Книга II. По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Издательский Совет Русской Православной Церкви

 

Посредством вещественных изображений мы, насколько возможно, возводимся к Божественным созерцаниям.

Святитель Дионисий Ареопагит

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Божественная красота открывается лишь чистому сердцу. Только просветленный взор озаряется Небесным сиянием. Только в чистоте души человек может прикоснуться к совершенной красоте, Творец и Источник которой – Всесовершенный Пречистый Бог. В Евангелии сказано: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5, 8).

Тайна прекрасного открывается при приближении человека к Господу. Так, в тишине монастырской кельи учился познавать красоту инок Андрей Рублев. Монашеская наука известна: духовная брань против греховных помыслов, покаяние и пост, послушание духовным отцам, молитвенное общение с Всевышним. Преподобный Андрей превзошел эту науку: он увидел Божественную красоту и возвестил о ней людям. Написанная им икона Пресвятой Троицы является вершинным созданием всемирного искусства. В сравнении с этим светоносным образом произведения знаменитых Микеланджело и Рембрандтов, Веласкесов и Дюреров кажутся темными и замутненными. Так и должно быть, ибо творение преподобного Андрея родилось не из неочищенной земной душевности, а из высшей, просветленной духовности.

Но что говорить об искусстве? Иконопись есть явление иного, и более высокого рода, нежели обычная живопись. Святые образа – это окна в Небесное Царство. Первые иконы вообще нерукотворны, не человеком созданы. Лик Богочеловека Христа чудесно запечатлевался на кусках ткани – на полотенце, посланном Им в дар сирийскому царю Авгарю, на платке сострадательной святой Вероники, которым Спаситель отер окровавленное чело по пути на Голгофу. Безбожный мир смеялся над этими образами, называя историю их происхождения сказкой. Но в нынешнем веке смех умолк – миру был явлен лик Распятого Христа, таинственно запечатленный на Его погребальных пеленах (на Туринской Плащанице, подлинность которой и чудо запечатленного на ней изображения, к изумлению и ужасу скептиков, доказаны строгой наукой). Этот нерукотворный образ Христа – тот же, что на протяжении почти двух тысячелетий воспроизводился православными иконописцами. Так бережно хранил христианский мир память об облике своего Спасителя.

Для человека создание иконы (речь не о копировании, а о творении иконописного канона) – это подвиг, к которому приходят в результате подвижнической жизни. Среди прославленных Церковью угодников Божиих сияет лик святых иконописцев. Предводительствует этими духоносными мастерами-подвижниками великий Апостол и Евангелист Лука, создатель первых икон – «прижизненных портретов» Матери Божией. Самовидец Слова, видевший Господа Иисуса только в Его зрелом возрасте, святой Лука по наитию свыше создал дивное: образ Пречистой Богородицы с Божественным Младенцем на руках. Немыслимо и предположить, что этот иконописный канон мог быть создан человеческим воображением – настолько он чудесен. Сама Владычица благословила этот образ, сказав: Благодать Сына Моего и Моя с этой иконою да будет! Бесконечное умиление, милосердие и доброта Богоматеринства осеняют верующих с икон Царицы Небесной, изображенной вместе с Младенцем – Спасителем мира.

С творением первоиконописца Апостола Луки таинственно соприкоснулся путь русского изографа преподобного Андрея Рублева. Созданный святым Лукою образ Богородицы, попавший на Русь и здесь названный «Владимирским», в 1395 году был перенесен из Владимира в Москву, находившуюся в страшной опасности. На стольный город надвигались победоносные войска эмира Тимура. Перед Владимирской иконой взывал православный народ: «Матерь Божия! Спаси землю Русскую!» – и грозный завоеватель внезапно покинул пределы Руси. Чудотворный образ Богородицы остался в Москве. Чтобы утешить осиротевших владимирцев, святой митрополит Киприан даровал им список с творения святого Евангелиста Луки – копию великой иконы, так же вскоре явившую чудесную силу. Этот «список» был создан преподобным Андреем Рублевым.

Кроме святости своих Первообразов икона несет на себе отпечаток духа написавшего ее мастера. Какую же чистейшую жизнь нужно было проводить, какую Божественную благодать надо было стяжать святому Андрею, чтобы потомки засвидетельствовали: Преподобный отец Андрей Радонежский, иконописец, прозванием Рублев, многие иконы написал, все – чудотворные. Высота его боговдохновенного порыва поистине неизмерима. Ведь раскрытое перед нами преподобным Андреем «окно в Небеса» – это таинственное изображение неизобразимого, образ сокровенной Саможизни Троического Божества. Такое озарение означает неизъяснимую близость к Всевышнему.

Мы не знаем точно, у кого учился преподобный Андрей иконописному ремеслу. Ездил ли он в юности в Византию или в Болгарию, чтобы перенять навык владения кистью у тамошних замечательных изографов? Брал ли уроки у кого-нибудь из странствующих по Руси иконописцев-греков, среди которых был великий Феофан? Или все гораздо проще, и наставником святого Андрея был русский мастер, его старший духовный брат по иноческим подвигам Даниил Черный? Ведь преподобный Иосиф Волоцкий свидетельствует о чудных и преславных иконописцах Данииле и ученике его Андрее. Впрочем, как ни необходимо для изографа умение «налагать вапы» на свои творения, несравненно важнее представляется знать, у кого преподобный Андрей изучал «науку наук» – науку Божественной любви, окрылившей его талант.

Нам осталось неизвестным и происхождение святого Андрея. Возможны только предположения: «Рублев» может быть не личным, а родовым прозванием. По тем временам – это признак знатной семьи. Что ж, среди древнерусской знати нередки были люди, которые стряхивали со своих подошв прах мирской злобы и уходили в благодатную монастырскую тишину. Но, опять-таки, гораздо более важным представляется знание не о земных родителях преподобного Андрея, а о тех, кто воспитывал его для подвигов, взращивая эту светлую душу для полета в вечность. Причудливо и чудесно переплетаются ветви духовного «родословного древа» преподобного Андрея Рублева, восходя к ярчайшим светочам Русской и Вселенской Церкви.

Великий иконописец был птенцом гнезда Сергиева – питомцем семьи духоносных подвижников, взлелеянной Радонежским игуменом. К имени преподобного Андрея позднейшие сказатели так же прибавляли славное прозвание Радонежский. Ставший еще при земной жизни Преподобного Сергия знаменитым мастером-изографом, святой Андрей, несомненно, не раз встречался с великим старцем и пользовался его богомудрыми советами. Однако монашеское житие преподобного Андрея по большей части протекало не в Радонежской Троицкой обители, а в Москве, в Спасском монастыре, где был игуменом преподобный Андроник.

