Госпожа Грац обращала ко мне умные вопросы о российских делах. Мы разговорились, и я обронил, что готовлю перевод книжки Кристофера Дэя "Места, где обитает душа"

Это выражение древнейшей функции города —

иметь место, где люди пребывают вместе, все

люди, лицом к лицу, и на них куда больше

ощущения общности, чем в никаких торговых

центрах, которые иные спешат объявить новым

даунтауном.

Уильям Уайт в журнале New York, июль 1974г.
Городская жизнь начинается на улице и кончается на ней. Это более чем простое замечание, но оно имеет такое огромное значение для развития городов, что над ним есть смысл несколько поразмыслить.

Улица - древнее изобретение. Современным планировщикам и проектантам было труднее всего смириться с мыслью, что улицы сохраняют работоспособность. В прямоугольной сетке улиц ото­бражена логика вечности. Город функционирует, и люди объеди­няются, а не разъединены в том случае, если присутствует фунда­ментальное основание для социальной интеграции. Уличная сеть в гораздо большей степени связывает город в единое целое, чем рас­членяет его на различные сегменты. Проблемой последних лет было то, что большая часть трансформаций в городе осуществля­лась людьми, которые просто не в состоянии оставить в покое хотя бы одну добротную вещь, всегда настаивают на том, что в состоянии ее улучшить, стремятся к усовершенствованию и при этом ее разрушают. В результате возникли общественные центры, лишенные улиц, культурные, торговые, спортивные центры, вы­сокомерно отвернувшиеся от города и стоящие от него поодаль. До сих пор, к сожалению, упорно повторяющейся схемой проект­ного мышления остается непременное изменение существующей среды до неузнаваемости, вместо того, чтобы начать с признания ценности за существующим и вплетения его в желаемое новое.

В признании ценности улиц никто не сравнится по квалифи­цированности с их пользователем, особенно если улица развива­лась в течение длительного времени, а не стала разовым продук­том воплощения хитроумного проектного замысла. Контрасты, множество деталей, разнообразие, неожиданности, закоулки, ком­пактность, уютность, смесь функций; ничто здесь не пребывает в неподвижности, ничто не скучно - вот лишь часть из того, что создает привлекательную, добротно функционирующую улицу. Ингредиенты интересной, кипящей жизнью улицы составляют микрокосм всего города. Самые милые, самые знаменитые улицы, как всякий может заметить, не "разработаны", не "выстроены", не "сделаны". Они росли, противостоя катаклизмам, выдерживая смену моды, постепенно адаптируясь к переменам и удерживая характер места. Не кто-то и не какая-то корпорация создали Ми­чиган Авеню в Чикаго или Мэдисон Авеню Нью-Йорка. Возьмем, к примеру, вот такое описание Мэдисон Авеню в очерке Пола Гольдбергера, архитектурного критика Нью Йорк Таймс:

"Неорганизованная, переменчивая, она обстроена зданиями всех размеров и всех мыслимых стилей. На ней почти нет соору­жений, которые сами по себе могли бы считаться заметными про­изведениями архитектуры. И все же пройти по Мэдисон квартал за кварталом 60-х и 70-х стрит значит получить одно из самых мощных урбанистических переживаний от Нью Йорка и вообще от города: это путешествие вбирает в себя энергию городской жизни так, как мало какое место на свете.

Мэдисон это прежде всего именно УЛИЦА - это не молл, это не плаза и это не хайвэй. Это улица с магазинами, выходящи­ми на тротуары, и если это кажется на первый взгляд вполне обыкновенным, задумайтесь на минуту, у многих ли американских городов есть такие улицы. Приятности прогулки, разглядывания витрин и наблюдения за тем, как то же делают другие горожане, - это то, что большинство американских городов почти полностью препоручили интерьерным пространствам с их стеклянными лиф­тами, водопадами и многоуровневыми паркингами. Суть Мэдисон Авеню в том, что на ней ничего этого нет. Это обычная улица, но она достигает максимума интенсивности, доступной для улицы, по крайней мере по эту сторону Атлантики."

Ни одна из новейших проектных схем не достигает такого городского качества. Не так уж сложно спланировать и спроекти­ровать "город мечты", однако для перестройки существующего, функционирующего города, которому нужны в первую очередь уход и усиление, требуется подлинно творческая энергия. Амери­канские города усеяны оспинами следами мегапроектов, в кото­рых не только игнорировалась сущность улицы, но она и активно уничтожалась в процессе их осуществления. Ряд десятилетий мы наблюдали различные проявления "центризма", будь то отдель­ные жилые комплексы или целые города в городе. В наше время наиболее явным проявлением того же схематизма становится со­здание внутри даунтауна самодостаточных многофункциональных структур, включающих все, что обладает финансовой привлека­тельностью, - нечто вроде следующей ступени над региональным моллом. "Моллизация" даунтауна сменила "обновление" в каче­стве универсальной формулы для перестройки в городе.

Первое, что совершает пригородный молл, всаженный в да-унтаун, это ликвидация улицы. Все прочие проектные решения имеют первопричиной этот первый неверный шаг. Уже по одному этому проектному признаку молл противостоит даунтауну.

Значение улицы для города переоценить невозможно - она важнейшая нить в основе городской ткани. Она связывает город в собственно городское. Прощание с улицей означает конец города. Как писал Питер Вульф в "Будущем города" в 1974 году, "городская улица - это начало начал. В потоке всей истории она была основой предметной и социальной сути города... Почти во всех городах и во все времена улица возникала как общее место, как место для каждого, как ярмарка, как место встреч и собраний, как первое деловое пространство, демократически используемое всеми. В то же самое время она - пульсирующая подвижная граница между частным, общественным и административным "царствами", из которых всегда складывался город."

