ПОЛЬСКАЯ ДИАСПОРА В КИРГИЗИИ: ВЗГЛЯД СКВОЗЬ ГОДЫ

Среди славянских народов (русских, украинцев, белорусов и др.), проживающих с давних пор в Киргизии, поляки пред­ставлены едва ли не самым меньшим числом. По данным пере­писи населения 1999 г., в целом по республике насчитывалось всего 786 поляков. Согласно же Всеобщей переписи населения Российской Империи 1897 г., в Средней Азии находилось 11597 поляков, из которых в Ферганской области — 1535, в Семиреченской — 1897. Из последних 191 проживали в Ошском уезде, 29 — в Пржевальском, 20 — в Пишпекском, причем, все они были идентифицированы по языку и вероисповеданию, большинство — дворянского происхождения, образованные по-польски и по-русски, родом из Привисленской губернии¹. История их появления на территории Киргизии неоднозначна и представлена несколькими периодами.

Единичные следы первых поляков, ступивших на землю киргизов, уходят в глубину средних веков, когда монах фран­цисканского ордена Бенедикт Поляк (ок.1200 - ок.1280) из Вроцлава попал в состав папского посольства, посланного к Великому хану. Информацию об этом факте можно найти в источнике, изданном на польском языке ². Со ссылкой на этот источник польский этнолог Марек Гавецкий отмечает, что в коротком рапорте Б. Поляка, написанном как дополнение к отчету Иоанна ди Пиано Карпини — другого францисканца, главы папской дипломатической миссии, «можно найти упо -минания о кочевниках страны Кергиз», где путешественники встретили «великое множество полыни», которая «торчала в безлюдной степи» ³. Однако не один этот факт является основа­нием для предположения о том, что Бенедикт был на киргизской земле. К. И. Петров, анализируя латинские источники по истории Средней Азии, также упоминает записки о путешествии Карпини, который из Лиона через Польшу отправился в Киев 16 апреля 1245 г. Из Киева Карпини выехал 2 февраля 1246 г. вместе с другим монахом — Бенедиктом. К. И. Петровым обо­значен путь следования Карпини и Бенедикта: Хорезм — Южное Приаралье на Сырдарье — Отрар — через Талас до Чуйской долины, а далее в одну из ставок Великого хана Гуюка. Тем же путем Карпини и Бенедикт вернулись осенью 1247 г. к Папе Римскому, проезжая, таким образом, дважды по терри­тории, которую сегодня занимает Киргизия ⁴.

В 1722—1724 гг. по приказу Петра I в Джунгарию прибыл капитан артиллерии Иван Унковский, который выполнил первое картографическое изображение Прииссыккулья. Как отмечает академик В. М. Плоских, в своем «журнале» он оставил уникальные сведения, которые «ценны для истории Кыргызстана» ⁵. Согласно версии профессора Гданьского университета Анджея Ходубского, И. Унковский был обрусевшим поляком, одним из тех, кто «с начала XVIII в. участвовали в экспедициях, целью которых было исследование природно-географических условий Средней Азии. Как правило, они были ассимилированы русской культурной действительностью. Особенную известность приобрел Иван (Ян) Унковский» ⁶.

Думается, подобная точка зрения может быть оспорена, хотя бы потому, что ни в каких исторических источниках нет упоминания о том, что русский дворянин Иван Унковский был поляком. Однако можно предположить, что в XVIII в. некоторые известия о киргизах могли дойти до Польши благода­ря воспоминаниям польского ссыльного исследователя Каро-ля Любич-Хоецкого. Он принадлежал «к кругу барских конфедератов, из которых несколько тысяч — согласно поль­ским и российским источникам — попало в 70-е годы XVIII в. за Урал и которых можно считать первой волной ссыльных ис­следователей» ⁷.

К. Любич-Хоецкий оставил воспоминания, изданные в Варшаве в 1789 г. под названием «Память польских деяний. Путешествие и неудачный успех поляков, пера уроженца Кароля Любич-Хоецкого». Речь там идет о казахах, «кочующих по степям». Давая достаточно подробное описание их жизни, К. Любич-Хоецкий отмечал, что основным их занятием было скотоводство, что обитали они в юртах и кочевали в зависи­мости от того, где находили «достаток травы». По описанию исследователя, юрта состояла из «деревянных заборов», кото­рые устанавливают в круг, «потом войлоками покрывают, а на­верху у них стропила из жердей, на железных пружинах сде­ланные, которые они тоже войлоками накрывают, оставляя дыру для выхода дыма от огня, который внутри разжигают» ⁸. Такая казахская юрта, увиденная в XVIII в. ссыльным поля­ком, внешне мало чем отличается от той юрты, которую стави­ли кочующие в Прииссыккулье киргизы.

