Глеб Булах мгновения жизни стремительной записки инженера, часть четвёртая

В ПЕТРОПАВЛОВСКЕ-КАМЧАТСКОМ

Мы с Бандурянским не стали искать гостиницы в самом горо­де и приняли правильное решение - поселились на доке. Каждому из нас предоставили отдельную каюту, предназначенную в будущем для членов докового экипажа. Жить на доке было вполне удобно и очень полезно для ра­боты, так как мы подоспели к очень ответственному этапу, завер­шающему почти полностью выполненные подготовительные работы.

Начиналось опускание кессона под место стыковки секций дока. Уже были подготовлены арматура и опалубка стыков, уже был спу­щен на воду металлический кессон, доставленный на доке из Херсона. Оставалось подвести этот кессон под место стыка, сомкнуть секции, откачать воду из кессона и осушить место бу­дущего стыка. После этого следовало сварить арматуру и забетонировать стык. А после затвердения бетона надо было сомкнуть трубопроводы и остальные коммуникации обеих секций.

Все эти работы должны были занять немало времени - два-три месяца, и я, конечно, на всё это время оставаться не мог. Я пробыл на доке лишь тот непродолжительный отрезок времени, в течение которого сомкнули обе секции и начали сварку арматуры. Что касается Зиновия Петровича, то он после моего отъезда пробыл ещё две недели, пока не закончилась сварка арматуры и бетонировка стыка.

Каждое утро я завтракал в заводской столовой вблизи от стоянки дока. Там же и обедал, кроме нескольких раз, когда я рано освобождался от работы и мог съездить в город, где и обедал в одном из немногочисленных ресторанов. А ужинал каждый раз на самом доке, где было организовано питание для всех ра­ботающих на нём. На доковом камбузе готовили почти исключи­тельно блюда из местных даров моря. Были блюда из местной рыбы, которые я ел охотно. Но были блюда и из разных моллюсков, кра­бов и прочей живности, до них я не прикасался, так как всегда испытывал брезгливое чувство ко всему подобному. И если вече­ром не было рыбного блюда, то я выходил из положения, открывая банку китайской тушёнки. В те годы у нас была ещё великая дружба с китайцами, и магазины Петропавловска были переполнены китайскими консервами и фруктами.

В часы, свободные от работы на доке, можно было любоваться берегами Авачинской бухты. Совсем близко от нас на северном берегу поднимались прибрежные сопки, покрытые необычными на вид хвойными и лиственными деревьями. Стволы каждого из этих деревьев на высоте двух-трёх метров от земли, круто изгибались и тянулись книзу под тем же уклоном, что и склоны сопки. Таких деревьев, стелющихся по склонам гор, я не видывал нигде, кроме Камчатки. Такая форма деревьев вызывалась обилием снегов, ко­торые, сползая весной вниз под уклон, увлекали за собой ство­лы молодых ещё деревьев. После того, как сходил снег, начина­лись сильные постоянные ветры, дующие сверху вниз, и деревья не могли выпрямиться. А на следующую зиму всё повторялось в том же порядке.

На южном берегу были в дымке видны прибрежные леса и скалы и над ними, постоянно дымящийся конус Корякского вулкана. На запад от места стоянки дока раскинулся судоремонтный завод Министерства рыбной промышленности, которому и был предназначен наш док. Вдали за заводом виднелся Авачинский вулкан, тоже постоянно слегка дымящийся.

Док был установлен у набережной из металлических свай в очень тихом уголке заводской акватории. Вода вокруг дока постоянно была гладкая, как зеркало, и потому с борта, а ещё лучше - с переходных мостиков можно было видеть всё, что делает­ся на дне бухты. Тут я впервые в жизни увидел неимоверное ко­личество морских животных и растений, о которых раньше только слышал и имел самое смутное представление об их существовании. По дну повсюду ползали морские звёзды, иногда появлялись кра­бы и какие-то ракообразные существа, медуз всевозможных видов было великое множество, какие-то мохнатые растения росли на дне, а между ними сновали мелкие и довольно крупные рыбы. Любители-рыболовы из числа рабочих, приехавших на док из Херсона на период его сращивания, говорили, что у себя на Днепре они и не подозревали о таком изобилии рыбы. Их ежедневная до­быча и шла на доковый камбуз.

Одну из выловленных морских звёзд, высушенную на солнце, подарили мне, и я привёз её с собой и, в свою очередь, подарил сыну.

В городе мне пришлось быть не больше трёх или четырёх раз за всё время жизни на Камчатке - уж больно сложно было добираться до города автобусом, ходившим очень редко. В то время, в конце августа - начале сентябре, что я находился в Петропав­ловске, была исключительно хорошая погода - всё время солнце и ни разу не было дождя. И если в этих условиях из Индустриаль­ного посёлка ездить в город было нелегко, то можно себе пред­ставить, как были трудны такие поездки в дождливое время или зимой.

Как-то раз из-за неисправности автобуса я с полдороги вынужден был пешком возвращаться на док, вместе со мной шествовали и остальные пассажиры автобуса и в том числе заводской рабочий, уже старик. Сетуя на сообщение с городом, мой спутник поведал мне о том, что прошедшей зимой вся дорога была занесена снегом, и автобусы ходить не могли. У кого были лыжи, тем удавалось сравнительно легко добираться до города и обратно. Тем же, кто не был лыжником, приходилось тяжко. Выручало лишь то, что здесь, на Камчатке, поверхность снежных заносов не рыхлая, как в Сиби­ри или Европе, а довольно твёрдая, влажные ветры способствуют образованию плотного и прочного наста.