Грейди Клей писала в майском 1987 года журнале Planning, что "В девятнадцатом веке романы и пьесы трактуют улицу как средоточие демократии в действии. Она воплощала собой откры­тость общества, когда свобода доступа ко всему есть суть и смысл." Отказ от улицы убирает тот единственный фактор, что постоянно определяет собой город или его часть и порождает все его прочие характеристики. Будь то мейн-стрит городка с един­ственной улицей-дорогой или часть обширной планировочной се­ти, улица - фокус, в котором люди, товары и услуги встречаются, смешиваются и переплетаются.

В самодостаточных моллах нет улиц. У них есть только про­ходы от автостоянки ко входам в магазины. У этих проходов есть четкое начало и определенный финал. Улицы напротив соединяют в себе все. Все связи осуществляются на улице. Молл разделяет, разъединяет и изолирует. Этот тип молла приемлем - если он приемлем вообще, - только если его воздвигают в чистом поле, куда можно добраться только на автомобиле, и где он не может нарушить какую бы то ни было существующую ткань.
Соединения против центров
Иные из городских моллов способны интегрироваться со своим окружением. Те, что лучше других, обычно представляют собой скорее переходные пассажи между какими-то иными места­ми, чем сами по себе конечной целью. Они работают как улицы, а не как центры и подчиняются городской логике, столь явственно иной по сравнению с логикой существования изолированного при­городного торгового центра.

Одним из ранних крупнейших, но при этом успешных при­меров внутригородских моллов новейшего поколения стала Галле-риа Итон Центр - многоэтажный молл общей площадью 53.100 кв.м, соединивший между собой два универмага в даунтауне То­ронто. Новое сооружение, завершенное в 1977 году по проекту Эберхарда Зайдлера, имеет множество входов, из него можно войти в две станции метро, и его торговый периметр повсюду от­крыт на улицу, так что пешеходы снуют вовнутрь и из него, через него и вокруг, не ощущая себя отрезанными от города вокруг.

В Сан-Франциско Крокет Центр трехэтажный пассаж через квартал с эффектной аркой входа в цоколе 38-этажного офиса построенный в 1985 году, являет собой разительное отличие от стандартов, сводящихся либо к коробкообразным моллам, что выглядят как склады или как эффектные атриумы в интерьерах в основании новых башенных зданий, прячущихся от глаз прохоже­го. Пронизанный солнечным светом пассаж-атриум Крокет Центр раскрывает свою суть в полной мере, когда понимаешь, что Скид-мор, Оуингс и Меррил проектировали его изначально как соеди­нительную связь между новым башенным офисом Крокет-Банка и его штаб-квартирой, принадлежащей к числу памятников архитек­туры начала столетия. Крокет Центр - место перехода к другим местам, а не только место для захода внутрь, и хотя он не слиш­ком счастливым образом организован (закусочные самообслужи­вания сосредоточены на одном этаже и т.п.), он по крайней мере не стал самодостаточным миром в себе.

В Лондоне Леденхолл Маркет, расположенный за углом от башни Ллойдс с ее сиянием нержавеющей стали в стиле хай-тек, стал восхитительной аркадой, охватившей пересечение трех из четырех улиц стеклянными сводами. Мясная лавка, цветочный магазин, хозяйственный магазин и множество прочих услуг для окрестных жителей комфортабельно устроились здесь между множеством ресторанчиков. Толпа клерков во время обеденного перерыва выходит на улицу, в то время, как покупатели снуют над ними, а пешеходы минуют их понизу.

Гранд Авеню Молл в Милуоки, спроектированный группой ELS для Рауз Компани и растянувшийся на четыре квартала, -один из лучших городских моллов из виденных мной: потому прежде всего, что это скорее реставрация и удлинение старой тор­говой аркады, чем новое изолированное сооружение. Аркада 1915 года постройки (архитекторы Холаберд и Берч) восстановлена и соединена с новой за счет соединительного "шарнира", связавшего интерьеры и задние фасады шести разрозненных зданий. В ре­зультате возникло одно непрерывное пространство, очевидным образом соединившее и старое и новое без ущерба для существу­ющей рядом улицы. Находясь на ней, невозможно угадать, что ряд раздельных зданий в действительности представляет собой эффектное торговое целое. Единственным новым элементом извне является тридцатиметровая стеклянная стена главного входа, за­полнившая проем, образовавшийся ранее при сносе стоявшего здесь дома. Из-за ясности связи с существующей улицей, вместо обособленности от нее, Гранд Авеню Молл стал катализатором рождения этой улицы заново и сыграл важную роль в развитии даунтауна Милуоки, подобно тому, как Итон Центр Галлериа вызвала бурное развитие в кварталах окрест. С появлением Гранд Авеню Молла деятельный, с разнообразной архитектурой и обра­щенный к пешеходу даунтаун Милуоки усилился, а не ослабел.

Уместные городские моллы - не в городе, как это происхо­дит с торговыми центрами. Они - часть, элемент охватывающей их уличной сети. Этим они напоминают пассажи - старую городс­кую форму, возникшую в Европе и импортированную в эту страну в прошлом веке. Европейский вариант пассажа, как подчеркивает Роберт Стерн, "был в основном представлен узкими "щелями" через тело квартала и ограничивающие его постройки, которые , обычно соединяли важные учреждения... коммерческая утеха на пути к театру и пр." Пассажи отразили здравое коммерческое чу-тье, толкавшее к тому, чтобы расположить магазины вдоль связей, соединительных переходов, срезающих путь от одной деловой улицы к другой или от одного центра притяжения к другому, что обеспечивало устойчивый поток проходящих обок*.

