Перспективы и пути повышения гуманистической ценности современного спорта и олимпийского движения

В данном тексте вместо слова Prolegomena [1] я предпочитаю использовать термин, производный от спортивного соревнования. Progymnasmata означает подготовительный – praeexercitamenta, и лишь позднее он стал использоваться в греческой риторике. Представляемый текст является лишь предварительным рассмотрением вопроса, который затрагивает одну из фундаментальных особенностей древнегреческой культуры. Поэтому я и называю данный текст progymnasmata... Уже в этом названии мы находим очевидное доказательство того, как терминология, происходящая из спортивной среды, появляется в лексике литературы, риторики и многочисленных поэтических метафор, снабжая терминами произведения духовной и интеллектуальной культуры, даже христианскую литературу, если вспомнить, например, богатые метафорами, связанными со спортивными соревнованиями, письма Св. Павла и проповеди отцов церкви.

Упомянутое доказательство, связанное с названием progymnasmata, представляется не очень убедительным, но оно хорошо подтверждается происхождением и эволюцией таких основных греческих институтов сферы физического воспитания, как например, палестра или гимнасии [2], которые по своему названию являются спортивными, а позднее принимают духовный характер. Эти институты, возникшие в сфере спортивной культуры, становились все более интеллектуальными по своему характеру и по прошествии столетий превратились в gymnasia psyches (интеллектуальная школа), основанную Платоном философскую Академию [3], в Перипатетический Ликей Аристотеля [4] и Школу киников в гимнасии Киносарг [5]. Происхождение и эволюция гимнасий помимо прочего определенно указывает на хронологический приоритет и главенство спортивного соревнования в античную эру. Напомним, что paideia, канон греческого образования, включала в себя и музыку, которая играла важную роль мостика – посредством слов, пения и танцев – между спортивной культурой и постоянно развивающейся духовной интеллектуальной культурой в рамках структур нового греческого polis, города-государства, где иерархия отдельных элементов в шкале ценностей претерпела определенные изменения. Вместо героя преимущественное положение занял «героический воин», гражданин города-государства, а вместе с ним и гражданская мудрость, которая стала составной частью духовной и интеллектуальной культуры.

Первая критика прозвучала в связи с излишним одобрением победителей спортивных соревнований. Ксенофан, философ 6 в. до н.э., доказывал, что мудрость и осмотрительность, приносящие пользу всему городу-государству, должны цениться больше, нежели атлетическая сила и быстрота, поскольку они приносят славу лишь отдельному индивиду. Этос соревнования, унаследованный из героической и архаической эры, также трансформировался в новые ценности мышления, интеллекта и слова. Чтобы смягчить древний лозунг, провозглашенный в поэмах Гомера – быть всегда мужественным, первым и выдающимся среди других, – появляется философия, выраженная в известных дельфийских афоризмах: gnothi sauton («познай самого себя») [6] и meden agan («ничего слишком»). Она становится фундаментом новой интеллектуальной и моральной ценности sophrosyne – осмотрительность и умеренность. Прежний идеал kalokagathii [7], который связан с аристократической генеалогией, отраженной в социальном происхождении из аристократического класса agathoi, а также с телесной и физической красотой (достигнутой посредством спортивной культуры) начинает принимать новое значение. Этот идеал начинает наполняться новым духовным и интеллектуальным содержанием до тех пор, пока не становится одним из достоинств, которым греческая культура будет гордиться в классическую эпоху (5-4 в.в. до н.э.).

Вследствие социальных и структурных изменений обогатилась новыми элементами интеллектуальной культуры в рамках города-государства и arete – одна из центральных категорий греческой культуры и этики. Arete, обычно неправильно переводимое как достоинство (virtue), означает совершенствование и ведет свое происхождение от aristoi, среды аристократических семей. Следовательно, слово arete имеет префикс ari – тот же, который имеется в слове aristoi. Arete первоначально обозначало качества указанных семей, прежде всего valour, доблесть (римское virtus произошло от vir – человек), храбрость и физическую готовность, культивируемые во время спортивных соревнований и войн. Оно было просто синонимом аристократической физической культуры.

