Гленн Вильсон Психология артистической деятельности Таланты и поклонники

Существует множество разновидностей комедии: сатира, остроумно и саркастически высмеивающая общественные нравы, идеалы и порядки; фарс, веселящий публику абсурдными ситуациями и гротескными персонажами; бурлеск, высмеивающий творения других авторов с помощью карикатуры и пародии. Известны также черные комедии, отличающиеся столь дурным вкусом, что зритель подчас не может решить, что ему сделать: оскорбиться и покинуть зрительный зал или расхохотаться от души. Само слово «комедия» происходит от греческого «Komoidia» и означает веселую драматическую форму, исторически развивавшуюся параллельно с трагедией. В театре прошлых эпох действ комедии обычно происходило «здесь и сейчас»; нередко комедия являлась злой пародией на какие-то драматические произведений.

Разграничение между трагедией и комедией сохраняется и по сей день. Трагедия пробуждает глубинные страсти (зловещие предчувствия, страдания, ужас), а комедия создает смешные, радостные и нелепые ситуации. Трагедия имеет дело с печальными и катастрофическими явлениями (жестокость, смерть), а комедия — со счастливыми событиями (любовное увлечение, свадьба, победа хитроумного главного героя над жалкими и смешными негодяями). Трагедия изображает человека возвышенным, подчеркивает его мужество и стойкость перед ли* бесчисленных препятствий. Традиционная комедия, напротив принижает человека, показывая его эгоизм, глупость и слабость. Иногда элементы комедии и трагедии переплетаются или чере­дуются в рамках одного драматического или оперного произве­дения. Шекспир использовал комические сцены для того, чтобы снять напряженность и предоставить публике короткую передышку перед тем, как снова перейти к волнующему, пугающему или скорбному эпизоду. Широко известными примерами такого приема являются сцены с Фальстафом в «Генрихе IV» и сцена с привратником в «Макбете». Многие другие авторы помещали юмористические эпизоды в начало трагических произведений, чтобы усилить эмоциональное воздействие последующих траги­ческих сцен. Этот прием использован в «Богеме» Пуччини и в удо­стоенном премии «Оскара» фильме «Полет над гнездом кукушки»; благодаря ему зритель успевает почувствовать симпатию к главным действующим лицам и идентифицироваться с ними, прежде чем их постигнет катастрофа. Мелодрама, завоевавшая большую попу­лярность в начале викторианской эпохи, пользуется обратным приемом: сначала автор сентиментально взывает к состраданию зрителей, а затем ведет действие к счастливой развязке.

Несколько десятилетий назад мелодрама пережила период, когда ее ставили на сцене исключительно ради смеха. Публика уже настолько привыкла к традиционной композиции мелодрамы, что изменить зрительскую установку стало слишком сложно. И в то же время мелодрама пробуждала настолько сильные эмоции, что зрители невольно смущались. Поэтому режиссеры предпочи­тали скорее подтрунивать над драматической формой и услов­ностями мелодрамы, чем следовать ее оригинальной композиции. (То же иногда случается с «жесткой» порнографией: юмор исполь­зуется для смягчения шока.) И хотя в наше время наблюдается возврат к уважительной постановке мелодраматических пьес, место этого жанра все равно находится где-то на границе между трагедией и комедией, что в равной степени относится как к театру, так и к реальной жизни.

Путаница и ошибки способны превратить трагедию в комедию. Любой читатель без труда приведет собственный пример этого общеизвестного факта. Один мой приятель-тенор когда-то выступал в провинциальном театре, где ставили «Богему». Стесненная в средствах администрация театра арендовала в местной больнице кровать на колесиках; на этой кровати должна была умирать Мими. И вот, когда Рудольф упал на колени у ложа своей возлюбленной, чтобы излить свою боль и попрощаться со смертельно больной девушкой, кровать неожиданно сдвинулась с места и покатилась за кулисы, словно Мими решила распроститься не только с героем оперы, но и со всем зрительным залом. Слезы сочувствия, уже наворачивавшиеся на глаза зрителей, мгновенно сменились всхлипами беспомощного смеха, и восстановить трагическую атмосферу стало уже невозможно. Не менее забавен эпизод злосчастной постановки в Сан-Франциско другой оперы Пуччини, где недорепетировавшие солдаты вместо Каварадосси застрелили Тоску.

Очевидно, что основной источник веселья для нас — это неудачи других людей, особенно людей с большими претензиями. Нам нравится видеть, как высокомерные персоны вынужденно опускаются до нашего уровня. Если на банановой кожуре поскользнется беспомощный ребенок или инвалид, мы не станем смеяться, но почти наверняка разразимся хохотом, если это произойдет с напыщенным епископом, самодовольным мэром или со старым деспотичным директором школы. Если постановщики и исполнители трагической оперы воспринимают ее чересчур серьезно, то это верный к провалу.

Сравнение человека с другими видами млекопитающих, прежде всего с обезьянами, показало, что улыбка и смех — это не две формы выражения одного и того и же явления, а отдельные процессы имеющие почти противоположные эволюционные корни. Улыбка, по-видимому, происходит от довольно нервного, боязливого растягивания губ во всю ширину зубов. У шимпанзе такое выражение лица означает попытку умиротворить и задобрить превосходящую по статусу особь; зубы при этом сомкнуты, и, следовательно, не го­товятся к укусу.

У людей улыбка также служит эффективным способом выраже­ния покорности, безобидности и миролюбия; возможно, это объяс­няет, почему женщины улыбаются чаще, чем мужчины. Анализ газетных фотоснимков показывает, что мужчины (главным обра­зом политики и ведущие бизнесмены) обычно сохраняют серьез­ное выражение лица, а женщины почти всегда улыбаются (даже если присутствуют на суде над обвиняемым в убийстве мужа или на­вещают больного супруга в клинике). Каждый, кто смотрел вестер­ны с Клинтом Иствудом, мог обратить внимание на то, что муж­чины, стремящиеся выглядеть «круче» остальных персонажей, улыбаются редко (не считая появляющейся время от времени на ли­це садистской ухмылки), а женщинам, напротив, часто приходится прибегать к улыбке в стремлении «задобрить» мужчин.

