Первая до и после я хочу умереть в столетнем возрасте, с американским флагом на спине и звездой Техаса

Пиренеев.

Прибытие в "Футюроскоп" было связано со странными ощущениями. Казалось, что я

побывал там всего несколько дней назад, хотя прошел уже целый год. Было похоже, что

время обратилось вспять, и ощущение дежа-вю усиливалось тем, что мы остановились в

той же самой гостинице, где нас разместили годом раньше. С одной стороны, это вселяло

надежду: я почувствовал себя так, словно знаю, как выиграть "Тур де Франс". Мои

товарищи по команде испытывали то же самое; большинство из нас уже четвертый год

выступали за "U. S. Postal", и если вначале у нас не было ничего, кроме пары разбитых

трейлеров, то теперь в нашем распоряжении находился целый караван грузовиков и

автобусов, набитых всем, что способствует хорошему настроению.

Единственное, чего обязательно следует ожидать от каждого "Тура",- это неожиданности.

За три недели гонки обязательно будут внезапные атаки, нелепые падения и неожиданные183

лидеры. "Футюроскоп" доказал это сразу же, когда мой старый друг шотландец Дэвид

Миллар увел желтую майку у меня из-под носа.

Для всех 180 гонщиков день начался одинаково - с анализа крови. В стартовом лагере я

услышал, что троих гонщиков дисквалифицировали по причине слишком высокого

гематокрита, что можно было считать началом нового допингового скандала - темы,

которая уже давно навязла в зубах. Но затем меня ожидала история с Милларом,

бесшабашным поджарым 23-летним гонщиком, эксцентричным, но добродушным, с

огромным потенциалом. Большой любитель развлечений, он взял в привычку праздновать

каждый Новый год в новой стране. В "Туре" он участвовал впервые, но никто бы этого не

сказал, глядя на то, как он, работая ногами как сваебойная машина, проехал эту разделку

за 19:03. Я очень надеялся на повторение прошлогоднего успеха в первой разделке, но,

увидев время Дэвида, внезапно понял, что сделать это будет гораздо труднее, чем я

ожидал.

Подошла моя очередь. На вершине первого холма у меня было чуть больше 4 секунд

преимущества над временем Миллара и Ульриха. Но потом трасса свернула в какие-то

виноградники и поля подсолнухов, где мне пришлось бороться с резкими порывами ветра.

Когда я доехал до контрольной точки на половине дистанции, мое время оказалось уже на

3 секунды хуже, чем у Миллара. Я увеличил кадеданс и за четыре километра до финиша

снова обошел Миллара примерно на секунду, но к тому времени уже почти выдохся.

Последний километр запомнился кошмарной смесью невыносимой жары и боли, а когда

линия финиша осталась позади, мой результат высветился на гигантском экране,

установленном в зоне финиша. Я посмотрел на свое время, а потом - на время Миллара.

Он удержался на первом месте, выиграв у меня секунду. Когда Дэвид увидел, что

победил, он не смог сдержать слез радости. В тот вечер он лег спать прямо в желтой

майке. Известие об этом помогло мне смягчить горечь разочарования, а дополнительным

облегчением послужил тот факт, что нашей команде "Postal", по крайней мере, не

придется отстаивать желтую майку. Мы были рады, что забота об этом ляжет на плечи

Дэвида и его команды "Cofidis".

Петля "Тура" повела нас по дорогам" на Лимож. Тайлер Хэмилтон упал в первый же день,

когда по непонятной причине пелотон был поражен эффектом домино и все ударили по

тормозам. Тайлеру пришлось тормозить на скорости 96 километров в час, и он перелетел

через руль велосипеда. Мы думали только о том, как избежать травм. Самым серьезным

источником опасности оказалась для нас машина французского телеоператора, которая

чуть не смела всю нашу команду с дороги во время тренировки.

