Глава шестнадцатая
ВЕСЬ ВОПРОС: ЗАЧЕМ?
Бетонный бункер или...
Все знают Что. Весь вопрос - зачем?
Дэниэл Хэммет
Не слепое сопротивление прогрессу,
но сопротивление слепому прогрессу.
Автор неизвестен.
22 марта 1982 года. Ветрено и очень холодно. Серое небо с утра грозит новым снегом и слякотью, которые целый месяц покрывают улицы Нью-Йорка. Несмотря на мерзкую погоду, с раннего утра толпа собирается на западной стороне Сорок Пятой Стрит. Подходят все новые люди, и к 9.30 полиция оценивает собравшуюся толпу на тысячу душ.
Они окружают импровизированную трибуну, которая вот уже несколько недель служит центральным пунктом общественных протестов в самой серьезной стычке по поводу городского развития за последние десять лет. Трибуна установлена напротив дверей знаменитого театра Мороско, на сцене которого были в свое время поставлены семь пьес, получивших Пулитцеровскую премию и сделавших историю американского театра. Театра, в котором даже самое негромкое слово актера отчетливо слышно на балконе, без электронных ухищрений.
Не только Мороско. В этом квартале восемь крупнейших театров Бродвея: Буут, Плимут, Рояль, Голден, Бижу, Мороско, Империал, Мюзик Бокс и - через Восьмую Авеню - Мартин Бек. Это больше театров на один квартал, чем по всему Бродвею, и, может быть, больше всего "маркиз" над входами, выстроившихся в линию. Это единственная в своем роде смесь. В середине квартала - знаменитая Аллея Шуберта. Западная сторона Сорок Пятой - место спокойное и очень живое. Нет видимых признаков нелегальщины: ни порно-шопов, ни всякой слизи с Тайм Скуэр. И все же господа планировщики и власти, в чьих руках находится судьба города, объявили этот квартал "ветошью".
Один театр на этой несравненной улице уже снесен - Бижу, один из симпатичных небольших домов Бродвея. Вместе с ним исчез крупнейший в мире рекламный щит, с которого на Бродвей смотрели рекламы кинофильмов и пива. В этот пронзительный мартовский день Мороско приговорен превратиться в груду мусора в компании с не менее известным театром Хелен Хайес, выходящим на Сорок Шестую Стрит. Затем должен рухнуть отель Пи-кадилли. В целом же три лицензированных театра, Пикадилли, два кинотеатра (раньше бывшие лицензированными театрами тоже), несколько ресторанов, немало офисов и магазинов - все это должно исчезнуть, чтобы создать участок Портман Отеля.
Вместо всего этого разнохарактерного набора должна подняться самодостаточная мегаструктура Джона Портмана - одна из крупнейших в мире гостиниц на 1.876 дорогих номеров. В контраст к ярким вывескам и рекламным щитам, давно ставшим символом Великого Белого Пути, выгнутая поверхность вывески будет воздвигнута над входом в отель. Проектное решение - доведение до крайности отталкивающей чужака крепостной по виду башни, множество которых поднялись в небо американских городов в последние десятилетия. Это определение жизненных сил города в глазах планировщиков, архитекторов, руководителей государственных ведомств, финансовых учреждений и выборных чиновников. Слепые серые стены отеля выглядят как профилированный металлический лист и возвышаются в резком контрасте живому многоцветью не лишенной опасностей улицы внизу. Люди внутри надежно защищены и изолированы от людей снаружи.
Толпа, собравшаяся в это промозглое мартовское утро, привержена другому образу города. Целый месяц тысячи людей, среди которых были первые знаменитости американского театра, собирались на этом месте в последней попытке заставить изменить проект отеля в пользу большей человечности решения, чтобы по крайней мере спасти от разрушения уникальные театры, если уж не прочие звенья целостного по духу квартала. Они не протестовали против гостиницы как таковой, настаивая лишь на том, чтобы отель не уничтожил театры и характер Театрального Района. Однако это мартовское утро было свидетелем падения занавеса над драмой, длившейся два с половиной года.
