{164} 10 ноября 1961 года. А. П. Штейн «Океан» [БДТ им. М. Горького. Постановка Г. А. Товстоногова. Художник С. С. Мандель.]

{164} 10 ноября 1961 года. А. П. Штейн «Океан» [БДТ им. М. Горького. Постановка Г. А. Товстоногова. Художник С. С. Мандель.]

Некоторые другие изменения: монолог Задорнова [А. Е. Гаричев] перед тем, как идти к Зубу [В. П. Полицеймако], выпал.

По сравнению с ЦТСА — живые человеческие интонации, приземлено и одухотворено. Там разработана церемония вручения дипломов, построены шеренгой моряки, каждый выходит из строя. Здесь — по радио читается приказ, пока меняют декорацию… В ЦТСА — движущийся пол, герои стоят на «конвейере». В БДТ — идут (в этом больше смысла). Анечка [Л. И. Макарова] — девчонка. В ЦТСА — опереточные положительные герои.

Концепция спектакля несколько сбивчива — но, может быть, это и хорошо, потому что количество платоновщины в конце уменьшается. В конце концов, только в первой сцене в каюте Платонов [К. Ю. Лавров] активен и довлеет, потом он молчит, у него каменное, напряженное лицо. В ЦТСА Платонов [А. А. Попов] все время выдвигается на первый план, все сложности и вольности отодвинуты на задний план, специально скомканы, притушены, взяты в шутку, как нечто нелепое (просто Часовников заврался) — ни на минуту не должно показаться, что режиссер присоединяется к Часовникову, в какой-то степени считает возможным увидеть хоть долю правды в том, что говорит Часовников. Может быть, это ближе к драматургу, который на одну вольность делает десять оговорок. В ЦТСА Часовников [В. М. Зельдин] дурачок, как будто все время немного под мухой (так как сцена опьянения там снята — распространил на всю роль легкое опьянение).

{165} В БДТ Лавров во второй части спектакля совсем стушевывается, собственно, можно предположить (хотя прямо это не выражено), что он тоже как-то ломается.

Сцена на восьмом километре — плохо то, что Платонов молчит. В ЦТСА здесь концерт, картина разложения, а в БДТ — настроение, нет сатирически плоского плакатного рисунка, — а Лавров над этим, не унижается. Куклин [Басилашвили] здесь хорош, и в общем посрамляется Платонов.

Но сцена Платонова и Анечки хороша. Здесь надо разобраться по поводу изменений в партитуре пьесы. В ЦТСА Анечка [М. Ф. Пастухова], которая только что так трепетала перед Платоновым, начинает на него кричать и командовать, это самое простейшее и театрально эффектное решение — все довольны, все просто. Здесь не так: Макарова все интонации изменила («не знаю, первый ли, но последний», «больше не пущу» — естественно это сказать энергично, а у Макаровой интонация вопросительная). Трепет, боязнь, гордость; это лучшая сцена спектакля. Внутренний накал — то искреннее напряжение чувств, которое характерно для русской актерской школы, самое высокое (ни с чем не сравнится).

Зуб — Полицеймако очень хорош: обыкновенный служилый зуб, который воспринял новые веяния. Особенно в первой сцене — в каюте Платонова, когда с выпивкой за стол усаживается. Льстивый тон, когда говорит с начальником комендатуры (по пьесе — начальником патруля). И в последней сцене, когда крякает и ходит за командующим.

Хорош Е. А. Лебедев [Миничев].

У Часовникова — С. Ю. Юрского много верных интонаций, но в целом не очень интересен.

Куклин — проиграл. Он искренен в каждой сцене, без подтекста. В первой сцене искренне ругает Машу [И. М. Кондратьева]. При встрече через шесть лет — искренне кается (на самом деле он представляется, играет все время).

{166} 13 ноября 1961 г. [К. М. Симонов. «Четвертый». БДТ им. М. Горького. Режиссер Р. С. Агамирзян. Художник В. Л. Степанов.]

Общая концепция спектакля в конечном смысле близка современниковской — не о борьбе за мир, не это — тема спектакля, но разные пути и, в общем, разные результаты.

Он — В. И. Стржельчик — слабая фигура. Даже Бонар (П. Б. Луспекаев) чуть ли не бьет его. Потрепанная жизнью И. М. Кондратьева [«женщина, которую он любил»] и Н. А. Ольхина [«женщина, на которой он женился»] — обе совсем не то. Дик (Г. А. Гай), II пилот (В. А. Кузнецов), Штурман (Б. С. Рыжухин) — очень живые и конкретные, даже слишком, перебор. Нет общего характера. Луспекаев превосходит всех этих троих. Хорош Гвиччарди (Б. В. Лескин).

Режиссер выражает свои мысли параллельно с актером, а не через актера, — дублирует, растягивает. Режиссерский карандаш надо стереть, все эти «приспособления»²⁰, подпорки, указатели, дорожные знаки. Все, что сказано у автора, обязательно показывается. Нет внутреннего напряжения, силы — в том числе и потому, что режиссер мешает, актер не может себя проявить.

22 декабря 1961 г. [Н. Ф. Погодин «Голубая рапсодия». Ленинградский театр им. Ленинского Комсомола. Режиссер А. А. Белинский. Художник С. С. Мандель.]

Нелепая конструкция, лязгающая. Сарай, ангар. Почему ругали «Якорную площадь»²¹ — там все было с мыслью и чувством, а здесь механически.

Актеры. Нужно немало выдержки и терпения, чтобы играть в такой обстановке. Синий фон, на котором облака. Металлическая конструкция, движущаяся, с вертящимися ширмами. Все это громоздко, не портативно. Актеры выпрыгивают на сцену (милиционер выпрыгнул, сказал реплику и упрыгнул обратно).