Нам удалось проехать первые этапы целыми и невредимыми, и никто из наших ребят не

потерял времени на падениях. Правда, в середине первой недели мы все же были на

волоске от катастрофы. Это произошло во время сложной командной разделки, на этапе

от Нанта до Сен-Лазароа. В командной гонке с раздельным стартом время пересечения

финишной линии определяется по пятому члену команды. Затем это время добавляемся к

общему времени каждого гонщи184

помедленней!", никто из нас - включая меня в голове группы - ничего не услышал. Только

благодаря нечеловеческим усилиям Фрэнки и Тайлер смогли снова влиться в группу и

прийти к финишу вместе с нами. Мы оказались вторыми, но посмотрите, как дорого это

могло обойтись: из-за неслаженной командной работы Цулле проиграл в тот день 10

минут, а Эскартин 2. Для них борьба чуть не закончилась, даже не начавшись.

Спринтерские этапы между городами Лимож и Дакс проходили на изнурительно высокой

скорости - 49 километров в час. Огромную работу проделали Тайлер и мой новый

товарищ по команде Вячеслав Екимов. Временами в эти первые дни лил такой сильный

дождь, что в очках ничего не было видно.

Пелотон занимался обычным склочничеством и политиканством. Команда "ONCE"

обвинила нас в злонамеренных попытках придержать их лидера, Жалабера, чтобы

обеспечить мое лидирующее положение. Днем позже возглавлявший пелотон Жалабер

остановился, чтобы "полить цветочки". По неписаному правилу, когда лидер оправляется,

никто не атакует, но тогда кто-то все же пошел в атаку, и разгневанный пелотон тут же

съел беглеца, чтобы другим было неповадно.

На девятом этапе Тайлер упал во второй раз, оказавшись жертвой эффекта домино во

время массового завала. Приземление на руль чужого велосипеда стоило ему огромного

синяка на груди. Но наконец равнинные этапы остались позади, и мы могли вздохнуть с

облегчением: никаких серьезных травм и потерь времени. Я располагался там, где хотел,

притаившись на шестнадцатом месте, впереди всех серьезных конкурентов в генеральной

классификации, выигрывая 43 секунды у Ульриха, 4:05 у Цулле, 5:12 у Пантани и 5:32 у

Виранка.

Пришла пора подниматься в горы. Впереди виднелись грозные Пиренеи с туманами,

температурой 5-10°С, с памятью о моем весеннем падении и контузии, с тяжелейшим

подъемом на десятом этапе до высокогорного городка Отакам и 13 - километровым

финишем в гору. Когда в то утро я проснулся в Дасе, шел дождь, и я решил, что такая

погода как нельзя лучше подходит для атаки - главным образом потому, что никому

другому она не нравилась. Дождь сопровождал нас на девяти из десяти пройденных

этапов, и я был не против, чтобы он не кончался никогда. К тому же я верил в то, что

никто в мире не подготовлен к страданиям лучше меня. "Это будет мой день",- подумал я.

Но я не принимал в расчет баска Хавьера Очоа, который предпринял легендарную атаку

длиной в день. Через час после старта Очоа с двумя другими гонщиками ушли в отрыв на

холмах и выиграли у пелотона 17 минут. Чем выше мы поднимались в горы, тем сильнее

все дрожали под ледяным дождем. К тому времени как мы подъехали к подъему на

Отакам, я все еще уступал Очоа больше 10 минут, и у меня больше не осталось никого из

помощников, потому что все были измотаны непогодой и долгой погоней.

Когда передо мной вырос Отакам, я сказал себе, что подъем станет для меня шансом, а не

препятствием. Именно на нем лидер этапа, Очоа, должен был, наконец, выбиться из сил, и

именно там я надеялся его обойти. Другие гонщики думали так же, особенно Пантани и

Ульрих, которые собирались разоблачить меня как случайного выскочку, неспособного

повторить свою победу. Для них и для меня настал час встретиться в горах, чтобы

померяться силами в очной борьбе.