Отметим, что нередко в ранних источниках, обращенных к тематике, связанной с пребыванием поляков на Востоке (сю­да входили и Зауралье, и Сибирь, и Средняя Азия), кочующие народы тюркского происхождения назывались общим этно­нимом «киргизы», хотя это редко касалось народа, который известен под этим этнонимом сегодня. Думается, что основа­нием для такой обобщенной идентификации европейскими исследователями всех тюркских народов, ведущих кочевой об­раз жизни, могло служить первоначальное поверхностное вос­приятие их физического облика, а также образа жизни, рели­гии, языка, одежды и пищи, которое при дальнейших более глубоких изысканиях привело к пониманию различий между киргизами (кара-киргизами) и казахами (кайсаками).

Польские исследователи Киргизии

Следующая страница истории пребывания поляков в Кир­гизии связана с российскими военно-научными экспедициями XIX в. и гарнизонами, целью которых было укрепление восточных границ империи. В числе офицеров российской ар­мии тоже были поляки. Осуществляя учебные и разведыва­тельные поездки по региону, они должны были вести разного рода наблюдения и представлять их результаты в форме отчетов, топографических карт и фотографий. Одним из таких россий­ских офицеров польского происхождения, жизнь и военная служба которого были связаны с киргизской землей, был Кароль Казимир Гутковский, известный в русской традиции как Карл Казимирович Гутковский. Родился он в 1815 г. на Подоле, в юго-восточной части Польши, входившей в состав Россий­ской империи; закончил Николаевскую академию Генераль­ного штаба в Петербурге. В 1838 г. прибыл в Омск, где был на­значен на должность старшего адъютанта генерал-губернатора Западной Сибири Петра Горчакова, а некоторое время спустя переведен на должность военного заместителя губернатора Се­мипалатинского округа. За время длительного пребывания сре­ди казахов и благодаря своему доброму и человеческому отношению к ним, К. Гутковский заслужил симпатии корен­ных жителей степи. В сборнике документов и материалов «Кыргызстан-Россия. История взаимоотношений (XVIII— XIX вв.)» приводится интересный документ — «Прошение кыргызских манапов приставу при казахах старшего жуза Гут-ковскому об установлении воинского поселения в Прииссык-кулье», датированный сентябрем 1850 г. и подтверждающий, что имя и деятельность этого человека были известны киргизам: «...Доказывая Вам постоянную нашу готовность и предан­ность, мы посылаем с Вашим торговцем к Вам человека наше­го Кузебая и просим Вас впредь не изменять Ваших добрых мыслей и желаний в отношении к нам. Мы своими двумя тыся­чами тютюнов (юрт) всегда готовы служить Вам. <...> Хорошо бы было, если бы на наших местах было учреждено какое-либо заселение или пикеты; мы были бы готовы во всякое время быть слугами Вашими» ⁹.

На рубеже XIX—XX вв. начальником Ошского уезда Фер­ганской области состоял Бронислав Людвигович Гронбчевский (такова русская традиция транскрипции его фамилии). Он родился в 1855 г. в Литве. Был сыном сосланного в Сибирь участ­ника наиболее трагического из польских восстаний (1863 г.). Генерал-лейтенант российской армии, исследователь Средней Азии, Б. Гронбчевский окончил гимназию в Варшаве, учился в Петербургском Горном институте, в 1875 г. пошел на воинскую службу. Сначала служил в Варшавском уланском полку, потом попросил о переводе в среднеазиатский гарнизон. Полу­чив назначение в Туркестан, состоял ординарцем сначала при генерале М. Д. Скобелеве, затем при князе Витгенштейне. По­вышенный интерес ко всему, что было связано со Средней Ази­ей, сделали Б. Гронбчевского участником походов: в 1876 г. - Алайского, а в 1878 г. - Самаркандского. В 1880 г. он переходит на административную службу и вскоре получает назначе­ние на должность помощника начальника Маргеланского уезда, а потом становится начальником Ошского уезда.

В городе Оше, расположенном в Ферганской долине, Б. Гронбчевский прослужил в течение десяти лет. Это был самый плодотворный период в его жизни. Он изучает местные наречия и в совершенстве овладевает узбекским и таджикским языками. В Ошском областном архиве политических докумен­тов (далее - ООАПД) имеется документ, подтверждающий особый интерес Б. Гронбчевского к восточным языкам. Его содержание приводим полностью: «Военный губернатор Фер­ганской области Генерал-майор Мединский просит Турке­станского Генерал-губернатора откомандировать на курсы восточных языков младшего помощника начальника Маргеланского уезда поручика Громбчевского, который изъявил же­лание изучать восточные языки»¹⁰.

