Мелихов, А. И. Нежный, П. Г. Положевец, Г. С. Померанц, А. И. Приставкин, А. Л. Семенов, С. А. Филатов. Григорий Померанц Следствие ведет каторжанка Независимое издательство

Подлинную историю этой разведсводки я узнал лишь в 1966 году.

Как-то мой друг и учитель, российский писатель Алексей Костерин пригласил меня зайти: «Познакомлю тебя с очень ин­тересным человеком», – сказал он. Я всегда был рад приглаше­нию Алексея Евграфовича.

Когда я приехал, у Евграфыча никого из посторонних не бы­ло и мы, как обычно, уселись за чай и разговоры. Алексей был удивительный собеседник. Любой теме он умел придать увлека­тельность и, чаще всего, веселый отсвет. При этом смеялся он заливистым мальчишеским смехом. Такого заразительного сме­ха я больше никогда в жизни не слышал.

Я сидел спиной к входной двери и так был увлечен беседой, что не обратил внимания на стук в дверь и на хозяйское – «войдите»! Поэтому для меня было полной неожиданностью, когда улыбающийся всем лицом хозяин произнес: «Ну, вот, а теперь познакомьтесь, однополчане»... Я вскочил и пораженный уставился на не менее пораженного моего однокурсника по Академии Генерального штаба и сослуживца по Монголии и Дальнему Востоку – Василия Новобранца. В последний год на­шей совместной службы мы были очень дружны. Алексей Евграфович, к которому Союз писателей направил Василия со своими мемуарами, очень быстро понял, что мы хорошо знаем друг друга. И вот свел нас. И теперь с удовольствием хохотал, глядя на нашу обоюдную растерянность. Но скоро мы овладели собой. И вот сидим вспоминаем. А затем я получаю от Василия экземпляр его рукописи мемуаров и до деталей постигаю весь ужас творившегося в военной разведке.

До Академии Генерального штаба Василий работал в войско­вой разведке. После академии мы оба были назначены на опе­ративную работу. Работая бок о бок, подружились. За год до на­чала войны Василий был отозван в распоряжение Разведупра Генерального штаба, и вскоре мы узнали о назначении его на­чальником информационного управления. Это было прямо-та­ки головокружительное повышение.

Правда, шло оно в общей струе так называемых «смелых выдвижений», которые были рекомендованы самим Сталиным.

Будучи человеком умным, инициативным и мужественным, Василий Новобранец твердой рукой взял бразды управления разведывательной информацией. И когда бериевская разведка передала в Политбюро ЦК КПСС и в Генеральный штаб так на­зываемую «югославскую схему» группировки немецких войск в Европе, Василий, внимательно ее изучив, твердо сказал: «Дезо!» (дезинформация).

Докладывая начальнику Разведупра, он сказал: «Наша схема базирована на донесениях нашей агентуры и проверена нашими «маршрутниками» («маршрутники» это люди, которые, ничего не зная о группировке противника, получают задание пройти определенным маршрутом и доложить обо всем замеченном по пути). Но и без этого наша схема определена. Группировка про­тивника ясна. Она ясно выражена как наступательная. А юго­славы, мало того, что «не заметили» почти четверти немецких войск, переместили большую их часть к Атлантическому океа­ну, раскидав там без всякого смысла, они и у наших границ по­казывают немецкие войска на тех местах, где мы знаем, что их нет, и расположены они без оперативного смысла. В своей по­яснительной записке югославы объясняют эту бессмысленность как явный признак того, что немецкие войска отведены сюда на отдых. Но это детское объяснение. Если бы даже те немецкие войска, которые показаны у Атлантического океана, действи­тельно готовились, как утверждают югославы, к десантной опе­рации против Англии, то войска у наших границ, даже если они пришли сюда на отдых, должны располагаться не без смысла, а в оборонительной группировке. Я не поверю, что в немецком Генеральном штабе сидят такие идиоты, которые, планируя на­ступательную операцию на Запад, не примут мер для прикрытия своего тыла с востока».