Смех имеет совершенно иную природу. Он происходит от бо­лее агрессивного, угрожающего оскала, который можно наблюдать у шимпанзе и других обезьян и который расценивают как демон­страцию готовности к укусу. Этот жест, который нередко сопро­вождается горловыми отрывистыми звуками на выдохе («ах-ах-ах»), возникает главным образом в условиях группы, когда можно рас­считывать на поддержку других особей. Сходные наблюдения были сделаны и в отношении людей, на основании чего психологи пришли к выводу, что двумя основными функциями смеха являются выражение враждебности и подкрепление группо­вой солидарности. Поскольку мужчины, как правило, более агрес­сивны, чем женщины, и в большей степени склонны к объедине­нию в однополые группы, то можно предположить, что и смеются они чаще. Исследования показывают, что мужчины, как правило, начинают смеяться первыми (хотя женщины, проявляя групповой конформизм, обычно присоединяются к ним) и что юмор занимает более важное место в общении между мужчинами, чем в структуре женского общения.

Исследования детского смеха помогли обнару­жить еще одну возможную причину его возникновения, а именно страх или напряженность. Дети смеются в ситуациях, когда тре­вога сменяется пониманием, что никакой опасности нет, а также в случаях, когда испытывают смешанные чувства тревоги и безопаcности. Типичные ситуации, вызывающие смех у маленьких детей, это игра в прятки, щекотка, качание на качелях, купание в холодной воде и бегство от взрослого, который гонится за ребенком в шутку притворяясь чудовищем. Во всех этих случаях присутствует определенная опасность, но она включена в безопасный контекста ребенок осознает, что его пугают «понарошку», для развлечение. По-видимому, такой смех, связанный со снятием напряжения, происходит от плача и представляет собой модификацию плача младенца при виде матери, чье знакомое лицо означает, что опасность миновала.

Пример смеха взрослого человека, связанного со снятием напряжения, мы находим в следующем описании авиакатастрофы со счастливым концом:

Большинство вызывающих смех ситуаций также имеет социальную природу. Как правило, они строятся на взаимоотношениях между людьми или по меньшей мере для них желательно присутствие хотя бы двух человек. Даже щекотка вызывает смея лишь в том случае, если одного человека щекочет другой. Таким образом, включая в себя элементы агрессии, чувства превосход­ства, страха или тревоги, смех в то же время тесно связан с социаль­ной коммуникацией. По мере взросления ребенок все чаще под­тверждает свою принадлежность к той или иной группе людей, принимая и одобряя коллективные ценности этой группы. Мы смеемся, чтобы показать другим людям, что придерживаемся одного с ними мнения по тем или иным вопросам (например, допускаем возможность внебрачных половых связей или нестан­дартного сексуального поведения; разделяем взгляды на интел­лектуальные ценности с другими людьми; вместе с ними испы­тываем чувство превосходства над какой-либо национальной или религиозной группой). Человек, не смеющийся вместе с груп­пой, воспринимается как изгой (см. описание феномена социаль­ной «заразительности» эмоций в главе 3).

Принцип снятия напряженности лучше всего иллюстрируют анекдоты, последовательно наращивающие возбуждение, а затем дающие разрядку: «Знаешь, что случилось с молодоженами, кото­рые перепутали вазелин с замазкой?» (пауза) «У них вылетели все оконные стекла». Прежде чем ударная фраза рассеет трево­гу, зрители успевают мысленно перебрать все внушающие ужас и смущение варианты ответа. Правда, чаще юмор строится на од­новременности чувств тревоги и безопасности, а не на их последо­вательности. Чем выше степень напряжения, тем смешнее кажется шутка. Шурклифф продемонстрировал этот принцип экспериментально, показав, что розыгрыши расцени­ваются как более смешные, если вначале удается создать более высокий уровень тревоги.

Фрейд считал, что в большинстве шуток мож­но выделить два основных компонента: возбуждающий материал (как правило, сексуальный и агрессивный), который усиливает смеховую реакцию, и формальную структуру, или технику, которая обеспечивает социальное оправдание стимуляции табуированных чувств. Фрейд полагал, что юмор служит своего рода предохра­нительным клапаном для подавленных сексуальных и агрессивных побуждений: шутка помогает нам в слегка завуалированном виде поделиться с другими людьми этими неприемлемыми в обществе инстинктами, не раскрывая при этом полностью их скрытый смысл.
Таблица 7.1.

Последовательное или одновременное сочетание эмоциональных процессов, часто приводящих к юмористическому эффекту

Опасность Возбуждение Табу Тревога Авторитет

Безопасность Снятие напряженности Опошление Торжество Развенчание

Всегда можно обвинить публику в том, что она сама непри­стойно истолковала двусмысленный намек (именно так поступают некоторые комики в мюзик-холлах). Кроме того, можно выразить свою неприязнь к другому человеку или к группе в форме шутки, а затем упрекнуть оскорбленного адресата насмешки в отсутствии чувства юмора.

В пользу гипотезы о том, что юмор во многом основан на ли­бидо, свидетельствуют многие факты. Например, темы секса и агрессии часто фигурируют в анекдотах, которые рассказывают друг другу в узком кругу близкие друзья, а также в шутках, которые входят в репертуар комиков в ночных клубах. Лабораторные эксперименты показывают, что реакция почти на все типы юмора возрастает, если аудитория сексуально возбуждена (например, после просмотра эротического фильма или — в случае с мужской аудиторией — если эксперимент проводит привлекательная и кокетливая женщина). А эски­мосы даже употребляют слово «смеяться» как синоним слова «секс»: «смеяться вместе с кем-либо» означает «заниматься с ним любовью».

