На правах рукописи слышкин геннадий Геннадьевич Лингвокультурные концепты и метаконцепты
жүктеу/скачать 1.52 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Любовь к родине, героизм, непоколебимая воля
|
Жаргонной метафоризации подверглись также имена двух противников Штирлица – Бормана и Мюллера. В жаргоне заключенных Мюллер – ‘начальник оперчасти ИТУ’ (исправительно-трудового учреждения), Борман – ‘заместитель начальника ИТУ по оперативным вопросам’ [БСЖ]. В жаргоне школьников Мюллер – ‘директор школы’, Борман – ‘заместитель директора по воспитательной работе’ [БСЖ]. Обратим внимание на то, что и в реальности, и в фильме Мартин Борман занимал гораздо более высокое положение в административной иерархии Третьего рейха, чем Генрих Мюллер. Жаргон же использует имя Мюллер для обозначения чиновников более высокого ранга. По-видимому, это связано с тем, что по сюжету кинотекста именно Мюллер является основным противником главного героя, Борман же находится на втором плане, возникает на экране значительно реже. Таким образом, в процессе метафоризации более значимым оказывается не положение персонажей в описываемой реальности, но его функция в нарративе. Характерологическая система «Семнадцати мгновений весны» и, прежде всего, образ центрального персонажа выходят за рамки художественного и бытового общения и проникают в институциональный дискурс. Так, имя Штирлиц получило статус термина в рамках соционики – теории типов личности, где оно используется для обозначения логико-сенсорного экстраверта. Традиционно в психологии терминологизации подвергались лишь имена персонажей мифологии, фольклора или классики (например, эдипов комплекс, синдром Рапунцель, эффект Ромео и Джульетты). Проникновение в терминосистему элемента текста массовой культуры – явление уникальное, свидетельствующее о высокой актуальности этого текста для социума. Значимость образа для массового сознания – залог того, что рано или поздно этот образ станет эксплуатироваться в политическом дискурсе. Не избежал этой судьбы и рассматриваемый кинотекст. В ходе предвыборной кампании 2000-го года он был вовлечен имиджмейкерами в ассоциативную зону политического антропонима В.В. Путина, став таким образом частью политической мифологемы. «Практически все имена более или менее известных политиков, попадающих в фокус общественного мнения и, соответственно, массовой коммуникации, являются в той или иной степени мифологемами» [Шейгал 2002: 231-232]. «Вопрос узнавания политика решается через систему культурных кодов, находящихся в распоряжении аудитории. Удачный образ политика всегда – многослойный конструкт, в котором на символическом уровне заложены те или иные «подсказки» для массового сознания» [Засурский 2001: 149]. Схема, по которой выстраивалась рассматриваемая идеологема, приводится в таблице 1:
Многочисленные публикации в СМИ работали на установление ассоциативной связи Путин-Штирлиц. Так, примерно за неделю до выборов журнал «Коммерсантъ-Власть» вышел с портретами Штирлица и Путина на обложке и заголовком «Штирлиц – наш президент». Е.И. Шейгал предложена классификация мифологем с точки зрения семиотической функции, согласно которой типы мифологем коррелируют с семиотической триадой «интеграция – ориентация – агональность» [Шейгал 2002: 235]. В рамках данной классификации мифологема «Штирлиц» должна быть отнесена к знакам интеграции – мифологемам-идиллиям. Рассматриваемая мифологема ориентирована одновременно в прошлое и в будущее. Герой-разведчик становится символом России как могучей державы, ностальгию по которой испытывает избиратель и возврата к которой он ожидает от данного политика. Вхождение имени Штирлиц в арсенал политического мифотворчества повлекло за собой появление в политической коммуникации образов других персонажей кинотекста (прежде всего, антагониста Штирлица – Мюллера). Характерологическая система «Семнадцати мгновений привлекается как для развертывания метафоры, так и для придания ей противоположной оценочности:
Это еще раз доказывает, что в массовом сознании существует не оторванный от исходного текста концепт «Штирлиц», но цельный концепт кинотекста «Семнадцать мгновений весны». Для определения сюжетной актуальности текст должен быть рассмотрен как совокупность описываемых событий и ситуаций. Данный уровень актуальности выражается в соотнесении коммуникантами элементов внутритекстового действия с внетекстовой действительностью. При этом в качестве основы для соотнесения может использоваться как основной конфликт, развиваемый в произведении, так и незначительный по объему эпизод. Рассмотрим несколько примеров:
В данном случае объектом сравнения является поведение конкретного человека в конкретной ситуации, воспринимаемое говорящим как нестандартное, средством сравнения – небольшой эпизод кинотекста «Семнадцать мгновений весны» (Штирлиц с бесстрастным лицом движется по коридору на фоне тревожной музыки и закадрового голоса: «Штирлиц шел к Мюллеру. Он был убежден, что, хотя он и разгадал маневр Мюллера с Холтоффом, решающая схватка – впереди»), основанием для сравнения – сосредоточенность, внешнее спокойствие и внутренняя напряженность в экстремальной ситуации.
В этом отрывке средством сравнения становится одна из ключевых сюжетных линий фильма – использование советским разведчиком Штирлицем-Исаевым подставной фигуры пастора Шлага (актер Р. Плятт) для срыва тайных переговоров нацистской верхушки с представителями союзников. Объект сравнения – политическая жизнь современной России, основа сравнения – роль священнослужителей в политике. Сравнение здесь построено по принципу перехода от сходства к контрасту (не как герой Плятта, чтобы спасти свою семью, а… за деньги). Следующий пример взят из сатирической (или, согласно самоопределению авторов, «информационно-паразитической») телепрограммы «Итого». В нем актуализируется около десятка разномасштабных элементов сюжета «Семнадцати мгновений…»:
Игровой характер данного текста обусловливает перифрастичность содержащихся в нем аллюзий, их близость к загадке с комической подоплекой. Например, слова с алкоголизмом борются являются отсылкой к эпизоду, когда Штирлиц, предложив гестаповцу Холтоффу коньяку, бьет того бутылкой по голове (разумеется, не в целях борьбы с алкоголизмом, а по причинам, связанным с общей интригой повествования). Ожидается, что эти загадки-аллюзии будут зрителем разгаданы, то есть что адресат (средний носитель русской культуры) достаточно подробно помнит сюжет обыгрываемого кинотекста. В приведенном выше отрывке автор реагирует на заявление немецких СМИ, то есть на высказывание, претендующее на истинность, апелляцией к высказываниям художественным, по определению лишенным логической валентности и истинностного значения. «В каком-то фундаментальном смысле такие высказывания не являются ни истинными, ни ложными, так как собственные имена, входящие в них, не имеют реальных денотатов. Вне своего исконного контекста подобные предложения могут играть лишь роль цитат, в противном случае они становятся бессодержательными и их употребление теряет смысл» [Руднев 2000: 38]. В данном примере эффект бессмыслицы создается намеренно, в игровых целях. Налицо сопоставление несопоставимых сущностей – один из наиболее эффектных приемов карнавального действа. Вовлеченность именно текста «Семнадцати мгновений…» в подобную игру не случайна, но является реакцией на достаточно сложные отношения между данным текстом и реальностью. В.П. Руднев выделяет три возможных типа отношений между художественным высказыванием и фактом реальности: 1. Вымышленным именам приписываются обычные предикаты. Такова обычная беллетристика. 2. Семантически заполненным именам приписываются вымышленные предикаты. На этом основан «исторический роман», когда реально существовавшему лицу приписываются не происходившие с ним действия. 3. Вымышленным именам приписываются вымышленные предикаты. Таковы фантастическая и мистическая литература [Руднев 2000: 44]. В тексте «Семнадцати мгновений…» тесно переплетены первый и второй типы отношений. Первый тип представлен фигурами Штирлица, радистки Кэт, профессора Плейшнера и другими вымышленными персонажами, выполняющими в большей или меньшей степени обычные для своей эпохи и своей профессии действия. Ко второму типу относятся такие имена с реальными денотатами как Борман, Мюллер, Шелленберг, Даллес и т.п. Помимо этого в тексте присутствуют субъектно-предикатные отношения, выходящие за рамки художественного дискурса – именам с реальным денотатом придаются реальные предикаты. Таковы регулярно появляющиеся в фильме кадры кинохроники, выдержки из фронтовых сводок и прессы, а также Информации к размышлению – зачитываемые диктором биографии-характеристики высших сановников Рейха. Смешение исторических и художественных фактов в тексте приводит к следующим особенностям бытования концепта данного текста в лингвокультуре: 1. В процессе повседневной коммуникации имена персонажей с реальным денотатом и без него не дифференцируются. Так, для обыденного сознания не имеет значения, что Штирлиц – плод авторского вымысла, а Мюллер – реально существовавший человек. Эти имена употребляются в рамках одного высказывания в качестве равноправных олицетворений добра (Штирлиц) и зла (Мюллер). 2. Существует потребность в придании вымышленным именам реальных денотатов. Эта потребность реализуется в постоянно появляющихся в СМИ и мемуарной литературе версиях о реальных прототипах Штирлица. Характерными являются заголовки: Кто был «Штирлицем»? (журнал «Вестник», 03.1999), Юстаса подвела безответственность Алекса: Прототип Штирлица слишком доверял Центру (Независимая Газета, 18.07.2003). 3. Для привлечения внимания массового адресата к факту истории констатируется включенность этого факта в художественное пространство текста, то есть возникает ситуация, когда не связь с историей придает ценность тексту, но связь с текстом придает ценность истории. Приведем несколько примеров:
Высокая степень прецедентности для современной западной цивилизации текстов о приключениях Шерлока Холмса проявляется в следующем: 1. Существует большое количество продолжений, т.е. текстовых реминисценций, состоящих в создании самостоятельного литературного произведения, действие которого разворачивается в воображаемом мире, уже известном носителям культуры из произведений другого автора. Среди произведений о Шерлоке Холмсе присутствуют оба возможных вида продолжений: а) продолжения-дополнения, состоящие в описании дополнительных событий в хронологии воображаемого мира произведения-основы без изменения каких-либо базовых составляющих этого мира. В случае текстов о Шерлоке Холмсе это обычно «неопубликованные записки доктора Ватсона» о расследованиях Холмса (ср. высказывание одного из известных специалистов по Шерлоку Холмсу: Must admit I'm really fed up with how many SH manuscripts turn up according to prefaces as having been found in a battered old steamer trunk or safe-deposit box (J. Saunders) – Должен признаться, я по горло сыт многочисленными холмсовскими рукописями, обнаруженными, согласно предисловиям, в старом потрепанном чемодане или банковском сейфе). б) продолжения-реинтерпретации, построенные на переосмыслении текста-основы, представлении построенного в нем мира с иной точки зрения. Назовем несколько подобных текстов: эссе Watson was a woman (автор R. Stout), доказывающее, что под псевдонимом Watson скрывалась женщина – жена Шерлока Холмса; повесть The Seven-Percent Solution (автор N. Meyer), в которой дело профессора Мориарти рисуется как плод больного воображения Холмса, результат психологической травмы, полученной им в детстве; фильм Without a Clue, где настоящим гением сыска является доктор Ватсон, а Холмс – лишь подставное лицо, нанятое Ватсоном для широкой публики. Во многих текстах-продолжениях проявляется одно из важных свойств концепта прецедентного текста – его способность к понятийно-образной экспансии, т.е. вовлечению в сферу своего действия сходных или смежных явлений реального или воображаемого миров. В различных текстах Холмс сталкивается с современными или более-менее близкими ему историческими событиями и лицами (дело Дрейфуса, гибель Титаника, Джек Потрошитель, Зигмунд Фрейд, Гарри Гудини), персонажами текстов других авторов (Тарзан, уэллсовские марсиане, братья Карамазовы, граф Дракула, доктор Джекилл и мистер Хайд). 2. Наряду с расширением воображаемого мира прецедентного текста происходит увеличение количества и разнообразия каналов трансляции этого мира на массового адресата. Тексты о Холмсе уже нельзя рассматривать как феномен сугубо книжной культуры. Известно, что наиболее прецедентные тексты «перешагивают рамки искусства, где исконно возникли, воплощаются в других видах искусств (драме, поэзии, опере, балете, живописи, скульптуре), становясь тем самым фактом культуры в широком смысле слова и получая интерпретацию у новых и новых поколений» [Караулов 1986: 106]. Шерлок Холмс является наиболее экранизируемым персонажем мировой литературы, что зафиксировано в книге рекордов Гинесса. К настоящему моменту существует более двухсот фильмов о знаменитом сыщике. Помимо этого реалии холмсовского мира воплощены в многочисленных театральных спектаклях, радиопостановках, мультфильмах и компьютерных играх. Ряд значимых элементов концепта «Шерлок Холмс», существующего в сознании носителей современной культуры, сформировался в результате воздействия вторичных текстов, а не «канонических» произведений Конан Дойла. Так, наиболее известным крылатым выражением, связанным с фигурой Шерлока Холмса, является фраза Elementary, my dear Watson! (в русской традиции Элементарно, Ватсон!), с которой Холмс начинает объяснения своих умозаключений. Однако у Конан Дойла данная реплика отсутствует. Впервые она появилась в британском кинофильме «Возвращение Шерлока Холмса» (1929), а затем стала повторяться в многочисленных радио- и кинотекстах [ССЦ]. Существенным показателем актуальности концепта для носителей культуры является его ономастическая реализация. Имена собственные являются, с одной стороны, регулярными языковыми единицами, с другой же – своеобразными микротекстами, характеризующими номинируемый объект и его связь с окружающим миром. Рассмотрим ономастическую реализацию концепта «Шерлок Холмс». В России и за рубежом существуют детективные агентства, называющиеся Шерлок Холмс, что вполне объяснимо. Здесь налицо практически эксплицитное утверждение: «Мы работаем как лучший в мире сыщик». Немногим более сложным является ассоциативный механизм построения имени компьютерной поисковой системы Шерлок Холмс. Эксплуатируется тот же понятийный элемент концепта – высокая способность Холмса к сбору информации. Если в случае названий детективных агентств имеется в виду конкретный вид информации – сведения о преступлениях, то в названии поисковой системы происходит абстрагирование от непосредственной деятельности литературного персонажа и распространение ассоциации на информацию вообще. Интересно, что концепт «Шерлок Холмс» получил также реализацию в многочисленных названиях ресторанов, баров и гостиниц: например, The Sherlock Holmes Pub и The Sherlock Holmes Hotel в Лондоне, Sherlock Holmes Bed and Breakfast и The Sherlock Holmes Pub-Restaurant в Калифорнии, Restaurant Holmes & Watson и Professor Moriarty's Dining and Drinking Salon в Нью-Йорке, ресторан «Шерлок Холмс» в Москве. В данном случае в ономастике воплотился другой элемент концепта. Названия призваны построить ассоциативную цепочку мир Шерлока Холмса викторианская Англия уют. Рассмотрим характерологическую актуальность текстового концепта «Шерлок Холмс» в русской лингвокультуре. Наиболее востребованным является имя центрального персонажа:
Однако при всей частотности своей коммуникативной реализации это имя еще не приобрело формальных атрибутов нарицательного существительного, как это произошло в английском языке. Так, изданный в 1994 г. словарь Вебстера [WNED] фиксирует возможность написания лексемы sherlock, означающей detective, со строчной буквы. В отечественной лексикографической практике Шерлок Холмс фигурирует лишь в словарях крылатых выражений [см., например, БСКС, КС]. Единственное исключение – уже упоминавшаяся единица офицерского жаргона, зафиксированная в словаре В.П. Коровушкина [СРВЖ]. Дело здесь, очевидно, не только в том, что базовые тексты о Холмсе возникли в англоязычной лингвокультуре. В России у Шерлока Холмса изначально существовал литературный соперник, заполнявший ту же понятийную нишу «гений сыска». Речь идет о Нате Пинкертоне, персонаже популярной в начале XX века серии анонимных книг. Произведения эти, отличавшиеся низким художественным уровнем и содержательной примитивностью, получили в России более широкое распространение, чем книги о Холмсе. Со временем отношение к пинкертоновской серии стало негативным. Словарем Д.Н. Ушакова зафиксирована лексема пинкертоновщина, означающая ‘низкопробную бульварную литературу на детективные сюжеты’ [СУш]. Однако само имя главного героя осталось регулярной языковой единицей (ср. в БТС: пинкертон – ‘иронически о сыщике, детективе, следователе’), не дав получить этот статус имени Шерлок Холмс. Впрочем, при всей близости понятийной составляющей, в оценочной коннотации имен присутствует ощутимая разница:
Хотя словари не фиксируют других крылатых имен, связанных с произведениями о Шерлоке Холмсе, анализ текстового материала показывает, что вторым концептуально востребованным элементом характерологической системы мира Шерлока Холмса является персонаж собака Баскервилей. Можно выделить два значения этого имени: 1) огромная страшная собака:
2) светящееся живое существо (данное значение реализуется лишь в составе сравнения, но не антономасии):
Имя доктора Ватсона не получило самостоятельного языкового значения и появляется в тексте лишь вместе с именем Холмса, передавая отношения подчинения:
Единственное исключение – существующий в молодежном жаргоне фразеологизм вызывать (доктора) Ватсона; говорить / поговорить с Ватсоном, обозначающий рвотный процесс (ТСМС). Данное выражение основано на звукоподражании и, как и всякий случай карнавального снижения, демонстрирует значимость концепта для носителей языка. Имена других персонажей встречаются очень редко и также выполняют дополнительную функцию при имени Шерлок Холмс:
Кинотексты о Холмсе демонстрируют сравнительно невысокую актуальность языковой формы. Зафиксировано лишь две связанные с ними крылатые фразы:
Овсянка, сэр! – 1. Шутливо в ответ на вопрос собеседника «что это?», «а что это?» и т.п. (не обязательно о блюде); 2. Фраза, сопровождающая передачу адресату любой вещи [СКСРК]. Выводы 1. Для обеспечения экземплификации мышления и коммуникации человеческое сознание порождает особый тип концептов – концепты прецедентных феноменов. Существуют концепты единичных прецедентных феноменов (личностей, событий, артефактов, географических объектов) и концепты прецедентных миров. К последним относятся концепты реконструируемых (исторических) миров и метаконцепты воображаемых (художественных) миров. 2. Концептуализация человека может осуществляться на трех уровнях: - на уровне внеличностной концептуализации - на уровне самоконцептуализации - на уровне социальной концептуализации 3. Актуальность концептов прецедентных миров измеряется в трех уровнях: 1) персонажная актуальность – количество персонажей из данного текста или данной эпохи, вошедших в концепт прецедентного мира; 2) событийная актуальность – количество событий и ситуаций, вошедших в концепт; 3) цитатная актуальность – количество цитат из текста или высказываний деятелей эпохи, вошедших в концепт.
жүктеу/скачать 1.52 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|