Габриэль Гарсия Маркес. Сто лет одиночества

x x x

В мае война кончилась. За две недели до того, как

правительство официально сообщило об этом в высокопарном

воззвании, обещая безжалостно покарать зачинщиков мятежа,

полковник Аурелиано Буэндиа, который в одежде индейца-знахаря

уже почти добрался до западной границы, был захвачен в плен.

Уходя на войну, он взял с собой двадцать одного человека;

четырнадцать погибли в боях, шестеро лежали раненые, и лишь

один был с ним в минуту окончательного поражения -- полковник

Геринельдо Маркес. Весть о пленении полковника Аурелиано

Буэндиа была объявлена в Макондо чрезвычайным декретом. "Он

жив, -- сказала Урсула мужу. -- Помолимся, чтобы враги проявили

к нему милосердие". Три дня она оплакивала сына, а на

четвертый, приготовляя на кухне сласти из сливок, совершенно

отчетливо услышала где-то рядом его голос. "Это Аурелиано, --

закричала она и бросилась к каштану, чтобы сообщить новость

мужу. -- Не знаю, каким чудом он спасся, но он жив и мы скоро

его увидим". Урсула была уверена, что так и будет. Она

распорядилась вымыть в доме полы и переставить мебель. А через

неделю пророчество ее нашло печальное подтверждение в

неизвестно откуда возникших слухах, на этот раз не

подтвержденных декретом. Полковник Аурелиано Буэндиа приговорен

к смертной казни, и приговор будет приведен в исполнение в

Макондо для устрашения жителей города. Утром в понедельник,

около половины одиннадцатого, Амаранта одевала Аурелиано Хосе,

как вдруг до нее донесся далекий беспорядочный шум и звуки

трубы, а через секунду в комнату ворвалась Урсула с криком:

"Ведут!" Солдаты ударами прикладов расчищали себе путь в

несметной толпе. Проталкиваясь через плотную массу людей,

Урсула и Амаранта добрались до соседней улицы, и там они

увидели его. Он был похож на нищего. Босой, в изодранной

одежде, борода и волосы всклокочены. Он шел, не чувствуя

обжигающего прикосновения раскаленной пыли, руки его были

связаны за спиной веревкой, конец которой сжимал в ладони

конный офицер. Рядом вели полковника Геринельдо Маркеса, тоже

грязного и оборванного. Они не выглядели печальными. Скорее

казалось, что они взволнованы поведением толпы, осыпающей

солдат всевозможными оскорблениями.

-- Сынок! -- раздался среди общего шума вопль Урсулы, она

ударила солдата, пытавшегося задержать ee. Лошадь офицера

поднялась на дыбы. Полковник Аурелиано Буэндиа вздрогнул,

остановился и, уклонившись от рук матери, твердо посмотрел ей в

глаза.

-- Идите домой, мама, -- сказал он. -- Спросите

Он перевел взгляд на Амаранту, в нерешительности стоявшую

позади Урсулы, улыбнулся ей и спросил: "Что у тебя с рукой?"

Амаранта подняла руку в черной повязке. "Ожог", -- сказала она

и оттащила Урсулу в сторону, подальше от лошадей. Солдаты дали

залп в воздух. Отряд кавалерии окружил пленных и на рысях

направился к казарме.

Вечером Урсула пришла на свидание с полковником Аурелиано

Буэндиа. Она попробовала получить предварительное разрешение с

помощью дона Аполинара Москоте, но вся власть сосредоточилась

теперь в руках военных, и его слово не имело никакого веса.

Падре Никанор лежал с приступом печени. Родители полковника

Геринельдо Маркеса, который не был приговорен к смертной казни,

уже пытались навестить сына, но их отогнали прикладами. Видя,

что найти посредников невозможно, убежденная, что Аурелиано на

рассвете будет расстрелян, Урсула сложила в узелок вещи,

которые хотела ему снести, и пошла в казарму одна.

-- Я мать полковника Аурелиано Буэндиа, -- заявила она.

Часовые преградили ей путь. "Я все равно войду, -- сказала

Урсула. -- Так что, если вам приказано стрелять, стреляйте

сразу". Сильным толчком она отстранила одного из них и вошла в

бывшую классную комнату, где группа полуголых солдат чистила

оружие. Учтивый румяный офицер в очках с толстыми стеклами,

одетый в походную форму, сделал знак бросившимся было за ней

часовым, и они ушли.

-- Я мать полковника Аурелиано Буэндиа, -- повторила

Урсула.

-- Вы хотите сказать, сеньора, -- поправил ее офицер,

В его изысканной речи Урсула уловила тягучие интонации

жителей гор -- качако (*12).

-- Пусть будет "сеньор", -- согласилась она, -- все

равно, лишь бы мне его увидеть.