Начальник Главного разведывательного управления полно­стью согласился с этим. Но в Политбюро его даже не выслуша­ли. Было получено указание руководствоваться в оценке состава и группировки немецких войск югославской схемой. Оказыва­ется, эта схема понравилась Сталину и он начал руководство­ваться ею. По ней, а не по разведсводке № 8, писалось и «Заяв­ление ТАСС». Доказывая Василию Георгиевичу «мудрость», за­ложенную в это заявление, я оправдывал безмозглость «вождя» и объективное предательство им Родины. Заявление ТАСС ли­шило армию элементарной боеготовности и дезориентировало весь народ, а югославская схема наносила удары по наиболее знающим, опытным и мужественным работникам высшего руководства вооруженных сил.

Видимо, чувствуя недоверие к югославской схеме со стороны многих, Сталин собирает специальное заседание Политбюро, посвященное этой схеме. Основным докладчиком, защищав­шим эту схему, был начальник разведки ведомства Берия. После нескольких человек, поддержавших докладчика, слово попросил начальник Главного разведывательного управления Советской армии генерал-лейтенант авиации Проскурин. Выступление его, спокойное по форме, несмотря на несколько злых реплик Ста­лина и Берия, было убедительным, всесторонне обоснованным и очень хорошо иллюстрированным. Оно не оставляло камня на камне от югославской схемы и произвело впечатление даже на сталинское Политбюро. Казалось, заколебался сам Сталин.

Но на следующий день Проскурин был арестован и впо­следствии расстрелян. Начальником Главного разведывательно­го управления был назначен генерал-полковник (впоследствии маршал Советского Союза) Голиков Ф. И. Чуть раньше гене­рал армии (впоследствии Маршал Советского Союза) Жуков Г. К. сменил на посту начальника Генерального штаба генера­ла армии (впоследствии Маршала Советского Союза) Мерец­кова. И оба эти деятеля начали настойчиво внедрять полюбив­шуюся Сталину югославскую схему. Между тем Информацион­ное управление готовило очередную разведывательную сводку. Проект Новобранец доложил Голикову. Тот оставил проект у себя. Затем отправился с ним к Жукову. По возвращении вы­звал Новобранца. Вернул ему проект, сухо произнес: «Вы так ничего и не поняли. В основу надо положить схему югосла­вов!».

• 
  Но это же «дезо»!
  
• 
  Не умничайте. Сам Иосиф Виссарионович верит этой схе­ме. Выполняйте то, что вам приказано. Это мой и начальника Генерального штаба приказ.
  

• 
  Ну, как ты думаешь?
  
• 
  А ты знаешь, чем это для тебя пахнет? – вопросом на во­прос ответил Рыбалко.
  
• 
  Знаю. Но я хочу знать, как ты поступил бы на моем месте?
  
• 
  Это нечестно, – посерьезнел Рыбалко, – так ставить во­прос. Мне мой ответ ничем не угрожает, а тебя он на смерть может толкнуть.
  

• 
  Нет, ты все же мне скажи, как бы ты поступил на моем месте? Я тебя знаю как человека мужественного и честного, и я не хотел бы, чтобы ты сейчас вилял.
  
• 
  Я не виляю. Я просто не хочу отвечать.
  
• 
  Нежелание отвечать – это уже ответ. Но мне сейчас хоте­лось бы слышать слово друга, которого я люблю. От твоего от­вета ничего не зависит. Я поступлю, как наметил, но я хочу слышать, как поступил бы ты.
  
• 
  Ну, что же, слушай. Если бы я был на твоем месте и не растерялся, не упал духом, если бы мне пришел в голову твой план, я бы его осуществил, чего бы это мне ни стоило.
  
• 
  Ну и я не хуже тебя! План свой я выполню. И если мы больше не увидимся, то при случае скажи, что погиб я за Роди­ну. А сейчас иди, я приступаю к выполнению плана немед­ленно.
  

Василий взял ручку и пред словом «Начальник» поставил «п/п», что означало «подлинный подписал». Затем открыл по­следнюю страницу. На ней, в конце сводки, стояли две подпи­си. Верхняя нач. ГРУ Голикова, вторая начальника Информа­ционного управления Новобранца. Василий пристроил «п/п» и к подписи Голикова, затем решительно расписался на положен­ном ему месте. Теперь этот документ для всех в ГРУ приобретал силу подлинника. Своей подписью он подтверждал не только содержание сводки, но и то, что первый экземпляр действитель­но подписан и Жуковым и Голиковым.