В своих воспоминаниях «Путешествия по Средней Азии», написанных и изданных на польском языке, поручик пред­ставляет культуру Ферганы, Аравана, Оша, уделяя внимание описанию быта киргизского народа, его обычаев, охоты, кон­ных состязаний, брачных церемоний. Им было замечено, что женщина у киргизов пользуется большими правами, чем у дру­гих народов Средней Азии. Так, Б. Гронбчевский приводит историю Алайской царицы Курманджан-датки: «На протяже­нии всей своей двадцатиоднолетней службы в Средней Азии я знал только одну киргизку, которая управляла целым родом. Это была Курманджан-датка. Когда умер ее муж Алымбек, кото­рый был беком наиболее воинственного племени алайских кир­гизов, Худояр-хан (кокандский правитель с 1843 по 1875 гг.), желая иметь покой в горах, окружающих алайскую долину, по­ручил управлять алайскими киргизами его вдове Курманджан, присвоив ей звание "датка" (генерал, наместник). На этом по -сту ее застало завоевание русскими Ферганской долины. Про­играв под Янгиром бой генералу Скобелеву, Курманджан-дат­ка отступила в долину Большого Алая. <...> Взятая в плен, Курманджан-датка сумела держать себя с таким достоинством, что Скобелев поручил ей и пяти ее сыновьям и дальше управ­лять киргизами, и на протяжении 20 лет, пока жива была Кур -манджан-датка, ее семья служила России безупречно»¹¹.

За годы своей деятельности на посту уездного начальника Ошской области Б. Гронбчевский уделял большое внимание благоустройству города Ош. Подтверждением тому служит до­кумент, обнаруженный нами в ООАПД: «Ошский уездный на­чальник подполковник Гронбчевский письмом от 26 ноября 1894 г. просит Военного губернатора Ферганской области раз­решить ассигнования на 1895 г. по смете:

200 руб. на покупку участка земли для устройства дороги к христианскому кладбищу (600 шагов, приблизительно 176 руб.);

495 руб. на ограждение кладбища глинобитным забором;

на частичную планировку;

на устройство аллей и посыпание их песком;

на устройство помещения для сторожа;

на изготовление ворот и др. (посадка деревьев, устройство арыков).

Кроме того, просит средства на шоссирование и спрямле­ние крутых поворотов дороги в старом городе (где опрокиды­ваются почтовые кареты)»¹².

Последние годы жизни Бронислав провел в родной Варша­ве, где издал на польском языке упомянутые нами воспомина­ния. В этой книге путешественник писал: «Ош расположен на высоте 972 метра над уровнем моря в наилучших, пожалуй, климатических условиях всей Ферганы. Жара не очень донимает, ибо ночами, подчас душными в других местностях, здесь с гор дует холодный ветерок... Зимой всегда падает снег, кото­рый быстро тает; однако бывает очень холодно, когда снег дер­жится 2—3 недели, можно даже использовать сани, что в иных околицах Ферганы сделать невозможно. Свежая, чистая вода Ак-Буры, направляемая искусственными каналами на поля, дает возможность обильного полива огородов. Городок утопа­ет в зелени деревьев...<...> Особенность Оша - это высокая до 200 м скалистая гора со срезанной верхушкой. Гора называется Тахтхи-Сулейман (Трон Соломона) и привлекает летом тысячи путников, в особенности женщин...» ¹³ [перевод мой. — Л.Р.]

Вглубь истории Речи Посполитой уходят корни выдающе­го путешественника Николая Михайловича Пржевальского, посвятившего жизнь изучению Центральной Азии и похоро­ненного на берегу Иссык-Куля. Его отец родился в Белорус­сии, в Витебском воеводстве в 1804 г. Дальний предок Пржевальского — Корнило Паровальский — был запорожским казаком, поступившим на польскую службу. За храбрость и мужество в 1581 г. Корниле пожаловано было от Стефана Батория дворянское достоинство. Сделавшись польским шлях­тичем, К. Паровальский изменил свою фамилию на польскую — Пржевальский. Вскоре все носители этой фамилии перешли в католичество и стали настоящими поляками. Однако дед Николая Михайловича, Казимир, воспитывавшийся в иезуитской коллегии в Полоцке, взбунтовался и еще до окон­чания курса бежал в Россию, где перешел в православие и при­нял имя Кузьма. Николай Михайлович был старшим сыном Михаила Кузьмича и Елены Александровны Пржевальских, он родился в 1839 г. Считал ли Н. Пржевальский себя поля­ком? Видимо, нет. Однако и его жизнь была связана с Поль­шей: в 1866—1867 гг. в Варшавском юнкерском училище им были прочитаны лекции на тему: «История великих географи­ческих открытий 3-х последних веков». В музее Н. Пржевальского, в городе Караколе на берегу Иссык-Куля, есть фотографии Пржевальского, снятые во время его пребывания в Варшаве. Да­же если он и не считал себя поляком, определенные связи с на­родом, чью фамилию выбрали его предки, можно обнаружить в его биографии.