Пантани атаковал первым, всего через километр после начала подъема. Цулле рванул за

ним. Я быстро встал на педалях и догнал заднее колесо Пантани. Увеличив кадеданс, я

обошел Цулле и Пантани за 10 километров до финиша. Посидев с минуту на седле, я185

снова вскочил и настиг группу из семи других гонщиков, в числе которых был Виранк. Я

занял место в голове группы, немного проехал с ними, а потом снова нажал на педали.

Теперь между мной и Очоа больше никого не было. Мы остались наедине с подъемом. Я

прибавил скорость.

Иохан диктовал мне в ухо время и расстояние: Очоа опережал меня на 4:58 за 5

километров до финиша. За 3 километра разрыв сократился до 3:21. За 2 километра до

финиша я отставал на 2:14.

Я хотел выиграть этап. Но впереди меня ехал Очоа, который демонстрировал невероятное

мужество. К тому времени он сохранял лидерство на протяжении 150 километров, мы уже

полчаса штурмовали крутые склоны Отакама, но он отказывался сдаваться, даже несмотря

на то, что чуть не падал с велосипеда от изнеможения. Догнать его было невозможно.

Он пересек линию финиша на 41 секунду раньше меня. Я посвятил ему величайшую

погоню в моей жизни: он начал этот финишный подъем с преимуществом в 10:30, и я

отыграл почти 10 минут, но этого оказалось недостаточно. У меня не хватило духу - или

сил,- чтобы расстроиться, я мог только отдать должное героизму Очоа.

Я получил то, что хотел - желтую майку лидера в генеральной классификации и

значительное преимущество над ближайшими преследователями. У Эскартина я

выигрывал 1:20, у Цулле - 3:05, у Ульриха - 3:19 и у Пантани - 5:10. Я показал себя в

компании других победителей "Тура", и сделал это во время подъема на легендарный

Отакам. Кроме того, даже несмотря на то, что я не стал победителем этапа, по

значительности мой результат не уступал подъему на Сестриер в прошлом году.

Однако впереди меня ждал еще один из самых тяжелых подъемов в мире - подъем к

вершине Мон-Ванту, пику высотой 1908 метров, где почти нет воздуха для нормального

дыхания. Вершина Мон-Ванту представляет собой безжизненный, ветреный и покрытый

кратерами лунный пейзаж. Ее боялись все. Мой друг, легендарный Эдди Меркс, выиграл

этап до пика Мон-Ванту в 1970 году, но почти сразу после финиша отключился, и ему

пришлось давать кислород и вызывать "скорую". И конечно, все, кто имел отношение к

велоспорту, помнили трагическую судьбу британца Томми Симпсона, который умер на

этом подъеме в 1967 году. Недалеко от вершины у Симпсона не выдержало сердце, что

потом объяснили употреблением алкоголя и амфетаминов. Но и сама гора, несомненно,

тоже сыграла свою роль в этой смерти.

Этап был сравнительно коротким - всего 149 километров, но заканчивался он

мучительным крутым подъемом длиной 21 километр. Позднее я где-то слышал, что

посмотреть на то, как мы будем штурмовать Мон-Ванту, собралось больше 300 тысяч

зрителей. На первом, равнинном участке я ехал в группе с шестью другими гонщиками,

включая Ульриха, Виранка и Пантани. Тут собрались самые сильные гонщики этого

"Тура". Примерно за 5 километров до вершины Пантани атаковал. Я вскочил на педали и

погнался за ним. Через 2 километра я его достал. На своем плохом итальянском я сказал

Пантани: "Vince!", что означает: "Ты можешь победить. Давай, жми".

Но Пантани понял меня неправильно. Ему показалось, что я сказал: "Vitesse", что по-

французски означает "пошевеливайся". Он решил, что я над ним насмехался.

