Новая постиндустриальная волна на Западе
жүктеу/скачать 2.88 Mb.
|
| В этой идее содержатся два утверждения. Первое состоит в том, что в Субъекте воплощены воля, сопротивление и борьба; второе — в невозможности социального движения без стремления Субъекта к освобождению. Коллективная активность, определяемая как инструмент исторического прогресса, как защита сообщества или вероисповедания или просто как примитивная сила, разрушающая барьеры и традиционные обычаи, не может сделаться подлинно социальным движением, стремительно деградируя до положения инструмента подавления, находящегося на службе у власти. Субъект — это не рефлексия индивидуума по собственному поводу, не идеальный образ, рисуемый им в гордом одиночестве, а непосредственное действие. Вот почему он никогда не совпадает с индивидуальным опытом. Можно ли говорить о воле к индивидуализации, если рефлексирующему сознанию достаточно лишь удостовериться в существовании и в свободе индивидуума? Идея Субъекта далека от скептической свободы Монтеня; она гораздо ближе терзаниям Паскаля; она воплощается тогда, когда проявляется коллективное действие, направленное на создание пространства — одновременно социального, политического и морального. <...>
Мораль, которую мы унаследовали от предшествующих социальных форм, была одновременно персонифицированной и общественной. Она основывалась на универсальных принципах и солидном базисе потому, что определяла правила, которым надо было следовать для исполнения социальных обязанностей. Наша же этика стремится к отстранению от социальных ролей, что способствует нашей амбивалентности по отношению к социально определенному выбору. Мы менее рациональны, более того — мы часто сталкиваемся с непреодолимыми противоречиями при выполнении универсальных законов, не доверяя им. И даже если этические понятия исходят из моральных принципов, они более удалены сегодня от социальных рамок, чем сами моральные принципы. Этическое переживается как обращение Субъекта к нему самому. Когда мы говорим об этической ориентации по отношению к другим, мы ищем в них Субъекта, как ищем его в нас самих, в результате чего в центре этических оценок оказывается не взаимодействие с другими людьми, а наша связь с самим собой. Именно последнее организует наши отношения с другими людьми, что самым четким образом прослеживается в наиболее личностных и интимных отношениях. <...> Эта практическая ориентация этики, дистанцирующейся от общественной морали и социальных норм, является продолжением творчества тех мыслителей, которые ставили принцип гуманизма выше всех социальных и культурных различий. <...> Движение по отделению социального и биологического существования от Субъекта становится нашим правом и долгом, когда мы говорим о сопротивлении подавлению и нетерпимости. Нет ничего общего между тем, что приходится называть «гуманизмом», и призывом к множеству людей, естественным образом обращенных к волюнтаристским принципам, — такому, как нация, раса или пролетариат, то есть внешним формам поведения, навязанным прежними видами эксплуатации. <...> Субъект замкнут на индивидууме, а воля к независимости и освобождению от пут — главное в его становлении. Глубинная сущность Субъекта весьма отлична от сущности социального действующего лица, ибо последняя определяется отношением к другому такому же лицу, что предполагает дефиницию ролей, статусов, форм организации и власти — иначе говоря, норм. Насколько просто сделать акцент на свободе Субъекта и определении институциональных условий по защите этой свободы, сформулировать Декларацию прав человека и Субъекта, настолько же трудно определить социальные отношения, не смещая при этом акцентов и не входя таким образом в противоречие с тем исследованием, которое проводилось нами до настоящего момента. <...> Следует более конкретно определить социальные отношения, в которые вступает Субъект. Он может вступить в эти связи только с другим Субъектом, стремящимся, как и он, к двойному освобождению и творению самого себя. Одно действующее лицо взаимодействует с другим не как с существом, похожим на него или, напро- тив, полностью отличным, а как с совершающим подобное же усилие по постижению личного и коллективного опыта. Такое отношение к Другому базируется на симпатии и понимании его, отчасти отличного и частично уже заангажированного инструментальным миром. Здесь нет ни ощущения принадлежности к одной общности, ни осознания полной «разности», как это было в момент открытия Америки. Границы между общим и различным, цивилизацией и дикостью, близким и дальним тут полностью размыты. Мы заняты поисками Другого как носителя универсального, оценивая самих себя как направленных на универсальное. Иначе говоря, век Просвещения, сам по себе являвшийся наследием религиозного мира, ушел в прошлое, и больше не представляется возможным установить связь с другими, исходя из принципов торжествующей модернити. Сам по себе модернизм и в еще большей мере недавняя демодернизация похоронили идею цивилизации. Только из страданий разорванного индивидуума и из связей между Субъектами может родиться способность Субъекта стать действующим социальным лицом. Субъект более не формируется согласно классической модели, принимая те или иные социальные роли и завоевывая те или иные права; он создает самого себя в инструментальном, товарном и техническом обществе, подгоняя свои возможности к желанию свободы и своей воле создавать формы социальной жизни, благоприятные как для его утверждения, так и для признания Другого как Субъекта. Моральные убеждения должны устанавливать пределы гражданским обязанностям. Мы должны признавать право не носить оружие за теми, кто не хочет этого делать, но мы должны признавать и право врача или медсестры (пусть и не в больнице, существующей на деньги налогоплательщиков) отказаться от выполнения аборта, даже если существует право на искусственное прерывание беременности. Я поддерживаю папу Иоанна Павла II, когда он призывает к уважению религиозных убеждений и считает, что закон не имеет права их не учитывать. Надо противостоять любым попыткам превратить светский характер общества в принцип общественной морали. В лучшем случае это может привести к конформизму, в худшем — к репрессиям. Демократия основывается не только на признании основных прав, ограничивающих любую общественную власть, но и на солидарности, позволяющей каждому индивидууму утвердиться как социальному Субъекту. Самобытность Субъекта может быть обусловлена только сочетанием трех сил: личного желания сохранить свою индивидуальную самостоятельность <...>; коллективной и частной борьбы против властей, трансформирующих культуру в сообщество, а труд — в товар; и признания — как межличностного, так и институционного — Другого в качестве Субъекта. Субъект не формирует себя в непосредственном контакте с самим собой, на базе своего личностного опыта, в контексте персонального удовольствия и общественного успеха. Он существует только в борьбе с силами рынка и сообщества; он не создает идеального города и индивидуума высшего типа, он осваивает и защищает лужайку, которую постоянно пытаются захватить. Он скорее обороняется, чем участвует в борьбе, он скорее защищается, чем пророчествует. Правда, он не олицетворяет собой лишь протест и борьбу; он также знает удачу, успех и счастье. Но он — не архитектор идеального порядка; он — сила освобождения. * - Weizsaecker E., van, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. Doubling Wealth — Halving Resource Use. L., Earthscan Publications Ltd., 1997. Copyright — Weizsaecker E., von, Lovins А. В., Lovins L.H. 1997. Текст воспроизводится с согласия Э. фон Вайцзеккера. * - Weizsaecker E., van, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. Doubling Wealth — Halving Resource Use. L., Earthscan Publications Ltd., 1997. Copyright — Weizsaecker E., von, Lovins А. В., Lovins L.H. 1997. Текст воспроизводится с согласия Э. фон Вайцзеккера. Оглавление Новая постиндустриальная волна на Западе Оглавление Мануэль Кастельс. Становление общества сетевых структур Мы вновь обращаемся к работе Мануэля Кастельса «Информационная эра: экономика, общество и культура» [1996—1998], на этот раз к первой части трилогии— «Становление общества сетевых структур» (1996). В ней профессор Кастельс предпринимает развернутый анализ современных тенденций, приводящих к формированию основ общества, которое он называет сетевым. Логика автора достаточно понятна; постулируя, что информация есть по самой своей природе такой ресурс, который легче любых других проникает через всяческие преграды и границы, он рассматривает информационную эру как эпоху глобализации, а средством и одновременно воплощением таковой и выступают сетевые структуры, которые он считает наиболее характерным явлением современного мира. Первый том трилогии разделен на семь частей, в которых М.Кас-тельс весьма подробно, приводя множество конкретных данных, описывает основные логические составляющие сетевого общества. Его анализ начинается с исследования той революции, которую приносит с собой развертывание информационных технологий, то есть с предпосылок становления новой общественной структуры; далее изучается процесс глобализации современной экономики и рассматривается структурная единица новой организации производства — то, что автор называет «сетевым предприятием» (network enterprise). Однако на этом этапе основная линия повествования как бы прерывается; если в первых двух частях автору удавалось удерживаться в рамках достаточно строгого теоретического анализа, то начиная с середины третьей части книги он больше уделяет внимания не структурированному изложению концепции, а приведению огромного количества примеров, иллюстрируя скорее свою информированность в вопросах организации хозяйственной жизни в самых разных регионах мира, нежели приверженность ранее выдвинутым теоретическим положениям. Подобный подход можно понять: профессор Кастельс, как мы уже отмечали, настолько увлечен идеей противопоставления «информацио-нализма» как исторической