Но не только утомительные переходы затрудняли операции армий северо-западного фронта. Служба связи была налажена плохо.
Пример:
При начале операций Самсоновской армии капитан генерального штаба Пехливанов явился по делам службы на варшавский почтамт. К своему ужасу он обнаружил там огромную кипу служебных телеграмм, адресованных штабу Самсонова, в Остроленку. Эти телеграммы были посланы Жилинским и, по предположение штаба фронта, уже находились в руках Самсонова.
Пехливанов потребовал от директора почтамта объяснений:
— Почему эти телеграммы не были отправлены?
Ответ:
— Между Варшавой и армией Самсонова еще не установлено ни телеграфного, ни телефонного сообщения. Что же касается окольных линий, то они слишком перегружены для того, чтобы ими можно было бы пользоваться.
Капитан поспешно собрал все телеграммы, бросил весь тюк в свой автомобиль и доставил их лично генералу Самсонову. Увы, некоторые телеграммы пролежали в варшавском почтамте несколько дней и помощи Самсонову уже оказать не могли ...
Дальше:
Командир 13-го армейского корпуса, Клюев, рассказывал, что при начале военных действий многие части не умели устраивать телеграфных линий. Вследствие этого командование было вынуждено прибегать к помощи радиотелеграфов, что вызвало при быстром продвижении войск большую неразбериху.
Больше того:
Телеграммы посылались шифрованными, но некоторые части, например 13-ый корпус, не имели даже секретного кода, вследствие чего не могли расшифровать телеграмм. Не оставалось ничего другого, как посылать даже самые важные оперативный директивы беспроволочным и нешифрованным путем...
Но, несмотря на все, русский паровой вал углублялся все больше и больше в равнины Восточной Пруссии. За головными частями не поспевали не только положенные по штату батареи, колонны с амуницией и обозы, но были дивизии, как, например, вторая пехотная, которые вообще не располагали никаким имуществом. Тяжелая артиллерия 23-го корпуса не имела обозных повозок вообще, а снаряды и патроны перевозились упакованными в соломе, на реквизированных крестьянских подводах.
Офицеры действующей армии умоляли высшее командование замедлить темп марша. Они указывали на то, что поход некоторых частей, как, например, 13-го корпуса, уже похож скорее на процессию паломников, чем на наступление войск, но эти мольбы оставались без ответа со стороны Жилинского.
Ко всему сказанному прибавлялось еще одно обстоятельство — наличие у германцев военных аэропланов. Хотя авиация того времени и находилась в зачаточном состоянии, тем не менее в Восточной Пруссии немцы располагали значительным числом аппаратов. Самсонов сообщал Жилинскому, что германские летчики неотступно следят за движениями его армии, и германское командование, следовательно, во всех подробностях осведомлено о развиваемых им операциях.
В русской же армии авиационное дело, о котором с такой гордостью говорил Сухомлинов в своей статье «Россия готова», оставляло желать лучшего, несмотря на великолепный состав летчиков: аппаратов было мало, и эти немногие машины находились в таком состоянии, что после одного-двух полетов ломались или их приходилось разбирать. Поэтому прав был генерал-квартирмейстер ставки верховного главнокомандующего Данилов, который утверждал, что «вследствие отсутствия аэропланов, от нас было скрыто все, что творилось за линией германских застав».
Появление аэропланов в небе производило на русских солдата, в особенности на запасных, удручающее впечатление. Генерал Гурко рассказывал, что запасные, в особенности те, которые пришли на фронт из центральных губерний, вообще видели аэропланы впервые. Достаточно было появиться в небе какому-либо аппарату, — все равно, русскому или германскому, — его обстреливали, как сумасшедшие. Генерал Ренненкампф вынужден был даже отдать жестокий приказ, согласно которому стрелявшие по аэроплану должны быть расстреляны, так как благодаря безрассудной пальбе было сбито много русских летчиков, что грозило свести русскую авиацию вообще на нет.
И вопреки всему — как это парадоксально ни звучит, — то, что в русской армии многие части не имели полного комплекта, это оказывалось облегчением. 6-й корпус, например, вместо положенных 32 батальонов имел только 24 с половиной, при 15 процентов офицерского состава. Это обстоятельство облегчало снабжение войск продовольствием и амуницией.
Но, несмотря на отрицательные стороны снабжения армии и отсутствие связи, так остро проявившиеся в наступлении на Восточную Пруссию, было бы ошибочно предполагать, что обе русские армии, которые наступали в двух направлениях, не представляли бы собой никакой опасности для Германии. Русский солдат тех времен был храбр и на него можно было положиться. Все данные говорили за то, что, по окончании маршей, едва только армии вступят в бой, весь налет временной деморализации слетит. Каждая армия, даже самая лучшая европейская, начинает морально разлагаться, если ее слишком сильно гонят.
23 АВГУСТА
В тот день, когда закончилось гумбиненское сражение, странный свет спустился на окровавленную землю. Казалось, что судьба внезапно распростерла серую пелену над русскими и германскими армиями, как бы предупреждая о грядущих годах лишений, нужды, отчаяния и смерти.
Солнечное затмение, происшедшее в этот день, не было похоже на затмение в апреле 1913 года с кровавыми отблесками в реках и озерах. На этот раз оно было каким-то странным, мутным, серым, и даже люди были похожи на мертвецов.
Вторая русская армия Самсонова находилась как раз в походе. Бесконечные колонны солдат угрюмо тащились по дорогам и пескам. Когда началось затмение, кони испуганно заметались. Солдаты сперва замедлили шаг, a затем остановились. Даже на офицеров оно произвело гнетущее впечатление. Бодрость сменилась плохими предчувствиями.
Беспокойство забралось также и в германские позиции. Передовые отряды русской армии были еще далеко, и немцы, поспешно работая, заканчивали возведение укреплений... Так же, как и шаги русских солдат, работа германских лопат приостановилась, глаза людей поднялись к небу...
Два дня прошло с момента этого предзнаменования. В душный полдень 23-го августа германские солдаты вновь перестали копать землю. Они притихли, как бы желая уловить стук приближающихся шагов противника. Далеко, где-то на левом фланге, там, где стояла соседняя дивизия, глухо ударило орудие. За ним еще и еще.
И внезапно за линией горизонта, скрывающей место первого столкновения авангардов Самсонова с германцами, загремел артиллерийский бой, выстрелы орудий слились в непрерывный, сотрясающий землю гул.
Движения людей не видно; только мягкие комки шрапнельных дымков вспыхивают, расплываются в залитом солнцем небе. Это отсутствие живых людей в панораме зарождающегося боя действует угнетающе на германских солдат.
С напряженными нервами следят они за трагедией, развивающейся на их левом фланге, — до самых вечерних сумерек их руки работают ленивее, чем обыкновенно, — постройка окопов идет медленнее.
Угнетает их, однако, не столько гул невидимой битвы, сколько то обстоятельство, что полки Самсонова глубоко проникли на территорию Восточной Пруссии, что на горизонте вырастают дымы пожаров, пожирающих родные села. Угнетает и то, что в верхах армии творится что-то нездоровое и из уст в уста шепотом передается имя нового командующего, — генерала фон Бенкендорф унд фон Гинденбург.
Достарыңызбен бөлісу: |