Магомет кучинаев

– Это почему же? Может быть я полюблю когда-нибудь такого же, как и ты, черного жука, и захочу изменить его облик? – осмелевшим от грубости голосом сказала Там-Ара, прекрасно понимая, что далее оставаться в яме нельзя. Но это уже было не что иное, как биться о стенку.

Но – удивительно! – стенка оказалась вовсе не стеной, а просто тенью, и она прорвалась на свободу – Танг-Улан, схватившись за живот от смеха, завертелся юлой.

Там-Ара смотрела на него, не зная что делать.

– Зачем же тогда ждать кого-то? Ищи хоть тысячу лет, но более красивого черного жука, чем я, не найдешь – полюби меня! – сказал Танг-Улан, вытирая слезы, когда немного пришел в себя и смог разговаривать.

– Шиш тебе! Жди хорошенько – полюблю в будущем году! – сказала растерянная Там-Ара и, резко повернувшись, забежала в шатер. А за нею вместе с черным ягненком Танг-Улана неслись него слова:

– Очень хорошо! А я уж отчаялся было – думал ты меня никогда не полюбишь!

Так и получилось – через год, полюбив друг друга, они вверили свои судьбы старшим – Ас-Батыру и Огурлу. Сошлись на том, что в будущем году поближе к осени, перед тем, как журт Огурлу снимется с летовки, сыграть свадьбу. А до этого джигит и девушка пусть встречаются, пусть радуются свету жизни. Ведь от коша Уллубашевых и до коша Таукеловых было совсем близко...

Имя Танг-Улана Там-Ара, меняя то так, то сяк, то обстругивая с этой стороны, то – с той, довела до короткого ясного звучания – Тан¹.

А Танг-Улан, сколько бы имен Там-Аре не придумывал, ни одно из них к ней так и не подошло, и она осталась Там-Арой...

Вот почему торопилась больше всех на летние пастбища Там-Ара.

И этот день, когда поднялся весь род и начал неспеша двигаться в сторону Аланских гор, для Там-Ары был счастливым днем. Через неделю-другую, если соблаговалят Небесные Святые, она может встретиться со своим Таном. После стольких долгих дней ожидания...

II
Как и положено по обычаю, и в этом году люди Теке-эля Берю-тайфы устроили большой праздник, посвященный выезду на летние пастбища. Во всех журтах резали жертвенных животных, пели песни, устраивали танцы. Так и тронулись в путь с тоем: торжественно, с песнями и танцами. Но в то же время, как и всегда, по обе стороны и впереди от потока людей и скота перекочевывающего эля воины-джигиты день и ночь несли караул – как бы ни старался Великий хан искоренить набеги качаков да воровские жортууулы внутри Алан-Ас-Уи, а такие неприятные дела все еще случаются, хотя, конечно, стало намного спокойнее, чем было когда-то давно, во времена юности Темир-Зан-хана. Это так, теперь, как тогда, не очень-то просто нескольким удалым джигитам сплотиться и совершить жортууул на табуны соседнего эля, утихли и жестокие качакские набеги, почти неизбежно заканчивавшиеся кровью и смертью, но все еще есть джигиты, которые тайком, ночью могут угнать табун лошадей. Поэтому-то все еще приходится быть настороже, охранять стада и табуны, а так, никто уже не опасается, что джигиты целого рода или эля организуют всесметающий, кровавый воровской жортууул. Такого уже давно не бывало. Сейчас ходить в жортууул уже не считается молодецкой удалью, геройством.

Правда, джигиты окрайиных родов и элей иногда совершают жортууулы на земли соседних народов, так это ж в ответ на баловство их джигитов. И к тому же это ведь все-таки жортууул на земли других народов, не внутри самой Алан-Ас-Уи, а это – совсем другое дело. Уж такие-то жортууулы, видно, никогда не прекратятся. А внутри Алан-Ас-Уи, если даже совершаешь жортууул на земли и совсем другой тайфы, все равно считается делом воровским, и это всеми осуждается. Дабы сплотить народ, умножить силу и славу Алан-Ас-Уи, Великий хан Темир-Зан-хан из рода Абай в последнее время особенно усердно взялся за прекращение споров и стычек между соседними элями и тайфами, за искоренение воровских жортууулов внутри Алан-Ас-Уи. Благодаря решительным действиям Великого хана, а также тайфных ханов и биев, жизнь стала спокойнее, надежнее, и народ оживился, по-настоящему, с усердием взялся за дело. И вот резальтат – теперь в Алан-Ас-Уе то там, то здесь не раздается звон мечей, джигиты не гибнут в жортууулах, как раньше, а повсюду слышен звонкий детский голос, играет свирель, поют девушки, танцуют джигиты. А степи и долины наполнились тучными отарами овец, табунами резвых скакунов да стадами крупного скота.