Мой спутник рассказал мне свою, очевидно, байку для приезжих, как однажды зимой, возвращаясь из города, он очень устал и долго искал, где бы можно было передохнуть. Наконец, он увидел пенёк. Отдох­нув на нём, он присмотрелся и понял, что сидел на верхушке телеграфного столба!

Тех трёх или четырёх раз, что мне удалось попадать в го­род, было вполне достаточно для ознакомления с ним и с его немногими достопримечательностями. По моим наблюдениям, в Петропавловске-Камчатском всего лишь одна улица, идущая через весь город, параллельно берегу. Сразу же за этой улицей начинаются довольно крутые склоны прибрежного хребта, тянущегося до поселка Индустриальный. На склоне этого хребта, выше главной улицы, проложены одна-две узенькие, большей частью даже не мощёные, улочки, соединенные с главной улицей проул­ками, круто поднимающимися в гору. Здания городского типа, невысокие, не больше трёх этажей (из-за сейсмичности), находят­ся лишь на главной улице, на всех остальных улицах выстроены сельского типа домики, большей частью деревянные. Есть в городе небольшой театр, есть несколько техникумов, педагогический институт и филиал Хабаровского политехнического ин­ститута для заочников.

Недалеко от морского вокзала, выходящего на главную ули­цу, я видел памятник - пирамиду, водруженный в 1854 м году в честь защитни­ков Петропавловска от нападения англо-французской эскадры во время Крымской войны. Ничего более примечательного в самом городе я не видел, если не считать того, что меня поразило - на стенах почти каждого деревянного дома были прибиты шкуры бурых медведей.

Я дважды побывал в своеобразном угол­ке - лесистой сопке на небольшом мысу Авачинской бухты. Эта сопка, именуемая в Петропавловске Сопкой любви, высилась над главной улицей. И в воскресные дни на ней собирались па­рочки. Никаких аллей и скамеек для них не было на этой сопке. Взбираться на неё надо било по тропинкам, а взобравшись, си­деть только на корнях деревьев или прямо на земле. Только внизу, по берегу вокруг сопки была проложено что-то, на­поминающее парковую аллею, никаких специально посаженных де­ревьев на этой сопке не было, и она была покрыта лишь местными деревьями и кустарником.

Этот первобытный характер придавал особую прелесть Сопке любви. Но, самое примечательное: на вершине сопки был вид на всю ширь Авачинской бухты, позади которой виднелась конусообразная вершина Корякской сопки – не угасшего до сих пор вул­кана. У подножья этого вулкана находилась знаменитая Паратунка, у горячих озёр которой, к моему великому сожалению, мне побы­вать не удалось. В этом селении, вблизи от южного берега Авачинской бухты, имеются выходы горячих подземных вод, согретых в глубинах Корякской сопки. В небольших озёрах вода круглый год - зимой и летом, имеет постоянную температуру воды около 25^О С. Зимой всё вокруг покрыто глубоким снегом, а местные жители и приезжие бросаются в воду и купаются.

Как я уже говорил вначале, в городе я бывал сравнительно редко и бόльшую часть времени проводил в Индустриальном посел­ке на заводе и на доке. Там я и познакомился с одной чертой быта жителей Петропавловска, о которой забыть нельзя. Нигде я не встречался с таким непомерным потреблением спиртного, как здесь, на Камчатке. В первый же день, когда я пошёл в обе­денный перерыв в заводскую столовую, я был поражен тем, что увидел. Как полагается в рабочих столовых, я сначала встал в очередь к кассе, чтобы получить талоны на выбранные мною блюда и там же у кассы заплатить за хлеб и напитки - квас, ситро или чай, стоя в очереди. Я видел как те, кто впереди, уплатив в кассе, тут же у буфетчицы получали, помимо хлеба, стакан какого-то ситро красного цвета и стакан чистой белой негазированной воды. Сидя за столиком, они как-то странно пили из этих стаканов. Потом уже, на следующий день, я узнал, что стакан прозрачной жидкости - это стакан чистого спирта 96^о, а в стакане с красной жидкостью, было не ситро, а настойка, сорокаградусная рябиновая или клубничная. Я был просто потрясён тем, что здесь, в завод­ской столовой рабочим, идущим после обеда на работу, дают спиртное такой крепости и в таком количестве.

По-видимому, и в самом деле, на Камчатке что-то необъяснимое побуждает пить крепкие напитки. Сужу по себе самому. Здесь как-то незаметно, бывая в ресторане, я привык за обедом выпивать грамм двести коньяка, чего до сих пор никогда со мной не бывало. А вечерами - за ужином на доке, в компании Бандурянского я свободно выпивал с пустяковой закуской бутылку коньяка "пять звёздочек". Только водку или спирт я не пил там. Слишком отвратителен для меня, как всегда, был сам запах спирта.

В начале сентября мне надо было уезжать во Владивосток, откуда после проверки хода работ, мне предстояло вылететь обратно в Одессу. В этот раз я возвращался в худших условиях, чем на "Азии". На пароходе "Сибирь" мне удалось получить только верхнюю койку в шестиместной каюте II класса.