В Провиденс, штат Род Айленд, и в Кливленде, Огайо, все еще уцелели два из лучших исторических пассажей, и оба они были заботливо реконструированы за последние десять лет. Про­виденс Аркейд, построенная в 1827 году, с ее колонным портиком "в греческом стиле", можно назвать ранним Храмом Потребителя. Его трехэтажный, залитый светом сверху, с его недурным набо­ром магазинов и ресторанов, в гораздо большей степени схож с улицей, чем с моллом стандартной формулы, и втягивает пешехо­дов внутрь себя, выпуская на соседние улицы.
………………………………………………………………………………………………

*Не все города умеют правильно оценить это чудо торговой архитектуры. В апреле 1985 года пассаж (четырехэтажный торговый зал под высокой стеклян­ной кровлей, длиной 110 м, был снесен в Спрингфильде, штат Огайо, чтобы очистить место, которым предполагалось заманить девелопера под ближе неопределенный проект. При этом местные 'охранители' в течение трех лет пытались убедить чиновников в том, что это старое сооружение способно вдохнуть новую жизнь в даунтаун не меньше, чем аналогичные пассажи в других городах.

Провиденс, компактный город с его 175.000 жителей, был как-то пропущен в славные бульдозерные дни городского "обновления". К тому же, к вящей пользе Провиденс, в городе достаточно рано развернулось живое движение в защиту старины во главе с энергичной Антуа­нетт Доунинг. Но и здесь довольно оснований для тревог, если прочесть в мартовском номере Нью Йорк Таймс 1987 года интер­вью с мэром Джозефом Паолино: "моей горячей мечтой является буквально преобразить силуэт Провиденс, чтобы залезть в небо как можно выше". И Провиденс Аркейд и весь даунтаун могли бы пасть жертвой такого рода мечтаний. Кливленд Аркейд 1890 года постройки соединяет между собой два офиса и две улицы. Внуши­тельный стометровый неф с его высоким "фонаре»:", пышностью кованого металла (у пяты каждой арки чугунные химеры держат большие бра) необычайно высок - на пять этажей. Крупный мас­штаб охватывает пространство, не подавляя окружение пассажа.

Многие среди современных внутригородских моллов заявля­ют себя в роли наследников исторических пассажей, начиная с миланской Галлериа Витторио Эмануэле 1865 года, построенной как памятник освобождению Италии от оккупации. Эффектная улица, перекрытая величественным стеклянным сводом, миланс­кая Галлериа обстроена всевозможными магазинами и кафе, от­крыта для прохода двадцать четыре часа в сутки и служит клас­сическим "связующим звеном" в лучшем его выражении. Латинс­кий крест в плане: длинное плечо связывает общественную пло­щадь с огромным собором, а короткое - две улицы между собой.

"В наше время любой торговый центр с двумя "фонарями" и небольшой аркой над входом заверяет в своем родстве с этим зна­менитейшим из торговых пассажей... Немало таких, где пытаются построить копии стеклянных сводов и центральной площадки, но упускают из вида все прочее, без чего Миланская Галлериа ни­когда не была бы столь восхитительным местом", - писал архи­тектурный критик Дэвид Диллон. В самом деле, единственным сходством между новыми моллами и их "предками" является ис­пользование арочных входов, сводов и "фонарей". Замкнутые на самих себе торговый центры: Уотер Тауэр в Чикаго, Копли Плейс в Бостоне, Галлериа в Бостоне и десятки имитаций по всей стра­не, - все они не имеют ничего общего с урбанистичностью. Все это сияющие, лоснящиеся отпрыски пригородных храмов торговли и все оказываю равно омертвляющее воздействие на торговлю в даунтауне. Изобилие бурлящих фонтанов и прочих экстравагант-ностей, полированный мрамор и латунь, лифты, напоминающие собой аквариумы, - все это отражает вкусы арендаторов, в свою очередь ориентированных на высший уровень клиентуры. Воспро­изводить элементы старинного дизайна и ими торговать это не то же самое, что научить Место функционировать так же хорошо, как исходные образцы. Большая часть моллов в американском даунтауне имеют две общие черты: они обособлены и столь же ориентированы на автомобилиста, как и их предки в субурбии.
Автомобиль все еще убивает город
Молл - продукт автомобильной эпохи. Структура молла, при всех вариациях, была предопределена автомобилем. Главный урок, который можно было извлечь из битв против хайвэев, гро­зивших распороть города поперек в 50-е и 60-е годы, заключался в том, что перепланировать город так, чтобы он мог принять в себя автомобиль, значит полностью "выпроектировать" само его существование. Город и автомобиль - природные враги. Чтобы испытать город вполне, нужно участвовать в его жизни, ходить по его улицам, ездить на общественном транспорте и видеть в пользовании автомашиной или такси лишь одну из возможностей, а не абсолютную необходимость. Испытать субурбию иначе, чем в машине, не представляется возможным.

Как писал Питер Вульф еще в 1974 году: "... видеть в автомобиле элемент структурообразования в го­роде значит признаться в ошибочной страсти к позднему инстру­менту промышленной революции, реальная польза от которого заключается в загородном путешествии. Это не было понято в достаточной мере. Проталкиваемые промышленностью с чрезвы­чайным напором сущностные антиурбанистические качества авто­мобиля все еще не оценены должным образом. В Америке и по всему свету планировщики упорно повторяют трагическую ошибку застройки и перестройки городских территорий скорее для авто­мобиля, чем для человека".