Среди интересных личностей, оставивших заметный след в истории исследования юга Киргизии, следует назвать поля­ка Николая Леопольдовича Корженевского. Материалы о нем также предоставил нам Ошский областной архив политичес­кой документации. Его мать была полькой, а отец — литов­ским дворянином. Выпускник Киевского военного училища, которое он закончил в 1901 г., Н. Корженевский местом своей военной службы избрал далекий город Ош. Там проходят са­мые плодотворные годы жизни молодого военного, складыва­ется будущая исследовательская и научная деятельность. В 1902 г. он разрабатывает и монтирует две гелиотелеграфные станции, позволившие связать Ош и Джалал-Абад, что имело огромное стратегическое значение. В 1903 г. военным командованием Н. Корженевский был направлен на Памир. Это была первая из 12 совершенных им экспедиций, и все они на­чинались в Оше. Н. Корженевским была составлена уникаль­ная карта-схема хребтов Памира, открыт ледник на северном склоне Заалайского хребта. С 1936 г. он исследовал озеро Ка­ра-Куль, совершив туда 19 трудных экспедиций. Н. Корженевский открыл и описал хребет, названный впоследствии «Хребтом Академии наук СССР». Последние годы своей жиз­ни исследователь жил в Ташкенте, занимался научной деятельностью, читал лекции об экспедициях по интересным местам Средней Азии. Умер в 1958 г. и похоронен на Боткинском кладбище в столице Узбекистана.

Можно было бы продолжить перечисление имен поляков, оставивших заметный след в изучении Киргизии, однако объем статьи вынуждает ограничиться лишь некоторыми из них.

«Наказанный народ»

В эпоху «тоталитарного режима» судьбы поляков, оказав­шихся в далекой от своей исторической родины киргизской земле, мало чем отличались от судеб других народов огромной советской империи. В атмосфере всеобщей подозрительности, нагнетаемой сталинской машиной насилия и проникшей в об­щественную и личную жизнь людей, со страниц периодичес­кой печати правительство призывало народ «повсеместно повышать революционную бдительность», беспощадно бо­роться против «шпионов, разоблачать и выкорчевывать врагов народа — троцкистско-правых и националистических агентов фашизма» и клеймить позором «польских поджигателей вой­ны и японско-английских завоевателей»¹⁴.

В 1936 г. на пост Наркома внутренних дел был назначен Н.И. Ежов, который, как отмечают историки, «придя в органы НКВД... начал свою борьбу с разгрома польских шпионов»¹⁵. За поляками, проживающими в разных районах и областях СССР, был установлен «особый надзор», имевший целью предотвратить ту угрозу, которую «польские поджигатели войны» представляли для советского государства. Военными соображениями было продиктовано и решение об «очищении» приграничной полосы от проживавшего там населения, этни­чески родственного народам сопредельных стран, и от «других неблагонадежных» граждан, в числе которых находились по­ляки.

В архивах Службы Национальной Безопасности Киргиз­ской Республики имеются материалы уголовных дел в отношении поляков, подвергшихся политическим репрессиям в период с 1930 по 1952 г. Нам удалось ознакомиться с некоторыми документами указанного архива, подтверждающими тот факт, что практически все обвиняемые поляки были осуждены по национальному признаку и проходили по статье 58 пункт 6 - подозрение в шпионской деятельности в пользу иностранного государства. В число иностранных шпионов попали сле­дующие люди.

Здинский Эдуард Янович, 1897 г.р., поляк, уроженец де­ревни Катериновка, Каменец-Подольской области Украины. Проживал в г. Кызыл-Кия Ошской области. Образование - неполное среднее, член ВКП (б), работал бухгалтером на руд­нике. Был арестован 8 декабря 1937 г. Кызыл-Кийским РО НКВД по необоснованному обвинению в шпионаже по ст. 58-6 УК РСФСР. Решением тройки НКВД Киргизской ССР от 15 ноября 1938 г. был приговорен к 15 годам лишения свободы с поражением в правах на пять лет. Реабилитирован за отсут­ствием в его деяниях состава преступления Верховным Судом СССР 19 марта 1955 г. Основание: Архив СНБ КР, уголовное дело № 3292-СУ.

