Инвариантно-вариативная парадигма в современной

291. Инвариантно-вариативная парадигма в современной

лингвистике и перспективы ее развития

2.9.1. Основные этапы развития теории инвариантности

Мы уже писали о том, что обращение к инвариантному и вариативному, заложенным в одной и той же структуре и имплицирующим друг друга, восходит к 70-м гг. XIX в. и продолжает оставаться актуальным в научных исследованиях XX в. Проблемами соотношения инвариантного / вариантного занимался целый ряд ученых (А.Х. Востоков, К.С. Аксаков, Н.П. Некрасов, А.М. Пешковский, Ф.Ф .Фортунатов, А.А. Шахматов, Н.С. Трубецкой, Е. Курилович, Р.О. Якобсон, С.И. Карцевский, Л. Ельмслев, В.Г. Адмони, Дж. Лакофф, А.В. Бондарко, Перцов Н.В. и др.)

Наиболее детально тема инвариантности раскрыта в работе Н.В. Перцова «Инварианты в русском словоизменении», в которой автор решает ряд принципиально важных вопросов: а) какие языковые феномены могут охватываться теорией инвариантности? б) соотношение сильной и слабой ипостасей инварианта; в) вопрос о проявлении инварианта в особой синтаксической и лексической обстановке и др. (Перцов 2001).

Сегодня стало уже общепризнанным то, что понятие инвариантности в грамматике связано с фундаментальным теоретическим утверждением – законом совмещения, основанном на совмещении первичных функций языковых знаков, в результате чего возникает вторичная функция, являющаяся вариативной по отношению к первичной функции. Подобное утверждение не лишено изрядной доли полемичности, поэтому обратимся вначале к пониманию инвариантности в методологическом смысле.

Понятие инвариантности стало одним из важнейших в математике в 1872 году, когда Клеин опубликовал свою знаменитую программу объединения законов геометрии.

Наибольшей популярности идея инвариантного достигла в тот период, когда в 1916 году был сформулирован закон относительности в книге Эйнштейна.

В лингвистике также активизируется разработка идей инвариантности после появления в 1916 году знаменитого курса лекций Ф. де Соссюра, опубликованного его учениками. Общеизвестно, что Соссюр рассматривает относительность как фундаментальную проблему лингвистики.

И конечно же, одна из самых гармоничных лингвистических теорий инвариантности принадлежит Роману Якобсону.

В свое время американский математик Э.Т. Белл так описывал понятие инвариантности: «Полное определение трудно формулировать и вряд ли оно будет ясным, если нам удастся сделать это». Сущность этого понятия представляется в более ясном виде в следующем определении: «Инвариантность – это неизменяемость среди изменений, устойчивость в мире неустойчивости, прочность конфигураций, остающихся одними и теми же вопреки натиску бесчисленных трансформаций» (Bell 1945). Несмотря на то, что эта трактовка самодостаточна, в определении заложены две прямо противоположные трактовки: во-первых, инвариантность связывается с «общим значением»; во-вторых, инвариант тяготеет к первоначальному варианту, иначе к первичной функции, остающейся неизменной, «вопреки натиску бесчисленных трансформаций», в отличие от модификаций, которые являются вариантами, связанными со вторичными функциями.

Однако развитие представлений об иррациональных структурах в языке, рассмотрение языка как превращенной формы подводит исследователей к объяснению инварианта как первичной функции, относительно его вторичных функций.

У С. Шаумяна определение лингвистического инварианта выводится из закона иерархии функций языкового знака. «Первичные синтаксические функции частей речи определяются через синтаксические оппозиции в соединении с законом максимального различия», в соответствии с которым «только те синтаксические оппозиции между частями речи имеют диагностическую силу, которые недвусмысленно характеризуют различие между первичными синтаксическими функциями частей речи». (Шаумян 1999: 209). Например, максимальное различие между существительным и глаголом имеет место в синтаксической группе «существительное + личная форма глагола». В этой оппозиции существительное недвусмысленно функционирует в качестве субъекта, а глагол – в качестве предиката. Если же в этой группе существительное употребляется в косвенном падеже, то это означает, что оно выполняет вторичную функцию, являющуюся вариативной по отношению к первичной – инвариантной.