Печально, но это все еще так, и возросшее внимание к обуст­ройству пешеходных путей только отвлекает общественное внима­ние от процесса приспособления города к автомобилю.

В последние десятилетия антиурбанистические, ориентиро­ванные на автомобиль проектные решения вторглись почти в каж­дый город и почти в каждом разрушили хотя бы его часть, стирая на пути улицы и самый городской дух. Горожане непременно ока­зывали этому сопротивление, хотя и с переменным успехом. Не­которые сражения были выиграны после немалых разрушений -во всяком случае можно надеяться, что мы уже пережили эпоху страстного желания прорубить широкие хайвеи через самые цент­ры городов*.

*Огорчительным исключением является Преэиденшл Хайвей в Атланте, без нужды распоровшая полные жизни исторические районы, чтобы посетители могли прямо подъезжать к Библиотеке Картера. И еще, словно для того, что­бы мир убедился в том, синдром хайвея еще не прошел вполне, появились вести, что Пенсильвания собирается соорудить двадцать миль хайвэя через нетронутые сельскохозяйственные земли Эмиш - чтобы облегчить транзит грузовикам и машинам туристов. После яростных протестов, к которым при­соединились и фермеры Эмиш, обычно не обращавшие внимания на мир окрест, трассу дороги перенесли на самый край территории. Это мало что изменит, ток как вредоносное воздействие неотвратимо.

И все же этот импульс возвращается рикошетом в виде столь изощренных схем, так плотно укрытых сахарной поли­вой, что нередко непросто отличить предложение о строительстве нового хайвэя от программы развития территории, вроде Вествей в Нью Йорке, о котором шла речь в начале книги. Лоббисты хай­вэев так хитроумно упаковывают существо дела, что внимание общественности нередко оказывается усыплено.
Непревзойденная урбанистичность:

Рокфеллер Центр
Рокфеллер Центр остро контрастирует с этим трендом, буду­чи много старше его. Подражаний было много, но ни одно из них не могло даже близко подойти к его несравненной урбанистичнос-ти. Именно потому, что на него так часто ссылаются при попыт­ках "продать" центры совершенно иного типа, Рокфеллер Центр заслуживает того, чтобы его как следует понять.

Рокфеллер Центр уникален одной своей характеристикой. Уважительно отнесясь к существующей уличной сети, его строи­тель добавил к ней еще одну улицу. Рокфеллер Центр (исключая пристройки 60-х годов) занимает три квадратных в плане кварта­ла, почти 9 гектаров между Пятой и Шестой Авеню, Сорок Восьмой и Пятьдесят Первой Стрит. Рокфеллер Плаза - доба­вочная улица - идет посредине, по оси север-юг. До постройки Рокфеллер Центра этой улицы не было.

Джейн Джекобс описывает значение этой "добавочной ули­цы" в замечательно написанной главе "Нужда в малых кварталах" своей "Жизни и смерти великих городов Америки". Как концеп­ция, она прямо противоположна идее "центровости". Джекобс напоминала, что "необходима частота поперечных улиц и связан­ной с ней возможности свернуть за угол". Именно это происходит на Рокфеллер Плаза с кварталами между Пятой и Шестой Авеню.

Если бы здания Центра тянулись непрерывно вдоль боковых его границ между Авеню, здесь нечего было бы делать - так и оставались бы длинные соединительные связи и только. Самый изощренный дизайн, проектные изыски частностей не смогли бы связать их воедино, поскольку вовсе не единородность архитек­турного решения, а гибкость и пересечение людских троп сцепля­ют соседства, придавая им общегородское значение, будь то райо­ны преимущественно для работы или для проживания в них.

Оказавшись в Рокфеллер Центре, не чувствуешь себя ото­рванным от Нью-Йорка, напротив - ты часть его. Здесь ощуща­ешь себя внутри центра города, а не в "центре" - за исключением воздействия всего строя первоначальных тринадцати зданий, бесспорно принадлежащих к лучшим образцам Ар Деко. (Новые башни, выстроенные на западной стороне Шестой Авеню, увы, не имеют с Ар-Деко ничего общего, разделяя тоскливость облика с прочими офисами на этой улице, построенными в 60-е годы.

Рокфеллер Центр - не более и не менее чем чертова дюжина зданий, заполненных полным ассортиментом городских функций, спроектированных разными архитекторами, но построенных од­ним девелопером в течение ряда лет. Только тринадцать зданий на площади трех кварталов и еще отданные публике пространства катка и променада. Какое умение было утрачено позже! Если бы эти три квартала застраивались сейчас, и Ныо Йорк и любой дру­гой город были бы счастливы приобрести по два сверхздания на квартал, но скорее всего на один квартал пришлось бы одно со­оружение. Рокфеллер Центр - своего рода архитектурный пара­диз, какого в наши дни уже не встретить. Он - молчаливый сви­детель того, что было время, когда инвестиции соединялись с во­ображением, а не с высушенными схемами.