Малиновский Алексей Николаевич, 1902 г.р., поляк, уроженец с. Лукино Кушбышевского края, проживал в с. Пол­тавка, Сталинского (ныне Московского) района Киргизии. Образование среднее, беспартийный, работал учителем в с. Полтавка. Необоснованно арестован 4 июня 1938 г. Сталин­ским РО НКВД по обвинению в шпионаже и антисоветской агитации по ст. 58-6 и ст. 58-10 УК РСФСР. Решением тройки НКВД Киргизской ССР от 27 сентября 1938 г. был приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. Реабилитирован за от­сутствием состава преступления Военным трибуналом Турке­станского военного округа 27 июня 1959 г. Основание: архивное уголовное дело № 3637-СУ.

Двилевич Софья Михайловна, 1884 г. р., полька, уроженка Виленской губернии Польши, проживала в с. Кара-Суу, Ка-ра-Суйского района Ошской области Киргизии. Образование среднее, беспартийная, работала заведующей аптекой с. Ка-ра-Суу. Арестована Кара-Суйским РО НКВД 11 декабря 1937 г. по необоснованному обвинению в антисоветской аги­тации по ст. 58-10 УК РСФСР. Решением Особого Совещания НКВД СССР от 28 марта 1938 г. была осуждена на 10 лет ли­шения свободы с поражением в правах на пять лет. Реабили­тирована за отсутствием состава преступления 29 января 1963 г. Верховным Судом Киргизской ССР. Основание: архивное уголовное дело № 5091-СУ.

Свитецкий Ипполит Иванович, 1885 г.р., поляк, уроженец Польши, дер. Жуков Мекченской волости, образование сред­нее (в 1909 г. окончил военно-фельдшерскую школу). Был арестован органами Джеты-Огузского РО НКВД Киргизской ССР по необоснованному обвинению в том, что он, работая ветеринарным врачом в совхозе «Кок-Мойнок», «проводил контрреволюционное вредительство, направленное на рас­пространение эпидемии среди скота». Постановлением тройки НКВД Киргизской ССР от 27 сентября 1938 г. был приговорен к 10 годам лишения свободы. Заключением Генеральной про­куратуры Киргизской ССР от 26 мая 1989 г. постановление тройки НКВД в отношении Свитецкого И. И. отменено и дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Янушкевич Степан Емельянович, 1898 г. р., поляк, уроженец с. Корыци Горвалинского уезда, Польша, из крестьян, образования не имеет, профессия — шофер. С 1925 г. жил в Киргизии, в с. Кирово Кировского района, до момента ареста работал токарем на МТС. 3 ноября 1937 г. был арестован орга­нами НКВД Киргизской ССР по необоснованному обвинению в том, что он, «являясь агентом одной иноразведки, занимался активной шпионской и антисоветской деятельностью». Реше­нием наркома ВД СССР и прокуратуры СССР от 29 марта 1938 г. был приговорен к высшей мере наказания (расстрелу), приговор приведен в исполнение 22 апреля 1938 г. Заключени­ем Военной прокуратуры Туркестанского военного округа от 13.06.1989 решение наркома ВД СССР и Прокуратуры СССР от 29.03.1938 в отношении Янушкевича С. Е. отменено и дело прекращено за отсутствием состава преступления.

Этот скорбный список можно продолжить: Рафаэль Францевич Токарь-Кочуровский, Иосиф Михайлович Залевский, Адам Станиславович Юавяк, Степан (Стефан) Фаустович Шемберский и другие¹⁶.

В связи с этим приведем любопытный документ, который находится в деле осужденной Софьи Двилевич: под грифом «Совершенно секретно» от 2 ноября 1937 г. начальнику Кара-Суйского РО НКВД Киргизской ССР младшему лейтенан­ту Аликину было отдано распоряжение разыскать всех проживающих в г. Кара-Суй поляков, собрать о них исчерпы­вающую информацию и установить за ними наблюдение. Осо­бое внимание предписывалось обратить на родившихся в Польше или имеющих в Польше каких-либо родственников. Так в поле зрения НКВД попали:

Грибарский Феликс Иванович, 1892 г.р., член ВКПб, ди­ректор Карасуйской МТС, на которого «пока [подчеркнуто мной. — Л. С.] не имеется компрометирующих материалов».

