Гачев Г. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос



бет3/45
Дата16.06.2016
өлшемі3.36 Mb.
#140088
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   45

ны, конечно, и относительно самостоятельные выпуски-

портреты.
Вот, например, набор основных элементов, по ко-

торым французский образ мира отличается от герман-

ского, причем в каждой оппозиции (в духе пифагорей-

ских пар) французский акцент подчеркнут. Иерархия

четырех стихий: вода, огонь, земля, воз-дух (герман-

ский вариант: огонь, земля, воз-дух, вода), причем

огонь - как свет или жар; мужское или женское;

-ургия (трудом сотворенность) или -гония (рожденность

естеством) всего в бытии; прямая или кривая; вертикаль

или горизонталь; даль или ширь; зенит (высь, полдень)

или надир (глубь, полночь): иерархия времен года -

лето, весна, осень, зима; иерархия чувств - осязание,

вкус, обоняние, зрение, слух (германский вариант:

слух, зрение, осязание, обоняние, вкус); музыка или

живопись; рисунок или цвет; свет и вещество - это

частица или волна; время или пространство; дом или

среда; форма или материя; Труд или Жизнь; происхож-

дение или назначение: история или эволюция; причина

или цель: лекция или беседа; система или афоризм;

мысль как здание или мысль-пробег (discours): доказа-

тельство или очевидность; рефлексия или авторитет;

опосредствование или достоверность; внутреннее или

связи-отношения; индивид или социум; необходимость

и свобода или судьба (предопределение) и случай; пу-

стота или полнота: дальнодействие или близкодействие;

интравертность (психики) или экстравертность: внут-

реннее или внешнее; объем или поверхность, <тяни>

или <толкай> - как причина движения и т.п. Для фран-

цузского Логоса характерна фигура баланса, или сим-

метрия (а не антиномия),..


Конечно, все эти и другие параметры (в частности,

важно еще соотношение животной и растительной сим-

волики, и какой именно...) наличествуют во всех нацио-

нальных образах мира. Но при том, что везде все есть,

есть оно - в разных пропорциях и акцентах. Это и

надо выявлять.


Все исследование написано в научно-лично-художе-

ственном жанре, методом привлеченного мышления.


Наблюдая за собой, я давно заметил, что те ходы, ко-

торые проделывает на уровне абстракции моя теорети-

ческая мысль, связаны с ситуациями и переживаниями

моей текущей личной жизни. Так что, <у кого что бо-

лит, тот о том и говорит> - и даже на наисублими-

рованнейшем уровне логико-научных конструкций. Сле-

довательно, имеет смысл сделать рефлексию на это и

привлечь свое отвлеченное мышление, так сказать, к

ответственности перед собой как человеком живущим.

Это не только для честности мысли полезно, но и для

ее глубины, ибо такая, отчетная мысль проницает вещи,

которых не зрит мысль безотчетная. Как в экспери-

ментальной науке надо учитывать прибор, его устрой-

ство и возможные помехи, так и в теоретическом мыш-

лении, где <прибором> является вот этот живой чело-

век с особой траекторией жизни и складом души и

характером, - субъект должен быть внесен и учтено

его присутствие в объекте исследования. Тогда одно-

временно совершаются: познание предмета и Сократо-

во познание самого себя. Возникает жанр жизнемысли,

мышления-исповеди, просто как честно эксперимен-

тального репортажа. А то в науке хорошим тоном счи-

тается безличное мышление-поучение других: пишут

так, чтобы втолковать другим то, что ясно им самим;

я же принялся писать как бы внутрь: пытаясь понять-

воживить по-своему то, что дано в виде готового от-

влеченно-безличного знания, информации, и фиксирую

эти опыты уразумения своего. Мой текст - <всебяти-

на>. Описания национальных образов мира включены

в дневник жизни, и эти пласты перекрещиваются в

повествовании. Вот, например, как я понял, отчего Ан-

глия - страна техники:


<Вчера, когда надвигаться стало время тамаса (суме-

рек), душа начала испытывать стеснение, муку, тоску,

бесприютность и <что делать буду я? > (как возопил смя-

тенно Странник Бэньяна в переводе Пушкина), - чем

же я спасся? А тем, что принялся домашние дела делать,

мастерить - и так перемог опасную полосу: меж 6 и 8

вечера... И вот утром сегодня, это воспомня, как я вчера

справился с тамасом: <Ба! - воскликнул. - Да ведь это ж

тебе явилась модель Англии: почему в ее космосе пре-

имущественного тамаса (тьмы, тумана), где фог и смог,

так развилась техника>. Ну да, именно мелкое рукоде-

лие спасительно отводит душу от безнадеги созерцания

и задачи разрешения мировых отвлеченных проблем: это
в Элладе, в ее свете чистом на море лазурном естествен-