Концентрация из низких и высоких сооружений, Рокфеллер Центр это две сотни магазинов и центров услуг, три кинотеатра, рестораны, ночные клубы и привлекающие внимание каждого каток и Чэннел Гарденз. Под ним великолепная сеть подземных переходов, связывающих между собой все отдельные здания и все виды общественного транспорта, не лишая при этом активности поверхность улиц. Центр весьма велик, но он не подавляет ни­чуть. Это центр центров, в котором нашлось место прессе, телеви­дению и радио, развлечениям и торговле, местному и междуна­родному бизнесу. Замысел - дитя бума 20-х годов, но воплощался он в трудные 30-е, не сразу, а частями и с отклонениями от пер­воначального проекта. Больше, что что-либо еще, Рокфеллер Центр отразил тогда еще преобладавшее позитивное отношение к городскому образу жизни и можно сказать, что он праздновал урбанистическое начало вместо того, чтобы его стесняться. Его проект создавался до той поры, когда роман американцев с горо­дом начал увядать.

Окончательная форма Рокфеллер Центра развивалась во времени по мере изменения замысла и условий. Его собирались строить вокруг грандиозного нового оперного театра, однако в конечном счете вырос, фрагмент за фрагментом, крупный коммер­ческий центр, сумевший счастливым образом пережить не одну волну подъемов и спадов экономики и смену не одного поколения арендаторов. Незначительные и полезные добавления вносились в течение всех десяти лет его строительства и продолжались десяти­летия спустя, не нарушив ни архитектурную, ни планировочную его цельность.

Как заявил во время церемонии открытия центра в 1940 году Джон Рокфеллер Младший, "В начале была идея, из которой ничего не вышло, и в этом самая соль драмы, включившей неожи­данный разворот сюжета, выстроенного на идеале и образе. Это огромное деловое и культурное заведение отнюдь не имелось в виду в рамках первичного замысла."

Хотя его и называют городом в городе, Рокфеллер Центр существует в гораздо больше степени как соседство, район или участок, хорошо сцепленные со своим окружением. Он функцио­нирует согласно естественному порядку жизни города, а не в противоречии с ним. Он состоит из малых кварталов, каждый метр которых кипит деятельностью. Здесь нет пустых и мертвых стен. Группа из дюжины архитекторов во главе с Уоллесом Харрисо-ном, создавшая архитектурный облик целого, приняла ограничения, заданные уличной сетью и отнеслась к ним уваженительно.

Внутри Рокфеллер Центра находятся, быть может, наиболее удачные площадки под открытым небом в коммерческом комплек­се - каток и Чэннел Гарденз, - но здесь никому не приходило в голову втягивать внутрь города природу пригорода путем устрой­ства обширных, никак не используемых, продуваемых всеми вет­рами "плаз". Это реальный "центр", чувство безопасности пребы­вания в котором проистекает из многообразия активности в любое время дня и ночи. Он открыт для всех, приглашает каждого и никого не отпугивает. Он проектировался для пешехода и именно для пешехода. Его устойчивая мощь заключена в том, что он сра­зу стал и остался местом, куда приходят для одного только удо­вольствия там находиться. Рокфеллер Центр ненавязчиво пригла­шает пешехода зайти вовнутрь и столь же легко выпускает его вовне. Его легко опознаваемые сооружения ясно отличаются от своих соседей, но не настолько, чтобы быть им чуждыми. Это самая сущность урбанистичности, и это архитектура в лучшем своем проявлении, потому что она стопроцентно работает.

Может быть, главное заключалось в том, что Рокфеллер Центр проектировался и строился в эпоху, когда в развитии обще­ственного транспорта - в метрополитене - видели будущее города, тогда как роман с автомобилем развертывался преимущественно за городом. Паутина транспортных связей под Рокфеллер Цент­ром не менее важна, чем его обращенный к пешеходу уровень земли. Может быть именно в силу этой ориентации на метро, пе­шеход с трудом замечает въезды в его паркинг, незаметно впи­савшийся в отрезок между Сорок Восьмой и Сорок Девятой Стрит. В отличие от огражденных сквозными бетонными решет­ками паркингов большинства моллов, паркинг Центра незаметен совершенно. Столь же незаметной для обычного посетителя оста­ется сложная и эффективная подземная система доставки грузов, въезд в которую, не зная, нелегко обнаружить*. Рокфеллер Центр построен для пешехода и пассажира метро в первую очередь, хотя все удобства для технических средств передвижения там тоже есть, - ключевая черта урбанистического мира.

Как отмечала архитектурный критик Сьюзен Стефенс, "Рокфеллер Центр не только добавил улицы в ньюйоркскую ре­шетку и сформировал два уровня движения пешеходов, выводя­щих к разным видам общественного транспорта. Он также сохра­нил большую часть движения покупателей в направлении пере-пендикулярном к их движению по Пятой Авеню, не запараллелив его и тем самым не создав ему ненужную конкуренцию."

Как и городские пассажи, о которых говорилось выше, Рок­феллер Центр работает и как место встреч и собраний. Для Сред­него Манхэттена это вместе - парадный двор, городской центр и деревенская площадь. Городские моллы с претензией на роль на­следников Рокфеллер Центра - в Миннеаполисе и Сент-Поле, в Атланте (Омни), Галлерии в Хьюстоне и Далласе и их свойствен­ники - не имеют ничего общего с ним, за исключением величины и подражаний, вроде катков. Более того, все эти подражатели, в городе и в пригороде, очевидным образом функционируют как частные заведения со всеми формами контроля, принятыми в этом жанре. По контрасту, Рокфеллер Центр, будучи вполне частным учреждением, функционирует как общественное место, не закры­тое ни перед кем, так как плотность его нормального использова­ния такова, что она отталкивает все формы социально нежела­тельного поведения.