Приказом свыше всякие посещения осужденных на смерть были

запрещены, но офицер под свою ответственность разрешил Урсуле

пятнадцатиминутное свидание. Урсула показала ему то, что

принесла в узелке, смену чистого белья, ботинки, в которых сын

гулял на своей свадьбе, и сласти, которые она хранила для него

с того дня, когда почувствовала, что он вернется. Она нашла

полковника Аурелиано Буэндиа в комнате, где стояли колодки, он

лежал, раскинув руки, потому что под мышками у него вздулись

нарывы. Ему разрешили побриться. Густые усы с закрученными

кончиками подчеркивали угловатость скул. Урсуле показалось, что

он бледнее, чем был раньше, немного выше и еще более одинок. Он

знал все, что произошло дома: знал о самоубийстве Пьетро

Креспи, о беззакониях Аркадио и его расстреле, о чудачествах

Хосе Аркадио Буэндиа под каштаном. Знал, что Амаранта посвятила

свое вдовье девичество воспитанию Аурелиано Хосе, что тот

проявляет незаурядный ум и научился читать и писать тогда же,

когда начал разговаривать. С той самой минуты, как Урсула вошла

в комнату, она почувствовала себя неловко -- ее смущал

повзрослевший вид сына, исходившая от него властность, сила,

которую излучало все его большое тело. Она удивилась, что он

так хорошо обо всем осведомлен. "Вы же знаете: ваш сын --

ясновидец, -- пошутил он. И добавил уже серьезно: -- Утром,

когда меня вели, я как будто пережил все это".

И в самом деле, пока толпа шумела вокруг, он был занят

своими мыслями, удивляясь, как постарел город всего за один

год. Листья на миндальных деревьях были ободраны. Дома, которые

то и дело перекрашивали из голубого цвета в розовый, потом

снова в голубой, приобрели в конце концов неопределенный

оттенок.

-- Конечно, -- согласился Аурелиано, -- но все же...

И свидание, которого они оба так долго ждали, приготовив

вопросы и даже поразмыслив, какие ответы могут на них получить,

вылилось в обычный повседневный разговор. Когда часовой

объявил, что пятнадцать минут истекли, Аурелиано достал из-под

циновки походной кровати скатанные в трубку, пропитанные потом

листки бумаги. Это были его стихи. Те, что он посвящал Ремедиос

и забрал с собой, уходя из дома, и другие -- написанные позже,

во время коротких передышек между боями. "Обещайте мне, что

никто не прочтет их, -- сказал он. -- Сегодня же вечером

растопите ими плиту". Урсула пообещала и встала, чтобы

поцеловать сына на прощание.

-- Я принесла тебе револьвер, -- шепнула она.

Полковник Аурелиано Буэндиа удостоверился, что часового

нет поблизости. И ответил так же тихо: "На что он мне? Впрочем,

давайте, а то они еще увидят, когда вы будете уходить". Урсула

вынула револьвер из-за корсажа, и полковник Аурелиано Буэндиа

положил его под циновку на койке. "А теперь не прощайтесь со

мной, -- сказал он подчеркнуто спокойным тоном. -- Не умоляйте

никого, не унижайтесь ни перед кем. Заставьте себя думать, что

меня расстреляли уже давным-давно". Урсула закусила губу,

сдерживая слезы.

-- Приложи к нарывам горячие камни, -- сказала она,

отвернулась и вышла из комнаты.

Полковник Аурелиано Буэндиа продолжал стоять, углубленный

в свои мысли, до тех пор, пока дверь не закрылась. Тогда он

снова лег и раскинул руки. С того времени, когда он вступил в

юношеский возраст и осознал, что наделен даром ясновидения, он

всегда верил -- смерть сообщит ему о своем приближении каким-то

определенным, безошибочным, неоспоримым знаком, и вот до

расстрела остается лишь несколько часов, а такого знака все

нет. Однажды в его лагерь в Тукуринке пришла очень красивая

девушка и попросила часовых разрешить ей увидеться с

полковником Аурелиано Буэндиа. Ее пропустили -- ведь всем было

известно, что некоторые матери-фанатички посылают своих дочерей

в постель к прославленным полководцам, чтобы, как они сами

объясняли, улучшить породу. В тот вечер полковник Аурелиано

Буэндиа заканчивал стихотворение о человеке, который сбился с

пути под дождем, когда вдруг в комнату вошла девушка. Желая

спрятать исписанный листок в ящик стола, где он хранил под

замком свои стихи, полковник повернулся к гостье спиной. И тут

почувствовал это. Не оглядываясь, он схватил лежавший в ящике

пистолет и сказал:

-- Не стреляйте, пожалуйста.

Когда он обернулся, сжимая в руке пистолет, девушка уже

опустила свой и стояла в полной растерянности. Так ему удалось

избежать четырех покушений из одиннадцати. Но был и другой

случай: неизвестный, которого потом не удалось задержать,

пробрался ночью в лагерь повстанцев в Манауре и заколол

кинжалом его близкого друга -- полковника Магнифико Висбаля.

Тот болел лихорадкой, и полковник Аурелиано Буэндиа временно

уступил ему свою койку. Сам он спал тут же рядом в гамаке и

ничего не слышал. Все его попытки разобраться в своих

предчувствиях оказались тщетными. Предчувствия возникали

внезапно, как озарение свыше, как абсолютная, мгновенная и

непостижимая убежденность. Порой они казались совсем

непримечательными, и полковник Аурелиано Буэндиа спохватился,

что это были предчувствия, лишь после того, как они

исполнялись. А иной раз они были очень определенными, но не

исполнялись. Нередко он путал их с самыми обычными приступами

суеверия. Однако, когда ему прочли смертный приговор и

спросили, каково будет его последнее желание, он сразу же

понял, что это предчувствие подсказывает ему ответ.

-- Я прошу, чтобы приговор был приведен в исполнение в

Макондо, -- заявил он.

Председатель трибунала рассердился.

-- Не пытайтесь нас провести, Буэндиа, -- сказал он. --

Это просто военная хитрость, чтобы выиграть время.

-- Не хотите, ваше дело, -- ответил полковник, -- но

таково мое последнее желание.