Оставалось только пустить документ в ход. Новобранец вы­звал начальника канцелярии.

– Вот сводка № 8. Идет как очень важный и весьма срочный документ. Передайте сразу же в типографию. По готовности ти­ража немедленно разослать. Получение всем подтвердить. Как только будет получено последнее подтверждение, доложить мне, где бы я ни находился, и когда бы это ни произошло.

Машина заработала. Через несколько дней все сводки дос­тигли своих адресатов. Срочность доставки, подтверждение о получении привлекли внимание к сводке, и она немедленно по­пала на стол потребителей. Ее читали. О ней заговорили: в во­енных округах, фронтах, армиях. А в Генштабе тем временем трагедия шла к своему естественному завершению.

Новобранец, получив доклад, что все вручено адресатам, за­брал первый экземпляр и пошел к Голикову. Положил ему на стол развернутым на последней странице и спокойно, но твердо попросил: «Подпишите!».

• 
  Что это? – взвился Голиков.
  
• 
  Это сводка, но править ее поздно. Я сдал в типографию без вашей подписи.
  
• 
  Изъять из типографии, – взвизгнул Голиков.
  
• 
  Поздно. Она уже отпечатана.
  
• 
  Немедленно сюда весь тираж!
  
• 
  Невозможно. Он уже разослан по адресам.
  
• 
  Вернуть, – крик оборвался на самой высокой ноте.
  
• 
  Поздно. Она уже вручена, и я получил все подтверждения о вручении.
  

На следующий день в кабинет к Новобранцу зашел генерал-майор:

– Мне приказано принять у вас дела. Новобранец позвонил Голикову.

Тот ответил: «Да, сдавайте!».

• 
  А мне?
  
• 
  Для вас в канцелярии лежит путевка в наш одесский сана­торий. Поезжайте, полечитесь. А там посмотрим, как вас ис­пользовать.
  

В первый же день я обошел всю территорию «санатория». Надежно ограждена и бдительно охраняется. Не убежишь. Да и куда, собственно, бежать? И зачем? Это тем более невозможно, когда вины за собою не чувствуешь. В «санатории» я, кажется, один. Никого не встретил до конца дня. И в столовой был один. Моя дорожная охрана тоже исчезла, после того как «санатор­ская» эмка взяла меня с поезда. На душе пакостно. Проскольз­нула мысль: «Могут, ведь, уже сегодня ночью забрать. И куда повезут? Или прикончат здесь? Удобных мест в «санатории» хватает. А может, и брать не будут. Просто из-за очередного куста пустят пулю в затылок. Никто даже выстрела не услышит. И никто не узнает. Жену я волновать не хотел. Сказал: «Срочная командировка». Значит, и она не догадается. Нет, догадает­ся. Ведь перестанут мое жалование доставлять. И из военного дома предложат выехать». Так и ходил я по «санаторному» пар­ку изо дня в день со своими, ой какими невеселыми мыслями.

На четвертый день проснулся от грохота бомбежки. Разрывы были не очень близко. Прикинул – со стороны военного аэро­дрома. «Война» – пронеслась мысль. Схватился, быстро оделся. Открываю дверь. Прямо передо мной морда.

• 
  Вы куда?
  
• 
  На телеграф!
  
• 
  У нас свой есть.
  
• 
  Проводите!
  
• 
  У меня нет указаний.
  
• 
  Сейчас не до указаний. Вы что, не понимаете – война!
  
• 
  Какая война? – растерянно лепечет «морда».
  
• 
  А вы что думаете, это вам теща приветы шлет? – тычу я пальцем в направлении грохота разрывов авиабомб. – Ведите меня на телеграф!
  

Выступление Молотова в 12 часов дня подтвердило то, в чем я и так был уверен: «Война началась».

Во второй половине дня прибыл и ответ на мою телеграмму: «Назначаетесь начальником разведки 6-й армии Киевского осо­бого военного округа. Командующий армией генерал-лейтенант Мужиченко. Выехать немедленно. Голиков».

