На правах рукописи слышкин геннадий Геннадьевич Лингвокультурные концепты и метаконцепты

В наибольшей мере концепт «страшное» реализуется в, так называемом, черном юморе (медицинские анекдоты, анекдоты о несчастных случаях, маньяках и т.п.). Событие, вызывающее волну страха в обществе, непременно провоцирует появление серии смеховых текстов (ср. анекдоты о Чернобыле, о событиях 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке, о пожаре Останкинской башни). Так, анекдоты о терроризме – сравнительно новый, но уже многочисленный тематический цикл:

К этой же группе относятся анекдоты, связанные с реализацией агрессии. В этих анекдотах также часто возникают темы смерти и увечья, но жертвами становятся персонажи, с которыми средний носитель языка себя не отождествляет. Обычно это представители властных органов (милиция, ГИБДД, налоговая инспекция и т.п.), агрессия по отношению к которым не может быть вербализована в непосредственном общении с ними:

Наряду с системообразующими концептами в жанровой картине мира может быть выделено множество более конкретных концептологических образований: концептосфер, концептов, метаконцептов. В следующих параграфах данной главы будут предложены образцы анализа каждого из указанных типов феноменов. Мы рассмотрим модели:

1) одной из функционирующих в анекдоте концептосфер (гендерной концептосферы);

2) отдельного лингвокультурного концепта в рамках коцептосферы (концепта «теща»);

3) метаконцептов прецедентных текстов («Семнадцати мгновений весны» и «Приключений Шерлока Холмса»).

3.4. Гендерная концептосфера анекдота
Совокупность концептов, объединенных на основании того или иного признака, обозначается термином концептосфера. Например, по тематическому признаку в ценностной картине мира могут быть выделены этическая, религиозная, юридическая и прочие концептосферы. Одной из тематических концептосфер является гендерная концептосфера, включающая гендерные концепты (в рамках некоторых исследовательских направлений их обозначают как гендерные стереотипы) – «культурно и социально обусловленные мнения и пресуппозиции о качествах, атрибутах и нормах поведения представителей обоих полов и их отражение в языке» [Кирилина 1999: 98]. Утилитарные гендерные концепты могут значительно отличаться от официальных (мировоззренческих), сосуществуя при этом в сознании одной и той же культурной группы. Гендерные концепты регулярно актуализируются в смеховых текстах в виде номинантов лиц мужского и женского пола. Ниже будут приведены результаты сравнительного анализа средств номинации мужчин и женщин в современном русском анекдоте. Материалом исследования послужили тексты двухсот анекдотов, извлеченные методом сплошной выборки из сети Интернет.

Персонажи, действующие в анекдотах, также как и в других фольклорных произведениях, по способу номинации могут быть классифицированы следующим образом: 1) обозначаемые именем нарицательным (например, грузин, девушка, муж, милиционер); 2) наделенные именем собственным (например, поручик Ржевский, Брежнев, Вовочка).

Первые лишь обобщают в себе прототипические черты носителей определенного статуса (национального, семейного, возрастного, профессионального), вторые наделены некоторой индивидуальностью (разумеется, в той небольшой мере, в какой индивидуальность допускается в фольклоре). Рассмотрим сначала основные группы антропонимов, функционирующих в современном русском анекдоте, и определим гендерные характеристики их носителей.

Группа 1. Имена, денотатом которых являются реальные люди (например, Ельцин, Дзержинский, Пугачева). Данная группа является наиболее мобильной, в ней постоянно появляются новые имена (например, после одиннадцатого сентября 2001 г. и американского вторжения в Афганистан возникло множество анекдотов с упоминанием Усамы Бен Ладена). В количественном плане несомненно преобладают имена политиков (около 80% процентов анекдотов данной группы). На втором месте – имена телеведущих и звезд эстрады (по 3,5%).

