Французские кинорежиссеры



бет31/56
Дата22.07.2016
өлшемі3.81 Mb.
#215579
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   ...   56


1 «L'Express», 6 août 1955.

444


1 Заявление, сделанное А. Парино, «Arts-spectacles», № 552, 1956.

445


чтобы показать работу Пикассо, а не комментиро­вать ее или объяснять. Поэтому заголовок филь­ма — «Тайна Пикассо» — может вызвать недоуме­ние: загадка загадана, но ответ на нее не дан. Фильм представляет интерес тем, что доказывает в масштабе экрана пятнадцать рисунков и полотен Пикассо, не представляя при этом искусство худож­ника в новом свете. В данном случае критика филь­ма должна уступить место критике живописного ис­кусства. Ограничимся разбором в этом фильме-кар­тине того, что относится к области кино, а не к жи­вописи. Однако из встречи этих двух видов искус­ства (которая идет на пользу живописи и становит­ся возможной благодаря кино) возникает новое яв­ление: полотно художника предстает не как закон­ченный труд, а как ряд последовательных этапов работы. Нет больше одного полотна «Ла Гаруп», а есть двадцать полотен. Живопись становится ис­кусством превращения. Но если раненый тореадор или лежащая женщина являются в этом случае по­разительными примерами, то менее убедительным показался нам эпизод с «Ла Гаруп». В этой карти­не быстрая смена «состояний» и их количество вы­званы уже не стремлением художника к упрощению или сжатости, а становятся игрой виртуоза. Необ­ходимость уступает дорогу изощренности. По прав­де говоря, в данном случае техника искажает впе­чатление, как это разъясняет Ж. -Л. Таллене в по­священной фильму рецензии: «Вся первая часть фильма развертывается в соответствии с реальным временем... Но во второй части, где Пикассо пишет картины маслом, применен прием, который можно встретить в любом научно-фантастическом фильме. Мы больше не видим, как ложатся мазки, мы видим лишь последовательные этапы создания картины, снятые приемом, аналогичным рапиду, когда нам доказывают на экране, как за одно мгновение рас­пускается цветок. Прием только аналогичный, так как рапид — это метрически размеренная механи­ческая фиксация кадров. Здесь же интервалы не равномерны, Клузо опускает некоторые моменты

446


работы, оставляя самые сильные и показательные, последовательность которых воспроизводит процесс создания картины. Этот искусственный прием, о котором откровенно говорят в своей беседе Клузо и Пикассо, не является обманом. Это прием, ис­пользуемый при любом кинематографическом рас­сказе. За десять минут нам рассказывают о созда­нии картины так же, как за один час рассказыва­ют жизнь человека.

Как бы там ни было, главное заключается в том, что с помощью камеры картина художника разлагается на последовательные этапы своего на­писания. Следовательно, в этом фильме Клузо по­казал не пятнадцать полотен Пикассо, а сто или двести. Остается выяснить, является ли живопись искусством, в котором поиски так же ценны, как и результат, или, наоборот, поиски имеют только од­ну цель — привести к результату. В этой последо­вательности работы над живописным полотном зри­телю раскрывается очень важное обстоятельство: каждое полотно 1955 года Пикассо начинает так, как он начинал в 1910 году, иначе говоря, с класси­ческой формы, которая служит ему в некотором ро­де костяком.

В фильме «Тайна Пикассо» есть и другая проб­лема, о которой пишет Жорж Орик, автор музыки к фильму «Публика присутствует при сопоставлении музыки и живописи». Анри-Жорж Клузо не скры­вает, что музыкальное сопровождение было лишь уступкой привычкам публики. Музыка не име­ет никакого отношения к «Тайне Пикассо», однако если стать на кинематографическую точку зрения, эта уступка имеет все признаки необходимости, че­го никак нельзя упускать из виду; К этому вопросу мы возвратимся несколько позднее.

В той мере, в какой фильм Клузо раскрывает искусство живописи, он является редчайшим доку­ментом, рассказывающим о создании живописно­го произведения, а также документом о человеке (имеются и другие, не менее ценные, например «Ви­зит к Пикассо» П. Гестертса), раскрывающим его

447

в нескольких планах; перед нами появляется сам художник с его проницательным взглядом, теплым голосом, забавным добродушием. Уже благодаря одному этому фильм не имеет цены.