Тихий, кроткий, смиренный, святой Андроник был любимцем Преподобного Сергия. Когда Святитель Алексий Московский создавал монастырь по обету, данному им Всемилостивому Спасу, он «выпросил» у Радонежского игумена его ученика: Уступи мне своего возлюбленного Андроника в настоятели для этой обители. – Твоя воля, – послушно отвечал Преподобный Сергий своему митрополиту, отрывая от сердца любимого ученика. Вероятно, также ради блага Церкви Преподобный Сергий благословил на житие в столичном монастыре двух высоких духом и талантом иконописцев, Даниила и Андрея. Они должны были украшать святыми образами храмы Московского Кремля и древнего Владимира, «быть под рукой» у Великих князей для самых важных иконописных работ. Но не тишайшему святому Андронику, а прямому продолжателю своего дела – преподобному Никону Радонежскому завещал богомудрый старец Сергий духовное окормление этих двух «птенцов своего гнезда». Так осталась неослабной связь преподобного Андрея Рублева и Даниила Черного с Троице-Сергиевой обителью. Такова эта ветвь Небесного родословия святого Андрея – духовный сын преподобного Никона и духовный внук Всероссийского игумена Сергия.

Тайну внутреннего мира преподобного Андрея приоткрывает взгляд на другую ветвь его духовного родства, идущую через московского его заказчика и наставника – святого митрополита Киприана. Роль этого замечательного Первосвятителя в истории Русской Церкви по-настоящему еще не оценена. По национальности серб, ставленник Константинопольского Патриархата, святой Киприан был встречен на Руси, как чужак, и перенес много скорбей и унижений. Но на сделанное ему зло смиренный святитель ответил великой любовью к русскому народу Божию, к духовным детям, которых дал ему Бог. Заслуги святого Киприана перед Россией огромны. Это он перенес Владимирский образ Богородицы в Москву – чудо Царицы Небесной спасло Российскую державу от гибели. Кротостью и мудростью ему удалось на полвека отсрочить разделение Русской Церкви на Московскую и Киевскую митрополии. Он знакомил Православную Русь с житиями ее подвижников, среди них святителем Киприаном составлено житие святого митрополита Петра, чудотворца. В то же время, введенное им на Руси почитание сербских и болгарских святых крепило единство славянского православного мира. Словом и жизнью святой Киприан утверждал: нет иного пути ко спасению, кроме любви. Богомудрый святитель ревновал не только о внешнем устроении церковных дел. Он принес на Русь дивный духовный дар – учение о созерцании Божественного Света, исихазм. Именно этим путем, указанным византийскими духоносцами, пришел преподобный Андрей Рублев к своим Небесным озарениям.

Святитель Киприан прошел школу иноческих подвигов на Святой Горе Афон, среди мастеров умного делания, непрестанной памятью о Боге очищавших свои души для восприятия Божественной благодати. А в Константинополе святой Киприан входил в окружение Патриарха Филофея – непосредственного ученика святителя Григория Паламы. Так из самых истоков – будущий российский митрополит почерпнул созданное духоносным Григорием учение о нетварной природе Фаворского Божественного Света и освоил практику умного делания. Так, через своего собеседника-святителя, русский иконописец Андрей Рублев вошел в духовное родство со светочем Вселенской Церкви святым Григорием Паламой. Идя по его пути, соединяя ум с сердцем в постоянной молитве Иисусовой, преподобный Андрей достиг внутреннего видения тайн Божиих.

В поисках благодатной жизни в Боге Преподобный Сергий Радонежский и его школа смыкаются с исканиями византийских духоносцев. Недаром Всероссийский игумен посылал гонцов в Константинополь, чтобы постичь учение и опыт умного делания. Богодухновенная премудрость, накопленная Вселенским Патриархатом, светлой рекой изливалась на просторы Святой Руси. В великой семье Христовой единились души подвижников разных народов, освещенные сиянием Божественной любви.

Не нужно особенно сетовать на скудость биографических сведений о преподобном Андрее Рублеве. Его личность и житейный путь находятся как бы в средоточии духовных связей, в сиянии его окружения и высвечиваются ясно и ярко. Всматриваясь в фигуру величайшего русского иконописца, обрисованную этим свечением, мы внезапно понимаем, что о нем известно необычайно много, несравненно больше того, что можно высказать.

До наших дней сохранилось и старинное житие преподобного Андрея, очень краткое, но каждая черта в нем исполнена высочайшего значения. О святом изографе писал не обычный биограф, а столп Русской Церкви – преподобный Иосиф Волоцкий. Строки из «Отвещания любозазорным», которые он посвятил подвигу иконописцев, раскрывают тайну внутреннего мира и самого преподобного Иосифа. В нем обычно видят прежде всего воина Христова – Божественный гром, сокрушивший на Руси ересь жидовствующих, сбросивший еретика с Патриаршего Престола, вразумлявший государей Российских. Но вот что пишет преподобный Иосиф о праведных иконописцах Андрее и Данииле: Они такое попечение об иноческом житии имели, через него настолько в Божественной любви преуспели, что никогда земным себя не занимали, но всегда ум и мысль возносили к Невещественному и Божественному Свету. Так может говорить только истинный исихаст, путем сокровенной молитвы достигший подобных же созерцаний сияния Божества. Так преподобный Иосиф Волоцкий, казавшийся поглощенным одной земной борьбой, только стражем внешних границ Церкви, полемистом, отстаивавшим ее от коварства еретиков, ратовавшим за неприкосновенность ее земных владений, предстает в тайном величии подвижника не от мира сего, молитвенника-духоносца. Да, преподобный Иосиф был тоже птенцом гнезда Сергиева, усвоившим благодатные уроки Радонежского игумена.

Не об одном святом Андрее Рублеве повествует преподобный Иосиф. Его рассказ – это описание прекраснейшего двуединства, поразительной братской любви. Чудные преславные иконописцы Даниил и ученик его Андрей словно бы нераздельны, они дышат одним благодатным дыханием, одними возвышенными мыслями и чувствами, одной святой радостью о Христе Воскресшем. Эта картина высветляет перед нами лик Даниила Черного, спутника и спостника святого Андрея. И как удивительна красота души его духовного брата! Даниил был старшим по возрасту, учителем в иконописном ремесле. А ученик стремительно опережал его – и в таланте, и в получении почетных заказов, и в славе, и, наконец, в Царстве Небесном. Но – ни тени зависти в чистом сердце Даниила: только великая радость от успехов младшего брата по духу. Так же ликовал он на смертном одре, узрев в видении прежде него скончавшегося возлюбленного ему Андрея во многой славе и в вечном блаженстве. Как странно может показаться это нам, знающим о борьбе честолюбий, взаимном недоброжелательстве и интригах, обычно царящих среди «людей искусства». Но не таковы те, кто своим искусством ищет не чести и славы для себя, а служит Господу Вселюбящему. Нет места зависти меж чистыми сердцем, которые вместе прославляют своего Спасителя и своею радостью умножают радость друг друга.

