Л. С. Мамут Макаренко В. П

Маркс, наоборот, показывает, что нет условных и абстрактных индивидов. Всякий разлад между разумом, волей и чувством, вопреки Фейербаху, не кажущийся и личный, но общественно-исторический по своей сути. Маркс не принимает абстрагирования от истории и общественных отношений, от разума, воли и чувств конкретных индивидов, а также от индивида в пользу рода. Там, где Фейербах лишь постулировал и не видел объектов исследования, Маркс требует изучать причины сведения какой-либо отдельной характеристики человека к человеческой сущности. Речь идет о частной собствен­ности. Эта характеристика человека и общества является абстракт­ной и мнимо-всеобщей, но претендует на политическую значимость. Для решения проблемы фундаментальное значение имеет Марксово положение: сущность человека — это абстракция для познания действительного существования, целей и отношений индивидов. В ра­ботах 1844 г. вопрос смещается к анализу причин того факта, что животные и человеческие пороки (если воспользоваться термино­логией Канта) становятся объективными характеристиками человека и общества. Они модифицируют человеческие отношения до такой степени, что животное и человеческое становится в этих отношениях неразличимы. Причиной этого является частная собственность. Если материальный интерес и потребность, торговля, деньги и своеко­рыстие становятся главными мотивами деятельности и отношений людей, то общество становится крайним практическим выражением человеческого самоотчуждения. Отчужденная форма материальных отношений и служит причиной господствующих юридических прав и форм сознания.

Эти права и формы закрепляются в государстве. Они противостоят критериям эмпирической всеобщности и основным определениям человека как всеобщего существа. Речь идет о разуме и свободе. Юридические права (равенство, свобода, безопасность, собствен­ность) и формы сознания (рассудок и мировоззрение практической потребности) противостоят сути и смыслу истинной человеческой общности и критериям органичности государства. Определяющим моментом рассудка и мировоззрения практической потребности является презрение к теории, искусству и истории, презрение к человеку вообще [1, 1, 411]. Но ведь презрение к теории и людям — составной элемент бюрократического отношения к действительности наряду со своекорыстием! Значит, существующие права и формы сознания не препятствуют бюрократическим отношениям. Наоборот: они их укрепляют. Тем самым обнаруживается не только материаль­ная, но и духовная основа бюрократических отношений и государ­ственного формализма.

В работах Маркса 1844 г. сохраняется намеченная ранее проблема­тика исследования бюрократии как ряд объектов беспощадной и тотальной критики. При этом критика уже не ограничивается рамка-

33

ми одной страны — Германии. Бюрократия рассматривается как универсальное явление всех стран, где существует буржуазное общество, независимо от специфики политических форм. Идея о пролетариате как носителе революционной практики позволяет кон­кретизировать представление о бюрократических отношениях и госу­дарственном формализме. Они квалифицируются как следствие част­ной собственности и связи между бюрократией и политикой. Элемен­тами данной связи выступают политическая эмансипация; отношение государства к бедственному положению пролетариата; официальная буржуазная наука и идеология.

Он обращает внимание прежде всего на универсальность, всеобщ­ность рассудочной формы политического действия и мысли. Изучение развитости буржуазных экономических отношений и политических учреждений Англии позволяет заключить: чем более они развиты — тем больше степень бюрократизации политического мышления и действия не только правительства, но и парламента и политических партий. Классическая форма политического рассудка, по определе­нию Маркса, характерна именно для наиболее развитых в экономиче­ском и политическом отношении буржуазных стран.

Политические деятели и идеологи буржуазии рассматривают при этом государство как деятельное, сознательное и официальное выра­жение общества. Демократия как политическая форма наиболее адек­ватно отражает природу отношений частной собственности, господ­ствующих в обществе. Поэтому фетишизация политических учреждений и политической деятельности в целом — закономерное следствие демократических политических форм общества и связи бюрократических стандартов действия и мысли с политическими: «Политический рассудок является политическим рассудком потому именно, что он мыслит внутри рамок политики. Чем он острее и живее, тем неспособнее он к пониманию социальных недугов» [1, 1, 441]. Но ранее было показано, что неспособность понимать причины бедствен­ного положения людей — стандарт мышления бюрократии. Он становится универсальным свойством политического мышления, выступающего в форме социальной и политической теории и отноше­ния идеологов к социально-политическим событиям и движению пролетариата.