Но он обладает и другими достоинствами, глав­ным образам достоинством новизны; иными слова­ми, он открывает новые перспективы одновременно кино, живописи и музыке, является своего рода вве­дением в искусство будущего, у которого еще нет названия, но которое уже существует. Ограничи­ваясь поставленной целью, фильм «Тайна Пикассо» рассматривает некоторые произведения художника. Но с кинематографической стороны он представля­ет интерес намного больший.

Различные виды искусства всегда отстаивали свою специфику, свою «чистоту», иначе говоря, сво­ей способности воздействовать на чувства людей они хотели быть обязанными только своим средст­вам и своим «возможностям». Так говорили о «чи­стой» музыке, об абстрактной живописи и чистом киноискусстве. Между тем во все времена эти ис­кусства опирались друг на друга: танец — на му­зыку, музыка — на поэзию, поэзия — на пластику, театр — на танец, кино — на театр и т. д... Исходя из этого, творческие умы мечтали о синтетическом искусстве, которое могло бы объединить все эти эле­менты в единое целое. Так родилась — и уже очень давно — идея «зрелища», воспроизводящего жизнь, впрочем, не обязательно в реалистическом плане. Но возможно, что имеется точка совпадения «чистых» элементов каждого из этих искусств или по крайней мере некоторых из них, и тогда живо­пись — это только цвет, музыка — звуковой рифм, а кино — ритм зрительный. Если «живопись чувств», которой так дорожили Коро и Ван Гог, навсегда осуждена (что отнюдь, не доказало, и свидетельст­во этому — молодая Школа), то следует признать, что абстрактная живопись — обман, что она топ­чется в тупике, что она мечтает создать новое ис­кусство, пользуясь отжившими методами и обма­нываясь относительно своей цели. Абстрактный ху-

448

дожник сегодняшнего дня пишет декорации, а ку­бизм всегда работал на архитектуру и меблировку, Если живопись Пикассо заставляет многих недо­умевать, то прелесть его керамических изделий пле­няет всех. «Абстракционист» завтрашнего дня пой­мет, что не существует ни неподвижной линии, ни неподвижного цвета и что они могут лишь украшать жизнь, но не воспроизводить ее. Жизнь есть дви­жение, каждая линия перемещается, каждый цвет меняется. Жизнь есть прежде всего ритм. Абстракт­ный художник будущего откажется от мольберта. Он будет писать или на полотне экрана цветными чернилами или в пространстве пучками света; он будет создавать живопись в движении, возвраща­ясь таким образом к чистому кино, черно-белые об­разцы которого уже дали Уокинг Эгелинг, Жермен Дюлак, Фриц Ланг* в начале фильма «Метропо­лис» и многие другие, а из более близких нам по времени — Малькольм Мак Ларен в цветной и сте­реоскопической мультипликации.



Таким образом понятно, почему в фильме «Тай­на Пикассо» Клузо в поисках точки совладения ме­жду живописью и кино был вынужден обратиться к «музыке, особенно синтетической.

По поводу своей совместной работы в фильме с Клузо и Пикассо Жорж Орик пишет: «Я нигде не старался рабски подделывать свою музыку под появляющиеся линии, хотя в некоторые момен­ты внезапное наложение краски могло бы вызвать во мне волнение, которое передается в звуках».

Именно это волнение и сделает музыку неотъем­лемой частью искусства будущего. Музыка — ис­кусство по преимуществу абстрактное, оно легко обходится без всякой расшифровки, но гораздо ло­гичнее предложить ему абстрактную параллель, на­пример движение (как в балете), чем параллель драматическую (хотя, увы, опера — пример слия­ния музыки и драмы).

Такое соединение мы отчасти находим в «Ярмо­рочном гулянии», где сливаются мультипликации Мак Ларена и поливидение Абеля Ганса. Так идеи

15 П. Лепроон 449

вчерашнего, сегодняшнего и завтрашнего дней встречаются и дополняют друг друга... Искусство, которое мы еще только предчувствуем, включающее многие другие, вырисовывается в различных пер­спективах. Оно тоже будет искусством «представ­ления», но выйдет за рамки драматического пред­ставления... если только сюда не примешаются ре­читатив в качестве формы воссоздания воображае­мого или в качестве формы патетического обраще­ния, как в оратории. Подобный спектакль уже име­ет свои прообразы: в Америке это спектакль в от­крытом помещении, а во Франции — то, что назы­вается «Звук и свет»... Вот мы и отдалились от «Тай­ны Пикассо»! Эти краткие отклонения от нашей темы заложены в ней самой. Именно такие перспек­тивы, раскрывающиеся «Тайной Пикассо» за пре­делами ело узкой темы, подтверждают, что, как бы там ни говорили, фильм действительно характерен для Анри-Жоржа Клузо.