на теория = созерцание идей. Здесь же не идеи (= ви-

ды!), а хмари, тени, призраки, кошмары, туманности -

вот что только увидишь, если положишь ум на зрение

как на ставку ва-банк. Нет, здесь, в невидали-то окруж-

ной, божественно задвигаться рукам под лампой ума =

своего солнца на столе = торшере головы.
Ум отвернут от небосвета и повернут на выделку:

как что делается, понять... Ну да: вот абстракция, к

которой призвана Англия: отвлечение от открытого про-

странства океана и неба, и, следовательно, техника

есть именно абстрактное мышление Англии... Потому

смог Ньютон напасть именно на абстракцию Всемир-

ного тяготения, что небо sub specie terrae рассматривать

стал... И недаром англоамериканец Франклин определил

человека как существо (животное), изготовляющее ору-

дия труда...> (11.Х11.70).


Таким образом, в век разделения труда и узкой

специализации наша мысль - о Целом, стремление -

жить как целостный человек, а жанр - тоже целост-

ный: научно-художественно-личный. Конечно, взявшись

за такую большую задачу с малыми силами краткосроч-

ного человека и ограниченным запасом знаний, жиз-

ненных опытов и внешних впечатлений, и погрешаешь

иногда против фактов: отсутствие прямых сведений пы-

таешься восполнить на путях воображения и домыслов

и, бывает, попадаешь впросак. Но я и не претендую

дать абсолютно точные характеристики национальных

образов мира (да это и невозможно), но живописать

как бы свои образы об образах - и такой опыт, без-

условно, поучителен, как в своих удачах, так и в про-

валах. А как чтение это в любом случае интересно.

Азарт и пафос тут в Эросе угадывания: не зная мно-

гого, не видя, но по некоторым известным деталям про-

никнуть в суть и реконструировать, как палеонтолог

по одной челюстной кости весь скелет, - такая задача

увлекает. В этой работе как бы платоново припомина-

ешь из себя и Индию, и Италию, и Америку... Наше

видение - научно-художественное, с той особенно-

стью, что материалом образного мышления служат не

люди и случаи из жизни (как в собственно художест-

венной литературе), а страны, народы, эпохи, культуры,

идеи, научные теории и проч. - в них художественным

образом вживаешься, они тут - персонажи, и меж

ними разыгрываются разные сюжеты и перипетии. Это -


художественная философия культуры, веселая наука,

Или интеллектуальный детектив - так бы можно обоз-

начить этот жанр художественного исследования. Тогда

те моменты, что мне обычно инкриминируются: что я

на основании малых фактов делаю большие выводы (а

это является минусом для строго научного исследова-

ния), - могут раскрыться как достоинства. Специалист

- как участковый инспектор: знает все о людях и

делах своего околотка-поселка, но, не имея обзора и

перспективы, не усматривает ту связь, что очевидна

для принципиального дилетанта, странствующего детек-

тива-космографа.


Беседы по философии быта

разных народов.

Уроки чтения национальной

предметности


6.Х.68 г.
Осенью 1966 года среди аспирантов Института ми-

ровой литературы из национальных республик возникла

идея: устроить семинар по национальному пониманию

мира в литературе. Зная, что я уже несколько лет зани-

мался этим предметом, они предложили мне вести его.