Пропорция возбуждающего материала и формальной струк­туры в разных шутках различна. Некоторые шутки откровенно сексуальны и агрессивны; их называют «грубыми» или «черными». Но и они способны вызвать искреннее веселье в определенных ситуациях, особенно среди близких друзей или в ситуациях, когда отчасти сняты социальные барьеры (например, за холостяцким ужином или за выпивкой). В подобных обстоятельствах «грубые» шутки обычно вызывают не просто смех, а раскаты громкого, безудержного хохота, поскольку стимулируют более высокий уровень как чувства тревоги, так и чувства безопасности. На другом полюсе находятся шутки, в которых доминирует техника. Во мно­гих шутках (например, в каламбурах или в насмешках над нелепыми ситуациями) вовсе отсутствует что-либо, относящееся к либидо. Обычно на юмор подобного рода реагируют не бурным «живот­ным» смехом, а более отвлеченно, как на интеллектуальное удо­вольствие. Игра слов в чистом виде редко вызывает веселье в тра­диционных формах.

Ортодоксальная фрейдистская теория юмора считает секс и агрессию его главными движущими силами, однако смех могут вызвать и другие источники напряжения, например, смущение, страх, горе или любопытство. Некоторые теории юмора уделяют основное внимание не столько эмоциональному содер­жанию шуток, сколько их конструкции («оправданию»). При этом выделяются некие общие для большинства шуток элементы — напри­мер, удивление, нелепость или двусмысленность, — и делается вывод, что удовольствие, которое мы получаем от юмора, связано с неожи­данным разрешением последовательно нараставшей неопределен­ности. Эта схема действительно верно описывает структуру неко­торых шуток, однако немалая часть удовольствия, которое доставляет нам юмор, все же основана на выражении запретных чувств и на под­тверждении приятного для нас факта, что другие люди испытывают те же желания и фрустрации, что и мы сами.
ФУНКЦИИ ЮМОРА
Зив выделяет следующие основные функции юмора (как личные, так и социальные):

1. 
   Облегчение социальных табу
   

Юмор служит «предохранительным клапаном» для выражения табуированных мыслей, в особенности тех, которые связаны с сексом и агрессией. Эти естественные потребности и склонности нуждаются в социальной регуляции, но не могут быть полностью подавлены. Подобно тому, как посещение боксерского матча или участие в нем обеспечивает социально приемлемый выход для агрессивных импульсов, так и юмор представляет собой область контролируемого высвобождения импульсов, потенциально опас­ных для цивилизованного общества.

2. 
   Социальный критицизм
   

Сатира — это форма юмора, высмеивающая и развенчивающая в глазах общества социальные и политические институты и отдельных индивидуумов. Иногда сатира просто служит способом снятия напряженности и тем самым поддержания statys quo, а ино­гда она, напротив, стимулирует преобразования социальной си­стемы.

Поскольку одна из основных причин агрессии — фрустрация, то не удивительно, что люди, мешающие нам достигать своих целей и получать удовольствие, становятся главными объектами осмея­ния (например, судьи, полицейские, правительственные чинов­ники, родители, учителя и вообще любые представители власти). Удовольствие, которое доставляет нам шутка, может быть усилено за счет повышения социального статуса объекта насмешек (напри­мер, если гитариста заменить на менеджера банка) и степени его оторванности от аудитории. Так как не­посредственное выражение агрессии по отношению к людям, вызывающим у нас страх и презрение, недопустимо, то юмор обеспечивает нам косвенное удовлетворение.

Любопытно, что движение за политкорректность перевело некоторые ранее бесправные группы в разряд «священных коров», попавших под покровительство социума. В результате, как это ни парадоксально, «альтернативные» комики (например, Эндрю Дайс Клей) включили в свой репертуар насмешки над женщинами, чернокожими, гомосексуалистами и инвалидами.

3. 
   Консолидация членов группы
   

Социальная функция смеха обнаруживается в процессе разви­тия чувства юмора. Самое раннее позитивное выражение чувств младенца к родителю — это улыбка, впервые появляющаяся в воз­расте около двух недель и означающая: «Я чувствую себя хорошо». Кроме того, она включает в себя также компонент узнавания челове­ческих лиц и голосов, а с возраста около восьми недель младенец реагирует улыбкой избирательно — только на появление роди­телей, но не незнакомых людей.

У маленьких детей улыбка и смех связаны с удовольствием и ве­сельем; как правило, они сопровождают игру и чаще всего наблю­даются при общении с другими людьми. Таким образом, юмор становится одной из важных основ социальной сплоченности — своеобразным внутренним языком общения консолидированной группы. Смеясь на выступлениях Бернарда Маннинга или Эндрю Дайса Клея, зрители тем самым утверждают общие ценности (или предрассудки), делятся друг с другом отношением к той или иной теме или, как заметил один журналист, «узаконивают свои анти­патии». В обнаружении того факта, что другие люди думают так же, как мы, и сталкиваются с теми же проблемами и переживаниями, что и мы, состоит один из главных источников удовольствия. В то же время, «издевательский» аспект юмора (присутствующий в ситуациях, когда объектом насмешек становятся люди наподобие Джоан Коллинз, Дэна Куэйла или определенные группы людей, например, тещи) является одной из причин, по которой юмор с легкостью может стать оскорбительным.

Юмор может служить и способом возвращения «отбившихся от рук» членов группы к групповым нормам. Например, группа хиппи может высмеять одного из своих представителей, который решил побриться и постричься. В подобном случае осмеяние, которому его подвергают, является формой социального порица­ния. В крайней ситуации член группы может быть полностью исключен из коллектива («отлучен») посредством насмешек и из­девательств; в самых жестоких формах этот процесс можно наблю­дать у детей и школьников.

4. 
   Защита от страха и тревоги
   

Смеясь над вещами, которые вызывают у нас страх, мы в ка­кой-то степени начинаем их контролировать и воспринимать как менее опасные. Типичной в этом отношении является шутка Вуди Аллена: «Не то чтобы я боялся умереть; просто я хочу быть где-нибудь в другом месте, когда это случится». «Черный» юмор и анекдоты о катастрофах (появляющиеся, напри­мер, после крушения какого-нибудь космического аппарата) играют роль своеобразного защитного механизма. Для тех же целей может использоваться самоуничижение как форма юмора, на которой специализируются некоторые комики (например, Вуди Аллен): и сам шутник, и публика защищаются таким образом от страха перед унижением.