Несмотря на прямо противоположные точки зрения в понимании лингвистического инварианта, в истории языкознания можно выявить несколько этапов исканий, связанных с решением проблемы инвариантности. Два из них были в свое время выделены Р.О. Якобсоном: 1) разработка фонемы как инварианта в плоскости звуковых вариаций; 2) установление и истолкование грамматических вариантов.

Особенности третьего этапа, на наш взгляд, наиболее полно охарактеризованы в работах А.В. Бондарко: последовательная ориентация на связь системы языка и системы речи, исполнения и компетенции, стремление к гармонии в лингвистической теории, охватывающей комплекс аспектов структуры и функций.

И, наконец, можно выделить четвертый этап в использовании теории инвариантности, связанный с развитием постмодернистских идей и активизацией исследований, нацеленных на синтез антропоцентричной традиции, адекватно адаптировавшей когда-то идеи и методы науки о языке к человеческим возможностям, и системоцентричного модерна, занимавшего умы на протяжении всего XX века и разработавшего круг задач, предполагающий детальную, полную и непротиворечивую рефлексию языковой системы.

А это означает, что любой постмодернистский конструкт, разработанный с учетом инвариантно-вариативного устройства языковой системы и реабилитирующий традицию, может быть лишь прагматическим, и следовательно, сбалансированным, приспособленным к решению целого ряда задач, в частности, к адекватному описанию языковых значений, форм, функций.

2.9.2. Инвариант как лингвистическая категория

Как правило, инвариант рассматривается во взаимосвязи с вариантом. В таком случае, если термин вариант характеризует способ существования и функционирования единиц языка и системы в целом, то инвариант будет отражать сущностные свойства языковой системы. По сути это ядерная структура, «растянутая» по всему языковому континууму. Наряду с вариантностью, инвариантность будет выступать как одно из фундаментальных свойств языковой системы.

Известно, что вариантно-инвариантный подход к явлениям языка утвердился сначала в фонологии, где был детально отрефлектирован в работах представителей Пражского лингвистического кружка. Из фонологии этот подход был перенесен в другие разделы языкознания, что повлекло за собой использование эмпирических и этических терминов, обозначающих инвариантные и вариативные единицы. Соответственно возникло два ряда единиц, находящихся, с одной стороны, в оппозиции, с другой стороны, – в тесной взаимосвязи.

Так, в ЛЭС называются фонема, морфема, лексема и соответственно фон, или аллофон, морф, или алламорф, лекса, или аллолекса.

Обычно в эти ряды мы вводим все единицы, начиная от звука и буквы и заканчивая функциональными стилями, стилистически дифференцированными текстами: фонема – фон (фона), аллофон, звук; морфема – морф (морфа), алломорф; лексема – лекса, аллолекса, лексико-семантический вариант; графема – графа; слово – словоформа; структурная схема словосочетания – словосочетание; структурная схема предложения – предложение; инвариант функционального стиля – функциональный стиль; информационная модель функционального стиля; инвариант текста – текст, информационная модель текста; инвариант коммуникативного качества – коммуникативное качество речи; функционально-стилистический инвариант системы словообразования – информационная модель словообразовательного типа и т.п.

При этом мы учитываем, что существуют инварианты разных степеней абстрактности. Например, функционально-стилистический инвариант системы языка модифицируется то как функционально-стилистический инвариант коммуникативного качества речи, то как функционально-стилистический инвариант системы словообразования и т.п.

«В понятии инварианта отображены общие свойства класса объектов, образуемого вариантами. Сам инвариант не существует как отдельный объект, это не представитель класса, не эталон, не «образцовый вариант». Инвариант – сокращенное название класса относительно однородных объектов. Как название инвариант имеет словесную форму существования. Каждый вариант – объект, принадлежащий данному инвариантному ряду, несет в себе инвариантные свойства, присущие каждому члену этого ряда, и может быть оценен как представитель данного класса [Солнцев // ЛЭС 2002: 81].

В связи с определением инварианта возникает вопрос, возможен ли инвариант и в речи, и в языке одновременно или он является единицей языковой системы?

В.М. Солнцев, ссылаясь на восходящий к Ф. де Соссюру принцип линейности речи, согласно которому в речевой цепи на одно место может претендовать один экземпляр – вариант языковой единицы, считает, что речи не свойственны инвариантные единицы. При этом он указывает на распространенное мнение, согласно которому язык состоит из инвариантов. По мнению В.М. Солнцева, язык не может состоять из одних абстракций. Поскольку он является средством общения, то он состоит из конкретных, вариантных единиц и из единиц абстрактных – инвариантных.