Клод Отан-Лара

Клод Отан-Лара, бесспорно, одна из самых лю­бопытных и интересных фигур во французском ки­но. В творчестве этого режиссера довольно точно отражается его индивидуальность, а потому нас ин­тересует обе эти стороны его облика. Они нераз­дельны, они в разной мере и привлекают и возму­щают, но всегда достойны уважения, потому что в их основе лежит большая искренность.

«О Клоде Отан-Лара уже говорили, — пишет Жан Кеваль 1, — что он человек горячий, невыдер­жанный, придирчивый и что он уже успел поссо­риться и помириться с большим количеством людей, чем кто-либо другой из ныне здравствующих фран­цузов. И здесь есть, конечно, своя доля правды.

В этом кинематографисте проглядывает что-то от нотариуса, с такой необыкновенной ловкостью он оперирует и правовыми категориями и цифрами, и всегда поражаешься, что такой спорщик, как он, от­носится с большим уважением к реальным фактам. Но стоит усмотреть в нем эту черту деловитости нотариуса, проглядывающую даже в моменты самой большой запальчивости, как перед нами воз­никает уже третий Отан-Лара.

Это эстет, который говорит мягко и негромко, он не прочь вспомнить, как счастливо жили люди в прежние времена, он любезен в обращении, умеет ощутить запах даже нарисованной розы...



1 «Tribune de Genève», 22 avril 1955.

451


Внешне это голубоглазый полный человек с хо­рошим цветом лица, располагающий к себе, очень подвижный для своих пятидесяти лет и нередко

вспыльчивый ».

Если познакомиться с творческими дебютами Отан-Лара, можно подумать, что его эстетические склонности и мышление претерпели некоторую эво­люцию. Но дальнейшее опровергает это первое впечатление, и, просмотрев «Маргариту из ночного кабачка», мы видим, что двадцатипятилетний Отан-Лара живет и в Отан-Лара пятидесятилетним: в эстете живет рабочий. Его постоянное влечение к хорошо отделанной вещи нередко доходит до по­требности сделать «красивую» вещь. И для того чтобы создать художественное произведение — а он художник и по натуре и по образованию, — он работает, как «чернорабочий». На съемочной пло­щадке в свитере, в широких бархатных штанах, картузе (это его любимый головной убор), с ре­жиссерским сценарием в руке он напоминает насто­ящего рабочего на его рабочем месте, добросовест­ного, дотошного. Но это одновременно и очень взы­скательный художник, и ничто не может отвлечь его от дела, ничего не ускользает от его внимания. Нервный, беспокойный, требовательный к себе, он знает, что в его ремесле «надо работать, отдаваясь делу целиком, не прикидывая заранее, что может послужить причиной провала, привести к кривотол­кам, неприятностям и огорчениям, от которых ни­когда нет гарантии»...

И Клод Отан-Лара продолжает перечислять при­чины, оправдывающие его дурное настроение: «По­ка идет работа над фильмом, в нее непременно вме­шиваются со всех сторон, так что режиссеру при­ходится считать себя как бы окруженным врага­ми в том смысле, что во всяком начинании решать должен вкус одного человека, а режиссер окружен людьми, которые только то и делают, что навязыва­ют ему свои собственные вкусы.

Так возникает на каждом шагу и по всякому по­воду «испытание на прочность» — испытание, в ко-

452


тором настоящий постановщик должен победить, если у него имеется своя прочувствованная мысль и подлинная индивидуальность.

Таким образом, на протяжении всего творческо­го процесса он не должен забывать правило, кото­рым я хочу кончить свои рассуждения, а именно: успех постановки — это не только вопрос таланта, но и вопрос характера» 1.