5. 
   Интеллектуальная игра
   

Как уже отмечалось, юмор может иметь и познавательную основу. Интеллектуальные шутки на какое-то время освобождают нас от тирании логического мышления. Они позволяют нам выйти за пределы реальности и насладиться собственной изобретатель­ностью и оригинальностью. Например, юмор Спайка Миллигана формирует детски непосредственное, слегка шизоидное, свежее и оригинальное восприятие мира. Анализ природы юмора, не учи­тывающий эту наиболее развитую и «гуманную» его функцию, неминуемо окажется неполным и ограниченным.

Довольно ярко выражены половые предпочтения различных типов юмора. В целом мужчины легче реагируют на сексуальный и агрессивный юмор, а женщины боль­ше ценят юмор, не связанный с либидо, и защитные формы юмора. Не удивительно, что женщины менее благосклонны к «сексистским» женоненавистническим шуткам, в которых они выступают в качестве объекта насмешек, а мужчины не считают смешными анекдоты, иллюстрирующие мужской шовинизм или разобла­чающие их неуверенность в себе.

(В большинстве перечисленных стран к числу «хитроумных» национальных групп относят также евреев.)

«Психодинамические» процессы такого рода часто влияют на понимание юмора. Еще одним примером может послужить исследование 0'Нейла, Гринберга и Фишера (O’Neill, Greenberg, Fisher, 1992), подвергших проверке фрейдистскую теорию о том, что шутки обеспечивают временное удовлетворение социально неприемлемых побуждений. Группе женщин, проходивших тест на степень «анальности» личности (упрямство, аккуратность и эко­номность), предложили для оценки анальные анекдоты. Резуль­таты эксперимента подтвердили гипотезу, что женщины с более выраженными анальными чертами личности находят анальные анекдоты более смешными. Иными словами, чем важнее для чело­века табуированная тема, тем более интенсивна его реакция на юмор, затрагивающий эту тему.

Мотивационно-эмоциональное воздействие юмора зависит от того, как он связан с интересами, желаниями и фантазиями аудитории. Это означает, что в юмористическом материале важную роль играет узнавание темы, а также способность затронуть ис­тинные причины удовольствия, тревог и фрустраций. Мужчины в среднем лучше относятся к сексуальному и агрессивному юмору потому, что биологически они более сладострастны и склонны к со­перничеству. Неудивительно, что женщины-комики, например, Филлис Диллер, Вупи Голдберг и Виктория Вуд включают в свой репертуар упоминания о типично женских проблемах: предменструальном синдроме, диете, гигиенических тампонах, гинекологи­ческом обследовании и мужском шовинизме. «Домашние» комедии, посвященные разрешению семейных проблем (например, «Я люб­лю Люси», «Розанна»), популярны в основном среди женщин.

Если в западной культуре главными темами юмора являются сек­суальность и агрессия, то первобытные народы предпочитают шутить по поводу своего природного окружения, а китайцы часто смеются над социальными отношениями. Анализ анекдотов, ходивших среди чернокожих американцев на юге США в 1960-е годы, показал, что 72% этих анекдотов касались расовых от­ношений. Несомненно, на основе подобных на­блюдений можно сделать определенные выводы об основных забо­тах соответствующей культурной группы в данный период времени.

Груме (Grumet, 1989) провел контент-анализ сборника «500 ве­личайших острот Генни Янгмена» (Youngman, 1981), в который, судя по аннотации, вошли самые популярные у американской публики шутки «бессмертного» комика. Было выделено десять основных тем (см. таблицу 7.3), непосредственно связанных с обыч­ными человеческими проблемами. Большинство шуток затраги­вало более одной темы, многие касались трех, четырех или даже пяти тем.

Приведем несколько примеров:
«Человек хвастается своим новым слуховым аппа­ратом: "Он гораздо дороже, чем все предыдущие!" Друг спрашивает его: "Ну и как, ты доволен тем, как он работает?" А человек отвечает: "Половина пятого" (темы 2, 9, 3).
«Доктор положил руку на мой бумажник и сказал: "Кашель" (темы 7, 9, 2, 10).
«Я женат вот уже пятьдесят лет и все это время люблю одну женщину. Если моя жена узнает, она ме­ня убьет!» (темы 4, 8, 1, 2, 7).
Самыми удачными оказываются шутки, затрагивающие мно­жество тем одновременно, благодаря чему расширяется потен­циальная вовлеченность аудитории. Чем больше тем сосредото­чено в одной остроте, тем большее количество людей испытает напряженность, которая разрешится смехом после сжатой, лако­ничной ударной фразы.

В связи с этим уместно провести детальный анализ какой-либо одной конкретной шутки. Возьмем для примера карикатуру, на ко­торой жалкий прыщавый человечек с остатками букета на голове стоит перед захлопывающейся дверью и говорит: «Извините, мисс Каприз, наверное, мне лучше заглянуть в другой раз!» Почему и для кого эта карикатура смешна? Эмоциональное переживание, кото­рое она вызывает, связано с тем фактом, что любовное свидание -это чрезвычайно волнующее событие в жизни как мужчины, так и женщины. Мужчины боятся того, что женщина их отвергнет, а женщинам часто докучают несимпатичные им мужчины. Таким образом, данная карикатура затрагивает хорошо известный боль­шинству людей элемент жизненного опыта, вызывающий напря­жение эмоций, и подтверждает каждому, кто ее рассматривает, что он не одинок в своих проблемах.