Следует признать, что подобная языковая ассиметрия: речь = варианты: язык = варианты + инварианты – вполне может иметь место. Однако, учитывая то, что одна и та же единица, зафиксирована ли она в речевом потоке или в языковой системе, является носителем как вариативных, так и инвариантных свойств, мы склонны предполагать, что в приведенном выше отношении прослеживается симметрия: речь = варианты + инварианты: язык = варианты + инварианты.

Такое отношение может наблюдаться в двух случаях: 1) если язык и речь совпадают (такая точка зрения в языкознании известна); 2) если предположить, что в речи мы имеем дело с инвариантами первого уровня абстракции, а в языке – с инвариантами более высокого уровня абстракции (хотя, например, инвариант текста отражает достаточно высокий уровень абстракции при том, что текст как единица стоит гораздо ближе к члену дихотомии речь, нежели к понятию язык).

По крайней мере, вопрос об инвариантах в языке и речи пока остается открытым.

2.9.3. Поиски инварианта в семантике

Действительно, если обратиться хотя бы к понятию семантического инварианта, то ему не повезло более всего. «Многие ученые воспринимают с известной долей скепсиса попытки выявить инварианты для тех или иных языковых единиц. Этот скепсис можно сопоставить с отношением современного естествознания к таким архаичным понятиям, как «философский камень» средневековой алхимии, вечный двигатель, флогистон или теплород» [Перцов 2001: 25].

Развивая проблему семантического инварианта, Н.В. Перцов выдвигает ряд вопросов: 1) Все ли полисемичные языковые единицы обладают семантическим инвариантом? 2) Какие полисемичные единицы обладают семантическим инвариантом, а какие не обладают? 3) Каков вид (способ задания) семантического инварианта для полисемичных единиц разных типов?

Вывод, к которому он пришел, вполне закономерен: «Я полагаю, что лингвистика еще не нашла ответы на последние три вопроса, т.е. в общем виде проблема семантического инварианта остается неразрешенной и открытой» [Перцов 2001: 25]. Мысль о том, что «может быть, в нашу науку будут привлечены когда-нибудь мощные концептуальные и инструментальные средства другого рода...» [Перцов 2001: 24] вызывает не только интерес, но и уважение, признание заслуг ученого и его приоритета в разработке инвариантно-вариативной парадигмы.

Необходимо отметить, что семантический инвариант, выделенный на основе полисемичных единиц, никогда не был для нас предметом специального исследования. Однако попытки выделить его были предприняты на основе однотипных слов, а также на материале семантических групп. При этом учитывалось, что инвариант – это результат осмысления и объединения объективных общих свойств разных рядов конкретных единиц. Инвариант абстрактен. Но на каком уровне абстракции стоит полисемантичная единица? Может ли этот уровень абстракции стать основой для выделения инварианта? Возьмем ли мы известные полилексемы земля, петь, сам, школа, слово или менее известные зиры и зень, проанализированные В. Хлебниковым в его программной статье «Наша основа» (1919 г.), мы сможем выделить в них «ядро базовых значений» [Кибрик, Богданова 1995: 35], цепочечную полисемию [Урысон 1995].

Сам Н.В. Перцов находит великолепные образцы сведе́ния различных значений многозначного слова в одном словоупотреблении [Перцов 2001: 30-31]. Но все-таки это частные случаи семантического инварианта на материале полисемии, которые настолько великолепно проанализированы Н.В. Перцовым и явлены научному сообществу.

Очевидно, как нам представляется, выявление семантического инварианта на материале семантических групп и однотипных производных слов дает более обширный материал для анализа и обобщения инвариантно-вариативных свойств языка и речи.

2.9.4. Инвариант в словообразовании

Согласившись с тем, что понятие общего (инвариантного) значения остается дискуссионным, И.С. Улуханов считает, что «об инвариантном значении какой-либо единицы языка (слова, морфемы или грамматической категории) следует говорить в тех случаях, когда, во-первых, различные значения этой единицы, присущие ей в контексте, в окружении других единиц, в той или иной степени определяются этим окружением; во-вторых, когда эти контекстные значения не исключают друг друга и могут быть подведены под более общее значение. При этом контекстом морфемы являются как морфемы того же слова («внутренний контекст»), так и слова, синтаксически связанные с тем словом, в котором выступает изучаемая морфема («внешний контекст»)» [Улуханов 2004: 91].

Такой подход позволил ему разработать принципы описания словообразовательной семантики, выделить словообразовательное значение однотипных слов, идентифицировать аффиксы, отражающие общие значения.

Выделение слов с тождественными контекстными значениями инвариантных аффиксов позволило вскрыть механизм образования семантических подтипов в пределах словообразовательного типа, выделяемого на основе инвариантного значения форманта, а также части речи мотивирующего слова.

Следует признать, что концепция И.С. Улуханова, разработанная им на теоретическом и практическом уровнях, является одной из самых гармоничных инвариантных теорий, позволивших создать систему словообразовательных типов русского языка – единиц синтетических, включающих в себя прогностическую информацию о словообразовательных, морфологических, синтаксических, лингвостилистических, семантических свойствах производных слов.

29.5. Инвариант в словоизменении

Следует отметить, что именно эти проблемы в наибольшей степени вторгаются в сферу интересов лингвостилистики. Несмотря на то, что стилистика ресурсов является одним из самых разработанных лингвостилистических направлений, тем не менее употребление единственного и множественного числа в научных, деловых, художественных, публицистических текстах имеет свою специфику, обусловленную речевой системностью стилистически дифференцированных текстов. И если, например, употребление категории числа достаточно полно описано на материале текстов научного стиля, то в отношении других стилей этот вопрос в стилистике остается малоразработанным.

Важно также то, что в книге Н.В. Перцова описаны инвариантные смыслы в тесной психологической связи между сознанием говорящего и ситуацией.

Для инвариантов граммем числа русского существительного он выделяет коннотации оппозиции «единичность ~ неединичность»: 1) целостность – расчлененность; 2) однообразие – разнообразие; 3) ограниченное количество – большое количество; 4) компактность – протяженность; 5) определенность – неопределенность.

Для формулировки инварианта настоящего времени вводится понятие гомохронности. Инвариант настоящего времени формулируется следующим образом: данная ситуация гомохронна времени отсчета. Инварианты прошедшего и будущего времени формулируются как предшествование ситуации времени отсчета и следование ситуации за временем отсчета.

Инвариант императива строится с привлечением коннотаций ядерной формулировки. Модификация экспресссивность признается слишком тривиальной, поэтому в качестве средств используются компоненты, входящие в ядерную формулировку – волеизъявление и желание, а также коннотации императива – долженствование и условие.

Следует признать, что демонстрация связей частных интерпретаций граммем с их инвариантами способствует не только разработке инвариантной теории в области морфологии, но и создает методологию исследования инвариантных значений в речевой деятельности.

2.9.6. Инвариант в теории текста

По ее мнению, «поиск инварианта структуры текста предполагает максимальное теоретическое отвлечение от конкретного содержания, индивидуальных особенностей стиля изучаемых произведений, требует сосредоточиться на сугубо формальных, внешних их характеристиках. Инвариант структуры текста возможен как следствие структурной симметрии и ассиметрии» [Москальчук 2003: 58-59].

Просчитав координаты позиций текста в диалектной и художественной речи, автор приходит к значимым выводам о том, что инвариантная упорядоченность текста распространяется на его глубинные структуры. Так, в ней участвуют повторы, эксплицитно выражающие смысл, а также повторы формального порядка. Повторы, отражающие симметрию целого, размещаются в сильных позициях текста. Слабые позиции, как правило, не включают в себя повторы.

«Следовательно, инвариант структуры текста объективно отражает фундаментальные закономерности распределения единиц разных уровней в целом произведении и является репрезентантом его формы и важнейших смыслов текста, фиксируемых темой» [Москальчук 2003: 61].

Следует отметить, что при выделении инвариантных единиц текста нами использовались сведения о ситуациях общения, учитывались структурные компоненты текста, его композиция, языковые средства, тяготеющие к той или иной ситуации общения, типу текста.

Модификации функционально-стилистического инварианта текста были представлены информационными моделями описаний, рассуждений, повествований, составленными на основе книжных, разговорных, массмедийных текстов.