Наблюдаемая в этой группе гендерная асимметрия прямо отражает положение дел в общественной жизни: преобладание мужчин среди общественно значимых фигур вызывает их значительное превалирование в анекдотах (92%). Многие женские имена функционируют лишь в стандартном сочетании с именем определенного персонажа-мужчины (Клинтон и Левински, Ленин и Крупская). Количество женщин, являющихся центральными персонажами анекдотов, невелико (например, Фурцева, Пугачева, Клеопатра).

В анекдоте представлены антропонимы, ассоциирующиеся со следующими национальными группами:

– евреи: Рабинович, Абрам, Мойша, Изя, Сара, Гольдберг, Хаим);

– русские: Иван, Вася, Иванов, Петров, Сидоров;

– грузины: Гиви, Гоги, фамилии на –дзе и –швили;

– армяне: Ашот, Армен, Ара, фамилии на –ян.

Мы видим, что в данной группе также налицо гендерная асимметрия. Имена, маркирующие национальность, являются почти исключительно прерогативой персонажей мужского пола. Исключение составляет лишь регулярно встречающееся еврейское женское имя Сара (Сарочка).

Любопытно, что совершенно отсутствуют как мужские, так и женские антропонимы во второй по величине (после еврейской) группе национальных анекдотов – в анекдотах о чукче. Это, по-видимому, обусловлено тем фактом, что анекдотное снижение этого этноса в отличие от прочих действующих в анекдоте национальных персонажей связано лишь с фоносемантическими характеристиками слова чукча, а не с реальным столкновением представителей русской и чукотской культур. Носители языка просто не знают чукотских имен и не могут использовать их в смеховых текстах.

Обратимся теперь к анализу имен нарицательных, используемых для номинации лиц мужского и женского пола в русском анекдоте. Д. Таннен справедливо констатирует, что гендерный признак является первичным при идентификации человека человеком: «When you spot a person walking down the street toward you, you immediately and automatically identify that person as male or female. You will not necessarily try to determine which state they are from, what their class background is, or what country their grandparents came from. A secondary identification, in some places and times, may be about race. But, while we may envision a day when a director will be able to cast actors for a play without reference to race, can we imagine a time when actors can be cast without reference to their sex?» [Tannen: 1996 13-14]. («Заметив идущего по улице человека, мы немедленно автоматически идентифицируем этого человека как мужчину или женщину. Мы не всегда будем пытаться определить, из какого штата этот человек, какова его социальная принадлежность, из какой страны происходят его предки. Вторичной идентификацией в некоторых местах и в некоторые времена может стать расовая идентификация. Но, хотя можно предвидеть, что наступит тот день, когда режиссер сможет выбирать актеров безотносительно расовой принадлежности, можно ли представить времена, когда актеры будут подбираться безотносительно пола?»).

Аналогичным образом осуществляется идентификация персонажа фольклорного или литературного произведения, в том числе анекдота. Безотносительно того, релевантна ли гендерная принадлежность для фабулы, и адресант (в нашем случае – ретранслятор анекдота), и адресат определяют для себя пол каждого человеческого персонажа. Этому способствует и значительная ориентация смеховых текстов (как и художественного слова в целом) на образное восприятие. Обыденному сознанию не свойственна настолько высокая степень абстрактности, чтобы нарисовать образ человека вообще, т.е. лишенного гендерных признаков. Поэтому мы будем исходить из того, что каждый фигурирующий в анализируемых текстах человеческий персонаж может быть классифицирован по гендерной принадлежности. (Нечеловеческие персонажи, т.е. животные и предметы, будучи предельно антропоморфизированными, в большинстве текстов также наделены некоторыми гендерными признаками, но в рамках данного исследования они не рассматриваются). В тех случаях, когда род существительного не давал достаточных оснований для определения пола объекта (например, названия ряда профессий и должностей не имеют формы женского рода или эта форма крайне малоупотребительна), суждение делалось на основании родового окончания глагола в прямой речи самого персонажа (например, – У меня есть идея получше, – отвечает директор. – Сколько стоит ваш сын? Я бы купил его для своего зоопарка…) или на основании опроса респондентов о восприятии данного персонажа.

Приведем список номинантов лиц мужского и женского пола в анализируемых текстах. В качестве таковых мы рассматривали лексемы или словосочетания, которыми персонаж впервые вводился в повествование, т.к. именно в них формулировались актуальные для данного анекдота классификационные признаки. В скобках приводится количество употреблений, отсутствие числа означает единичную номинацию.

Средства номинации лиц мужского пола: мужик (20), муж (18), новый русский (15), наркоман (7), мужчина (7), больной (5), грузин (5), доктор (5), врач (4), профессор (4), сын (4), бомж (3), маленький мальчик (3), отец (3), пациент (3), продавец (3), друг (2), инженер (2), молодой человек (2), президент (2), сосед (2), старик (2), старый еврей (2), чукча (2), администратор, алкаш, ассистент, бармен, ведущий, владелец, воздушный гимнаст, гангстер, генерал, гомосексуалист, дед, денщик, директор банка, директор зоопарка, жених, инвалид, иностранец, кладбищенский смотритель, клиент, компьютерщик, лесник, людоед, милиционер, молодой матрос, молодой мужик, молодой рабочий, моряк, мужичок, налоговый инспектор, негр, он, онанист, официант, папа, папаша, парень, печник, полисмен, поп, проводник, пьяный, пьяный мужик, санитар, сельчанин, сердечник, слесарь, старикашка, студент, султан Брунея, твой (муж), токсикоман, хозяин дома, цыган, шотландец.

Всего осуществлено 198 апелляций, для чего использовано 96 различных лексических единиц.

Средства номинации лиц женского пола: жена (30), женщина (11), дама (4), девушка (3), медсестра (3), подруга (3), мама (2), продавщица (2), соседка (2), теща (2), учительница (2), английская королева, беременная женщина, богатая дама, девица, девка, дочка, кассирша, любовница, молодая женщина, молодая супруга, молоденькая, невеста, нянечка, пенсионерка, пьяная женщина, сестра, старушка, телка, хозяйка дома.

Всего осуществлено 94 апелляции, для чего использовано 32 различные лексические единицы. Этот материал подтверждает сделанное на основе анализа антропонимов наблюдение о том, что прототипным социальным деятелем для картины мира анекдота является мужчина. Признак мужской принадлежности персонажа актуализируется в смеховых текстах значительно чаще (приблизительно в два раза), чем женской. Выше у него и коэффициент разнообразия средств апелляции (мужской персонаж: 96 / 198 ≈ 0,48; женский персонаж: 32 / 94 ≈ 0,34). Это свидетельствует о большем разнообразии прототипных социальных ролей и других дифференцируемых характеристик у персонажей мужского пола.

Апелляции к гендерному признаку в чистом виде, т.е. без дополнительной информации об иных свойствах объекта, составляют 12,5% всех случаев номинации мужских персонажей (лексемы мужик, мужчина, мужичок) и 16% случаев номинации женских персонажей (лексемы женщина, дама). Налицо разрушение традиционных антонимических пар – стилистически нейтральной мужчина – женщина и пейоративной мужик – баба. Лексема мужчина используется как средство номинации в одном случае, баба – ни разу (данное слово фигурирует в рассматриваемом материале лишь в составе фразеологизма ходить по бабам). Нейтральному женщина в смеховых текстах соответствует слово мужик, которое, как отмечают исследователи [например, Городникова 2000: 85; Ермакова 2000: 36-39], приобретает в современной речи скорее оттенок мелиоративности. Таким образом, мы можем отметить отсутствие в анекдотах явной негативной экспрессии, которой обычно характеризуется просторечный сектор идеографического поля «женщина» [см.: Химик 2000: 215-225]. Оценочно маркированным членом оппозиции становится «мужчина», причем оценка эта позитивна.