Валловский Петр Францевич, 1888 г.р., уроженец Польши, Краковского воеводства. Служил в царской армии в г. Терме­зе. Кассир Карасуйского лесосклада. Находился в подчинении некоего Доберского, который на момент подачи информации о Валловском арестован органами НКВД как польский вер­бовщик. Сведения о Валловском содержат пометку: «уточнить, когда прибыл из Польши».

Кашето Адольф Иванович, 1890 г.р., уроженец Польши, Осимянского района. «В СССР прибыл в 1909 г. В 1931 г. при­влекался к уголовной ответственности. Компр. материалов на Кашето пока не имеется».

Квасневский Зиновий Вячеславович, 1892 г.р., уроженец Ташкента. До последнего времени (информация 1937 г.) работал заместителем директора хлопкозавода № 8. Был тесно связан с разоблаченным ныне директором завода Шулявиным, «с ко­торым осуществлял вредительскую деятельность на заводе» ¹⁷.

В с. Чон-Арык близ Бишкека, на месте некогда популяр­ной турбазы Чон-Таш сегодня расположен мемориальный комплекс «Ата-Бейит» — памятник жертвам политических репрессий. Это место захоронения расстрелянных людей разных национальностей. Среди них есть и поляки: Андерс С.М., Белошитский Б.В., Янишевский А., Яцковский Б.С.

Как известно, массовые репрессии по отношению к поль­скому населению на территории Украины и Белоруссии начались в 1933-1935 гг. Производилась депортация поляков в северные районы: в Карелию и Архангельскую область. 28 ап­реля 1936 г. Совнарком принимает Закон «О выселении из Украинской Советской Социалистической Республики и эко­номическом обеспечении в Карагандинской области Казах­ской АССР 15000 польских и немецких хозяйств» (примерно 80 % из них, т. е. 60 тыс. человек, было польской национальности)¹⁸. О судьбе своего мужа Ивана Недзвецкого 68-летняя жительница Бишкека Софья Недзвецкая:

«Вывозили их неожиданно, на подготовку давали только не­сколько часов. Везли в закрытых вагонах, несколько месяцев. Вез­ли до места назначения — казахской степи — заснеженной и го­лой. Не было там ни домов, ни других помещений, пригодных для жилья. Рыли сначала землянки, в которых потом жили, несколь­ко семей в каждой. Детям нечего было надеть, поэтому и в шко­лу не могли ходить. Жизнь в Казахстане была тяжелая, голодная, холодная. Говорить по-польски полякам было запрещено. До 1956 года, пока не сняли комендатуру, поляки не имели права покидать того места, куда были определены властями на жительство. Но от своей национальности не отказались, записи в паспорте "поляк " не изменили, хотя последствия этого были нелегкими».

После оккупации Красной Армией в сентябре 1939 г. вос­точных воеводств Польши, они превратились в западные об­ласти «воссоединенных» Украины и Белоруссии. Начались «чистки» населения, которые пришлось испытать украин­ским, польским, еврейским и прочим «националистам». Над действиями советских властей стояла тень пакта Молотова-Риббентропа. Вглубь СССР в 1940—1941 гг. было депорти­ровано в общей сложности более 300 тыс. поляков.

В Киргизию поляков депортировали редко (см. ниже). По­ляки или лица, имеющие польские корни и в настоящее время еще проживающие в этой стране, являются в основном потом­ками тех поляков, которые жили на пограничных (после совет­ско-польской войны 1920 г.) территориях Украины: Житомир­ской, Хмельницкой, Каменец-Подольской областей и частично Белоруссии. В 1930-е гг. они подверглись политическим реп -рессиям и ссылке на строительство Беломоро-Балтийского канала и в Карелию. В 1941 г. более 200 польских семей были эвакуированы с севера в Киргизию и расселены в окрестностях г. Фрунзе: Нижне-Чуйск, Джанги-Джер, Октябрьское (Васильевский совхоз), Джанги-Пахта — села, в которых проживали в основном русские, раскулаченные и сосланные в Киргизию в 1932-1934 гг.

Приведем рассказ 73-летней жительницы с. Виноградное Аламединского р-на Зофьи Зайончковской:

«Мы жили в с. Яблоне Житомирской области. В 1933 г. нашу семью выслали в Карело-Финскую АССР и определили на жительство в поселок Пиндуши Медвежьегорскогорайона. В1937 г. арес­товали отца, и больше никаких известий о нем мы не имели. Кроме нас, в Карелии было много польских семей, таких же высланных из Украины. В 1941 г. началась война. Маму нашу забрали в трудар­мию, и 2 месяца мы о ней ничего не слышали. Потом, когда линия фронта стала приближаться к Карелии, мама вернулась домой с большим трудом, а на следующий день нас всех посадили на баржу и повезли по Белому морю, куда — мы и сами не знали. Плыли мы целый месяц. Проплыли Беломоро-Балтийский канал, и на барже обнаружилась поломка. Нас посадили на поезд и повезли на Восток. Ехали долго. Зимой приехали в Киргизию, выгрузили нас на станции Пишпек. Была зима, но было тепло. Киргизская зима была не такая суровая, как на Севере. Мы поняли это сразу. Снег падал, но тут же таял. Было сыро. На станции нас держали долго. Было много детей, но я была самая маленькая, и добрые люди меня забирали у мамы на 2—3 дня, чтобы отогреть меня и чтобы покормить. И мама, и я плакали, боялись расставаться. Но меня возвращали, и мама успокоилась. Потом стали приходить трак­тора с прицепами, на которые погрузили детей и наш жалкий скарб, у кого что осталось. Нас распределили на Лубзавод, село Октябрьское, в 50 км от Пишпека. Впереди ехали трактора, а люди за ними шли пешком по жидкой раскисшей грязи. Тракто­ра фарами освещали нам дорогу, и мы шли за ними. Шел мокрый снег, путь был тяжелым, мы шли больше суток. Все очень уста­ли, а чтобы мы не отставали, наша мама давала нам по кусочку хлеба, манила нас хлебом как собачек, и мы шли за нею, чтобы по­лучить очередной маленький кусочек хлеба.

Когда пришли в пункт нашего распределения, нас встретили местные жители, разместили в клубе, угостили обедом. Потом нас разместили по баракам, по 2—3 семьи в каждой комнате. Спали на земляном полу, стлали на пол, у кого что было. Потом нам сколотили топчаны.

Мама и старший брат Владек, которому было только 13лет, пошли работать на Лубзавод, а мы с Яном ходили "выливать " сусликов: в норку, где жили суслики, нужно было налить до 15 ведер воды, чтобы суслики выползли на свет. Там мы их ловили и ели, а шкурки сдавали барахольщикам, выменивали на всякую ме­лочь: нитки, свечи и другое. Я вскоре пошла в школу, а братья учиться не могли, потому что им нужно было работать. Тетра­дей у нас не было. Мы брали оберточную бумагу, разглаживали ее и сшивали из нее тетрадочки, в которых и писали. Я окончила школу, а братьям не удалось получить образования.

В Октябрьском, кроме нас было еще несколько польских се­мей — все были эвакуированные с Карелии из с. Пиндуши, поэтому мы были как одна семья: Боровские, Чернецкие, Скреминские, Рудницкие, Бочковские, Беляк, Бискуп, Гжибовские, Новоселец-кие, Змеевские, Хинтинские... Наши мамы часто вместе собира­лись, молились, конечно, по-польски и пели польские песни. Говорили мы дома больше по-украински, но молились только по-польски. Мама и нас учила молиться по-польски, я до сих пор все эти молитвы помню.

В Октябрьском мы больше начали говорить по-русски, так как на этом языке все разговаривали. Местные люди, которые еще до нас жили в поселке, встретили нас неплохо, но особенно они помочь нам не могли, так как сами были бедными. Но в труд­ную минуту всегда приходили к нам на помощь. Праздники вместе справляли, хоть и война была. Но самыми любимыми нашими праздниками были польские Рождество и Пасха. Помню, на Пас­ху одна из соседок дала нам молока перегонного, так мы сварили на нем кукурузную кашу. И до сих пор ничего вкуснее той каши я в жизни не ела».

В 1941 же году в Киргизию было направлено 21 500 польских граждан с территорий, оккупированных Советской Арми­ей после реализации пакта Молотова-Риббентропа, но уже в августе 1941 г. их амнистировали, обеспечили работой, жи­льем; им была предоставлена свобода передвижения.

В личном архиве известного ошского историка А. Е. Захаровой имеется копия Докладной записки в ЦК КПб Киргизии от 24 декабря 1941 г. Она адресована тов. Джаналиеву и каса­ется встречи и размещения эвакуированных польских граж­дан, прибывших в Ошскую область с 24 декабря 1941 г. по 5 января 1942 г. В записке предписано «...провести учет всего прибывшего контингента эвакуированного населения с при­фронтовой полосы, занятой неприятелем. С 15 по 23 декабря 1941 г. и с 20 декабря 1941 г. и по 5 января 1942 г. продолжался вывоз людей со станции Скобелев и размещение по колхозам 1612 поляков, среди которых было 800 мужчин, 486 женщин, 548 детей; трудоспособных из всего числа 990. В Холмионский сельсовет направить 675 чел.; в Яркутанский — 299 чел.; Акнинский с/с — 362 чел.; Кутерминский — 165 чел.; Ак-Турганский — (данных нет); в Узгенский район направить 1483 поляка, из них 631 мужчину, 441 женщину, 411 детей».

29 декабря 1941 г. сделана запись: «Из 2405 чел. (польских евреев) есть по специальности все профили: юристы, эконо­мисты (2), радиотехники, художники» [все цифры и названия населенных пунктов воспроизведены в полном соответствии с оригиналом. — Л.С.].

В Оше была открыта школа им. Ванды Василевской. Для польских детей повсеместно организовывались школы, где об­учение велось на их родном языке; работали и польские до­школьные детские учреждения.

Председатель Совета Народных комиссаров Киргизской ССР тов. Кулатов (инициалы не указаны) докладывал замес -тителю Председателя Совнаркома СССР тов. Вознесенскому: «Польские граждане, находящиеся в эмиграции в СССР, про­живают на территории Киргизии в различных населенных пунктах, часто в небольшом количестве семей. Вследствие это­го Наркомпросом Киргизской ССР были открыты польские школы в местах, куда ходят дети из различных населенных пунктов».

Учитывая дальность расстояния от школы (более 3 км), недостаток одежды и обуви у детей, в целях полного охвата образованием детей польских граждан, в соответствии с распо­ряжением Совнаркома СССР от 3.01.45 г. за № 54-р, Совнар­ком Киргизской ССР постановил открыть интернаты для детей польских граждан на 250 человек.

Для оборудования интернатов польских детей Совнарком Киргизской ССР просит выделить во втором квартале с. г. Наркомпросу Киргизской ССР 5,5 тыс. метров хлопчатобумаж­ной ткани (подписано Кулатовым) ¹⁹. Годом раньше, в 1944 г., заместитель Председателя комитета по делам польских детей в СССР тов. Г. М. Вольпе передал распоряжение Народным комиссарам просвещения Союзных республик, АССР, зав. край/обл/оно «О проведении зимних каникул для польских детей». Приводим это распоряжение дословно:

«1. В школах для польских детей на территории Союза ССР зимние каникулы устанавливаются в те же сроки, что и в школах СССР.

Согласно народным польским обычаям, в зимние кани­кулы для учащихся польских школ следует организовать ново­годнюю елку с пением народных польских песен, исполнением народных польских танцев, инсценировок. Желательна орга­низация подарков.

Первые два дня каникул учащимся должен быть представ­лен полный отдых, а в остальные дни рекомендуется организовать досуг детей по заранее составленному плану, предусмат­ривающему маскарады, вечера инсценировок, соревнования по всем видам спорта. На школьные вечера рекомендуется приглашать широкие слои польского населения.

В дни зимних каникул работа польских учителей в шко­ле проходит порядком, принятым по школам федерацией.

Участие польских учителей на январских учительских соревнованиях обязательно, для обсуждения польской специфики желательна организация секций польских школ, под ру -ководством инспектора по польским дет. учреждениям или наиболее опытных учителей местных школ.

Просим своевременно поставить в известность РайОНО и польские школы».

Подписано: Вольпе Г. М.²⁰

Есть и другие данные: «В республике был создан специаль­ный детский дом для польских детей-сирот, в котором нашли приют 96 ребят; 14 детских садов, вместивших 282 дошкольника; 6 специальных польских школ и 12 польских классов при русских школах с обучением на родном языке с общим охва­том 745 человек. Кроме того, более 200 польских детей были охвачены обучением в русских школах» ²¹. Приведенные выше архивные документы подтверждают, что в Киргизии польские дети были обеспечены всем необходимым и даже возможнос­тью получить образование на родном языке, чего, кстати, были лишены дети репрессированных польских семей, подвергну­тые советизации.

Свою не совсем настоящую «польскость», заключающу­юся в незнании родного языка, ссыльные и эвакуированные поляки особенно сильно почувствовали, когда им пришлось столкнуться с прибывшими с польских территорий. В с. Ок­тябрьском в годы войны работал Васильевский лубяной завод, и сюда в 1944-1946 гг. были эвакуированы поляки из Варшав­ского обвода (округа). «Меня поставили работать с ними. Гово­рят: "Ты - полячка, вот и говори с ними по-польски ". А как я с ними по-польски говорить буду, если они меня не понимают, а я их. Мы же дома больше по-украински разговаривали» - вспоми­нает 79-летняя Зинаида Ройченко (урожденная Бискуп), жи­тельница с. Октябрьское Аламединского района, родившаяся в Житомирской области.