С тех пор предчувствия его покинули. В тот день, когда

Урсула навестила его в тюрьме, он после долгих размышлений

пришел к выводу, что на этот раз смерть, вполне возможно, не

известит его о своем приближении, поскольку она зависит не от

случая, а от воли его палачей. Мучимый своими нарывами, он не

спал всю ночь. Незадолго до рассвета в коридоре раздались шаги.

"Идут", -- сказал он себе и почему-то вдруг вспомнил о Хосе

Аркадио Буэндиа, который в эту самую минуту в угрюмой

предрассветной полутьме тоже думал о нем, скорчившись на своей

скамеечке под каштаном. В душе у полковника Аурелиано Буэндиа

не было ни тоски, ни страха, он испытывал лишь глухую ярость

при мысли, что из-за преждевременной смерти ему не суждено

узнать, чем завершится все то, что он не успел завершить...

Дверь отворилась, вошел солдат с чашкой кофе. На следующий

день, в тот же час, когда полковник Аурелиано Буэндиа

по-прежнему сходил с ума от боли под мышками, повторилось то же

самое. В четверг он раздал часовым сласти, принесенные Урсулой,

надел чистое белье, которое оказалось ему узким, и лаковые

ботинки. Наступила пятница, а его еще не расстреляли.

Дело было в том, что военные власти не осмеливались

исполнить приговор. Возмущение, охватившее весь город, навело

их на мысль, что расстрел полковника Аурелиано Буэндиа может

иметь тяжелые политические последствия не только в Макондо, но

и во всей округе, поэтому они запросили совета в главном городе

провинции. В ночь на субботу, когда ответ еще не был получен,

капитан Роке Мясник отправился с другими офицерами в заведение

Катарино. Из всех женщин только одна, вконец запуганная его

угрозами, согласилась повести его в свою комнату. "Они не хотят

спать с человеком, у которого смерть за плечами, -- объяснила

она. -- Никто не знает, как это случится, но кругом говорят,

что офицер, который расстреляет полковника Аурелиано Буэндиа, и

все его солдаты рано или поздно будут обязательно убиты один за

другим, даже если они спрячутся на краю света". Капитан Роке

Мясник обсудил такую возможность с остальными офицерами, а те

со своими начальниками. В воскресенье, хотя никто никому об

этом прямо не сказал и военные ничем не нарушили царившее в

Макондо напряженное спокойствие, всему городу уже было

известно, что офицеры не хотят брать на себя ответственность и

собираются под любыми предлогами уклониться от участия в казни.

В понедельник почта доставила письменный приказ: приговор

должен быть приведен в исполнение в течение двадцати четырех

часов. Вечером офицеры бросили в фуражку шесть клочков бумаги

со своими именами, и злосчастная фортуна капитана Роке Мясника

наградила его выигрышным билетом. "От судьбы не уйдешь, --

сказал капитан с глубокой горечью. -- Как родился я сыном

шлюхи, так и подохну". В пять часов утра он избрал, тоже

жеребьевкой, отделение солдат, выстроил его во дворе и разбудил

приговоренного к смерти традиционными словами.

-- Пошли, Буэндиа, -- сказал он. -- Час настал.

-- А! Так вот оно что, -- откликнулся полковник. -- То-то

мне приснилось, будто у меня прорвались нарывы.

С тех пор как Ребека Буэндиа узнала, что Аурелиано должны

расстрелять, она каждый день поднималась в три часа утра. Сидя

в темноте спальни на кровати, содрогавшейся от храпа Хосе

Аркадио, она следила в щель приоткрытого окна за кладбищенской

стеной. Она ждала всю неделю с тем тайным упорством, с каким в

свое время ждала писем от Пьетро Креспи. "Здесь они его не

станут расстреливать, -- говорил ей Хосе Аркадио. -- Его

расстреляют поздней ночью в казарме, чтобы не узнали, кто

стрелял, и закопают там же". Ребека продолжала ждать. "Такие

бесстыжие гады расстреляют его здесь", -- отвечала она. И была

настолько уверена в этом, что даже обдумала, как ей приоткрыть

дверь, чтобы помахать смертнику рукой на прощание. "Да не

поведут его по улице под охраной только шести запуганных

солдат, -- настаивал Хосе Аркадио. -- Они ведь знают, что народ

готов на все". Глухая к доводам мужа, Ребека продолжала

сторожить у окна.

-- Вот увидишь, какие они бесстыжие гады, -- твердила

она.

пить кофе и спустил собак, Ребека вдруг закрыла окно и

схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть. "Ведут, --

выдохнула она. -- Какой он красивый". Хосе Аркадио поглядел в

окно и, охваченный внезапной дрожью, увидел в бледном свете

занимающейся зари брата, на нем были брюки, которые в юности

носил Хосе Аркадио. Он уже стоял возле стены, стоял

подбоченившись, горящие нарывы под мышками мешали ему опустить

руки. "Столько маяться, -- бормотал полковник Аурелиано

Буэндиа. -- Столько мучиться, и все для того, чтобы шесть

ублюдков убили тебя, и ты ничего не можешь поделать". Он все

повторял и повторял эти слова, а капитан Роке Мясник, приняв

его ярость за пыл благочестия, решил, что он молится, и был

тронут. Когда солдаты подняли винтовки, ярость полковника

Аурелиано Буэндиа материализовалась в какую-то липкую и горькую

субстанцию, от которой у него омертвел язык и закрылись глаза.