Далее, здесь присутствует компонент агрессии/превосходства. В определенном смысле и мужчина, и женщина, изображенные на карикатуре, одерживают своего рода победу. «Мисс Каприз» поступает с незадачливым поклонником так, как втайне желали бы обойтись со своими ухажерами многие женщины: предельно ясно дает понять, что питает к нему отвращение и что у него нет ни еди­ного шанса. И все-таки поклонник успевает нанести ответный удар: благодаря своей нелепой реплике он ухитряется сохранить хо­рошую мину при плохой игре, и последнее слово остается за ним. Этот неожиданно невозмутимый для столь жалкого существа ответ составляет формальную сторону шутки, но эмоциональная сила ее обеспечивается темой социальной борьбы и взаимоотношений между полами.

Удовольствие от этой шутки может быть усилено посредством различных идентификаций. Мы можем представить себя на месте женщины, которой хватает храбрости так недвусмысленно обра­щаться с нежеланными поклонниками, или на месте слабого муж­чины, которому все же удается сохранить самообладание перед лицом неудачи. Кроме того, мы можем испытать чувство превос­ходства над обоими персонажами, мысленно поздравив себя с тем, что нам везет в «брачных играх» и никогда не приходится терпеть подобного унижения. Не исключено также, что мы улавливаем смысл всех этих маленьких побед одновременно и из каждой извлечем долю удовольствия.

На данном примере можно оценить всю сложность анализа, необходимого для объяснения того, как воздействует на различные аудитории даже одна-единственная довольно незатейливая шутка. На самом деле процессы восприятия юмора, вероятно, еще более сложны. Провести исчерпывающий анализ той или иной шутки просто невозможно, да и сам факт анализа по сути дела уже сводит шутку на нет. И все же описанные выше процессы, несомненно, играют определенную роль в восприятии юмора. Читатель без труда может приложить эти принципы анализа юмора к известным комическим сценам из драматических и оперных произведений (например, к сцене с Фальстафом, которого бросают в Темзу винд­зорские проказницы, или к эпизоду, в котором Микадо перечисляет наказания за различные нарушения общественного порядка).
ЮМОР И МОЗГ
Способность воспринимать юмор зависит, по-видимому, от нормальной работы правого полушария мозга. При исследовании пациентов с серьезными травматическими повреждениями правого полушария мозга обнаружилось, что они испытывают затруднения с восприятием метафорических аспектов языка и общего смысла связного повествования. Они часто не улав­ливают «соль» анекдотов и шуток по причине неполноценности языковых функций. Например, пациенту рассказы­вали начало анекдота:

«Две кузины беседуют, стоя на балконе и глядя на про­ходящий внизу парад. Одна говорит: "Как жаль, что тетушка Хелен пропустила парад".— "Она наверху, делает завивку", — отвечает вторая».

О связи юмора с работой правого полушария мозга свидетель­ствует тот недавно установленный факт, что люди, быстро справля­ющиеся с решением задач, требующих мысленного поворота в про­странстве изображенного предмета (правополушарная функция), проявляют более развитое чувство юмора, чаще оценивая шутки как смешные. По-видимому, чувство юмора зависит от способности улавливать взаимосвязи и смысловые паттерны. Понимание этих надсловесных аспектов языка обеспечивается дифференциацией двух полушарий мозга и сложным взаимодейст­вием между ними. Реакция на юмор может усиливаться на фоне эмо­циональных переживаний (секс, агрессия, страх смерти), но не ме­нее тесно она связана и с высшими мозговыми функциями.

Рефлексы, участвующие во внешнем проявлении чувства юмо­ра, смехе, еще не до конца изучены. Известно, что при смехе сокращаются лицевые мышцы, а также диафрагма и мышцы живо­та, из-за чего сотрясается все тело. Расширяются кровеносные сосуды, человек издает отрывистые звуки, похожие на кашель, а иногда может даже терять контроль над выделениями (слезы, непроизвольное мочеиспускание). Груме (Сгитес, 1989) описывает эту общую реакцию как «эпилептоидный катарсис», утверждая, что энергия инстинктивных побуждений в лимбической системе (эмоциональные нервные центры головного мозга) временно освобождается из-под контроля корковых (главным образом префронтальных) центров, обеспечивая тем самым разрядку социаль­но приемлемым способом. Этот механизм запускается симво­лическими сигналами юмора и приводит к снижению тревоги, а иногда и к эйфорическому состоянию, эквивалентному «удовле­творению от хорошей пищи, секса или опия». Результирующий эффект (включая чувство удовольствия от юмора) обеспечивается резким спадом возбуждения симпатической нервной системы в от­вет на ударную фразу комика.

ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ ЭФФЕКТЫ ЮМОРА
Нет сомнений, что, посмеявшись от души, мы чувствуем себя лучше: именно поэтому многие люди активно ищут юмористичес­кий материал, читают смешные рассказы и анекдоты, разгляды­вают карикатуры, посещают комические представления в театре и смотрят кинокомедии. Эксперименты показали, что соприко­сновение с юмористическим материалом способно облегчить неприятные эмоциональные состояния — гнев, тревогу или дис­комфорт. Казинс (Cousins, 1979) приводит историю о том, как юмор помог ему пережить тяжелый период пребывания в больнице для лечения анкилозирующего спондило-артрита (болезни Бехтерева).

С точки зрения Груме (Grumet, 1989), терапевтическое воздей­ствие юмора объясняется тем, что при смехе высвобождаются инстинктивные силы, которые в обычных условиях сдерживаются фронтальными долями мозга, развившимися для решения задач современной цивилизации. Юмор является символическим сред­ством обхода этого запрета: рассказчик анекдота приглашает слушателей присоединиться к нему для коллективного высвобожде­ния подавленной энергии. Смеховой рефлекс помогает сбросить нервную энергию и смягчает остроту эмоций. Воспринимая мир слишком серьезно, мы не можем ослабить контроль над гневом, сексуальными желаниями, страхом, стрессами и конфликтами. Смех, предлагающий чудесное (хотя временное и частичное) разрешение наших проблем, просто необходим для выживания в современном мире.