формы общества всем предшествующим формам, что стремится если не посредством теоретических доказательств, то по крайней мере апелляцией к завораживающим примерам убедить читателя в том, что как в развитых странах, так и на периферии индустриального мира сегодня происходят перемены, равных которым по своей значимости еще не знала история человечества. Поэтому вторая половина книги воспринимается скорее как заметки стороннего наблюдателя, тщательно фиксирующего наиболее резко выделяющиеся из общего ряда события, наиболее нетрадиционные социальные и экономические формы, нежели как работа ученого, стремящегося обнаружить в происходящих изменениях определенные закономерности и тенденции. И вновь, как и в первом случае, мы можем положиться лишь на авторитет и научную добросовестность автора и предложить читателям полный текст заключения к первому тому его трилогии, как мы поступили и со вторым томом. Этот текст, озаглавленный М.Кас-тельсом «Общество сетевых структур», соответствует стр. 469— 478 в издании Blackwell Publishers). СТАНОВЛЕНИЕ ОБЩЕСТВА СЕТЕВЫХ СТРУКТУР* Исследование зарождающихся социальных структур позволяет сделать следующее заключение: в условиях информационной эры историческая тенденция приводит к тому, что доминирующие функции и процессы все больше оказываются организованными по принципу сетей. Именно сети составляют новую социальную морфологию наших обществ, а распространение «сетевой» логики в значительной мере сказывается на ходе и результатах процессов, связанных с производством, повседневной жизнью, культурой и властью. Да, сетевая форма социальной организации существовала и в иное время, и в иных местах, однако парадигма новой информационной технологии обеспечивает материальную основу для всестороннего проникновения такой формы в структуру общества. Более того, я готов утверждать, что подобная сетевая логика влечет за собой появление социальной детерминанты более высокого уровня, нежели конкретные интересы, находящие свое выражение путем формирования подобных сетей: власть структуры оказывается сильнее структуры власти. Принадлежность к той или иной сети или отсутствие таковой наряду с динамикой одних сетей по отношению к другим выступают в качестве важнейших источников власти и перемен в нашем обществе; таким образом, мы вправе охарактеризовать его как общество сетевых структур (network society), характерным признаком которого является доминирование социальной морфологии над социальным действием. Прежде всего я хотел бы дать определение понятию сетевой структуры, коль скоро последняя играет столь важную роль в моей характеристике общества информационного века. Сетевая структура представляет собой комплекс взаимосвязанных узлов. <...> Кон- кретное содержание каждого узла зависит от характера той конкретной сетевой структуры, о которой идет речь. К ним относятся рынки ценных бумаг и обслуживающие их вспомогательные центры, когда речь идет о сети глобальных финансовых потоков. К ним относятся советы министров различных европейских государств, когда речь идет о политической сетевой структуре управления Европейским союзом. К ним относятся поля коки и мака, подпольные лаборатории, тайные взлетно-посадочные полосы, уличные банды и финансовые учреждения, занимающиеся отмыванием денег, когда речь идет о сети производства и распространения наркотиков, охватывающей экономические, общественные и государственные структуры по всему миру. К ним относятся телевизионные каналы, студии, где готовятся развлекательные передачи или разрабатывается компьютерная графика, журналистские бригады и передвижные технические установки, обеспечивающие, передающие и получающие сигналы, когда речь идет о глобальной сети новых средств информации, составляющей основу для выражения культурных форм и общественного мнения в информационный век. Согласно закону сетевых структур, расстояние (или интенсивность и частота взаимодействий) между двумя точками (или социальными положениями) короче, когда обе они выступают в качестве узлов в той или иной сетевой структуре, чем когда они не принадлежат к одной и той же сети. С другой стороны, в рамках той или иной сетевой структуры потоки либо имеют одинаковое расстояние до узлов, либо это расстояние вовсе равно нулю. Таким образом, расстояние (физическое, социальное, экономическое, политическое, культурное) до данной точки находится в промежутке значений от нуля (если речь идет о любом узле в одной и той же сети) до бесконечности (если речь идет о любой точке, находящейся вне этой сети). Включение в сетевые структуры или исключение из них, наряду с конфигурацией отношений между сетями, воплощаемых при помощи информационных технологий, определяет конфигурацию доминирующих процессов и функций в наших обществах. Сети представляют собой открытые структуры, которые могут неограниченно расширяться путем включения новых узлов, если те способны к коммуникации в рамках данной сети, то есть используют аналогичные коммуникационные коды (например, ценности или производственные задачи). Социальная структура, имеющая сетевую основу, характеризуется высокой динамичностью и открыта для инноваций, не рискуя при этом потерять свою сбалансированность. Сети оказываются институтами, способствующими развитию целого ряда областей: капиталистической экономики, основывающейся на инновациях, глобализации и децентрализованной концентрации; сферы труда с ее работниками и фирмами, основывающейся на гибкости и адаптируемости, сферы культуры, характеризуемой постоянным расчленением и воссоединением различных элементов; сферы политики, ориентированной на мгновенное усвоение новых ценностей и общественных умонастроений; социальной организации, преследующей своей задачей завоевание пространства и уничтожение времени. Одновременно морфология сетей выступает в качестве источника далеко идущей перестройки отношений власти. Подсоединенные к сетям «рубильники» (например, когда речь идет о переходе под контроль финансовых структур той или иной империи средств информации, влияющей на политические процессы) выступают в качестве орудий осуществления власти, доступных лишь избранным. Кто управляет таким рубильником, тот и обладает властью. Поскольку сети имеют множественный характер, рабочие коды и рубильники, позволяющие переключаться с одной сети на другую, становятся главными рычагами, обеспечивающими формирование лица общества наряду с руководством и манипулированием таким обществом. Сближение социальной эволюции с информационными технологиями позволило создать новую материальную основу для осуществления таких видов деятельности, которые пронизывают всю общественную структуру. Эта материальная основа, на которой строятся все сети, выступает в качестве неотъемлемого атрибута доминирующих социальных процессов, определяя тем самым и саму социальную структуру. Таким образом, можно говорить о том, что новые экономические формы строятся вокруг глобальных сетевых структур капитала, управления и информации, а осуществляемый через такие сети доступ к технологическим умениям и знаниям составляет в настоящее время основу производительности и конкурентоспособности. Компании, фирмы и, во все большей степени, другие организации и институты объединяются в сети разной конфигурации, структура которых знаменует собой отход от традиционных различий между крупными корпорациями и малым бизнесом, охватывая секторы и экономические группы, организованные по географическому принципу. Поэтому трудовые процессы обретают все более индивидуа- лизированный характер, происходит фрагментизация деятельности в зависимости от производственных задач с ее последующей ре-интеграцией для получения конечного результата. Это находит свое проявление в осуществлении взаимосвязанных задач в различных точках земного шара, что означает новое разделение труда, основывающееся на возможностях и способностях каждого работника, а не на характере организации данной задачи. Ориентация на сетевые формы управления и производства отнюдь не означает заката капитализма. Общество сетевых структур, в любых его институциональных воплощениях, в настоящее время является буржуазным обществом. Более того, капиталистический способ производства сегодня впервые определяет социальные взаимоотношения повсюду в мире. Однако эта разновидность капитализма коренным образом выделяется на фоне своих исторических предшественников. Ее отличают два главных признака: она носит всемирный характер и в значительной степени строится вокруг сети финансовых потоков. Капитал работает в глобальном масштабе и в реальном времени, причем он реализуется, инвестируется и накапливается прежде всего в сфере обращения, т.е. как финансовый капитал. Последний всегда составлял основную часть капитала, однако сегодня мы являемся свидетелями несколько иного феномена: дальнейшее накопление капитала и финансовая деятельность все чаще осуществляются на глобальных финансовых рынках; из этих сетевых структур притекают инвестиции во все области хозяйственной деятельности: информационный сектор, сферу услуг, сельскохозяйственное производство, здравоохранение, образование, обрабатывающую промышленность, транспорт, торговлю, туризм, культуру, рациональное использование окружающей среды и т.д. <...> Некоторые виды деятельности оказываются более доходными, чем другие, проходя через различные циклы, переживая взлеты и падения рынка, испытывая влияние глобальной конкуренции. При этом, вне зависимости от того, что именно обеспечивает получение прибыли (производители, потребители, технология, природа или институты), она попадает в метасеть финансовых потоков, где любой капитал уравнивается в условиях обращенных в продукт демократии денег. В этом вселенском казино, которым управляют компьютеры, различные виды капитала расцветают или, наоборот, обесцениваются, определяя при этом судьбу корпораций, семейных сбережений, национальных валют и региональных эко- номик. Общий итог равен нулю, поскольку выигрыш победителей оплачивают проигравшие. Однако выигравшие и проигравшие меняются ежегодно, ежемесячно, ежедневно, ежесекундно, и эти перемены отражаются на мире компаний, рабочих мест, зарплат, налогов, общественных служб, на том самом мире, который подчас считают «реальной экономикой» и который я бы предпочитал называть «нереальной экономикой», поскольку в век капитализма сетевых структур настоящая реальность, где делают или теряют, размещают или сберегают деньги, находится в финансовой сфере. Все другие виды деятельности (за исключением деятельности во все более сокращающемся государственном секторе) выступают либо в качестве основы для получения необходимых свободных средств, которые можно было бы вложить в глобальные финансовые потоки, либо же в качестве результата уже помещенных сюда капиталовложений. Однако чтобы финансовый капитал мог работать и конкурировать, он должен опираться на знания и информацию, получающие обеспечение и распространение благодаря информационной технологии. Таково конкретное содержание взаимосвязи между капиталистической формой производства и информационной формой развития. Капитал, которым распоряжаются чисто по наитию, всегда подвержен опасностям и в конечном счете размывается под воздействием элементарной статистической вероятности в условиях произвольных колебаний финансовых рынков. Процесс его накопления заключается не в чем ином, как во взаимодействии между выгодным размещением средств в соответствующих фирмах и использованием накопленных прибылей для их обогащения в условиях глобальных финансовых сетей. Таким образом, накопление капитала связано с производительностью, конкурентоспособностью и наличием необходимой информации относительно инвестиций <..-> в каждом секторе экономики. Фирмы, занимающиеся разработкой высоких технологий, зависят от финансовых средств, без которых они неспособны продолжать свой бесконечный поиск инноваций, обеспечивая производительность и конкурентоспособность. Финансовый капитал, действуя непосредственным образом через банковские институты либо же опосредованно, через динамику фондовых рынков, определяет судьбу высокотехнологичных отраслей. С другой стороны, технология и информация выступают в качестве решающих средств, обеспечивающих получение прибылей и завоевание рынка. Таким образом, финансовый капитал и промышленный капитал, связанный с высокими технологиями, оказываются во все большей взаимозависимости, пусть и сохраняя свою специфику в том, что касается формы деятельности каждой из отраслей. Итак, капитал либо изначально носит глобальный характер, либо обретает его с целью приобщения к процессу накопления в условиях экономики, строящейся вокруг электронных сетей. По принципу сетей фирмы организуют как свою внутреннюю структуру, так и внешние связи. Благодаря этому потоки капитала и вызываемая ими к жизни деятельность, связанная с производством, управлением и распределением, растекаются по взаимосвязанным сетям самой различной конфигурации. Но кто же тогда в этих новых технологических, организационных и экономических условиях выступает в качестве капиталистов? Вряд ли в их число входят юридические владельцы средств производства, которыми могут оказаться, к примеру, ваш или мой пенсионный фонд либо прохожий на улице Сингапура, вкладывающий средства в растущий аргентинский рынок с помощью банковского автомата. К числу капиталистов нельзя отнести и менеджеров корпораций, как это предлагают сделать некоторые авторы, ибо они контролируют конкретные корпорации и конкретные участки глобальной экономики, однако ничего не знают о систематических, повседневных подвижках капитала в финансовых сетях, развитии знаний в сетях информационных или об эволюции стратегий в многогранном комплексе сетевых предприятий. Менеджеры бывают представителями верхушки глобальной системы капитала; так обстоит дело в японских корпорациях. Их можно выявить и в рамках традиционной буржуазии, например, в зарубежных сетевых структурах китайского бизнеса, причем у этой категории прослеживаются отчетливо выраженные культурные связи, зачастую семейные или личные, наряду с общими ценностями и, подчас, политическими контактами. В Соединенных Штатах сложился причудливый портрет современного капиталиста, у которого одновременно просматриваются черты традиционных банкиров; спекуляторов-нуворишей; гениев, обернувшихся предпринимателями и самостоятельно поднявшихся на вершину социальной лестницы; магнатов глобального масштаба и менеджеров многонациональных корпораций. В других случаях в качестве капиталистов выступают государственные корпорации (примером могут служить французские банки и компьютерные фирмы). В России бывшие представители коммунистической номенклатуры конкурируют с молодыми «дикими» капиталистами, стремясь урвать кусок государственной собственности в условиях становления самой молодой провинции капиталистического мира. И во всех странах деньги. отмываемые самыми различными криминальными структурами, стекают в глобальную финансовую сеть, единовластную хозяйку всех накоплений. жүктеу/скачать 2.88 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|