Алюминиевый блеск рассвета вдруг исчез, и он снова увидел себя

ребенком в коротких штанишках и с бантом на шее, увидел, как

отец вводит его ясным вечером в цыганский шатер, увидел лед.

Когда раздался крик, полковник Аурелиано Буэндиа решил, что это

последняя команда солдатам. С лихорадочным любопытством он

открыл глаза, ожидая, что взгляд его встретит нисходящие

траектории пуль, он обнаружил только капитана Роке Мясника,

который стоял, подняв руки вверх, и Хосе Аркадио, перебегающего

улицу со своим страшным, готовым выстрелить охотничьим ружьем.

-- Не стреляйте, -- сказал капитан, обращаясь к Хосе

Аркадио. -- Вы ниспосланы мне Божественным Провидением.

И тут началась еще одна война. Капитан Роке Мясник и шесть

солдат ушли с полковником Аурелиано Буэндиа освобождать

революционного генерала Викторио Медину, приговоренного к

смерти в Риоаче. Думая выиграть время, решили перевалить через

горный хребет тем путем, по которому шел Хосе Аркадио Буэндиа,

когда ему предстояло основать Макондо, но не миновало и недели,

а они уже поняли, что это неосуществимая затея. В конце концов

им пришлось пробираться опасными местами, по горным отрогам,

хотя патроны у них были наперечет -- только те, которые солдаты

получили для казни. Вблизи городов они разбивали лагерь, и

кто-нибудь, переодевшись, прогуливался среди бела дня по

улицам, держа в руке золотую рыбку, и устанавливал связи с

притаившимися либералами, которые поутру отправлялись на охоту,

чтобы не вернуться обратно. Когда с перевала они наконец

увидели Риоачу, генерал Викторио Медина уже был расстрелян.

Приверженцы полковника Аурелиано Буэндиа провозгласили его

командующим революционными силами побережья Карибского моря, в

чине генерала. Он дал согласие занять пост, но отказался от

генеральского звания и пообещал сам себе не принимать этого

чина до тех пор, пока не будет свергнуто правительство

консерваторов. За три месяца удалось поставить под ружье более

тысячи человек, но почти все они были убиты. Те, кто уцелел,

перебрались через восточную границу. Позже стало известно, что

они отплыли с Антильских островов и снова вернулись на родину,

высадившись на мыс Кабо-де-ла-Вела; сразу вслед за этим во все

концы страны было передано по телеграфу ликующее сообщение

правительства о смерти полковника Аурелиано Буэндиа. А еще

через два дня длинная телеграмма, которая почти нагнала

предыдущую, принесла весть о новом восстании на равнинах юга.

Так зародилась легенда о вездесущности полковника Аурелиано

Буэндиа. В одно и то же время поступали самые противоречивые

сообщения: полковник одержал победу в Вильянуэве, потерпел

поражение в Гуакамайяле, съеден индейцами племени мотилонес,

умер в одном из селений долины, снова поднял восстание в

Урумите. Вожди либеральной партии, которые в ту пору вели

переговоры о допущении либералов в парламент, заявили, что он

авантюрист и не представляет их партии. Правительство зачислило

его в разбойники и оценило его голову в пять тысяч песо. После

шестнадцати поражений полковник Аурелиано Буэндиа вышел из

Гуахиры, имея под своим командованием две тысячи хорошо

вооруженных индейцев, и атаковал Риоачу; захваченный врасплох

гарнизон бежал из города. Полковник Аурелиано Буэндиа

расположил в Риоаче свою штаб-квартиру и объявил всенародную

войну против консерваторов. В первом официальном отклике,

который он получил от правительства, ему угрожали расстрелять

через сорок восемь часов полковника Геринельдо Маркеса, если

войска повстанцев не отойдут к восточной границе. У полковника

Роке Мясника, ставшего к тому времени начальником штаба, был

довольно унылый вид, когда он вручал телеграмму своему

командующему, но тот прочел ее с неожиданной радостью.

-- Замечательно! -- воскликнул он. -- У нас в Макондо уже

есть телеграф!

Ответ полковника Аурелиано Буэндиа был категоричен. Через

три месяца он рассчитывает перенести свою штаб-квартиру в

Макондо. Если он не застанет в живых полковника Геринельдо

Маркеса, то расстреляет без суда и следствия в первую очередь

всех генералов, а затем и всех офицеров, которые окажутся в

этот момент в плену, и отдаст приказ своим подчиненным, чтобы

они поступали так же до самого конца войны. Три месяца спустя,

когда победоносные войска полковника Аурелиано Буэндиа вступили

в Макондо, первым человеком, обнявшим его на дороге в долину,

был полковник Геринельдо Маркес.

Дом Буэндиа был битком набит детьми. Урсула забрала к себе

Санта Софию де ла Пьедад с ее старшей дочерью и парой

мальчиков-близнецов, родившихся через пять месяцев после

расстрела Аркадио. Вопреки его последней воле, она дала девочке

имя Ремедиос. "Я уверена, что Аркадио это и хотел сказать, --

заявила она в свое оправдание. -- Мы не назовем ее Урсулой, с

таким именем у нее будет очень тяжелая жизнь". Близнецов она

окрестила Хосе Аркадио Второй и Аурелиано Второй. Амаранта

взяла всех на свое попечение. Поставила деревянные стульчики в

гостиной и, собрав еще соседских детей, устроила там что-то

вроде приюта для малолетних. Когда под хлопанье ракет и звон

колоколов полковник Аурелиано Буэндиа вступил в город, у входа

в родной дом его приветствовал детский хор. Аурелиано Хосе,

высокий, как его дед, и облаченный в форму офицера

революционных войск, по всем правилам отдал ему честь.