И повсюду народ воздает хвалу Великому Танг-Эри – своему Небесному Отцу и Темир-Зан-хану – своему земному отцу. Великому Танг-Эри за то, что он сделал большим ханом Алан-Ас-Уи Темир-Зана из рода Абай, Темир-Зан-хану – за то, что он идет по Пути Справедливости и усердно заботится о благополучии народа. И во многих журтах Алан-Ас-Уи немало мальчишек названы Темир-Занами в честь Великого хана, и их родители, да и все люди повсюду желают долгих лет жизни всем Темир-Занам – и своим мальчишкам, и Великому хану...

И в этом году, как и всегда, народ Теке-эля, особо не спеша, погоняя отары овец, разливаясь потоками-родами, от края и до края занимая всю степь, переходит на летние пастбища, расположенные у Аланских гор. Раньше, в смутные времена, когда в любое время дня и ночи можно было ожидать набега качаков или неизвестных жортууулов, роды перекочевывали скученно, все взрослые мужчины день и ночь караулили стада и табуны, и доходили до места летовки уставшие и измученные. А теперь роды и журты разлились по степи широко, никто набегов не боится, Мужчины просто следят за тем, чтоб не смешались отары и стада, не унеслись далеко табуны. Да и вечерами, когда останавливаются на ночь, не ставят телеги кругом – не устраивают укрепленного лагеря. Да и у ночных караульных заботы не о том, чтобы охранять стада и журты, а просто следить за тем, чтобы скотина не уходила далеко. Так что драться и биться им не приходится. Они, по-существу, вовсе и не ночные караульные, а помощники ночных пастухов.

На девятый день караульные джигиты, шедшие впереди, добрались, наконец, до места летовки эля. И до чего же они были удивлены тем, что увидели – на их летних пастбищах уже расположились какие-то люди: в зеленой степи то там, то здесь виднелись острова-журты, повсюду паслись стада крупного скота и табуны лошадей.

Было совершенно непонятно – откуда взялись эти люди, что за народ, что за племя? Или же это просто мираж? Но, кажется, когда видишь мираж, звуки, шумы не бывают, а тут слышны крики детей, лай собак.

Бывалые джигиты вспомнили, как в позапрошлом году «залимы» прогнали «белых орлов», и встревожились – как бы эти люди, расположившиеся на их пастбищах по-хозяйски, опять не оказались этими наглыми «залимами». Наверное, так и есть: если эти люди не свалились с неба, они – «залимы».

Старшим дозорной группы был Зигит из рода Таукель, он остановил своих джигитов, одного отправил обратно, чтобы тот сообщил и роду, и элю о случившемся, а сам с остальными негерами направился к ближайшему журту. Но джигиты еще и не приблизились к журту, как навстречу им выскочили десять-двенадцать воинов-всадников, словно они давно дожидались Зигита и его негеров. Когда приблизились, один из них, старший, видно, грубо спросил, как будто перед ними были воры или качаки:

– Кто вы такие, и чего вы здесь шляетесь?

– Наш эль перекочевывает сюда, на место своей летовки. А мы, караульные, передний дозор эля, – ответил Зигит. – Извините, а вы сами кто такие и по какому праву расположились на наших землях без всякого спроса?

Тот же, кто и спрашивал, ухмыльнувшись так снисходительно-ехидно, ответил:

– Вы, джигиты, видно, заплутали. Эти места – предгорья Аланских гор, а Аланские горы принадлежат Тулфар-тайфе. А эти земли и есть летние пастбища Залимхан-эля. А вы сами-то куда идете?

– Мы не заплутали, – ответил Зигит. – А чьи пастбища находятся на этой стороне Аланских гор и ты хорошо знаешь, и я знаю. Если кто и заплутал – так это вы!

– Эй-хей, юноша, не груби! А лучше поворачивай назад и сообщи своему Токалаю, у которого лицо покрыто ржавчиной, что вы забрели не туда, заблудились. А то я не смогу долгое время удерживать своих джигитов – вспугнут от твоего коня, понесет тот, и ты можешь ушибить спину!

