Книга написана не спортсменом-альпинистом, а профессиональным журналистом Василием Сенаторовым, который в этой экспедиции оку­нулся во все перипетии альпинизма

А Балыбердин, Арсентьев и Букреев отправились на­верх. Вынеся на 7850 м палатку, веревку и еще некоторое количество груза, они «свалили» в IV лагерь, где их уже поджидал Можаев. Хрищатый наблюдал за происходящим из высотного базового лагеря.

Вечером, на сеансе связи, произошла дипломатическая пикировка между ним и Елагиным, поднявшимся к этому моменту во II высотный лагерь и готовящимся к работе по тому же направлению. Москвичи, конечно, раздосадованы происшедшим. Одно дело, когда заброску делают пять человек, другое — когда трое.

• 
  Валера, до какой высоты дошли? — запрашивает Елагин.
  
• 
  До 8000, — отвечает тот.
  
• 
  Как определили? — подначивает Василий, уже зна­ющий, что Хрищатый упустил рюкзак и связи между ним и Балыбердиным, взявшим на себя руководство группой, не было.
  
• 
  На глаз, Васенька, на глаз, — приторным голосом оправдывается Хрищатый.
  
• 
  Тогда, Валерочка, вопросов больше нет, — обрывает диалог Елагин, не воспринимающий уменьшительно-лас­кательных суффиксов.
  

Позже, когда дело будет сделано, это восхождение кое-кто назовет «плодом тайного сговора москвичей с тре­нерами». Да, увы, зависти не лишены даже альпинисты. Хотя чувство это в горах, скорее, не черного цвета. В нем больше досады на то, что ты сам остался вторым, чем на то, что кто-то стал первым.

Так вот, сговора не было. Я знаю это точно, потому что вся история разворачивалась на моих глазах.

В ночь на 3 апреля мы с Елагиным долго не могли уснуть. Сначала в нашей палатке клеил себе маску-теплообменник Женя Клинецкий. К этому моменту кашель и больное горло замучили практически всех. Маска, похожая на респиратор, дыхание в которой происходит через ме­таллическую сетку, помогала хоть как-то предварительно нагреть и увлажнить вдыхаемый воздух.

В неспешном разговоре и возникла идея — попытать­ся «сделать вершину» именно в этот выход. Такой вариант не согласовывался с планом, в нем прогляды­вали и бесшабашность, и просто мальчишество. Оправ­дывало его, на мой взгляд, одно обстоятельство — ребята хотели, если хватит сил, попытаться штурмовать тот самый восточный гребень Главной Канченджанги, который не покорился японцам и не давал теперь спокойно спать тренерам. Самый проблематичный участок траверса.

Переправа через бергшрунд
— Как считаешь, спросить у Иванова разрешение? — сомневался охрипший Елагин.

Ответа у меня не было. Получать разрешение — значит делиться ответственностью. И всегда страшно услышать в ответ «нет». Но и не сказать нельзя — дело-то нешуточное, от его исхода зависит слишком многое, может быть, даже успех всей экспедиции. Получится — честь и хвала. А если

Кроме того, группа москвичей как бы завершала цикл восхождения. На горе, кроме них. почти никого не остава­лось. Кто подстрахует? Кто сможет прийти на помощь? А если кто-то все же вынужден будет поспешить на выручку, то не нарушит ли этот форс-мажор планы остальных групп?

Короче говоря, Елагин на следующий день затеял перед выходом туманный, полный полунамеков разговор с Ива­новым, облегчил себе душу и ушел.

Выход обещал быть тяжелым: Мысловский. удрученный бездеятельностью шерпов, попросил москвичей сделать дополнительную грузовую ходку из II в III лагерь. Они согласились. Переход между этими двумя лагерями лежал через сераки и трещины Верхнего ледопада и был, по словам всех альпинистов, самым трудным участком на пути к высотной базе. Они прошли этот путь дважды, груженные кислородом и веревкой. И только 6 апреля сумели выйти к IV лагерю. На высоте 7600 м все были впервые. Перено­чевали и наутро отправились вверх по веревкам, провешен­ным группой Хрищатого. Место, где их предшественники сложили груз, показалось им не очень безопасным. Да и высоты для штурмового лагеря явно не хватало. Тогда они дошли до отметки 8200 м.

На Большой Террасе

На следующий день, смирив гордыню, и вторая связка тоже стала пользоваться кислородом.