Обратимся к средствам номинации лиц мужского и женского пола, выходящим за рамки сугубо гендерной идентификации. В таблицах 3 и 4 приводятся основные группы идентифицирующих признаков, средства номинации, относящиеся к данной группе, и процентное соотношение с общим количеством номинаций данной гендерной группы.
Таблица 3. Средства номинации лиц мужского пола

дополнительная характеристика	средства номинации	%
профессия, должность	доктор (5), врач (4), профессор (4), продавец (3), инженер (2), президент (2), администратор, ассистент, бармен, ведущий, воздушный гимнаст, гангстер, генерал, денщик, директор банка, директор зоопарка, кладбищенский смотритель, компьютерщик, лесник, милиционер, моряк, молодой матрос, молодой рабочий, налоговый инспектор, официант, печник, полисмен, поп, проводник, санитар, слесарь, студент, султан Брунея	24,5
семейно-родственные отношения	муж (18), сын (5), отец (3), дед, жених, папа, папаша, твой (муж), мой маленький	16,7
имущественное положение	«новый русский» (15), бомж (3), инженер (2)1	10,4
возраст	Вовочка, маленький мальчик (3), молодой человек (2), старик (2), старый еврей (2), молодой матрос, молодой мужик, молодой рабочий, парень, старикашка	7,8
пороки	наркоман (7), алкаш, гомосексуалист, онанист, пьяный, пьяный мужик, токсикоман	6,8
национальность	грузин (5), старый еврей (2), чукча (2), цыган, шотландец	5,7
состояние здоровья	больной (5), пациент (3), инвалид	4,6

Таблица 4. Средства номинации лиц женского пола

Профессионально-должностной признак, стоящий на первом месте у мужчины, при номинации женщины представлен довольно слабо. Если в мужском списке спектр престижности и доходности профессий варьируется от вершин социальной иерархии до откровенного аутсайдерства, то практически все женские профессии относятся к уровню, который можно оценить как средний или чуть ниже среднего (единственное исключение – английская королева – не показательно, т.к. ассоциируется скорее не с понятием должности, а с конкретным лицом – Елизаветой II). Примечательно, что прототипный агент педагогического дискурса в школе – учительница, в вузе – профессор-мужчина. Среди женских профессий, в отличие от мужских, отсутствуют также профессии, воспринимаемые как экзотические.

Семейно-родственные отношения существенно превалируют над прочими дополнительными идентификаторами лица женского пола. Слово жена является самым частотным средством апелляции к концепту «женщина», его частотность почти в три раза выше, чем у нейтрального женщина. В концепте же «мужчина» нейтрально гендерное мужик преобладает над муж. Все это еще раз подтверждает характерную для русской смеховой картины мира гендерную асимметрию. Прототипом семейной пары здесь является не «муж и жена», а «мужик и его жена». Интересно, что признак «отцовство» (отец, папа, папаша) чаще актуализируется в анекдотах, чем признак «материнство» (мама). Возможно, это связано с высокой интимностью материнства, с отсутствием сильной потребности подвергать этот концепт карнавальному снижению. Отцовство же, как ассоциирующееся с отношениями власти и подчинения, нуждается в фамильяризации.

Возрастной признак актуален для обоих концептов, но возрастные апелляции к концепту «женщина» все же более частотны.

Помимо этих трех признаков при номинации мужского персонажа в смеховой картине мира регулярно используются идентификаторы «имущественное положение», «национальность», «пороки», «состояние здоровья». У женщины данные признаки либо не идентифицируются вообще, либо апелляции к ним единичны (богатая дама, пьяная женщина). Женщина часто выступает как дополнительный по отношению к мужчине объект, не нуждающийся в добавочной идентификации: чукча говорит жене, жены новых русских, новый русский сидит с девушкой в ресторане. В национальных анекдотах женщина выступает как равноправный член национального ряда: на необитаемом острове оказались русский, грузин, еврей и женщина; в купе ехали грузин и три женщины. Имущественное положение оказывается неактуальным для женщины, поскольку в анекдотах на тему материального благосостояния она, как правило, выступает как объект обладания или вожделенная цель.

Однако в ряде случаев мы сталкиваемся с неосознанным стремлением ограждать женский образ от сфер бытия, воспринимаемых как патологические. Женщины сравнительно редко фигурируют в анекдотах о больнице, характеризующихся, как правило, садизмом и черным юмором. Утилитарное стремление видеть женщину здоровой и способной к продолжению рода делает пьянство, наркоманию и сексуальные извращения почти исключительно мужской прерогативой.

Таким образом, анализ функционирующих в анекдоте антропонимов и имен нарицательных позволяет констатировать свойственный картине мира русского анекдота андроцентризм – ориентированность на мужчину. Андроцентричная картина мира основана на мужской точке зрения, строится с точки зрения мужской перспективы. Женское в ней предстает в виде «другого», «чужого», «маргинального» или вообще игнорируется [подробнее о понятии андроцентризм см. Кирилина 1999: 39-47].

Гендерная концептосфера, функционирующая в русском анекдоте, моделируется следующим образом:

В пространстве смеховой культуры действуют разнополая пара объектов мужик (одобрительно-фамильярная идентификация) и женщина (нейтральная идентификация). Связь между этой парой чаще всего носит брачный характер и описывается асимметрично как мужик и его жена. В сфере общественного бытия мужик выступает как деятельное начало, выполняет как обыденные, так и экзотические трудовые функции, занимает разнообразные ступени социальной иерархии. Женщина социально малодеятельна, круг ее трудовых функций ограничен, иерархическое положение низко. Женщина чаще выступает как объект, а не субъект деятельности. Мужики делятся по национальному признаку, каждая национальная группа обладает уникальным набором ментальных и поведенческих черт. Среди женщин не наблюдается выраженного национального членения, каждая женщина обладает лишь набором ментальных и поведенческих характеристик, свойственных женщине. Иначе говоря, женщина – одновременно и пол, и национальность (исключение составляют лишь представительницы еврейского этноса, обладающие рядом уникальных черт). Возрастное членение присутствует в обеих гендерных группах, но для женщины оно важнее. Мужик часто демонстрирует склонность к социально неодобряемым и биологически разрушительным видам деятельности и патологиям (наркомании, пьянству, сексуальным извращениям), а также слабость здоровья. Женщине все это не свойственно.

3.5. Реализация гендерной агрессии в жанре анекдота: концепт «теща»
Отношение к родственным связям является значимой чертой национальной культуры. Концептосфера «семья и родство» неизбежно привлекает внимание лингвокультурологов. Непосредственно на языковом уровне степень значимости родственных связей для носителей языка детерминирует дифференцированность лексики, обозначающей типы этих связей. Так, значения немецкого Schwager или английского brother-in-law традиционно распределялись в русском языке между лексемами шурин, деверь, зять, свояк. Большая номинативная плотность тематического поля «родственные отношения» в русском языке была связана с жизненным укладом русской крестьянской семьи, с совместным или близкососедским проживанием ее членов, сложными статусными, хозяйственнными и имущественными отношениями между ними. Для аграрного общества способность ориентироваться в типах связей и их номинантах была настолько важна, что породила тексты-загадки, тренирующие компетентность в данной тематике: например, Шуринов племянник как зятю родня? (Сын); Шли теща с зятем, муж с женой, бабка со внучкой, мать с дочкой да дочь с отцом (Всего четверо) [ПРН].

Индустриализация, торжество городской культуры привели к ослаблению родственных связей в русскоязычном социуме. Этот процесс нашел отражение в функционировании соответствующей лексики. Ряд лексем, номинирующих родственные отношения, постепенно выходит из употребления и заменяется описательными словосочетаниями (например, брат жены вместо шурин). Терминов кровного родства эта тенденция коснулась в малой степени. Основной «жертвой» городской разобщенности оказалась группа слов, обозначающих свойство´, т.е. «родство не по крови, а по браку (отношения между супругом и кровными родственниками другого супруга, а также между родственниками супругов)» [БТС].

В русском языке имеется четырнадцать лексических единиц, обозначающих виды свойственных отношений: свекор, свекровь, тесть, теща, зять, сноха, невестка, свояк, свояченица, деверь, золовка, шурин, сват, сватья [ТС; РСС]. Степень их представленности в современном языковом сознании и востребованности в современной коммуникации различна. Для иллюстрации этого обратимся к данным «Русского ассоциативного словаря» [РАС], фиксирующего основу языковой способности носителя языка – ассоциативно-вербальную сеть [Караулов 1999]. В таблице 5 приводится количество появлений номинантов свойственных отношений в качестве реакций на различные стимулы ассоциативного эксперимента. Нами были суммированы данные трех томов РАС (второго, четвертого и шестого), построенных по принципу от реакции к стимулу. Например, во втором томе РАС слово свекровь появляется в качестве реакции четыре раза, в четвертом – два раза, в шестом – одиннадцать раз. Итоговое количество – семнадцать. В таблице также приведены данные о стилистической маркированности лексем в «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка» [НОСС-2].
Таблица 5. Номинанты свойства´ в РАС и ОСС²

номинант свойства´	количество реакций в РАС	стилистическая маркированность в ОСС
теща	99	нейтральное
зять	50	нейтральное
сват	29	устаревшее
тесть	17	нейтральное
свекровь	17	нейтральное
свекор	7	нейтральное
сноха	4	уходящее
деверь	4	уходящее
золовка	3	уходящее
невестка	2	нейтральное
шурин	2	уходящее
свояк	1	устаревшее
сватья	1	устаревшее
свояченица	0	устаревшее

Можно констатировать, что данные РАС и ОСС в основном подтверждают друг друга. Частотность лексемы сват в ассоциативно-вербальной сети объясняется не ее самостоятельным значением свойства´, но включенностью в состав фразеологизмов ни кум, ни сват и ни сват, ни брат, а также наличием у лексемы еще одного значения: человек, сватающий жениха невесте или невесту жениху [БТС]. В десяти случаях реакция сват была вызвана стимулом брат, в четырнадцати – кум, в двух – сваха.

Мы видим, что номинант теща оказывается значительно более востребованным в ассоциативно-вербальной сети, чем все прочие обозначения свойства´. На его долю приходится более сорока процентов упоминаний свойственных отношений в РАС. Номинанты аналогичных связей (родитель одного из супругов по отношению к другому супругу) тесть, свекровь, свекор в сумме составили около семнадцати процентов. На втором месте по частотности находится конверсивная теще единица – лексема зять.

Особое место, занимаемое лексемой теща в ассоциативно-вербальной сети, очевидно, объясняется наличием у данной единицы наиболее выраженной по сравнению с прочими номинантами свойства´ оценочной коннотации. Исследователи отмечают, что теща в сознании носителей русского языка обладает мощной отрицательной коннотацией, в то время как близкие ей по значению лексемы тесть, свекровь и т.п. лишены или почти лишены коннотативного значения [Апресян 1995: 172; Беликов, Крысин 2001: 107]. Негативно-оценочный компонент значения рассматриваемой лексемы эксплицируется в ряде просторечных и жаргонных фразеологизмов: теща ест мороженое – иронически об эмблеме медицины (змея, обвивающая чашу) [СРА]; тещин язык – опасный участок дороги, где часто случаются аварии [СРА]; теща с зонтиком – унитаз [СТЖ]; тещин портрет – сигареты «Лайка» (с изображением головы собаки) [СТЖ]; тещина дорожка – густая полоска волос, соединяющая области пупка и промежности у мужчин [ЖГ]. Отрицательная коннотированность тещи проявляется и в свободных контекстах. «В предложении Не теща, а мать родная частица не отрицает, конечно, не смысл ‘мать жены’, а коннотации тещи – несправедливость, зловредность и т.п.» [Апресян 1995: 168]. (Ср. также в повести Ю. Трифонова «Другая жизнь»: Мама не хотела ощущать себя тещей, не любила это слово.). Противопоставление «сестра (доброе начало) – теща (злое начало)» присутствует в распространенной среди журналистов пословице Краткость – сестра таланта, но теща гонорара.