«Выехать немедленно» – легко сказать. А на чем? И куда? Где искать эту несчастную шестую в неразберихе начавшейся войны? «Но мне везло, – говорит Василий. – На третий день я уже был в армии!».

Все это он описал в своих мемуарах, которые, однако, света не увидели. Да и увидят ли? Экземпляр, который Вася подарил мне со своей дарственной надписью, изъят КГБ. Другой экзем­пляр попал туда же вместе с костеринским литературным архи­вом. Остальные два экземпляра изъяты у самого автора.

Не знаю, удастся ли ему еще раз проделать огромный труд воссоздания мемуаров и найти издателя или хотя бы хранителя до более благоприятных времен. Я во всяком случае не хочу пы­таться дать краткое переложение этих мемуаров. Я хочу только показать, как «власть трудящихся» поступает с наиболее предан­ными сынами Родины. Человек, который шел на смерть ради того, чтобы сообщить правду об опасности, нависшей над стра­ной, брошен в пучину войны с расчетом на то, чтоб живым он не вышел из нее.

Что происходит дальше, сообщаю только конспективно. Ар­мия ведет упорнейшие бои, поэтому отстает от быстрее отсту­пающих соседей и попадает в окружение. Прорывается, но сно­ва окружена. Снова прорывается. Но боеприпасов нет, горючего нет, продовольствия тоже нет. И остатки армии мелкими отря­дами пытаются пробиться через занятую врагом территорию к своим. Одним из таких отрядов командует Василий Новобра­нец. Непрерывные бои, походы без сна и отдыха, и отряд тает.

В конце концов, он с еще одним бойцом пытается пройти на юг, к Одессе (на восток дороги плотно перекрыты), но попадает в плен. Приговаривается к расстрелу, но бежит из-под расстре­ла. Тяжело заболевает, часто теряет сознание, но упорно двига­ется. Теперь уже на север, в Полтавщину, в село, где живет се­мья жены. И добирается до села, незаметно проникает в родную хату и падает без сознания, в бреду.

Постепенно его отхаживают. Температура исчезла, но сла­бость не позволяет двинуться дальше. И здесь кто-то открывает присутствие в доме Стешенко советского офицера и сообщает немцам. И его, слабого, еле двигающегося, забирают немцы и местные полицаи.

И когда вели его до местной комендатуры, он мучился над одним вопросом, как ему назваться? Назваться своей фамили­ей – нельзя. Немцы настойчиво ищут советских разведчиков. Списки последних имеются во всех комендатурах, и они, как только обнаружат разведчика, направляют его в органы немец­кой разведки. А этого Новобранец боится больше всего. На­чальник Информационного управления ГРУ – это «дичь» слишком крупная, и абвер несомненно ухватится за него, а это не сулит ничего хорошего.

Но нельзя дать и вымышленную фамилию. В селе наверняка знают его настоящее имя. И он избирает камуфляж. Он припо­минает, что последний раз он был с женой в селе летом 1939 го­да в звании майора. Значит, если он назовется майором, сель­ские это подтвердят, а разведчик Новобранец у немцев несо­мненно идет подполковником. И второе, он назовется двойной фамилией: жены и своей. Он станет Стешенко-Новобранец. Против этого сельские тоже вряд ли возразят. Двойные фами­лии и в селах теперь принимают, а село всё знает, что фамилия его жены Стешенко. Почему он называет себя Стешенко-Ново­бранец, а не наоборот? Это уже в расчете на немецкую скрупулезность. Найти в списках разведчика подполковника Новобранца под личиной майора хозяйственной службы Стешен­ко – это не для рядового немецкого офицера. Привесок к «Стешенко» – «Новобранец» – для этого офицера не может иметь значения.

Расчет был верный. За почти четыре года пребывания в пле­ну немцы ни разу не заподозрили майора хозяйственной служ­бы Стешенко-Новобранца в том, что он разведчик, подполков­ник Новобранец. Но кроме опасности, что немцы обнаружат его, существовала другая опасность. Мог непроизвольно выдать кто-нибудь из старых знакомых при неожиданной встрече в ла­гере или на этапе. Это заставляло быть всегда настороже. И как только видел он вновь появившееся знакомое лицо, то еще из­дали кричал: «майор Стешенко-Новобранец – выдающийся хо­зяйственник приветствует вас». И никто не подвел его. Все сра­зу принимали Стешенко и забывали о Новобранце.