Единение в духовной любви – это великий дар от Господа верным Его. Братская помощь и любовь Даниила Черного укрепляли преподобного Андрея на всех его путях. А пути эти не были просты: ведь не только в иноческой келье, но и в придворной суете, и в кропотливых трудах ремесла, и среди праздных любопытствующих мирян должен был он хранить высокий покой души. Иначе утратилась бы чистота его Божественных созерцаний и легла тень на создаваемые им светоносные образа. Опора на духовного брата, общение с духовными отцами, скопленный многолетним иноческим подвигом дар умной молитвы к Всевышнему, заполнившей все сознание – вот что позволяло преподобному Андрею и среди мира видеть красоту Небес. Святой Андрей и Даниил заключили себя в благодатный круг, освящающий и их внутренний мир, и их внешние чувства. Они ум и мысль возносили к Невещественному и Божественному Свету, чувственное же око всегда возводили от вещественных красок к образам Владыки Христа, Пречистой Его Матери и всех святых, пред собою имея всечестные и Божественные иконы, и на них неуклонно взирали, – свидетельствует преподобный Иосиф Волоцкий. Праведные иконописцы не только устремляли к Богу духовный взор, но и имели чистое око. Зрение, обычно служащее причиной многих соблазнов, они превратили для себя в дополнительный источник освящения: через созерцание святых икон (часто ими самими и написанных) они устремлялись душами к Божественным Первообразам.

О преподобном Андрее сказано, что он превосходил премудростью всю братию своего монастыря. Он возвышал свой разум постижением Священного Писания и творений святых отцов Церкви, в то время уже появлявшихся в славянском переводе. Святому Андрею был доступен и внятен завет одного из них, святителя Дионисия Ареопагита: Должно нам благопристойно проникнуть в сущность священных знаков, ведущих свое начало от Божественных форм и являющихся отображениями их, видимыми изображениями тайных и сверхъестественных зрелищ.

Икона рождается в душе иконописца. Мощный талант, художнический гений были дарованы от Бога преподобному Андрею. Но этот дар был только призывом для высших свершений. Высокая боголюбивая душа водила кистью святого Андрея Рублева. Не техническая изощренность, не своевольный «артистизм», а Божественная любовь являлась той чашей, из которой черпал он, являя миру свои творения. А талант? Что ж, это было как бы «рукою», которой он воплощал озарение свыше. Да, святой Андрей был «человеком искусства», но искусства, вдохновленного Богом и верного Господу.

Преподобный Андрей создал много образов – чудесных и чудотворных. Он расписывал соборы Московского Кремля и родной Спасо-Андрониковской обители, митрополичий Успенский собор во Владимире. В городе Звенигороде он написал дивный образ Спасителя: бесконечно мудрый, светлый и милующий, истинно святорусский – отражение Христа Господа в славянской душе. Благодатными лучами осеняли православный народ иконы кисти святого Андрея, представлявшие взорам облик угодников Божиих, святых Апостолов, Ангелов, Пресвятой Госпожи Богородицы. Но к высшему своему свершению великий иконописец был призван с Небесных высот Преподобным Сергием Радонежским.

На Руси Преподобный Сергий явился устроителем Дома Живоначальной Троицы. Еще не родившись на свет, из материнского чрева он уже троекратно приветствовал Единого Бога, в Трех Ипостасях славимого. Прославлению Сияния Троицы было посвящено все житие Радонежского духоносца. К полноте Всесовершенной Троической Любви стремился он вознести земное Отечество, раздираемое смутами и междоусобицами. В созданной им Свято-Троицкой обители Всероссийский игумен окрылял «своих птенцов», любвеобильных подвижников, и они разлетелись по всей Русской земле, повсюду возжигая светильники братолюбия и боголюбия. Трисветлую благодать Отца и Сына и Святого Духа призывал Преподобный Сергий на Русь, чтобы она объединялась в Небесном порыве, чтобы она стала Святой. Недаром его ученик, преподобный Никон Радонежский, в похвалу отцу своему, святому Сергию Чудотворцу повелел написать не его образ, а икону Пресвятой Троицы.

Великое духовное торжество было на Руси: обретение нетленных и благоуханных, волны исцелений и чудес изливающих мощей Преподобного Сергия – через тридцать лет после его кончины. Игумен Троице-Сергиевой обители, преподобный Никон Радонежский, в честь этого события строил каменный собор (конечно же, Троицкий!), где должны были упокоиться честные мощи его духовного отца, Игумена Всероссийского. (К счастью, в наши дни, после осквернявших Россию семи десятилетий богоборческого безумия, мы можем повторить свидетельство «Троицкого Патерика»: Троицкий храм как место покоя великого Сергия созидался и украшался с благоговейной любовью и усердными молитвами. И доныне стоит этот храм Никонова строения, не потрясаемый веками, и освящает молящихся, и руки нечестивых врагов не разрушили его.

Для украшения этого храма преподобный Никон призвал знаменитых иконописцев, послушных своих духовных детей – иноков Даниила Черного и Андрея Рублева. Хвалящую Чудотворца Сергия храмовую икону Пресвятой Троицы должен был написать святой Андрей.

Иконописец был призван к немыслимому деянию: изобразить неизобразимое. Троический Бог недоступен даже ангельским взорам – что говорить о слабых земных глазах? Пророк Моисей назван Боговидцем, потому что видел следы Всевышнего. Древним пророкам Господь представал в образе Ветхого днями Старца – отражении Превечной Сущности Творца. Вочеловечившегося Сына Божия земные люди увидели, и через облик Богочеловека Христа мы можем ощутить благодать Небесного Отца и Духа Утешителя. Но как изобразить Саму Божественную Троицу – Неслиянную и Нераздельную, Всеобъемлющую и в неприступном Свете Славы Своей пребывающую?!

Сквозь тусклое стекло, гадательно в Ветхом Завете был дан намек на тайну Троичности – в явлении трех Ангелов Патриарху Аврааму. Об этом знали богословы, постигавшие тонкости Божественного Откровения. Но в иконописи это событие Священной Истории изображалось просто как «Гостеприимство Авраама»: праведный патриарх встречает гостей – Ангелов. Даже на тех образах, где не присутствуют изображения святых Авраама и Сарры, таинственные пришельцы воспринимаются так же, как и на других иконах Небесных сил – только как посланники Божии. «Дважды отраженный Свет», которым Всевышний через явление трех Ангелов дарил людям откровение о Пресвятой Троице, оставался не воплощенным иконописцами и потому – скрытым от взоров мира.

На миниатюрах к житию Преподобного Сергия, составленному Епифанием Премудрым, Радонежский старец изображен перед келейной иконой Троицы. Не исключено, что такая «первичная» икона действительно существовала. В таком случае сам святой Сергий прозрел возможность изображения тайны Пресвятой Троицы через образ трех Небесных Вестников. Тогда Всероссийский игумен является автором замысла, вдохновителем и «духовным отцом» несравненной Рублевской иконы. Но если это действительно так – тем больше чести для святого Андрея, сумевшего дивно воплотить завет Преподобного Сергия, в послушании ему совершить подвиг Божественного иконописания.