За два выхода они вынесли наверх 10 баллонов, примус, питание и веревку и во второй половине дня 8 апреля начали рубить площадку во льду на 40-градусном склоне. Скажу сразу, 40 градусов — это круто. Для сравнения: пятидесятиградусный склон, например, сверху кажется просто обрывом. Два часа изматывающей работы ледору­бами — и некоторое подобие площадки готово. Правда, она все же меньше основания «ангара», так что ноги свешиваются в пропасть, но полулежа устроиться в ней можно.

Об этом нам сообщил на вечерней связи Коротеев. Елагин к этому моменту уже совершенно потерял голос.

• 
  Спать будем с кислородом, — спокойно доложил Володя.
  
• 
  Ребята, вы только его не жалейте, — с тревогой в голосе отозвался Мысловский.
  

Ученые уверяют: потери влаги на высоте таковы, что для компенсации необходимо выпивать в день 5-6 литров жидкости. Это в теории. На практике большой удачей считается, если удается натопить по 1,5-2 литра на человека.

На главной вершине Канченджанги стоит Евгений Клинецкий

полосатый шест, неведомо кем туда занесенный. после восхождения

Автограф на память

Ледорубный крюк – надежная страховка

Ночь прошла, по оценке Василия, на «три с плюсом». Проснулись в скрюченных позах уже в половине шестого и начали сборы. Высотники говорят, что самое мучительное в горах — это пробуждение. И не только из-за головной боли и нежелания что-либо делать. За ночь потолок и стенки палатки покрываются слоем инея в палец толщиной. От малейшего шевеления он начинает сыпаться на лицо и руки, делая противной саму мысль о том, чтобы расстаться с нагретым спальником. Все происходит как в замедленной съемке: медленно разжигается примус, медленно надева­ются задеревеневшие за ночь ботинки, медленно топится снег...

На время сборов отключили кислород, чтобы не запу­таться в трубках от баллонов. Сразу дала знать о себе гипоксия — время от времени на доли секунды они теряли сознание. Как говорят ребята, «поехала крыша».

Воля — единственный стартер жизни на такой высоте. Включившись в работу, преодолев апатию, начинаешь за­бывать о своем состоянии, и тогда приходят силы.

На связи в 8.00 Елагин прошипел в микрофон, что они уже готовы к выходу. Хотят посмотреть, что там за перемыч­ка между Главной и Средней вершинами. Теперь уже ни для кого не были секретом их намерения. Тем более что погода была благосклонна к альпинистам.

У Елагина есть любимая поговорка: «Бог — не фраер. Он увидит хороших ребят и не даст в обиду». Грубовато, но похоже на правду. Всевышний наконец-то разглядел альпинистов. Ветер в это утро уже не сбивал с ног, как накануне. Взяв по баллону кислорода и один запасной, они только в 10.30 смогли выползти из палатки, поставив расход 1,5 литра в минуту.

А у нас — какая досада! — на базовый лагерь налетел клочковатый туман. Только без пяти час мы смогли обна­ружить их в подзорную трубу — красные и синие точки шевелились в сужающемся кулуаре среди разрушенных серых скал. Ровно в 13.00 — штатное время связи — в эфир вышел Шура.

— Мы в 60 метрах от перемычки. Все нормально. Посмотрим, что там за гребень, — рапортовал Шейное за вновь потерявшего голос руководителя. А затем, перескочив на другое, стал вдруг успокаивать тех, кто остался на базе. — В V лагере питание есть, ночевка нормальная. Снизу зазуб­ренный профиль Восточного гребня Главной Канченджанги смотрелся сурово. И не очень-то верилось, что в оставшиеся несколько часов светлого времени им удастся найти проход в лабиринте скал.

Для себя ребята решили, что будут идти до трех часов дня, а потом повернут обратно. Однако, выйдя на перемыч­ку, они неожиданно увидели с северной стороны гребня снежный карман. По этому открывшемуся пути четверка и подошла к предвершинному взлету. На вершину они под­нялись в 15.30.

Начиная с утренней связи рация в базовом лагере не выключалась. В 16.00 МысловскиЙ услышал шебуршение в динамике и прибавил звук.

• 
  Начинаем спуск, — раздался оттуда хрип Василия.
  
• 
  Откуда?
  
• 
  С вершины.
  