34

Маркс разъясняет это положение на примере Французской ре­волюции и показывает, что государственный формализм есть след­ствие политического материализма гражданского общества*. При­знание частной собственности вечным и незыблемым законом сущест­вования и развития общества характерно для вождей и учреждений революционной буржуазии. Тем самым проблематика анализа бюро­кратии сохраняет свою методологическую значимость при изучении ρ е в о л ю ц и о н н ы х п р о ц е с с о в различных стран по политиче­скому оформлению буржуазных отношений.

Однако политический рассудок проявляется не только в периоды буржуазных революций. Социальное благополучие и материальная обеспеченность страны, класса или сословия также порождает поли­тический рассудок: «.Политический рассудок — спиритуалист, и дается он тому, кто уже имеет кое-что, кому уже недурно живется на свете» [1, 1, 445]. Другими словами, политический рассудок отра­жает материальное положение индивидов, сословий, классов и стран и соответствующие данному положению эгоизм, своекорыстие, полити­ческие права, рассудок и мировоззрение практической потребности. Таким образом, материальное положение индивидов и социальных общностей должно учитываться при изучении социальных предпо­сылок бюрократизации политического мышления и действия.

Следующая особенность политического рассудка — выведение из социальных бедствий и неблагополучия политических неустройств. Маркс показывает, что именно такой подход к анализу взаимосвязи общества и политики был характерен для вождей Французской революции, которые пренебрегли анализом принципов существования государства. Если источники политических событий ищут в о т д е л ь н ы х явлениях и отношениях, используют их в качестве одной мерки для всех социальных явлений и отношений, пренебрегают анализом существа общественных отношений в их целостности, много­образных связях и опосредован иях, то это также свидетельствует о рассудочности политического мышления.

Последнее свойство политического рассудка состоит в следующем: «Принцип политики — воля. Чем одностороннее и, стало быть, чем совершеннее политический рассудок, тем сильнее его вера во всемо­гущество воли, тем большую слепоту проявляет он по отношению к природным и духовным границам воли, тем менее, следовательно, способен он открыть источник социальных недугов» [1, 1, 441]. Кри­тика воли как элемента политического рассудка, с одной стороны, вытекает из Марксовой критики одного из центральных положений гегелевской философии права: принцип воли — основной принцип политической власти. Маркс основательно раскритиковал это поло-

* Термин «материализм» здесь используется для обозначения эгоизма и своекоры­стия — движущих мотивов людей в буржуазном обществе.

35

жение Гегеля на базе ранее осуществленного анализа бюрократи­ческой воли.

Особенно важно это положение для методологии марксистского политического анализа в целом, для отношения данной методологии к политической теории Гегеля и буржуазным политическим учениям. Как известно, в своей философии права Гегель связал в одно целое идею Руссо о необходимости освобождения индивидов от любых форм личной зависимости с концепциями идеологов просвещенного абсо­лютизма, идею Канта о чувстве долга как основе морали с идеями классической буржуазной политической экономии, в которой интере­сы индивидов рассматривались как основа гражданского общества. Гегелевская идея о связи между свободой личности и властью, выра­женной в политической воле существующего государства, может рассматриваться как итог буржуазной политической мысли Ново­го времени.

Гегель утверждал, что материальные интересы, социальные уста­новления и культурные нормы способствуют интеграции индивидов в обществе. Но устойчивость интересов, установлений и норм непо­средственно зависит от государства и процессов осуществления власти, в которых выражается воля высшего уровня. Хотя Гегель и считал, что вера в правомочность государства отличается от частных интересов индивидов в обществе, однако осуществление политической власти признавал возможным благодаря тому, что на вершине власти существует воля. И она проявляется в разумных принципах деятель­ности аппарата управления.