В ходе дальнейшего развития греческого города-государства от аристократии через тиранию к демократии arete насыщается новыми элементами, необходимыми для граждан города-государства, и приобретает характер и функции моральной и интеллектуальной добродетели, которая имеет важное значение в жизни граждан города-государства. В своем новом измерении arete перестает быть врожденной прерогативой аристократии. С развитием демократии оно становится доступным широким слоям народа, поскольку может быть достигнуто посредством духовных и интеллектуальных ценностей, обучения и рационального познания. Прежняя крепость рук и быстрота ног сталкиваются с проницательностью интеллекта и силой ума и преобразуют старую концепцию arete (включенную в физическую готовность) в новую моральную и гражданскую категорию. Разум вступает в борьбу с силой мускулов, рук и ног. Хотя физическая готовность и сохраняет свое значение, однако, постепенно среди господствующих классов возрастает ценность интеллекта и проницательность ума; и это подтолкнет Гераклита (6 в. до н.э.) к формулировке положения о том, что phronein arete megiste (мышление есть величайшее arete, достоинство). Это превосходное мнение о ценности мышления вырастает в новую категорию культуры, использующую термин, связанный с функционированием ума, – phronein, которую древние греки привыкли называть sophrosyne (осмотрительность, умеренность). Она превозносится как великая мудрость, сдерживающая чрезмерные амбиции, питаемые большой славой, честью и уважением, которые оказываются победителям в спортивных соревнованиях и войнах. Sophrosyne как элемент духовной и интеллектуальной культуры соизмеряет силу оружия с прославлением, граничащим с обожествлением, олимпийцев, которые были представителями наиболее высокой соревновательной физической культуры и олимпийской атлетики.

Из их наличия греки вывели идею антагонистической структуры бытия. Она нашла свое завершение в диалектическом единстве противоположностей Гераклита, создав тем самым важный инструмент познания, основанный на критериях соревнования, которые были реализованы не только в области физической культуры на стадионах в Панэллинских играх, но проявились также в сфере духовной культуры, в многочисленных произведениях литературы и искусства. Философия и социальная практика дали им реальное подтверждение.

История греческой культуры по существу является одним большим макро-соревнованием культуры, иллюстрацией которого является агон, соревнование в области физической культуры, связанной с physis, soma (телом), а также с интеллектуальной и духовной культурой, включаемой в определение psyche, которое основано на дуализме материи и духа. Этот дуализм помог орфизму [10], другой греческой религии помимо олимпийской, сформулировать положение об антагонизме тела и души. Первыми это положение развили Пифагор и его школа, а позднее – Платон, неоплатонизм и христианство, понимавшие его как борьбу материи и духа. Орфизм проложил путь почти для всей антропоцентристской европейской философии. Платон разделил всю культуру и ее paideia на две противоположные и дополняющие друг друга сферы: гимнастику (gymnastike), которая включала в себя всю область физической культуры тела и музыку (mousike) – область духовной и интеллектуальной культуры. Постулат Платона – искать гармонию и синтез этих двух фундаментальных сфер, или как он говорил krasis gymnastikes kai mousikes (сочетание или смешение двух элементов культуры) затрагивает крайне важную проблему (важные разъяснения Платона сделали тело элементом, дополняющим psyche).

II

В своем анализе на первое место в древнем мире я поставил превосходство тела или спортивных элементов атлетического соревнования как первичное и образцовое для культуры античных греков, которые утонули в бесконечных диспутах и ссорах и для которых война была нормальным состоянием, а мир – исключением. Однако Аристотель и Платон считали, что войну нужно вести лишь для того, чтобы добиться мира, чтобы стать свободными (а не рабами) или чтобы захватить рабов. Это постоянное состояние войны определило приоритетную позицию и господство спортивной культуры, которой подчинялась вся культура тела и физическая готовность (необходимая во время постоянных войн). Главенство спорта было санкционировано религиозным культом, отраженным в Олимпийских играх, во всех Панэллинских играх и многих других локальных Играх. Это главенство составило фундамент присутствия соревнования во всей греческой культуре, включая область духовной и интеллектуальной культуры.

Однако я противопоставляю господство тела восхищению интеллектом, потому что я хочу вернуться к греческому этосу соревнования, охватывающему не только область спортивных соревнований, но и важные сферы духовной и интеллектуальной культуры, которые нашли вдохновение и средства для такого интеллектуального, духовного и артистического возвышения и освещения модели и идеала спортивного соревнования, которое даже сегодня изумляет и поражает нас. В Древней Греции элемент соревнования не ограничивался лишь сферой спортивной культуры. Он присутствовал также в сфере духовной и интеллектуальной культуры. Перефразируя одно из выражений Фалеса, который утверждал, что боги охватывают всю природу, и относя это к сфере греческой культуры, можно сказать, что дух агона panta agonon plere проникал всюду, что весь мир этой культуры был пронизан соревнованиями, которые распространялись если не на все, то, бесспорно, на наиболее важные, основные и доминирующие сферц духовной, интеллектуальной и художественной активности, включая даже простую крестьянскую и ремесленническую работу.

Дух соревнования (берущий начало в поэмах Гомера героической эпохи) правил бал не только на спортивных стадионах Олимпии – главных Панэллинских игр, но также в театрах, одеонах [11], в агоре [12], во время конкурсов поэзии, в школах софистов, ораторов и философов. Блеск интеллекта и поэтического гения, возбуждаемый амбицией соревнования, везде порождал восторг и энтузиазм соперников слова, мысли и музыки, хотя эти участники соревнований никогда не завоевывали олимпийских лавров. Они получали награды на других Панэллинских играх – Пифийских, Немийских и Истмийских. Игры в Олимпии никогда не включали искусство и литература в свою официальную программу, а ограничивались лишь демонстрацией интеллекта и поэзии как epidexis gnomes. В священной роще Олимпии можно было услышать лишь некоторые ритуальные гимны и хвалебные хоры. На самом деле Олимпия оберегала сакральный культ тела и его physis. Крыша театра или одеона ничего не меняла в этом плане. Хотя почти вся интеллектуальная элита Греции присутствовала на Играх и добавляла великолепие panegyris этому собранию греческого общества своим интеллектом, поэзией или философскими мыслями, но все же это было только сопровождение, не являвшееся частью официального ритуального культа.

Некоторые древние педагоги и философы, например, Сократ, сожалели о том, что организаторы Олимпийских игр решили присуждать высокие награды на Играх атлетам за достижения, связанные с телесностью, и не награждали поэтов, мыслителей и философов, концепции и труды которых могли принести не только личную славу, но и пользу другим людям, жителям других городов-государств. Лишь последующие века должны были принести олимпийские лавры этим соперникам и олимпийцам интеллекта. Все, связанное с соревнованием в культуре тела, было забыто, хотя и сохранилось в искусстве и философской мысли. И лишь Пьер де Кубертен возродил эти главные ценности и придал им новое олимпийское очарование.

Большой вклад в раскрытие концепции греческой культуры соревнования внес J. Burckhardt, профессор искусства и истории университета в Базеле, более известный своей знаменитой работой по итальянской эпохе Возрождения. В 1870-1886 гг. он читал лекции по культуре Греции. Эти лекции были опубликованы в 1898-1902 гг. как Grechische Kulturgeschichte в четырех томах. В третьем томе, который носит название Der Grechische Mensch, Burckhardt вводит понятие колониальных и соревновательных греков (der koloniale und agonale Mensch) так называемой эпохи колониальной диаспоры, которые основали ряд колоний на берегах Средиземного и Черного морей и поразили в своих художественных интересах необычной культурой телесного соревнования, которая переросла в Панэллинские Олимпийские, Пифийские, Немийские и Истмийские игры. Эта культура создала специфическую иерархию ценностей, базирующуюся на спортивных состязаниях и огромной физической готовности. При создании этой необычной аристократической культуры соперничества, физическая культура и телесная готовность были признаны как главные показатели современной культуры. Burckhardt считал, что греки – единственная нация в истории, имевшая столь возвышенный и динамический культ спортивного состязания и соревновательных амбиций (in dieser Beziehung waren die Griechen einzig da).

Считая, что Burckhardt, бесспорно, является основателем концепции соревновательного грека, следует добавить, что он был современником двух людей, которые занимались вопросами соревновательной природы греков и отвели им особое место в истории соперничества вообще.