Бий Теке-эля Токалай-бий из рода Теке, словно жердь, был высоким, рыжим мужчиной, а лицо его настолько плотно было облеплено веснушками и, действительно, казалось, что оно и в самом деле покрыто ржавчиной – вот этот мужчина и высмеивал этот недостаток Токолай-бия. Конечно же, дело было не в том, что этот грубиян пытался оскорбить Токалай-бия, а в том, что было ясно – «залимы» будут пытаться не только припугнуть «козлов», но и готовы на кое-что более серьезное. Неужели вновь начнется грызня, и вновь асские джигиты начнут резать друг друга? Ведь «козлы», как трусливые «белые орлы», не побегут после первой же стычки с «залимами». А раз так – прольется кровь, погибнут джигиты, опять плач, слезы...

Понимая, что здесь спорить – это пустое дело, Зигит сказал тому «залиму»:

– Нет смысла нам затевать спор. Мы увидели то, что вы сделали, поняли ваше намерение. Сейчас я должен сообщить и старейшине нашего рода, и бию эля о том, что увидел, а потому возвращаюсь назад. Но, если Токалай-бий захочет встретиться с Тулфар-бием, что я ему скажу – Тулфар-бий здесь?

– Здесь, здесь! Пусть приезжает – не бойся, и он, как и ты, быстро убежит обратно! – нагло заявил главарь «залимов». Потом, повернувшись к своим негерам, добавил: – А ну-ка стегните коня этого героя, посмотрим как он побежит!

Зигит в мгновение ока выхватил меч.

– Не играй так, приятель! Смотри, как бы не пришлось расплачиваться! – сказал Зигит. А тем временем и оба его негера, взяв в руки мечи, приготовились к схватке.

«Залимы», тронувшиеся было исполнить повеление старшего, остановились в нерешительности, было видно – они тоже не очень-то хотели, чтобы их поспешный, необдуманный поступок в первый же день стал причиной кровавой стычки между двумя элями, двумя тайфами, ведь этот спор может решиться и мирным путем.

– Размахивать кнутом – это одно дело, а размахивать мечом, джигит, – это совсем другое дело! – сказал старший «залим», видно, опомнившись. Но потом, наверное подумав, что слишком уж быстро смягчился, добавил грубовато: – Не думай, если понадобится, мы тоже умеем размахивать мечом. А сейчас, долго не разговаривая, иди своей дорогой!

Зигит и его негеры неспеша вложили свои мечи в ножны, и также неспеша развернув коней, поехали...

Токалай-бий, прослышав о случившемся, сразу собрал старейшин родов на совет эля.

– Тулфар-бий теперь вознамерился отнять наши пастбища у Аланских гор, – сказал он. – Как вы считаете – сможем ли мы, объединившись в единый кулак-дубину, дать этой дубиной по башке этого бешеного волка, или же, поджав хвосты, промолчим и отдадим ему наши земли? Помогут ли нам соседние эли? А что касается Каркмаз-хана, то забудем о нем – он навряд ли окажет нам помощь, – не без горечи добавил Токалай-бий.

Лет десять тому назад, когда более четко определяли границы земель между Берю-тайфой и будинами, то спорные земли – Большое плоскогорье – отошли к Берю-тайфе, но Каркмаз-хан не выделил долю Теке-элю на этом плоскогорье, сославшись на то, что у Теке-эля достаточно летних пастбищ у Аланских гор. Токалай-бий с этим не был согласен, и с тех пор отношения между Коркмаз-ханом и Токалай-бием были, мягко говоря, не очень-то дружественными. Поэтому-то и не надеялся на помощь хана тайфы Токалай-бий.

– Хотя ты и говоришь так, Токалай, но хорошо знаешь, что мы хвосты свои не зажмем и не промолчим, – сказал Кючюк¹, старешина рода Байкишин² – сухопарый, не очень-то высокого роста, рыжий мужчина. – И Каркмаз-хан не настолько глуп, чтоб в такое время помнить о каких-то мелких неурядицах. Что ни говори, а мы все-таки одна тайфа. Я думаю, что мы поступим правильно, если сделаем так – мы, как можем, подготовим своих джигитов, и сразу же дадим знать обо всем этом биям соседних элей и Каркмаз-хану. Если даже никто и не придет нам на помощь, нам нечего бояться этих негодных «залимов»: если их двенадцать родов, нас тоже немало – десять, и джигиты наши ничуть не хуже их джигитов. Разве не так? – посмотрел по сторонам Кючюк.