Эти положения Маркс последовательно отвергает. Его концепция политического рассудка базируется на обнаружении в социальной и политической действительности онтологических эквивалентов гегелевской философии права и их критике с позиций пролетариата. Политический рассудок — это форма политического мышления, отражающая связь бюрократии и политики. Всеобщность политиче­ского рассудка обусловлена универсальностью бюрократических от­ношений, коренящихся в частной собственности и пронизывающих политические структуры буржуазных государств (аппарат управле­ния, парламент, политические партии). Политический рассудок опреде­ляется материальным положением индивидов и общностей, квалифи-

кацией государства как деятельного выражения общества, выведением из социальных бедствий политических неустройств, фетишизацией политики и волей. На уровне политического действии эти свойства выражаются в бюрократизации всей системы политических отношений и учреждений. На уровне мышления — в отождествлении бюрократической и политической мысли.

Учитывая всю проблематику Марксовых исследований бюрокра­тии в процессе перехода от революционного демократизма и идеализ­ма к диалектическому материализму и коммунизму, можно заклю­чить, что буржуазные революции воплощали в действительность не разум и свободу, а политический рассудок в виде государственного формализма. Политический рассудок — объективная форма мысли. Она соответствует бюрократическим отношениям между обществом и управлением и внутри управления.

Категория политического рассудка является развитием категорий «бюрократическое отношение» и «государственный формализм», поскольку в определении политического рассудка удержаны в с е определения категорий, введенных на предшествующих стадиях исследования. Учитывая окончательный переход Маркса на позиции диалектического материализма и коммунизма, можно считать данную категорию конституирующей для марксистского анализа социальной природы бюрократии. Главный аргумент, доказывающий справедли­вость этого положения,— окончательное размежевание Маркса с Ге­гелем в трактовке государственного разума. То, что Гегель считал государственным разумом, Маркс называет политическим рассудком. Это — объективная, всеобщая и необходимая форма политической мысли, порожденная частной собственностью и воплощенная в бур­жуазном государстве. Политические движения, учреждения и вожди буржуазии как в мирные, так и в революционные периоды выступают носителями политического рассудка.

Категория политического рассудка, аналогично категориям «бю­рократическое отношение» и «государственный формализм», выпол­няет критическую функцию в отношении объекта исследования и является средством борьбы с обыденными и рафинированными практическими иллюзиями во всех направлениях государственной деятельности, на всех уровнях социальной, административной и политической иерархии, а также в содержании буржуазных теорий. Марксовы категории анализа бюрократии не содержат ни грана апологетики систем управления, политических революций и теорий буржуазии. Этим определяется их логическая, теоретическая и мето­дологическая взаимосвязь.

Еще более весомым аргументом при доказательстве принципиаль­ной противоположности Марксова и гегелевского понимания государ­ственного разума является то, что политическая революция отождест­вляется Марксом с частичной революцией и частичным политическим

разумом, т. е. политическим рассудком. Он показывает, что политиче­ское восстание, даже претендующее на универсальность, не свободно от эгоизма и своекорыстия как абстрактных характеристик общества и индивида. Буржуазия — носитель данных характеристик. Она использует государство в целях завоевания и укрепления своего господства. Но господство государства над обществом неизбежно порождает бюрократические отношения. Поэтому буржуазия, осу­ществляющая политическую революцию, стоит на точке зрения механизма (а не организма) государства и не свободна от бюро­кратического отношения к действительности.

Государственный механизм, возникающий в результате буржуаз­ных революций, немыслим «...без организованной противоположно­сти между всеобщей идеей человека и его индивидуальным существо­ванием» [1, 1, 447]. Бюрократические отношения, государственный формализм и политический рассудок — образец такой организации отношений, деятельности и сознания. Политическая революция — это начало организации нового господствующего слоя за счет всего общества. А в бюрократии как раз воплощено господство определен­ных слоев над обществом в целом. Поэтому буржуазная политическая революция есть частичная революция, которая «...разлагает гражданскую жизнь на ее основные части, не революционизи­руя самих этих составных частей и не подвергая их критике» [1, 1, 405]. Политическая точка зрения на социальное бытие огра­ничена рамками своекорыстия и рассудка. Политическая эмансипа­ция, осуществленная буржуазными революциями, сводит человека к эгоисту (дух всеобщего своекорыстия и полезности) и к гражданину государства (абстракция частного собственника). В политическом рассудке отражены абстрактные определения человека, социальных и политических отношений общества.

Итак, концепция частичной политической революции непосред­ственно связана с категорией политического рассудка. А эта категория вводится для анализа таких форм мысли и практики, которые Маркс называет призрачными и частичными. Что же противопоставляется данным формам?

