1 Н. Р. Ск., VII, 5, а.
2 Ibid., VIII, 23, b.
3 Громанн, 78.
4 D. Myth., 554, 651.
5 German. Mythen, 96—99.
6 Громанн, 80.
7 Срп. припое., 8; Кулиш, II, 30.
У нас Индра-зверь всем зверям отец:
Была на сём свети засушейца,
Ня было добрым людям воспитанница,
Воспитанница, обмыванийца;
Iон копал рогом сыру мать-землю,
Выкопал ключи все глыбокии,
Доставал воды все кипучий;
Iон пускал по быстрым рякам
И по малиньким ручьявйночкам,
По глубоким, по большим озярам;
Iон давал людям воспитанница,
Воспитанница, обмыванийца.
Приведем варианты:
a) Куда хочет (зверь) — идет по пóдземелью, Аки солнце по поднебесью,
Он происходит все горы белокаменные,
Прочищает ручьи и проточины,
Пропущает реки, кладязи студёные:
Куда зверь пройдет — тута ключ кипит.
Когда этот зверь возыграется,
Словно облацы по поднебесью,
Вся вселенная (мать-земля под ним) всколыбается.
b) Когда этот зверь (рогом) поворотится, Воскипят ключи все подземные1.
Священные песни Вед утверждают, что бог Индра низводит из облачных гор стремительные потоки дождя и, собирая их в особые вместилища, творит земные источники, ручьи и реки, умножает их воды, роет для них широкие русла и направляет их бег2. Сходство русского предания с ведаическим — в высшей степени поразительное! Спрашивается: должно ли индийского Индру считать за первообраз нашего мифического зверя или в совпадении их имен следует видеть не более как случайное созвучие? В первом случае звериный тип, приданный Индре, можно бы объяснить таким же низведением этого бога в разряд демонических существ, какое постигло его в религиозных представлениях зендскои отрасли. Мы более склоняемся в пользу второго мнения; слово Индра (другие формы, встречаемые в разных списках стиха о голубиной книге: Индрик, Вындрик, Единорог) исследователи наши сближают с греч. υδρα . От санскр. корня ud, und (= vad, vand) — делать мокрым образовались слова: снк. uda, греч. υδωρ , литов. wandů = сл. вода; снк. udra, литов. udrà, англос. otor, сканд. otr, др.-нем. оttаr = слав. выдра (илл. vidra) — собственно: водяное животное; греч. υδρία — водонос, υδρα (hydra) — баснословная водяная змея3. Греческий миф рассказывает о славной борьбе Геракла с лернейскою гидрою; это была страшная змея о девяти головах, обитавшая в лернейском болоте, близ источника Амимоны; оттуда нападала она на стада (первоначально разумелись стада небесные) и опустошала страну. Геракл выгнал ее жгучими стрелами (т. е. молниями) из логовища и убил; совершив этот подвиг, он смочил свои стрелы ядом гидры и с тех пор стал наносить неизлечимые раны4. В числе других жи-
1 Калеки Пер., 11, 371-2.
2 German. Mythen, 144—6.
3 Пикте, I, 443; Radices linguae slov., 11; звук н в слове «Индра-зверь» вставной; сличи этот — энтот (Архив ист.-юрид. свед., I, ст. Буслаев., 22).
4 Griech. Myth., II, 192-3.
вотненных олицетворений облачного демона он представлялся и выдрою; у змея Фафнира был брат Otur, который в образе выдры ловил в водопаде рыбу и был убит камнем (= молнией), пущенным рукою Локи, и за это убийство боги должны были поплатиться тем сокровищем, на котором впоследствии возлежал Фафнир1. Змеи и драконы часто изображаются, как чудовища, обитающие в водах или вблизи какого-нибудь источника. Так Тугарин-змей плывет по Оке-реке, длина ему триста сажен, спиною валит круты берега, угрожает залить всю страну2. Герои старинных былин встречают Змея Горыныча на Израй-реке и Сафат-реке3; змей, с которым сражался Кирило-кожемяка, жил на Днепре; сербская аждаjа — в озере4. Еще теперь, когда неистовый поток, низвергаясь с гор, рушит деревья и скалы, в Германии говорят: «es ist ein Drach. ausgefahren!»5 Огненному змею, приносящему людям обилие и богатство (хлеб и золото), чехи дают название plivnik, plevnik, plevel, а лужичане plon — от корня плу, плю: снк. plu — fluere, наше плыть употребляется и в значении течь, лить («свеча плывет»); к этому же корню можно отнести слова: племя, чеш. plenny, plinny, слов, plěnny, plemenný — плодовитый, дающий много семян, пол. plenić, plonić — удобрить, сделать плодородным6. В некоторых вариантах стиха предание о звере-Индре связывается с священными горами: «живет тот зверь в Сионских горах, в Фаворе или Афоне-горе, он пьет и ест во святой горе (вар. из синя моря) и детей выводит во святой же горе; когда зверь поворотится — все святые горы всколыхаются»7. Это свидетельство роднит зверя-Индру с Змеем Горынычем. Разрывая своим рогом, т. е. молнией, облачные горы и подземелья и заставляя дрожать мать сыру землю (= потрясая ее громовыми раскатами), чудовищный зверь (= змей) дает исток дождевым