Первый из них археолог Ernest Curtius, который занимался раскопками в Олимпии в 1875-1881 г., а второй – Friedrich Nietzsche, который был очарован греческой культурой (взять хотя бы его известную работу Die Geburt der Tragodie Aus Dem Geiste der Musik. В нескольких статьях Ницше анализирует вопрос о гомеровском соревновании. Для Ницше вся греческая культура крайне насыщена элементом соперничества. В превосходной и оригинальной статье Homers Wettkampf он прямо пишет: «Каждый великий грек передает факел соревнования: всякая великая добродетель служит тому, чтобы освещать новое величие».

Конечно, взгляды, которые высказывали Burckhardt, Curtius и Nietzsche, по поводу тотального и постоянного господства императива соперничества в культуре и жизни древних греков, несколько модифицировались на протяжении столетия. Однако спорт (возникший сто лет назад) продолжается и наиболее выдающиеся эксперты по древней истории приняли участие в этой дискуссии.

Мнение о том, что только греки проявляли такую глубокую любовь к соперничеству, также изменилось в связи с получением новых данных о сравнительной этнологии и обычаях других наций. Современное детальное этнологическое исследование показало, что элемент соперничества является универсальным компонентом антропологии человека; это не только характерная и привилегированная черта древних греков; соревнование в духовной, интеллектуальной и физической культуре имеет универсальный характер и является одним из наиболее важных социологических и этнологических принципов человечества. Я даже думаю, что оно должно быть признано в качестве одного из тех архетипов, присущих человечеству, на которые указывал Carl Gustav Jung [13].

До сих пор моя статья содержала некоторые синтетические заметки, которые, как я уже отмечал, представляют собой progymasmata, т.е. являются введением к более детальной дискуссии, которую я начинаю с текста другого греческого поэта, имя которого – Гесиод [14]. Он жил на рубеже 7 в. до н.э. и является автором единственного сохранившегося древнего дидактического эпоса Erga kai hemerai («Труды и дни»). Несколько лет назад я связал имя Гесиода с новым и отличным от указанного выше подходом к античному времени. Я назвал этот подход аспектом Гесиода. Если для аристократии движущим моментом, стимулом и целью была власть и слава, то для низших классов такой целью было изобилие, достигаемое посредством труда, который был основой их существования, а иногда приводил и к богатству. Если для одних основным полем деятельности были гимнастические залы и стадионы как преддверие к битвам и войнам, а инструментами – оружие, трофеи и слава, то для других – тяжелый труд (ponos) в поле или мастерской, который обеспечивал их пропитание на основе знания того или иного ремесла techne. Дух соперничества превалировал в этих двух разных мирах, разумеется, по-разному выступая в мире аристократического военного искусства гомеровских героев и архаической аристократии, с одной стороны, и в мире материального производства крестьян и ремесленников Гесиода, с другой.

Не удивительно поэтому, что первый упомянутый фрагмент исходит из «Илиады», библии великой греческой войны, и повторяется дважды: первый раз в книге VI, строка 208, а потом в книге XI, строка 784. В первом случае Глаукос, сын Гипполокоса, командир ликийцев, воюющих на стороне Приама [15], в диалоге с Диомедом сказал, что его отец, посылая его в Трою, велел ему всегда быть лучшим и выдающимся среди всех остальных (aien aristeuein kai hypeirechon emmenai allon)... Как говорит Нестор в книге XI, с такими словами Пелей (Peleus) послал Ахиллеса в Трою и велел ему быть aristeuein (лучшим)... Мы находим в поэме следы и олимпийского опыта, который победителем признавал лишь одного, первого, т.е. того, кто был лучшим, и только он один удостаивался олимпийской награды в данном спортивном состязании. Вышеупомянутая строка поэмы Гомера стала главным принципом рыцарского героического этоса и девизом для соревновательного характера греческой культуры. Вот почему греки высоко ценили такие доблести как philotimia: стремление к славе, честолюбию и philonikia: стремление к победе, соперничеству, соревнованию.

Молодой Фридрих Ницше восхищался поэмой и дал ей глубокую интерпретацию в своей статье «Homers Wettkampf». Позднее Заратустра в знаменитой работе Ницше «So Sprach Zarathustra» /«Так говорил Заратустра»/ (1883-1892) повторил указанные выше слова: ты всегда должен быть лучшим и выдающимся среди всех остальных. Это привело философа к крайним концепциям «сверхчеловека» (Uebermensch), морального кодекса собственников и рабов и даже смерти бога.