Гегелевской концепции государственного разума и политическому рассудку буржуазии Маркс противопоставляет политический разум пролетариата. Революционная практика — важнейшая предпосылка его генерирования. Политический разум предполагает преодоление рассудочности социальной и политической мысли на основе револю­ционной практики пролетариата. Этот класс объективно представля­ет все социальные потребности; способствует разрушению мнимых форм совпадения всеобщих, особых и единичных интересов; осознает их антагонизм в буржуазном обществе и бюрократический характер государства независимо от специфики его политических форм; стремится к свободе от влияния политического рассудка и всех других

38

практических иллюзий буржуазии; способствует выработке повой методологии социального познания, в которой объединена философ­ская, политическая и экономическая мысль; выступает носителем просвещения и способности к просвещению; осознает целостность своего движения по мере развития всеобщей и конкретной револю­ционной практики, преобразующей буржуазное общество в целом.

Таким образом, в период окончательного перехода на позиции диалектического материализма и коммунизма Маркс сформулировал следующие положения: частная собственность — основная причина бюрократических отношений; государство отражает отношения част­ной собственности, поэтому бюрократические отношения всеобщи по своей природе; связь бюрократической и политической деятель­ности, отношений и сознания — общая характеристика генезиса и развития буржуазного общества и государства; частная собственность и связь бюрократии и политики — основа государственного форма­лизма и политического рассудка; эти формы действия и мысли явля­ются всеобщими; они противостоят революционной практике и поли­тическому разуму пролетариата и могут быть разрушены только в результате пролетарской революции.

§ 4

Бюрократия и отчуждение

В работах Маркса и Энгельса 1845 — 1847 гг. содержится развитие этих положений. В литературе показано, что было бы «неправильно противопоставлять труды Маркса и Эн­гельса, относящиеся к этому новому этапу формирования их взглядов,

39

работам, опубликованным в «Ежегоднике». Все эти произведения становящегося марксизма являются ступенями непрерывного посту­пательного процесса формирования марксизма: изучая этот процесс, мы видим, как конкретизируются и уточняются ранее высказанные положения, ставятся новые проблемы» [51, 342]. Каковы же основ­ные направления конкретизации в отношении социальной природы бюрократии?

В работах 1845—1847 гг. Маркс и Энгельс исходят из того, что частная собственность в различных формах (заработная плата, капи­тал, стоимость, торговля) и разделение труда взаимосвязаны и являются случайными, неразумными и бесчеловечными характери­стиками стихийно сложившегося общества [1, 2, 34—36; 1, 3, 31]. Частная собственность и разделение труда — основа антагонизма между интересами. Вследствие связи частной собственности с разде­лением труда общий интерес существует в двух основных формах: взаимной зависимости индивидов, между которыми разделен труд как всеобщая характеристика; идеалистически-идеологических пред­ставлений о всеобщем.

Данные формы практики и теории не являются свободными и разумными определениями общества и индивидов. Ведь ранее Маркс показал, что отношения зависимости всегда скрывают господство одних интересов и представлений над другими. Некритическое восприятие существующих отношений зависимости индивидов приво­дит к таким концепциям всеобщего, при которых случайность, неразумие и несвобода становятся основными определениями данной философско-методологической категории.

Поэтому при анализе связи интереса и всеобщего Маркс и Энгельс разрабатывают такую концепцию интереса, в которой главные объек­ты критики (частная собственность, разделение труда, государство, бюрократия, философия Гегеля, воззрение левогегельянцев, М. Штирнера и П. Прудона) представляют собой органическую составную часть разработки концепции революции, преобразующей социальные, политические и теоретическо-методологические определения буржуазной реальности. Никаким другим, т. е. нереволюционным путем не может быть решена ни проблема действительной (свобод­ной и разумной) связи интересов, ни проблема воплощения полити­ческого разума в действительность.