Вторая ночевка на 8200 м могла бы стать для них критической. Силы были на пределе. И они рванули вниз. Коротеев с Елагиным первыми подошли к V лагерю, взяли часть личных вещей, которые здесь оставляли. Сзади подошла вторая связка. Елагин приказал Шейнову и Клинецкому завалить палатку, чтобы ее не трепал ветер, после того как они упакуют рюкзаки. А сам ушел вниз готовить питье.

Очевидно, перегрузка того дня, когда они пытались идти без кислорода, была слишком велика. Ребята двигались будто во сне. Палатку завалить не сумели.

По плато Большой террасы

— Гребень проблемы не представляет, — доложил оживающий с потерей высоты Елагин. — Только местами там простое лазание, а так все пешком.

В этот момент почти все обитатели базового лагеря, обступившие палатку Мысловского, откуда велся разговор, почувствовали, что экспедиция наконец реально продвинулась к успеху. Москвичи не только разведали путь, они и отсняли его на черно-белую пленку. Через несколько дней отпечатки, сделанные оператором киногруппы Женей Го­лубевым в походной фотолаборатории, были вывешены для всеобщего изучения.

***

На «Могилу Паша» сыпался мягкий пушистый снег, ког­да уже в темноте мы услышали звон кошек о ледовую стенку, ведущую к бане. Вспыхнули софиты киношников, весь день готовившихся к съемке. Построившись в шерен­гу, четверка устало позировала съемочной группе Венде-ловского, после чего Елагин прошел несколько метров и почти рухнул в палатке.

А после ужина человек десять набились в нашу палатку, где была прикончена бутылка «Кукри». Накануне мне уда­лось отхватить ее у офицера связи, неожиданно появивше­гося в базовом лагере. Рай-старший, увидев сына в Дхаранбазаре, отругал его и отослал наверх исполнять служебный долг. Чтобы как-то смягчить неловкость, Рай захватил с собой, совсем по-русски, сувенир, который и пришелся как нельзя кстати.

Пусть было выдано всего по наперстку, праздник по­лучился на славу. К тому же, доложу я вам, ничто так не согревает промерзшие ноги и не способствует крепкому и спокойному сну в 20-градусный мороз на высоте 5,5 кило­метра, как 30 граммов коньяка или водки.

И если кто-нибудь будет доказывать обратное — не верьте ему. Ни одна в мире экспедиция не уходит в горы без определенного запаса спиртного. Как везде и во всем, здесь тоже главное — мера. Ведь и из чая можно при желании сделать чифирь.

А наверху в это время решалась судьба Южной вершины. Оба тренера, Иванов и Ефимов, обосновались 8 апреля в высотном базовом лагере, чтобы оттуда руко­водить предстоящими решающими выходами. Теперь было ясно, что после успеха москвичей каждая группа попытает­ся «сделать» свою вершину.

Первой в бой уходила команда Украины. Утихомирившийся в последние дни ветер давал им шанс осуществить свой замысел. Но, кроме решимости, для этого нужна была и материальная поддержка — кислород и веревка. Поднявшиеся наконец до III лагеря четыре шер­па могли сделать заброску по их маршруту. Об этом и попросил тренеров Сережа Бершов на вечерней связи из II лагеря.

• 
  Идея в том, чтобы заполнить сначала два других направления, — начал переубеждать его, как всегда, уве­ренный в своей правоте Ефимов. — А к вам на юг таскать пока некуда.
  
• 
  Не хотите нести, оставьте в III лагере 8-10 балло­нов, — возмущался Бершов. — Мы сами затащим. — И это при том, что для установки V лагеря им необходимо было занести наверх не менее 60 килограммов полезного груза.
  

А внизу разыгрывалась в это время другая драма. Сергей Богомолов обнаружил у себя мутное пятно в поле зрения — лопнули от перенапряжения сосудики — и обратился к врачу. Карпенко осмотрел больного и... ка­тегорически запретил выход на гору.

— При новой нагрузке, — объяснил он, — может произойти отслоение сетчатки, а потом наступить слепота. В таком состоянии вообще предписывают два-три месяца абсолютного покоя.

И вот теперь, когда группа Виноградского готовилась к выходу — паковала рюкзаки, подтачивала затупившиеся кошки, получала продукты, Сергей сидел в стороне на камешках и искоса поглядывал на их сборы.

—У меня на это восхождение было поставлено все, — как бы размышляя вслух, делился он своей болью. — Два года я не кормил семью, тренировался, вместо того чтобы зарабатывать деньги. И вот так бездарно вылететь... Да как я в Саратов вернусь? Меня же провожали всем городом.