Не все новости были хорошими. Через год после того, как

полковник Аурелиано Буэндиа бежал от расстрела, Хосе Аркадио и

Ребека перешли жить в дом, построенный Аркадио. Никто так и не

узнал, что Хосе Аркадио спас жизнь полковнику. Новый дом,

расположенный на лучшем месте городской площади, в тени

миндального дерева, которое облюбовали под свои гнезда три

птичьих семейства, имел парадный вход и четыре окна. Здесь

супруги и устроили свой гостеприимный очаг. Прежние подружки

Ребеки, и среди них четыре сестры Москоте -- до сих пор все еще

девицы, -- перенесли сюда свои собрания за пяльцами, прерванные

несколько лет тому назад в галерее с бегониями. Хосе Аркадио

продолжал пользоваться захваченными землями, правительство

консерваторов утвердило его во владении ими. Вечерами можно

было видеть, как он возвращается домой верхом на лошади со

сворой злобных собак, двустволкой и притороченной к седлу

связкой кроликов. В один сентябрьский день надвигавшаяся гроза

вынудила его вернуться раньше, чем обычно. Поздоровавшись в

столовой с Ребекой, он привязал во дворе собак, снес кроликов

на кухню, чтоб позже засолить их, и отправился в спальню

переодеться. Впоследствии Ребека уверяла, что, когда муж вошел

туда, она мылась в купальне и ничего не знает. Ее версия

казалась сомнительной, но никто не мог придумать другой, более

правдоподобной, -- объяснить, зачем понадобилось Ребеке убивать

человека, сделавшего ее счастливой. Это была, пожалуй,

единственная тайна в Макондо, так и оставшаяся нераскрытой. Как

только Хосе Аркадио затворил за собой дверь спальни, в доме

прогремел пистолетный выстрел. Из-под двери показалась струйка

крови, пересекла гостиную, вытекла на улицу и двинулась вперед

по неровным тротуарам, спускаясь по ступенькам, поднимаясь на

приступки, пробежала вдоль всей улицы Турков, взяла направо,

потом налево, свернула под прямым углом к дому Буэндиа,

протиснулась под закрытой дверью, обогнула гостиную, прижимаясь

к стенам, чтобы не запачкать ковры, прошла через вторую

гостиную, в столовой описала кривую возле обеденного стола,

зазмеилась по галерее с бегониями, пробежала, незамеченная, под

стулом Амаранты, которая учила арифметике Аурелиано Хосе,

протекла по кладовой и появилась в кухне, где Урсула, замешивая

тесто для хлеба, готовилась разбить тридцать шестое яйцо.

-- Пресвятая Богородица! -- вскрикнула Урсула.

И пошла по струйке крови в обратном направлении, чтобы

узнать, откуда она появилась: пересекла кладовую, прошла через

галерею с бегониями, где Аурелиано Хосе распевал, что три плюс

три будет шесть, а шесть плюс три будет девять, пересекла

столовую и гостиные и отправилась по улице все прямо и прямо,

потом повернула за угол направо, а затем налево и вышла на

улицу Турков; так и не заметив, что идет по городу в переднике

и шлепанцах, она очутилась на городской площади, вошла в дом,

где никогда раньше не бывала, толкнула дверь спальни, и от

запаха жженого пороха у нее сперло дыхание, и она увидела сына,

лежавшего на полу ничком поверх сапог -- он уже успел их снять,

-- и увидела, что струйка крови, которая уже перестала течь,

брала начало в его правом ухе. На теле Хосе Аркадио не

обнаружили ни одной раны и не смогли установить, из какого

оружия он убит. Также невозможно оказалось избавить труп от

резкого порохового запаха, хотя его обмыли три раза мочалкой с

мылом, потом протерли -- сначала солью с уксусом, затем золой и

лимонным соком, потом положили в бочку с жавелем и оставили там

на шесть часов. Его столько терли, что причудливые узоры

татуировки заметно побледнели. Когда надумали прибегнуть к

крайнему средству -- приправить его перцем, тмином и лавровым

листом и варить целый день на слабом огне, тело уже начало

разлагаться и пришлось поспешить с похоронами. Покойника

герметически закрыли в специальном гробу в два метра и тридцать

сантиметров длиной и метр десять сантимеров шириной,

укрепленном изнутри железными пластинками и завинченном

стальными болтами, но, несмотря на это, запах пороха слышался

на всех улицах, по которым двигалась похоронная процессия.

Падре Никанор со вздувшейся, твердой, как барабан, печенью

благословил усопшего, не сходя с кровати. Позже могилу обложили

несколькими слоями кирпичей и засыпали все промежутки золой,

опилками и негашеной известью, но от кладбища еще много лет

разило порохом, пока инженеры банановой компании не покрыли

могильный холм железобетонным панцирем. Как только вынесли

гроб, Ребека заперла двери дома и погребла себя заживо,

одевшись толстой броней презрения ко всему миру, которую не

удалось пробить ни одному земному соблазну. Она вышла на улицу

лишь однажды, уже совсем старухой, в туфлях цвета старого

серебра и шляпке, украшенной крошечными цветочками. Это

случилось в то время, когда в Макондо появился Вечный Жид и

навлек на город такую жару, что птицы врывались в комнаты

сквозь проволочные сетки на окнах и падали мертвыми на пол.