Икона Пресвятой Троицы – это поистине чудо из чудес. На ней внимательному взгляду становятся доступны все основы Евангельского Откровения. Каждая деталь образа наполнена величайшим смыслом. Изображен (вернее – отражен) Предвечный Троический Совет, совершающийся в тайная тайных Божества. Вселюбящий Бог в Себе решает судьбу человечества. В чаше перед Ним – голова быка, знак жертвы, которую приносит Божественная любовь ради спасения падших людей. На заднем плане выписаны дом (дом Авраама), дерево (Мамврийский дуб) и скала. В этих земных символах сокрыты знаки Небесных Таинств. Так, дерево – предвестие Древа Крестного, ожидающего Распятого за грехи людей Сына Божия. Дом – Премудрость Божественного Домостроительства, Искупительной любовью восстанавливающего мир из диавольского рабства. Каменная скала – непоколебимая в веках Церковь Христова, кремнистый путь верных в Небесное Царство. Но не в этой зримой и яркой богословской символике чудо боговдохновенной иконы. Каждого, кто благоговейно созерцает творение святого Андрея, осеняет Тайна Всесовершенной Троической Любви.

В неизъяснимой нежности склоненных друг к другу крылатых фигур, в прекраснейшем подобии и неуловимой разности их обликов, в омывающем их и преображающем в одно дыхании неизреченной любви – не умом, а сердцем, чуткой душою прозревает человек отразившееся в этих Ангелах Единство Троического Божества. Вот она – зримая тайна Троицы Единосущной, Неслиянной и Нераздельной! Об этом говорил премудрый святитель Григорий Богослов: Не успею помыслить о Едином, как озаряюсь Тремя. Не успею разделить Трех, как возношусь к Единому. Теперь эта тайна тайн, эта глубочайшая истина православной догматики может открыться каждому, даже невежественному, даже неграмотному человеку при молитвенном предстоянии перед Божественной иконой Троицы, созданной святым Андреем Рублевым. Не доступная никакому рассудку, Всесовершенная Троическая Любовь становится доступной земному взору, через него касается человеческого сердца.

Говоря об истинной боговдохновенной иконописи, святитель Кирилл Александрийский утверждает: Иконы всегда сохраняют сходство с Первообразом. Так непостижимый Первообраз, Саму Пресвятую Троицу, русский иконописец сумел приблизить к человеческому постижению. Несомненно, при создании этого чуда святой Андрей сподобился благодатной помощи Божией – награды за подвижническое житие в благочестии и чистоте.

Истинность прозрения преподобного Андрея Рублева подтверждена чудом, редчайшим в истории Вселенской Церкви. В том же образе, что и на иконе святого Андрея, сподобился узреть Бога-Троицу смиренный подвижник Русского Севера преподобный Александр Свирский. По его житию, во время ночной молитвы перед ним вдруг воссиял сильный свет, и преподобный увидел вошедших к нему Трех Мужей, облаченных в светлые одежды. Освещенные Небесной славой, они сияли чистотой ярче солнца. Преподобный пал на колени, взывая о своем недостоинстве, но Господь восставил его и повелел: «Возлюбленный, как видишь говорящего с тобой в Трех Лицах, так и созижди Церковь во имя Отца и Сына и Святого Духа, Единосущной Троицы. Я оставлю тебе мир, и мир Мой подам тебе». И тотчас преподобный увидел Господа с простертыми крылами, словно по земле ходящего, и Он стал невидим. По воле Божией преподобный Александр воздвиг во имя Живоначальной Троицы храм на берегу дотоле безвестного северного озера, которое после этого стало именоваться Святым.

Святые отцы древности называли иконопись Библией для неграмотных. Преподобный Нил Синаит говорил: Пусть рука превосходнейшего живописца наполнит храм изображениями Ветхого и Нового Завета, дабы те, кто не может читать Божественных Писаний, рассматривали живописные изображения. Святые иконы, действуя не на разум, а на чувство, для людей простых и неученых возвещали евангельские истины. Отцы Седьмого Вселенского Собора, разоблачившие ложь иконоборческой ереси, повелели художникам писать иконы с благословения и под надзором священнослужителей. Тогда же было установлено почитать святые иконы наравне с Евангелием и Крестом Христовым. Духовные наставники являлись вдохновителями, художники – исполнителями их замыслов. Но со временем создание святого образа стало деянием одной личности, подвигом благочестия, совершаемым праведным изографом (чаще всего иноком-иконописцем). Бывшая простейшей проповедью, благовестием в красках, иконопись со временем приобрела черты богословия в красках. По смирению своему чаще всего остававшиеся безвестными, творцы иконописных канонов стоят в одном ряду со святыми отцами, утверждавшими церковную канонику и догматику. Как первый, так и второй ряд деяний запечатлен Духом Святым. Византийские подвижники-изографы так же совершенствовали язык иконописи, как углубляли понимание Священного Писания учители Церкви – Святители Григорий Богослов, Василий Великий, Иоанн Златоуст. Вершиной такой иконописи-богословия явился образ Пресвятой Троицы – творение преподобного Андрея Рублева.

Стоглавый Собор 1551 года предписал русским изографам следовать образцам преславных иконописцев греческих и преподобного Андрея Рублева. Так засвидетельствовано, что святой Андрей явился преемником духоносных творцов иконописного канона. Можно даже дерзнуть сравнить его со Святителем Григорием Богословом, богомудрым почитателем Пресвятой Троицы, – ведь то же откровение преподобный Андрей дивно запечатлел средствами иконописи. Воистину, преподобный Андрей Рублев – один из святых отцев Русской Церкви. Подобны томам святоотеческого наследия его творения – боговдохновенные образы, зовущие нас к молитве и благочестию, к вечному спасению в Божественной любви.

Чему же учит преподобный отец наш Андрей Рублев? Время, в которое он жил, полыхало пожарами и изливалось человеческой кровью, отовсюду вторгались на Русскую землю хищные враги, и в самой Руси брат восставал на брата. В смутное, жестокое, лукавое время вершил свой подвиг святой Андрей. Но как мирны и светлы, какой благодатной радостью сияют созданные им святые образа! Чистой жизнью и сердечной молитвой приближаясь к Всевышнему, преподобный Андрей поднялся над мирской злобой и обрел высокий покой души. Жизни с Богом и в Боге, счастью пребывания в лучах Божественной любви научает он нас. Светом Преображения Христова залиты его иконы, вобравшие в себя тихий свет преображенной души иконописца.