Предпринимались попытки использовать юмор в клинических условиях в качестве терапевтического средства (Haig 1986). По-ви­димому, это — перспективное направление в терапии, поскольку неспособность смеяться над собой и над миром — один из самых заметных симптомов таких психических расстройств, как депрессия и шизофрения. Несколько десятилетий назад психо­лог из нью-йоркской клиники Бельвю, д-р Мюррей Бэнкс, записал грампластинку под названием «Что можно сделать до прихода психиатра», предназначенную для избавления от депрессии и тре­воги в домашних условиях. Поскольку смех физиологически несов­местим с доминирующим при страхе и тревоге состоянием вегета­тивной нервной системы (стресс-реакция), то Бэнкс предположил: если заставить невротика смеяться, то ему хотя бы на некоторое время станет легче. С искусством профессионального комика он изложил занятные истории, почерпнутые из его собственного терапевтического опыта и проливающие свет на проблемы пациен­тов. Идея оказалась весьма результативной: многие люди, находив­шиеся в состоянии депрессии на грани суицида, не устояли перед юмором Бэнкса и впоследствии заявляли, что спасительная плас­тинка значительно улучшила их самочувствие

Позднее психологи начали проводить исследования, чтобы оценить способность юмора смягчать эмоциональные расстрой­ства. Несколько работ в этой области подтвердили, что юмор эффективно помогает пережить неприятности и что способность шутить и смеяться связана с понижением уровня депрессии и чув­ства одиночества и с повышенной самооценкой. Благоприятное воздействие юмора можно даже измерить в категориях ресурсов иммунной системы. Исследования показали, что после просмотра юмористи­ческого видеоматериала у участников эксперимента повышался уровень иммуноглобулина А в слюне (по сравнению с его уровнем после просмотра садистской кинопродукции или без просмотра какого-либо видео). Таким образом, юмор способен облегчить боль, помогает справиться со стрессами и, по-видимому, повышает сопротивляемость организма заболеваниям.

В древности признавалась важная роль шутов как философов и комментаторов социальных событий. В средневековье «шут-ду­рак» был «совестью короля» (Sanders, 1978): «То посмеиваясь над ним, то льстя ему, а порой и упрекая его, шут использовал юмор как нивелирующую силу, вносящую справедливость в решения короля». Шуту было позволено нарушать принятые в обществе правила вежливости и высказывать то, что не подлежало произнесению вслух; таким образом, шут обеспечивал разрядку напряже­ния в моменты, когда всеобщее благоговение перед авторитетом властелина становилось чересчур тягостным.

Искусство остроумно разряжать обстановку порой возвышало придворного шута почти до роли советника. Джек Пойнт в опе­ретте «Телохранитель короля» Гилберта и Салливена говорит:
Если представить горькую правду в веселом обличье,

Мир охотно проглотит ее;

Тот, кто желает внушить ближнему мудрость,

Должен позолотить философскую пилюлю.

Чтобы восстановить равновесие, комики наподобие Вуди Аллена часто прибегают к самоуничижению, благодаря чему зри­тель может испытать приятное чувство превосходства над ними. Они работают в системе образов, на одном полюсе которой стоит дурак, обеспечивающий нам чувство превосходства, а на другом — острослов, разоблачающий нашу глупость и тем самым принижаю­щий нас. Придворные шуты всю свою жизнь ходили по краю пропасти: не вовремя сказанная или слишком оскорбительная шутка могла повлечь за собой изгнание и даже казнь. Элемент «глупости» был им необходим отчасти для того, чтобы уравнове­сить или снизить эффект остроумия: это спасало шута от гнева вышестоящих особ.

Хотя в наше время комиков, перешедших черту дозволенного, никто не казнит, но тем не менее общество может обрушить на них всю свою ярость. Чарли Чаплина, заподозренного в симпатиях к коммунизму, подвергли гонениям и вынудили покинуть Соединен­ные Штаты. Ленни Брюс, покончивший жизнь самоубийством в 1965 году, до того трижды попадал под арест за нарушение об­щественных приличий (а однажды даже был осужден и сидел в тюрьме). Одной из причин его бед действительно могло быть его вольное обращение с непристойной лексикой, но, по-видимому, более важную роль сыграли его политические убеждения, неудоб­ные для властей (Paletz, 1990). Шоу Бенни Хилла было вычеркнуто из сетки телепрограмм, несмотря на высокий рейтинг и чрезвычай­ную популярность в США. В конце 1980-х годов сочетание «курорт­ного» и «школьного» юмора с полуобнаженными юными красот­ками («ангелами Хилла») сочли «сексистским», несмотря на то, что самолюбие мужчин в этом шоу ущемлялось в не меньшей сте­пени, чем достоинство женщин. Вскоре после этого Бенни Хилл умер от сердечного приступа.

Современные комики, подобно средневековым придворным шутам, нередко воплощают наши бунтарские стремления и жажду оригинальности, наше желание ниспровергнуть «священных ко­ров». Они безответственны и непокорны, они не желают благого­веть и преклоняться перед властями и «системой». Неудивительно, что «система» время от времени наносит ответные удары, налагая цензуру или подвергая комиков наказаниям. По словам Макдональ-да (McDonald, 1969), юмор «подобен партизанской войне. Успех (а возможно, и само выживание) зависит от умения путешествовать налегке, наносить неожиданные удары и быстро отступать» (р. 160).

Впрочем, не все комики представляют угрозу для политиче­ского курса государства. Некоторые из них, подобно Бобу Хоупу, напротив, поддерживают власть (Paletz, 1990). Хоуп также может осыпать насмешками президентов и правительственные учреждения, но в «Утреннем шоу» на Си-би-эс (1987, 15 января) он признался: «Я никогда не захожу слишком далеко. Я только слегка покусываю, но никогда не пью кровь». Его шутки до такой степени безобидны, что на следующий день после выступления Хоуп может спокойно играть с президентом в гольф. Большинство его острот безличны, не затрагивают политических проблем и нацелены на такие об­щественные пороки, как, например, бюрократия или растрата государственных средств. Например:
Вы читали, что костюм астронавта стоит два мил­лиона долларов? Интересно, когда это НАСА успело нанять Гуччи?
Как и все, я исправно выплачиваю подоходный на­лог. Я хотел бы отдать должное нашим кинооператорам: ни в одном кадре невозможно заметить, что на мне нет рубашки.
Бобу Хоупу никогда бы не пришло в голову всерьез вредить по­литической и экономической системе государства, которое так хо­рошо о нем заботилось все эти годы. Он — кроткий придворный шут, чьи остроты укрепляют власть короля, устраняют мелкие недо­статки в его правлении и объединяют весельем королевский двор.
МОТИВЫ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КОМИКОВ
Известна история о том, как некий француз пришел к психиат­ру и сказал: «Доктор, мне очень плохо. Я так несчастен! Не могли бы вы дать мне какое-нибудь лекарство?» Психиатр ответил: «Не нужны вам никакие лекарства, сходите лучше посмотреть на Грока (знаменитый клоун). Он вас развеселит, и вам станет лучше». «Я и есть Грок», — грустно сообщил пациент.