Последний раз Ребеку видели в живых в ту ночь, когда она метким

выстрелом убила вора, пытавшегося взломать двери ее дома. И

затем уже никто, кроме Архениды, ее служанки и наперсницы, с

ней не встречался. Одно время поговаривали, что Ребека пишет

послания епископу, которого считает своим двоюродным братом, но

не слышно было, чтобы она получала на них ответы. И город забыл

о ней.

триумфальным, он не обольщался видимым благополучием.

Правительственные войска покидали крепости, не сопротивляясь, и

это создавало у населения, симпатизировавшего либералам,

иллюзию победы, которой его не следовало лишать, однако

повстанцы знали правду, и лучше, чем кто-либо, знал ее

полковник Аурелиано Буэндиа. Под командой у него было более

пяти тысяч солдат, он держал в своей власти два прибрежных

штата, но понимал, что отрезан от всей остальной страны, прижат

к морю и оказался в весьма неопределенном политическом

положении, ведь недаром, когда он распорядился восстановить

церковную колокольню, разрушенную артиллерией правительственных

войск, больной падре Никанор заметил со своего ложа: "Что за

нелепость -- защитники Христовой веры разрушают храм, а масоны

приказывают его отстроить". В поисках спасительной лазейки

полковник Аурелиано Буэндиа проводил целые часы на телеграфе,

совещаясь с командирами других повстанческих группировок, и

каждый раз покидал телеграфную контору, все более убежденный в

том, что война зашла в тупик. О любом успехе повстанцев тотчас

же торжественно оповещали народ, но полковник Аурелиано Буэндиа

измерял на картах истинный масштаб этих побед и убеждался, что

его славное войско углубляется в сельву и, обороняясь от

малярии и москитов, двигается в направлении, обратном тому, в

котором следовало бы наступать. "Мы теряем время, -- жаловался

он своим офицерам. -- И будем терять его, пока эти кретины из

партии вымаливают себе местечко в конгрecce". Бессонными

ночами, лежа на спине в гамаке, подвешенном в той же комнате,

где он недавно ждал расстрела, полковник Аурелиано Буэндиа

представлял себе этих одетых в черное законников -- как они

выходят из президентского дворца в ледяной холод раннего утра,

подминают до ушей воротники, потирают руки, шушукаются и

скрываются в мрачных ночных кафе, чтобы обсудить, что хотел в

действительности сказать президент, когда сказал "да", или что

он хотел сказать, когда сказал "нет", и даже погадать о том,

что думал президент, когда сказал совершенно противоположное

тому, что думал, а тем временем он, полковник Аурелиано

Буэндиа, при тридцати пяти градусах жары отгоняет от себя

москитов и чувствует, как неумолимо приближается тот страшный

рассвет, с наступлением которого он должен будет дать своим

войскам приказ броситься в море.

В одну такую полную сомнений ночь, услышав голос Пилар

Тернеры, распевавшей во дворе с солдатами, он попросил ее

погадать. "Береги рот, -- вот все, что Пилар Тернере удалось

выведать у карт после того, как она трижды разложила и снова

собрала их. -- Не понимаю, что это значит, но предупреждение

очень ясное -- береги рот". Через два дня кто-то дал одному из

ординарцев чашку кофе без сахара, тот передал ее другому

ординарцу, другой третьему, пока, переходя из рук в руки, она

не очутилась в кабинете полковника Аурелиано Буэндиа. Полковник

кофе не просил, но, раз уже его принесли, взял и выпил. Кофе

содержало дозу яда, достаточную, чтобы убить лошадь. Когда

полковника Буэндиа доставили домой, его затвердевшие мышцы были

сведены судорогой, язык вывалился изо рта. Урсула отвоевала

сына у смерти. Очистив ему желудок рвотным, она завернула его в

нагретые плюшевые одеяла и два дня кормила яичными желтками,

пока измученное тело не приобрело нормальную температуру. На

четвертый день полковник был вне опасности. По настоянию Урсулы

и офицеров он, вопреки своему желанию, пролежал в постели еще

целую неделю. Только в эти дни узнал он, что его стихи не были

сожжены. "Мне не хотелось спешить, -- объяснила Урсула. --

Когда в тот вечер я пошла разжигать печь, я сказала себе: лучше

повременить, пока не принесли его мертвым". В тумане

выздоровления, окруженный запылившимися куклами Ремедиос,

полковник Аурелиано Буэндиа перечитал свои рукописи и вспомнил

все решающие моменты своей жизни. Он снова стал писать стихи.

За долгие часы болезни, отрешенный ею от превратностей зашедшей

в тупик войны, он разложил на составные части и зарифмовал

опыт, приобретенный им в игре со смертью. И тогда мысли его

приобретали такую ясность, что он смог читать их слева направо

и наоборот. Как-то вечером он спросил полковника Геринельдо

Маркеса:

-- Скажи мне, друг, за что ты сражаешься?

-- За то, за что я и должен, дружище, -- ответил

полковник Геринельдо Маркес, -- за великую партию либералов.

-- Счастливый ты, что знаешь. А я вот только теперь

разобрался, что сражаюсь из-за своей гордыни.

-- Это плохо, -- заметил полковник Геринельдо Маркес.

Его беспокойство позабавило полковника Аурелиано Буэндиа.