Мы стали собираться в аспирантском общежитии Акаде-

мии наук, в комнате у Мурата Ауэзова, располагаясь на

4-5 стульях вокруг стола и на двух кроватях. Я ожидал

от этих бесед проверки некоторых своих идей, поднаб-

раться материалу и расширить свои представления; они

собирались поднаучиться у <старшего товарища> уму-ра-

зуму. Но получилось нечто совсем иное и гораздо луч-

шее: на этих беседах совершалось действо совместного

мышления. Часа два-три мы все напряженно думали,

развивали и разветвляли взятую на вечер проблему, от-

крывая в ней на ходу неожиданные повороты. Так праз-

дничен был этот жанр сократических бесед, что мы

очень полюбили наши встречи. Это было как общее со-

чинение музыки, импровизация -но не в одиночку, а

квинтетом, октетом: больше восьми нас не бывало - так

что соблюдался античный принцип застольной умной бе-

седы: чтоб гостей было не менее числа граций (трех) и

не более числа муз (девяти).
Когда такой оказалась уже первая беседа, я понял,

какая это редкость, и хотя возникала у меня мысль

как-то фиксировать разговоры, но я ее отгонял: что

это за привычка все отчуждать в письмена! Ведь от-

печатывается беседа в наших душах - неужто этого

мало? И душа - хуже ли бумаги? Сократ в разговоре

с Федром прекрасно разбирает вопрос: <Годится ли

записывать речи или нет, чем это хорошо и чем -

плохо?> <В этом, Федр, ужасная особенность письмен-

ности, поистине сходной с живописью: ее порождения


стоят как живые, а спроси их - они величественно

молчат. То же самое и с сочинениями. Думаешь, будто

они говорят, как мыслящие существа, а если кто спро-

сит о чем-нибудь из того, что они говорят, желая

это усвоить, они всегда твердят одно и то же. Всякое

сочинение, однажды записанное, находится в обраще-

нии везде - и у людей понимающих, и, равным обра-

зом, у тех, кому вовсе не пристало читать его, - и

не знает, с кем оно должно говорить, а с кем нет.

Если им пренебрегают или несправедливо ругают его,

оно нуждается в помощи своего отца, а само не спо-

собно ни защищаться, ни помочь себе... А то, что по

мере приобретения знаний пишется в душе того, кто

учился, оно способно защитить самое себя, умеет го-

ворить с кем следует, умеет и промолчать... Такие

занятия, по-моему, станут еще лучше, если овладеть

искусством собеседования: встретив подходящую ду-

шу, такой человек со знанием дела насаждает и сеет

в ней речи, полезные и самому сеятелю, ибо они не

бесплодны, в них есть семя, которое родит новые речи

в душах других людей...>^
А особенно боялся я духа всякой фиксации - в

форме протокола ли, магнитофона ли, так как это мог-

ло окостенить мысль, лишить беседу непринужденно-

сти. И жанр сократических бесед был бы убит. А им

мы дорожили более всего. Так прошли три беседы. На

следующий день после третьей, проснувшись, я понял,

что хоть для отдачи отчета самому себе - чт6 я понял,

насколько со вчера стал умнее, - стоило б восстано-

вить ход беседы. И я записал, что припомнил.
Подумал я было о том, чтобы и каждому участнику

после беседы записывать, что он говорил, и так вместе

сложить книгу. Но тут опасность была в том, что каж-

дый стал бы радеть не об общем мышлении, а чтоб

самому больше и умнее сказать, и явилась бы натяну-

тость. Так что решил я ничего не менять в беседах и

записывать постфактум - сам для себя: может, когда

кому и пригодится. Такое записывание и Сократ одоб-

рял: <...Ради развлечения он засеет сады письменности

и станет писать: ведь он, когда пишет, накапливает

запас воспоминаний для себя самого на то время, когда
'Платон. Избранные диалоги. - М.: Художественная

литература, 1965. - С. 248-251.


наступит возраст забвения, да и для всякого, кто пой-

дет по тем же следам: к тому же он сможет полю-

боваться их нежными ростками>^.
Так я и записывал: лихорадочно быстро, что успевал

припомнить, опуская подробности, заботясь о геогра-

фии самого мышления в ходе беседы - русло и извивы

его реки на карту нанесть. И поскольку писал я и

припоминал я, мой голос в записи занял непомерно

большое место, заглушая голоса собеседников: не хва-

тило мне и времени, и художественной памяти, чтоб

любовно восстановить речи участников в их характерах

и характерности. Так что получился в итоге суховатый

пересказ, где беседа чуть ли не целиком переплавилась

в монолог.
Открыв эти записи сейчас, почти через два года по-

сле бесед, я понял, что даже в таком суховатом моноло-

гическом пересказе беседы эти общелюбопытны. Оттого

и рискую предлагать их на общий глаз, ум и суд.


Читателю стоило б быть снисходительным к неко-

торым заносам мысли, гипотезам, фантазиям, ибо в воз-

можности прибегать к ним - прелесть живого умо-

зрения: мысли и слова надо воспринимать отчасти как

голоса персонажей в художественном произведении,

видя в них образ мысли, а не однозначный тезис ав-

тора. Так же не придирчивым стоило бы быть читателю

и к некоторым возможным неточностям в моей пере-

даче фактов из быта разных народов, которые упоми-

нали участники бесед.


Не записана здесь последняя беседа <О националь-

ном Эросе>.


Присовокупляю к беседам несколько своих рассуж-

дений, исполненных в таком же жанре - толкования

национальных предметов, обычаев.
Большинство участников наших бесед принадлежало

к представителям восточных народов, и потому разговор

чаще всего шел о вариантах восточных видений мира.