Жерар Филип, не раз снимавшийся в его филь­мах, говорит по этому поводу: «Если Клод Отан-Ла­ра берется ставить фильм, он наваливается на ра­боту с упорством и тяжестью буйвола»2.

Он знает, однако, что эту борьбу режиссер не может вести одни. Отан-Лара верит в силу кол­лектива, отсюда его преданность «соратникам по творчеству» — сценаристам, авторам диалогов, операторам, художникам, композиторам.

Впрочем, ему мало заниматься только этой труд­ной профессией. «Если речь идет лишь о том, чтобы сделать одним фильмом больше, — сказал он нам как-то, — это меня бы не интересовало. Постанов­щик обязан всегда идти вперед. Это, конечно, со­пряжено с риском... Я всегда считал кино очень опасным упражнением. Но его надо проделывать вновь и вновь, если мы хотим, чтобы наше искус­ство сохранило свое почетное место»...

Это неизменное стремление вперед легко обна­ружить в конечном счете в его «разведках» в са­мые различные жанры. В его творчестве вскрыва­ются— вместе или раздельно — различные аспекты формы, различные аспекты содержания; при этом, однако, все пронизывает одно постоянное стремле­ние: разоблачить общественные условности, все то, что в глазах Отан-Лара является лицемерием, ду­ховным рабством, предрассудками, ханжеством.

После всего оказанного легко догадаться, что у Отан-Лара чаще, чем у кого-либо из французских

1 Claude Autant-Lara, Un réalisateur, «Pro­blèmes», № spécial, «Le cinématographe», mai-juin 1952. 2 «Le métier d'acteur», «Cinéma», 1956.

453


постановщиков, бывают стычки с цензурой — «офи­циальной или официозной — от политической до церковной», которая, как говорит сам Лара, «со­знательно старается медленно, но верно задушить кинематографический спектакль».

Вследствие этого и еще по некоторым другим причинам в архивах Лара лежит несколько планов фильмов, так и не доставленных, и прежде всего это «Несогласный», который он предполагал снимать с Жераром Филипом. «Надо, — заявил он в связи с этим одному из редакторов «Леттр Франсэз», — чтобы публика была в курсе дела. Большей частью мы ставим не те фильмы, которые хотели бы по­ставить, а те, которые можем.

Экономическое положение французского кино в настоящее время не позволяет делать фильмы, на постановку которых требуются значительные мате­риальные затраты. Кроме того, имеются ортодок­сальные продюсеры, которые стремятся только раб­ски укладываться в финансовые и духовные нормы и отступают в страхе перед цензурой, не имея му­жества бороться с нею.

После восьми месяцев непрерывной работы, за три дня до начала съемочного периода, продюсер известил Оранша, Боста и меня, что у него не хва­тает денег и фильм сниматься не будет. Я до сих пор подозреваю, что это было только предлогом, за которым скрывалось то, в чем было труднее признаться, и нечто более таинственное: давление со стороны...

Десять раз я тщетно возобновлял попытки по­ставить этот фильм... Мы объединили наши усилия: авторы, Жерар Филип, который должен был играть Франсуа — того же Франсуа, что и в фильме «Дья­вол во плоти», так что для нас это было логиче­ское продолжение работы, в которой мы все уча­ствовали... Но нет! Существуют фильмы, которые «кто-то» не хочет видеть на экране, есть голоса, которые «кто-то» не хочет слышать. Между тем — я подчеркиваю это — речь шла вовсе не о полити­ческом фильме...

454


Можно ли в этих условиях говорить об автор­ских правах, процентных отчислениях со сборов, можно ли говорить без иронии о достоинстве авто­ра, пока авторы не свободны, пока Национальный банк, «Центральная католическая кинолига», тре­сты проката и кинотеатров остаются подлинными хозяевами французского киноискусства в матери­альном и духовном отношении?

Еще три-четыре года назад можно было только потешаться над цензорами. Сейчас обстановка из­менилась. Подлинные социальные фильмы, вскры­вающие пороки современности, ставить невозмож­но. Вспомните дело Сезнека...

Область того, что нам разрешается отражать в кино, все сужается, и скоро мы уже воспримем формулу американского кино, согласно которой ки­ноискусство должно быть прежде всего «развлека­тельным», а фильмы — «стерилизованными».