– Правильно говришь, Кючюк. Тулфар-бий слишком уж меру не знает. Как говорится, находит – вот и бежит! Мы, кажется, не устыдим его, если скажем, не делай, мол, так – ведь мы один народ! Его остановят только меч. Надо быстро собрать джигитов и освободить свои пастбища. Иначе Тулфар-бий подумает, что мы струсили и попытаемся закрепиться на наших землях,- сказал Занхот, старейшина рода Улак³, красивый, чернявый мужчина пятидесяти лет. – Надо завтра же начинать гнать «залимов», тянуть нам не к лицу Долго не разговаривая, решили вернуть обратно свои пастбища. Сразу же по окончании совета к биям соседних элей, к Коркмаз-хану поскакали джигиты-вестники. Старейшины тоже поспешили в свои журты – завтра же со всеми своими джигитами они должны были прибыть к журту Токалай-бия...

К вечеру в журт Тулфар-бия приехали посланные Токалай-бием люди: Занхот из рода Байкиши и Токмак¹ из рода Карамырза² – трое старейшин трех знатных родов Теке-эля. Их сопровождали двадцать храбрых джигитов.

Тулфар-бий, хотя и вышел из своего шатра навстречу гостям, но не стал, согласно обычаю, приглашать их в шатер, угощать, более того, не успев даже и поздороваться по-людски, грубо спросил.

– Что это вы ходите-бродите, аланы?

– Токалай-бий послал нас поговорить с тобой, – ответил Занхот, стараясь скрыть, насколько он разозлен грубостью Тулфар-бия. – Что означает твой поступок, спрашивает он.

– Какой поступок? – огромные бесстыжие глаза Тулфар-бия в упор глядели на Занхота.

– Почему это ты расположился на наших землях, спрашивает.

– А кто это сказал, что я расположился на ваших землях? Ну-ка, покажи мне того, кто это сказал! Мы расположились на своих пастбищах!

– С каких это пор земли Берю-тайфы стали вашими пастбищами? Объясни эту малость, пожалуйста!

– Это вы и сами могли бы понять без моих объяснений – Аланские горы всегда были землей Тулфар-тайфы. Или это не так?

– Это так...

– А если это так, то какого дьявола вы бродите здесь, беспокоите народ?

– До ваших гор нам дела нет, а вот предгорные степи с давних времен являются нашими пастбищами. Это и ты сам прекрасно знаешь, Тулфар-бий! – сказал Занхот, более себя не сдерживая. – И какого дьявола ты расположился на наших землях? И когда ты оставишь эти свои подлые делишки? Сегодня же начинай убирать свои журты с наших земель! Иначе дело примет другой оборот! Понял?

Черное лицо Тулфар-бия побелело, от ярости он долгое время не мог говорить. Но вот, схватившись дрожащей рукой за рукоять кинжала, еле-еле прошипел:

– Жаль, что ты посол, а потому из уважения к Великому Танг-Эри прощаю, а не то мой кинжал сейчас играл бы в твоем подлом животе за такие слова! Вон, поскорее с глаз моих долой! Не толкайте меня на нехороший поступок!

– Хорошо – мы уйдем, – сказал Занхот, держа руку на рукояти кинжала. – Но я еще раз говорю: чтоб вашего духу здесь не было, когда мы в следующий раз приедем сюда! Иначе пеняй на себя! – сказав так, Занхот дал знак своим негерам. Все они вскочили на своих коней и ускакали.

А Тулфар-бий так и стоял на месте, не в силах унять во всем теле дрожь ярости...

Утром следующего дня около тысячи джигитов эля во главе с Токалай-бием отправились прогонять «залимов». Но «залимы» ушли сами. Не было ни их самих, ни их журтов, ни стад, ни табунов. Наверное, понял Тулфар-бий, ничего не выйдет, и сразу же после отъезда Занхота и его негеров велел, видно, откочевать журтам на свои земли, в горные долины. Только и видны в ближайшей степи какие-то ненужные, брошенные в спешке, вещи, да и черные пятна выжженной земли, где еще вчера на очагах висели котлы с мясом, пекли хлеб. И ни души вокруг, сколько хватает глаз...

У Токалай-бия отлегло от сердца – как хорошо, что дело закончилось вот так, без большой ссоры, без стычек, без крови!

– Проедьте до самых отрогов гор – до конца наших пастбищ и посмотрите, что там, – поручил бий группе джигитов, а сам со старейшинами родов пошел опять на совет. На совете решили – далее не трогаться, пока не вернутся посланные вперед джигиты и не прояснится обстановка. С тем люди и разошлись по своим журтам и кошам.

Посланные к подножиям гор джигиты вернулись через три дня. Судя по их рассказам, летние пастбища Теке-эля были свободны, почти до самых отрогов гор.

– Ну и как – поприжали хвосты! – злорадно воскликнул Кючюк, как будто Тулфар-бий был здесь.

– Что-то мне не очень верится, что этот сумасшедший образумился, – сказал Занхот. – Как бы он не совершил какую-нибудь пакость, как только мы расселимся и успокоимся. В горных долинах и ущельях они не смогут содержать весь свой скот. Если они не откочевали на свои летние пастбища по ту сторону гор, где и проводили обычно летовку, а остались здесь – значит, он задумал что-то неладное. Нам надо быть настороже.

– На границе наших земель, прямо у отрогов гор, пусть каждый род поставит караульный кош – я не знаю, что еще можно сделать, – сказал Токалай-бий, и на том все согласились.

В тот же день эль сделал первую остановку – повсюду стали ставить шатры, и вскорости то там, то здесь уже обозначились журты. До осени эль сделает еще две-три перекочевки в сторону гор, а здесь, где только начинаются летние пастбища, и до гор еще довольно далеко, обычно «сидят» две-три недели. За это время, если даже скот и не выщиплет всю траву, все равно ее уже не будет – выгорит на солнце. Вот тогда и приходится перекочевывать далее – поближе к горам, где чуть прохладнее и травы больше...

И в тот же вечер, после заката солнца на край эля в стороне восхода солнца, где находится род Зашау¹, около сорока человек совершили набег, разорили два-три коша и угнали табун лошадей. Но джигиты нескольких соседних родов, быстро собравшись, погнались за жортууулцами и у подножия гор догнали их, отбили табун и пригнали обратно. А на исходе ночи, уже на рассвете поднялась тревога уже на другом конце эля – в стороне захода солнца. Здесь неизвестные – видно, их было немало – избили и джигитов караульного коша, и табунщиков и угнали табуны двух кошев рода Чапай¹. Погнавшиеся за ними джигиты доскакали до самих гор, но здесь, кроме чабанских кошев «залимов» никого не было. А они, чабаны, клялись, что не видели ни качакской шайки, ни разбойников-жортууулцев.

И вот в полдень, когда Токалай-бий с тарейшины родов думали над тем, что же делать, как снаружи раздались какие-то тревожные крики, и все выскочили из шатра. Какой-то джигити, гарцуя на разгоряченном коне, кричал:

– Скорее, маржа! Угоняют табун! Их много, не меньше сотни! – это был табунщик-жалчы Токалай-бия.

С ближайших кошев и журтов собрали более сотни джигитов, и они во главе с Тенгизом, старшим сыном Токалай-бия, во весь опор помчались туда – в сторону гор.

Отправив джигитов, Токалай-бий и старейшина опять сели на совет. И в это время в шатер вошел джигит-караульный и сообщил, что подъехал Коркмаз-хан. Все вышли встречать хана.

Коркмаз-хан и еще черверо биев, которые приехали вместе с ним, уже сходили с коней. А чуть поодаль – довольно многочисленное войско во главе с сыном хана Залимом.

– Добро пожаловать, Коркмаз-хан! – чистосердечно приветствовал хана Токалай-бий, забыв свою давнюю обиду.

– Пожаловали вот, как видишь. Спасибо, Токалай! Ты на нас в обиде, но мы на тебя не обижаемся. Конечно, было бы лучше, если б мы приехали на той, на какое-нибудь торжество твое, но нет ничего плохого и в том, что приехали и сегодня. Так? – сказал Коркмаз-хан.

Все поняли, что этим самым Коркмаз-хан говорил, – мы, люди одной тайфы, если даже за что-то и в обиде друг на друга, но в трудное время, в нужное время всегда должны быть вместе. Поняли и еще больше зауважали хана – если, мол, ты хан, то вот таким и должен быть.

– В очень нужное время приехали, Коркмаз-хан. Спасибо вам! – сказал и Занхот, приветствуя хана. – Эти негодные «залимы» пытаются отнять у нас летние пастбища, совершают набеги на коши, угоняют табуны – просто житья от них нет.

Коркмаз-хан немедля начал совет, вместе с биями и старейшинами. Узнав подробности происходящего, Коркмаз-хан сказал слово.

– Очень правильно сделали, что сразу же дали знать и мне, и биям соседних элей, – сказал он. – Одна тайфа – это одна большая семья. Когда мы живем мирно и спокойно, и нет внешней угрозы, и в нашей большой семье, как и во всякой, могут быть и обиды, и ссоры даже, но вот в такие дни, когда нас хотят притеснить соседи или же вовсе чужие, мы обязательно должны быть вместе, быть одним сильным кулаком, чтоб никому неповадно было соваться к нам.

От чего, вы думаете, так расхрабрился Тулфар-бий? Если не знаете, скажу – это то, что он каким-то образом прослышал о том, что Токалай в обиде на нас за то, что мы не выделили его долю летних пастбищ на Большом плоскогорье. А отсюда он сделал вполне понятный вывод, что наши отношения сейчас не такие уж и хорошие, и Коркмаз-хан, в случае чего, навряд ли поможет, а глядя на него, и бийи не будут спешить на помощь Токалаю. А Токалай, оставшись один, и еще больше обиженный и на хана, и на соседних биев, да и на всю тайфу, падет духом, и тогда побороть его будет не так уж трудно. Так думал, на это рассчитывал Тулфар-бий. Я уверен – если даже мы и не пришли бы, все равно Тулфар-бий вас бы не одолел. Ваши джигиты ничуть не слабее, и не менее храбры, чем его джигиты. Но нам нет дела до того, можете или не можете вы самостоятельно дать отпор Тулфар-бию. Наше дело, наша обязанность – быстро собрать воинов-джигитов и прибыть туда, где появилась угроза извне. Даже и в этом случае, дело не в том, кто победит – мы или же тот, кто на нас напал, это решит сам Великий Танг-Эри – а в том, что мы вместе, это главное. А иначе, конечно же, сегодня Тулфар-бий попытается отнять у вас летние пастбища, а завтра кто-то с той стороны, а третий – с этой стороны попытается нас притеснить. Одинокому, слабому – нет ни жизни, ни света.

Хоть я и старше него, но эти слова я услышал от нашего Великого хана – Темир-Зан-хана. Он тогда говорил о том, что пора прекратить эти глупые распри и стычки между соседними элями и тайфами в Алан-Ас-Уе. Хотя какая разница – если народ не объединится, то расколется на куски, и твоя Алан-Ас-Уя рассыпется, и твоя тайфа, и эль исчезнут. Разве не так?

Я не хочу, чтобы между двумя нашими тайфами началась грызня, война. Если дело дойдет до этого, я не знаю как и показаться на глаза Великому хану, не сгорев от стыда, хоть он и моложе меня. Почему? Потому что грызня, войны между тайфами разъедают сердце и душу Алан-Ас-Уи. Мы все, тайфные ханы, дали слово Великому хану всячески способствовать искоренению грызни и ссор между элями и тайфами, воровских жортууулов на землях Алан-Ас-Уи и установлению в наших элях и журтах мирной, спокойной жизни.

Но если, как вы говорите, Тулфар-бию, подобно бешеному волку, неймется, и Ас-Каплан-хан не в силах держать его в узде, что мне остается делать? Я, если сильно не разозлят, не сделаю и ни одного шага в земли Тулфар-тайфы из-за уважения к Темир-Зан-хану. Но и на наши земли пусть никто не суется. Такого я не собираюсь гладить по головке. Отправляясь сюда, об этом я сказал джигитам, говорю и вам – давайте постараемся, если есть хоть малейшая возможность, из этого дела выпутаться без кровопролития, без открытого столкновения, хотя бы из уважения к Темир-Зан-хану, дабы не огорчить его. Но в то же время любого, кто с недобрыми намерениями сунется на нашу землю, ни в коем случае не выпускайте отсюда безнаказанным – хотя бы хорошенько отстегайте плетью! А для этого у нас есть и сила, и право. А если начнут чересчур уж наглеть – тогда посмотрим. Передайте всем джигитам – сил у нас и так достаточно, пусть пока возьмут с собой по одной хорошей палке, а мечи и копья пусть оставят на кошах и в журтах. Как бы там ни было, давайте постараемся, чтобы не мы были теми, кто первым пролил кровь, – закончил свое слово Коркмаз-хан.

Все одобрили сказанное Коркмаз-ханом. Всех воинов-джигитов отправили на границы летних пастбищ охранять стада и с наказом – всякого, кто сунется не с добром, как следует отдубасить, отобрать коня, оружие и прогнать за пределы земель эля.