Мы ехали вместе, в одинаковом темпе, сражаясь с порывами ветра и собственной

усталостью, пока не пришло время для километрового финишного спринта. Тогда я из

лучших побуждений сделал то, что разозлило его еще больше. Когда перед нами186

показалась линия финиша и мы начали спуртовать, я принял решение отказаться от

борьбы за победу на этапе. Я считал Пантани великим гонщиком, который только что

пережил трудный год, связанный с обвинениями в допинге. Он боролся за то, чтобы

вернуть уверенность в себе и силу духа. Он был гонщиком, который сам создал свой

неповторимый имидж: красная гоночная форма, бандана на лысой голове и кличка Пират,

которую он сам же и придумал. В тот день он был героем, и я посчитал, что он заслужил

победу. Я ослабил напор и подарил победу ему, а сам финишировал вторым, в третий раз

на этом "Туре".

Об этом решении я впоследствии горько пожалел.

С тех пор меня постоянно спрашивают, нужно ли было мне бороться до конца, и я

отвечаю "да". Иначе зачем я вообще сел в тот день на велосипед? Но постарайтесь понять,

что пытаться выиграть слишком много этапов на "Туре" было бы ошибкой - как

тактической, так и политической. Неписаный закон пелотона не поощряет

индивидуальную жадность, и я этот закон уважаю. Если у тебя есть возможность, помоги

другому и не выигрывай этапы, которые тебе не нужны. Американцам это может

показаться непонятным, но в этом есть своеобразное благородство. У меня была желтая

майка, и я посчитал, что отнимать у другого победу на этапе - значит пожадничать.

Для меня как лидера в генеральной классификации попытка выиграть ненужный этап

равносильна попытке унизить других гонщиков и разрушить чужую карьеру. Победы на

этапах престижны сами по себе и доставляют удовольствие спонсорам команд. Все

участники пелотона понимают, что спорт - это наша работа, и что каждому из нас нужно

выполнять определенные обязанности и кормить семьи. Так как в тот момент моему

лидерству ничто не угрожало, я не считал, что мне нужны победы на этапах. Зачем

наживать себе врагов, которые когда-нибудь потом не упустят случая вставить мне палку

в колесо.

Я думал, что Пантани джентльмен, но ошибся. Вместо того чтобы по достоинству оценить

мой жест, он заявил, что в тот день я не был самым сильным гонщиком. Тут уже я

посчитал себя оскорбленным, и между нами началась кровная вражда, которая длилась до

последней минуты присутствия Пантани на "Туре". "К сожалению, он показал свое

настоящее лицо",- сказал я журналистам. Затем я упомянул его другое прозвище,

Элефантино, что значит "слоник",- но это прозвище он ненавидит, потому получил его за

форму и размер своих ушей. Он предпочитает, чтобы его называли Пиратом. В ответ

Пантани заявил: "Если Армстронг считает себя сильнее меня, то он ошибается". Когда

через несколько дней Пантани выиграл еще один этап, до горного курорта Куршевель, то

сказал, что хотел взять у меня реванш, "и вы все видели, как я это сделал".

Шестнадцатый этап от Куршевеля до Морзина начался с трагической ноты, похорон 12-

летнего мальчика, сбитого машиной сопровождения. Худшего начала дня придумать было

нельзя, и физические мучения, которые пришлось вынести участникам "Тура", кажутся

мне почти заслуженными.

Все, включая Пантани и меня, считали, что этот этап станет сценой нашей с ним дуэли.

Так бы и случилось, если б Пантани не предпринял преждевременную и, по сути,

бессмысленную атаку на самом первом подъеме. Впоследствии он сказал, что хотел

поставить "Тур" на уши, невзирая на последствия. Это ему почти удалось - он заставил

всех нас испытать поистине адские мытарства. Он гнал в бешеном темпе и создал отрыв в

1:40, вынудив пелотон, и особенно ребят из моей команды, постоянно гнаться за ним.

Такой ритм гонки вымотал всех моих товарищей. В конце концов через два с половиной187

часа Пантани сломался: он откатился в хвост пелотона и финишировал через 13 минут

после нас. Для Пантани этот этап оказался последним: на следующий день он снялся из-за

болей в желудке. Но за его авантюру нам пришлось заплатить дорогую цену.