40

При решении этих попросив Маркс и Энгельс синим на ют понятие единичного интереса с удовлетворением первичных материальных потребностей и с существующим разделением труда (1, 2, 20). Сов падение единичного, особого и всеобщего интересов может быть достигнуто лишь в том случае, если разделение труда становится объектом сознательного революционного преобразовании. Ведь еще в рукописи «К критике гегелевской философии права» Маркс доказал, что разделение труда неизбежно порождает корпоративные интересы и формы сознания уже в сфере удовлетворения материаль­ных человеческих потребностей, т. е. в сфере материального производ­ства. Гегель считал эти интересы и формы необходимыми, разумными и всеобщими. На самом же деле корпоративные интересы, отноше­ния и формы сознания образуют почву бюрократических отношений и форм мысли, являются доказательством антагонизма единичных, особых и всеобщих интересов.

При ответе на этот вопрос следует учитывать ρ а з л и ч и е между интересом масс в определенных социальных целях и степенью их энтузиазма. Это различие Маркс и Энгельс иллюстрируют на примере буржуазных революций. В них интересы отдельного класса выходят за свои действительные границы и смешиваются с общечеловече­скими, т. е. всеобщими интересами. Социальные и теоретические формы такого смешивания и отождествления относятся к иллюзор­ным формам отношения, деятельности и сознания, т. е. к практиче­ским иллюзиям. Эти формы характерны для периодов становления классов и выражения их первых политических требований. А в дан­ных требованиях общечеловеческие политические идеи (свобода, равенство и братство) маскируют материальные интересы и властные притязания классов.

Но только воплощение практических иллюзий в действительность может обнаружить степень их совпадения с действительно всеобщи­ми, общечеловеческими интересами. Революции как представители всех великих исторических дел выявляют конкретно-исторические способы связи единичных, особых и всеобщих интересов на практике и в теории. Опыт показывает, что буржуазные революции не являются всеобщими. Следовательно, и концепции всеобщего, выработанные в буржуазную эпоху развития человечества, представляют собой лишь

41

средство рафинированного «теоретического» оправдания существую­щего антагонизма интересов, в том числе — корпоративно-бюрокра­тических форм деятельности и сознания. Только пролетарская рево­люция может считаться всеобщей и свободной от такого оправдания.

В стихийно сложившемся обществе всеобщие интересы суще­ствуют в форме взаимной зависимости индивидов и в форме представ­лений, осознающих эту зависимость как необходимую и единственно возможную. Разделение труда и частная собственность приводят к закреплению человеческой деятельности в определенных социальных формах. Эти формы становятся самостоятельными, оторванными от интересов, познания и воли индивидов, формами иллюзорной общно­сти. Важнейшая из них — государство, закрепляющее деятельность по управлению обществом в бюрократических отношениях, государ­ственном формализме и политическом рассудке.

В то же время эта форма базируется на вполне реальных пред­посылках: разделении труда, частной собственности, кровнородствен­ных связях, существовании города и классов [1, 3, 50, 62, 169]. На этой основе отчуждение становится тотальным*. А вследствие тоталь­ности отчуждения происходит затвердение интересов, желаний и мыслей индивидов. Это затвердение уже было описано ранее. Но в работах 1845—1847 гг. Маркс и Энгельс подчеркивают, что если политическая сфера детерминирована частной собственностью и дру­гими предпосылками отчуждения, то политические иллюзии (в пред­метных и мыслительных формах) наиболее близки к действительно­сти. Дело в том, что буржуазия рассматривает политику как призва­ние всех людей [1, 3, 38, 279]. Однако претензия политики на всеоб-

* «Это закрепление социальной деятельности, это, консолидирование нашего собст­венного продукта в какую-то вещественную силу, господствующую над нами, вышед­шую из-под нашего контроля, идущую вразрез с нашими ожиданиями и сводящую на пет наши расчеты, является одним из главных моментов в предшествующем историческом развитии.

Именно благодаря этому противоречию между частным и общим интересом последний, в виде государства, принимает самостоятельную форму, оторванную от действительных — как отдельных, так и совместных — интересов, и вместе с тем форму иллюзорной общности. Но это совершается всегда на реальной основе имеющих­ся в каждом семейном или племенном конгломерате связей по плоти и крови, по языку, но разделению труда в более широком масштабе и по иным интересам, в осо­бенности... на основе интересов классов, которые,— будучи уже обособленными в ре­зультате разделения труда,— обособляются в каждой такой людской совокупности и из которых один господствует над всеми другими» [1, 3, 32].