Самого Сергея глаз в общем-то не беспокоил. Болела душа. И эта боль передавалась окружающим. Но как, чем можно успокоить человека в таком состоянии?

— В конце концов это мой глаз, — безумствовал Сергей. — И я желаю поставить его на кон. Почему кто-то решает за меня?

Он даже признался мне, что готов в отчаянии тайно уйти из лагеря и сделать попытку восхождения в одиночку — соло. Конечно, это был минутный порыв. Я уверен, что альпинистская этика никогда бы не позволила Сергею решиться на подобный шаг. Но в тот момент иного выхода он для себя не видел...

Через день, справившись внутренне с ударом коварной судьбы, Сергей уйдет на отдых вниз, в зеленую зону, с кучей таблеток, выданных ему доктором, и решимостью сделать все, чтобы восстановить к следующему выходу свой многострадальный глаз. Это ему удастся. А место Богомолова в группе России займет пока на этом выходе Миша Можаев.

Вообще нервное напряжение достигло в эти дни критической точки. Уже два месяца мы были вдали от дома, причем фактически без обратной связи. То есть мы регулярно передавали сведения о ходе экспедиции, а ответом была единственная скудная пачка писем, до­ставленная англичанином, да несколько поздравлений с днями рождения, переданных по рации; вот и все, что просочилось на Канченджангу с Родины. Все практически впервые были в такой длительной экс­педиции. За два месяца люди успевают и на гору сходить, и отпраздновать это событие. Здесь же только начиналась самая ответственная фаза. И если одним уже удалось добиться успеха, то другим необходимо было еще работать на него.

В такой ситуации люди по-разному ведут себя. Одни, несмотря на все преграды и обиды, идут к своей цели, стиснув зубы. Другим легче, если они найдут виновных Честолюбие, без которого невозможен ни один вид спорта, а уж тем более альпинизм, — самая уязвимая точка в психологии восходителей. А в самом деле, какой должна быть реакция заслуженных мастеров спорта, доказавших всем не только в СССР, но и в мире, что они одни из сильнейших альпинистов планеты, на то, что какие-то «вы­скочки», а не они первыми добились успеха? Как пережить им, что дома родные и близкие, развернув газеты, увидят первыми не их, а какие-то незнакомые имена? Какая реакция должна быть — не знаю. А вот какая была, скажу.

Бершов и Туркевич, с которыми москвичи встретились на спуске с вершины, поздравили их с победой и напоили чаем, хотя бог знает, что было у них на душе. Хрищатый и Балыбердин же сгоряча заявили в базовом лагере, что восхождение москвичам помогла сделать «столичная прописка», обвинив тем самым волей-неволей руководст­во и четверку Елагина в тайном сговоре.

Масла в огонь подлило решение тренеров направить группу Хрищатого на помощь Бершову. Иванов и Ефимов поняли к этому времени, что дали маху, оставив южную ветку без кислорода, и обязали Валеру сделать грузовую ходку в IV лагерь.

В высотном базовом лагере

В этот день, 13 апреля, радостный Миша Туркевич пере­дал на связи, что им удалось подняться выше IV лагеря и найти площадку под V штурмовой лагерь на высоте около 8100 метров. Днем мы и сами наблюдали в подзорную трубу, как две точки ползли по перилам к IV лагерю — это Пастух и Хайбулин двигались к нему с грузом, а еще две — искали дорогу выше.

Валера понял решение тренеров как посягательство на право его группы взойти на вершину в этот выход и воз­мутился. Так и ушел он наверх, кляня коварных начальников и отдельных выскочек. Ему был необходим какой-то сильный ход, который бы доказал, что он, Хрищатый, не рядовой альпинист, что даже в ряду сильнейших вос­ходителей он — фигура первой величины. И он найдет его очень скоро.

***

— Мне уже за сотню. Я старый, больной человек, — грустно пошутил Мысловский на встрече непальского Но­вого года, который, как почти все в этой стране, не похож на то, к чему мы привыкли. По местному календарю здесь 13 апреля наступил 2046 год. Вот и выходило, что родившийся в 1937 году по календарю привычному, Эдик приготовился встречать в Непале свой 109-й день рож­дения.