-- Конечно, -- сказал он. -- Но все же лучше, чем не

знать, за что сражаешься. -- Он посмотрел товарищу в глаза,

улыбнулся и прибавил: -- Или сражаться, как ты, за что-то, что

ничего ни для кого не значит.

Раньше гордость не позволяла ему искать союза с

повстанческими отрядами во внутренних областях страны до тех

пор, пока вожди либеральной партии не откажутся публично от

своего заявления, что он разбойник. А ведь полковник Аурелиано

Буэндиа знал: стоит ему поступиться самолюбием -- и порочный

круг, по которому движется война, будет разорван. Болезнь

предоставила ему возможность поразмыслить. Oн уговорил Урсулу

отдать ему ее солидные сбережения и остатки дедовского золота

из заветного сундучка, назначил полковника Геринельдо Маркеса

гражданским и военным правителем Макондо и отбыл из города

устанавливать связи с повстанцами внутри страны.

Полковник Геринельдо Маркес не только был самым доверенным

лицом полковника Аурелиано Буэндиа, в доме Урсулы его принимали

как члена семьи. Мягкий, застенчивый, от природы деликатный, он

тем не менее больше чувствовал себя на месте в бою, чем в

кабинете правителя. Политическим советникам ничего не стоило

сбить его с толку и завести в лабиринты теории. Но зато он

сумел создать в Макондо ту атмосферу деревенской тишины и

спокойствия, в которой полковник Аурелиано Буэндиа мечтал

умереть на старости лет, занимаясь изготовлением золотых рыбок.

Несмотря на то, что полковник Геринельдо Маркес жил у своих

родителей, он два-три раза в неделю обедал в доме Урсулы. Он не

по возрасту рано обучил Аурелиано Хосе обращению с оружием и

военному делу и с разрешения Урсулы поселил юношу на несколько

месяцев в казарме, чтобы сделать из него мужчину. За много лет

до этого, будучи почти ребенком, Геринельдо Маркес признался

Амаранте в любви. Но она была так увлечена своей неразделенной

страстью к Пьетро Креспи, что лишь посмеялась над ним.

Геринельдо Маркес решил ждать. Как-то раз, еще находясь в

тюрьме, он послал Амаранте записку с просьбой вышить на дюжине

батистовых платков инициалы его отца. К записке он приложил

деньги. Через неделю Амаранта принесла ему в тюрьму готовые

платки вместе с деньгами, и они долго беседовали, вспоминая

прошлое. "Когда я выйду отсюда, я женюсь на тебе", -- сказал ей

Геринельдо Маркес при расставании. Амаранта засмеялась, но,

обучая детей читать, думала с тех пор о нем, и ей захотелось

воскресить в себе ради него ту юную страсть, которую она

испытывала к Пьетро Креспи. По субботам, в день свиданий с

арестованными, она заходила к родным Геринельдо Маркеса и

вместе с ним шла в тюрьму. В одну из таких суббот Урсула

застала дочь на кухне -- Амаранта ждала, когда испекутся

бисквиты, чтобы отобрать самые лучшие и завернуть в специально

для этого вышитую салфетку. Урсула была очень удивлена.

-- Иди за него замуж, -- посоветовала она. -- Вряд ли

тебе еще раз встретится такой человек.

Амаранта сделала презрительную мину.

-- Очень нужно мне гоняться за мужчинами, -- ответила

она. -- Я несу Геринельдо бисквиты, потому что жалею его, ведь

рано или поздно он будет расстрелян.

Она сказала о расстреле, сама в него не веря, но как раз в

эту пору правительство публично заявило, что казнит полковника

Геринельдо Маркеса, если мятежные войска не сдадут Риоачу.

Свидания с заключенным были отменены. Амаранта скрылась в

спальню и обливалась слезами, угнетенная сознанием вины,

напоминающей то чувство, что мучило ее, когда умерла Ремедиос:

казалось, ее безответственные слова второй раз накликали

смерть. Мать утешила ее, заверила, что полковник Аурелиано

Буэндиа обязательно придумает, как помешать расстрелу, и

пообещала: вот кончится война, и она сама позаботится о том,

чтобы заманить Геринельдо. Урсула выполнила свое обещание

раньше назначенного срока. Когда Геринельдо Маркес снова пришел

к ним, облеченный высоким зеванием гражданского и военного

правителя, она встретила его как родного сына, окружила тонкой

лестью, стараясь удержать в доме, и возносила к небу горячие

мольбы: пусть он вспомнит о своем намерении взять Амаранту в

жены. Просьбы Урсулы, по-видимому, были услышаны. В те дни,

когда полковник Геринельдо Маркес приходил в дом Буэндиа

обедать, он оставался потом в галерее с бегониями -- играть в

шашки с Амарантой. Урсула приносила им кофе и бисквиты, а сама

смотрела, чтобы дети не нарушали их уединения. Амаранта

усиленно пыталась раздуть в своем сердце покрытые пеплом

забвения угли сжигавшей ее в юности страсти. С волнением,

которое что ни день становилось все более невыносимым, она

ждала теперь появления полковника Геринельдо Маркеса за

обеденным столом и вечерней партии в шашки. В обществе этого

воина с грустным, поэтическим именем (*13), пальцы котоporo

неприметно дрожали, передвигая шашки, время летело словно на

крыльях. Но в этот день, когда полковник Геринельдо Маркес

снова попросил Амаранту стать его женой, она опять отказала

ему.

