армию против соседнего с городом племени латинов.
Юноши ответили им, что сегодня произошло крупное сражение у Регильского озера и что римляне стали победителями. Затем они покинули Форум, и после этого, несмотря на усиленные поиски, их больше никто не видел.
На следующий день из армии пришли известия о победе. На стороне латинов сражался престарелый Тарквиний Гордый, который получил ранение в бок. Римляне захватили вражеский лагерь. Во главе римской конницы внезапно появились два юноши верхом на конях. Они пронзали копьями всех возникающих перед ними латинских воинов, отчего вражеская армия бросилась в паническое бегство. Очевидно это были боги, которые немного позднее оказались на Форуме. Все решили, что это «небесные близнецы» Кастор и Поллукс, также известным как Диоскуры или «отроки Зевса». Елена Троянская приходилась им сестрой. Кастор и Поллукс участвовали в походе аргонавтов Ясона за Золотым Руном. Во время природных катастроф и военных сражений они являлись на помощь людям. Их святилище располагалось около Регильского озера, таким образом, сражение произошло почти у его порога.
В память о благодеянии братьев римский военачальник поклялся основать храм, хотя история их появления, конечно же, мифологическая. Однако археологи подтвердили, что именно в это время на Форуме возвели храм рядом с тем местом, где видели братьев со своими конями. Римляне почитали «небесных близнецов» и два раза перестраивали храм, который с каждым разом становился все более величественным. Грандиозные развалины храма в его окончательном варианте, созданном при императоре Тиберии в I веке н. э., до сих пор можно увидеть на Форуме. Здание храма стояло на высоком основании. В храме часто собирался сенат. У входа в храм находилось возвышение, где часто выступали ораторы и своими речами возбуждали толпу во время политических страстей последней республики.
В каждую годовщину битвы у Регильского озера проводили красочный ритуал в честь Кастора и Поллукса. Римская конница шествовала по городу, как будто она возвращалась с поля боя, а затем торжественно входила в храм. Головы всадников увенчаны оливковыми ветвями, а сами они, наряду с воинскими доспехами, облачены в пурпурные одежды с красными полосами. По словам одного из очевидцев, это «прекрасное и достойное величия римского господства зрелище».
Несмотря на двухсотлетнюю классовую борьбу у себя дома, римляне почти непрерывно вели многочисленные военные действия с соседними народами. У древних историков они описаны так, как будто это войны великого народа, но на самом деле эти войны представляли обычные набеги или отражения набегов противника, по сути дела организованный государством бандитизм. Именно поэтому Ливию «казалось чудом», что вроде бы решающие победы ни к чему не приводили, так как эквы и вольски снова собирали свежие силы для ведения новых военных кампаний. В результате этого шла постоянная разрушительная война на истощение, год за годом уничтожался урожай и разрушались здания.
При царской власти Рим господствовал над всей областью Лаций, однако установление республики совпало с тяжелым экономическим положением. После победы над Ларсом Порсеной латины полностью вытеснили из этой области этрусков. Теперь они решили также ослабить и уничтожить еще не окрепшее римское государство. Однако новые правители республики дали понять, что они собираются придерживаться той же экспансионистской внешней политики, которую проводил Тарквиний Гордый.
Первые консулы заключили соглашение с Карфагеном. Это стало большим достижением, так как Рим получил признание такой крупной средиземноморской державы. В тексте соглашения установлены сферы влияния Карфагена, куда вошла Сицилия, и Рима (намного более скромные) в области Лаций: «Карфагенянам возбраняется обижать народ ардеатов, антиатов, ларентинов, киркеитов, тарракинитов и всякий иной латинский народ, подчиненный римлянам. Если какой народ и не подчинен римлянам, карфагенянам возбраняется тревожить города их; а если какой город они возьмут, то обязуются возвратить его в целостности римлянам. Карфагенянам возбраняется сооружать укрепления в Лации, и если они вторгнутся в страну, как неприятели, им возбраняется проводить там ночь».

Римляне несколько преувеличивали степень своего влияния. Антий, Киркеи и Тарракина находились за пределами Лация, а в то время это была территория вольсков. Это соглашение демонстрировало агрессивные намерения Рима и выдавало непроизвольное желание римлян возвратить былое господство, утраченное во время многочисленных переворотов, произошедших в результате падения монархии. Военные авантюры в чужих землях отвлекали римлян от бедности и долгов у себя дома.

Латины поддерживали единство своего народа. Каждую весну они проводили свой «народный» праздник, называемый «Ферии латинские». Основным мероприятием праздника был пир. Каждая община приносила мясо молодого барашка, сыр, молоко и другие продукты. В жертву приносили белого быка, а его мясо делили на всех присутствующих. Латинские государства организовали союз, но Рим в него не взяли. Вскоре между Римом и латинами вспыхнула война.
Военные действия продолжались недолго. Если в результате помощи «небесных близнецов» у Регильского озера римляне одержали победу, то в дальнейшем на это рассчитывать было нельзя. Противоборствующие стороны поняли, что у них есть важные общие интересы. Они находились в окружении враждебных племен и сообществ. Если перечислять по часовой стрелке с севера, то первыми идут этруски, особенно их богатый и сильный город Вейи, затем следуют сабины, аквы, герники и воинственные вольски. Большие участки территории оказались потеряны. Если бы Рим и латины не преодолели свои разногласия, то в Лаций могли вторгнуться другие народы.
В 493 году до н. э. римляне заключили договор с латинами. Со стороны римлян его заключил консул Спурий Кассий (которого, как упоминалось выше, впоследствии казнили за стремление к царской власти), и в его честь этот договор назвали «Кассиевым договором». Условия договора вырезали на бронзовом столбе на Форуме, который стоял там во времена Цицерона. В основу договора положили принцип взаимопомощи: «Пусть мир между римлянами и всеми латинскими городами продолжается до тех пор, пока существуют небо и земля. Пусть они и сами не начинают войну друг против друга, и внешних врагов не приводят, и не предоставляют безопасный проход тем, кто начнет войну. Пусть в случае войны помогают друг другу всеми силами».
Несколько лет спустя к договору присоединились герники. Они, как и латины, создавали свои отряды, которые сражались под общим с Римом командованием. В конце концов, получилась значительная армия, которая могла отразить любое вторжение с любого направления.
Эти небольшие конфликты происходили на фоне крупного переселения народов в Италию вдоль длинного Апеннинского хребта. Первые признаки этого переселения появились в начале V века. Столкнувшись с перенаселенностью, а также, видимо, с давлением кельтов, горный народ самниты перешел через Альпы и спустился в долину реки По. Самниты говорили на оскском языке. Затем из центральной части Апеннинского полуострова они стали переселяться на юг в поисках жизненного пространства.
Переселение, как мы знаем, проходило на основе религиозного ритуала, называемого «священная весна» (ver sacrum). Он состоял в том, что всех животных и детей, родившихся весной, посвящали (sacrati) богу Марсу. Животных приносили в жертву, а юноши по достижении двадцати лет или двадцати одного года должны были уйти из своей общины и искать себе место для жительства. Уходя из дома, они шли за каким-нибудь животным или птицей, такими как бык, волк или дятел. Там, где это животное останавливалось, они основывали новое поселение или колонию.
Число групп этих молодых агрессивных пастухов постоянно растет. Они достигают самого кончика итальянского «сапога» и угрожают греческим городам Великой Греции. Самниты, говорящие на оскском языке (относящиеся к сабельской группе племен), устремились вниз с холмов на плодородную Кампанию и быстро расселились там. Они захватили крупные города и по сути дела организовали новую страну, отказавшись от занятий сельским хозяйством. Этрусские правящие круги города Капуя опрометчиво решили впустить пришельцев и сделать их членами общества, однако в одну из темных ночей 423 года до н. э. после обильных возлияний на празднике самниты перебили этрусков.
В течение многих лет Рим сдерживал напор эквов и вольсков во многом благодаря помощи латинов, однако во второй половине V века положение стало меняться. 19 июня 431 года состоялось решающее сражение с эквами. То обстоятельство, что в коллективной памяти республики сохранилась такая точная дата, свидетельствует о том, какое большое значение имела эта победа. Потерянные латинские города вернули прежним хозяевам, и римские войска, наконец, перешли в наступление.
Это было время, когда одна за другой происходили военные кампании, которые большей частью превращались в простые перестрелки, и только иногда — в полноценные сражения. Именно тогда на исторической сцене появился выдающийся патриций и политик, противник плебеев, Луций Квинкций Цинциннат. Этому человеку в преклонном возрасте выпало жить в трудное время. Он владел небольшим участком земли площадью четыре югера. Однажды из города к нему прибыли посланники и застали его за обработкой своей земли, видимо, он копал канаву или пахал поле. «Все ли в порядке?» — спросил он. Он-то знал, что далеко не все, но надо было соблюсти формальности. После молитвы богам о ниспослании благословения на него и на его землю, Луция пригласили отправиться с посланниками, облачившись в тогу, одежду свободнорожденного римлянина.
Неудивительно, что он не носил тогу, поскольку она наверное была самым неудобным из всех предметов одежды, которые когда-либо выходили из-под руки портного. Широкий полукруг тяжелой материи, размером приблизительно 3 на 6 метров, который туго оборачивали вокруг тела и носили без завязок. Чтобы тога не спала, требовался особый навык. Зимой в тоге было довольно холодно, а летом — жарко.
Цинциннат оделся, как подобает, и вышел к посланникам. И только теперь ему сообщили о серьезных военных неудачах. Консульский легион в своем лагере находится в окружении армии эквов. Цинцинната призвали стать диктатором и разрешить сложное положение. Он быстро справился с возложенной на него задачей. Принудив эквов к миру, он согласился заключить его только после проведения позорного ритуала. Из трех копий сложили ярмо, через которое должны были пройти все побежденные вражеские воины в знак признания того, что они покоряются и признают свое поражение. Проделав все это, через две недели Цинциннат сложил с себя диктаторские полномочия и возвратился к своему плугу.
Несмотря на то, что Цинциннат не является реальной исторической личностью, в нем объединили те качества, которыми очень восхищались римляне, при том, что они сами довольно редко проявляли их в жизни. Эти качества — простая естественная жизнь, приверженность к земледелию, безусловный патриотизм, беспристрастность и презрение к богатству. Как обычно бывает, это восхищение получило отражение в топографии: угодья почтенного старца, которые находились за Тибром, против того самого места, где у подножья Палатинского холма находится верфь, долгое время сохранялись и получили название Квинкциев луг.
Образцом нравственной чистоты Цинцинната считали даже в XVIII веке нашей эры. Американский город Цинциннати назвали в честь Джорджа Вашингтона, которого считали современным Цинциннатом из-за отсутствия у него стремления к власти. Пример Цинцинната часто вдохновлял людей, как в Древнем Риме, так и в наше время.
Приблизительно в 20 километрах к северу от Рима при слиянии двух небольших рек находится обширное плато со скалистыми откосами. Сейчас плато заросло густой травой. На протяжении последних двух тысяч лет эта территория площадью 20 гектар использовалась для сельскохозяйственных нужд, в основном под пастбище. Если осмотреть эту землю более подробно, то можно увидеть, что она скрывает в себе какую-то очень древнюю историю. Летом на снимках с самолета или со спутника можно увидеть сероватые границы полей, слабо различимые контуры древних построек. Везде виднеются разрушенные стены и купола гробниц, торчащие из-под земли.
Когда-то здесь находился известный процветающий город Вейи, южный форпост этрусского союза (сегодня около него находится деревня Изола Фарнезе). На обрывистом плато, по-видимому, возвышались здания, стоящие на некотором расстоянии друг от друга. В центре городские кварталы расходились от центральной площади в виде сетки. На соседних холмах находились прекрасно оформленные гробницы. Город имел хорошую естественную защиту, там были источники питьевой воды, поэтому он мог выдержать долгую осаду.
Большое значение для жителей города Вейи имела религия. В южной оконечности города за высокими стенами «акрополя» (ныне Пьяцца д’Арми) располагалось святилище «царицы небес» Юноны. Храмовый комплекс построен у понижения на западной стороне Вейского холма, где в начале XX века обнаружили замечательную терракотовую статую Аполлона, или, на этрусском языке, Апулу. Высота статуи немного превышает человеческий рост. Бог изображен на спортивном состязании в тунике и коротком плаще. Его волосы заплетены в множество косичек, похожих на дреды. Уголки губ слегка приподняты, на них застыла загадочная улыбка. Скорее всего эту статую сделал один из самых известных этрусских скульпторов, Вулка, которому Тарквиний поручил украсить храм Юпитера на Капитолийском холме Рима.
Очевидно, Вейи были могущественным и богатым городом. Ливий утверждал, что это «самый богатый из всех городов Этрурии». Вейи имели очень выгодное местоположение и контролировали обширные плодородные земли, площадью почти 900 квадратных километров, большинство которых использовали для земледелия, а остальные — под пастбище. Сеть хорошо обустроенных дорог связывала центр этой области с окраинами, что облегчало торговлю. С помощью сложной системы туннелей (cuniculi, или «кроличьи норы») производилось орошение густонаселенной сельской местности. В эти туннели с заболоченной земли стекала вода, которая по ним уходила в другую долину: протяженность одного из самых длинных туннелей, Фоссо дель Ольметти, более пяти с половиной километров. В самом городе воду собирали в трубы и направляли по ним в резервуары, где она собиралась. Жители города Вейи создали очень организованное общество с высокой производительностью труда и эффективной системой управления.
Вейи, расположенные на правом берегу Тибра, еще со времен Ромула соперничали с Римом за контроль над производством соли и за торговыми путями вверх и вниз по полуострову. Если бы Вейи смогли помешать торговым связям Рима, то новорожденная республика оказалась бы в большой опасности. Избежать этой жизненно необходимой борьбы не было никакой возможности, поэтому время от времени происходили набеги или же вспыхивали довольно серьезные военные действия. Вейи часто достигали успеха в борьбе с Римом. Однажды их войска даже дошли до Рима и выстроили свое укрепление на Яникульском холме за Тибром.
На должность консула очень часто избирались представители одного из основных римских родов — рода Фабиев. В 480-х годах Фабии были консулами в течение восьми лет. Фабии имели собственность у границы с Вейями, поэтому они были заинтересованы в сохранении этой границы на своем месте. Однажды представитель этого рода сделал выгодное предложение сенату: «Известно вам, отцы-сенаторы, что война с вейянами требует сторожевого отряда скорей постоянного, чем большого. Пусть же другие войны будут вашей заботой, а вейских врагов предоставьте Фабиям. Мы будем порукою, что величие римского имени не потерпит ущерба».
Сенаторы, которым одновременно приходилось вести войны с эквами и вольсками, не смогли отказаться от такого предложения. Отряд Фабиев торжественно выступил из Рима и выстроил укрепление у реки Кремера близ города Вейи. Его цель состояла в том, чтобы прекратить набеги вейян на римские (и фабианские) земли. Однако через два года, в 479 году, мероприятие потерпело неудачу. В надежде на построенные укрепления воины Фабиев решили захватить специально выпущенное для них стадо. В результате небольшой отряд Фабиев заманили в засаду. Этруски перебили почти весь отряд в количестве ста шести человек (вероятно, вместе с их слугами и сторонниками). В живых остался только один почти взрослый отпрыск Фабиева рода.
Эта история напоминает знаменитое Фермопильское сражение, где триста спартанцев насмерть стояли против войск персидского царя Ксеркса. Историки с националистическими воззрениями хотели показать грекам, что римляне также могли пожертвовать собой во имя каких-нибудь высоких целей. Однако после того, как оставшийся в живых в битве у реки Кремеры постарел и уже не мог занимать высший государственный пост, представители рода Фабиев перестали появляться в ежегодном списке консулов десять с лишним лет. Таким образом, несчастье с Фабиями стало как бы доказательством сходства с ранее произошедшими событиями. В истории довольно часто случаются какие-то неудачи, которые обычно используются пропагандистами в своих собственных целях.
В течение V века до н. э. могущество этрусков постепенно уменьшалось. Флот сицилийского города-государства Сиракуз победил этрусков в морском сражении и разорил берега Тирренского моря. На севере галлы перешли через Альпы, расселились по долине реки По и вынудили этрусков уйти с захваченных земель к себе на родину. Этрусские города, союзные Вейям, не помогли этому городу в трудный час (видимо, потому что вместо царей там стали править выборные чиновники, в то время как в Вейях восстановили монархию), поэтому Вейи в течение долгой борьбы оказались один на один с римлянами.
Военный план вейян состоял в том, чтобы утвердиться на левом берегу Тибра и угрожать оттуда Риму, перекрыв Соляную дорогу (Via Salaria). Небольшой городок Фидены, стоящий на этой дороге, несколько раз переходил из рук в руки.
Часто вспыхивали ожесточенные схватки. Через некоторое время произошло еще одно замечательное проявление доблести. Консул Авл Корнелий Косс сумел поразить царя города Вейи и, тем самым, завоевал высшую награду республики за храбрость на поле боя — «тучные доспехи» (spolia opima). Такую награду присуждали командующему армией, который лично убил в рукопашном бою командира вражеского войска. Ударом копья Косс сшиб царя с коня, а затем подскочил к нему и стал наносить удар за ударом. Затем он снял с убитого доспехи, отрубил ему голову, поднял ее на копье и помчался на вражеское войско, которое в ужасе обратилось в бегство.
Косс пронес доспехи на триумфальной процессии, которая позднее стала частым явлением в Риме. Затем он передал их в небольшой храм Юпитера Феретрия, Усмирителя врагов, на Капитолийском холме. Святилище было посвящено легендарному царю Ромулу, единственному, кто ранее завоевал «тучные доспехи» (после Косса еще одну, последнюю, награду присудили в 222 году). Там доспехи царя вейян лежали несколько веков до конца I века.
К этому времени храм сильно обветшал. Крыша обвалилась, и внутренние помещения оказались под открытым небом. Первый император Рима, Август, будучи приверженцем традиционной религии, посетил храм и осмотрел сохранившиеся святыни, включая льняной нагрудник с надписью о подвиге Косса. После этого Август велел полностью восстановить храм.
В 426 году до н. э. начался отсчет двадцатилетнего перемирия между Римом и Вейями. В последние десятилетия V века эквы и вольски прекратили военные действия. Причина этого не понятна. Может быть, они устали от упорного сопротивления римлян, а может, их армии понесли сильные потери от распространения малярии, чумы и нехватки продовольствия. Может быть, жестокие представители этих племен постепенно переродились в мирных земледельцев. Так или иначе возникла передышка, и Рим смог восстановить свои силы.
Как только срок перемирия истек, Рим стал искать причину раз и навсегда покончить с Вейями. Такой причиной стало высокомерие сената города Вейи по отношению к римлянам. Вейянам надо было дать ответ на требования римлян о возмещении убытков. Они отказали римлянам. Никто не удивился, что из-за такого ничтожного повода Рим объявил Вейям войну. Римляне сразу же обложили Вейи осадой. Для проведения военных действий римляне, по-видимому, увеличили численность своей армии с четырех до шести тысяч человек.
Поначалу военная кампания проходила неудачно для римлян. Вейяне собрали в своем городе военное оснащение, камни для метания и большое количество зерна. Они имели все основания для победоносного завершения войны. Осада продолжалась. Воины привыкли к тому, что летние кампании завершаются ко времени уборки урожая. Они могли вернуться домой и собрать то, что уродилось у них на земле. Однако ни к осени, ни к следующему году римляне так и не смогли взять неприступные скалистые обрывы города Вейи, поэтому прекратить военные действия и отпустить воинов было невозможно. До этого времени все воины обеспечивали себя в армии на свои средства. Теперь сенату пришлось платить воинам за службу в армии (и, следовательно, ввести новые налоги, чтобы восполнить казну). Ополчение граждан сделало первый шаг к переходу на организованную профессиональную армию.
Однажды произошло событие, вызвавшее большое беспокойство среди суеверных римлян. Внезапно очень сильно повысился уровень воды в небольшом озере, расположенном в кратере вулкана в Альбанской роще, при этом не было никаких дождей. Это было тревожным предзнаменованием, и сенат отправил посланников в Дельфы, дабы узнать, что пророчат боги этим знамением.
Однажды, когда римские и вейянские воины со своих караульных постов осыпали друг друга безобидными насмешками, из города Вейи вдруг явился какой-то старец и возвестил свое пророчество. «Римлянам не овладеть Вейями, — сказал он, — покуда не уйдет вся вода из озера Альбанского». Римский стражник сказал, что хотел бы посоветоваться со старцем по поводу только одному ему известного вопроса. Стражник попросил его выйти и поговорить с ним наедине. Отойдя со старцем на некоторое расстояние, римлянин поднял немощного предсказателя и отнес его на свой караульный пост.
Старца отослали в Рим и привели в сенат, где его расспросили о том, как осушить озеро. Не удивительно, что он посоветовал им применить те же самые средства, которые использовали на его родине — прокладку туннелей. В Дельфах сказали то же самое. Пифия на этот раз поступила совсем не по-дельфийски. Жрица прямо предложила использовать избыток воды в озере для орошения окружающих полей. Как только римляне сделают это, Вейи падут. Римляне сразу же все исполнили. Они спустили воду из озера, и уровень понизился до первоначальной отметки.
Непонятно, как относиться к этому рассказу. На первый взгляд он кажется совершенно нелепым и явно вымышленным. Однако, как часто случается в ранней римской истории, этому рассказу можно найти некоторое подтверждение. Из Альбанского озера на самом деле выходит древний сточный туннель, который можно увидеть и сегодня, хотя нельзя точно определить время его постройки (туннель расположен недалеко от летней резиденции папы римского Кастель Гандольфо). Если отказаться от версии древнего прорицателя и попытаться найти более правдоподобное объяснение, то скорее всего туннель проложили, чтобы предотвратить сток воды из озера в малярийные болота. Другими словами, туннель построили для улучшения условий жизни и безопасности, однако по какой-то непонятной причине богатые воображением римские писатели связали его постройку с предсказанием о падении города Вейи.
Но мы еще не все знаем об этом туннеле. Одного из самых известных героев Рима избрали диктатором с чрезвычайными полномочиями и поручили довести осаду до полного завершения. Эти героем был Марк Фурий Камилл, который за время своей долгой карьеры занимал все высшие должности в республике и пять раз избирался диктатором. Он организовал строительство подземного хода под центральной крепостью города Вейи. Судя по описанию Ливия, это была нелегкая задача: «Чтобы и работа не прерывалась, и люди не изнемогали от длительного пребывания под землей, Камилл разбил землекопов на шесть команд. Работа велась круглосуточно, в шесть смен, днем и ночью, и закончилась не прежде, чем путь в крепость был открыт».
Военная кампания затягивалась. Как и большинство соотечественников, Камилл находился под влиянием сильного суеверного страха. Для него было крайне важно победить так, чтобы это одобрили боги города Вейи, особенно божественная покровительница этого города (к которой он тоже относился с большим почтением среди остальных богов-олимпийцев), Юнона, известная у вейян как этрусская великая богиня Уни Теран. В ее святилище, которое находилось в крепости, стояла деревянная статуя богини, являющаяся ценным объектом почитания. Римляне на каждый случай имели какую-нибудь церемонию, поэтому в таком решающем положении Камилл провел церемонию «вызывания» (evocatio) — он отозвал богиню из своего дома в Вейях. На военном параде он обратился к Юноне с просьбой: «Последуй за нами, победителями, в наш город, который станет скоро и твоим. Там тебя примет храм, достойный твоего величия».
Благодаря подземному ходу римляне достигли успеха. Рассказывают, что царь вейян совершал жертвоприношение, и жрец объявил ему, что победа в войне окажется у того, кто разрубит внутренности именно этого животного. Подкопщики подслушали это, обвалили пол и ворвались в крепость. Они сразу же схватили внутренности и отнесли их к Камиллу. Даже Ливий отнесся к этому событию с недоверием. Он написал об этом расказе: «Зачем подтверждать или опровергать то, чему место скорее на охочих до чудес театральных подмостках».
Однако и здесь под нагромождением вымысла археологи смогли найти крупицу правды. Раскопки в Вейях на полуострове между двух рек, где должен был находиться римский лагерь, показали, что под крепостным валом проходили какие-то более ранние сточные туннели. Они были завалены спрессованными черепками, камнем и землей. Туннели скорее всего завалили при обороне города. Так и напрашивается предположение, что римляне обнаружили один или несколько таких туннелей, очистили их и пробрались по ним в осажденный город.
Так или иначе, Вейи подверглись решительному нападению римлян. Завязалась жестокая схватка, но Камилл приказал своим воинам не убивать тех, у кого не было оружия. Его нельзя упрекнуть в жалости, так как Вейи были захвачены и разрушены. На следующий день из города вывезли все, что можно. Оставшихся в живых жителей вывели на продажу, как рабов. (На самом деле рынок скорее всего не смог бы вместить такое огромное количество людей. Теперь, когда государства Вейи не существовало, римлянам не оставалось ничего иного, как предоставить не проданным в рабство жителям единственное доступное им право — римское гражданство.)
Затем пришло время для перевозки в Рим Юноны и сокровищницы храма. Молодым воинам велели снять статую со своего пьедестала — это деяние они сочли кощунством. Ради озорства один из юношей крикнул: «Хочешь ли, о Юнона, идти в Рим?» В ответ, к ужасу собравшихся, статуя кивнула своей головой. Ливию ничего не оставалось, кроме того, чтобы написать: «Слышен был и голос, провещавший изволение. Во всяком случае известно, что статуя была снята со своего места с помощью простых приспособлений, а перевозить ее было так легко и удобно, будто она сама шла следом. Богиню доставили на Авентин, где ей отныне предстояло находиться всегда; именно туда звали ее обеты римского диктатора».
Юноне предоставили временное прибежище вероятно в плебейском святилище Дианы. Камилл оказался верен своему слову и через несколько лет после разрушения города Вейи неподалеку от этого святилища построил новый храм, который он посвятил «царице небес». Можно предположить, что в это время богиня, удовлетворенная новым замечательным домом, отказалась от своей длительной вражды с Римом.
Вейи полностью опустели, как причитал один из поэтов I века до н. э.: «Как печальны вы, древние Вейи! Когда-то вы были столицей царства, и на вашем форуме стоял золотой трон; теперь внутри городских стен бродит пастух и трубит в свой рожок. Жнецы пожинают поля на ваших могилах».
Римляне очень гордились своей победой. Они утверждали, что осада продлилась десять лет, тем самым они представляли долгую войну с Вейями как свою версию Троянской войны. С точки зрения стратегии это был поистине значительный успех. В результате победы римлян власть этрусков ослабла, а Рим превратился в могущественное государство Центральной Италии. Также упрочилось внутреннее положение в Риме. Землю вейян (ager Veientanus) распределили среди римских граждан, что облегчило положение беднейших плебеев и, по крайней мере на время, позволило смягчить проблему задолженности.
Однако, как часто происходит, вслед за гордостью следует падение, в буквальном смысле — падение самого Рима. Даже Ливий, который обычно смягчал все римские неудачи, признает: «Уже надвигалась громада беды».
В 390 году распространились слухи, что на Италию надвигается огромная орда варваров, — зачем и с какой целью, никто не задумывался, но все как один знали, что они представляют страшную угрозу. В течение двух с лишним веков кельтские племена выходили из своих центров в Центральной Европе и Азии, пересекали Альпы и (как уже сообщалось) спускались в Северную Италию. Там они расселялись и с вожделением смотрели на земли своего южного соседа — государства этрусков.
Цивилизованный мир — то есть греки и их почитатели, римляне — не представляли себе, что им делать с этими жестокими непредсказуемыми племенами. Заслуживающий доверия греческий историк Полибий, который провел значительную часть своей жизни в Риме, написал: «[Они] не имели понятия об изысках цивилизации. Селились они неукрепленными деревнями и не имели никакого хозяйства, ибо возлежали на соломе, а питались мясом; кроме войны и земледелия, не имели никакого другого занятия, вообще образ жизни вели простой; всякие другие знания и искусства были неизвестны им. Имущество каждого состояло из скота и золота, потому что только эти предметы они могли легко при всяких обстоятельствах всюду брать с собою и помещать их по своему желанию. Величайшее попечение прилагали кельты к тому, чтобы составлять товарищества, ибо опаснейшим и могущественнейшим человеком почитался у них тот, у кого было наибольше слуг и верных товарищей».
Кельты, или (как их стали называть римляне) галлы, имеют высокий рост и крепкое телосложение, а сами они — русые от природы. Они носят длинные волосы, которые белят и укрепляют частым мытьем в известковом растворе. Затем они зачесывают волосы так, что они становятся похожими на конскую гриву. Галлы оставляют такие густые усы, что «когда они пьют, напиток словно процеживается через сито». Рассказывают, что у них были распространены близкие отношения между мужчинами и что галлы любили проводить время одновременно с двумя возлюбленными, при этом они считали «бесчестным того, кто, будучи желанным, не принимает предлагаемого дара». Их женщины также наслаждались значительной свободой в выборе партнера. Они обладали правом развода с теми мужьями, которые не исполняли своего супружеского долга. В отличие от греческих или римских женщин, они играли важную роль в общественной жизни и часто бывали послами, а в некоторых случаях даже участвовали в сражениях.
Кельты отличались неумеренностью, они часто объедались и напивались сверх всякой меры, а затем ссорились друг с другом. При решении политических вопросов они действовали крайне непоследовательно. Они не могли себе представить никакой долгосрочной перспективы и не хотели придерживаться никаких принципов.
Трудно сказать, насколько объективно такое описание, поскольку мы не можем сравнить его со сведениями, полученными от самих кельтов. При общем рассмотрении такое описание представителей дикого племени выглядит вроде бы логично, однако не стоит забывать, что оно в значительной мере отражает страх постороннего наблюдателя перед образом жизни кельтских племен. Это подтверждается тем, что греко-римские авторы не обращают никакого внимания на качество и красоту кельтских изделий из металла, на искусство их ремесленников.
Совершенно определенно, что кельты были прекрасными воинами и знали, как ошеломить вражескую армию и сделать ее небоеспособной. Без всякого страха голые с развевающимися длинным волосами они выскакивали на поле боя и издавали странный боевой клич, сопровождаемый резкими звуками труб. Кельтская конница использовала военное новшество — железные подковы, а пехота носила остро заточенные мечи. Кельты смогли собрать многочисленное войско и были решительно настроены на победу. Новость об их неизбежном вторжении в Центральную Италию вполне справедливо сочли за надвигающееся бедствие.
Множество воинов с еще большим числом женщин и детей прибыли к Клузию — важному этрусскому городу, бывшему когда-то столицей царя Ларса Порсены. Рассказывали невероятную историю, что галлы пришли из-за большого количества вина, которое находилось в Клузии, и что по просьбе клузийцев римляне отправили к галлам своих посланников. Эти посланники встретились с кельтским вождем Бренном и в неподобающей форме выразили ему протест. Затем они вместе с армией Клузия попытались с оружием в руках отразить вторжение кельтов. Такое нарушение принципов дипломатического нейтралитета очень разозлило Бренна. В назидание римлянам он приказал начать наступление на Рим, до которого было всего около 130 километров.
На самом деле видимо Бренн возглавлял не народ, идущий на поиски жизненного пространства, а просто отряд мародеров, стремящийся к наживе. Существует большая вероятность того, что кельты действовали по наущению сиракузского тирана Дионисия, основная цель которого в это время состояла в том, чтобы подорвать позиции римских союзников — этрусский торговый город Цере и греческие города Великой Греции. Если это так и было, то кельты направились бы на юг Италии и прошли бы мимо Рима.
Видимо римляне послали передовой отряд на север, чтобы узнать точные сведения о продвижении кельтов. Одно бесспорно — наспех собранная римская армия встретилась с захватчиками и вступила в сражение у небольшой речки Аллия, притоке Тибра. Численность ни той, ни другой стороны нам неизвестна, по-видимому, два легиона или около десяти тысяч римлян сражались с тридцатью тысячами кельтов. Чтобы не допустить охвата противником с фланга, римский военачальник сильно растянул свои боевые порядки в ущерб глубине обороны. По-видимому, в центре расположились главным образом тяжеловооруженные легионеры из богатых сословий, а на флангах — легковооруженные воины из бедных слоев. Центр не выдержал натиска и дрогнул.
Римляне бежали, оставив множество убитых, однако Бренн считал, что вражеская армия должна быть более многочисленной. Он боялся, что римляне устроили засаду, а потому не велел своим воинам преследовать отступающих. Многим римлянам удалось бежать. Большое количество их укрылось в близлежащих Вейях, так как крепость этого бывшего города служила хорошей защитой.
При этом дорога на Рим оказалась открытой.
То, что произошло далее, описывает Ливий в одном из самых больших своих эпизодов. Рим не был окружен никакой защитной стеной, что являлось признаком самонадеянности или небрежения, или же того и другого. Римляне считали, что достаточно будет земляных валов и холмов. Кроме того, значительная часть армии погибла или укрылась в развалинах города Вейи. Рим остался без защиты. Не было ничего, что могло бы помешать Бренну наступать и поступить с римлянами точно так же, как они поступили с жителями города Вейи.
Кельты не верили своим глазам и все еще боялись засады. Они смотрели и ждали, пока не наступил вечер. Все, что смогли сделать в осажденном городе, сделали ночью именно благодаря этому промедлению. Горстка оставшихся в городе войск заняла позиции на Капитолийском холме, где они должны быть обороняться столько, сколько смогут. Мирным жителям позволили укрыться там же, однако многие из них, особенно менее состоятельные, направились через городские ворота к деревянному Свайному мосту. Затем они поднялись на Яникульский холм и разошлись по окружающим деревням. Веста была богиней семейного очага и гарантом незыблемости Рима. Ее жрицы, поклявшиеся соблюдать целомудрие, — весталки — спорили о том, что сделать со священными предметами. Все то, что нельзя было унести и отправить в дружественный этрусский город Цере, они решили закопать. Главная обязанность весталок состояла в том, чтобы поддерживать вечный огонь богини. По-видимому, они взяли его с собой в виде факела или жаровни. Весталки покидали свой дом пешком, однако затем один патриотически настроенный римлянин посадил их на свою повозку. Рим был мертв.
Утром в город вошли кельты. В крепости было безопасно, однако, вместо того чтобы спрятаться, сенаторы решили посвятить себя потустороннему миру и смерти в ходе странного ритуала, называемого «обетование» (devotio) (откуда происходит английское слово devotion «посвящение»). Они считали, что если они принесут себя в жертву, то точно такое же «обетование» падет на головы их врагов — другими словами, это также приведет к гибели кельтов. Обряд «обетования» мог совершить с собой только тот, кто в настоящее время исполнял должностные обязанности (то есть, консул), а бывшие исполнители могли возвратить себе власть с помощью ритуального жеста в виде сжатия своего подбородка. Сенаторы разошлись по домам и оделись в старые тоги, в которых они заседали в сенате. Они сидели во дворах своих домов и спокойно ожидали своей участи.
Коллинские ворота (porta Collina) у северной оконечности города оставили открытыми, и именно через них в город вошли первые кельтские захватчики. Они без злобы и рвения спокойно пошли вниз по длинной прямой улице, которая вела от ворот до подножия Капитолийского холма, а затем на Форум. Кельты блуждали по площади, внимательно осматривали храмы и крепость. После осмотра зданий они разошлись по городу в поисках добычи. К своему удивлению, они обнаружили, что дома бедняков стояли запертые, а виллы богатых — совершенно открытые.
С благоговением кельты взирали на неподвижно сидящих сенаторов, а один кельт даже дотронулся до бороды некоего Марка Папирия и, таким образом, помешал ему довести до конца ритуал «обетования». Оскорбленный Папирий ударил кельта по голове своим жезлом из слоновой кости. Разъяренный кельт сразу же убил его, и вскоре всех остальных сенаторов постигла та же самая участь. «Обетование» завершилось.
После этого начался настоящий разбой. Кельты грабили дома и предавали их огню. В пожарищах погибли многие общественные и частные записи, что впоследствии очень осложнило работу римских историков, таких как Ливий. И все же крепость держалась. Кельты готовились к ее осаде.
Камилла одолевали смешанные чувства. Победителя вейян отправили в изгнание из-за его несогласия с распределением добычи. Он испытывал чувство обиды от того, что старел и стал бесполезным. Камилл жил в небольшом городке недалеко от Рима и следил за событиями, не принимая в них участия.
Приближение кельтских захватчиков стало для Камилла счастливой звездой, так как это событие пробудило в нем патриотические чувства. Он организовал горожан, и они совершили удачную вылазку. Известие об этой небольшой победе быстро распространилось. Римские воины прибывали в Вейи — место, где прославился Камилл, — и сожалели, что его нет с ними. Воины попросили сенаторов за Камилла. Про него вспомнили и второй раз назначили диктатором — вождем, посланным самой судьбой (fatalis dux), и командующим римской армией.
Камиллу повезло, так как он не опоздал с прибытием, поскольку Капитолийский холм почти полностью оказался в руках захватчиков. То, что случилось после, стало одним из самых замечательных эпизодов римской истории. Кельты заметили, что на скалистый склон холма, начинающийся от того места, где стоял храм богини рождения Карменты, можно было легко подняться. В одну из звездных ночей они сначала выслали туда безоружного лазутчика, чтобы он разведал дорогу, а потом наверх полезла большая группа. Несмотря на крутизну склона, кельты скрытно добрались до самого верха скалистого склона и оказались недалеко от огромного храма Юпитера, Лучшего и Величайшего. Римские стражники не услышали их, и даже сторожевые собаки не подали голоса.
Ливий продолжает свой рассказ: «Но их приближение не укрылось от гусей, которых, несмотря на острейшую нехватку продовольствия, до сих пор не съели, поскольку они были посвящены Юноне. Это обстоятельство и оказалось спасительным. От их гогота и хлопанья крыльев проснулся Марк Манлий, знаменитый воин, бывший консулом три года назад. Схватившись за оружие и одновременно призывая к оружию остальных, он среди всеобщего смятения кинулся вперед и ударом щита сбил вниз галла, уже стоявшего на вершине. Покатившись вниз, галл в падении увлек за собой тех, кто поднимался вслед за ним, а Манлий принялся разить остальных — они же, в страхе побросав оружие, цеплялись руками за скалы».
В удушливую летнюю жару время текло очень медленно. В любой армии Древнего мира очень трудно было поддерживать гигиену. Не стал исключением и кельтский военный лагерь, где постепенно распространились заразные болезни. Захватчики уже не в силах были сжигать трупы на отдельных погребальных кострах. Они собирали большие горы умерших и устраивали массовые сожжения на Бычьем форуме около того места, где начинался Свайный мост. Даже во времена Ливия это место все еще называли «Галльское пожарище» (Busta Gallica).
Для защитников на Капитолийском холме время также стало жестоким врагом. Однако они страдали не от болезней, а главным образом от голода. Римляне скрывали нехватку продовольствия тем, что бросали куски хлеба в кельтские караулы. Однако вместе с уменьшением количества пищи стала убывать и их надежда. Воины обессилели и уже почти не справлялись даже с несением караульной службы. Они ждали, что вот-вот прибудет Камилл и снимет осаду крепости. Они верили, что он находился где-то поблизости, однако его было не видно и не слышно.
Многие поняли, что Бренн и его полчища согласятся покинуть Рим, если им предложить какую-то не слишком большую сумму денег. И вот, сенаторы встретились с военными трибунами и поручили им выработать условия мира. Договорились и о размере этой суммы — она составила тысячу фунтов золота. Ливий пишет: «Эта сделка, омерзительная и сама по себе, была усугублена другой гнусностью: принесенные галлами гири оказались фальшивыми, и, когда трибун отказался мерять ими, заносчивый галл положил еще на весы меч. Тогда-то и прозвучали невыносимые для римлян слова: горе побежденным! (vae victis)».
В одиннадцатый час появился Камилл во главе своей армии. Он приказал унести золото и отправить назад кельтов. Поскольку он был диктатором, то военные трибуны потеряли свое право на власть, и их договор о мире с Бренном не имел законной силы. После небольшой стычки пораженные кельты ушли из Рима. Более серьезное сражение развернулось в двенадцати километрах к востоку от Рима на дороге в город Пренест. У кельтов было время для переподготовки, но несмотря на это, победа снова оказалась в руках всевластного Камилла. Римляне захватили галльский лагерь и уничтожили неприятельскую армию. Миновала самая большая опасность, которая когда-либо грозила республике.
Этот впечатляющий эпизод представляет собой смесь действительных событий и вымысла. Основная тема — разграбление Рима кельтами — не подлежит сомнению. Об этом унижении римляне не забывали никогда, и высокомерная насмешка Бренна «Горе побежденным!» (vae victis) стала восприниматься римлянами как несмываемый позор. Самое страшное, что варвары ушли не навсегда.
Для многих поколений римлян они оставались каким-то далеким грозным племенем, и их повторное вторжение всегда представлялось ужасным кошмаром. И, как мы увидим, время от времени на протяжении всей истории республики, кельты еще не раз вторгались на мирный Апеннинский полуостров. Через многие века во время длительной агонии Римской империи вторжения варваров следовали одно за другим, и вот, в V веке нашей эры произошло то самое бедствие, которого все очень боялись: Рим разграбили во второй раз. И это совершил новый Бренн — страшный вестготский король Аларих. Это случилось незадолго до того, как прекратила существование вся Западная Римская империя.
И все же, элементам предания доверять нельзя. Изгнание Камилла скорее всего придумали, чтобы создать ему алиби во время разграбления города. Его окончательная победа над кельтами и сохранение золота очень похожи на вымышленные оправдания. Можно предположить, что на самом деле захватчики свободно ушли из Рима, получив что-то подобное выкупу за землю. Полибий пишет, что «будучи вызваны домой вторжением венетов [племя, жившее в той области, где теперь находится Венеция] в их землю, кельты заключили мир с римлянами, возвратили города и вернулись на родину».
Для того чтобы возродиться, Риму потребовался на удивление очень короткий промежуток времени. Разграбление и предание огню вашего города, конечно же, страшная катастрофа. Сообщается, что некоторые давние враги Рима — этруски, эквы и вольски — попытались напасть на Рим во время его упадка, однако они не добились значительных успехов. Некоторые члены Латинского союза временно разорвали или приостановили свои союзные отношения с Римом, который играл в этом союзе главную роль. Более важное значение имело то обстоятельство, что у Рима осталась значительная часть боеспособной армии и что в руках республики по-прежнему находились Вейи и их область. Жителям этой области и еще двух соседних городов предоставили римское гражданство. Землю распределили между римскими гражданами, и в 387 году на недавно завоеванной территории создали четыре новых трибы. Ни одно из этих мероприятий не похоже на то, что происходит в государстве во время упадка.
Что касается кельтов, то они не исчезли и спустя тридцать лет снова дали о себе знать. К тому времени Рим полностью восстановил свое могущество. Город быстро восстанавливали, однако делали это без всякого плана. Как написал Ливий: «Спешка не позволяла заботиться о планировании кварталов, и все возводили дома на любом свободном месте, не различая своего и чужого. Тут и кроется причина того, почему старые стоки, сперва проведенные по улицам, теперь сплошь и рядом оказываются под частными домами и вообще город производит такое впечатление, будто его расхватали по кускам, а не поделили».
Наиболее показательным примером быстрого развития Рима стало возведение по периметру города стены для защиты от нового вероятного вторжения. Длина опоясывающей город стены составляла одиннадцать с лишним километров, что превышает длину прежних земляных укреплений. В более поздние времена, как мы уже знаем, сооружение стены приписали царю Сервию Туллию, однако на самом деле работа по ее возведению началась в 378 году. Эта стена высотой более семи метров и толщиной почти четыре метра сложена из больших прямоугольных блоков туфа, добытого в карьерах захваченного города Вейи. На плато, расположенном южнее трех городских холмов — Квиринальского, Виминальского и Эсквилинского, — вместо стены проходил высокий земляной вал, обложенный камнем. Перед валом выкопали ров шириной 30 и глубиной 10 метров. Такое грандиозное и дорогостоящее строительство велось за счет непопулярного налога, который ложился тяжелым бременем в основном на бедные слои населения, однако после окончания строительства Рим превратился в почти неприступную крепость.
Оборонительные укрепления Сервия частично сохранились до нашего времени, однако они давно уже потеряли свою защитную функцию. Уже в I веке римские пригороды вышли далеко за их пределы, «порождая у наблюдателя впечатление, что город тянется бесконечно». Саму стену стало уже трудно отыскать из-за окружающих ее со всех сторон построек.
9. Под ярмом
Спустя полвека после кельтского нашествия Рим постигло еще одно бедствие, по-видимому, такое же унизительное и разрушительное, как и предыдущее. Вся римская армия сдалась неприятелю — горному племени самнитов, живущему в центральной части Апеннинского полуострова. Это была более серьезная угроза существованию Рима, чем та, когда город оказался без стен во время вторжения варваров.
В 321 году оба консула возглавили свои легионы и двинулись с ними на юг в том направлении, вдоль которого через несколько лет проведут первую значительную римскую дорогу — Аппиеву. Самниты недавно потерпели тяжелое поражение и теперь покорно просили мира. Сенат отказался вести переговоры с ними, отчего самниты впали в сильное отчаяние и решили прибегнуть к мщению. Они устроили засаду наступающим римлянам в ущелье, называемом «Кавдинскими вилами» (furculae Caudinae).
По описанию Ливия, это место представляло собой довольно широкую, болотистую, заросшую травой поляну, которую окружали крутые лесистые склоны холмов. Войти на поляну можно было только с запада и с востока через два узких ущелья. Опытный военачальник самнитов, Гай Понтий, скрытно привел свою армию и расположился лагерем вблизи этого места. Он послал десять воинов, переодетых пастухами, и велел им вывести свои стада на пастбища неподалеку от римских застав. Всякий раз, когда они встречались с вражескими отрядами, они рассказывали одну и ту же историю, что армия самнитов ведет военные действия далеко на юге — в Апулии. Слухи об этом распространили заранее, и сообщения пастухов должны были только подтвердить их.
Уловка сработала, и консулы решили пройти к самнитским легионам самым коротким путем, а этот путь проходил именно через Кавдинские вилы, прямо по вражеской территории. Римляне вошли в первое — западное — ущелье и, пройдя его, обнаружили, что второе ущелье завалено грудой срубленных деревьев и огромных камней. Над ущельем они увидели отряды самнитов.
Римляне бросились назад, однако путь, по которому они вошли в Кавдинские вилы, оказался прегражден завалами и вооруженными людьми. Римляне попали в ловушку. Консулы приказали своим легионерам строить римский лагерь — копать рвы, насыпать укрепления и ставить частокол — хотя многие понимали, что эти усилия уже не имеют смысла.
Тем временем самниты, не веря свой успех, не знали, что им делать дальше. Понтий отправил письмо своему отцу, умудренному опытом пожилому человеку Гереннию Понтию, дабы спросить его совета. Геренний ответил: «Мой совет будет таким: вы должны позволить всем римлянам свободно уйти». Это его мнение сразу же отклонили, и снова спросили совета. Тогда Геренний сказал: «Перебейте их всех до единого».
Понтий опасался, что его постаревший отец стал слаб разумом, и он уступил общему желанию, чтобы старика привели в лагерь и лично спросили совета. Тот отказался менять свое мнение и обосновал свои слова. Ливий пишет: «Давая первый совет, — сказал он — с моей точки зрения наилучший, я стремился, чтобы столь великое благодеяние обеспечило вечный мир и дружбу с могущественнейшим народом; смысл второго совета был в том, чтобы избавить от войны многие поколенья, ибо… римское государство не скоро вновь соберется с силами; третьего же решения вообще нет».
А что если самнитам избрать средний путь и отпустить римлян невредимыми и в то же время по праву войны связать их как побежденных определенными условиями? Геренний не согласился с этим. «Это как раз такое решение, что друзей не создаст, а врагов не уничтожит, — сказал он, — нрав римлян таков, что, потерпев поражение, они уже не ведают покоя». Его совет отклонили в третий раз, а затем Геренния увезли домой.
Римляне предприняли много неудачных попыток вырваться. Запасы еды подходили к концу, и консулы послали к Понтию делегацию для согласования условий мира. Если бы они не добились мира, то стали бы сражаться с врагом. «Вы, римляне, никогда не способны примириться со своей участью, даже когда побеждены и взяты в плен, — ответил самнитский военачальник, — поэтому я прогоню вас под ярмом раздетых и безоружных» (под «ярмом» он имел в виду арку, сложенную из трех копий, под которой должны были пройти воины в обмен на свое освобождение). Он добавил, что римлянам следует убраться из владений самнитов и уничтожить два своих передовых поселения в Калесе и Фрегеллах.
Все понимали, что это было несмываемым позором, но, по мнению консулов, это лучше, чем возможная альтернатива — полное уничтожение римской армии. Однако Ливий заверяет нас, что самниты добились только клятвенного обещания консулов, что Рим принял условия (sponsio). Окончательное соглашение (foedus) должны были принять после одобрения народного собрания в Риме. Доверчивый Понтий принял это условие и позволил легионам уйти, а клятвенное обещание (sponsio) давали консулы и высшие военачальники. Однако он потребовал себе в заложники шестьсот римских всадников. Затем последовала драматическая сцена: «Консулов, чуть не нагих, первыми прогнали под ярмом, затем тому же бесчестию подвергся каждый военачальник в порядке старшинства и, наконец, один за другим все легионы. Вокруг, осыпая римлян бранью и насмешками, стояли вооруженные враги и даже замахивались то и дело мечами, а если кто не выражал своим видом должной униженности, то оскорбленные победители наносили им удары и убивали».
Когда войско вернулись в Рим, настроение горожан ухудшилось. Многие люди стали соблюдать траур, пиры не проводились и браки не заключались, торговцы закрыли лавки и прекратили вести свои дела на Форуме. Горожане избрали новых консулов, и сенаторы провели слушания по вопросу о подтверждении условий мира. Один из побежденных военачальников не советовал своим товарищам по оружию высказывать позорные оправдания. Он сказал, что он и сопровождающий его консул в своих действиях не имели возможности свободного выбора. Они действовали, находясь в безвыходном положении во вражеской засаде. Далее он сделал вывод, что, будучи честными воинами, он вместе с остальными военачальниками, причастными к этому поступку, должны быть выданы самнитам.
Все согласились с этим, однако после прибытия их в лагерь самнитов Понтий отказался принимать их сдачу. Он утверждал, что, если соглашение недействительно, то все должно вернуться к исходному положению. Другими словами, все легионы должны возвратиться в Кавдинские вилы. «Неужели и тут, как всегда, вы отыщете повод, потерпев поражение, не соблюдать договора? — спросил он. — Вы с нами заключили мир, чтобы возвратить пленные легионы, и этот мир считаете недействительным. Но обман вы всегда прикрываете видимостью какой-то законности».
Трудно не согласиться с этим суждением, которое замечательно тем, что именно Ливий, самый патриотический из римских историков, вложил эти слова в уста командующего самнитов. Римляне очень высоко ценили добропорядочность. В этом случае они утверждали, что придерживались буквы закона, но один человек с ощущением вины высказал то, что чувствовали все — что они не придерживались его духа. По утверждению одного из авторов, римляне не испытывали никакой благодарности к самнитам за то, что они позволили их воинам уйти, и «на самом деле вели себя так, как будто они стали жертвами какого-то произвола».
В любом случае война возобновилась, и римляне, по преданию, одержали славную победу. Теперь уже они заставили Понтия и его товарищей по плену пройти под ярмом, что стало замечательным примером зеркального возмездия, которого, скорее всего, не было на самом деле.
Фактически у нас есть веские основания того, что официальная версия событий не совпадает с тем, что произошло в действительности. Некоторые древние писатели утверждали, что соглашение между враждующими сторонами на самом деле было не клятвенным обещанием (sponsio), а договором (foedus) и что римские апологеты попытались скрыть этот факт. Например, Цицерон, интеллектуальный и вдумчивый голос, дважды говорит о foedus.
Что же случилось с этими шестьюстами заложниками? Ведь это не собаки, которые не залаяли ночью. Убили их или освободили? Об их судьбе сохраняется подозрительное молчание. Они нужны для доказательства клятвенного обещания (sponsio), ведь как только заключат договор (foedus), потребность в них отпадает, и их должны возвратить. Но если последовал отказ от клятвенного обещания (sponsio), то, скорее всего, после этого заложников казнят. Из того факта, что о них ничего не сказано, мы можем сделать вывод о том, что народное собрание Рима одобрило заключение договора. Все это выглядит так, как будто разрыв клятвенного обещания (sponsio) придумали в более позднее время, именно для того, чтобы оправдать недобросовестность римлян.
В этом эпизоде есть еще один сомнительный факт. Описание Кавдинских вил дано очень неточно. У нас нет точной уверенности в том, где они находились. Единственный вероятный кандидат — перевал в Кампании между двумя современными итальянскими городами Ариенцо и Арпайя, который в древние времена называли «Вилами» (Furculae или Furcae). Здесь было два прохода, ведущие в местность, окруженную горами и крутыми холмами, как и описывает Ливий. Однако если восточный проход представлял собой узкое ущелье, которое легко можно было перекрыть, то западный проход имел ширину около трех километров — слишком много для того, чтобы самниты могли устроить там завалы и с помощью них запереть римскую армию. Скорее всего, там произошло какое-то сражение, после которого римляне сдались. Почему возникло такое несоответствие? По-видимому, потому что сдаться в результате обмана или засады менее позорно, чем после очевидного поражения в бою.
Римляне, несомненно, потерпели в Кавдинских вилах сокрушительное военное поражение. Сейчас прошло уже очень много времени, чтобы точно установить подробности. События, вероятно, развивались следующим образом: после завала узкого восточного прохода Кавдинских вил самниты дали римлянам бой, а затем неожиданно появились в западном проходе. В результате сражения римляне были разбиты, но никуда не смогли уйти и поэтому сдались. Они заключили клятвенное обещание (sponsio) на то время, пока в Риме утверждали и одобряли мирный договор (foedus).
Условия мирного договора, по-видимому, аннулировали, и военные действия возобновились. Отказ от договора — вещь крайне недостойная (и надо было что-то сделать, чтобы скрыть ее от будущих поколений). Существуют подтверждения того, что борьба с самнитами продолжалась долгое время (есть сведения о том, что в 319 году один римский военачальник отпраздновал триумф над самнитами). В других источниках имеются противоположные утверждения, что на самом деле Рим соблюдал принятое соглашение и что военные действия прекратились на несколько лет. Но если так и было, то трудно объяснить, зачем одним древним историкам понадобилось придумывать отмененную клятву (sponsio), а другим — нарушение мирного договора (foedus), ведь оба эти действия не только не прибавляли уважения к Риму, но и представляли его в неприглядном свете.
Поражение в Кавдинских вилах и его последствия является полезным напоминанием, что, несмотря на свои высокие принципы, римляне вполне могли совершать циничные поступки ради собственной выгоды. Они осуждали Понтия за то, что он заманил римскую армию в ловушку, однако на протяжении всей истории многие римские военачальники поступали точно так же. Дион Кассий рассудил, и его оценка не далека от истины: «Побеждает не обязательно тот, кто поступает несправедливо. Решение здесь выносит сама война, и это решение всегда будет в пользу победителя, который часто совершает то, что противоречит законности, считая это справедливым».
Пятьдесят лет между двумя крупными неудачами Рима показывают, каковы были его возможности восстанавливаться после поражения. Разгромленная, но непокоренная республика развивалась: она преодолевала внутренние разногласия и расширяла свои границы.
Противостояние между патрициями и плебеями не закончились. Как только развеялась пыль после кельтского вторжения, внутреннее соперничество возобновилось с удвоенной силой. Долг оставался тяжким бременем для бедных землевладельцев, участки которых были слишком малы, чтобы обеспечить им самое необходимое пропитание. Зажиточные плебеи все также с большим трудом могли получить доступ к высшим должностям. Патриции продолжали удерживать монополию на власть.
Как известно, во времена ранней республики в Риме было приблизительно пятьдесят три патрицианских рода (gentes). Они составляли закрытое сообщество, которое насчитывало не более тысячи семей. В рамках этого сообщества был небольшой внутренний круг из наиболее могущественных родов, к ним относились в частности Эмилии, Корнелии и Фабии. К этому кругу также можно отнести пришлый род Клодиев. Патриции составляли одну десятую от всех римских граждан, а может быть даже — одну четырнадцатую.
Казалось, что назревает революционная ситуация, но римляне снова нашли способ достижения компромисса. Плебеи хотели, чтобы государство прекратило держать общественную землю (ager publicus) в виде общего достояния и разрешило передавать участки в собственность земледельцам. Мы не знаем, сколько земли республика конфисковала у города Вейи, по-видимому, половину или даже две трети всех площадей. Два трибуна из плебеев Гай Лициний и Луций Секстий переизбирались на эту должность несколько лет. Они доказывали необходимость проведения радикальной реформы. В 376 году они выдвигают три предложения — законопроекта Лициния-Секстия (rogation — законопроект, предложенный для рассмотрения в народном собрании), направленных на ликвидацию господства патрициев. Первый законопроект касался вопроса о долгах: уже выплаченные проценты должны вычитаться из первоначальной суммы долга, а то, что осталось, можно уплатить в виде ежегодных равных взносов в течение трех лет. Второй законопроект запрещал иметь более пятисот югеров (1 югер (juger) равен около 0,25 га) общественной земли. Третий законопроект отменял должность военного трибуна и восстанавливал систему управления двумя консулами. Новизна этого законопроекта состоит в том, что теперь один консул обязательно должен быть плебеем.
Как пишет Ливий в своей истории, собрание неоднократно вызывало трибунов, но ряды вооруженных патрициев не позволяли проводить голосование. «Это ничего, — воскликнул Секстий, — коль скоро кому-то нравится, что запрещение имеет такую силу, то этим самым оружием мы и защитим плебеев. Действуйте, отцы-сенаторы, назначайте выборы военных трибунов; уж я сделаю так, что не обрадует вас этот возглас «вето!», который вы ныне, спевшись с нашими товарищами, слушаете с такой радостью». Не напрасно была брошена такая угроза, поскольку трибуны не давали проводить выборы, по крайней мере в течение года.
Кризис продолжался в течение десяти лет. В 368 году число особых жрецов, надзиравших за Сивиллиными книгами и проводящих ежегодные игры в честь Аполлона, увеличили с двух человек-патрициев до десяти, пять из которых должны были быть плебеями. Их называли децемвиры священнодействий (decemviri sacris faciundis). Становилось ясно, куда дует ветер, и в следующем году престарелый Камилл взял на себя осуществление исторического компромисса. Наконец, утвердили законопроекты Лициния-Секстия и, в качестве уступки оппозиции, создали должность претора. По своему положению претор являлся как бы заместителем консулов. Эту должность занимали патриции. Претор становился верховным магистратом в Риме, когда консулы занимались военными делами, что случалось довольно часто. Таким образом, основной обязанностью претора стало совершение городского правосудия.
Видимо, не случайно, что именно в этом году Марк Фурий Камилл решил построить храм Конкордии, поскольку новое законодательство сыграло большую роль в умиротворении плебейского движения. Римский поэт Овидий написал:
Фурий поклялся тогда, победитель этрусков, поставить
Древний твой храм, и свое он обещанье сдержал;
Дело в том, что с оружьем в руках отложилась от знати
Чернь, и грозила уже римская Риму же мощь.
С этим обещанием связана небольшая тайна: благодарные люди избавили старого диктатора от принятого им обязательства и обещали ему, что они исполнят обет вместо него, однако по некоторым причинам сделать им этого не удалось. Место, предназначенное для храма, находилось на Форуме под Капитолийским холмом. Оно долгое время оставалось свободным. Во II веке, наконец, построили храм. По горькой иронии это случилось после того, как сенаторы убили одного возмущенного трибуна.
Принятые законопроекты не до конца разрешили крупнейшее противоречие между патрициями и плебеями, поэтому в Риме предприняли дальнейшие меры для достижения общественного спокойствия. Несмотря на благие намерения законодателей, проблема долгов осталась. В 326 году в результате скандала власти пересмотрели условия долговой зависимости (nexum). Один привлекательный юноша продал себя в рабство кредитору своего отца. Кредитор расценил красоту юноши в качестве доплаты к долгу и попытался соблазнить новоприобретенного раба. Однако, встретив сопротивление, он велел раздеть его и высечь. Исполосованный розгами, юноша выбежал на улицу. Около него собралась разъяренная толпа и двинулась в сенат, чтобы решить это дело.
Консулы, потрясенные случившимся, согласились с мнением народа. Они вынесли на рассмотрение народного собрания закон об ограничении долговой кабалы (nexum). Теперь кабала становится возможной только в крайних случаях, которые, кроме всего прочего, должны рассматриваться в суде. Как правило, возмещение долга теперь производилось за счет имущества должника, а не за счет посягательства на его личность. Это означало отмену долгового рабства, и, как восторженно написал Ливий, «простой народ словно заново обрел свободу».
Именно в этот момент мы встречаемся с первой подлинно исторической и существовавшей на самом деле личностью в истории Рима. Это был Аппий Клавдий Цек, или «Слепой» (к концу своей долгой жизни он потерял зрение). Он, как и многие представители его рода, отличался высокомерностью и был крайне неуживчив. Будучи индивидуалистом до мозга костей, Аппий написал сборник сентенций, крылатых поучительных выражений в стихах. Самое известное из них — «Каждый сам кузнец своей судьбы».
Богатый патриций Аппий Клавдий два раза становился консулом и один раз диктатором. Будучи радикальным популистом, он всегда стремился завоевать расположение у народных масс. Аппий являлся убежденным сторонником плебеев, в частности он показал это в 312 году, когда занимал должность цензора. Каждые четыре года избирали двух цензоров, которые исполняли свои обязанности в течение восемнадцати месяцев. Цензорами обычно становились бывшие консулы, и хотя они не обладали верховной властью, их влияние было огромно. Достижение этой должности считалась у римлян вершиной карьеры.
В обязанности цензоров входили следующие функции. Первая состояла в том, что они должны были составлять и вести полный список римских граждан. Вторая функция — надзор за соблюдением нравственности. Если оба цензора считали, что какой-то гражданин заслужил осуждение, то они излагали причину этого и отмечали его имя в списке. Это приводило к исключению его из трибы и лишению избирательных прав. Иногда на протяжении II, III и IV веков, цензоры выполняли обязанности консулов и назначали сенаторов, которые оставались в сенате до конца своих дней (в течение долгого времени порядок членства в сенате определялся ранее занимаемыми должностями). Цензоры также рассматривали поведение сенаторов и исключали из числа сенаторов тех, кто, по их мнению, вел себя недостойно.
Аппий Клавдий воспользовался моментом. Его основная цель состояла в том, чтобы включить плебеев в общественную жизнь, особенно он стремился защищать интересы беднейших слоев — безземельного городского населения. Этих людей называли «занесенными в списки только по наличию правовой самостоятельности» (capite censi). Они были так бедны, что не имели никакой собственности, которую можно было оценить в переписи, и поэтому не привлекались к военной службе. Раньше ни один реформатор не пытался помочь этой группе людей.
Некоторые из них имели какое-то незначительное имущество, но ни у кого из них не было земли и недвижимости. К таковым относились, например, вольноотпущенники и их сыновья. Римляне часто проявляли великодушие и освобождали своих рабов (хотя они оставались в зависимости (clientela) от бывшего владельца) и, таким образом, предоставляли им гражданство. Однако им не позволяли занимать выборные должности. Новый радикально настроенный цензор, несмотря на возмущение многих римлян, принял в сенат несколько сыновей вольноотпущенников. В знак протеста его напарник ушел в отставку, но Аппий Клавдий продолжал выполнять свои должностные обязанности и не ушел, пока не истекли 18 месяцев его цензорского срока. Его распоряжения сразу же отменили консулы, избранные на следующий год, после чего в течение последующих веков к таким мероприятиям относились только как к своего рода революционной идее.
Аппий Клавдий также распределил среди тридцати одной трибы всего Рима безземельных городских жителей, которые раньше состояли в четырех городских трибах. Это было наиболее разумным мероприятием, поскольку эти жители получали преимущество перед своими сельскими соплеменниками, которые жили у себя в поместьях, и многие из них не собирались ездить в Рим для голосования (несмотря на наличие Аппиевой дороги (Via Appia) — см. ниже). Реформа значительно увеличила власть городского пролетариата.
У цензоров были и другие обязанности, в частности они определяли порядок сбора налогов и распределяли разрешения на проведение общественных работ. Аппий Клавдий начал осуществлять два очень дорогих строительных проекта, которые опустошили казну. Началось возведение первого римского акведука (aqua Appia) и прокладка Аппиевой дороги (via Appia). Создание акведука является доказательством того, что население Рима постоянно росло и вероятно ему уже не хватало воды в колодцах. На своем протяжении 16-километрового пути акведук большей частью проходит под землей, отчасти из-за рельефа местности, отчасти для защиты водоснабжения от врагов. По-видимому, создатели акведука заимствовали методы строительства подобных сооружений у жителей города Вейи. Перепад высот на всей длине акведука составляет чуть более 9 метров. По нему в Рим поступало 6,8 миллионов литров воды. Сам акведук является выдающимся инженерным сооружением того времени.
Римскую дорогу построили для военных целей. Во время цензорства Аппия республика вела тяжелую борьбу с самнитами. Аппиева дорога (via Appia) вела на юг в Кампанию в город Капуя. Она являлась важнейшей транспортной артерией, по которой осуществлялись доставка подкреплений в воюющую римскую армию, ее снабжение, а также снабжение перевалочных пунктов и колоний (поселения римских граждан или латинов на бывшей неприятельской территории). Дорога также позволяла быстро добираться до Рима избирателям, живущим в отдаленных областях, которые приезжали в народное собрание и на выборы. Со временем эту дорогу продлили через Апеннинские горы до греческого морского порта Тарент. В конце концов, ее довели до Брундизия (ныне Бриндизи), крупного порта, из которого обычно отправлялись морским путем в Восточное Средиземноморье. Первоначально дорогу посыпали гравием, а затем первые километры от Рима замостили камнем. Богатые семьи облюбовали места вдоль дороги для того, чтобы увековечивать память своих предков. В эпоху Цицерона и Варрона вдоль Аппиевой дороги на большое расстояние тянулось два ряда величественных мраморных гробниц и мавзолеев. Многие из них сохранились до нашего времени.
На этом деятельность Аппия Клавдия не закончилась. Несмотря на принятие законов Двенадцати таблиц, многие продолжали возмущаться непрозрачностью законодательной системы и государственного управления, так как сенат не желал решать вопрос обнародования своей деятельности. Через несколько лет после цензорства Аппия, его секретарь, сын вольноотпущенника, стал государственным чиновником. Он опубликовал секретное руководство по судопроизводству — «судебные формулы» (legis actiones). Он также вывесил на Форуме список дней, когда можно было заниматься государственными делами, когда могли заседать суды и когда члены сената могли встречаться с членами народного собрания. Раньше все это решала за закрытыми дверями жреческая коллегия из патрициев. Обнародование этих сведений, совершенное, конечно же, под впечатлением деятельности Аппия Клавдия, вызвало негодование, однако ставшее явным уже нельзя было снова сделать тайным. Секретарь остался доволен собой и отметил свой успех основанием святилища в честь согласия, но не согласия вообще, а только духу Согласия на Комиции — месте собраний на Форуме. Члены сената сочли такое посвящение насмешкой и сразу же приняли закон, по которому впредь стало запрещено посвящать кому-то храм или алтарь без разрешения сената или большинства плебейских трибунов.
Великий цензор был очень противоречивым человеком. Несмотря на свои политические ценности, в глубине души он оставался типичным аристократическим снобом. Он выступал против назначения плебеев в две высшие жреческие коллегии, понтификов и авгуров, и два раза попытался сместить плебеев с консульской должности. Именно эта противоречивость и позволяет нам говорить о том, что Аппий Клавдий является реальной исторической личностью без всяких прикрас.
За время своей деятельности он достиг очень многого, однако его начинания потерпели неудачу. Противники Аппия в сенате отменили его реформы по созданию сильных цензоров. Его попытки расширить полномочия народного собрания провалились, и до конца своей истории Римская республика никогда не была демократией в полном смысле этого слова. Однако два его замечательных строительных проекта стали вечными памятниками и наиболее известными символами Древнего Рима.
Римляне были замечательными строителями и инженерами. Большая часть их сооружений сохранилась до сих пор (в частности, сооружения, относящиеся к периоду империи, то есть к I веку н. э.). Дионисий Галикарнасский не ошибался, написав следующее: «Я, в свою очередь, причисляю к трем великолепнейшим деяниям, в которых со всей очевидностью проявилось величие этого правителя, отведение воды, мощение дорог и сооружение подземных каналов, принимая в расчет не только пользу от таких предприятий, о чем я скажу в свое время, но и размеры расходов».
Аппиев акведук стал первым из одиннадцати акведуков, построенных в течение нескольких веков. По нему в Рим поступала вода, которой раньше часто не хватало. Акведуки обеспечивали город питьевой водой, а также давали воду для многочисленных общественных бань и красиво оформленных фонтанов. Они стали дополнением для сложной канализации, которая (как мы уже знаем) возникла в VI веке, когда первый Тарквиний построил Большую клоаку для осушения заболоченного Форума. К I веку н. э. все бытовые сточные воды уходили в коллекторы, очищались от примесей и стекали в Тибр.
Проточная пресная вода стала символом цивилизованной городской жизни. Величайшим достижением Рима, особенно в Западной Европе, стало создание благоприятных условий жизни и создание городов. Везде, куда легионы приходили устанавливать римскую власть, возникали храмы, амфитеатры, форумы, триумфальные колонны и арки, а также как непременное условие для здоровой и счастливой жизни в больших переполненных городах — акведуки и канализация. Во II веке в городском пейзаже появляются крупные здания различного назначения — склады, базилики и многоквартирные дома. Сооружение таких сложных зданий стало возможно благодаря использованию новых строительных методов. В III веке римляне стали применять бетон, который позволял архитекторам перекрывать обширное внутреннее пространство куполами и сводами.
Однако все это делали не просто по доброте душевной, а ради утверждения императорской власти. Величественная архитектура стала мощным и убедительным орудием романизации.
С Аппиевой дороги началось строительство огромной дорожной сети, сначала по всей Италии, а затем — в более отдаленные земли. Дороги использовались, прежде всего, для военных целей, но также связывали между собой отдельные города и облегчали торговлю. Вдоль дорог стояли мильные столбы, с помощью которых можно было гораздо точнее, чем прежде, измерить расстояния и оценить размеры римских владений.
Везде, где это было возможно, строители старались проводить дороги по наиболее прямому пути. При их прокладке велись значительные земляные работы, для того чтобы трасса дороги как можно меньше петляла между холмами и долинами. Римскую дорогу очень хорошо обустраивали, как правило, она представляла собой хорошо утрамбованное полотно, по обеим сторонам которого тянулись две канавы. Полотно лежало на возвышенном фундаменте из плотно уложенных камней, благодаря чему вода всегда стекала с дороги. На каменный фундамент клали слой бетона, перемешанного с каменной крошкой, а затем — покрытие из гравия, плоских камней или булыжника. Дороги строили на века, и некоторые из них до сих пор приводят в восхищение современных туристов.
Рассматривая вопрос об истоках римского могущества, нельзя забывать о технической документации римлян, которая (наряду с их приверженностью к судопроизводству) является свидетельством их организованности и точности в любых действиях.
Конфликт между патрициями и плебеями приближался к своему завершению. Длительное противостояние привело к тому, что крестьянские хозяйства и небольшие поместья пришли в упадок, а их владельцы попали в долговую кабалу. В 287 году плебеи снова покинули Рим. На этот раз они перешли через Тибр и поднялись на Яникульский холм. Диктатор Квинт Гортензий принял некоторые экономические меры для смягчения сложившегося положения. В чем они состояли, мы не знаем, известен лишь один закон, принятый Гортензием. Теперь решения плебейского совета — этого официально установленного символа раскола и мятежа государства в государстве — приобретали силу закона. Наконец, плебеи получили то, чего они добивались в течение полутора веков. Длительное противостояние завершилось, и разделенный Рим объединился в единое целое.
Нельзя сказать, что это сразу привело к каким-то положительным сдвигам. Римляне не были теоретиками, это значит, что в системе управления они не хотели отказываться от прежних управленческих структур. Теперь у них стало четыре народных собрания: куриатные комиции (comitia curiata), существовавшие с эпохи царей (к I веку их полномочия сократились до подтверждения назначений на должности и утверждение усыновлений и завещаний); центуриатные комиции (comitia centuriata), выступавшие против бедноты, которые проводили выборы высших должностных лиц; плебейский совет (concilium plebis) и новое учреждение — трибутные комиции (comitia tribute), которые во многом походили на плебейский совет, однако их созывали консулы и преторы для принятия законопроектов. В трибутные комиции входило все взрослое население мужского пола, как патриции, так и плебеи.
Однако плоды победы оказались не такими, как ожидалось. Стало ясно, что разные фракции плебейского движения поддерживали не одни и те же интересы. Бедные слои стремились улучшить свое финансовое положение за счет народного собрания. Богатые плебеи, наконец, достигли своей цели. Они получили доступ на государственные должности и постепенно стали сотрудничать со своими бывшими врагами, патрициями. Возникла новая смешанная аристократия. Плебейские трибуны стали заниматься государственными делами, сотрудничать с сенатом и вместе с ним принимать законопроекты.
Такое положение дел можно расценивать двояко. С одной стороны, это было предательство интересов угнетенных и обездоленных. Простые люди могли голосовать по вопросам принятия законов и на выборах должностных лиц, но по установленным правилам им запретили участвовать в обсуждении и не допускали к рычагам исполнительной власти. Преуспевающая сенаторская олигархия приспособилась к новому политическому положению и оставалась у власти. Налицо был один шаг назад, два шага вперед.
С другой стороны, никто и не отрицал, что произошло примирение враждующих интересов, причем это случилось без всякого кровопролития. Греки, которые все больше и больше узнавали об этом новом агрессивном государстве в Центральной Италии, наблюдали за ним с некоторой ревностью, поскольку народ и аристократия в греческих городах-государствах привыкли устраивать друг с другом побоища, тогда как римляне решали все свои политические проблемы путем достижения хотя и болезненного, но компромисса.
В I веке до н. э. Цицерон вложил в уста одного из собеседников своего замечательного диалога «О государстве» следующее сравнение: «Наше государство создано умом не одного [как часто было в Греции], а многих людей и не в течение одной человеческой жизни, а в течение нескольких веков и на протяжении жизни нескольких поколений». Один осведомленный греческий историк написал, что римляне добились у себя такой формы правления «не путем рассуждений, но многочисленными войнами и трудами». Они были полными прагматиками.
После кельтского вторжения латины попытались освободиться от римского господства. Латинский союз распался. Какое-то время его участники сохраняли самостоятельность, но в 358 году Римская республика восстановила свое господство. Союз восстановили, но теперь его структура была несколько иной. Главнокомандующего больше не выбирали попеременно от римлян и латинов. Теперь его полномочия исполняли два претора, которые подчинялись римским консулам.
Латины очень возмущались тем, что их рассматривали не как партнеров, а как подчиненных, и в 341 году это возмущение переросло в вооруженное выступление. Военная кампания длилась четыре года. В 340 году консулами стали известные люди. Один из них, Тит Манлий, некогда убил в сражении рослого кельта и снял с него ожерелье, за что и получил прозвище «Торкват» («Ожерельный»). Он отправил на разведку во все стороны несколько конных отрядов и строго-настрого запретил им вступать в сражения. Командиром одного из таких отрядов был его сын Тит. Юноша со своими людьми оказался около самого вражеского лагеря, чуть не на бросок дротика от ближайшего сторожевого дозора. Здесь его осмеяли неприятельские тускуланские всадники, а их командир вызвал его на поединок. «Исход поединка покажет, насколько латинский всадник превосходит римского!» — воскликнул он.
Кровь бросилась ему в лицо, и, забыв о приказе отца, Тит ринулся в схватку, совершенно не задумываясь об ее исходе. Остальные всадники разошлись по сторонам, словно ожидая представления. Противники бросились друг на друга, выставив копья. Копье Манлия прошло над шлемом его противника, а тот и вовсе промахнулся. В результате второго столкновения Тит попал копьем между ушами коня тускуланского всадника. От боли конь встал на дыбы и сбросил своего наездника. Пока он пытался встать на ноги, Тит вонзил ему копье в шею, так что оно вышло через ребра и пригвоздило его к земле. На этом короткий поединок завершился.
Тит вернулся обратно в свой лагерь, окруженный своими восхищенными спутниками. Он с гордостью преподнес отцу доспехи сраженного им врага. Консул резко отвернулся от сына и приказал трубить общий сбор. «Тит Манлий, не почитаешь ты ни консульской власти, ни отчей, — сказал он, — если подлинно нашей ты крови, ты не откажешься, верно, понести кару и тем восстановить воинское послушание, павшее по твоей вине. Ступай, ликтор, привяжи его к столбу».
Затем последовал удар топора, и из разрубленной шеи хлынула кровь. Воины застыли от ужаса. Однако после этого многие отмечали, что все стали тщательней исполнять сторожевую и дозорную службу и менять часовых. Казнь Тита Манлия по приказу его отца стала одним из самых известных примеров высокоморального поведения в истории Рима. Она перекликается с тем, как действовали Брут и Вергиний. Подобные примеры служили напоминанием того, что отец имел полную власть над своими детьми вплоть до решения вопроса об их жизни и смерти и что доблесть (virtus) превыше родительской любви.
Вскоре произошел еще один незабываемый случай самопожертвования. Случилось так, что перед консулами, Манлием и его товарищем Публием Децием Мусом, предстал человек гигантского роста и сказал им, что если один из командующих армии обречет себя в жертву богам во имя разгрома неприятельской армии, то его сторона выиграет предстоящее сражение. Вскоре после этого пророчества началось сражение у подножия горы Везувий. Как обычно, перед началом битвы от имени каждого консула принесли в жертву животных. Этрусский жрец внимательно рассмотрел печень жертвы в поисках какого-нибудь отклонения, которое свидетельствовало бы о неудовлетворенности богов. Жрец сказал, что жертва Манлия дает хорошие предзнаменования, однако по поводу жертвы Деция он отметил, что у нее как раз на благоприятной стороне верхний отросток печени поврежден. При этом во всем остальном боги приняли жертву.
«Что ж, — сказал Деций, — раз товарищу моему предсказан благополучный исход дела, значит, все в порядке». Войска двинулись в бой, при этом Манлий вел правое крыло, а Деций — левое. Противники сошлись в схватке, и римляне, не выдержав натиска, отступили. В этот тревожный момент Деций позвал жреца из коллегии понтификов, который был призван для совершения религиозных обрядов в армии и сказал ему: «Нужна помощь богов, и ты, жрец римского народа, подскажи слова, чтобы этими словами мне обречь себя в жертву во спасение легионов».
Жрец сказал ему облачиться в пурпурную тогу и покрыть ею голову, а затем одной рукой под тогой коснуться подбородка и, став ногами на копье, произнести следующее: «Янус, Юпитер, Марс-отец, Квирин [имя божественного Ромула], Беллона [богиня войны], Лары [домашние и семейные божества], божества пришлые и боги здешние, боги, в чьих руках мы и враги наши, и боги преисподней, вас заклинаю, призываю, прошу и умоляю: даруйте римскому народу квиритов одоление и победу, а врагов римского народа квиритов поразите ужасом, страхом и смертью. Как слова эти я произнес, так во имя государства римского народа квиритов, во имя воинства, легионов, соратников римского народа квиритов я обрекаю в жертву богам преисподней и Земле вражеские рати, помощников их и себя вместе с ними».
Затем Деций отправил своему товарищу сообщение с рассказом о том, что он сделал. Деций надел свою тогу так, чтобы его руки оказались свободны, вскочил на коня и устремился в самую гущу врага. Там он и попал под град стрел.
Римляне, как и следовало ожидать, выиграли сражение, латины бежали. Заклинание сработало. Деция нашли под грудой трупов и с почетом похоронили, как героя (но если бы ему удалось выжить, то по правилам «посвящения» вместо него требовалось похоронить его изображение, поскольку богов потустороннего мира нельзя было обманывать с их мертвецами). Случались ли такие случаи? Мы точно не знаем, но, скорее всего, эти правила составлялись для каких-то реальных событий. Древние записи событий IV века до н. э., дошедшие до настоящего времени, находятся на грани вымысла и подлинной исторической памяти.
Тяжелая борьба продолжалась, война завершилась только в 338 году. Латины были окончательно побеждены. Латинский союз распущен навсегда. Созданное впоследствии общественное устройство имело большое историческое значение, поскольку римляне установили такую систему управления, которая не только обеспечила им полную безопасность, но также стала выгодна для латинов. Вместо того чтобы вслед за кельтским вождем Бренном повторить его мстительный возглас «Горе побежденным!» (vae victis), римляне создали все средства для того, чтобы привязать к себе завоеванные народы. Они пригласили своих побежденных врагов участвовать в своих мероприятиях по расширению территории. Правильность этой политики подтвердилось тем, что латины больше никогда не выступали против римлян.
Подобно тому, как в далеком мифологическом прошлом Ромул предоставил гражданство сабинянам, республика предложила гражданские права латинам. В результате этого для легионов увеличилось число возможных новобранцев. Появился человеческий резерв, который позволял Риму сохранять свое могущество в военное время. Поражение могло следовать за поражением, если так распорядилась судьба, но при этом в запасе у римлян всегда оставались новые призывники, которые могли заменить потерянные армии.
Вместо федерации, где все ее участники были связаны друг другом, римляне разрешили только двусторонние отношения отдельных сообществ с Римом и запретили им заключать соглашения друг с другом. Многие сообщества также лишились значительных земельных угодий. Латинов и некоторых других народов разделили на три различных категории, отличающиеся по типу управления и законодательной системы. Прежде всего, некоторые небольшие побежденные государства вошли в состав Римской республики как свободные города (municipia), а их жители получили полноправное римское гражданство. Одним из таких примеров был Анций (ныне — Анцио), бывшая столица вольсков. Однако сначала римляне велели этому городу сдать весь свой флот после морского сражения. Носы или «клювы» некоторых кораблей (на латыни — rostra) выставили на римском Форуме, на возвышении для ораторов, после чего это возвышение стало называться Ростра.
Вторая категория состояла из сообществ, которые сохранили свою независимость — хотя и чисто теоретически, поскольку они утратили право проводить свою собственную внешнюю политику. Эти «союзники» пользовались правами коннубий (connubium) и коммерий (commerrium) — то есть их гражданам разрешали жениться на римлянах и заключить соглашения с римлянами в соответствии с римским законодательством. По требованию Рима эти «союзники» должны были заниматься снабжением войск.
Наконец, вне пределов Лация располагались более отдаленные сообщества нового римского «содружества наций», к которым относились, например, города Кампании Капуя и Кумы. Им римляне частично предоставили политические права, то есть гражданство без права голосования (civitas sine suffragio). Оно включало в себя права на коннубий (connubium) и коммерий (commerrium), а также все обязанности полного римского гражданства, особенно военную службу. Жители этих городов, если они того желали, имели право переехать в Рим, и в этом случае им предоставляли полное римское гражданство. Их обязанность сражаться плечом к плечу с легионами римляне не воспринимали однозначно как благо. Поскольку, то время Рим выигрывал свои войны, то этим навязанным собратьям по оружию приходилось выделять долю военных трофеев.
Еще одно новое политическое устройство помогало римлянам не только добиваться своих завоеваний, но и объединять их с завоевателями. Оно состояло в основании колоний (coloniae), когда небольшие группы латинов, жителей Кампании или Рима строили свои собственные поселения на захваченной вражеской территории. Иногда это были отдельные города, а иногда они объединялись с уже существующими поселениями. Такие поселения выполняли сторожевую роль, так как верные Риму поселенцы очень рано могли обнаружить волнения среди окружающего населения. Такие поселения облегчали экономические проблемы самого Рима, так как в них безземельные бедные римские граждане могли найти работу. В результате расширения прибрежных колоний, в Римской республике отпала необходимость в строительстве флота для защиты своих внутренних вод. В ходе своего длительного развития эта колониальная система привела к распространению римского культурного влияния по всей Италии.
Через какое-то время римские поселения сильно укрепились. Многие латинские города выражали недовольство из-за потери своих прежних свобод, однако Рим заботился о том, чтобы они сами решали все свои внутренние проблемы. Стены этих городов не снесли, а оставили в целостности и сохранности, что является очень показательным примером.
По оценкам, площадь территории, находящейся во владении римских граждан всех типов (ager Romanus), составляла 8800 квадратных километров, а площадь более крупного римского «содружества» — около 13 725 квадратных километров. По современным расчетам, общая численность населения римских территорий (ager Romanus) составляла 347 300 свободных граждан, а территорий «содружества» — 484 000 свободных граждан.
По стандартам греко-римского мира Рим считался крупным государством. Символом его растущего могущества стало заключение в 348 году второго договора о дружбе с Карфагеном. Римские завоевания, кроме всего прочего, привели к облегчению проблемы бедности и долговой кабалы, которая постоянно напоминала о себе в молодой республике. Однако эта проблема полностью не исчезла. Как мы уже знаем, неимущий римлянин мог получать жалование, если он служил в армии. Ему также могли выделить небольшой земельный участок на недавно завоеванной территории, а если бы он согласился покинуть город, то он мог бы поселиться в какой-нибудь колонии и начать там новую жизнь.
Если окружающая местность сильно влияла на живущих там людей, то это с полным правом можно сказать об области Самний.
Самний представляет собой гористое, не имеющее выхода к морю плато в Центральной Италии. Здесь Апеннины уже не столько горный хребет, сколько запутанный лабиринт горных массивов, отрогов и замкнутых цирков. Очертания этой области приближаются к прямоугольным. Она прорезана крутыми долинами, которые часто упираются в склоны и не имеют внешнего стока. Реки и горные потоки стекают с этого плато, образуя каскады водопадов. Тут и там к небу вздымаются серые известняковые горы, покрытые снегом большую часть года. Основная часть земель, пригодных для сельского хозяйства, подходит только для пастбищ, однако есть много плодородных участков земли, где можно обрабатывать почву и выращивать зерновые культуры. Узкие плодородные земли расположены по берегам рек и горных потоков. Зима здесь очень суровая, а лето — знойное и засушливое. Землетрясения часто изменяют горный пейзаж и разрушают склоны.
Самниты относятся к тем племенам, которые говорили на оскских языках. Как мы уже знаем, эти племена продвигались на юг под воздействием ритуала «священная весна». В начале V века, или немного раньше, они расселились на своей новой неблагоприятной родине. Их привлекали плодородные равнины Кампании и ее культурные города. Некоторые самниты ушли из своих горных «гнезд», завоевали равнинные земли и поселились там. Вскоре они привыкли к более легкому образу жизни и забыли о своем горном происхождении.
Самниты были жестоким и выносливым горным народом. Найденные скелеты показали, что самниты были этнически гомогенными и отличались долихоцефалией (то есть, их головы имели удлиненную форму). На основе этого можно предположить, что, живя в изоляции среди горных вершин, они не вступали в браки со своими соседями латинами. У самнитов не было городов, они жили в разбросанных по горам деревнях, а на отдаленных вершинах построили много небольших каменных укреплений (археологи обнаружили почти девяносто мест таких построек). Большинство укреплений не было приспособлено для жилья, они играли роль временных убежищ на период непогоды.
Среди самнитов можно выделить четыре племенные группы, каждая из которых образовывало сообщество, называемое «тоуто» (touto). На юге жили гирпины, на западе — кавдины, на северо-востоке — карацены, и самая большая группа — пентры — проживала в центральной и восточной части Самния. Общее количество жителей было довольно высоким для такого отдаленного сельского района, оно составляло около 450 000 человек.
Вообще, самниты жили скромно и бесхитростно. У них не было ни денег, ни торговли. По-видимому, среди них выделились аристократы, владеющие большими участками земли. Система управления была демократической и очень простой. Одна или более деревень составляли пагус (pagus) — экономически самостоятельный и независимый кантон. В нем выбирали управляющего, зазываемого «меддис» (meddis). Несколько пагусов составляли племенное тоуто, в котором ежегодно избирали магистрат, называемый «меддис тоутикс» (meddis tovtiks). По-видимому, также имелся совет, с которым должны были сотрудничать магистраты. Несмотря на децентрализованную систему управления, у самнитов сложилось сильное культурное единство.
Их экономика — а их земли не имели выхода к морю и не обладали запасами сырья для какого-либо производства — основывалась на сельском хозяйстве, в основном — на животноводстве. Самниты разводили лошадей, свиней, коз и домашнюю птицу. Однако больше всего в их хозяйствах было овец. Летом их животные паслись на высокогорье, а на зиму их уводили на равнины по широким скотопрогонным дорогам, которые кроме всего прочего использовались у самнитов в качестве путей сообщения. Среди продуктов области Самний можно назвать качественное вино и сладкую сабельскую капусту.
До нас дошли очень скудные сведения о повседневной жизни самнитов. Оскские племена, такие как самниты, были известны своими варварскими и странными обычаями, хотя их склонность к непристойности, как часто случается, скорее всего, представляет собой шутливый стереотип, который им приписывали соседние народы. Этот стереотип основан на том, что слово «оскский» (o(b)scan) по звучанию очень похоже на слово «непристойный» (obscenus). По-видимому, у самнитов были некоторые странные с точки зрения чужеземцев привычки, например, они брили волосы на теле в специальных цирюльнях. Географ Страбон писал о них следующее: «У самнитов существует прекрасный закон, поощряющий доблесть: не разрешается выдавать дочерей замуж за кого хотят родители; каждый год у них выбирается по 10 знатнейших девушек и юношей, из них первые девушки выходят замуж за первых юношей и вторые — за вторых и так далее. И если молодой человек, получивший этот почетный дар, переменится и станет плохим мужем, то его подвергают позору, а женщину, данную в жены, отнимают».
Нам очень мало известно о положении женщин в самнитском обществе. Об этом, скорее всего, имел представление поэт Гораций, живший в I веке, который приехал из южного самнитского города Венузий. По его сведениям, они управляли домашним хозяйством, воспитывали детей и проявляли довольно жестокий нрав.
В редкие часы отдыха самниты охотились не столько для развлечения, сколько ради добычи пищи. Они очень любили театр и особый интерес проявляли к фарсу, сатире и обычной брани. До нашего времени сохранилась фреска с танцующими девушками, по-видимому, среди их развлечений имели место народные танцы. Говорят, что кровавые представления на арене придумали оскские племена. Нет никаких доказательств, что гладиаторы происходят именно из Самния, но их появление в Кампании удивительным образом совпало с вторжением самнитов в V веке. Скорее всего, это не случайно, тем более что в более позднюю эпоху самый известный тип гладиатора, вооруженного коротким мечом, прямоугольным щитом, поножами и шлемом, называли самнитским.
В конце IV века Рим долгое время соперничал с самнитами. Сначала эти два народа имели дружеские отношения, что было закреплено в договоре, заключенном в 354 году. Однако Рим постоянно стремился расширить свою территорию, и самниты имели такие же намерения. Рост численности этих народов приводил к тому, что они постоянно заселяли соседние территории. Новое господство Рима в Кампании вызвало особое недовольство самнитов. Столкновение было неизбежно.
Первая непродолжительная война только временно прервала союз. Затем в 328 году римляне основали колонию Фрегеллы в западной части долины реки Лирис. Это очень возмутило самнитов, потому что они претендовали на обладание этой территорией и считали ее частью своей родины. В следующем году самниты не смогли мирным путем отстоять свои интересы в порту Неаполь в Кампании и захватили его. Римляне сразу же ответили на такой вызов своему могуществу. Они вытеснили захватчиков, что привело к развязыванию Второй Самнитской войны.
Долгая кровавая война продолжалась более двадцати лет. Область Самний представляла собой огромную естественную крепость с небольшим количеством проходов. Если какая-нибудь армия собиралась вступить в Самний, ей пришлось бы пройти по лабиринту узких долин и труднопроходимых ущелий — идеальные места для создания всевозможных засад. Римляне, конечно же, не стали нападать на Самний, и большая часть военных действий проходила у границ этой области. Поражение в Кавдинском ущелье в 321 году стало примером того, что произошло, когда римская армия попыталась пройти по одному из двух главных путей, ведущих из Самния и Кампании в Лаций. Несмотря на такую серьезную неудачу, римляне быстро восстановили свои силы.
Теперь римляне решили изменить стратегию. Вместо рискованного вторжения в Самний они решили окружить самнитов врагами. Сообщества в Апулии, на восточном побережье и в Лукании на юго-востоке Италии объединились в антисамнитские союзы, таким образом против самнитов открылся как бы второй фронт. В 315 году римский консул захватил важный город Луцерия, расположенный на противоположной стороне от Самния, около Адриатического побережья, поэтому можно сказать, что возник уже третий фронт. Тем временем вражеские войска вели действия на западе, угрожая области Лаций. Они успешно продвинулись по долине Лириса и взяли город Фрегеллы, с которого начался весь конфликт. Затем самниты достигли побережья, где они нанесли тяжелое поражение римлянам около приморского города Таррацина. Дорога на Рим оказалась открыта, однако самниты отказались от похода на город, быть может, им помешали новые стены.
Против римлян восстал крупный город Капуя, волнения начались и в других городах Кампании. Римская республика оказалась в тяжелом положении, но она держалась. Именно теперь стало понятно, насколько мудрым было решение о расселении латинов, поскольку ни одно латинское поселение не перешло на сторону противника. Все они остались верными своим бывшим завоевателям. В следующем году самнитские легионы перегруппировались и продолжили свое наступление. Около Таррацин произошло второе ожесточенное сражение. Одно римское крыло чуть было не обратилось в бегство, однако ему на помощь быстро пришли воины с другого фланга. На этот раз римляне одержали блистательную победу и, по сообщениям историков, уничтожили и захватили в плен тридцать тысяч самнитов. Эта цифра, скорее всего, преувеличена, но именно это и является свидетельством важности этой победы.
Вступил в действие первый участок стратегической дороги Аппия Клавдия длиной 132 мили, который протянулся от Рима до ворот Капуи. Появилась надежная связь между столицей и Кампанией, где часто возникали волнения.
Удача сопутствовала самнитам, но их время подходило к концу. Пока они захватили Капую и снова заселили Фрегеллы. Видимо под влиянием своих новых греческих друзей в Неаполе, римляне создали небольшое морское соединение, однако на самом деле они плохо умели водить суда и не понимали, как воевать на море, поэтому этот эксперимент не удался. И все же многие мероприятия римлян позволили им переломить положение.
Уже много лет почти ничего не было слышно об этрусках, которые теперь находились в состоянии упадка. Они потеряли Вейи, и кельты постоянно нападали на северные рубежи их страны. Этруски удовлетворенно наблюдали за конфликтом между Римом и самнитами со стороны. С одной стороны, они не поддерживали самнитов, которые столетие назад изгнали их из Кампании. А с другой, ничем не сдерживаемый рост римского могущества вызывал опасения. Этруски воспользовались тем, что сорокалетнее перемирие между Римом и этрусским городом Тарквинии истекло, и примкнули к самнитам.
Для решения этого конфликта в 310 году римский консул отважно пробился через непроходимый Циминийский лес в Центральную Этрурию. Этот естественный барьер между двумя странами, эту пустынную дикую местность все считали непроходимой, поэтому новость о продвижении римлян встревожила общественное мнение этрусков. Некоторые предсказывали новые Кавдинские вилы. На самом деле консул выиграл сражение, этрусские города заключили мир, и римляне возобновили соглашение с городом Тарквинии.
Иногда казалось, что война с самнитами будет длиться бесконечно. В 305 году они напали на богатую винодельческую Фалернскую область (ager Falernus) в Северной Кампании. Самниты потерпели поражение, и их армия была разгромлена. В следующем году после дальнейших неудач самниты прекратили войну и приняли выгодные для римлян условия мира. Они обязались уйти на свою территорию. Те, кто когда-либо союзничал с ними, должны были засвидетельствовать свою верность Риму и передать ему часть своей земли. Рим получил ощутимую, но не слишком большую выгоду. Он приобрел много пограничных городов и завершил завоевание Кампании. Однако после этого стало очевидным одно обстоятельство. Римская республика стала самым крупным государством в Италии, и, следовательно, с ее могуществом теперь должны будут считаться все средиземноморские державы.
Ливий рассказал, как в начале войны самнитский посол сказал своим римским коллегам: «Давайте станем лагерь против лагеря… и решим, самнитам или римлянам господствовать в Италии». И вот теперь этот вопрос решен, за исключением одного щекотливого обстоятельства. Самниты не привыкли смиряться с тем, что стало исторически очевидно. Если они говорили «мир» (pax), значит, они готовились к войне.
В 298 году новое кельтское вторжение отвлекло римлян от самнитов. В этом вторжении, скорее всего, участвовали только небольшие мародерские группы, но оно все-таки представляло какую-то опасность. Самниты решили снова попытать счастья и сыграть еще одну партию. На южной границе своих земель они напали на новых римских союзников — луканов. Во время Третьей Самнитской войны римские легионы уже не остановились на границах Самния, а двинулись непосредственно на вражескую территорию.
Никого не боясь, самнитский военачальник, Геллий Эгнаций, создал замечательный союз. Его участники имели между собой мало общего. Ими двигали только страх и ненависть к Риму, а также все они понимали, что это у них последняя возможность покончить с монстром прежде, чем он станет еще сильнее и подавит их окончательно. Смелый план Эгнация состоял в том, чтобы объединить свои войска с этрусками, умбрами (давний враг римлян) и кельтами на севере, а затем двинуться в общее наступление против неугомонной республики.
О существовании этого союза узнали в 296 году, и известие о нем вызвало в Риме панику. Один из консулов, демократический реформатор Аппий Клавдий Цек, командовал армией, которая должна была следить за действиями этрусков. Он предупредил сенат о серьезной угрозе, нависшей над Римом. К службе в армии привлекли мужчин из всех сословий, включая бывших рабов. Создали также специальные когорты из пожилых граждан. Два консула, избранные на следующий год, командовали армией из четырех легионов и вспомогательными силами двух легионов для охраны Кампании от вторжений самнитов. При полном боевом развертывании численность армии составляла 25 200 легионеров, при этом им оказывала поддержку сильная конница. Кроме этого, два легиона отправили разорять этрусские земли и препятствовать тому, чтобы этруски присоединялись к Эгнацию. Но и это было не все. Легионы римских граждан выступали в сопровождении многочисленной армии союзников и латинов — это еще одно свидетельство успешной политики по отношению к латинам. Если учитывать все, то это была самая большая армия, которую когда-либо собирал Рим.
Консулы старались как можно быстрее помешать соединению кельтов с самнитами. Однако они опоздали, и римский авангард очень сильно пострадал от неприятельских войск. К счастью для римлян, этруски и умбры не пришли на помощь самнитам, поэтому, когда неприятельские армии встретились для генерального сражения около Сентин (близ современного города Сассоферрато, в области Марка), их численность оказалась почти одинаковой.
Решающий час настал, и как бы в знак этого случилось знамение. По полю между двух враждующих армий промчалась лань, спасаясь от преследовавшего ее волка. Внезапно животные стали разбегаться в противоположные стороны. Волк побежал к римлянам, которые расступились и открыли ему проход. Лань же бросилась к кельтам, а те закололи ее. Один из римских передовых воинов обнаружил в этом очевидное знамение. «Бегство и гибель отвратились туда, где вы видите поверженной священную тварь Дианы; здесь же волк-победитель, целый и невредимый. Он напоминает нам о племени бога войны Марса и об основателе нашего города Ромуле».
Достоверность этого эпизода нам совершенно не важна. Так или иначе, он является доказательством того, что римляне считали этот день решающим моментом своей истории. Можно сказать, что в битве при Сентине они, как и англичане при Ватерлоо, «чуть было не дрогнули». Римлянами командовал Публий Деций Мус, сын того самого военачальника, который «посвятил» себя богам во время войны с латинами. Когда под сильным натиском кельтов с их колесницами римляне обратились в бегство, Мус последовал примеру своего отца. Он воззвал к богам и пустил своего коня туда, где стояли плотные шеренги кельтов, и погиб. Армейский понтифик воскликнул, что победа останется за римлянами именно теперь, когда судьба консула стала для них воодушевляющим примером. Тем временем, в битву вступил правый фланг римлян и полностью разгромил самнитов. Затем римляне развернулись, напали на кельтов с тыла и уничтожили их.
Победа была окончательной, но досталась она очень высокой ценой. По сообщению Ливия, в битве полегло 25 000 неприятельских воинов и 8000 попали в плен, в то время как римляне потеряли 8700 человек. В результате битвы при Сентине великий союз Эгнация распался, а его создатель лежал мертвый на поле боя.
Однако самниты продолжали сопротивляться. Даже такой римский патриот, как Ливий, признавал их стойкость. Он писал: «Уже не могли они держаться ни собственными силами, ни сторонней помощью; и все-таки они не отказались от войны. Вот как претила им свобода, которой не удалось защитить со славою, вот насколько даже поражение было для них желанней, чем упущенная победа».
Борьба продолжалась еще несколько лет, и наконец, римские войска проникли в Самний и разорили всю эту область. Сопротивляться дальше стало невозможно. Судя по количеству захваченных трофеев и численности порабощенных пленных, римляне не проявили никакого милосердия. При продаже военной добычи и пленных на рынках выручили более трех миллионов фунтов бронзы. На основе этого внезапно появившегося богатства организовали первую чеканку монет Римской республики. Самниты в четвертый раз подписали соглашение со своими завоевателями. Теперь они стали «союзниками» Римской республики — другими словами, вассальной территорией, которая должна была посылать своих юношей в армию, но не для того, чтобы бороться с завоевателем, а чтобы помогать ему побеждать в будущих войнах.
Борьба продолжалась полстолетия. Самниты потерпели поражение, но даже теперь они не отказались от сопротивления. Озлобленный и порабощенный народ затаил свою обиду на Рим и ждал любой возможности для мести.
Для отдельного римского воина поле боя представляло собой узкое замкнутое пространство, пронизанное страхом и напряжением. Поскольку военные действия велись в основном летом, то в воздухе всегда носилась пыль, поднятая тысячами бегущих ног, которую можно считать древним подобием «тумана войны» фон Клаузевица. Дождь не приносил воину облегчения, поскольку наступающая армия быстро превращала мокрую землю в болото. В армии распространялись острые и неприятные запахи, идущие от потных и грязных мужчин, которые, кроме всего прочего, от страха часто испускали все содержимое своих кишечников и мочевых пузырей. Вокруг раздавался скрежет металла, военные крики, рев и сигналы полковых труб. Воин, окруженный своими товарищами, не видел ничего, что происходило за ними, даже приказы часто не доходили до него. Он понятия не имел, как протекало сражение в целом. В лучшем случае, он мог на мгновение увидеть своего скачущего командира, который и сам-то едва успевал отслеживать ход событий. Среди этой толпы наш римлянин чувствовал себя ужасно одиноко.
В современной войне солдаты воюющих сторон часто находятся на некотором расстоянии друг от друга, поэтому им не приходится вступать в жестокие рукопашные схватки. Для римлянина это расстояние определялось броском копья и составляло тридцать метров, но как только две армии сходились, он оказывался в непосредственной близости от своего врага. Он должен был убить или ранить его коротким заостренным мечом — гладием (gladius) и защититься от удара противника своим щитом, или скутумом (scutum), ширина которого — 75 см, а высота — 1,2 м.
В результате военных реформ IV века эффективность римского оружия повысилась, однако поле боя, по-видимому, стало более пугающим, чем прежде. Первоначально легион сражался, как фаланга. Фаланга представляла собой боевой порядок пехоты в виде плотно сомкнутого строя, состоящего из восьми, а позже двенадцати или шестнадцати шеренг. Фалангу изобрели греки, а римляне заимствовали ее. Воины наступали в тесном строю, сомкнув для защиты свои щиты, так что фаланга казалась одним целым. У каждого воина было копье длиной 4–5 метров. Фаланга с выставленными вперед копьями выглядела как ощетинившийся дикобраз. Она врезалась во вражеский строй и обычно прорывала его только за счет первоначального сильного натиска и хорошей выучки воинов. Само слово «фаланга» в греческом означает не что иное, как «бревно» или очень тяжелый ствол дерева.
Однако у фаланги были слабые стороны. Она оказалась очень уязвима при нападении сбоку, а также во время боя на пересеченной местности, когда воинам было трудно сохранять строй. После распада фаланги этот памятник человеческой сплоченности превращался в обычную толпу воинов, которых можно было легко уничтожить и обратить в бегство. За исключением долины реки По, местность во всей остальной Италии — пересеченная, поэтому в IV веке римляне поняли, что фалангу применять не выгодно ни против рассредоточенного и несогласованного боевого порядка кельтов с их ужасными колесницами, ни против партизанских методов борьбы горцев-самнитов.
Таким образом, римляне отказались от фаланги в пользу более гибкого боевого порядка. Вместо того чтобы создавать один прямоугольный строй, тяжелую пехоту легиона разделили на три параллельных линии. Первую составляли гастаты (hastati), молодые воины; вторую — принципы (princeps), воины среднего возраста; и наконец, третью — триарии (triarii), опытные ветераны запаса. Гастаты и принципы были вооружены двумя дротиками, длиной более метра, сделанными из дерева и железа, а триарии — длинным ударным копьем или пикой. Каждая линия делилась на десять подразделений, или манипул (от латинского «manipulus» — «горсть»), численностью 120 человек. Манипулы отделялись друг от друга небольшими промежутками, равными их ширине по фронту. Промежутки в передней линии защищали манипулы второй линии, а промежутки во второй — манипулами третьей линии.
Такой боевой порядок напоминает шахматную доску. Он позволял воинам первой линии отходить и заменяться новыми воинами. Триарии выполняли оборонительную задачу. Если гастаты и принципы не могли сдержать натиск противника и отступали, то на триариев возлагалась последняя надежда, чтобы избежать позорного поражения. Они становились под своими знаменами, преклонив колено, выставляли щиты и направляли вперед пики, создавая своего рода живой аналог современной колючей проволоки. Выражение «дело дошло до триариев» означало, что дела у римлян идут очень плохо.
Серьезность была важна, если воины должны были серьезно относиться к борьбе. У нас нет непосредственных свидетельств о состоянии воинов на поле боя в эпоху классической древности, однако при исследовании современной войны получены результаты, которые, несомненно, можно применить и к древности. Кажется, что с полной отдачей сражается крайне мало солдат. Сражение часто имеет какой-то свой ритм, когда масса солдат наступает, выполняет обманный маневр, а затем отступает. Обычно люди готовы столкнуться с опасностью, в которую они попали, но при этом только четверть из них нападает с осознанным желанием убивать. Некоторых солдат охватывает ужас, и они не могут не только сопротивляться, а даже сдаться, поэтому они погибают там, где они стоят или лежат.
Удовольствие от битвы и получение удовлетворения от убийства, близкого к сексуальному, имеет место, но очень редко. По результатам современного исследования можно сказать, что приблизительно одна треть солдат на поле боя испытывает сильный или умеренный страх, другая треть — «среднюю степень напряжения и собранности», а приблизительно одна четверть остаются «спокойными и уравновешенными». Именно эти, последние, и являются в сражении наиболее боеспособными воинами. Небольшое число солдат сразу испытывают сильное потрясение и показывают себя совершенно не способными к сражению.
Согласно недавнему социологическому исследованию проблемы насилия «в древних и средневековых войнах воины показывали очень слабое мастерство владения… оружием». Наибольшее число ранений и убийств обычно случается в том случае, когда противоборствующие силы находятся в неравном положении, например, во время бегства или засады одной из сторон. «Туннель насилия» — это своего рода лихорадка, которая охватывает наступающие войска, которые могут безнаказанно совершать злодеяния. Точно так же после победы на поле боя или при захвате осажденного города солдаты позволяют себе временное моральное расслабление. Люди чувствуют, что их поддерживает толпа, и ведут себя по отношению к побежденным с крайней жестокостью. Когда восстанавливаются обычные механизмы социального контроля, те же самые люди могут поделиться своей едой с оставшимися в живых жертвами.
Один из способов уменьшить страх и напряжение среди воинов состоял в том, чтобы создать в армии многочисленные сплоченные подразделения, такие как фаланга, где все действуют сообща и нет никакой возможности проявления личной инициативы. В новом римском подразделении — манипуле — оказалось больше возможностей для проявления личной инициативы, а также (как следствие) для проявления трусости или, по крайней мере, небоеспособности перед лицом неприятеля.
Таким образом, для повышения уровня боеспособности необходимо было поддерживать жесткую дисциплину. С обоих концов первого ряда манипулы стояли два центуриона, каждый из которых командовал половиной подразделения, в то время как третий командир, опцион (optio), наблюдал сзади. На эти командные посты римляне назначали только очень подготовленных воинов. Как писал Полибий: «От центурионов римляне требуют не столько смелости и отваги, сколько умения командовать, а также стойкости и душевной твердости, дабы они не кидались без нужды на врага и не начинали сражения, но умели бы выдерживать натиск одолевающего противника и оставаться на месте до последнего издыхания».
Победитель в любой войне имел неоспоримое право получить в качестве военной добычи все найденные ценности. Римский воин, гражданин и союзник мог рассчитывать на законную долю трофеев. Однако наиболее убедительным стимулом к героизму стало сложившееся убеждение, что Рим выходит победителем из всех войн. Так, несмотря на страшные неудачи и большие потери, Римская республика теперь владела почти всей Центральной Италией. Римская территория с начала века до 280-х годов увеличилась с 6000 до 15 000 квадратных километров. Наряду с этим резко возросло общественное и личное благосостояние.
Войны IV века превратили Рим в военное государство. Большие или малые военные кампании проходили почти каждый год. Ежегодное число призванных на военную службу во время самнитских войн увеличилось с двух до четырех легионов, то есть численность армии теперь составляла 18 000 человек. Во время битвы при Сентине римское войско насчитывало уже шесть легионов, что составляет, по-видимому, 25 процентов от числа всех взрослых граждан мужского пола. Однако изматывающие военные действия не прошли даром, и теперь на полуострове не существовало ни одной державы, которая посмела бы бросить вызов римскому могуществу.
Теперь возникает вопрос, что означало быть римлянином, когда Римская республика оказалась на пороге своей истории и своего величия? Как римлянин или римлянка осознавали этот мир? Из-за отсутствия достоверных письменных источников не так просто ответить на этот вопрос, ведь в дело вмешались более поздние историки и попытались «приукрасить» существующую действительность. Однако первые ростки очевидных личностных свойств уже начинают появляться на свет.
Подавляющее большинство людей жили в бедности и обеспечивали себя только благодаря тяжкому труду на земле. Хотя Лаций отличался плодородием своих почв, в области хозяйничали грабители, которые уничтожали зерновые культуры, а также сжигали хижины и постройки. Мелкие землевладельцы часто отсутствовали дома, будучи на службе в армии. Женщины и дети, по-видимому, обрабатывали землю, пока грабители не вынуждали их искать спасения на ближайшем военном посте. Однако с расширением территории Рима грабители постепенно уходили в другие области.
Проблема долгов оставалась, она сохранялась, несмотря на то, что много лет назад отменили унизительное бремя долговой кабалы (nexum). Экономические трудности полностью не исчезли, однако после завоевания новых земель они стали менее заметны. По мере обогащения республики римляне стали относиться с некоторой ностальгией к простоте и скромности сельской жизни, известной им по жизнеописанию Цинцинната.
Поскольку по полуострову постоянно перемещались различные народы, число которых постоянно росло, привычным образом жизни римлян в Центральной Италии стала война. Римляне учились жить так, чтобы постоянно быть готовыми к нападению. В первые века существования республики можно выделить очень короткие периоды, когда римляне не вторгались в земли своих соседей или, наоборот, сами не отражали нападение. Неудивительно, что систему управления Римом организовали так, что военная власть очень тесно переплеталась с политической.
В Риме, по крайней мере среди правящего сословия, распространилась жестокая культура самопожертвования. В ее основе лежали не только легенды, такие как казнь Брутом своих провинившихся сыновей, но также истории (очевидно подлинные) о гибели двух Дециев Мусов, отца и сына, которые совершили самоубийство ради высшего блага, принесения в жертву личности ради избавления всего общества.
Склонность римлянина к агрессии сдерживали два института: религия и закон. Оба они устанавливали определенные правила. К духовному опыту относились с сильным подозрением. Для определения пожелания богов и предотвращения их недовольства требовалась только ритуальная формула. Подобным образом, все виды отношений между гражданами определяют законы Двенадцати таблиц.
Эти две системы помогали поддерживать хорошее поведение, сознательность, доверие и добросовестность (fides). Нечестность и вероломство приводили к недовольству богов и к ответственности перед законом. Но римлянин оставался коварным. При том, что он очень свободно осуждал других, в своих собственных делах он мог сослаться не на дух закона, а всего лишь на его букву, а при случае даже переписать эту букву.
Предписание в законе само по себе не является достаточным условием, к нему обязательно должна прилагаться благосклонность. Замечательная история о том, как в Риме решили противоречия между разными сословиями, является доказательством того, что каждое последующее поколение прагматиков шаг за шагом стремилось к компромиссу. Они улучшали и совершенствовали свои требования, пытаясь достигнуть соглашения с политическими противниками.
И вот, теперь этому народу предстояло впервые столкнуться с военным могуществом Греции.

жүктеу/скачать 0.67 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 26