Икону Пресвятой Троицы преподобный Андрей создавал на закате своих земных дней, будучи уже старцем. Долгие годы благочестивого жития умудрили и просветили его для этого подвига. Через пять лет святой Андрей скончался, предварив в Небесном Царстве своего старшего духовного брата – Даниила Черного. В том же году опочил и праведный Даниил, призванный своим возлюбленным сподвижником в вечное счастье. Свидетельства о его дивном видении мы находим у преподобного Иосифа Волоцкого и Пахомия Логофета. Преподобный Иосиф пишет: Ради великой добродетели их прославил их Владыка Христос в конечный час смертный. Прежде преставился Андрей, потом разболелся и спостник его Даниил и, при последнем дыхании бывши, увидел своего спостника Андрея во многой славе и с радостью призывающего его в вечное и бесконечное блаженство. К этому Логофет добавляет: Даниил же, имевший великое желание видеть возлюбленного своего Андрея, исполнился радости; братьям окружающим поведал о пришествии спостника своего, и потом предал дух Господу. Святая христианская любовь бессмертна: и в Царстве Божием остался неразрывным союз двух духовных братьев-иконописцев.

В Небесной славе праведных Андрея Рублева и Даниила Черного, подвижников благочестия и создателей чудотворных икон, никто не сомневался вплоть до XVIII века. Их имена были внесены в святцы, им молились, праздновали их память. Но уже во времена царя Алексия Тишайшего на Русь начало внедряться западное «чужебесие», особенно ядовито разросшееся при императоре Петре I и в последующие женские царствования. Верхи российского общества охватила эпидемия низкопоклонства перед западной культурой. Образованный слой начал отрекаться от священного наследия предков в погоне за иноземным блеском. Этим новоиспеченным «европейцам» великая древнерусская иконопись казалась «азиатским варварством». Слава святых иконописцев оказалась совершенно несовместимой с новой модой.

Рабствуя западной культуре, российские «образованцы» не понимали или не хотели понимать, что этим движутся к предательству Святого Православия. Они не видели или не хотели видеть, к каким загрязненным источникам так жадно припадают. Западная цивилизация именует себя христианской, но ее основы извращены папизмом. Необычайно наглядно латинское отступление от веры Христовой проявилось на примере иконописи, которая на Западе выродилась в «живопись на религиозные темы».

Гордыня средневековых Пап, узурпировавших церковную и светскую власть в Европе, привела к естественным следствиям – вседозволенности и падению нравов. Развращенность папской курии стала притчей во языцех: так что было спрашивать с мирян-художников? В тот же период в искусстве начался так называемый Ренессанс – Возрождение, которое новейшие мыслители все чаще называют «вырождением».

По сути, Ренессанс был возрождением, или реанимацией, античной, то есть языческой, древности – с ее культом плоти и плотских страстей. Отраженная, вторичная красота тварного мира снова заслонила от художников Величие и Красоту Творца. Восхищались античными статуями – теми самыми, перед которыми язычники приносили жертвы духам злобы. Преклонение перед блестящим мастерством древней Эллады и Рима не позволяло заметить скрытой под ним «черной духовности». Для живописи «христианские темы» встали в один ряд с языческими сюжетами. Та же рука, которая писала свирепых Марсов и развратных Венер, посягала на изображение Христа Спасителя!

То был эстетический блуд художников (подобный умственному блуду философов и писателей). В сочетании с личной распущенностью это приводило к дикому кощунству. Художники начали писать «мадонн» со своих подружек. Эти произведения ставились в храмах, им должен был поклоняться народ. Иконы Пречистой Матери Божией подменялись портретами блудниц!

Никакие мастерство и ум, ремесленный навык и эстетический вкус, одаренность и даже гениальность не помогут их обладателю достичь духовных вершин, если он душой и телом пребывает в греховной нечистоте. Нравственная распущенность талантливого человека есть двойное преступление: пагуба для его бессмертной души и поругание дарованного ему от Бога таланта. Дар Господень, призывающий к совершению величайшего добра, талантливый нечестивец обращает в соблазн и зло. И падший, духовно слепой мир восхваляет его искусство, вышедшее из мастерских преисподней, запечатленное блеском антихристовой виртуозности, а не сиянием красоты истинной. Не может Пречистый Бог посетить непотребную душу, и не Божественное вдохновение, а демонические энергии питают нечестивого «творца-художника».

Праведная Церковь недаром предъявляла высочайшие требования к образу жизни тех, кто дерзает на создание иконы. Предписание Стоглавого Собора XVI века русским иконописцам практически воспроизводит апостольские требования к епископату! Подобает быти живописцу смиренну, кротку, благоговейну, не празднословцу и не смехотворцу, не сварливу и не завистливу... Предпочтительнейшим (хотя и не обязательным) жизненным путем изографа названо иночество. Наипаче же хранить чистоту душевную и телесную, приходить к отцам духовным часто на исповедание и во всем с ними совещаться, и по их наставлению жить, пребывая в посте и молитве, удаляясь всякого задора и беспричинства надлежит тем, в чьей душе и под чьею кистью рождаются святые иконы. Дар иконописца – это особое призвание от Господа. Да не дерзает никто на это великое дело, если не имеет дара Божия.

Кощунственно превращение иконописания в ремесленничество, в простое средство к пропитанию. Которому Бог не даст писать по образу и подобию, тому впредь от такого дела престати, да не похуляется Имя Божие от такого письма. Если же ослушники будут говорить: «Тем-де питаются», – то от Бога даровано много других рукоделий, которыми может человек питаться и жить, кроме иконного письма». Иконопись приравнивается к священнодействию и по духовному смыслу своему воистину им является! (Какой контраст с заповедями Стоглавого Собора предствляет собой распутство западной «богемы», перекочевавшее затем и в российские художественные круги, а среди советской «творческой интеллигенции» считавшиеся особым шиком!)

Основой ренессансного мастерства были понятия плотские и зрительные: знание анатомии человеческого тела, законов светотени и пространственной перспективы. Чаще всего писали с натуры, стремились к тому, чтобы персонажи картин выглядели «как живые». (Фотографии еще не существовало, но этот «живоподобно»-реалистический подход можно назвать и фотографическим.) В то же время при разработке религиозных сюжетов каждый художник «свободно самовыражался». Подмена священных лиц портретами своих современников в сочетании с «вольным вдохновением» привела к утрате иконописного канона, а ведь иконописный канон есть бесценная, святая историческая память христианства. На православных иконах всех времен лики Господа Иисуса и Пресвятой Владычицы Богородицы узнаваемы, потому что память об их действительном облике сохранена каноном. Но что общего имеют со Спасителем и Девой Марией все эти «зевсоподобные» и «аполлонические» мужчины, страстные итальянки и пышные немки, которых мы видим на множестве западных «религиозных» картин?

Воспитанные на ренессансной эстетике люди с презрением относились к византийской иконописи. Бесплотность и удлиненность фигур, нереалистичность их положений на образах византийской кисти трактовали просто как «варварское неумение писать». На самом деле греческие мастера древней Византии не хуже, а гораздо лучше их позднейших хулителей могли овладеть наследием античной художественной техники, именно в реалистической изобразительной манере создавались древнейшие из дошедших до нас святых образов. Но затем византийские изографы пошли по высшему пути: на их иконах дух начал торжествовать над плотью. В результате этих Боговдохновенных поисков явились растворенные внутренним светом «неотмирные» тела и светоносные лики на древних православных иконах. В ХХ веке мир, окончательно заблудившийся в поисках истинной красоты, начал наконец прозревать их сияние.

Сейчас в музейных залах и в интеллигентских домах иконы нередко соседствуют с произведениями светской живописи. Конечно, это явление духовной всеядности, эстетство на грани кощунства. Но в этом соседстве обнаруживается поразительный эффект. Казалось бы, реалистическая изобразительная техника достаточна для передачи внешности, движения, пространства и создания полной иллюзии действительности. А техника иконы – «условна» и «скована канонами». Но вот рядом с иконами живописное полотно внезапно мертвеет. Это совершенно очевидно для внимательного взгляда. Не помогают никакие знания анатомии, игра мускулов у персонажей, перспектива ближних и дальних планов, изощренная светотень. Даже весьма динамичные картины французских романтиков, где грызутся львы, скачут лошади, бушуют стихии, видятся отражением пустой возни и суеты рядом с величавой внутренней жизнью иконописных образов. Икона полна сокровенных движений, она истинно живет, и бытие ее не исчерпывается никаким созерцанием. Так запечатленная жизнь духа одерживает победу над «живоподобием».

Безусловно, своя красота есть и в ренессансном и в вышедшем из него западном искусстве. Это красота мира Божия: природы и человека, созданных Всесовершенным Творцом. Сохранялся и порыв к Источнику Красоты – Господу: печать христианства медленно размывалась римским отступничеством и еще явственна на полотнах Джотто, Фра Анджелико, Рафаэля, в исканиях Эль Греко, Рембрандта, Дюрера и других великих живописцев. Но западная культура в целом все более опускалась с высот истинной духовности к земной душевности и к грубой телесности. Мед смешивался с ядом: высокие темы соседствовали с поэтизацией греха. Восприятие античного культа плоти в искусстве привело в первую очередь к отображению липкого блудного соблазна. Многие такие произведения живописи исполнены с блестящим художественным мастерством и до сего времени воспеваются как шедевры всемирного искусства. Однако русский философ Е. Трубецкой назвал произведения этого рода «говядиной», а английский мыслитель Уэллс – «раскрашенными порнографическими открытками». По духовной сути эти плоды мощного изобразительного таланта действительно смыкаются с порнопродукцией нынешнего века. Конечно, проявились и другие темные искушения: в богатстве и роскоши барокко, в игривой пошлости рококо, в жестокости батальных полотен, в «поэтике» пьяного разгула у голландских жанристов, в зовущих к обжорству натюрмортах Снейдерса... Похоть плоти, похоть очей и гордость житейская (1 Ин. 2, 16) все явственнее пропитывали собою западную культуру.

Имена многих гениев древней иконописи остались неизвестны. Подписывать свои работы – такое и в голову не могло придти смиренным мастерам, искавшим славы не своей, а Божией. Лишь по косвенным признакам: свидетельствам исторических документов и стилистическим особенностям письма – иногда можно установить, кто именно создавал икону (так же и с образами кисти преподобного Андрея Рублева). Подобная анонимность иконописи первоначально существовала и в Западной Церкви: так, безвестными остались мастер Тржебоньского алтаря или мастер жития Девы Марии. Но Ренессанс породил культ художника-творца: даром Божиим, талантом, стали превозноситься, как собственным достоянием. Восхищение искусством дошло до искусствопоклонничества; в людях искусства стали видеть неких сверхлюдей, каких-то божков. Демонская гордыня поразила души художников, и отпечаток демонизма лег на их произведения. Особостью и вдохновенностью начали оправдываться пошлейший разврат, пьянство и всяческая гнусность их личной жизни. Этот культ «звезд мирового искусства» проявляется и в наши дни на пагубу и отравляемым тщеславием талантливым людям, и толпам, которые творят из них кумиров.

В XVIII веке российское общество жадно и всеядно набросилось на лакомства, предлагаемые культурой Запада. Русское искусство заражалось всеми западными болезнями: языческим духом, культом телесности, гордыней художников и низкопоклонством их почитателей.

Западная манера живописи начала вторгаться в русскую иконопись. Это подметил еще возглавитель старообрядческого раскола протопоп Аввакум, возмущавшийся тем, что Спасителя стали изображать как толстого немчина. В искажении иконного письма раскольники старались обвинить Патриарха Никона – это была клевета. Именно Патриарх Никон пытался бороться с чужеземным поветрием: обходил московские храмы и изымал из них произведения западников как нечестивые и еретические.

Да, поначалу Русская Церковь пыталась отстоять в неприкосновенности святорусское благочестие. Но произвол монархов-западников и пресловутое «общественное мнение» все-таки искажали многие стороны церковной жизни. В частности, начался упадок искусства иконописи.

Сознание русского народа Божия не приняло сюжетных и портретных вольностей в священных изображениях, какие позволял себе Запад. Несмотря на привнесенное в иконы «живоподобие», Православная Россия сохраняла основы византийского и древнерусского канонов. Но «общественное мнение», то бишь презрение «образованцев»-западников, к канонической иконописи сделали свое черное дело. Создание святых икон стало считаться уже не подвигом и священнодействием, а «низкосортным ремеслом» и постепенно свелось к копированию старинных образов. Исчезла благоговейность, с которой древние изографы творили иконы, тщательнейшая подготовка досок, многослойность красок, выверенность каждого движения кисти. Вместо ответственности за святое дело распространилось ремесленничество. И ухудшенные копии боговдохновенных подлинников освящались, служили возвышению душ молящихся, но былых духовных взлетов среди самих иконописцев уже не было.

Талантливые русские художники, соблазняясь духом времени, посвящали себя не презираемой иконописи, а западнической мирской живописи. Они шли служить тому искусству, которое кощунственно именовалось «святым», – подделке душевности под духовность. Но те русские живописцы, которые хранили в себе православную веру, не могли удовлетвориться языческими сюжетами и изображением земной красоты. Сквозь плотскость западнического живописания такие мастера мучительно пытались прорваться к Небу. Так, гениальный художник Александр Иванов всего себя посвятил стремлению отразить на полотне событие, которое считал величайшим в истории человечества: явление Христа народу. Его труд можно назвать подвижническим; в бедности и одиночестве, в напряженнейшем поиске создавал он свое единственное главное полотно – плод всей его жизни. Эта картина – не только шедевр русской живописи. В ней художник достиг той духовной высоты, на которой картина становится иконой. Как святой образ (правда, далеко не лучший в сокровищнице Русской Церкви) «Явление Христа народу» кисти А. Иванова воспроизведено в крещальнях многих православных храмов.

Сама по себе реалистическая манера изображения не содержит в себе ничего плохого. Вспомним, что иконы древнехристианских общин (где благочестие было несравненно выше нынешнего) создавались в такой технике. Нельзя забывать, что тем же «живоподобием» запечатлены чудотворные иконы нового времени – Серафимо-Дивеевский образ Богородицы «Умиление», которому поклонялся Всероссийский молитвенник преподобный Серафим Саровский, и икона Матери Божией «Державная», явленная русскому народу знамением Небесной Милости среди ужасов большевизма.

Дурен не стиль «живоподобия». Дурно, когда плоть начинает подавлять дух. На рубеже веков благочестивым русским художникам В. Поленову, В. Васнецову, М. Нестерову удалось средствами реалистической живописи создать ряд полотен, достойных именоваться иконами. Так, «Христос в терновом венце» кисти Виктора Васнецова вызывает у молящихся умиление и покаянные слезы. Так, дыхание древнерусской святости доносят до нас образа «Жития Преподобного Сергия» работы Михаила Нестерова. Но в то же время очень показателен провал подобных же попыток у М. Врубеля – художника, заигрывавшего с демонизмом.

Западное изобразительное искусство, начавшее отрываться от Божественной красоты и прилеплялся к земле со времен Ренессанса, в новейшее время пришло к пустоте. Протестантское иконоборчество и богоборческая эпоха Просвещения (вернее, помрачения) привели западных художников к окончательной «секуляризации»: отделению от христианства. И из искусства словно вынули душу: перестали появляться гениальные мастера. Например, школа «прерафаэлитов» (представители которой, несомненно, владели техникой светотени и перспективы лучше, чем сам Рафаэль) не произвела ничего замечательного. Живопись зашла в тупик; художники заметались. Начались формальные поиски, увлечение экзотикой японской, китайской, африканской, даже первобытной культур. Кратким всплеском поднялся импрессионизм, открывший новые способы изображения света (но вспомним, как истинно светоносны иконы, отражающие Свет Божественный!). Технику древней иконописи художники-модернисты также пытались использовать, но у них она оставалась бездуховной, мертвой. Постимпрессионисты и кубисты в своих работах начали утяжелять и разлагать видимый мир. От эстетических теорий повеяло тлением – начали рассуждать о красоте безобразного. Наконец, за произведения искусства стали выдавать «натюрморты» из предметов, собранных на помойке, и мешанину из геометрических фигур и бесформенных пятен. Это был призыв к хаосу, к небытию. Философы заговорили о смерти искусства. У этого процесса была и иная ветвь: экспрессионисты пристрастились к изображению диких страстей, кошмаров, адских видений. Живопись знаменитого Сальвадора Дали явилась откровенной бесовщиной. Впрочем, обе ветви модернизма в конечном счете имеют одну суть: ведь и ужас геенны, и желание разложить и разрушить красоту мира Божия восходят к навистнику-диаволу.

Тоска по истинной красоте живет в человеческих душах: это взывает из их оскверненной глубины неуничтожимый образ Пречистого Бога. Именно в то время, когда мирское искусство стало скатываться в темный тупик, у мира внезапно открылись глаза на красоту православных икон. То, что прежде называли варварством и невежеством, – византийская, древнерусская, старославянская иконопись – проявилось как вершинное явление всемирного искусства. Но этот взгляд на иконы часто остается только эстетским, духовно полуслепым.

Источник и Создатель красоты – Бог Всесовершенный. Красота без Бога – нелепость, смрадное безобразие. Истинная красота обретается через веру и добродетель. Путь к красоте Божественной – в единстве прекрасного и доброго, правдивого и чистого, справедливого и возвышенного. Грех и красота несовместимы. Разделение этики и эстетики ведет к деградации их обеих; утрачиваются и нравственное чувство, и чувство прекрасного. Эстетство есть воззрение души, «окривевшей на один глаз». Вследствие этой кривизны эстетское прославление икон смешано с их поруганием.

Предназначение святых образов – не просто услаждать взоры, а возвышать и спасать человеческие души. Перед иконами должно молиться: тогда эти окна в Небо распахиваются, вознося душу к Божественным Первообразам. А эстетское разглядывание икон есть, по сути, кощунство и святотатство. Оборотной стороной эстетических услад стали чудовищные промыслы: спекуляция иконами, распродажа и разграбление святынь. По духовной сущности не лучше, если не хуже, дела «высококультурных» музейных работников. Их усилиями многие великие иконы, в том числе чудотворные (!), поныне заключены в музеях, как в тюрьмах. Святые иконы, ставшие добычей эстетов, украдены у русского народа Божия, который этим лишается Небесной помощи и защиты. Искусствоведы гордятся тем, что им удавалось сберегать иконы от уничтожения во времена богоборческого режима. Да, это большая заслуга. Но сейчас, отказываясь вернуть Церкви ее святыни, эти «люди культуры» не понимают, что становятся соучастниками богоборцев, делаются укрывателями награбленного ими священного достояния православного народа.

Настоящая культура, необходимая для восприятия красоты иконы, – это культура молитвы. Тем, кто перед святым образом благоговейно обращается к Богу Всевышнему, открывается тайна иконы: их сердца омывает красота Небесная, Божественная любовь.

Сектантские проповедники, которые сейчас во множестве ринулись в Россию и пытаются совратить православный народ на свои кривые пути, в клевете на Православие своим основным оружием делают хулу на святые иконы. Вы, дескать, идолопоклонники, поклоняющиеся доскам и краскам, говорят эти волки в овечьих шкурах. Эта еретическая ложь, разоблаченная еще отцами Седьмого Вселенского Собора, на самом деле есть хула на Христа Спасителя, на Пришествие в мир Сына Божия во плоти.

Для того ли Господь снисходил к людям, чтобы они забыли Его облик? Затем ли родился от Девы Божественный Младенец, чтобы потом никто и не вспомнил умилительную картину Святого Семейства? Для того ли Преобразившееся Святое Тело Христа излучало Фаворский Свет, чтобы наших земных взоров так и не коснулись отблески Сияния Отчего? Неужели зрелище Распятия Иисусова должно было только вызвать радость палачей, а не послужить тому, чтобы во все времена исторгать из глаз верных слезы покаяния и любви?

Извратители Священного Писания, протестанты, твердят о моисеевой заповеди «не сотвори себе кумира» и умалчивают о том, что сам Боговидец Моисей установил четкое различие между идолом и священными изображениями, поставив в скинии Завета статуи Херувимов. Сам Всевышний вдохновлял художника Веселиила, трудившегося над украшением святыни: Господь исполнил его Духом Божиим, мудростью, разумением, ведением и всяким искусством работать из золота, серебра и меди, резать камни для вставливания и резать дерево для всякого дела (Исх. 31, 3–5).

Воплотившийся Сын Божий, Господь наш Иисус Христос, показал Собою, что прекрасны должны быть не только душа, но и тело человека, его чувства. Все в христианине должно быть освящено. Этому служат пост и воздержание, чтение и пение молитв, благоухание фимиама, величайшее Таинство Плоти и Крови Господних. Так и взор наш должен питаться не нечистыми впечатлениями, соблазняющими на грех, а зрелищами священными. По слову преподобного Иоанна Дамаскина, всюду ставим чувственно выраженный образ Божий, освящая чрез это первое из наших чувств; ибо первое из чувств – зрение.