Как я уже отмечал, Платон и Dion Chrisostom (1-й век) считали Гомера учителем Эллады, и его поэмы были включены в педагогические каноны греков. Александр Великий привык всегда возить с собой «Илиаду». Копия поэмы, отредактированная Аристотелем, все время была у него с собой во время военных сражений, и он называл ее Гомер ek tou narthekos, Гомер из драгоценной коробки или сундука. Несколько веков спустя Цицерон в письме своему брату Квинтусу (Quintus) написал, что он с малых лет очень дорожил поэмой, а Цезарь однажды спросил у жителей альпийской деревни, свойственно ли им амбиции и борьба за власть ton prytaneion hamillai, заметив при этом, что сам он предпочитал бы всегда быть первым в деревне и вторым в Риме. Это, бесспорно, является отражением поэмы Гомера. А спустя столетия Caesar Borgia, известный кондотьер [16], обычно говорил: «aut caesar aut nihil».

Концепция aien aristeuein, быть лучшим, составляла тот императив, который питал дикие амбиции греческих тиранов, а поскольку слава и борьба были для греков единственным источником радости, то можно сделать вывод, что тиран сидел в каждом талантливом и амбициозном греке.

Если для деятельности и славы у Гомера важны воинское сражение и атлетическое соревнование, то у Гесиода и его крестьянской среды на первом плане сельское хозяйство и связанный с ним ежедневный тяжелый труд, спасавший от бедноты и голода. Они находятся в состоянии постоянной борьбы с природой за выживание, соперничают со своими соседями. К соперничеству их побуждает богиня Хорошая Eris (Good Eris), agathe eris, повелевающая им быть честными в этом соревновании, которое открывает для них дорогу посредством труда к благосостоянию и богатству. Eris имеет в виду борьбу, спор, битву, а также соперничество, столкновение или просто соревнование, но не в области военного искусства или атлетического соревнования, а в труде. Богиня Eris олицетворяет тождество борьбы за существование и соревнования в труде с соседями или другими соперниками. Следовательно, речь идет о соревновании в сфере производства, возглавляемое и стимулируемое богиней Eris, которая побуждает фермеров, ремесленников и певцов трудиться так, чтобы они были лучше своих соперников. Хотя в глазах правящей аристократии это, конечно, менее значительный тип соревнования, но это соревнование почти за саму жизнь. Гесиод осознавал наличие двух аспектов Eris: с одной стороны, она – святой стимул к работе и успеху, а с другой, – госпожа войн и конфликтов. В поэме «Теогония», в которой Гесиод представил генеалогию греческих богов, он упоминает только одну Eris, дочь ночи, которая провоцирует споры, войны, убийства, голод и страдания («Teogonia», 225 ad)... В дидактическом эпосе «Труды и дни»... Гесиод вносит исправления в генеалогию Eris и обращает внимание на то, что в мире было две Eris: одна, agathe (хорошая) Eris, которая стимулирует соревнование с целью добиться благосостояния посредством труда, и kake (плохая) Eris, которая провоцирует войны, споры, несчастия...

Поэмы Гесиода с энтузиазмом цитировал Ницше в статье о гомеровском соревновании, усматривая в Eris другую форму соревнования и сопоставляя ее с гомеровской поэмой aien aristeueien для доказательства соревновательного характера греческой культуры в целом. Аристотель в своих работах по этике значительное внимание уделяет такому качеству, как philotimia: стремление к славе, честолюбию и сопутствующим ему качествам, одно из которых phthonos: зависть, ревность, а другое – dzelos: ревность, соперничество, соревнование, тесно связанные с Eris в хорошем смысле. Великий философ отмечает, что для всех, кто соперничает в eris, характерна ревность, амбиция, независимо от того, идет ли речь о соревновании в счастье или в мудрости – sophia, которая относится к миру духовной культуры. Выдвигая такое утверждение, он цитирует те строки из поэмы Гесиода, где говорится, что «гончар завидует гончару», что уже стало поговоркой. Как считает Аристотель, все люди, сходные по положению или возрасту, во время соревнования завидуют друг с другу. Следовательно, Eris, введенная Гесиодом, для Аристотеля является соревновательным элементом и потому должен быть включен в соревновательный кодекс греческой культуры.