Хотя комики успешно смешат других людей, сами они зачастую чрезвычайно несчастные люди: одинокие, замкнутые в себе и не­способные увидеть комическую сторону такого положения дел. Образ несчастного шута нередко встречается и в реальной исто­рии, и в искусстве (Пьеро, Риголетто, «Паяцы», Джек Пойнт), а также среди современных комиков. Спайк Миллиган страдает маниакально-депрессивным психозом и периодически нуждается в медицинской помощи. Тони Хэнкок много лет страдал алкоголиз­мом и депрессией и в конце концов покончил жизнь самоубийством в номере австралийского отеля. Ленни Брюс и Джон Белуши также, судя по всему, добровольно ушли из жизни. Во время судебного процесса по обвинению в уклонении от уплаты налогов обнару­жилось, что Кен Додд несчастлив в личной жизни: он копил деньги и прятал крупные суммы у себя на чердаке, чтобы иметь наглядное доказательство своей влиятельности. Джон Клиз и Вуди Аллен обращались за помощью к психотерапевтам и в реальной жизни отличаются довольно мрачным взглядом на мир.

Разумеется, можно вспомнить и множество примеров вполне счастливых и довольных жизнью комиков; едва ли можно со всей уверенностью утверждать, что частота депрессивных состояний у представителей этой профессии превышает среднюю норму. Правда, Роттон Rotton, 1992) обнаружил, что деятели шоу-бизнеса в среднем умирают раньше, чем представители других проанализи­рованных в его исследовании профессиональных групп. Однако, во-первых, этот факт не относился конкретно к комикам, а, во-вто­рых, нельзя утверждать наверняка, что причинами сокращения продолжительности жизни здесь являлись именно стрессы или са­моубийства. Более убедительные свидетельства в пользу высокой подверженности юмористов психическим отклонениям приводит Джанас (Janus, 1975): 85% из его выборки комиков-мужчин в тот или иной период жизни обращались за помощью к психотерапев­там. И хотя контрольные данные о представителях других профес­сий в отчете Джанаса не приводятся, эти цифры выглядят доста­точно высокими. Впрочем, С.Фишер и Р.Фишер (Fisher, 1981) по результатам прохождения комиками теста Роршаха не об­наружили у них клинически значимого уровня невроза.

Но если все же гипотетически допустить, что многие (разуме­ется, не все) комики склонны к депрессии, то можно ли выделить какие-либо специфические для этой профессии стрессы? Вполне вероятно, что они живут с постоянными мыслями о необходимости обновлять репертуар и быть готовым шутить и острить в любое время дня и ночи. Еще более важно, пожалуй, то, что комикам часто приходится зарабатывать популярность на собственных стран­ностях и недостатках (например, тучность Оливера Харди, отталкивающая внешность Вуди Аллена, слабость Джона Бенни, женст­венность Фрэнки Хоуэрда). Но, с другой стороны, если бы эти люди изо всех сил старались скрывать свои недостатки от окружающего мира, то их самооценка могла бы пострадать еще больше. Кроме того, не исключено, что здесь срабатывает эффект контраста: мы обращаем повышенное внимание на депрессию комика просто потому, что такое положение дел парадоксально (юморист как ис­точник веселья не должен быть несчастным). Чтобы внести ясность в эти вопросы, необходимы дополнительные исследования.

Другое возможное объяснение связи между депрессией и ко­медией состоит в том, что люди, чувствующие себя несчастными, изначально склонны к роли шута. Профессия юмориста обеспечи­вает им прежде всего механизм для борьбы с собственной депрессией, а возможность смешить других людей воспринимается уже как второстепенное благо. Именно эту гипотезу проверяли С. Фи­шер и Р. Фишер (Fisher, 1981), пытаясь выяснить, что побу­ждает комиков «выставлять себя дураками». Эти исследователи пришли к выводу, что комики действительно озабочены главным образом тем, чтобы «отвести угрозу» от себя, а помощь другим людям (публике) в борьбе с их житейскими проблемами оказы­вается лишь побочным эффектом. Причинами возникновения такой установки у комиков Фишеры считают недостаток родитель­ской заботы и защищенности в детстве: результатом этих лишений стало развитие чувства юмора как способа облегчить переживание болезненных и трагических событий. В тесте Роршаха комики тяготели к образам «милых чудовищ», «существ или предметов, которые кажутся страшными, плохими или уродливыми, но на са­мом деле хорошие». Если юмор как защитное средство оказывается эффективным, то человек избегает клинической депрессии или стресса; однако нельзя отрицать, что время от времени этот защитный механизм может ломаться.

