Очерки истории Грузии. Том 1
ГЛАВА VII К ВОПРОСУ ОБ ЭТНИЧЕСКОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ НАСЕЛЕНИЯ ДРЕВНЕЙ ГРУЗИИ
жүктеу/скачать 2.57 Mb.
|
| ГЛАВА VII
К ВОПРОСУ ОБ ЭТНИЧЕСКОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ НАСЕЛЕНИЯ ДРЕВНЕЙ ГРУЗИИ. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ЭТНО-СОЦИАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ ГРУЗИНСКОГО НАРОДА Вопрос об этнической принадлежности населения древней Грузии является весьма сложным. В нашем распоряжении находится довольно скудный археологический и языковый материал, который порой по-разному интерпретируется исследователями. В современной науке, начиная уже с С. Н. Джанашиа и Б. А. Куфтина, отвергнуто широко распространенное раньше мнение, будто предки грузинских, так же как и других кавказских народов, пришли на Кавказ с юга, из Малой Азии лишь в первой половине I тыс. до н. э.[1] Изучение древнегрузинских наименований растений, животных и т. д. эпохи существования общекартвельского языка-основы (III тыс. до н.э.) или грузино-занского (мегрело-чанского) единства (II тыс. до н. э.) указывает на то, что грузинские племена уже в эту эпоху жили на территории Кавказа, в частности в его горной полосе[2]. Наряду с ними, видимо, на территории Южного Кавказа, уже для этой эпохи нужно постулировать пребывание племен северо-западнокавказского (абхазо-адыгейские) и северо-восточнокавказского (вейнахо-дагестанские) происхождения. Исследование древнего археологического материала Грузии и вообще Закавказья ставит вопрос о наличии уже в эпоху на этой же территории или по соседству и другого происхождения, с которыми далекие предки грузинских и других кавказских племен имели довольно тесные контакты. Речь идет о хурри-урартских, а также индоевропейских племенах. Недавно Т. В. Гамкрелидзе и В. В. Иванов выдвинули тезис о вхождении этого региона даже в ареал древнейшего очага-прародины индоевропейских племен[3]. С другой стороны, путем исследования знаменитой куро-араксской культуры раньше было выдвинуто положение о контактах древних картвельских племен, носителей языка-основы картвельских языков (грузинский, мегрело-чанский, сванский), с древними индоевропейскими племенами на территории Южного Закавказья и прилегающих к нему с юга областей в III тыс. до н. э.[4]. В означенную эпоху, в III тыс. до н. э., предполагается существование языка-основы картвельских языков, так же как языка-основы других групп кавказских языков[5] (восточнокавказские, т. е нахско-дагестанские, и западнокавказские, или абхазо-адыгейские, языки). Некоторые исследователи полагают, что эти группы кавказских языков находятся в родстве между собой, происходят от одного предка—общего языка-основы, откуда произошел путем языковой дифференциации и ряд древних (ныне мертвых) переднеазиатских языков (шумерский, протохеттский, хурритский, урартский, эламский), а также нынешний баскский язык, однако эта гипотеза а настоящее время вызывает весьма скептическое отношение к себе со стороны многих ученых и не имеет строго научного обоснования. Исследователи начало распада единого языка-основы картвельских языков датируют началом II тыс. до н. э. В это время получило первые импульсы выделение сванского, существующее же долго и после этого картско-занское (мегрело-чанское) языковое единство распалось, по-видимому, в VIII в. до н. э.[6] Следует отметить, что многие лексические инновации картского (грузинского) и мегрело-чанского, которыми они совместно отличаются от сванского, могли возникнуть лишь в эпоху после середины II тыс. до н. э. Речь идет об обозначениях технических и культурных достижений, с которыми эти племена ознакомились лишь в означенный период, а также лексических явлениях, появившихся вследствие контакта с южным хетто-хурритским миром. Для сванского чужд, но общим достоянием для картско-занского является целый ряд терминов, связанных с развитым земледелием, виноградарством, ростом в скотоводстве разведения мелкого рогатого скота, распространением коневодства и т.д. (см. картско-занские термины, связанные с земледелием, отсутствующие в сванском: ÁÀÂÀ, ÁÄÙÄË-, ÈÉÁ-, ÈÄÓ-, ÓÊÀ, ÚÀÍÀ, ÝÄË-, ÅÖÍÀÐ, ÙÅÉÍÏ, ÓÄË-, ÓÀßÒÄáÄË-, ×ÏÝá- ÙÄÒÙ-/ÙÖÒÙÉË-, ÝÄáÅ-; таковы и термины, обозначающие разные металлы — наименования меди, железа, серебра[7], имеющие притом параллели в южных хетто- хурритских языках)[8] Поскольку у картско-занской группы картвельских племен наблюдаются контакты с южным переднеазиатским миром (хетты, хурри-урартийцы), она, видимо, занимала сравнительно южные области нынешней Грузии и частично территории, находившиеся еще южнее (в частности в северо-восточной Малой Азии, где впоследствии мы также находим картвельские племена). Что касается сванской группировки, ее уже во II тыс. до н. э. следует локализировать в северной части распространения грузинских племен, хотя в это время, так же как и в I тыс. до н. э., они, видимо были широко распространены не только в горной, но и в низменной частях Западной Грузии. К этому выводу приводит нас, в частности, изучение древней топонимики данного края. Давно уже известно наличие отдельных сванских названий в равнинной части Западной Грузии. Например, даже название «Ланчхути» считается сванским[9]. Сванскую этимологию находят в наименованиях крупных центров — Сухуми (груз. Цхуми — ср. сванск. Цхум —ÒÝáÉËÀ), Поти (Фасис античных источников)[10]. Выясняется, что широко распространенная в Западной Грузии (наряду со Сванети также в Лечхуми и других равнинных областях) топонимика с суффиксом на-иш (-ш) является сванской по происхождению[11]. К выводу о широком распространении сванского населения на территории Западной Грузии приводит также анализ сведений античных писателей; выясняется, в частности, что сванский элемент подразумевается, в основном, в часто упоминаемых этими писателями широко распространенных в древности в Западной Грузии племенах гениохов[12]. По вопросу о распространении грузинских племен в южном направлении нельзя не привлечь материал о малоазийских мушках и табалах. Их, как известно, часто упоминают в первую очередь ассирийские надписи VIII—VII вв. до н. э. Основываясь на сходстве этих наименований с названиями грузинских племен месхов (мосхов) и иберов, не так давно широко было распространено мнение, что единственными предками грузин являются именно эти малоазийские мушки и табалы, переселившиеся в VII в. до н. э. из Малой Азии в Грузию. Ныне это мнение отвергается, однако не исключается, что в этих племенах, частично по крайней мере, мы можем усмотреть распространившиеся далеко на юго-запад отдельные грузинские племена. В значительной степени хетти-зировавшись, в дальнейшем они (в частности мушки) сыграли определенную роль в возникновении восточногрузинской государственности[13] (об этом речь будет идти ниже). Необоснованные предположения о смене населения на территории Грузии (и Кавказа вообще), о переселении грузинских племен издалека выдвигались и на археологическом материале[14]. Б. А. Куфтин в своих работах энергично отстаивал положение о единой цепи, непрерывности развития культуры на территории Грузии (Южного Кавказа), чем отвергал мысль о сплошной замене здесь населения в древности[15]. О преемственности и непрерывной цепи развития свидетельствует и приведенный богатый материал в нашей книге, очерках, посвященных отдельным археологическим культурам. Наконец, об этом же могут свидетельствовать и антропологические материалы Грузии и всего Закавказья, указывающие на присутствие здесь с древнейших времен до поздних эпох одних и тех же антропологических типов и их органическое развитие. Поскольку в обобщающих исторических работах этот вопрос до сих пор почти не освещался, считаем нужным более подробно изложить точку зрения относительно указанного вопроса видного специалиста по антропологии Кавказа М. Г. Абдушелишвили. По мнению М. Г. Абдушелишвили, современные локальные типы Грузии образовались путем внутреннего развития местных древних антропологических типов, без чувствительного воздействия каких-либо других элементов. Таким образом, современное грузинское население является потомком древнейшего населения Западного Закавказья — создателя местной медной, бронзовой и железной культур, не говоря уже о преемственности населения более поздних эпох (античный и феодальный периоды истории), с которым непрерывное генетическое родство — вне всякого сомнения. На территории современной Грузии можно различить пять друг от друга отличных в той или иной мере местных антропологических вариантов: 1) причерноморский, распространенный среди причерноморских аджарцев, гурийцев, мегрелов и абхазцев; 2) западногрузинский, встречающийся среди непричерноморских лечхумцев, рачинцев низменности, имеретинцев, мегрелов, гурийцев и аджарцев; 3) восточногрузинский, охватывающий в основном картлийцев и кахетинцев; 4) южногрузинекий— среди месхов, джавахов и в некоторых других южных грузинских группах; и, наконец, 5) кавкасионский вариант, распространенный среди грузинских и негрузинских групп Горного Кавказа. Все пять антропологических вариантов принадлежат переднеазиатскому антропологическому типу, хотя ни один из них не представляет его классической формы (последняя встречается в некоторых южных группах ассирийцев, армян и др.). К таким классическим переднеазиатским формам ближе всего стоит южногрузинский вариант. От южногрузинского восточногрузинский вариант отличается некоторыми, характерными для кавкасионского типа, признаками, а западногрузинский, и особенно причерноморский, отличаются от переднеазиатских форм тем комплексом признаков, который сближает их с понтийским типом. Все аборигенное население Кавказа принадлежит южной ветви большой европеидной или индосредиземноморской расы. Представители всех трех больших ветвей этой расы (индо-памирская, средиземноморско-балканская и переднеазиатская) встречаются в современном населении Кавказа, конечно, в виде местных разновидностей. Каспийский тип, который встречается в восточных азербайджанцах и восточных дагестанцах явно входит в группу индо-памирского типа; понтийский тип, характерный для населения Северо-Западного Кавказа (адыгейцы, черкесы, кабардинцы, абазинцы) принадлежит к группам средиземноморско-балканского типа; а в горном регионе Грузии, Армении и Зап. Азербайджана наиболее распространены группы переднеазиатского типа. Выясняется, что истоки кавказского антропологического единства (кавказские формы всех трех ответвлений связаны между собой определенным комплексом морфологического сходства) происходят из глубокой древности. Чем более древним является выявленный на этой территории палеоантро-пологический материал, тем большим является между ними морфологическое сходство[16]. Конечно, вопрос о происхождении и формировании, вопрос об этногенезе того или иного народа нельзя свести к вопросу об автохтонности или переселения его на занимаемую позже им территорию. Более важным является проследить весь путь его этно-социального развития, начиная с наиболее отдаленных времен вплоть до последних ступеней. Советская историческая наука вполне справедливо выделяет ряд типов этно-социальных общностей: племя, народность, нацию. Означенные типы в то же время олицетворяют этапы этно-социального развития того или иного коллектива людей, притом развитие и видоизменение этнических признаков (языка, культуры, этнического самосознания и др.) теснейшим образом связано с процессом социально-экономического развития данного коллектива. Племя, народность, нация не являются только лишь этническими категориями — они представляют не только определенную этническую общность, но и социальную, для которой характерна общность общественно-политической и экономической жизни. Именно последняя выступает в качестве фактора, сохраняющего, в одном случае, или даже созидающего, в другом, общность по линии сугубо этнических признаков. Именно она создает общество, т. е. систему необходимых коммуникаций, результатом чего являются создание, распространение и сохранение в пределах этой системы (resp. общества) определенной общности по языку, культуре и т. д. Без подобной общности социально-экономической и политической жизни немыслимо также формирование этнического самосознания—сознания принадлежности к определенной этно-социальной общности. Если общность общественно-экономической жизни—обязательное условие для существования наиболее ранних этно-социальных общностей (таких, как племя), она еще более существенную роль играет при формировании и сохранении более развитых видов этно-социальных общностей — народности и нации. По сравнению с этно-социальными общностями первобытной эпохи, характерная для древности и средневековья категория — народность, является объединением большего масштаба. Кроме того, язык, культура народности несравненно более развиты, ареал их применения несравненно более широк и т. д. Однако вместе с тем народность характеризуется меньшей монолитностью, меньшей однородностью по сравнению с племенами — этно-социальными общностями первобытной эпохи. В пределах народности более слабыми являются политические и экономические связи. Поэтому и языковая, культурная общность в них далека от той однородности, которая характерна для племени. Менее монолитно и этническое самосознание. Социальная неоднородность — наличие глубокого раскола общества на господствующих и подчиненных — обусловливает меньшую этническую монолитность такого общества. При рабовладении эти разные части общества, как правило, даже по происхождению сильно отличаются друг от друга, а в феодальном обществе господствующий класс старается отмежеваться от крепостного крестьянства и этнически — старается утверждать свое инородное происхождение, да и фактически, например по языку и культуре, сильно отличается от него. Можно указать и на то, что иногда в составе крупной народности имеется немало более мелких народностей и разных этнографических групп, что также говорит о недостаточной монолитности этой категории этно-социальных общности. В новое время, в силу характерной для него исключительной интенсивности экономических, политических, культурных связей, создаются еще более крупные и монолитные этно-социальные общности — нации, в которых еще более расширяется поле действия таких элементов общности, как язык и культура, и достигается значительно большая нивелировка членов общества по этим признакам. Следовательно, для того чтобы понять сущность различия между разными категориями этно-социальных общностей, следует в полной мере учесть своеобразие той или иной эпохи, для которой характерна та или иная категория, определить как, каким образом воздействуют существующие в эту эпоху социально-экономические, политические и другие условия на процесс этнического развития, на формирование и дальнейшее развитие характерной для данной эпохи этно-социальной общности. Изучение процесса этно-социального развития грузинского народа (resp. грузинской нации) вызывает большой интерес, поскольку мы имеем дело с народом, имеющим очень древнюю историю, прошедшим весьма сложный путь развития. Подытоживая уже сказанное, следует отметить, что, по языковым данным, уже в III тыс. до н. э., в эпоху существования общекартвельского языкового единства, как предполагают, грузинские племена жили на Кавказе. Вместе с тем, судя по археологическим и антропологическим исследованиям последних десятилетий, на территории Грузии с древнейших времен наблюдается непрерывность культурного развития и присутствие одних и тех же антропологических типов, их органическое развитие, что исключает здесь полную смену населения и заставляет признать ведущим в течение всего этого времени элементов превалирующие и позже картвельские племена. Конечно, в ту отдаленную эпоху население жило все еще отдельными племенами; племя составляло основную этно-социальную единицу, и, несмотря на то, что между соседними племенами было много общего по языку и культуре, самосознание этнической принадлежности вряд ли выходило за пределы собственного племени. Не только не было сознания общности этих племен в настоящем, но в значительной мере была утрачена и память об общем их происхождении. В эту эпоху ведущими были процессы языковой и вообще этнической дифференциации. Однако примерно с середины II тыс. до н. э., в связи со значительным прогрессом в развитии производительных сил, интенсивным распадом первобытнообщинного строя и образованием крупных союзов родственных племен интенсивно начинает проходить и процесс интеграции. Образование в эпоху поздней бронзы (вторая половина II и начало I тыс. до н. э.) на территории Грузии охватывающих большие пространства ареалов однородных археологических культур является безусловным свидетельством наличия здесь крупных союзов племен и интенсификации связей между отдельными племенами и союзами племен, следовательно, значительного продвижения вперед процесса этно-социального развития населения Грузии, Как мы увидим ниже, это развитие приводит к образованию, на базе союзов родственных племен, ряда картвельских народностей, среди которых в античную эпоху особенно выдвигается картская (resp. восточногрузинская, иберийская) народность, составляющая основное ядро населения Картлийского (Восточно-Грузинского, Иберийского) царства. В силу ряда причин это последнее оказалось наиболее прочным и сильным среди грузинских политических и этнических образований. Оно не только объединило все картское население, но и распространило свое политическое и культурное влияние на ряд районов Грузии, населенных некартским элементом. Признаком его силы является, в частности, прочное подчинение себе многочисленных горцев Восточной Грузии и установление дружеских контактов с жившими по ту сторону Кавказа алано-сарматскими и северокавказскими вейнахо-дагестанскими племенами, вооруженные отряды которых правители Иберии систематически привлекали для борьбы с соседями или даже с могущественными Парфией и Римом. Более слабой оказалась в античную эпоху западно-грузинская (колхидская) государственность, сложившаяся в основном в пределах Колхидской низменности. Об этом вполне определенное представление можно составить на основании известий античных авторов, особенно таких, как Страбон и Арриан. Западногрузинской государственности пришлось развиваться в несравненно более неблагоприятных условиях, при засилии крупных античных государств (Понтийское царство, Рим) и соседних горцев, над которыми ей не удалось установить такой прочный контроль, как это удалось сделать соседней Иберии над горцами Восточной Грузии. Колхидское царство не смогло включить в себя даже все западногрузинские (мегрело-чанские) племена — жившая в Понтийских горах ветвь этих племен осталась вне Колхидского государства, жила все еще в условиях первобытнообщинного строя и, следовательно, не вошла в сложившуюся в пределах Колхидского царства западно-грузинскую народность. Малочисленность и слабость этнического ядра Колхидского государства, этническая пестрота населения Западной Грузии (здесь наряду с западногрузинсиим мегрело-чанским — населением жили многочисленные группы двух других ветвей грузинских племен — карты и сваны, а также абхазо-адыгейские племена), господство эллинистического Понтийского царства, а затем Рима, наличие в прибрежныж районах греческих колоний, усиленно занимавшихся реэкспортом высокоразвитой к тому времени греческой культуры, — все это обусловило относительную слабость происходящего на территории Западной Грузии процесса этнической, консолидации местных племен. Временами в античную эпоху сильной Иберии удавалось распространить свое политическое господство также и на значительную часть Западной Грузии, о чем свидетельствуют как античные греко-римские источники, так и древнегрузинская историческая традиция, дошедшая до нас в своде древнегрузинских летописей «Картлис цховреба». Это еще более способствовало сближению населения Восточной и Западной Грузии. Могущество и прочность древнеиберийской государственности является важнейшим феноменом, обусловившим прочность сложившейся в ее лоне древней восточногрузинской (картской) народности, сыгравшей в дальнейшем роль консолидирующего ядра при формировании единой грузинской народности. Конечно, прочность (монолитность) этой восточногрузинской народности, как и всякой другой, была относительной и далеко уступала характерной для нации монолитности. Это выражалось, в частности, в наличии языковых различий (диалекты!), а также различий в обычаях, верованиях и т. д., что бросалось в глаза даже античным авторам (см.: Страбон, XI, 3,3 ). Новый стимул для складывания единой грузинской народности дало христианство, утвердившееся в Восточной Грузии в качестве официальной религии в IV в. Насаждение христианства силой среди горцев Восточной Грузии положило конец культурно-религиозному обособлению горцев и еще более сблизило их с населением развитых низменных районов. Картлийская церковь, наряду с внедрением христианского богослужения на грузинском языке, способствовала распространению грузинской письменности. В Западную Грузию христианство проникало с двух сторон — с запада, из Византии, и из Восточной Грузии (Картли). Правда, на первом этапе здесь утвердилась греческая церковь с богослужением на греческом языке и т. д. Однако постепенно все более и более прочными становились позиции картлийской церкви. Энергичными борцами за искоренение греческого влияния и внедрение богослужения на грузинском языке, вообще за слияние западногрузинской церкви с восточногрузинской (Мцхетский католикосат) стали сами правители Западной Грузии — возникшего в VIII в. Абхазского царства. Осуществление их политических целей (достижение независимости от Византии и присоединение восточногрузинских и южногрузинских областей) с железной необходимостью толкало их в своей культурно-религиозной политике к максимальному покровительству грузинской церкви и грузинской письменности — единственной силы, способной в данной ситуации противостоять греческому влиянию. Правителям Западной Грузии удалось до конца довести дело объединения всей Грузии под своей гегемонией. Основным фактором, обусловившим их успех в этом деле, несомненно, явилась большая монолитность Абхазского царства, наличие более сильной центральной власти и более многочисленного слоя рядовых, еще не закрепощенных свободных производителей — по сравнению с Восточной и Южной Грузией (Картли и Тао-Кларджетское царство), где процесс феодализации был намного далеко зашедшим. Объединение феодальной Грузии в XI—XII вв. еще более сплотило разные области Грузии. Грузинский язык отныне сделался единственным языком широких коммуникаций между жителями разных частей Грузии, языком государственным, языком церкви, литературы и искусства. Все это имело своим результатом создание общегрузинской народности, формирование самосознания принадлежности к единой грузинской народности. Конечно, это было все еще далеко не монолитное единство—население разных областей Грузии и в эту эпоху сильно отличалось одно от другого, сохранялся целый комплекс своеобразных местных обычаев, в каждодневном быту продолжали пользоваться местными языками и диалектами и т. д. После распада единой грузинской феодальной монархии и образования ряда княжеств на территории Грузии (XIII— XVIII вв.) усилился процесс обособления, приведший к оформлению ряда грузинских этнографических групп, однако не было потеряно сознание общегрузинского единства — на территории всей Грузии создавалась единая грузинская культура, грузинский язык оставался языком коммуникаций, богослужения, языком литературы и искусства. Все время жила и идея политического единства Грузии, унаследованная от эпохи XI—XII вв. Как известно, характерная для феодализма западноевропейского типа политическая раздробленность, с одной стороны, и сравнительно высокая централизация средневековых государственных образований Кавказа, так же как наличие более оживленных экономических связей в них, — с другой, определили значительное различие в путях их развития. В своих основных чертах грузинский феодализм близко примыкает к феодализму западноевропейского типа, однако создание в Грузии довольно централизованной единой феодальной монархии XI—XII вв., которой удалось достичь, на первых порах во всяком случае, больших успехов в борьбе с феодальным партикуляризмом, обусловило довольно раннее образование в Грузии крупной народности, вобравшей в себя все стоящие близко друг к другу этнические группы данного региона. Трансформация грузинского народа (народности) в нацию в результате всемогущих консолидирующих факторов новой капиталистической эпохи происходила в основном на базе достигнутого уже на этапе народности единства, на базе единой грузинской народности, сложившейся еще в средневековую эпоху, однако при этом пришлось выполнить в значительной мере и задачу полного слияния в одно целое разрозненных, за долгий период феодальной раздробленности XIII—XVIII вв. сильно обособившихся друг от друга, разных, частей единой грузинской народности. [1] См.: Джавахишвили И. А. История грузинского народа. I. Тбилиси, 1928; его же. Первоначальный строй и родство грузинского и кавказских языков. Тбилиси, 1937; его же. Историко-этнологические проблемы Грузии, Кавказа и Ближнего Востока. Тбилиси, 1950 (все на груз. яз.); его же. Основные историко-этнологические проблемы истории Грузии, Кавказа и Ближнего Востока. — ВДИ, 1939, № 4. [2] См.: Климов Г. А. Этимологический словарь картвельских языков. М., 1965, с. 37; там же, с. 35—36, 44, 54, 62. 84, 127, 137, 165, I68, 200, 233—234, 237, 244, 247. [3] Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В. Древняя Передняя Азия и ирдоевропейская проблема. Временные и ареальные характеристики общеиндоевропейского языка по лингвистическим и культурно-историческим данным — ВДИ, 1980, №3; их же. Миграции племен—носителей индоевропейских диалектов — с первоначальной территории расселения на Ближнем Востоке в исторические места их обитания в Евразии. — ВДИ, 1981, №2. [4] Меликишвили Г. А. Возникновение Хеттского царства и проблема древнейшего населения Закавказья и Малой Азии. — ВДИ, 1965,№1; Мачавариани Г. И. К типологической характеристике общекартвельского языка-основы. — ВЯ, 1966, № 1, с. 9, прим. 31. [5] Климов Г. А. О лексическо-статистической теории М. Сводеша. — В сб.: Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике, М. 1962, с 239—253; Бокарев Е. А. Введение в сравнительно-историческое изучение дагестанских языков. Махачкала, 1961, с. 17—18. [6] Климов Г А. Этимологичский словарь картвельских языков. М., 1964, с. 35 и сл.; его же. — ВЯ, 1959, №2, с. 120; 1962, № 3, с. 151— 153,Vogt H. Arménien et Caucasique du Sud. Norsk Tidsskrift for Sprogvidenskap, IX, Oslo, 1938, c.325 и сл.; его же. Remarques sur les noms des lieux du Caucase. Symbolae Osloenses fasc. Suppl. XI,1943,с.176 — 184; его же. Remarques sur la préhistσrie des langues kartvéliennes.−Revue de Kartvélologie, vol. XI−XII, № 36— 37, 1961, с. 5— 11; Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959, с. 98—100 [7] Климов Г. А. Этимологический словарь картвельских языков. М., 1964, с. 55—56 и др.; Меликишвили Г. А. К вопросу о древнейшем населении Грузии, Кавказа и Ближнего Востока. Тбилиси, 1965, с. 72. [8] Там же, с. 93 и след. [9] Джанашиа С. Н. Труды, т. III. Тбилиси, 1959, с. 146. [10] Меликишвили Г. А. Наименование города Фасиса и вопрос об этническом составе населения древней Колхиды. — ВДИ, 1966, № 1. [11] Калдани М. К. вопросу о суффиксе -иш (-ш) лечхумских географических названий. — В сб.: Вопросы структуры картвельских языков, III.Тбилиси, 1963. [12] Меликишвили Г. А. К истории древней Грузии; его же. К вопросу о древнейшем населении Грузии..., с. 63—68. [13] Там же, с. 18—26. [14] Об этом см.: Читая Г. С. Акад. С. Джанашиа и проблема происхождения грузинского народа. — Мимомхилвели, I, 1949, с. 2 и сл. (на груз. яз.) [15] Куфтин Б. А. К вопросу о древнейших корнях грузинской культуры на Кавказе по данным археологии. — ВГМГ, ХII—В. Тбилиси, 1944. [16] Об итогах антропологического изучения Кавказа, о местном органическом развитии антропологических типов населения Кавказа см.: Abdushelishvili M.G.The Genesis of the Aboriginal Population of the Caucasus in the Light of Anthropological Data.—Oroceedings of VIII International Congress of Anthropological and Ethnological Sciences, vol. I,Tokyo and Kyoto,1968. жүктеу/скачать 2.57 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|