Годы плена Василий провел как постоянный, активный уча­стник Сопротивления. За это его переводили из лагеря в лагерь, все ужесточая режим. Последний год он находился в лагере с особо жестоким режимом в Норвегии. Здесь он тоже создал и возглавил подполье. Сумел связаться и с норвежским Сопротив­лением. С его помощью организовал восстание в лагере. Охрану интернировали, а оружием, захваченным у охраны, вооружили военнопленных. Был создан первый советский батальон, кото­рый и пошел на освобождение других лагерей. По мере выпол­нения этой задачи силы росли: организовался полк, затем диви­зия и, наконец, армия, которая и довершила, совместно с норвежскими силами Сопротивления, освобождение всей страны³⁵, еще до капитуляции Германии. После чего разместилась гарни­зонами по стране.

Командующий армией Василий Новобранец ввел в армии строгую дисциплину, благодаря чему с населением установи­лись самые дружеские отношения. Сам Василий пользовался огромным авторитетом у руководителей норвежского Сопротив­ления. С большим уважением относился к нему и возвратив­шийся в страну король Хокон.

Беспокоило Василия только поведение Советского прави­тельства. Он не знал, что отвечать своим бойцам и офицерам, когда они спрашивали при встрече: «Ну, как там Родина? Одоб­ряет действия?». Что мог сказать Василий? Он сразу же после успешного начала восстания предпринял буквально героические меры, чтобы установить связь со страной. И это ему, наконец, удалось. Но в ответ на обстоятельные доклады о положении в Норвегии от Советского командования не поступало никаких указаний. Даже слова поощрения не было слышно оттуда. Вы­деленная Советским командованием радиостанция ограничива­лась получением донесений из Норвегии и запросом различных сведений, главным образом, разведывательного характера.

Но вот война закончилась. Германия подписала акт капиту­ляции, подписана «Декларация о поражении Германии», а са­мочинно созданная из советских военнопленных армия стоит в Норвегии, не зная, что ей делать. Не получая ответа на свои те­леграммы, Новобранец решает просить короля Хокона, чтобы он обратился к Советскому правительству по поводу эвакуации советских военнопленных из Норвегии. Король с радостью со­гласился сделать это и написал соответствующее письмо. Ответа на это письмо не последовало, но вскоре прибыла советская во­енная миссия во главе с генерал-майором Петром Ратовым.

Петр Ратов – мой и Василия однокашник по Академии Ге­нерального штаба. Со мной он был и в одной группе, а с Васи­лием был близок еще и как с разведчиком. Поэтому с глазу на глаз они были друг для друга просто Петя и Вася. Естественно, что Василий немедленно отправился к Ратову. Тот принял его по-дружески. Но когда зашел разговор о сроках эвакуации Ра­тов только руками развел: «Не имею никаких указаний на сей счет». Но дальнейшее показало, что указания какие-то были. Ратов, как бы между прочим, задал вопрос: «А зачем ты дер­жишь армию под ружьем? Говорите об эвакуации военноплен­ных, а какие же это военнопленные, когда они вооружены, по-военному организованы и обучены, дисциплинированы. Это во­енная сила, а для чего она?».

– У меня сложилось впечатление, – говорил мне Василий, что Петра именно потому и прислали, что он мой приятель.

Кто-то в Советском Союзе боится моей армии. И я повез Ратова по гарнизонам, чтобы он убедился, что это не заговорщики, а обычные советские люди, истосковавшиеся по родному дому и мечтающие только о нем. Ратов дал о нас благоприятную ин­формацию, и несколько раз повторял ее. Но прошло еще почти три месяца, прежде чем за ними пришли корабли.

На погрузку все шли радостно-возбужденные. На членов ко­рабельной команды смотрели чуть ли не как на посланцев неба. И были, естественно, поражены, столкнувшись с отчужденны­ми взглядами, официальным, если не враждебным отношением офицеров и матросов. Особенно же неприятно поразило при­сутствие на кораблях сухопутных солдат и офицеров. Эти вели себя куда хуже моряков. Это были скорее лагерные охранники, чем солдаты. Они и вели себя как охрана.