В голых стенах протестантских молелен не на чем остановиться благоговейному взору и не на что опереться ищущей Бога душе. Человек – не бесплотный дух, а существо духовно-телесное: оставшиеся без священной опоры телесные чувства «проваливаются» и вместе с собою увлекают душу в блуждания и падения. Святитель Филарет Московский говорит: Чтобы в поисках присутствия Божия ум не впадал в химерические представления, чтобы мысли сосредоточивались и ограждались от рассеянности, святой образ Бога, являвшегося во плоти, представляется одновременно взору чувственному и созерцанию духовному и собирает мысли и чувства, внешние и внутренние, в едином созерцании Божественного. Действительно, многие секты, отвергшиеся святых икон, впадают в химеры и прямое беснование – от изуверских радений хлыстов до бессмысленных харизм духоборцев, пятидесятников, адвентистов. Явления черной духовности, оскал демонизма, то и дело просвечивающий сквозь деятельность сектантов, да послужат предостережением всем, кто ищет каких-то «истин» вне Православной Церкви Христовой.

Святое Православие веками хранило сокровища спасения: Божественные Таинства и память обликов Господа Иисуса и святых Его. И ныне вместе с преподобным Анастасием Синайским мы можем повторить: Те, кто видел Христа во плоти, думали о Нем как о пророке. Мы, которые не видели Его, однако тотчас, с самого раннего своего детства, дети и юноши, исповедуем Его как Бога, как имеющего власть и Вседержителя, и Творца веков, Сияние Отца. Ибо, как если бы мы взирали не Самого Того Христа – говорившего, так именно с верою слушаем Его Евангелие. И, принимая чистый жемчуг Его Тела, верим, что носим Самого Того Христа. И всякий раз, как только увидим изображенными Божественные Его черты, то думаем, что Он как бы с Неба смотрит на нас, поклоняемся Ему, падаем перед Ним. Велика теперь вера во Христа!»

В разговорах об упадке современного искусства иконописи есть также свои настораживающие крайности. Да, не от хорошей жизни, а под гнетом западнических имперских властей и сменившего их богоборческого режима Русская Церковь утратила вершины древнего иконописного мастерства. Но в кругах интеллигентных верующих приходится слышать просто презрительные отзывы об убранстве нынешних храмов. Это тоже порочное эстетство, искажение духовного взгляда. В этом – потаенное тщеславие, поругание чистой веры простецов, находящих в современных иконах опору для высоких молитвенных чувств. Нынешний стиль клеймят как сентиментальный: но кто заглядывал в сердца молящихся, чтобы провести границу между приземленной чувствительностью и святым умилением? Нельзя забывать, что на протяжении десятилетий атеистического гнета самый маленький и скромный освященный образок становился для верующего бесценным духовным сокровищем. С высшей точки зрения, простая литографированная иконка, перед которой всем сердцем взывает к Небу какая-нибудь благочестивая старушка, несет в мир несравненно больше духовности, чем музейный шедевр всемирного искусства. Пусть нынешние иконы – это не богословие в красках, но они, несомненно, для множества душ являются благовестием в красках. Можно также еще раз вспомнить о том, что в реалистической, «чувствительной» манере письма создавались иконы первых веков христианства. Не в эстетических теориях и не в древнерусской изобразительной технике ключ к возрождению русской иконы во всем былом величии. Самое тщательное и точное воспроизведение художественных приемов старинных мастеров останется холодным, будет не лучше современных икон, если икону не согреет пламень боголюбивой души изографа, рожденного благочестивым народом Божиим. Иконы озарятся новым сиянием, если из нынешней духовной разрухи Россия воспрянет к святорусскому благочестию.

Икона рождается в душе иконописца, но сама его душа подъемлется всем строем жизни Матери-Церкви. Крупнейший современный иконописец, трудящийся в последовании древним канонам, архимандрит Зинон (Теодор), утверждает: Говоря о церковном возрождении, необходимо заботиться о том, чтобы Церковь постоянно являла миру ту красоту, которой она обладает в полноте. Образ жизни священнослужителя, каждого христианина должен нести на себе печать Небесной Красоты.

Празднование Тысячелетия Крещения Руси стало началом нового осмысления великого и многотрудного пути Русской Православной Церкви. Освященный Поместный Собор прославил в лике святых целое созвездие подвижников разных веков, было возрождено и старинное почитание преподобного Андрея Рублева. Величайший иконописец призван для Небесного покровительства и вдохновления современных благочестивых изографов.

Под кистью святого Андрея некогда возник высочайший иконописный канон: через изображение Трех Ангелов до людей донес он отблеск Сияния Пресвятой Троицы. В начале ХХ века, когда у человечества открылись глаза к постижению величия и красоты иконописи, творение преподобного Андрея Рублева зазвучало всемирной проповедью Единого Троического Божества. В деянии Собора Русской Церкви о боговдохновенном иконописце сказано: он, подобно Евангелисту, свидетельствовал и продолжает ныне возвещать людям неложную истину о Боге, в Троице славимом. Святая Церковь воспевает ему: Божественного света лучами облистаемый, Христа познал еси, Божию Премудрость и силу и иконою Святыя Троицы всему миру проповедовал еси единство во Святей Троице.

Возлюбленные о Господе братья и сестры!

Творение преподобного Андрея Рублева сбылось как бы зримым явлением миру Живоначальной Троицы. Несказанным теплом Всесовершенной Любви в неразделимой гармонии и единстве Божественных Лиц согревает этот образ наши сердца. Спасительной Волей Любвеобильного Господа, зовущего нас к вечному счастью, осеняет нас эта икона. Мы созерцаем высочайший Небесный покой, просвещающий нас сладостным светом умиротворения.

В наше время, буйное и бурное, наполненное разделениями и враждой, да просветит нас видение Пресвятой Троицы священной взаимной любовью и благодатным миром, рождающимся в уповании на Всевышнего. Да отрешимся мы от смертоносного и тлетворного мирского мятежа, припадая к Источнику жизни Истинной и Вечной – Господу Живоначальному и Животворящему. Да снизойдет и на все многострадальное Отечество наше дух умирения и согласия. По завету Преподобного Сергия Радонежского и духовного его птенца преподобного Андрея Рублева, да сбудется Россия Домом Божественной Троицы.

Подвигом благочестия и боголюбия просвещал святой Андрей Рублев свою душу, и так сам сделался светоносен, и творения его озаряют мир Светом Истины. Дабы и наши души вышли из темноты и греховного помрачения к Солнцу Правды Божией, помолимся же ему, всем сердцем взывая: Преподобне Андрее, имеяй дерзновение ко Пресвятей Троице, моли просветити души наша. Аминь.

Слово

в день памяти

преподобного Афанасия Афонского

(5/18 июля)