Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

ОСТРОЛЕНКА

Ночью накануне генерал Самсонов сидит на грубом деревянном стуле в оперативной комнате своего штаба. Его душа наполнена и радостью и досадой. Радостью — потому, что он горд за успехи своих войск, занявших уже 4 германских города, досадой же — из-за того, что его начальник, командующий северо-западным фронтом, Жилинский, опять чем-то недоволен.

Ни проволока телеграфа, ни искра, пронзившая эфир, не выбросила на стол Самсонова ни одного листка бумаги со словом признательности! Это было бы, впрочем, пустяком, если бы вместо ожидаемого поощрения поступали, по крайней мере, бумаги с исчерпывающими директивами, с указанием на то, какие части стоят против его армии. Но эти директивы отсутствуют. Неизвестно, что происходит на левом фланге. Неизвестно также, что творится в разрыве, отделяющим Вторую армию от Ренненкампфа. В центре количество пленных незначительно, и по ним нельзя судить, какие части германцев преграждают путь наступления.

Словом, о враге известно очень мало, а, между тем, необходимо приступить к составлению очередного боевого приказа... Начальник штаба, Постовский, вот уже больше часа стоит над картами, посеревший, согнувшийся, подточенный бессонными ночами, нервно теребящий черный шнурок пенснэ.

Армейская разведка приносит несколько донесений. Кажется, что все в порядке. Самсонов внимательно перечитывает помятые бумаги и в дымке наступающего рассвета диктует приказ на 23-е августа.

— Шестой корпус остается в районе Отельсбурга, тринадцатый занимает линию Едвабно — Омулефофер — Дембенхофен. Пятнадцатый продвигается до линии Лыкузен — Зелесен... Первый корпус остается в Сольдау, вторая пехотная дивизия идет походом на Кослау.

Генерал-квартирмейстер Самсонова, генерал Филимонов, входит в комнату. Молча передает ему Постовский приказ, подписанный нервными каракулями Самсонова. Генерал-квартирмейстер подходит к лампе, горящей на соседнем столе, наклоняется и читает. От взглядов Самсонова и Постовского не скрывается, что Филимонов испытывает замешательство. Внимательно следят они за изменением выражения лица и настораживаются еще больше, когда Филимонов, полуобернувшись к ним, говорит:

— Подумайте, ваше превосходительство! — Из этого приказа видно, что ваша армия, в общем, движется на запад, в то время, как директива Жилинского предписывает продвижение на север. Мы, следовательно, уклоняемся от желаний командующего фронтом, утверждающего, что победа Ренненкампфа несомненна, что германцы поспешно отступают, и нам, поэтому, необходимо зайти им во фланг.

— Мой друг! — рокочущим баском говорит Самсонов, — планы нельзя строить на столь отдаленное будущее. Кроме того, посудите сами, можем ли мы перепрыгнуть через отступающие перед фронтом нашей армии германские части? Вам, ведь, самому ясно, что в случае движения на север весь мой левый фланг оказывается под угрозой свежих германских войск. Даже самая примитивная стратегия требует уничтожения врага прежде, чем может быть начато какое-либо сложное движение. Скажите по совести; — хватило ли бы у вас смелости придерживаться приказа и попросту оставить сильного неприятеля сначала сбоку, а потом в тылу?

По лицу видно, что Филимонов согласен с доводами Самсонова. Тем не менее, приказ свыше остается приказом, и генерал-квартирмейстер пытается возразить. Самсонов, однако, упорен. Решительным жестом руки он отклоняет всякую попытку изменения приказа и, взяв под руку Постовского, отводит его к окну. Там вполголоса происходит последнее совещание, укрепляющее Самсонова в его намерении двигаться на запад.

— Разошлите приказ, — приказывает Самсонов дежурному офицеру и, опускаясь на стул, отхлебывает жадными глотками остывший чай.

Наступает день, — генерал еще не сомкнул глаз. Мысли его работают лихорадочно. Перед ним мелькают воспоминания прошлого, рождая досаду. Самсонов думает о войне в Манчжурии, протекавшей на просторных открытых равнинах, вспоминает себя на горячем коне. Перед его глазами скачут ординарцы, разворачиваются кавалерийские полки, получают приказы, а он, Самсонов, следит за маневрами в большой бинокль, видит, как смыкаются войска, обозначаются позиции японцев, — он видит поле битвы перед своими глазами.

A здесь, в Остроленке? Что это за война? Он сидит в душной комнате, завален бумагами, получает донесения слишком поздно. Глаза не видят ничего, кроме карт и посеревших стен... На все просьбы разрешить поехать в район расположения войск штаб армии отвечает отказом, приходится сидеть в этой проклятой комнате, а на все телефонные вызовы отвечает ген. Жилинский, всегда невидимый и раздраженный, грозящий царской немилостью в случае, если будет сделано что-либо своевольное.

А между тем, как не быть своевольным, когда все приказы, которые исходят от него, должны привести к поражению армии. А отвечать за это будет не командующей фронтом, а он, Самсонов?

Генерал устало поднимается. Опирается о стол и снова склоняется над картами. Молча, почти с сожалением, стоят поодаль офицеры штаба и наблюдают, как их командир водит сомкнутым циркулем по линиям сильно пересеченной местности, старается на основании отрывочных донесений нарисовать в воображении действительную картину своего фронта.

— Приказы по корпусам! — отрывисто говорит Самсонов и быстро диктует один за другим распоряжения.

Филимонов снова пытается вмешаться, предлагая предварительно переговорить с Жилинским, но Самсонов только отмахивается. Там все равно не поймут!

Тогда Филимонов сам отправляется к телефонистам, добивается соединения с Волковыском, требуя к аппарату самого Жилинского.

Голос командующего фронтом хриплый. Чувствуется, что Жилинский за ночь сильно устал.

— Что у вас опять там такое? — раздраженно спрашивает он.

Филимонов докладывает: согласно со сведениями, доставленными разведкой второй армии, германские части, защищающие южную часть Восточной Пруссии, укрепились в районе севернее Нейденбурга. Представляется немыслимым игнорировать их присутствие и продолжать дальнейший поход в северном направлении. Он, Филимонов, предлагает изменение в сторону фронта Алленштейн — Остероде. Что скажет на это его превосходительство?

Жилинский некоторое время молчит и в трубке слышно, как он шелестит перекладываемыми листами карт. Затем раздается его недовольный голос.

— Передайте трубку телеграфисту. Я на основании вашего представления отдам соответствующий приказ.

Телеграфист записывает:

«Номер 3004. Общее положение: германские войска после тяжелых боев, закончившихся победой Ренненкампфа, поспешно отступают, взрывая за собой мосты. Неприятель, находящийся перед второй армией, располагает, по-видимому, незначительными силами. Приказываю второй армии оставить заслон у Сольдау и двинуться главными силами на линию Зенбург — Алленштейн, которую надлежит занять не позже 25-то августа. Наступление второй армии не имеет никакой иной цели, кроме уничтожения отступающих перед армией Ренненкампфа германских частей. Эти войска необходимо отрезать от Вислы».

С приказом Жилинского в руках Филимонов спешит в оперативную комнату, чтобы сообщить о результатах своих переговоров с Жилинским. На полпути он сталкивается с Самсоновым, выходящим на улицу. Самсонов внимательно читает приказ командующего фронтом, возвращает депешу Филимонову и хочет пройти дальше.

— Как же будет, ваше превосходительство? — спрашивает Филимонов.

— Никак, — криво улыбнувшись, отвечает Самсонов. — Мои приказы остаются в силе. Я еще не сошел с ума.