– Все оружие в пирамиды! Ничего из оружия при себе не оставлять! И ощупывали выходящих из пирамиды не только взглядом, но и руками.

Все это не могло воодушевить воинов, рвавшихся на Родину. Настроение упало. Темные предчувствия навалились на людей. Офицеров отделили от солдат. Василий был изолирован в от­дельной каюте, напоминавшей скорее одиночку тюрьмы, чем корабельную каюту. Предчувствия, наверно, так навалились на людей, что они не выдержали. Примерно на полпути от Осло до Ленинграда солдаты решительно потребовали показать им меня и офицеров. Возмущение, видимо, было настолько сильным, что капитан попросил Василия пойти к солдатам и успокоить их.

– И хотя у меня самого, – говорил он, – кошки скребли на душе, я вынужден был успокоить солдат. Ибо к чему могла при­вести вспышка возмущения? Только к гибели всех. – Но это было не худшее выступление перед солдатами. Более отврати­тельную роль мне предстояло еще сыграть. Когда мы прибыли к месту разгрузки, мне предложили сказать солдатам, что сразу домой их отпустить не могут, что они должны пройти через ка­рантинные лагеря. Власти должны убедиться, что в их ряды не затесались шпионы, диверсанты, изменники Родины. Я должен был призвать их к покорности своей судьбе. И я это сделал. А потом со слезами на глазах стоял у трапа и смотрел, как гордых и мужественных людей этих прогоняли к машинам, по ко­ридору, образованному рычащими овчарками и вооруженными людьми, никогда не бывавшими в бою и не видевшими врага в глаза. Затем увезли и меня. «Проверять», не шпион ли я, не ди­версант, или изменник Родины. Без малого 10 лет страшнейших северных лагерей. И опять ему повезло. Случай помог выбрать­ся оттуда и еще раз одеть военную форму, честь которой он бе­рег всегда.

Итоги событий, связанных с разведсводкой № 8, можно под­вести на том самом пункте, с которого ее автор отправился в Советский Концентрационный лагерь. Это был его конец. Спа­сти от смерти могло только чудо. В данном случае оно про­изошло. Но оно не закономерно. Логика вела только к могиле.

Итак. Над страной висит грозная опасность. Те, кому народ доверил свою защиту, молчат об этой опасности. Но нашелся человек, который закричал. И его крик был услышан, и это спасло миллионы жизней. Но те, кто должен был поднять тре­вогу и не сделал этого, набросились на него и кинули в пучину войны, рассчитывая на его гибель. Сами же они благоденство­вали. На костях и крови миллионов они заработали не только высокое положение, но славу и почести. А тот, кто кричал тревогу? Если бы он не кричал, то был бы рядом, а может, и впере­ди тех носителей почестей и славы. Ведь он умнее и смелее их. А так как он нарушил законы бандитской шайки, то теперь вы­шел из войны измочаленным, изломанным и с клеймом измен­ника Родины (все пленные, согласно Сталину, изменники Ро­дины). Но и такой он им опасен. Ведь придет же время, когда спросят – «а как же так получилось, что нападение врага оказа­лось внезапным»? Такое время еще пока не настало, но опас­ность уже была. И вот, когда она возникла, то Голиков и Жуков оба вспомнили про разведсводку № 8. Мы, дескать, предупреж­дали, но Сталин...

Вот для такого времени и нужно было, чтобы опасный сви­детель молчал. Пока живы были Сталин и его ближайшие хо­луи, места в жизни таким, как Новобранец, не было. Но, как я уже сказал, ему снова повезло. Во-первых, умер Сталин, во-вто­рых, в 1954 году из Норвегии приехала рабочая делегация и в ее составе несколько человек из руководства норвежского Сопро­тивления, лично знавших Василия. Вот они-то и потребовали встречи с ним. Притом потребовали не у какого-то десятистепенного чиновника, а непосредственно у Председателя Совета министров СССР, во время приема у него.

Тут-то и свершилось чудо. За два дня Василия специальным самолетом доставили в Москву, восстановили в армии, при­своили воинское звание полковника и устроили встречу с его норвежскими друзьями. Подарок, достойный Санта Клауса.