И демонстранты и бригады разрушителей ждут решения Верховного Суда по поводу официальной приостановки сноса театров. После шести месяцев усилий, предпринятых в городском и федеральном суде очевидно, что вердикт зависит не от существа дела, но от процедурных тонкостей. Несколько судебных решений отсрочили финал, однако суды переадресовывали решение по существу исполнительным властям. Судебное рассмотрение ни разу не достигла стадии оценки аргументов по существу.
К тому же, истинные размеры проблемы и ее значение для послевоенной истории разрушения города до самого конца так и не получили надлежащего освещения в прессе. Даже сейчас, именно сама демонстрация привлекает внимание масс-медиа. До этого момента детище Портмана именовалось "застоявшимся" и "спасенным" проектом, реализация которого будет "колесной чекой" или "ключом" к общей ревитализации "впавшей в состояние упадка и захлестнутой преступностью", "ветшающей на глазах" и "полуразвалившейся" зоны Тайм Скуэр. Значение памятников обоих театров и тот факт, что Хелен Хайес уже был внесен в Свод весьма туманно просвечивали в печати. Статьи транслировали официальную точку зрения на то, что "непременно" будет приобретено, а не упоминания о том, что будет утрачено. Впрочем, через три дня после начала сноса Нью Йорк Тайм напечатала восторженную статью о том, с какой заботой "художественные ценности" Хелен Хайес демонтируются для дальнейшего музейного хранения. Статью сопровождали фотографии тонко прорисованных скульптурных купидонов, муз и прочих деталей в стукко исторического театра. Ни одного упоминания об этих украшениях не содержалось в сообщениях об отеле до момента сноса.
Драма до самого финала
Продюсер Джозеф Папп дирижирует финальную сцену драмы. До этого момента он мало участвовал в ней. Папп - низенький человечек с могучим Эго и языком, как бритва. Он знает, как овладевать ситуацией и как фокусировать на ней внимание нации. Если бы Папп предпринял такое усилие годом раньше, сценарий мог бы получить и иное завершение.
В этот мартовский день Папп был на месте с восьми утра. В ходе предшествовавших демонстраций на Сорок Пятой Стрит он вместе с такой же энергичной и решительной женой Гейл Мерри-филд, устроили штаб-квартиру в Пикадилли, в двух шагах от Мороско. С микрофоном на улице или в гостиничном номере с телефоном, Папп в равной мере неутомимый дух. Он, кажется, никогда не ложится спать. Он пытался изменить точку зрения всех и каждого, от мэра Коха до Президента Рейгана. Каким-то образом он все же надеется на то, что рациональные аргументы могут одержать верх. Он верит в победу до последнего мига.
К этой финальной сцене Папп совершенно охрип. Он без конца говорил по телефону, уточняя с ньюйоркским полицейским управлением детали мирного неповиновения и арестов. До глубокой ночи он объяснял звездам театра мельчайшие детали запланированной акции протеста, в которой они согласились участвовать. Пока не упадет занавес, Папп хочет убедиться в том, что мир узнает о том, что происходит на Сорок Пятой Стрит. Теперь американская пресса собралась во всей своей массе, чтобы наблюдать за гранд-финалом, в котором занято столько звезд. Даже японское телевидение здесь, чтобы вести длительный живой репортаж.
Извещение из Верховного Суда ожидается из Вашингтона в десять утра. Десяток звезд на трибуне рядом с Паппом. Тремя неделями раньше, на этой же сцене, несмотря на мокрый снег, "труппа", составленная из одних звезд, в течение трех суток вела марафон, читая фрагменты пьес, когда-то поставленных в Мороско и Хелен Хайес, включая Пулитцеровские пьесы Юджина О'Нила, Торнтона Уайлдера, Теннеси Уильямса. Джейзон Ро-бардс наизусть читал из "Долгого дневного путешествия в ночь" О'Нила, в котором он выступал в Хелен Хайес. Это было замечательное представление. Аудитория была тиха, и - как писал обозреватель Нью Йорк Тайм Джон Корри, - "лучшие мгновения для уличного театра". Робардс произнес длинный монолог, в котором отец-актер описывает младшему сыну, как он был в свое время разорен "обещаниями легких денег" и как, поддавшись духу наживы, он разрушил собственную жизнь. "Мое сердце сломано, и я чувствую, что всему конец", - произнес Робардс, обернувшись к фасаду Мороско.
Однако к Дню Дней* и завершению трех недель интенсивной кампании на улице всем, казалось бы, стало очевидно, что разрушение театров для "ревитализации" Театрального Района не должно иметь смысл, чтобы состояться.
Толпа ждала. Вести пришли в 10.30. Папп остановил чтение пьесы, сумрачно протянул руку за микрофоном и объявил: "Театры будут разрушены. Верховный Суд не продлил отсрочку."
Воцарилось молчание. Никто не двинулся с места. Около двухсот собравшихся ожидали указаний от Паппа, который в деталях проработал сценарий того, что должно было последовать за таким объявлением. Сопровождаемый Колин Даунхерст, Хозе Феррером, Целестой Холмс, Ричардом Гиром и прочими звездами, Папп медленно спустился с трибуны и перешел улицу к месту сноса. Забили барабаны, взвыли волынки.
Совершенно неожиданно кто-то схватил в руки микрофон, оставшийся на трибуне, и закричал: "Позор Коху!"
Эти слова превратились в ритмический хорал по мере того, как сотни протестующих двигались вдоль полицейских заслонов с намерением дать себя арестовать. Хорал стал единственной импровизацией в хорошо продуманной кампании гражданского неповиновения. Как только все, кто хотел подвергнуться аресту, собрались на участке, полицейский офицер объявил, что все они будут задержаны. Предводительница многих протестов, актриса Сэнди Лундвал стояла как камень во все свои пять футов роста, с рыжими как огонь кудрями на ветру, перед толпой протестующих, глядя с решимостью на полицию и рабочих по разборке. За несколько минут полицейские, проинструктированные прикоснуться к плечу пяти-шести демонстрантами и провести их к фургону, веером разошлись в толпу. 170 человек заполнили тринадцать полицейских фургонов, Желающих быть арестованными было гораздо больше, но как только фургоны заполнились, полиция больше никого не задерживала. Смешанные чувства приподнятости, грусти и молчаливости царили в группах во время следования в ближайший участок, где каждому выписали штраф за оскорбление права частной собственности, после чего всех отпустили. Все вместе вернулись на место, приколов квитанции о штрафе к пальто и курткам вместе с черными ленточками.
*Автор использует выражение D-Day как Demolition Day, играя значениями 'день разрушения' и день дней, как символ события ключевого значения. -Прим. Пер.
Снова на Сорок Пятой Стрит они запели "Give My Regards to Broadway" и "America the Beautiful". На этот раз они не выходили за барьер. Борьба окончилась. Оставалось наблюдать за тем, как падает занавес. Демонстранты ждали, когда бульдозеры начнут свое дело, все еще надеясь на чудо в последний момент. Строители, со своей стороны, ждали вести, что последние юридические препоны устранены. Около двух часов дня целый взвод юристов, представлявших штат и девелопера из Атланты, появились на участке, чтобы наблюдать за финалом. Именно они, за месяцы судебных рассмотрений, лгали, будто отель физически невозможно построить над- и вокруг существующих театров, Они заверяли, будто финансовая база Портмана в полном порядке, когда об этом не могло быть и речи (сам Портман заявлял это за три года до того, как этого добился). Портман все время повторял, что если его вынудят переделывать проект, он откажется от него вовсе. Его юристы заверяли суд, что потребуется не менее восемнадцати месяцев, чтобы изменить проект так, чтобы включить театры, если это вообще осуществимо, а за это время проект, лишившись финансовой поддержки, умрет.
Вскоре после двух оператор гигантского "рэкера" с разверстой металлической пастью подвел его к боковой стене Мороско. Зубы рэкера несколько раз куснули стену, пока упали первые кирпичи. Старые стены Мороско сопротивлялись, но когда осела пыль, появилась первая дыра с рваными краями. Были видны канделябры, висевшие на месте. Был виден сдержанный орнамент, украшавший просцениум - Мороско был известен скромной элегантностью. В нем не было перегруженного декора, характерного для кинотеатров Двадцатых годов, и не было изощренной орнаментировки Хелен Хайес. Архитектор Мороско, Герберт Крапп осознанно проектировал декор театра весьма скупо, чтобы тот не отвлекал зрителя от происходящего на сцене.
К сожалению, немногие извне театрального мира отдавали себе отчет в подлинной ценности Мороско, пока не было слишком поздно. К тому моменту, когда чиновники поняли, что они помогали уничтожить - если они вообще это поняли и им не было на все наплевать, - они уже не хотели вмешиваться в политический процесс, необходимый для предотвращения ненужного сноса.
Неготовность лоббистов проекта к компромиссу и нежелание политиков вмешиваться было источником наибольшего отчаяния для его противников, как это бывает в большинстве городских конфликтов. Барбара Хандман, вице-председатель местного Совета и одна из первых открытых критиков проекта, с невероятным упорством, спокойствием и изысканной вежливостью предупреждала великое множество начальников об опасностях затеи. Хандман, активистка со стажем, принадлежала к тем немногим в кругу оппозиции Портману, кто мог опереться на устойчивые контакты с важными центрами власти. Однако и ее предупреждения оставались без ответа. Однажды, с редкой у нее ноткой уныния, она сказала: "Сей проект вроде гибралтарской скалы. Его не удается сдвинуть с места. Я знаю, что скалу Гибралтара невозможно сдвинуть, но ведь этой портмановской штуки здесь еще нет!"
Когда я писала свою первую статью на тему Портман Отеля в журнале Нью Йорк, в ноябре 1979г., я назвала ее "Спасите Хелен Хайес", поскольку этот театр был очевидным образом наибольшей архитектурной ценностью, места. К тому моменту, когда я видела, как огромные челюсти крекера впились в стену Мороско, я уже давно понимала, благодаря людям театра, что именно Мороско представлял главное сокровище - с его акустикой, его фантастической видимостью сцены и особым эффектом интимности при тысяче мест в зале. Американский театр отсчитывает свое начало с постановки в Мороско "За горизонтом" О'Нила, первой пьесы, сюжет которой отталкивался от американской действительности. Все пьесы до того были перепевом европейской драматургии, но с "За горизонтом" театр Америки обрел собственный голос.
Только финал этой Американской трагедии театра был разыгран на глазах публики. Как и в аналогичных историях в других городах, все подлинное действие уже было сыграно за кулисами и вне сцены.
Снос как приоритет
22 марта 1982г. театры рухнули, но даже и три месяца спустя Портман все еще не сумел обеспечить необходимый объем финансирования, и окончательная сделка между ним, кредиторами, городом и UDC все еще не была заключена. У Портмана были трудности с получением тех 18.000.000 долларов, которые требовались для реализации права на выкуп гостиницы Пикадилли.
Как сообщал Джек Ньюфилд в Village Voice 15 июня,
"Все это более чем занятно, поскольку в течение длительного судебного разбирательства ключевые фигуры корпорации Портмана показывали под присягой, что даже малейшая задержка может быть смертельно опасна для проекта; что затягивание проекта увеличивает выплаты процентов по ссудам и с каждым новым месяцем удорожает строительство на 2.000.000 долларов. Компания Портмана представила заверенные свидетельства о том, что финансирование обеспечено в полном объеме. Наблюдаемые сейчас отсрочки и продление разрешительной документации позволяет предположить, что служащие Портмана пошли на прямой подлог, стремясь во что бы то ни стало форсировать снос Хелен Хайес и Мороско."
В конечном счете Портман приобрел Пикадилли и подписал контракт летом, в июле.
В конечном счете проект отеля пришлось переработать -но не ради сохранения исторических театров, а чтобы отказаться от молла на бродвейском тротуаре перед отелем. При реализации молла, которым предполагалось охватить три квартала по Бродвею, фронтальная секция отеля далеко нависла бы над улицей, а тротуар оказался бы занят объемами эскалаторов гостиницы. Первый намек на отсутствие поддержки идеи молла появился в редакционной статьей Нью Йорк Тайм 1 октября 1982г. под названием "Ошибочность молла". И снос театров и сооружение отеля были уже солидно гарантированы, когда появилось это специфическое возражение. Указывая на щедрый федеральный грант, "оплачивающий решение фасада улицы на частные средства", статья подчеркивала: "Рискуя прослыть неблагодарными, мы все же считаем, что идея молла дурна во всех отношениях, и ее энтузиастам следовало бы подумать на эту тему дважды... В самом ли деле они хотят, чтобы выросло пространство действия проституток, торговцев наркотиками, наперсточников и алкоголиков? И действительно ли они хотят иметь дело с тем хаосом, что последует неминуемо вслед за блокированием движения вдоль двух ключевых бродвейских кварталов?"
Город отложил процедуру одобрения бродвейского молла до сноса Хелен Хайес и Мороско. Если бы эта публичная процедура состоялась до разрушения, в ее ходе было бы неизбежно выявлено, что существенная корректировка проекта отеля неотвратима. Это означает, что честной экспертизы альтернативного варианта, надстраивающего отель над театрами и тем сохраняющего их, не должно было быть. Те самые лоббисты отеля - включая газетчиков, возглавляемых Нью Йорк Тайм, - кто не поддерживал такого рода изменение проекта, высказались в пользу отказа от молла. Как только старые театры были снесены, проект молла был похоронен без особого шума.
Финальное оскорбление здравого смысла в ходе долгой борьбы проступило уже после завершения строительства. Новый театр внутри отеля - первый новый театр на Бродвее за многие десятилетия, служивший обоснованием при сносе Хелен Хайес и Мороско - из-за ограничений, созданных архитектурно-конструктивным решением, имеет множество недостатков. Хотя нас заверяли, что этот театр будет построен с учетом новейших достижений жанра, объем сценической коробки, высота подвески декораций, удобство монтажа не только не превосходят по качеству те, что были в снесенных театрах, но даже не дотягивают до стандарта. А ведь город предоставил девелоперу дополнительные 25% объема постройки в обмен на обещание построить первоклассный театр. Лоббисты Портмана делали вид, что все недостатки нового театра явились полной неожиданностью, хотя оппоненты размахивали их списком как флагом задолго до сноса старых театров. Как всегда в- случае нарушения обещаний со стороны девелопера при выдаче ему разрешения на строительство, городские чиновники даже не рассматривали вопрос о серьезных санкциях. "Наказание" свелось к тому, что в обмен на освобождение театра от требований специального разрешения на его постройку он должен быть предоставляем местным театральным труппам в течение одного месяца ежегодно, если будет пустовать. Первая же постановка театра, реконструкция мюзикла Me and My Girl, стала "хитом" и, по крайней мере до конца 1988г., театр всегда полон.*
Уместному решению не дали шанс
Конфликт вокруг Портмана высветил драматическое противоречие между двумя видами подхода к городскому развитию.
С оппонентами боролись в известной технике "сноси-и-замещай", которая изменяла лицо Америки с 50-х годов. Оппоненты выступали за более щадящее решение, опираясь за здравые экономические представления и тот вариант творческого подхода к решению, что много раз доказал свою привлекательность, долго-временность, способность привлечь значительные трудовые ресурсы и, наконец, выгодность. Они отдавали предпочтение разумной, неразрушительной трансформации, обеспечивающей преемственность масштаба, индивидуального характера и исторического духа. Это консервативный взгляд, т.е. сберегающий - энергию, ресурсы, деньги, качество. Этот взгляд означает разрыв с десятилетиями проектирования, которое поднимает на пьедестал новое и шикарное за счет старого, изящного, способного жить долго.**
Лоббисты отеля исповедовали взгляды, прочно укорененные в бульдозерном подходе, как и во вчерашних проектах "городского обновления" обещающая новые рабочие места, расширение базы налогообложения и повышение цены недвижимости. Это подход, основанный на вере в то, что стоит начать что-то крупное, и прочие важные задачи будут решены сами собой.
В такого рода игре властям отводится роль инкубатора для больших проектов, использующего налоговые стимулы, льготы по зонированию и субсидии во имя "поддержки" девелопинга. Это обычно называется "разработка партнерства". В рамках партнерства задача власти в том, чтобы "дела делались" либо за счет преодоления трудностей сборки элементов, когда опасение перед атаками общественности заставляет всемерно ускорять процедуры публичных слушаний, либо за счет прямого субсидирования.
* Дефекты театральной сцены оказались столь разительны, что объединение Actors Equity грозило запретить постановку Me and My Girl. Выхлопные газы от проезда под театром проникали в артистические уборные, отопление за сценой работало так плохо, что температура внутри иногда опускалась до +3°, что приводило к простудам, а скверно выполненные сантехнические работы - к тому, что ядовитые дымы втягивало за кулисы. Actors Equity требовало либо устранить дефекты, либо ввести надбавки за вредность. Вопрос был передан в арбитражный суд, и дефекты были устранены к середине 1988 г.
** Даже Портман проявлял способность оценить старые, изящные и долговременные постройки, если только те на оказываются на пути его новых сооружений. Когда битва за Тайм Скуэр завершилась, в Атланте возникла угроза сноса Кэпитол Сити Клаб, построенного в 1911 году в Георгианском стиле, Портман воззвал к его сохранению. 'В каждом городе есть сооружения, в которых отпечатана его история", - говорил он корреспонденту Нью Йорк Тайм. Клуб со всех сторон окружен башнями из стекла и бетона, многие из которых сооружены Портманом. Он же возражал против сооружения трехъярусного перехода над улицей от Капитолия штата Джорджия к блоку его офисов, поскольку это уничтожило бы архитектурную целостность столетнего памятника с его золоченым куполом.
Эта игра трагическим образом обеспечивает возобновление градоформирующей ловушки вновь и вновь. Крупность поощряется ради нее самой. Цикл солидного субсидирования за счет публичных фондов не прерывается, ведя к усугублению инфляции. Прогресс измеряется по наличию Больших Перемен. Хуже всего при этом, что достоинства умеренной по масштабу, щадящей перемены остаются незамеченными.
Во всех конфликтах такого рода лоббисты скверно продуманных строительных программ непременно апеллируют к тому, что "время - ключевой фактор". Когда не существо дела, а скорость выступают в роли определяющего фактора, любой проект обретает инерцию самодвижения, независимо от качества его содержания. Временной фактор не более чем предлог, и происходит ли нечто в данный момент или вообще не происходит, не в расписании лежит его внутренняя оправданность.
Недвижимость или покер с высокими ставками
Эта универсальная тема была выпукло заявлена в редакционной статье Дейли Ньюс, 13 сентября 1979г., когда сторонники Портман Отеля, определяя его как "главную надежду", писали: "Этот устремленный вверх рывок в стекле и хромированном металле способен стать одним из основных туристических магнитов города, привлекая толпы посетителей, вдохновляя других инвесторов и девелоперов, подтягивая цену недвижимости и изгоняя из храма нечистых торговцев.
В статье признавалось, что есть "вопросы" по поводу чрезмерно щедрого облика сделки, и "городские юристы" призывались к тому, чтобы "тщательно проверить условия контракта, ради защиты общественного блага". В действительности впервые внимание публики к этому сюжету было привлечено обозревателем Дейли Ньюс Ай.Роббинсом в ядовитом комментарии, где финансовая сторона "полюбовного соглашения" ставилась под вопрос. Напротив, передовая статья придавала всему более мирный оттенок: "Итоговое суждение достаточно просто: Портман Отель как "магнит" ревитализации заслуживает разумного стимулирования."
В этом ключ к вопросу. Театральный Район стал джокером в покере, каким давно стала игра с недвижимостью. Никого не интересовало, что останется от Театрального Района после того, как туда войдут имперских претензий башни. В конце концов не о районе вообще шла речь. "Устранение ветоши" - своего рода пароль. Реальный интерес лоббистов отеля заключался единственно в разработке недвижимости с максимально возможной прибылью.
Достарыңызбен бөлісу: |