Следы предыдущих экспедиций – вмерзшая

в лед японская палатка на высоте около 8000 м
Новый год есть Новый год, пусть даже непальский. Люди надеются на перемены к лучшему, и чаще всего их мечты сбываются. Первый подарок боги Канченджанги, заменившие здесь Деда Мороза, сделали четверке Бершова. Они просто взяли и перекрыли наконец небесный ветряной кран. И когда вечером 14 апреля Сергей вышел на связь из V лагеря, его голос был радостен и прозрачен, как у первоклассника перед 1 сентября.

— Все хорошо, — скороговоркой выпалил он, — все чувствуют себя тоже хорошо. Завтра попытаемся найти путь к Южной вершине.

На следующее утро они вышли из палатки в 8.30 утра, поставив подачу кислорода на 1,5 литра в минуту. И только тот, кто работал впереди, увеличивал поток до двух литров. Над ними возвышались разрушенные серые скалы 4 — 5-й категории сложности. В их лабиринте и предстояло найти проход и провесить веревку.

Шли очень осторожно, поглядывая наверх, — сверху по кулуарам летели камни, да и самим легко было нечаянно сбросить камень ногой или веревкой на идущего сзади.

Ветер хоть и улегся, но временами упругий поток был такой силы, что на него, казалось, можно было опираться.

В одном месте Туркевич вдруг почувствовал, что у него перестают идти ноги. Все было так, как несколько минут назад. Дыхание держалось, хоть и на самой грани, но ноги не шли. Только через несколько минут он догадался взгля­нуть на кислородный редуктор — тот стоял на нуле. Очевидно, где-то случайно задел за камень.

Большую часть они прошли чуть левее гребня, за кото­рым угадывались гладкие бастионы восточного ребра. Ска­лы — удивительное дело — были теплыми. Туркевич даже снимал перчатки, когда надо было пролезть какой-то уча­сток. Потом, правда, долго отогревал руки. Было ясно, что маршрутом этим еще никто и никогда не ходил: им не встретилось по дороге ни одного следа предыдущих вос­хождений.

И только перед самой вершиной, уйдя влево на снеж­ную полку, они наткнулись на желтую веревку, оставленную японцами, поднявшимися сюда другим путем.

В 14.00 они стояли на Южной вершине. Вернее, чуть ниже нее, потому что верхняя точка горы была размером с письменный стол, от которого в сторону Сиккима шел огромный, длиной метров в пятнадцать, снежный надув.

Капитана команды Казбека Валиева удалось спасти от воспаления легких, быстро спустив его в базовый лагерь

Внизу на белой глади ледника хорошо просматривался высотный базовый лагерь в обрамлении желтых пятен. А ниже, насколько хватало глаз, расстилалось бескрайнее море облаков. Они готовы были пробыть на вершине, сдав­шейся их напору и воле, очень долго. Вытерпели всего полчаса — было морозно и ветрено. От курка кинокамеры через несколько секунд начинали болеть пальцы. А порывы ветра заставляли время от времени цепляться за скалы.

Оставив на вершине пустой и полный кислородные бал­лоны, вымпел Донецкого альпклуба и Сумского клуба юных альпинистов, к которым прикололи значки Харькова и «Комсомольской газеты», Бершов, Туркевич, Пастух и Хайбулин начали спуск в базу. За их спиной оставались проло­женный маршрут к стартовой точке траверса и километр провешенных веревок. К 20.00 четверка сумела спуститься в III высотный лагерь.

Но настоящий сюрприз в тот день преподнесла группа Хрищатого. Она вышла было 13 апреля из базового лагеря без руководителя — Валера продолжал сильно кашлять, и доктор предписал ему подлечиться еще одну ночь внизу. Зато на следующее утро Хрищатый одним махом про­скочил с 5500 м до 7200 м — высотного базового лагеря, где и нагнал свою группу.

На утреннюю связь 15 апреля они вышли уже с тропы.

• 
  Да мы тут уже идем потихоньку, — объявил Валера в 8.00.
  
• 
  Взяли по два баллона кислорода. Сами идем без него.
  

— Да позавтракали и вышли.

— Так во сколько?

Они вышли в 4.30 утра. Когда самый мороз и звезды, кажется, лезут за шиворот холодными своими лучами. Они все точно рассчитали — в V лагере на центральной ветке оставались четыре баллона, заброшенные москвичами. Те восемь, которые они несли на себе, должны были обес­печить достаточный запас для будущих траверсантов. Сде­лав грузовую ходку, то есть поработав на команду, они получали полное моральное право «сделать вершину» для себя.