Деятельность комиков может мотивироваться также поиском социального одобрения. Вуди Аллен называет две причины, по ко­торым он избрал профессию комика: «эксгибиционизм и нарцис­сизм» и «потребность завязывать отношения с людьми и получать признание». Рано осиротевший и переживший в дет­стве трудные времена, Арт Бухвальд говорил: «Я рано понял, что нравлюсь другим, когда заставляю их смеяться». Дастин Хоффман, по существу, вторил Бухвальду, рас­сказывая, что в детстве юмор помогал ему привлечь к себе вни­мание в семье. Кроме того, еще мальчиком Хоффман обнаружил, что шутки эффективно умиротворяли отца, гневающегося на его проступки (Ва1е§, 1986). Уильям Клод Филдс в одну из редких минут серьезности признался: «...удовольствие, которое я достав­лял им своими шутками, говорило мне, что по крайней мере на краткий миг они чувствовали ко мне любовь». Все эти свидетельства сходятся в том, что юмор помогал людям установить нормальные взаимоотношения с окружающими в тех ситуациях, когда они могли остаться изгоями. Джек Бенни не вы­держал отдыха на Кубе из-за того, что местные жители не узна­вали его.

Можно возразить, что каждому хочется быть любимым и что по той же причине бизнесмены стремятся делать деньги. Но против такого мнения свидетельствует тот факт, что многие комики ведут уединенную, скромную жизнь и терпят неудачу в попытках завязать близкие отношения с людьми. Мы уже упоминали о Тони Хэнкоке, который умер в одиночестве в гостиничном номере. Два британских комика - Бенни Хилл и Фрэнки Хоуэрд, умершие в 1992 году, - жили в одиночестве (тело Хилла нашли только через несколько дней после его смерти). Кеннет Уильяме, утверждавший, что он по натуре весельчак, тем не менее избегал близких отношений с людьми (и даже мимолетных связей с женщинами). Единственным челове­ком, к которому он питал любовь, была его мать (Williams, 1985). При этом Уильяме отличался поразительной самовлюбленностью, граничащей с нарциссизмом. Джордж Мелли в опубликованной в газете «Санди Тайме» рецензии на автобиографию этого комика («Только Уильяме») отмечает: «...несмотря на то, что Уильяме про­жил 60 лет в эпоху бурных исторических и социальных перемен, он не записал ни единой мысли о каком-либо постороннем, не свя­занном лично с ним предмете». Отчужденность великих клоунов образно и ярко описана Томасом Манном в «Признаниях Феликса Крулля»: «...монахи безрассудства, бегущие от всего мирского; причудливые гибриды человека и безумного искусства».

Разумеется, не все профессиональные юмористы остаются холостяками. С. Фишер и Р. Фишер (Fisher, 1981) сообщают, что 75% комиков из их выборки были женаты, а 20% — разве­дены. Вуди Аллен и Джон Клиз вступали в брак по нескольку раз, и в их творчестве до некоторой степени отразились связанные с этим переживания. Главная тема Вуди Аллена — жизнь физически непривлекательного «вечного неудачника», пытающегося заинте­ресовать женщин своим остроумием (именно так с успехом посту­пает Аллен в реальной жизни). Клиз избрал для себя имидж чопор­ного, властного англичанина, морально искалеченного постоянной заботой о респектабельности, но в глубине души мечтающего вырваться на свободу (стать американцем или итальянцем) и пре­даться разгулу сексуальных страстей. Трудно избавиться от впечат­ления, что фрустрации и гнев комических героев Клиза как-то связаны с его собственным прошлым и чертами личности. Оба эти великих комика обращались за помощью к психотерапевтам, но, по-видимому, параллельно они были заняты своеобразной программой самолечения (эквивалент психодрамы), включенной в их комедийное творчество. Сложно оценить степень успешности этой стратегии в данных случаях, но несомненно, что юмор играет для них роль терапии, а исследования подтвер­ждают, что в этом качестве он бывает достаточно эффективным.

Наконец, следует отметить, что не все комики завоевывают популярность демонстрацией своих слабостей, отчаяния и страда­ний. Некоторые, напротив, поразительно самоуверенны, напо­ристы и даже проявляют садистские наклонности. Они унижают своих сценических партнеров и публику и выражают свои эмоции и предрассудки такими способами, которые бы в реальной жизни привели людей в ужас (более того, многие воспринимают игру этих комиков даже как оскорбление). Фил Силверс в роли сержанта Билко терроризировал свой взвод, а Роуин Аткинсон в роли Блэкэд-дера и Рик Мэйалл в роли члена британского парламента Алана Б'Старда в «Новом политике» проявляют по отношению к окружа­ющим их персонажам такую психологическую и физическую жесто­кость, что публика невольно морщится. Мэйалл утверждает, что, играя роли вроде Б'Старда, он тем самым избавляется от качеств, которые ненавидит в самом себе. «Во всех нас есть частичка Ала­на, — заявил он в интервью «Ти-ви Тайме» (1989, январь),—и, играя его, я стараюсь избавиться от этой своей частички».

Эндрю Дайс Клей — выдающийся образец стабильно популяр­ного комика, нападающего на всех без исключения, в том числе и на свою аудиторию. Насмехаясь над заиками, горбунами и «тыквоголовыми лиллипутами с ножками, как у жучков», над ста­риками на ходунках, мешающими ему ездить в общественном транспорте, Клей в совершенстве выворачивает наизнанку все принципы «политкорректности». Еще одной постоянной ми­шенью для его нападок являются женщины, которых Клей опи­сывает как «грязных потаскух, которым следует держать рот на замке, готовить обед и обслуживать своих мужчин». Затем он, как правило, обращается к какой-нибудь хорошо одетой даме из первого ряда и требует «оторвать от стула свою чертову зад­ницу и показать всем свои чертовы титьки». Подобные манеры при всей своей опасности обычно вызывают у публики большой ажиотаж. В чем бы ни заключались личные проблемы Эндрю Дайса Клея, его невозможно назвать ни робким тихоней, ни депрессивным человеком. Интересно то, что благодаря своей харизме этот комик насчитывает множество поклонников даже среди тех социальных групп, которые он подвергает осмеянию (женщины, чернокожие и т. д.).

Юмор такого типа может ослаблять напряженность, давая вербальный выход подавленной агрессии, но он приемлем не для всех. Один шотландский «альтернативный» комик, отправившийся на гастроли в Канаду, завершал свои выступления словами: «Спо­койной ночи, зоофилы». Однако в конце концов какой-то недовольный патриот из зала избил его до полусмерти.