Участники ж наших бесед - вот они:

Мурат Ауэзов - казах, Ораз Дурдыев - туркмен,

Борис Гургулиа - абхаз, Константин Цвинария - аб-

хаз, Джура Бако-заде - таджик, Альгис Бучис - ли-
^П л а т о н. Избранные диалоги. - М.: Художественная

литература, 1965. -С. 251.


товец, Белецкий - молдаванин, Михаил Чиремпей -

буковинец.


Это постоянные. Иногда приходили: Болатхан Тай-

жанов - казах, девушка-калмычка, латыш-эстетик и

иные.
Я с ними говорил об этом предприятии издания^, и

они против оглашения наших бесед не возражают. Прав-

да, я не смог выверить с ними точность моей передачи

высказываний собеседников, поэтому, если что не так,

заранее прошу у них прощения, и вся вина - на мне, а

им лишь моя признательность за пиры духовные.


Попробую восстановить мое вводное слово на пер-

вой беседе.


<Исходим мы из следующих предпосылок: каждый

народ видит мир особым образом. Зависит это от того

участка мирового бытия, который достался, доверен на

жизнь каждому народу: от особого сочетания перво-

стихий - земли, воды, воздуха, огня, - которое от-

лилось и в составе человека (этническом и духовном),

и в быту, и в слове. История народы меняет, сближает,

перемешивает, однако работает она на добротном, сло-

жившемся тысячелетиями национальном субстрате, и

все изменения суть именно его изменения. Оттого и

история народов своеобразна, и особы в ней извивы

и сочетания общей миру цивилизации и исконно вы-

росшей у народа каждого культуры.
Все это, допустим, так. Но как установить осо-

бенность каждого народа в видении мира? Для этого

надо научиться читать книгу бытия каждого народа,

которая написана на его земле: в горах иль равнинах,

в небе - северное сияние иль убивающий, огненный

столб Шивы, - в воздухе, в воде, в вещах быта, в

языке, в музыке и тд. Я недаром просил вас к первому

занятию почитать Гиппократа, книгу его <О воздухах,

водах и местностях>, на которую меня надоумил Бах-

тин в книге о Рабле. Там как раз прекрасно выво-

дится характер, нрав народов в зависимости от соче-

тания стихий, где он произрастает, как порода расте-

ния, - и, главное, дан прецедент духовно-философ-

ского толкования, казалось бы, только природных яв-

лений. АН нет: нет просто природы как вещества,

она вся сочится смыслами и переливает их в состав


^Удастся - почти через тридцать лет. - 27.Х.94 г.
человека, истекая уже его мыслями. Помните у Тют-

чева:
Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик -

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык...
Но не это трудность - подозревать смысл в суще-

ствах природы, в вещах обихода. Трудность - нау-

читься их читать конкретно. Маркс говорил, что в пред-

метах, созданных трудом человека и окружающих его,

застыла книга человеческой психологии. Так вот: надо

выработать искусство и умение читать эту книгу, и

каждую вещь обихода, и инструменты труда - что они

нам глаголют, какое стихотворение из них шелестит?

Мы и будем заниматься толкованиями - природы, ве-

щей: уяснять, что они нам говорят.


Для этого восстановим в правах древний жанр умо-

зрения. Людям-то искусства - художникам, поэтам -

к нему позволено прибегать - мол, какой с них спрос:

воображение, вымысел, фантазия - все это несерьез-

но и не претендует на истину! Но вершине истины все

равно, как мы до нее добираемся: по уступам и стенкам

горы научно двигаясь и видя только эту гору, или на

вертолете умозрения взлетая и имея возможность

обозреть контекст этого утеса среди долины ровныя,

иль горы в системе Тянь-Шаня. Так что, да будет нам

почтенен ковер-самолет умозрения и отнесемся к нему

всерьез: то не блажь, но инструмент откровения исти-

ны в ее общих очертаниях, а там уж подведите науч-

ный аппарат опытов, доказательств.


Наш предмет - национальный Космос в древнем

смысле - как строй мира, миропорядок: как каждый на-

род из единого мирового бытия, которое выступает в на-

чале как хаос, творит по-своему особый Космос. В каж-

дом Космосе складывается и особый Логос - нацио-

нальное миропонимание, логика. Это - самое тонкое,

до чего нам добраться и постигнуть. Уловимо оно еле. На

верхних этажах духа: поэзия, литература - запутаешь-

ся, не разберешь, где свое, а где уж заемное - перера-

ботанное. Потому нельзя нам начать прямо рассматри-

вать национальный Логос, а нужно его пуповину с нацио-

нальным Космосом восстановить. Последний нам не сам

по себе интересен (как его описывают науки о природе:

география, биология, антропология), но натурфилософ-


ски: именно в его перерастании в национальный Логос,

национальный склад мышления. Так что наш предмет -

национальный Космо-логос.
Нам надо начать работу с рассмотрения и толкова-

ния нижних этажей национальных Космо-логосов: при-

рода, быт, дом, одежда, пища - как из них источа-

ются, как бы сами собой наружу просятся определен-

ные миросозерцательные мысли - каждому у своего

народа уловить их, прочитать и нам доложить. А мы

будем сопоставлять, и в итоге прояснятся каждому и

всем его народа особенности - как реализованные

возможности и вариант бытия мира как целого.
Еще и потому нам следует работать на низовом, так

сказать, этнографическом, уровне, что этот язык вещей

всем очевиден и понятен, тогда как займись мы сразу

поэзией - тут надо язык знать, историю, произведе-

ния, что другим непонятно, неизвестно, и время уйдет

на осведомительство и просветительство, а не на мыш-

ление. Так когда-нибудь и до верхних, собственно ду-

ховных этажей национального Космо-логоса доберемся.


На первую беседу предлагаю: <Низ национального

Космоса>. Это - земля, поверхность, ее склад, во-

ды, реки, леса или степи, горы и к какому направле-

нию умов такой склад бытия предрасполагает>.


Была эта беседа. Потом еще одна: в ней, в частно-

сти, о национальных болезнях говорилось - как о ти-

пичных для данного Космоса аномалиях, то есть что в

нем особенно ложь (нездоровье в плане Логоса уже -

ложь, а в плане морали - зло), и это по-своему от-

теняло нормальный Космос, его невоспаленный строй,

истинное в нем бытие.
Беседа третья
ДОМ
20.1.67 г.
Собеседники - шестеро: Ауэзов Мурат - казах,

Костя - абхаз, Борис - абхаз, Джура - таджик,

Белецкий - молдаванин и я.
Пока ждали - может, еще кто придет, Мурат за-

говорил:
- А вот цвета: в русском мире, очевидно, крас-

ный - главный положительный: <красная девица>,
<красное солнышко>, красный = красивый. А у нас в

Казахстане - белый: белый человек, белое лицо -

хороший человек.

- И у нас в Абхазии - белый.

- А в Китае в театре маска белого цвета - отри-

цательный персонаж.


Я. А я думал, что России присущ белый цвет, и

проглядел, что <красный> - нарицательное слово для



<красивый>. Но что здесь раньше: <красивый> или

<красный>? Если <красивый> - то и при слове <крас-

ный> бесцветная хорошесть имеется в виду: ведь крас-

ный - цвет крови и огня, а нутро в России стыдливо

спрятано^.


...Видно, больше никого не будет, а подойдут -

включатся...


Рассудим сегодня о доме - так наметили. Дом -

макет мироздания, национальный Космос в миниатю-

ре. Здесь земля (пол), небо (крыша), страны света

(стены) и т.д. Как мир (природа) - храм, дом Бога,

так дом - храм человека; человек творит дом, как

Бог мир - по своему образу и подобию. Как в на-

шем теле заключена душа и просвечивает сквозь те-

ло, так дом - тело на нас; человек во плоти - как

душа в доме.
Устройство жилища, с одной стороны, есть отпеча-

ток, отражение Космоса: дом строится как схема того,

что человек видит вокруг, так что по дому можно изу-

чать воззрение народа на мир - как он его понимает.

А с другой стороны, дом не готовым берется, а стро-

ится и есть выражение нутра человека, невидимого ус-

тройства его души, проекция сокровенного микрокос-

моса. Значит, дом - обоюдопосредник, как бинокль:

оборотим его на грандиозный мир вокруг - и он пред-

станет в уменьшении, доступным и обозримым для нас.

Обратим его внутрь - оно, невидимое <я>, выступит

в проявлении (как на светочувствительной пластинке)

и увеличении.
Итак, рассудим о доме, обращая внимание на ве-

щество (из чего: камень, дерево и т.д.) и форму.

Ну, начнем с горцев. Давайте.
^ Кстати, о цветах: еще на первой беседе туркмен Ораз го-

ворил, что в туркменском языке - одно слово для обозначения

синего и зеленого.
Костя (абхаз) описывает: Конус, плетенный из ро-

додендронов - теплый ведь климат, - чтоб продувал-

ся дом. На зиму обмазывается глиной. Пол земляной.

Очаг в центре, дым - в отверстие вверху, в центре...

- А как же в дождь?
- А над отверстием поднята крышечка, так что тяга

под ней - в стороны.


Я. А! это как ноздри. Ведь нос - тоже двускатная

крыша, конек над нашей тягой, оберегает ее от залива.



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   45




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет