ны, конечно, и относительно самостоятельные выпуски-
портреты.
Вот, например, набор основных элементов, по ко-
торым французский образ мира отличается от герман-
ского, причем в каждой оппозиции (в духе пифагорей-
ских пар) французский акцент подчеркнут. Иерархия
четырех стихий: вода, огонь, земля, воз-дух (герман-
ский вариант: огонь, земля, воз-дух, вода), причем
огонь - как свет или жар; мужское или женское;
-ургия (трудом сотворенность) или -гония (рожденность
естеством) всего в бытии; прямая или кривая; вертикаль
или горизонталь; даль или ширь; зенит (высь, полдень)
или надир (глубь, полночь): иерархия времен года -
лето, весна, осень, зима; иерархия чувств - осязание,
вкус, обоняние, зрение, слух (германский вариант:
слух, зрение, осязание, обоняние, вкус); музыка или
живопись; рисунок или цвет; свет и вещество - это
частица или волна; время или пространство; дом или
среда; форма или материя; Труд или Жизнь; происхож-
дение или назначение: история или эволюция; причина
или цель: лекция или беседа; система или афоризм;
мысль как здание или мысль-пробег (discours): доказа-
тельство или очевидность; рефлексия или авторитет;
опосредствование или достоверность; внутреннее или
связи-отношения; индивид или социум; необходимость
и свобода или судьба (предопределение) и случай; пу-
стота или полнота: дальнодействие или близкодействие;
интравертность (психики) или экстравертность: внут-
реннее или внешнее; объем или поверхность, <тяни>
или <толкай> - как причина движения и т.п. Для фран-
цузского Логоса характерна фигура баланса, или сим-
метрия (а не антиномия),..
Конечно, все эти и другие параметры (в частности,
важно еще соотношение животной и растительной сим-
волики, и какой именно...) наличествуют во всех нацио-
нальных образах мира. Но при том, что везде все есть,
есть оно - в разных пропорциях и акцентах. Это и
надо выявлять.
Все исследование написано в научно-лично-художе-
ственном жанре, методом привлеченного мышления.
Наблюдая за собой, я давно заметил, что те ходы, ко-
торые проделывает на уровне абстракции моя теорети-
ческая мысль, связаны с ситуациями и переживаниями
моей текущей личной жизни. Так что, <у кого что бо-
лит, тот о том и говорит> - и даже на наисублими-
рованнейшем уровне логико-научных конструкций. Сле-
довательно, имеет смысл сделать рефлексию на это и
привлечь свое отвлеченное мышление, так сказать, к
ответственности перед собой как человеком живущим.
Это не только для честности мысли полезно, но и для
ее глубины, ибо такая, отчетная мысль проницает вещи,
которых не зрит мысль безотчетная. Как в экспери-
ментальной науке надо учитывать прибор, его устрой-
ство и возможные помехи, так и в теоретическом мыш-
лении, где <прибором> является вот этот живой чело-
век с особой траекторией жизни и складом души и
характером, - субъект должен быть внесен и учтено
его присутствие в объекте исследования. Тогда одно-
временно совершаются: познание предмета и Сократо-
во познание самого себя. Возникает жанр жизнемысли,
мышления-исповеди, просто как честно эксперимен-
тального репортажа. А то в науке хорошим тоном счи-
тается безличное мышление-поучение других: пишут
так, чтобы втолковать другим то, что ясно им самим;
я же принялся писать как бы внутрь: пытаясь понять-
воживить по-своему то, что дано в виде готового от-
влеченно-безличного знания, информации, и фиксирую
эти опыты уразумения своего. Мой текст - <всебяти-
на>. Описания национальных образов мира включены
в дневник жизни, и эти пласты перекрещиваются в
повествовании. Вот, например, как я понял, отчего Ан-
глия - страна техники:
<Вчера, когда надвигаться стало время тамаса (суме-
рек), душа начала испытывать стеснение, муку, тоску,
бесприютность и <что делать буду я? > (как возопил смя-
тенно Странник Бэньяна в переводе Пушкина), - чем
же я спасся? А тем, что принялся домашние дела делать,
мастерить - и так перемог опасную полосу: меж 6 и 8
вечера... И вот утром сегодня, это воспомня, как я вчера
справился с тамасом: <Ба! - воскликнул. - Да ведь это ж
тебе явилась модель Англии: почему в ее космосе пре-
имущественного тамаса (тьмы, тумана), где фог и смог,
так развилась техника>. Ну да, именно мелкое рукоде-
лие спасительно отводит душу от безнадеги созерцания
и задачи разрешения мировых отвлеченных проблем: это
в Элладе, в ее свете чистом на море лазурном естествен-
на теория = созерцание идей. Здесь же не идеи (= ви-
ды!), а хмари, тени, призраки, кошмары, туманности -
вот что только увидишь, если положишь ум на зрение
как на ставку ва-банк. Нет, здесь, в невидали-то окруж-
ной, божественно задвигаться рукам под лампой ума =
своего солнца на столе = торшере головы.
Ум отвернут от небосвета и повернут на выделку:
как что делается, понять... Ну да: вот абстракция, к
которой призвана Англия: отвлечение от открытого про-
странства океана и неба, и, следовательно, техника
есть именно абстрактное мышление Англии... Потому
смог Ньютон напасть именно на абстракцию Всемир-
ного тяготения, что небо sub specie terrae рассматривать
стал... И недаром англоамериканец Франклин определил
человека как существо (животное), изготовляющее ору-
дия труда...> (11.Х11.70).
Таким образом, в век разделения труда и узкой
специализации наша мысль - о Целом, стремление -
жить как целостный человек, а жанр - тоже целост-
ный: научно-художественно-личный. Конечно, взявшись
за такую большую задачу с малыми силами краткосроч-
ного человека и ограниченным запасом знаний, жиз-
ненных опытов и внешних впечатлений, и погрешаешь
иногда против фактов: отсутствие прямых сведений пы-
таешься восполнить на путях воображения и домыслов
и, бывает, попадаешь впросак. Но я и не претендую
дать абсолютно точные характеристики национальных
образов мира (да это и невозможно), но живописать
как бы свои образы об образах - и такой опыт, без-
условно, поучителен, как в своих удачах, так и в про-
валах. А как чтение это в любом случае интересно.
Азарт и пафос тут в Эросе угадывания: не зная мно-
гого, не видя, но по некоторым известным деталям про-
никнуть в суть и реконструировать, как палеонтолог
по одной челюстной кости весь скелет, - такая задача
увлекает. В этой работе как бы платоново припомина-
ешь из себя и Индию, и Италию, и Америку... Наше
видение - научно-художественное, с той особенно-
стью, что материалом образного мышления служат не
люди и случаи из жизни (как в собственно художест-
венной литературе), а страны, народы, эпохи, культуры,
идеи, научные теории и проч. - в них художественным
образом вживаешься, они тут - персонажи, и меж
ними разыгрываются разные сюжеты и перипетии. Это -
художественная философия культуры, веселая наука,
Или интеллектуальный детектив - так бы можно обоз-
начить этот жанр художественного исследования. Тогда
те моменты, что мне обычно инкриминируются: что я
на основании малых фактов делаю большие выводы (а
это является минусом для строго научного исследова-
ния), - могут раскрыться как достоинства. Специалист
- как участковый инспектор: знает все о людях и
делах своего околотка-поселка, но, не имея обзора и
перспективы, не усматривает ту связь, что очевидна
для принципиального дилетанта, странствующего детек-
тива-космографа.
Беседы по философии быта
разных народов.
Уроки чтения национальной
предметности
6.Х.68 г.
Осенью 1966 года среди аспирантов Института ми-
ровой литературы из национальных республик возникла
идея: устроить семинар по национальному пониманию
мира в литературе. Зная, что я уже несколько лет зани-
мался этим предметом, они предложили мне вести его.
Мы стали собираться в аспирантском общежитии Акаде-
мии наук, в комнате у Мурата Ауэзова, располагаясь на
4-5 стульях вокруг стола и на двух кроватях. Я ожидал
от этих бесед проверки некоторых своих идей, поднаб-
раться материалу и расширить свои представления; они
собирались поднаучиться у <старшего товарища> уму-ра-
зуму. Но получилось нечто совсем иное и гораздо луч-
шее: на этих беседах совершалось действо совместного
мышления. Часа два-три мы все напряженно думали,
развивали и разветвляли взятую на вечер проблему, от-
крывая в ней на ходу неожиданные повороты. Так праз-
дничен был этот жанр сократических бесед, что мы
очень полюбили наши встречи. Это было как общее со-
чинение музыки, импровизация -но не в одиночку, а
квинтетом, октетом: больше восьми нас не бывало - так
что соблюдался античный принцип застольной умной бе-
седы: чтоб гостей было не менее числа граций (трех) и
не более числа муз (девяти).
Когда такой оказалась уже первая беседа, я понял,
какая это редкость, и хотя возникала у меня мысль
как-то фиксировать разговоры, но я ее отгонял: что
это за привычка все отчуждать в письмена! Ведь от-
печатывается беседа в наших душах - неужто этого
мало? И душа - хуже ли бумаги? Сократ в разговоре
с Федром прекрасно разбирает вопрос: <Годится ли
записывать речи или нет, чем это хорошо и чем -
плохо?> <В этом, Федр, ужасная особенность письмен-
ности, поистине сходной с живописью: ее порождения
стоят как живые, а спроси их - они величественно
молчат. То же самое и с сочинениями. Думаешь, будто
они говорят, как мыслящие существа, а если кто спро-
сит о чем-нибудь из того, что они говорят, желая
это усвоить, они всегда твердят одно и то же. Всякое
сочинение, однажды записанное, находится в обраще-
нии везде - и у людей понимающих, и, равным обра-
зом, у тех, кому вовсе не пристало читать его, - и
не знает, с кем оно должно говорить, а с кем нет.
Если им пренебрегают или несправедливо ругают его,
оно нуждается в помощи своего отца, а само не спо-
собно ни защищаться, ни помочь себе... А то, что по
мере приобретения знаний пишется в душе того, кто
учился, оно способно защитить самое себя, умеет го-
ворить с кем следует, умеет и промолчать... Такие
занятия, по-моему, станут еще лучше, если овладеть
искусством собеседования: встретив подходящую ду-
шу, такой человек со знанием дела насаждает и сеет
в ней речи, полезные и самому сеятелю, ибо они не
бесплодны, в них есть семя, которое родит новые речи
в душах других людей...>^
А особенно боялся я духа всякой фиксации - в
форме протокола ли, магнитофона ли, так как это мог-
ло окостенить мысль, лишить беседу непринужденно-
сти. И жанр сократических бесед был бы убит. А им
мы дорожили более всего. Так прошли три беседы. На
следующий день после третьей, проснувшись, я понял,
что хоть для отдачи отчета самому себе - чт6 я понял,
насколько со вчера стал умнее, - стоило б восстано-
вить ход беседы. И я записал, что припомнил.
Подумал я было о том, чтобы и каждому участнику
после беседы записывать, что он говорил, и так вместе
сложить книгу. Но тут опасность была в том, что каж-
дый стал бы радеть не об общем мышлении, а чтоб
самому больше и умнее сказать, и явилась бы натяну-
тость. Так что решил я ничего не менять в беседах и
записывать постфактум - сам для себя: может, когда
кому и пригодится. Такое записывание и Сократ одоб-
рял: <...Ради развлечения он засеет сады письменности
и станет писать: ведь он, когда пишет, накапливает
запас воспоминаний для себя самого на то время, когда
'Платон. Избранные диалоги. - М.: Художественная
литература, 1965. - С. 248-251.
наступит возраст забвения, да и для всякого, кто пой-
дет по тем же следам: к тому же он сможет полю-
боваться их нежными ростками>^.
Так я и записывал: лихорадочно быстро, что успевал
припомнить, опуская подробности, заботясь о геогра-
фии самого мышления в ходе беседы - русло и извивы
его реки на карту нанесть. И поскольку писал я и
припоминал я, мой голос в записи занял непомерно
большое место, заглушая голоса собеседников: не хва-
тило мне и времени, и художественной памяти, чтоб
любовно восстановить речи участников в их характерах
и характерности. Так что получился в итоге суховатый
пересказ, где беседа чуть ли не целиком переплавилась
в монолог.
Открыв эти записи сейчас, почти через два года по-
сле бесед, я понял, что даже в таком суховатом моноло-
гическом пересказе беседы эти общелюбопытны. Оттого
и рискую предлагать их на общий глаз, ум и суд.
Читателю стоило б быть снисходительным к неко-
торым заносам мысли, гипотезам, фантазиям, ибо в воз-
можности прибегать к ним - прелесть живого умо-
зрения: мысли и слова надо воспринимать отчасти как
голоса персонажей в художественном произведении,
видя в них образ мысли, а не однозначный тезис ав-
тора. Так же не придирчивым стоило бы быть читателю
и к некоторым возможным неточностям в моей пере-
даче фактов из быта разных народов, которые упоми-
нали участники бесед.
Не записана здесь последняя беседа <О националь-
ном Эросе>.
Присовокупляю к беседам несколько своих рассуж-
дений, исполненных в таком же жанре - толкования
национальных предметов, обычаев.
Большинство участников наших бесед принадлежало
к представителям восточных народов, и потому разговор
чаще всего шел о вариантах восточных видений мира.
Участники ж наших бесед - вот они:
Мурат Ауэзов - казах, Ораз Дурдыев - туркмен,
Борис Гургулиа - абхаз, Константин Цвинария - аб-
хаз, Джура Бако-заде - таджик, Альгис Бучис - ли-
^П л а т о н. Избранные диалоги. - М.: Художественная
литература, 1965. -С. 251.
товец, Белецкий - молдаванин, Михаил Чиремпей -
буковинец.
Это постоянные. Иногда приходили: Болатхан Тай-
жанов - казах, девушка-калмычка, латыш-эстетик и
иные.
Я с ними говорил об этом предприятии издания^, и
они против оглашения наших бесед не возражают. Прав-
да, я не смог выверить с ними точность моей передачи
высказываний собеседников, поэтому, если что не так,
заранее прошу у них прощения, и вся вина - на мне, а
им лишь моя признательность за пиры духовные.
Попробую восстановить мое вводное слово на пер-
вой беседе.
<Исходим мы из следующих предпосылок: каждый
народ видит мир особым образом. Зависит это от того
участка мирового бытия, который достался, доверен на
жизнь каждому народу: от особого сочетания перво-
стихий - земли, воды, воздуха, огня, - которое от-
лилось и в составе человека (этническом и духовном),
и в быту, и в слове. История народы меняет, сближает,
перемешивает, однако работает она на добротном, сло-
жившемся тысячелетиями национальном субстрате, и
все изменения суть именно его изменения. Оттого и
история народов своеобразна, и особы в ней извивы
и сочетания общей миру цивилизации и исконно вы-
росшей у народа каждого культуры.
Все это, допустим, так. Но как установить осо-
бенность каждого народа в видении мира? Для этого
надо научиться читать книгу бытия каждого народа,
которая написана на его земле: в горах иль равнинах,
в небе - северное сияние иль убивающий, огненный
столб Шивы, - в воздухе, в воде, в вещах быта, в
языке, в музыке и тд. Я недаром просил вас к первому
занятию почитать Гиппократа, книгу его <О воздухах,
водах и местностях>, на которую меня надоумил Бах-
тин в книге о Рабле. Там как раз прекрасно выво-
дится характер, нрав народов в зависимости от соче-
тания стихий, где он произрастает, как порода расте-
ния, - и, главное, дан прецедент духовно-философ-
ского толкования, казалось бы, только природных яв-
лений. АН нет: нет просто природы как вещества,
она вся сочится смыслами и переливает их в состав
^Удастся - почти через тридцать лет. - 27.Х.94 г.
человека, истекая уже его мыслями. Помните у Тют-
чева:
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик -
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
Но не это трудность - подозревать смысл в суще-
ствах природы, в вещах обихода. Трудность - нау-
читься их читать конкретно. Маркс говорил, что в пред-
метах, созданных трудом человека и окружающих его,
застыла книга человеческой психологии. Так вот: надо
выработать искусство и умение читать эту книгу, и
каждую вещь обихода, и инструменты труда - что они
нам глаголют, какое стихотворение из них шелестит?
Мы и будем заниматься толкованиями - природы, ве-
щей: уяснять, что они нам говорят.
Для этого восстановим в правах древний жанр умо-
зрения. Людям-то искусства - художникам, поэтам -
к нему позволено прибегать - мол, какой с них спрос:
воображение, вымысел, фантазия - все это несерьез-
но и не претендует на истину! Но вершине истины все
равно, как мы до нее добираемся: по уступам и стенкам
горы научно двигаясь и видя только эту гору, или на
вертолете умозрения взлетая и имея возможность
обозреть контекст этого утеса среди долины ровныя,
иль горы в системе Тянь-Шаня. Так что, да будет нам
почтенен ковер-самолет умозрения и отнесемся к нему
всерьез: то не блажь, но инструмент откровения исти-
ны в ее общих очертаниях, а там уж подведите науч-
ный аппарат опытов, доказательств.
Наш предмет - национальный Космос в древнем
смысле - как строй мира, миропорядок: как каждый на-
род из единого мирового бытия, которое выступает в на-
чале как хаос, творит по-своему особый Космос. В каж-
дом Космосе складывается и особый Логос - нацио-
нальное миропонимание, логика. Это - самое тонкое,
до чего нам добраться и постигнуть. Уловимо оно еле. На
верхних этажах духа: поэзия, литература - запутаешь-
ся, не разберешь, где свое, а где уж заемное - перера-
ботанное. Потому нельзя нам начать прямо рассматри-
вать национальный Логос, а нужно его пуповину с нацио-
нальным Космосом восстановить. Последний нам не сам
по себе интересен (как его описывают науки о природе:
география, биология, антропология), но натурфилософ-
ски: именно в его перерастании в национальный Логос,
национальный склад мышления. Так что наш предмет -
национальный Космо-логос.
Нам надо начать работу с рассмотрения и толкова-
ния нижних этажей национальных Космо-логосов: при-
рода, быт, дом, одежда, пища - как из них источа-
ются, как бы сами собой наружу просятся определен-
ные миросозерцательные мысли - каждому у своего
народа уловить их, прочитать и нам доложить. А мы
будем сопоставлять, и в итоге прояснятся каждому и
всем его народа особенности - как реализованные
возможности и вариант бытия мира как целого.
Еще и потому нам следует работать на низовом, так
сказать, этнографическом, уровне, что этот язык вещей
всем очевиден и понятен, тогда как займись мы сразу
поэзией - тут надо язык знать, историю, произведе-
ния, что другим непонятно, неизвестно, и время уйдет
на осведомительство и просветительство, а не на мыш-
ление. Так когда-нибудь и до верхних, собственно ду-
ховных этажей национального Космо-логоса доберемся.
На первую беседу предлагаю: <Низ национального
Космоса>. Это - земля, поверхность, ее склад, во-
ды, реки, леса или степи, горы и к какому направле-
нию умов такой склад бытия предрасполагает>.
Была эта беседа. Потом еще одна: в ней, в частно-
сти, о национальных болезнях говорилось - как о ти-
пичных для данного Космоса аномалиях, то есть что в
нем особенно ложь (нездоровье в плане Логоса уже -
ложь, а в плане морали - зло), и это по-своему от-
теняло нормальный Космос, его невоспаленный строй,
истинное в нем бытие.
Беседа третья
ДОМ
20.1.67 г.
Собеседники - шестеро: Ауэзов Мурат - казах,
Костя - абхаз, Борис - абхаз, Джура - таджик,
Белецкий - молдаванин и я.
Пока ждали - может, еще кто придет, Мурат за-
говорил:
- А вот цвета: в русском мире, очевидно, крас-
ный - главный положительный: <красная девица>,
<красное солнышко>, красный = красивый. А у нас в
Казахстане - белый: белый человек, белое лицо -
хороший человек.
- И у нас в Абхазии - белый.
- А в Китае в театре маска белого цвета - отри-
цательный персонаж.
Я. А я думал, что России присущ белый цвет, и
проглядел, что <красный> - нарицательное слово для
<красивый>. Но что здесь раньше: <красивый> или
<красный>? Если <красивый> - то и при слове <крас-
ный> бесцветная хорошесть имеется в виду: ведь крас-
ный - цвет крови и огня, а нутро в России стыдливо
спрятано^.
...Видно, больше никого не будет, а подойдут -
включатся...
Рассудим сегодня о доме - так наметили. Дом -
макет мироздания, национальный Космос в миниатю-
ре. Здесь земля (пол), небо (крыша), страны света
(стены) и т.д. Как мир (природа) - храм, дом Бога,
так дом - храм человека; человек творит дом, как
Бог мир - по своему образу и подобию. Как в на-
шем теле заключена душа и просвечивает сквозь те-
ло, так дом - тело на нас; человек во плоти - как
душа в доме.
Устройство жилища, с одной стороны, есть отпеча-
ток, отражение Космоса: дом строится как схема того,
что человек видит вокруг, так что по дому можно изу-
чать воззрение народа на мир - как он его понимает.
А с другой стороны, дом не готовым берется, а стро-
ится и есть выражение нутра человека, невидимого ус-
тройства его души, проекция сокровенного микрокос-
моса. Значит, дом - обоюдопосредник, как бинокль:
оборотим его на грандиозный мир вокруг - и он пред-
станет в уменьшении, доступным и обозримым для нас.
Обратим его внутрь - оно, невидимое <я>, выступит
в проявлении (как на светочувствительной пластинке)
и увеличении.
Итак, рассудим о доме, обращая внимание на ве-
щество (из чего: камень, дерево и т.д.) и форму.
Ну, начнем с горцев. Давайте.
^ Кстати, о цветах: еще на первой беседе туркмен Ораз го-
ворил, что в туркменском языке - одно слово для обозначения
синего и зеленого.
Костя (абхаз) описывает: Конус, плетенный из ро-
додендронов - теплый ведь климат, - чтоб продувал-
ся дом. На зиму обмазывается глиной. Пол земляной.
Очаг в центре, дым - в отверстие вверху, в центре...
- А как же в дождь?
- А над отверстием поднята крышечка, так что тяга
под ней - в стороны.
Я. А! это как ноздри. Ведь нос - тоже двускатная
крыша, конек над нашей тягой, оберегает ее от залива.
Достарыңызбен бөлісу: |