«Невозможно управлять народом, который слиш­ком умен», — говорил Тьер. И маленькие тьеры нашего времени тоже не желают, чтобы народ ду­мал...

Как видите, нам приходится работать при такой экономической системе, которая несовместима со свободой отражения действительности. И уже одно то, что по отношению к творцам все чаще применя­ют различные меры ограничений, свидетельствует о внутренней слабости этой системы. Добавлю к сказанному, что, если исходить из киноискусства, это. выносит ей — этой системе — смертный при­говор» 1.

Когда мы будем рассматривать творчество Отан-Лара, нам придется еще не раз упоминать о его стычках с цензурой и общественным мнением. Его борьба за свободу киноискусства является не только идеологической. Отан-Лара был и остается одним из самых горячих защитников французского киноискусства, он почетный председатель «Союза кинотехников», председатель «Паритетного совета



1 «Les Lettres Françaises».

455


кино», он не раз выступал во время профсоюзных демонстраций в защиту французского кино и ра­ботников кинопромышленности. Он уже несколько раз вел кампанию не только против цензуры, но и за улучшение условий труда работников кино и за улучшение технического оснащения французской кинематографии. Нет сомнения, что и Отан-Лара постигла бы участь Луи Дакэна *, Гремийона, ко­торых продюсеры постепенно совершенно лишили работы, если бы его фильмы не давали такие хо­рошие сборы и если бы он не проявлял в борьбе такого упорства.

Что касается его творчества, то в нем неизмен­но обнаруживаются, как отмечает Кеваль, две тен­денции: с одной стороны, «эстетическая игра», с другой — «обвинительный aкт». Однако и в том и другом случае громче всего звучит общий мотив отрицания, стремление уничтожить то, что режиссер считает помехой на пути свободного развития че­ловеческой индивидуальности и социального про­гресса: кастовые предрассудки, каноны буржуазной морали и религию.

Клод Отан-Лара родился в Люзарше 4 августа 1901 года. Его мать Луиза Лара — актриса Фран­цузского театра, отец Эдуард Отан — архитектор. Объединив обе фамилии в своем артистическом имени, режиссер подчеркнул, что его призвание опре­делили интересы, привитые ему и матерью и отцом. Клод прошел курс классической школы Паска­ля, потом учился в Лицее Жансон в Сайи, затем два года — в Англии в Милл-Хилл-скул. Сдав экза­мен на бакалавра, он поступает в Школу декора­тивных искусств (мастерская Дюссуше) и в Школу изящных искусств (мастерская Кормой), желая избрать карьеру театрального художника. Отныне этот студент связан с парижским ар­тистическим миром. Его родители руководят осно­ванной ими группой «Искусство и действие», ста­вящей своей задачей открывать новые и оригиналь­ные произведения для театра. В эту группу входят молодые писатели и «эстеты»: Оннегер, Лестрен-

456


гез, Ж. -Ф. Лагленн, Жорж Лепап и молодой поэт Марсель Л'Эрбье, который только что закончил «пурпурово-черно-золотой миракль» «Рождение мертвеца». После Малларме и Клоделя («Золотая голова», «Раздел юга») группа «Искусство и дей­ствие» ставит пьесу Л'Эрбье. Молодой Клод дебю­тирует в качестве театрального художника в пьесах. отобранных его родителями, а вскоре Марсель Л'Эр­бье поручает ему сделать оригинальные декорации для «Карнавала истин», снятого в 1919 году.

Тут было где разыграться воображению Отан-Лара. Он создает невиданный сад, фантастические интерьеры. За этой работой следует «Человек от­крытого моря», фильм, в котором молодой декора­тор участвует еще в качестве ассистента, актера и скрипт-герл; затем «Вилла «Судьба», для которой ему поручено оформлять гуашью субтитры.

В течение нескольких лет его карьера связана с художественными начинаниями Марселя Л'Эрбье. После того как Отан-Лара сделал декорации, а так­же вызвавшие сенсацию костюмы к «Дон-Жуану и Фаусту» (1922), он вступает в группу «Синегра­фии», о которой мы уже говорили в главе о Мар­селе Л'Эрбье. Отан-Лара выполнил для Л'Эрбье декорации и костюмы еще к фильму «Дьявол во плоти» (1926), а также к «Нана» Ренуара.

Но уже тогда у Отан-Лара проявились и другие устремления. В 1923 году он работает ассистен­том у Рене Клера, который снимал свой первый фильм «Париж уснул», и в том же году Отан-Лара сам поставил короткометражку для «Синеграфии». Эта экспериментальная картина называлась «Про­исшествия» и была сделана с претензиями на «аван­гардизм». Через два года, в течение которых Отан-Лара опять работает ассистентом у Клера в «Вооб­ражаемом путешествии», он ставит еще одну корот­кометражку, «Раскладка костра» по рассказу Дже­ка Лондона, о человеке, затерянном во льдах, где его ждет неминуемая смерть от холода. Это был за­мечательный по глубине психологической разработ­ки фильм, который впоследствии стал историческим

I5B П. Лепроон 457

фактом. По существу речь здесь идет о первом широкоэкранном фильме, сделанном по методу про­фессора Кретьена: через 30 лет подобные опыты приведут к созданию Синемаскопа.

В «Леттр Франсэз»1 Клод Отан-Лара подроб­но рассказал о превратностях судьбы этого перво­го фильма, снятого по новому методу, о котором профессор Кретьен, по-видимому, не пожелал вспомнить, когда продавал свой патент г-ну Спи­росу Скурасу из американской фирмы «XX век — Фокс».

Нам кажется небезынтересным привести здесь несколько отрывков из этой статьи Отан-Лара. Широкий экран Отан-Лара подтверждает то, о чем мы уже говорили в связи с тройным экраном Абеля Ганса. Вот два французских изобретения, непри­знанные, оставленные без внимания вплоть до того дня, когда они возвратились к нам из Америки, куп­ленные на доллары.

«В 1927 году я узнал об изобретении, принадле­жавшем профессору Института Оптики, — о цилин­дрическом объективе с любопытными деталями —«гипергонаре»...

В 1926—1927 годы я был одним из тех молодых кинематографистов, которые примыкали тогда к так называемому «авангарду»; возможности чисто эстетического порядка, открывавшиеся перед нами с появлением гипергонара, буквально захватили меня...

Я сразу же принялся за работу и стал искать простой сюжет, который, не требуя больших расхо­дов на свою постановку, подходил бы для исполь­зования возможностей этого чудесного объектива и позволил бы наконец «взорвать экран».

Короткий рассказ Джека Лондона «Раскладка костра», действие которого разворачивается на Дальнем Севере, как мне казалось, отвечал моим требованиям и по своим действующим лицам — человек, собака и холод, и по сюжету — борьба за



1 «Les Lettres Françaises, № 454, 26 février — 5 mars 1953

458


жизнь между человеком и собакой, и по обстанов­ке — бескрайние снега (гипергонар в ширину) и хвойный лес (гипергонар в высоту).

Я изложил свой проект профессору Кретьену, который меня выслушал и благожелательно согла­сился предоставить мне для осуществления моего замысла один гипергонар. Посте этого я организо­вал свое «дело» с помощью двух «компаньонов», которые его финансировали»...

Натура снималась в Эльзасе в декабре 1927 го­да. Предвосхищая уже тогда то, что американцы впоследствии сделают с помощью синемаскопа, Отан-Лара не довольствуется «расширением экра­на»; так же, как это делал Ганс почти в то же время в своем «Наполеоне», он показывал на экране па­раллельно две сцены, например человека, ожида­ющего своего спутника в палатке, и этого спутни­ка, одинокого золотоискателя, заблудившегося сре­ди снегов.

Здесь мы возвращаемся к временно нами остав­ленной, но неизбежно возникающей снова проблеме одновременности действия в кинематографическом произведении.

После того как была отснята натура, Клод Отан-Лара собирался приступить к работам в лаборато­рии. Но в это время группа финансистов заинтере­совалась изобретением профессора Кретьена, и по­становщик оказался перед лицом новых требований. Работа в лаборатории затянулась до 1930 года. Ко­гда компания поняла, что опыт Отан-Лара может принести ей материальную выгоду, было уже слиш­ком поздно. Говорящее кино начало другую рево­люцию в киноискусстве, и этого было на то время достаточно. Широкий экран никого не интересовал. Закончив наконец свой фильм, Клод Отан-Лара тщетно пытался пустить его в прокат.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   27   28   29   30   31   32   33   34   ...   56




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет