Издательство Саратовской епархии, 2008

В пустыне жила монахиня по имени Акиндина. В молодости своей она была послушни­цей схимонаха Илариона, автора книги «На горах Кавказа»*.

* См. примеч. на с. 211.

Эта книга послужила причиной так на­зываемой «афонской смуты» и имяславской ере­си. Но мать Акиндина меньше всего походила на еретичку: в ней не было и следа той духовной гор­дости, той душевной разгоряченности, которая делает еретика глухим к учению Церкви и неред­ко проявляется по отношению к несогласным с ним во вспышках гнева, в озлобленности и даже в ненависти. Напротив, в ней чувствовался внут­ренний мир и свойственные многим монахам старого поколения спокойствие и рассудительность. Она принадлежала Церкви и, казалось, не могла жить и мыслить иначе. Она избегала осуждать кого-либо, особенно священников или архиереев. Надо сказать, что люди, сочувствующие даже в ка­ком-то уголке души ереси и расколу, стараются оп­равдать это чувство перед собой и другими, как борьбу за правду, осуждая священников и иерархов. О чем бы ни говорил такой человек, он все равно будет возвращаться, как зверь на прежние свои следы, к поношению священства. Монахиню Акиндину уважал архимандрит Серафим**, это было в моих глазах лучшим доказательством ее православия. Жила она со своей послушницей - молчаливой и безропотной монахиней. Главным ее занятием в течение десятков лет подвижничес­кой жизни была Иисусова молитва.

* Речь идет о схиархимандрите Серафиме (Романцове).

Однажды я посетил ее пустыньку и стал рас­спрашивать об Иисусовой молитве и о схимонахе Иларионе. Монахиня Акиндина рассказывала, что схимонах Иларион до самой своей смерти считал себя чадом Православной Церкви и говорил, что имяславские споры - это какое-то страшное не­доразумение; он не вступал в эти дискуссии, а как бы стоял в стороне. Несколько раз он обращался к епископу с попыткой разъяснить учение об Иису­совой молитве, но словно петля все туже и туже за­тягивалась вокруг этого вопроса. Это принесло схи­монаху Илариону большие скорби и отчасти послу­жило причиной его смерти. У него началась болезнь сердца, а затем водянка, от которой он умер. Он за­вещал своим ученикам быть в послушании Церкви, а некоторых из них, в том числе монахиню Акиндину, благословил на пустынножительство. После ре­волюции гонение на Церковь на Северном Кавказе приняло особо жестокие формы, так как к нему при­соединилась еще борьба с казачеством, в результате которой были уничтожены многие станицы и села. Вместе с несколькими монахинями мать Акиндина пришла в Грузию и поселилась в сухумских горах. Она затруднялась отвечать мне на некоторые воп­росы об Иисусовой молитве или же не хотела обна­жать того, что было для нее самым святым и сокро­венным,- не знаю. Но, как я понял, она считала, что слова «имя Иисуса есть Бог» означают, что в имени Иисуса присутствует и открывается Бог или, другими словами, в молитве через священное имя Божие открывается сердце для благодати Духа Свято­го и присутствия Иисуса Христа. Не всякий моля­щийся достигает такого состояния, напротив, теперь это удел немногих. В Псалтири написано: Господь во храме святем Своем*, но это не значит, что храм есть Бог, и далеко не все входящие в храм ощущают при­сутствие Божие. Храм - это место, где вездесущий Господь открывается душе человека, а имя Иисус - это то имя, через которое Господь - выше всякого слова и имени - открывается душе, и тогда имя Иисус и благодать Божия в сердечной молитве восприни­маются нераздельно, как соединенные воедино друг с другом. Но это область мистического, субъективного переживания, а не богословских определений. По­добную мысль я услышал от схимонаха Серафима**, который был выслан с Афона по обвинению в имя-славстве. Он говорил: «Схимонах Иларион родился слишком поздно», имея в виду, что его не поняли ни те, кто его обвинял, ни те, кто его защищал.

* Пс.10,3.

** О встрече со схимонахом Серафимом см. выше, с.303-324.

Мистика не поддается философской интерпре­тации. Это мир новых для человека реалий, с кото­рым он соприкасается, мир не передаваемых сло­вом духовных сущностей, о которых можно гово­рить только образами, аллегориями и символами. Поэтому язык мистика может быть правильно по­нят лишь теми, кто имеет личный мистический опыт и знает всю условность человеческого языка. Здесь слово не адекватно реалии, открывающейся через духовное переживание, оно - некая заметка, знак, зарубка, оставляемая на пути. Здесь слово выбирается как ассоциативное звено между двумя реалиями, духовной и материальной, не похожими друг на друга. Здесь личный опыт должен воспол­нить недостающее, и чем ближе он к святоотечес­кой традиции, тем он более правилен и глубок.

Раньше даже светская литература содержала в себе аллегорию, притчи, иносказания. Теперь мистика вытеснена рационализмом; этот рацио­нализм, ставший диктатором современного мышления, убивает благоговение и старается сорвать покров с тайны. Защитники и против­ники имяславства говорили на языке рациона­листической схоластики, в частности это каса­ется иеросхимонаха Антония (Булатовича), кото­рый построил защиту имяславства на софистике. Может быть, схимонах Серафим имел в виду из­менения в мышлении и духовном видении современного человека.

Затем в имяславский спор включились новые силы, близкие к гностицизму и пантеистической философии, спор ушел еще глубже, в область абст­ракции, и в декадентских кругах имяславство при­обрело привкус оккультизма. Теперь этот спор вспыхнул с новой силой, уже не в монашеской сре­де, а среди околоцерковной интеллигенции с очень скудным опытом Иисусовой молитвы и православ­ной аскезы, зато с немалым самомнением и стрем­лением к изобретательству. Можно полагать, что здесь снова сухой религиозный рационализм, ко­торый сам по себе не вреден, но дает мало пищи для души, столкнется с рационалистическим оккуль­тизмом непрошеных защитников имяславия, кото­рый явится одной из форм борьбы оккультного пан­теизма (демонизма) с Церковью.

Мать Акиндина рассказывала, что перед ее мо­нашеским постригом духовник сказал ей: «Сколь­ко в Церкви есть имен святых угодников Божиих, а люди выбирают преимущественно одни и те же имена. Большинство имен теперь почти забыто, а ведь угодники Божий хотят, чтобы на земле жили люди, с которыми они были бы связаны через их имя. Поэтому я дам тебе имя мученика Акиндина, которое редко кто носит в наше время».

Я был у монахини Акиндины вместе с уже по­койным иеромонахом Зосимой. Она предоставила нам одну из келий для ночлега, а утром с пер­выми лучами рассвета разбудила нас, сказав, что нам пора собираться в путь. Она громко пропела несколько стихов из псалма, уже не помню какие, и мне тогда вспомнилось, как в детстве мать буди­ла меня, чтобы я скорее вставал и шел в школу, а мне в то время особенно хотелось спать.

Вспоминая наши разговоры об Иисусовой мо­литве, я думал о том, что мышление древних мистиков было иным - многогранным и объемным, а у современных людей оно стало плоским и ползу­чим, так что они, даже ссылаясь на святых отцов (в своем понимании), часто переносят объемное изображение на двухмерную плоскость, и в резуль­тате получается не чертеж, а ерунда.

Пустынник монах Иларион, живший в горах Малой Сванетии, считал, что выражение: «Имя Иисуса есть Бог», повторяющееся в книге схимо­наха Илариона «На горах Кавказа», тождествен­но словам преподобного Григория Синаита: «Мо­литва есть Бог». Но мне кажется, что это не со­всем так. Молитва есть действие, если угодно, синергическое действие, а имя - это символ и ору­дие молитвы. Оно священно в том смысле, что символ связан с символизируемым, а имя Иисус является высшим символом, связанным с Божест­венной Личностью. (Имя Иисус, относящееся к дру­гой личности, например, Иисус сын Сирахов, при­надлежит к числу обыкновенных человеческих имен.)

Впрочем, отец Иларион указывал, что слова преподобного Григория Синаита относятся не ко всякой молитве, а к тем молитвенным состояни­ям, в которых явно действует благодать (когда Дух Святой глаголет в сердце молитвенника «Авва Отче» Своим безгласным дыханием). Некоторые из таких состояний назывались у аскетов «изум­лением» и «восхищением». («Изумление» - от слов «из ума», то есть выход из плена плотского рассудка, новое видение мира, духовное прозре­ние, которое наступает чаще всего при нежданном явлении Божества. «Восхищение» - от слова «восхитить», взять, как свою добычу, повлечь за собой - говорится о действии благодати, схватившей, как бы пленившей душу. В этом состоянии исчезает само время и для человека остается толь­ко одна реалия - Божество и духовный мир.)

Не нам писать об этом. Мы ясно понимаем, что не нам, но мы хотели сохранить для христиан то, что может навсегда исчезнуть; сохранить от вре­мени и забвения как духовное достояние хотя бы смутные силуэты пустыни или ее неясные тени в своих воспоминаниях; мы также хотели предос­теречь наших современников от возможных оши­бок на духовном пути. Только в этом мы видим оправдание своей дерзости.

Как-то в Сухуми мне встретился юноша из Сванетии. Он приехал сюда учиться. Его отец был объездчиком в так называемой Малой Сванетии, в селении Латы. Он говорил, что там много лет жили монахи, а затем они куда-то ушли. Отец рас­сказывал ему об иеромонахе Авеле, человеке свя­той жизни. Сваны уважали его и прятали от влас­тей во времена гонений. Но какие-то негодные люди напали на отца Авеля и избили так, что он заболел и умер. Местные жители просили его назвать имена тех, кто его покалечил, но он отказал­ся и сказал, что прощает их. Юноша говорил, что когда монахи жили в лесу, то он с отцом, а иногда один, приходил к ним, и тогда радость была у него на сердце, а когда монахи ушли, то вместе с ними «ушла» и эта радость.

Я видел много самоотверженных людей в миру. Я видел старцев, живущих в монастырях и пре­бывающих большую часть суток в молитве. Но у пустынников чувствуется какая-то особая бла­годать, словно они носят в сердце своем тишину пустыни, словно на их лицах сияет отблеск буду­щего преображения. И теперь мне кажется, что эти люди - самые счастливые на земле.
БЕСЕДА ОБ ИИСУСОВОЙ МОЛИТВЕ

Иеромонах сказал схимнику-пустынножите­лю: «После пострига я постоянно занимался Иисусовой молитвой; впрочем, будучи еще мир­ским юношей, я по временам творил ее, поэтому имел уже некоторый навык. Первое время молитва шла хорошо, а затем, по непонятным мне причи­нам, начала постепенно остывать, как угли погас­шего костра, и оскудевать, как вода в засыпанном камнями источнике. Я сопротивлялся и старался удержать ее, но все было напрасно. Тогда я взял себе за правило: читать книги святых отцов об Иисусовой молитве. После чтения молитва снова оживала, но ненадолго. Мое внимание рассеива­лось, и у меня возникало такое чувство, что сама молитва хочет покинуть меня, как птица - улететь из открытой клетки. Сначала я пытался заполнить Иисусовой молитвой все свободное от службы время, но затем стал забывать о ней и творил ее только по временам, точно пловец, который то ныряет в воду, то показывается на поверхности. Эти периоды оставления молитвы все более уве­личивались, и иногда у меня было такое состоя­ние, что мне казалось, будто я вообще никогда даже не слышал и не читал об Иисусовой молитве. Душа моя стала чуждаться молитвы и как бы дичать. Я не понимаю, что со мной происходит. Вместо того, чтобы приобретать, я теряю то, что как будто бы имел; в чем причина этого?». Схимник отвечал: «Святые отцы учат, что молитва неотделима от жизни человека, а твоя жизнь не соответствует такой духовной мере, как пребывание в непрес­танной молитве. Первое время благодать моли­лась за тебя, и ты подумал, что сам уже приобрел молитву. Не ты первый задаешь такой вопрос. Даже некоторые из монахов, живущих в пусты­не, говорили мне: "Что случилось? Мы в миру имели молитву, а в безмолвии потеряли ее". Зна­чит, они не смирили свой дух и начали крыть кры­шу, не достроив стены. Святитель Григорий Бо­гослов пишет, что начертать письмена на камне трудно, а на алмазе - невозможно. Видишь, чем материал тверже, тем труднее изобразить на нем что-либо. От гордости и страстей сердце становится твердым и не воспринимает в себя имя Иисуса Христа, Который есть Любовь и Смирение. Птицы имеют два крыла; у души одно кры­ло - молитва, а другое - жизнь по Богу. У тебя образовался разрыв между молитвой и заповедя­ми Евангелия. Начни исполнять их, и твоя душа получит второе крыло».

Иеромонах спросил: «Какие терния заглуша­ют цветы молитвы?». Схимник ответил: «Первый враг молитвы, как я уже сказал,- гордость. Душа гордого не может молиться, так как втайне она считает, что ни в чем не нуждается, и потому, про­износя слова молитвы, на самом деле не молится, то есть искренне не просит у Бога ни прощения, ни помощи. Она думает, что ей достаточно своих собственных сил. Сердце гордого отталкивает от себя молитву, подобно тому как вода выталкивает дерево, погруженное в нее. Когда такой человек надрывает тело, а такой человек от безмолвия мо­жет повредиться умом».

Иеромонах сказал: «Объясни мне это подробнее. Я сам не раз чувствовал после усердной Иисусовой молитвы вместо покоя раздражительность и гнев». Схимник отвечал: «Возьмем в пример музыкальный инструмент: если струна не натянута, она не издает никакого звука, а если перетянута, то звук от нее глу­хой и как бы надтреснутый. Такая струна рвется от сильного удара, а иногда даже от неосторожного рывка. Нервы внутренне раздвоенного человека, который хочет совместить безмолвие со светским образом жизни, натянуты, как струна. Каждое при­косновение отдается болью, каждое неосторожное слово может вызвать вспышку негодования, кото­рую он не в силах удержать. Теперь чаще всего, об­разно говоря, главный нерв души протянут у такого человека между крестом и телевизором, поэтому он всегда воспален и напряжен. Некоторые неискусные наставники отвечали людям, которые обращались за советом, что они неправильно творят Иисусову молитву (впрочем, не объясняя, что это значит, так как сами не понимали, в чем дело), и советовали за­менять ее другими молитвами. Но я считаю, что надо изменить не молитву, а жизнь и что причина такого болезненного состояния, иногда похожего на исте­рику, иногда - на депрессию, заключается в невоз­можности «совместить» Иисусову молитву со стра­стями, которые постоянно питает сам человек, не понимая или не желая это понять. Страсти кажутся ему естественными чувствами, а зрелища и книги, пропитанные ядом блуда,- невинными удовольствиями, без которых современный человек не мо­жет обойтись».

Иеромонах сказал: «Я служу на приходе и счи­таю, что Литургия - это самая большая милость людям и поэтому - высшее исполнение заповедей. Некоторые богословы пишут, что Литургия освя­щает не только землю, но и весь космос. Разве это­го недостаточно для меня?». Старец отвечал: «Это милость Божия, а не твоя добродетель; я спраши­ваю тебя: имеешь ли ты в сердце сострадание к лю­дям, полагаешься ли на волю Божию в своей жиз­ни, даешь ли милостыню бедным, или ты утвердил­ся и успокоился в мысли, что достаточно совершать службу в церкви и она заменит собой все евангель­ские заповеди? Приняв в свое сердце демонов ле­ности и сребролюбия, ты потерял любовь к людям и потому потерял любовь к Богу. Иисусова молит­ва не находит места в твоей душе и покидает ее, как гость чужой дом, где его не приняли».

Иеромонах спросил: «Какая страсть после гор­дости наиболее пагубна для Иисусовой молитвы?». Старец отвечал: «У каждого из нас своя бо­лезнь; это та страсть, которая тайно пленила сердце, с которой воля не хочет бороться, а ум оправды­вает ее. Любимая нами страсть - самая большая опасность, это петелька в сети птицелова, за кото­рую птица зацепилась коготком и уже бессильна скрыться от врага. Она завязла в сети, как в боло­те. Святые говорят, что у змеи уязвимое место - это голова: если разобьешь ее, то убьешь змею; так у каждого человека есть главная страсть, как бы голова всех грехов. От этой страсти, если ее не искоренять, постепенно мертвеет сердце, и молит­ва высыхает, как ручеек в знойное лето. Со сторо­ны легче увидеть и определить эту страсть; само­му человеку это сделать трудно».

Иеромонах сказал: «Отцы последних времен советуют современным монахам больше руководствоваться книгами; как ты смотришь на это?». Схимонах ответил: «Древние праведники книг не имели, но пребывали в непрестанной молитве, потому что стяжали чистоту сердца. Ее не заме­нят никакие книги. Благодать, как голубица, ле­тает над морем человеческого греха и вглядыва­ется: не остался ли где островок или утес, чтобы опуститься на него и свить себе гнездо. Благодать сама ищет чистые сердца, чтобы обитать в них».

Иеромонах сказал: «Отче, твое обличение - бальзам для моих ран; ты прав, сердце мое окаменело от грехов и стало жестким к людям. Я не сми­лостивился над братом, не подал нищему, не раз­делил трапезу с голодным; я думал, мне достаточ­но одной молитвы,- и потерял ее. Страсти мои становятся все бесстыднее и безобразнее. Демон обманул меня; но скажи мне, как начать свое ис­правление?». Старец ответил: «Чтобы приблизить молитву к жизни, старайся делать людям то, что испрашиваешь у Бога для себя. Говоришь "прости", и сам прощай; говоришь "помилуй", и сам будь милостив. Иисусова молитва - это Евангелие, сжатое до восьми слов. Если хочешь стяжать ее, то старайся исполнить все, что написано в Еван­гелии. Господь сказал: Кто любит Меня, тот заповеди Мои исполнит*. Иисусова молитва - это любовь Божия, проявляемая через заповеди. Выучи их наизусть, повторяй их как молитву; без них всякое преуспеяние ложно и нетвердо».

* Ср.:Ин.14,15,21,23.

Иеромонах спросил: «Отче, ты справедливо говоришь о борьбе со страстями и эгоизмом. А разве Иисусова молитва не убийца страстей? Ведь все святые отцы говорят о том, что без внутреннего трезвения невозможно очистить сердце». Старец ответил: «Я говорю о таком состоянии, когда человек молится, не желая изменить свою жизнь, бороться с греховными привычками и пристрастиями, а думает через молитву прими­рить непримиримое, найти путь между храмом и блудилищем. Для спасения нужен и внешний, и внутренний подвиг. Внутренний - это молит­ва, а внешний - добрые дела. Некоторые люди читали в книгах об Иисусовой молитве, но за­были о том, что святые писали свои наставле­ния монахам, которые проводили преимущественно пустыннический или скитский образ жизни. Мы находимся в других условиях, поэто­му должны проявлять больше осторожности. Вся наша жизнь должна стать деятельным стяжанием благодати. Преподобный Антоний Ве­ликий сказал: "От ближнего зависит наша жизнь и смерть"*.

* Достопамятные сказания. Об авве Антонии, 9. С.421.

Святые отцы учили также, что к со­зерцанию приходят через деяние; от внешнего идут к внутреннему, от более легкого - к более трудному. Попытка преждевременно соединить многозаботливый и омраченный ложью мира ум со страстным сердцем приводит человека к надрыву, и он, продолжая заниматься молит­вой, чувствует гнев не только против окружаю­щих людей, но также вспоминает прошлые оби­ды и мысленно воюет со своими врагами, как бы извлекая их из глубин памяти. Преподобный Иоанн Лествичник пишет, что он видел затворни­ков, которые бегали в своей келий, как разъяренные куропатки*. Без покаяния и надежды человек не сможет читать молитву внимательно, переживая ее сердцем; она станет непонятной для него и эмо­ционально чуждой ему. Он будет произносить молитву не как обращение к живому Богу, а как заученные звуки».

* См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Степень 8. О безгневии и кротости, 18. С.187.

Иеромонах спросил: «Что же мне делать? Идти снова в мир, чтобы творить добрые дела и укро­щать страсти среди людей?». Схимонах ответил: «Мы с тобой и так находимся среди народа, и по­этому возможность исполнять заповеди всегда с нами. Надо только по-другому посмотреть на че­ловека, помня, что в мире случайностей нет и именно этого человека посылает к нам Господь для нашего испытания, исправления и спасения».

Иеромонах спросил: «Как понять это?». Схи­монах ответил: «Положи в основу общения с людь­ми две заповеди: милосердие и смирение. Смири перед человеком свой гордый дух, считай себя ниже его, подумай, чему ты можешь поучиться у него; желай оказать ему помощь и услугу, по крайней мере, скажи ему доброе слово и в сердце помолись о нем. Есть еще один вид духовной ми­лости - это простить своего обидчика. Не надо идти в мир и пускаться в путешествие - оставаясь на месте, соблюдай заповеди по отношению к тем, кто около тебя. Нищий Лазарь всегда ле­жит у ворот, а ты не хочешь видеть его. Беда в том, что твоя душа не болеет за других, не сопережива­ет их страданиям, втайне ты даже радуешься не­удачам и бедствиям людей и, не понимая своего состояния, хочешь мысленно взойти на Голгофу и облобызать Крест, на котором был распят Хрис­тос. Поэтому, как дерзкий и недостойный, ты бы­ваешь отвергнут. Иисусова молитва - это любовь Божия, и она должна быть основана на любви к человеку. Ты можешь проверить это на маленьком опыте. Когда, идя в храм и встречаясь с нищим у дверей, ты подашь ему милостыню с приветливым лицом и скажешь в сердце своем: "Это придверник, который может открыть и закрыть для меня двери небесного Храма", то почувствуешь, что молитва твоя идет легче и свободнее, а если ты обойдешь его и отвернешься в сторону или упрек­нешь в душе за то, что он просит подаяния, то мо­литва твоя будет звучать глуше, как будто сердце твое стало узким и маленьким и молитва не уме­щается в нем. Старцы учили, что только через по­слушание и труды можно постепенно переходить к уединению и безмолвию, а ты, служа на прихо­де, совершая Литургию, в остальном жил по сво­им страстям, полагался на собственный разум, уловлялся привязанностью или недоброжелатель­ством к людям, наслаждался тщеславием и так далее, поэтому Иисусова молитва оставила тебя так же, как улетает от дыма голубь».

Иеромонах сказал: «В наше время трудно най­ти старца; куда мне идти и что мне делать?». Схи­монах ответил: «Надо молиться, чтобы Господь указал на старца; а чтобы молиться, надо хотеть. Но предположим, в чем я сомневаюсь, что ты не мог найти духовного отца: тогда обратись к со­брату более опытному, чем ты, чтобы он прежде всего помог тебе определить, какая у тебя главная страсть, и начни бороться с ней, а вместе с этой страстью отступят и другие. Получится подобное тому, что происходит с молитвой, когда ты даешь милостыню, только в большей степени. Сердце, омертвевшее в страстях, начнет оживать, как замерз­ший птенчик, которого принесли со двора в теп­лую комнату».

Иеромонах сказал: «Когда я чувствую свою греховность и ощущаю опасность, словно окружен со всех сторон стаей волков, то молитва становит­ся живее и глубже, а когда превозношусь сердцем, то молитва кажется мне голосом, слышащимся издалека или как бы через стену». Схимонах ска­зал: «Человеческую душу нельзя обмануть; когда человек считает себя грешным и кается, то внут­ренний голос говорит ему: "Не отчаивайся и не бойся, у тебя есть Спаситель, Который пришел на землю, чтобы спасти тебя". А когда человек пре­возносится в сердце, тот же голос говорит: "Грехи твои остаются при тебе неисцеленными". Когда Ангел-хранитель отходит от человека, то в его душе появляется или глухая тревога, или тяжелое бесчувствие, но мира нет. Чем больше человек оправдывает себя и обвиняет других, тем больше нарушается его душевный мир. Поэтому мы опыт­но знаем, что в покаянном плаче скрыта радость, а в беззаботном смехе - горечь».

Иеромонах спросил: «Я не понял, нужно ли мне читать книги об Иисусовой молитве или только молиться, и сама молитва всему научит? Ты сказал, что древние праведники не читали книг, но всегда были с Богом». Старец ответил: «Они были просты и чисты сердцем, как дети; их учила благодать, а также знания о молитве они получа­ли от устного предания, которое существовало со времен Адама. Ты помнишь, в Библии сказано о Енохе: Он ходил перед Богом*, то есть имел по­стоянную память о Боге, чувствовал Его присут­ствие, знал, что все его дела, слова и тайные по­мыслы сердца открыты пред всевидящим оком, и потому страшился хотя бы на мгновение нарушить волю Божию.

* Быт.5,22,24.

Люди давно потеряли эту простоту и поэтому нуждаются в книгах, как больной в ле­карствах. Для тебя книга - это костыль, на кото­рый ты опираешься и хотя хромаешь, но все-таки идешь, а без книг ты упал бы, споткнувшись о пер­вый камень, и не знал бы, как встать. Чем сложнее человек, тем больше он нуждается во внешней помощи. Но должен тебя предупредить, что некоторые люди читают духовные книги страстно; они восхищаются ими, как в миру восхищались рома­нами; проливают слезы и не могут выйти из круга мечтательности и воображения, тогда как книги отцов должны вести к упрощению и трезвости души. Не делай из них развлечение, не читай их эмоционально, а смотри как на карту дорог, по ко­торым ты должен идти. Но все-таки не ограничи­вайся одними книгами, а открывай свое духовное состояние старцу или духовным братиям, имею­щим молитвенный опыт».

Иеромонах спросил: «Что особенно пагубно для Иисусовой молитвы?». Старец ответил: «Первого врага я назвал - это гордость. У гордого в сердце написано его собственное имя, и он не хочет менять его на имя Божие. Второй враг - блуд. Молитва - это соединение души с Богом, а душа блудника - в блудилище. Если даже он покается, то ему сразу же приступать к Иисусовой молитве опасно, как опасно после запоя идти по стропилам строящегося дома. Старцы советуют на некоторое время заме­нить ее чтением Псалтири, Покаянного канона и мытаревой молитвы. Блуднику, как и одержимо­му, трудно стоять в храме, он хочет выбежать от­туда. Если человек, пребывая в нечистоте и смра­де этого греха, захочет заниматься внутренней Иисусовой молитвой, то разрыв между святостью имени Божия и его состоянием будет настолько велик, что он может впасть в безумие и неистов­ство. Однако есть еще обширная область мыслен­ного блуда - это мирская литература, пропитан­ная страстями и тонким запахом тления. Читать мирскую литературу - значит сопереживать чужим страстям. В душе при этом, как на экране, должны изобразиться состояния убийц, блудников, влюб­ленных, игроков и так далее. Читая мирскую литературу, человек как бы расчесывает свою старую рану, и она не может зажить. Еще более пагубное влияние оказывает телевизор. Это спрут, который охватывает своими щупальцами душу человека и пьет из нее кровь. Это блудилище, которое чело­век открыл в своем собственном доме. Это гипноз, во время которого диавол влагает в подсознание человека свою программу. Если раньше ходили в театр несколько раз в год, то теперь телевизор смотрят по нескольку часов в день. Монах, имею­щий в своей келий телевизор, становится преда­телем своих обетов и самой сути монашеской жизни как отречения от мира. Когда в доме про­рвалась канализационная труба и грязная жижа течет по полу, только безумный станет приглашать в свой дом дорогого гостя, как бы не замечая этого и не перекрывая трубу. Гость оскорбился бы та­ким приглашением, а здесь человек зовет Господа в свою душу, не переставая осквернять ее карти­нами греха».

Иеромонах сказал: «Теперь даже в домах свя­щенников и в монастырях стоят телевизоры самых новых марок, и люди, видящие блуд во всех его проявлениях и тем самым впитывающие его в свою душу, или не осознают этого, как пьяные, которые не чувствуют боли, или лгут, говоря, что их инте­ресуют только фильмы о животных, последние новости, путешествия, а на остальное они если и смотрят, то бесстрастно». Старец ответил: «Если бы они были бесстрастны, то не смотрели бы те­левизор. В древние времена существовала секта адамитов, члены которой собирались на молитву нагими и говорили, что они не испытывают похо­ти, а наоборот, закаляют свою волю и достигают бесстрастия. Телезрители - точно современные адамиты. Один священник исповедовался у меня и говорил, что и бросив смотреть телевизор, он долгое время не мог отделаться от воспоминания об одной картине, которая преследовала его даже в храме».

Иеромонах сказал: «Да, отче, невозможно со­вместить продолжающийся блуд и благодать в одном сердце. А теперь скажи, каковы более тонкие и скрытые враги молитвы?». Схимонах ответил: «Шутки и смех; они в миру не считаются грехом, а наоборот - признаком хорошего настроения и Добродушного нрава. А ведь человек - образ и подобие Божие, и из него делают посмешище. Не­даром диавола называли шутом. Смех уничтожа­ет благоговение. Душа становится грубой и дерз­кой. Часто с шуток начинается вольность в обра­щении, а затем - падение. Шутки отгоняют от человека скромность и стыд. Я не встречал ни од­ного делателя Иисусовой молитвы, который хо­хотал бы и говорил забавные вещи. У этих под­вижников глаза были полны слез. Я видел монаха, который, увлекшись шутками, произнес кощун­ство неожиданно для самого себя. Человек - это высшее создание. Он является как бы тенью Бога на земле; подумай, над кем ты смеешься, подра­жая демону».

Иеромонах спросил: «Я читал, что великий старец Амвросий Оптинский нередко облекал поучения и предсказания в форму шуток, но, несмот­ря на это, он имел непрестанную молитву». Схи­монах ответил: «Старец Амвросий, как и его учи­тель иеросхимонах Лев, старались скрывать от мира свою прозорливость и святость, прибегая к языку юродивых. Это легкое юродство служило для них защитой от превозношения, но они са­ми никогда не смеялись над шутками, а говорили их как притчи, которые надо было разгадать. Це­лыми днями они были окружены народом, можно сказать, слава, как тень, постоянно следовала за ними, а они бежали от нее, как от огня. Но нам такое юродство не нужно, ведь нас с тобой никто не хвалит и не прославляет».

Иеромонах ответил: «Да, отче, я каюсь в том, что шучу и смеюсь, забывая о молитве, хотя после этого чувствую пустоту и потерю. К шуткам вле­чет какая-то мутная сладость, вроде щекотания, возникающая в области чрева, которая похожа на блудную страсть. Но скажи, какие еще препят­ствия в Иисусовой молитве?». Схимонах ответил: «Многословие и многослышание. Все делатели Иисусовой молитвы старались уклоняться от продолжительных бесед, они говорили кратко и по делу и спешили окончить разговор так, как будто опаздывали на отчаливающий корабль. Многосло­вие - сестра клеветы и осуждения и одновремен­но - мать и дочь любопытства. Многословие рас­сеивает молитву, как свинья ломает цветы в саду, и наполняет душу помыслами, как тучами мух. После долгих разговоров человек чувствует поте­рю благодати, которую украли духовные воры. Святые отцы говорили: "Через раскрытые уста уходит сердечная теплота", как жар от печи - че­рез разбитые окна дома».

Иеромонах сказал: «Я вынужден на приходе выслушивать многих людей. Иногда исповедь длится часами. Кроме того, ко мне подходят за разрешением разных житейских вопросов. Я сам чувствую, что утопаю, как в бурной реке, в пото­ках слов, большей частью - пустых и ненужных. Что мне делать, я не знаю. Как вырваться из этого плена? Когда я прерываю людей, то они обижаются и уходят огорченными». Схимонах сказал: «Прости меня, брат, но я думаю, что ты, сам того не зная, подаешь повод к многословию, так как сам интересуешься новостями и мирскими события­ми, а "рыбак рыбака видит издалека". Ты уверен, что терпишь людей ради любви, но на самом деле там нет любви, а скорее - боязнь, что на тебя оби­дятся и о тебе подумают плохо. Это вид тонкого тщеславия. Вместо того чтобы учить людей, как надо исповедоваться и говорить с духовником, ты удовлетворяешь свои и чужие страсти. Святой Иоанн Златоуст пишет, что огорчить человека для его спасения не грех. Пусть он даже вначале оби­дится, но потом, размыслив, будет благодарен тебе за урок, который, может быть, сохранит на всю жизнь. Не бойся и не стесняйся прервать челове­ка, который пустословит и бессовестно ворует чу­жое время, а особенно того, кто осуждает людей за глаза, как будто мажет их дегтем; это диавольское помазание зловонием языка. Пророк Давид говорит в псалме: Тайно клевещущего на ближнего своего изгоняя*. Сам учись и других учи говорить кратко. Не проявляй интереса к мирским делам, это почувствует душа твоего собеседника».

* Ср.: Пс.100,5.

Иеромонах сказал: «Да, отче, я сам нередко продлеваю ненужную беседу, как чревоугодник трапезу, и забываю о главном - направить ум че­ловека к Богу. Наоборот, я хожу вместе с ним по грязи земных дорог, рассматриваю, что продается на рынках, и сужу о том, что происходит в домах у моих знакомых. Но помолись, чтоб я имел твер­дость пресекать ненужные разговоры, как вервь, которую плетет демон, чтобы связать мою душу. Теперь я хочу задать тебе вопрос. Если я чувствую, что во мне действуют неискорененные страсти, то что мне делать с Иисусовой молитвой - ведь она находится в противоречии с моей жизнью?». Ста­рец ответил: «Во грехе мы родились, во грехе мы умрем, но я говорю о другом - об отношении ко греху. Видно, ты не вполне понял меня. Если ты стараешься бороться с грехом - падаешь и вновь встаешь, то это еще не погибельное состояние -тогда дерзай творить молитву, как утопающий хва­тается за спасательный круг. Но если же ты внут­ренне примирился с грехом как с неизбежностью, не хочешь сопротивляться ему и, что еще хуже,- оправдываешь себя, будучи прикованным страстями к земле, и в то же время хочешь взойти на степень непрестанной молитвы, то в таком состо­янии ты похож на человека, который, не вымыв­ши рук, насильно хватает святыню: тогда проис­ходит явный разлад между духом и душой, молит­вой и состоянием сердца, тогда молитва или гаснет сама собой, как пустая лампада, или, что еще опас­нее, разгорается страстным, нечистым, как бы коп­тящим пламенем: появляется мечтательность, раз­горяченность, мутная сладость от разжжения пло­ти, которую грешник принимает за духовные утешения, и другие болезненные состояния, кото­рые оканчиваются скрытой одержимостью, на­зываемой прелестью. Признаки неправильной мо­литвы: гордость, раздутое самолюбие и мысли о своей святости. По мере очищения от страстей постепенно надо переходить от внешней молитвы, совершаемой устно или молча, по четкам, к внут­ренней молитве, когда сердце сочетается со сло­вами молитвы и переживает их. По мере приобре­тения смирения можно переходить к безмолвию, так как в безмолвии молитвеннику придется бо­роться с гордым демоном, который входит в гор­дую душу, как хозяин в свой дом».

Иеромонах спросил: «А как человеку узнать меру своего смирения, ведь считать себя смиренным - это тоже гордость?». Старец ответил: «При­знаки смирения вначале - неосуждение и молит­ва за обидящих, середина - твердость в послуша­нии, жажда оскорблений как очистительного пития и любовь к своим врагам, а конца смирения не существует, так как оно - подражание распятому за нас Христу. Сердце смиренного само откры­вается для Иисусовой молитвы и притягивает к себе ум; тогда три становятся единым. Иисусова молит­ва подобна алтарю храма, а смирение - его сте­нам: без стен алтарь разрушится, а не будет алта­ря - храм останется пустым».

Иеромонах спросил: «Какие искушения быва­ют в Иисусовой молитве у новоначальных, а какие у людей, имеющих опыт в молитве?». Схим­ник отвечал: «Новоначальные обычно совершают ошибки, впадая в две крайности. Первая - это леность и нерадение; с молитвой происходит то же, что и со светильником: без елея она угасает. Вто­рая крайность более опасна - это разгоряченное воображение, которое рисует картину собственных подвигов. Человеку кажется, что скоро он начнет исцелять больных, проявлять дары прозорливос­ти, что через него обратятся к Богу тысячи людей, что после его смерти тело не истлеет, а станет не­тленными мощами. Таким образом человек вита­ет в бесовской высоте; обычно такой монах избе­гает послушания, скрывает свою жизнь от стар­цев и в глубине души презирает их, как невежд, и смотрит на них свысока. Такое состояние оканчи­вается или падением в плотские грехи, или душев­ным расстройством, а иногда явным помешатель­ством. Поэтому святые отцы сказали: "Если мо­лодой лезет на небо, то сдерни его за ногу вниз - это ему полезно". Что касается искушения для продвинувшихся в духовной жизни, то здесь чаще всего действует скрытая духовная гордость. Чело­век считает, что он может добиться непрестанной молитвы и благодатного состояния своим трудом, а не милостью Божией. Господь сказал: Без Меня не можете творить ничего*.

* Ин.15,5.

Поэтому благодать отступает от возгордившейся души, чтобы дать возможность человеку почувствовать свое бесси­лие. Человек внутренне падает, как бы катится с горы. Тепло молитвы покидает его сердце, опять он чувствует в себе темноту и сухость, он продол­жает молиться, но молитва идет как повторение заученных слов, а то и даже звуков, так как сами слова не доходят до его сознания. Из молитвен­ника он превращается в «твердислова». Раньше его сердце было похоже на светлую комнатку, где было радостно пребывать его уму, а теперь оно похоже на заброшенный дом с пустыми окнами, в котором холод и мрак. Единственная возмож­ность выйти из этого состояния - покаяться в сво­ей гордости и самоуверенности и начать все зано­во, с послушания».

Иеромонах спросил: «Я читал, что богооставленность испытывали святые, неужели они возгордились?». Схимник отвечал: «Такое испытание было дано святым не потому, что они возгорди­лись, а для того, чтобы они не возгордились. Но это все-таки разные состояния. Святые пережи­вали ад в своем сердце, а здесь - потеря, мертвен­ность и чувство, что между тобой и Богом вырос­ла стена, которую ты не можешь преодолеть. Та­кой человек похож на ветряную мельницу, которая машет крыльями, но стоит на одном месте».

Иеромонах сказал: «Да, отче, я забывал, что только благодать Божия может дать жизнь моему сердцу и соединить с ним ум, и стремился заме­нить это внешними знаниями о молитве, выучи­вая слова святых отцов наизусть, но не чувствуя Их силы. Но скажи мне, как сохранить молитву в миру, будучи окруженным людьми?». Схимонах ложились спать, как в ложе; другие - череп и кости, а еще чаще - картину с изображением смерти, кото­рая ожидает нас с серпом в руках. Посмотри на часы: движение стрелок подобно шагам к могиле. Везде в окружающей нас природе мы видим образы смер­ти. У древних монахов было правило: некоторое вре­мя после молитв посвящать размышлению о смерти. Если человек не будет постоянно помнить о смер­ти, он не сможет освободиться от обольщения этого мира. Посмотри на небо: каждый закат и наступаю­щая ночь - это образ смерти. День и ночь подобны лезвиям ножниц, режущим нить нашей жизни». Иеромонах спросил: «А как исполняли запове­ди те люди, которые уходили в пустыню?». Схим­ник сказал: «Каждая заповедь содержит в себе три ступени добродетели: телесную, душевную и духовную. Они объемлют внешнюю и внутреннюю жизнь. Первая заповедь: блаженны нищие духом...* Это смирение сердца. Не смирив себя, человек не может бороться с демоном - духом гордыни. Вто­рая - блаженны плачущие..** Святые видели глу­бину падения человека и плакали о своих грехах. Третья - блаженны кроткие..*** Пустынник дол­жен быть кротким даже с дикими зверями и уметь изглаживать из памяти обиды прошлого, о кото­рых напоминает ему демон. Если человек, не укро­тив гнева, захочет вести безмолвную жизнь, то в пустыне он может обезуметь и впасть в неистов­ство. Четвертая - блаженны алчущие и жаждущие правды..****

* Мф. 5,3.

** Мф.5,4.

*** Мф.5,5.

**** Мф.5,6.

Высшая правда - это Христос. Пя тая заповедь: блаженны милостивые...* Молитва пустынника - это милость миру. Шестая заповедь: блаженны чистые сердцем,..** Цель живущих в без­молвии - очистить сердце, чтобы свет Божества отразился в нем. Седьмая заповедь: блаженны миротворцы...*** Это молитва примиряет людей с Богом. Серафим Саровский говорил: "Стяжи мир, и тысячи спасутся около тебя"****. Восьмая заповедь: блаженны изгнанные правды ради..***** Праведная жизнь навлекает на человека особую ненависть демона; в миру диавол через людей му­чает его, а в пустыне нападает сам. Блаженны, егда поносят вам..******

* Мф.5,7.

** Мф.5,8.

*** Мф.5,9.

**** См.: Летопись Серафимо-Дивеевского монасты­ря Нижегородской губ. Ардатовского уезда, с жизнеописа­нием основателей ее: преподобного Серафима и схимонахи­ни Александры, урожд. А. С. МельгуновоЙ: В 2 ч. / Сост. ар­химандрит Серафим (Чичагов). СПб., 1903. С.360.

*****Мф.5,10.

****** Ср.: Мф.5,11.

В душах людей возникала непонятная для них самих злоба против тех, кто стремится жить по Богу. Часто святых людей их же собратия называли прельщенными и безумны­ми. Только сатанинской ненавистью к подвижни­кам, чьей молитвой держится мир, можно объяс­нить разгром монастырей, сожжение храмов, пыт­ки и казни ни в чем не повинных людей лишь за то, что они молятся Богу. Из этого заключи, ка­кую силу имеет безмолвие и Иисусова молитва. Молитва пустынников - это свет миру, а мы, жи­вущие с людьми, должны стяжать молитву через послушание и милосердие».