В контраст Рокфеллер Центру, замкнутые моллы регулируют доступность в том или ином режиме, и как о них писал Келвин Триллин в статье 1980 года для Нью Йоркера, "некто, проходя по даунтауну, может быть просто горожанином, тогда как - для пер­сонала — через региональный молл, он может быть только покупа­телем." Здесь есть о чем задуматься, так как "центры" всех видов ограничивают общественную активность, хотя многие из них ока­зались в роли единственного общественного места поблизости от жилья. Добавим, что сооружение абсолютного большинства из этих "центров" было весьма и весьма облегчено за счет обще­ственных средств.
…………………………………………………………………………………………………….

* Связь с общественным транспортом в местах, вроде Итон Центр в Торонто или Ситикорп в Нью Йорке играет критическую роль в успешности их функци­онирования. Для пешехода нет даже намека на то, что находится внутри Си­тикорп, и нечему заманить его с улицы. Через несколько лет после открытия торговцы в Ситикорп жаловались на то, что десятки тысяч людей проходят мимо, даже не догадываясь о содержимом и считая здание очередным офи­сом. К настоящему моменту это скорее собрание ресторанов, пользующееся успехом во время дневного ленча.

Однако существует явно неразрешимое противоречие, когда среда, находящаяся в частном владении и контро­лируемая частным образом, объявляется принадлежащей обще­ству. Виктор Груэн, архитектор и литератор, суммировал это сле­дующим образом:

"Сегрегатор" преуспел в том, чтобы исторгнуть из самого сердца наших городов одно из важнейших его свойств: многообра­зие и дифференциация оттенков от точки к точке. Он не позволя­ет отметить ориентиры в силуэте города. Он подрывает гражданс­кий дух в сугубо жилых районах, и подобно тому, как он порож­дает зоны города, живущие только заполночь, он создает и такие, что выглядят как город-призрак с момента закрытия офисов и до утра. Сегрегаторы разрушают качество города и самую его жизнь и всемерно затрудняя общение между людьми, они увеличивают дистанцию между ними."

Замкнутые "центры" все размножаются, их изолированность от окружения все растет, а с нею растет сегрегированность дезин-фецированного общества, что камня на камне не оставляет от их фальшивых претензий на родство с Рокфеллер Центром.

Другое существенное качество Рокфеллер Центра, отличаю­щее его от множества поверхностных подражаний, заключено в том, что он функционирует в одно и то же время и как "центр", т.е. соорганизованный комплекс сооружений, и как кластер само­стоятельных зданий, каждое из которых принадлежит окружаю­щему городу в той же мере, что и Центру. Именно так здесь ощу­щают себя и прохожие и конторские служащие и покупатели и туристы. И в то же время Рокфеллер Центр обладает удивитель­ным зримым единством, несмотря на различия высот и масс его зданий и на отсутствие симметрии в его структуре. Даже когда люди воспринимают его элементы по отдельности, он остается тотальной целостностью. Иные из этих элементов могут справед­ливо претендовать на ранг отдельных жемчужин, но главное их очарование заключается в том, что они части, "равные" этому замечательному целому.

За полвека попыток имитации все эти удивительные свойства Рокфеллер Центра ухитрились утратить, и как писал историк ар­хитектуры Винсент Скалли*, "ни один из комплексов, сооружен­ных в 50-е и 60-е годы, не смог к нему приблизиться.
……………………………………………………………………………………………………

* Профессор Йелльского Университета, Винсент Скалли - автор множества книг по истории всемирной архитектуры, последняя из которых представляет собой обобщающий труд под названием 'Архитектура: природное и рукот­ворное' (Architecture: the Natural and the Manmade), изданная в 1991 году, -Прим. пер.

В самом деле, все эти комплексы на разный способ словно свидетельствуют о том, что американцы напрочь утратили умение складывать центры своих городов, умея их только разрушать. Новая среда скорее распадается под таким напором, чем обретает подобие формы."

Любопытно, что и следующее поколение Рокфеллеров, заяв­ляя о стремлении осуществить мечту отца, прочло ее неправильно: Нельсон с Олбани Молл, в роли губернатора штата Нью Йорк; Джон Третий с Линкольн-Центром; Дэвид с перестройкой Нижне­го Манхэттена, Центром Всемирной Торговли и Вествей - в роли Президента Чейз Манхэттен Банка; наконец, Рокфеллер-компани по недвижимости с Эмбаркадеро-Центром в Сан-Франциско.

Центры такого типа, будь они общественные, торговые или культурные, подобны пришельцам, вторгшимся в сложившийся район, не сшивая, а напротив разрывая живую городскую ткань. Они истребляют сущее и замещают его собой. Им приписывают участие в ревитализации города, чего они не заслуживают нис­колько. Их лоббисты пользуются ими, чтобы обещать всем и каж­дому то, что они никак не в состоянии доставить им "на дом". Когда с завершением строительства становится очевидно, что обе­щания были пустыми, немного находится тех, кому есть дело до того, чтобы оглянуться назад и оценить всю меру заблуждений.

Линкольн-Центр принадлежит к числу как раз таких комп­лексов, которым приписаны достоинства возрождения города, которых они не заслужили. Он отнюдь не привел к возрождению Вест Сайд в Манхэттене, и миф о таком его воздействии принят многими на веру лишь потому, что его часто повторяли.

После возвращения в Нью-Йорк в 1960 году я жила в трех местах манхэттенской Верхней Вест Сайд, этой говорящей на всех языках территории, что растянулась между 59-й Стрит, на которой кончается Мидтаун, и 125-й Стрит, где начинается Гар­лем, и ограниченной Гудзоном с запада и Централ Парком с вос­тока. Все места Вест Сайд, где мне довелось жить, относятся к числу "улучшенных" зон, возрождение которых обычно связыва­ют с сооружением Линкольн-Центра. Однако, хотя Линкольн-Центр и послужил началом множеству вещей - и прежде всего ряду подражаний в других городах, которые выглядят хуже, чем их первоисточник, он никак не может быть назван причиной ре­нессанса Вест Сайд. Ошибка в атрибуции достоинств была бы достаточно вредна, даже если бы она относилась только к Нью-Йорку, но миф о ревитализирующем импульсе, рожденном Лин­кольн-Центром, был к несчастью широко использован в Америке, чтобы открыть дорогу аналогичным культурным комплексам, обо­собленным и антигородским по своей природе.

Замысел Линкольн-Центра родился в 50-е годы, и участок под его строительство был выбран в момент пика "обновления городов". Земляные работы начались в 1959 году. Первое здание (Филармонический зал, теперь именуемый Эвери Фишер Холл) было завершено в 1962-м, а последнее - в 1966 году. Эти даты существенны, так как проявляют тот простой факт, что процесс, ныне именуемый возрождением Верхней Вест Сайд начался много позже, не ранее середины 70-х годов. Я испытываю некоторые затруднения, произнося слово ренессанс, так как к настоящему времени Вест Сайд "возрождена" до такой степени, что почти ут­ратила свою разнородность, а это никогда для меня не могло слу­жить критерием оценки возрождения города. Однако достаточно и таких качеств, которые позволяют говорить в случае Вест Сайд о подлинном возрождении.

Это возрождение началось так же и в то же время, что и в других городских сообществах страны. "Город" стал новообнару-женным выбором для многих людей, искавших, где устроиться жить. Зависимость от автомашины и спад в экономике привели к переоценке пригородного образа жизни. Охотники за качеством обнаружили в городских кварталах недорогие, изрядно потрепан­ные роу-хаузы, с которыми молодые полные энергии люди "что-то могли сделать". При этом существовала возможность сохранить и некоторые привычные удобства пригородов - очаг для барбекью, качели, песочницу для детей: все это или на заднем дворе или на сквере за углом.

В течение шестидесятых по всему Нью-Йорку, а не только в окрестностях Линкольн-Центра, медленно разворачивалось "воз­рождение браунстоунов", которое к 80-м достигло своего пика. Тогда уже цена недвижимости подскочила до небес, и спекулянты начали срывать плоды того, что новые жители старых кварталов начинали когда-то без всякой помощи профессионалов* и осуще­ствляли шаг за шагом. Челси, Вест Вилледж, Мюррей Хилл,
…………………………………………………………………………………………….

* Напомню, что возрождение соседств начиналось обычно и без какой бы то ни было поддержки со стороны кредитных учреждений. Плата наличными и заем у родственников были обычным стартом для городских 'пионеров'.

Клинтон в Манхэттене, Кобл Хилл, Бруклин Хайтс, Парк Слоуп, Форт Грин в Бруклине - ни одно из этих соседств Нью Йорка не обязано развитием Линкольн-Центру, не говоря уже о кварталах роу-хаузов в других городах, где наблюдался тот же ренессанс и в то же примерно время. В зонах, где не было Линкольн-Центра, возрождение происходило - при меньшем темпе инфляции - так же, как и на Вест Сайд. Это был естественный процесс регенера­ции городской ткани, о котором много говорилось выше.

В этих соседствах было довольно добротных жилых домов и пестрое население, что привлекало тех, кому надоело существова­ние в классово одномерной среде. Здесь было ощущение соседс­кой общности, когда людям легко знакомиться друг с другом; широкий выбор местных магазинов и лавок, покупка в которых входит в круг малых удовольствий; близость к общественному транспорту, что уменьшало необходимость приобретения все дорожавшего автомобиля. Именно эти признаки создали привлека­тельность всех такого рода соседств - включая Вест Сайд в райо­не Линкольн-Центра - и они попрежнему создают их шарм.

"Привлекательность Вест Сайд сугубо естественный фено­мен, не имеющий ничего общего с Линкольн-Центром, - подтвер­ждает Сэлли Гудголд, творческий лидер в своем соседстве и пред­седатель Городского Клуба Нью-Йорка. - Это район с наилучши­ми транспортными возможностями во всем городе: две линии мет­ро и пять автобусных. У каждого здесь не более квартала до ска­мьи и дерева на сквере, и вся полоса застройки зажата двумя ог­ромными парками руки Ольмстеда* . В этом вся тайна Вест Сайд, и она.была на месте до Линкольн-Центра. Эту территорию не "открыли" раньше, потому что другие, вроде Ист Сайд, были бо­лее известны. Вест Сайд всегда могла предложить больше, чем Ист Сайд, но до поры до времени это был Большой Секрет. За­тем, когда на востоке стало слишком дорого, многим пришлось заняться Вест Сайд более внимательно, и от секрета не осталось и следа. Не исключено, что посещение Линкольн-Центра помогло им в этом, но хорошо ли это в конечном счете?"

Гудголд может долго объяснять, что высокий статус Вест Сайд существовал и задолго до Линкольн-Центра: "Семьи с высо­кими доходами всегда жили в Вест Сайд, вдоль Централ Парк Вест, Вест Энд Авеню, Риверсайд Драйв и в "нишах" по попереч­ным улицам.
……………………………………………………………………………………………………

*Напомним: Ольмстед - ландшафтный архитектор, перенесший на американ­скую почву лучшие традиции английского пейзажного парка. Наряду со зна­менитым Сентрал Парк посреди Манхэттена, Ольмстед создал не менее ги­гантские и не уступающие ему ничуть парки Бруклина и Монреаля. Прим. пер.

Наверное, на Ист Сайд их было больше, но и здесь не мало. Теперь их еще больше. Художники тоже издавна обитали в домах Бозар* с их толстыми стенами и высокими потолками."

Многим ньюйоркцам и многим приезжим нравится Лин­кольн-Центр. Им нравится его близость к метро и автобусу, чис­тота и ощущение безопасности, приподнятое настроение толпы, когда все зрительные залы работают одновременно. Естественно, они не видят разящей пустоты, царящей здесь между представле­ниями. Много таких, кого не отталкивает банальность архитекту­ры и не оскорбляет высокомерная обособленность: подход пеше­ходов возможен только со стороны Бродвея, тогда как к жилому комплексу по Амстердам Авеню обидным образом обращена толь­ко глухая задняя стена.

Мало кто знает (и еще меньше тех, кому это не безразлич­но), что Линкольн-Центр вытеснил 1.647 семей и 383 предприя­тия, местившихся в 188 зданиях, многие из которых были теми самыми "браунстоунами", за которые сегодня платят бешеные деньги. Прошлое исчезает из памяти с необычайной легкостью, и мы привыкли принимать перемену во имя прогресса, ни разу не оглядываясь назад.

Для многих это малосущественно, но резонно отметить, что Линкольн-Центр стер с лица земли последние следы соседства для тысяч из нас, кто живут в его тени. В ресторане по соседству не­возможно поесть, не выстояв долгую очередь, пока в залах не поднимут занавес. Улицы заполнены гудками автомобилей, боль­шая часть которых имеет номера Коннектикута и Нью Джерси. В лучшие моменты теснота неприятна, в худшие невыносима. Бли­жайший супермаркет, в отличие от продовольственных магазин­чиков с завышенными ценами, расположен в семи длинных квар­талах пути. Но мне зато дозволено приобретать сувениры балет­ных постановок, ноты и еду для гурманов. Я могу наслаждаться созерцанием целого набора омерзительных новых многоквартир­ных домов, где плата за двухкомнатную квартиру измеряется в тысячах долларов. Те радости жизни, что все же сохранились в нашем районе - они есть - уцелели вопреки Линкольн-Центру, не благодаря его появлению.

И вновь Виктор Груэн удачно об этом: "Такая концентрация культуры в одном выделенном для этой цели месте с точки зрения психоаналитика служит любопытным признанием в ощущении, что наши города столь враждебны куль­туре, что ее можно защитить от вульгарности городской жизни, только упрятав ее, фигурально выражаясь, за колючую проволоку.
………………………………………………………………………………………………….

*Имеется в виду пышное убранство фасадов в стиле парижской Ecole Des Beaus Arts, мода на которое сохранялось вплоть до Второй Мировой войны. Прим. пер.

Кроме того, такого рода практика словно отрицает за осталь­ной массой города право на приобщение к культуре, придавая всему остальному оттенок голого коммерциализма."

Впрочем, моя цель здесь не спорить с теми, кому нравится Линкольн-Центр, но лишь возразить тем, кто приписывает ему заслугу в возрождении Вест Сайд. Линкольн-Центр не возрождал соседство. Он его снес. Линкольн-Центр не устранил отчаяние, а только растолкал его окрест. Новые сооружения вообще никогда не разрешают проблем - они только передвигают их на другое место. Когда Вест Сайд была готова к тому, чтобы здесь укоре­нился естественный процесс возрождения, это и произошло. Так было бы и без Линкольн-Центра* .

К чести Линкольн-Центра то, что он способствовал оживле­нию интереса к Вест Сайд. Однако, как мы старались проследить в книге, оживление интереса и преданность территории могут произойти более скромным и более творческим образом, чем крупные сооружения, нуждающиеся в гигантских субсидиях за счет общества.

Линкольн-Центр не в большей мере можно счесть потомком Рокфеллер Центра, чем широко разрекламированные городские моллы - побочными детьми элегантных пассажей девятнадцатого века. Он не был и катализатором процесса возрождения Вест Сайд. Это была, явно и недвусмысленно, типичная схема городс­кого "обновления", выпестованная Робертом Мозесом и Джоном Рокфеллером Третьим в разгар строительства монументов. Этот стиль "обновления" давно уже лишился доверия, и теперь самое время видеть в Линкольн-Центре то, чем он является на самом деле, - островок культуры, насажденный поверх городского кон­текста и не более того. Необходимо понять, что изолированные и изолирующие цен­тры любого рода враждебны ренессансу даунтауна. Теперь разум­но ближе приглядеться к тому, как мыслить крупно в малом мас­штабе значит найти путь оживления коммерческих зон города.

………………………………………………………………………………………………..

* Конечно, один случай не делает погоду, но все же интересно, последует ли какая-то иная творческая группа примеру Детройтского Симфонического Ор­кестра, который в 1988 году принял решения перебраться из современного "многофункционального' зала с чудовищной акустикой, но престижным адре­сом, обратно в Концертный зал 1919 года постройки, который Пабло Каэальс назвал 'чудом акустики, настоящим сокровищем среди концертных залов ми­ра". Концертный зал, функционируя в заброшенном соседстве, мог бы в прин­ципе помочь стабилизации и оздоровлению окрестной территории. С Лин-кольн-Центтром этого, разумеется, не произойдет, но такое может случиться с другими современными концертными залами в США.