более за тебя. Ты так любишь Аурелиано, что готов жениться на

мне только потому, что не можешь жениться на нем.

Полковник Геринельдо Маркес был человеком терпеливым. "Я

подожду, -- сказал он. -- Рано или поздно я тебя уговорю". И

продолжал посещать дом. Запершись в своей комнате, подавляя

тайный стон, Амаранта затыкала уши пальцами, чтобы не слышать

голоса претендента на ее руку, рассказывающего Урсуле последние

новости о войне, и, умирая от желания увидеть его, она все же

находила в себе силы не выйти к нему.

У полковника Аурелиано Буэндиа в ту пору было еще

достаточно свободного времени, чтобы каждые две недели посылать

в Макондо подробные сообщения о ходе дел. Но Урсуле он написал

только один раз, примерно через восемь месяцев после отъезда.

Специальный курьер доставил конверт с большой сургучной

печатью, в нем лежал листок бумаги, на котором было написано

каллиграфическим почерком полковника: "Берегите папу -- он

скоро умрет". Урсула встревожилась: "Раз Аурелиано так говорит,

значит, он знает". И попросила помочь ей перенести Хосе Аркадио

Буэндиа в спальню. Он был не только такой же тяжелый, как

раньше, но за долгие годы сидения под каштаном развил в себе

способность по желанию увеличивать свой вес, да так, что семеро

мужчин не могли поднять его со скамейки и были вынуждены тащить

до кровати волоком. Сильный запах цветущего каштана, грибов и

застарелой сырости пропитал воздух спальни, когда в ней

обосновался этот огромный, опаленный солнцем и вымоченный

дождями старик. На следующее утро его постель оказалась пустой.

Обыскав все комнаты, Урсула нашла мужа снова под каштаном.

Тогда его привязали к кровати. Несмотря на то, что Хосе Аркадио

Буэндиа сохранил свою прежнюю силу, он не оказал сопротивления.

Ему было все безразлично. Если он и возвратился под каштан, то

не потому, что сознательно хотел этого, а потому, что тело его

привыкло к месту. Урсула ходила за мужем, носила ему еду,

рассказывала новости об Аурелиано. Но, по правде говоря, Хосе

Аркадио Буэндиа уже давно был способен общаться только с одним

человеком -- с Пруденсио Агиляром. Совсем рассыпающийся от

смертной немощи, Пруденсио Агиляр дважды в день приходил

беседовать с ним. Они говорили о петухах, собирались устроить

вместе питомник, где будут выращивать замечательных птиц -- не

для того, чтобы радоваться их победам: они им тогда будут не

нужны, -- а просто чтобы иметь какое-нибудь развлечение во

время нескончаемого и нудного воскресного дня смерти. Это

Пруденсио Агиляр умывал Хосе Аркадио Буэндиа, кормил его и

рассказывал ему интересные новости о каком-то неизвестном,

которого звали Аурелиано и который был полковником где-то на

войне. Оставшись один, Хосе Аркадио Буэндиа находил утешение в

сне о бесконечных комнатах. Ему снилось, что он встает с

кровати, отворяет дверь и переходит в другую, такую же точно,

как эта, комнату, с такой же точно кроватью со спинкой из

кованого железа, с тем же плетеным креслом, с тем же маленьким

изображением Девы Исцелительницы на задней стене. Из этой

комнаты он переходил в другую, точно такую же, дверь которой

открывалась в другую, точно такую же, и потом в другую, точно

такую же, -- и так до бесконечности. Ему нравилось переходить

из комнаты в комнату -- было похоже, что идешь по длинной

галерее меж двух параллельных рядов зеркал... Потом Пруденсио

Агиляр трогал его за плечо. Тогда он начинал постепенно

просыпаться, возвращаясь вспять, из комнаты в комнату, совершая

долгий обратный путь, пока не встречался с Пруденсио Агиляром в

той комнате, которая была настоящей. Но однажды ночью, через

две недели после того, как Хосе Аркадио Буэндиа переселили на

кровать, Пруденсио Агиляр тронул его за плечо, когда он

находился в дальней комнате, а он не пошел назад и остался там

навсегда, думая, что эта комната и есть настоящая. На следующее

утро, отправившись к мужу с завтраком, Урсула вдруг увидела,

что по коридору навстречу ей идет какой-то мужчина. Он был

маленький, коренастый, в платье из черного сукна и в огромной

черной шляпе, надвинутой на печальные глаза. "Господи Боже мой,

-- подумала Урсула. -- Я могла бы поклясться, что это

Мелькиадес". Но это был Катауре, брат Виситасьон, который бежал

из дома, спасаясь от эпидемии бессонницы, и с тех пор пропал

без вести. Виситасьон спросила, почему он вернулся, и он

ответил на торжественном и звучном языке своего племени:

-- Я пришел на погребение короля.

Тогда вошли в комнату Хосе Аркадио Буэндиа, стали изо всех

сил трясти его, кричали ему прямо в уши, поднесли зеркало к его

ноздрям, но так и не смогли разбудить его. Немного позже, когда

столяр снимал с покойника мерку для гроба, увидели, что за

окном идет дождь из крошечных желтых цветов. Всю ночь они

низвергались на город, подобно беззвучному ливню, засыпали все

крыши, завалили двери, удушили животных, спавших под открытым

небом. Нападало столько цветов, что поутру весь Макондо был

выстлан ими, как плотным ковром, -- пришлось пустить в ход

лопаты и грабли, чтобы расчистить дорогу для похоронной

процессии.