Тем временем я сам совершил глупейшую ошибку. Когда мы доехали до последнего

подъема, мои товарищи, обессиленные преследованием Пантани, отвалились, оставив

меня одного. И тут на меня напал голод. Я вспомнил, что весь этот длинный, тяжелый

день ел слишком мало, а рядом не было никого, кто мог бы прийти мне на помощь. Я был

вынужден в одиночку сражаться с атакующими гонщиками, но у меня не было

необходимого запаса энергии для работы на подъеме. Я постарался не впадать в панику,

но был серьезно обеспокоен. Если мой организм откажет, это может стоить мне огромной

потери времени.

Побеждать всегда очень трудно (я имею в виду любую победу, даже в соревновании по

набрасыванию колец, не говоря уже о "Туре"), потому что разум и тело почти никогда не

находят общего языка. В большинстве случаев мы оказываемся не в ладах сами с собой, а

для шоссейного гонщика эта проблема особенно актуальна.

С одной стороны, когда твое тело устает, разум обязан подавить стремление тела

остановиться. С другой стороны, когда твой разум желает, чтобы ты сделал больше, чем

можешь, тело должно напомнить, что ему нужны еда и вода, прежде чем оно начнет

выполнять приказ разума. Иногда случается, что эти двое объединяют свои усилия, и в

таких случаях ты взлетаешь на Отакам как на крыльях. Но если они тянут в

противоположные стороны, то ты загибаешься в двух шагах от Морзина.

Примерно за 6 километров до вершины я начал отставать. Я не смог зацепиться за

Ульриха или Виранка. Мои ноги отказывались двигаться, и я не мог набрать достаточно

воздуха, даже широко открыв рот. Меня обошел Эскартин, потом еще один гонщик, а

потом еще один. Все, что я мог сделать - это не остановиться совсем. Кое-как я все же

дотащился до вершины и скатился к финишной линии, где Виранк праздновал победу на

этапе.

Ульриху всего 1:37 и сохранил 5-минутное преимущество над ним в общем зачете. Но мне

пришлось выжать из организма все до последней капли, чтобы не потерять больше 3

минут (а мне приходилось своими глазами видеть, как выдохшиеся гонщики теряли по

десять минут и далее больше).

Еще одна победа в "Туре" начинала казаться реальной. Но тут поползли слухи о том, что

мои проблемы в тот день были свидетельством серьезного ухудшения формы и что на

последних этапах меня можно будет наказать. Я знал, что другие гонщики постараются

проверить мою боеспособность, и в первую очередь это сделает мой ближайший

преследователь, Ульрих.

Я все еще не выиграл ни одного индивидуального этапа. Для этого оставалась только одна

возможность - последняя разделка на девятнадцатом этапе от Фрибурга до Мюлуза в

Германии. Ульрих родом из Мердигена, и трасса этапа пролегала прямо через этот город.

Фантастическая поддержка зрителей была ему обеспечена. Это был его последний шанс

столкнуть меня с подиума в Париже. Нам предстояло проехать 58,5 километра, больше

часа работы на предельной скорости. Кроме того, как всегда, оставался фактор

неожиданного падения. "Для того чтобы совершить нечто ужасное, вполне хватит одного

человека",- заявил я представителям прессы. Один-единственный выскочивший наперерез188

зритель может сбросить тебя на дорогу. При всем желании выиграть этап мне обязательно

нужно было финишировать без приключений, чтобы отстоять лидерство в генеральной

классификации.

Ульрих стартовал на 3 минуты раньше меня. Как только он сорвался со старта, толпа

взревела, и мне показалось, что болельщики не замолкали ни на секунду в течение всего

часа. К тому моменту, когда подошла моя очередь стартовать, шум стоял такой, что его

можно было буквально пощупать. В нашей техничке ехал сам министр почты США, Билл

Хендерсон.

Поначалу я ехал, постоянно поглядывая на кардиомонитор и заботясь о том, чтобы не

выйти за пределы физических возможностей и не потратить слишком много сил. Затем

Йохан сообщил, что после 11 километров у нас с Ульрихом одинаковое время. Йохан дал

мне зеленый свет, и я устремился за победой.

Я увеличил кадеданс и постепенно начал отыгрывать время у Ульриха. Йохан непрерывно

поставлял информацию через мой наушник: после 15 километров я опережал Ульриха на

2 секунды, после 20 километров - на 5 секунд, после 33 километров - на 15 секунд. На

отметке 52 километра я увеличил преимущество до 29 секунд. Ульрих пытался

сопротивляться, но я держал слишком неистовый темп и приближался к легендарному

рекорду Грега Лемонда - 54 километра в час, который он установил на разделке в 1989

году.

Я пересек линию финиша с преимуществом в 25 секунд. Я показал второй результат в

весь "Тур-2000" я наконец почувствовал себя настоящим победителем. Мне было

неприятно это признавать, но, если бы я приехал к подиуму "Тура" без единого

выигранного этапа, в моей победе явно чего-то не хватало бы.

Самый длинный этап "Тура" все еще был впереди, но команда "Postal" отмучила его

благополучно, и в тот вечер мы наконец позволили себе отпраздновать это событие. За

ужином мы потребовали пиво и мороженое. Мороженое показалось нам таким вкусным,

что мы, как безумные, ели прямо из бочонков. В тот же самый вечер Кик приехала в

Париж с родителями и Люком. Они тоже наконец уверовали в победу и решили это

отпраздновать. Они организовали частную вечеринку в отеле "George V" и устроили ужин

для моих друзей, которые начали прилетать из Остина.

На следующее утро команда погрузилась в Восточный экспресс и отправилась в Париж,

чтобы проехать формальный торжественный этап.

Я снова пересек линию финиша в окружении бушующего моря американских и техасских

флагов. Мы были единственной командой, которая добралась до Парижа, не потеряв ни

одного из девяти человек, что само по себе было выдающимся достижением, если принять

во внимание степень тяжести маршрута. У скептиков больше не осталось никаких

козырей. Когда я стоял на пьедестале, Кик преподнесла мне сюрприз: она одела Люку

желтую майку. Кик передала сына мне, и я посадил его себе на плечи.

В тот вечер для нас снова организовали прием в Музее д'Орсе. Столы на 250 человек были

накрыты в отдельном зале с расписным потолком. Когда зашло солнце, я снова

провозгласил тост за своих товарищей. "Мы научились это делать,- сказал я им.- Теперь

мы знаем, как это делается". Но самый лучший тост произнес актер Робин Уильяме,

страстный велосипедный болельщик, который прилетел в Париж, чтобы увидеть финиш189

гонки, и захотел разделить радость победы с нами. Робин сказал ребятам нашей команды:

"Вы поразили меня в самое сердце", чем все мы были чрезвычайно тронуты.

Как выглядит победа 2000 года по сравнению с 1999-м? В физическом плане выиграть эту

гонку было труднее. Сидя там в тот вечер, я чувствовал себя более уставшим. Мне

кажется, все участники гонки были рады, что она закончилась. Для спортивных

соревнований три недели - это целая вечность, и, когда ты приходишь к финишу, все

равно - первым или сто первым, твои ощущения описать просто невозможно. Чувство

полной самореализации изменяет гонщика и всю его последующую жизнь в спорте.

Другая существенная разница заключалась в том, что мой рак перестал быть главной

темой разговоров - о нем упоминали разве что вскользь. Мне это не нравилось; я хотел,

чтобы эту тему продолжали обсуждать, потому что она больше всего помогает понять

суть моей миссии на этой земле.

Со времени выхода в свет этой книги люди постоянно спрашивают меня, что я хочу

сказать, когда говорю, что при наличии выбора предпочел бы называться человеком,

пережившим рак, а не победителем "Тур де Франс". Я хочу сказать, что если бы мне не

пришлось бороться с раком, то я не научился бы всему, чему научился. Без того опыта,