ключам и рекам. Молниеносный рог, которым наделяют народные предания мифического царя-змея, дал повод певцам о голубиной книге подставлять непонятное для них название Индрик созвучным словом единрог. В XVII веке рог единорога считался обладающим силою исцелять тяжкие недуги и поддерживать цветущее здоровье в продолжение всей жизни. Царь Алексей Михайлович соглашался за три таких рога заплатить десять тысяч рублей; говорили, что они светятся и бывают длиною до шести пядей. Небогатые люди старались доставать какие-то кости, признаваемые за змеиные рожки; толкли их в порошок, примешивали к питью и давали это снадобье больным8. Как олицетворение молнии, змей буравит своим рогом облака, проливает дожди и производит наводнения; но как воплощение черной тучи, как существо демоническое, он сам задерживает дожди, запрятывая их животворную влагу в облачных пещерах, и причиняет засуху и бесплодие. С таким враждебным характером и является он в большинстве народных сказаний. По немецким сагам, драконы отравляют колодцы и чрез то насылают мор на людей и животных, особенно на коров, т. е. своим пламенным дыханием они на небе иссушают дождевые родники и изводят облачных коров, а на земле производят томительный зной, заставляют пересыхать источники, вызывают вред-
1 Симрок, 156.
2 Сказ. Сахарова, 98, 106.
3 Кирша Дан., 184, 346.
4 Срп. припов., стр. 57.
5 Der Ursprung der Myth., 59. В норвежской сказке (I, 24) пятиглавый тролль появляется из лона морских вод; на лубочной картинке (см. сказку об Еруслане) змей изображен плывущим пó морю.
6 Ч. О. И. и Д. 1865, IV, 275.
7 Калеки Пер., II, 372.
8 Очерк домашн. жизни и нрав, великор. нар., 194—5; Ак. Ист., II, стр. 46; IV, 242.
ные испарения и творят неурожаи; естественным же и необходимым последствием всего этого бывает сильная смертность между людьми и падеж скота. При солнечных затмениях, которые издревле приписывались нападению страшного дракона, было в обычае закрывать колодцы, чтобы охранить их от порчи отравы1. Залегая источники и реки, змеи и драконы лишают всю окрестную страну воды, томят и людей и стада смертельною жаждою. В апокрифической статье про Федора Тирона (по рукописи XVI в. ) читаем: «в граде том... бяше един кладязь кипяй водою благо: той же кладезь одержим бяше зверьми-змеями и множеством иного гаду, и даяше им царь жртву по вся лета коров 12 и оунец 80 и агнец 25, и пущаху воду, и насыщаше весь народ». Когда обычная жертва была отменена, «разгневась змей и удржа воду, и быша прискорбии людие и скоти их издыхаше»2. Подобный же эпизод встречаем в малороссийской сказке: в чистом поле на раздолье стояла криница, а вокруг нее лежало двенадцать змеев, и только этот один источник и был во всем царстве; всякий раз, когда приходилось брать из криницы воду, народ должен был давать змеям по двенадцати человек на пожрание; так продолжалось долго, пока не явился богатырь, который перебил чудовищ и освободил народ от тяжелой дани3. В Новгороде сохраняется предание о чародее Волхове, который в образе крокодила (вернее: дракона) залегал водяной путь в тезоименитой ему реке и тех, кто не хотел чтить его, топил и пожирал (стр. 116). Новогреческая сказка4 упоминает о змее, который поселился в источнике; только однажды в год допускал он соседних жителей к воде, и то не прежде, как после привода к нему девицы, которую тут же и съедал. По древнему греческому преданию, вблизи фивского источника скрывался в пещере страшный дракон, из глаз которого сыпались огненные искры; он оберегал источник, не позволял спутникам Кадма черпать оттуда воду и беспощадно умерщвлял их; Кадм выступил против дракона и убил его5. Такой захват и оберегание источников змеями и драконами и свободный доступ к воде после их убиения соответствуют усилиям Вритры задержать небесные потоки, которые, после победы над ним могучего Индры, с шумом низвергаются из облачных гор. Герои, убивающие змеев и открывающие для всех безопасное пользование водными ключами, суть представители бога-громовника, разителя туч и подателя дождей. Ту же мысль выражают и мифы о драконах, приставленных сторожить золотые яблоки гесперид и золотое руно Колхиды; ибо золотые яблоки тождественны, по своему значению, с живою водою (стр. 160), а золотое руно — метафора весеннего дожденосного облака (I, 350). По белорусскому поверью: кто желает вызвать дождь, тот должен убить змею и повесить ее на березе6; чехи во время засухи ловят змею и вешают головою вниз на древесном суке, с полным убеждением, что через несколько дней непременно пойдет дождь7. Эсты думают8, что, вешая топор или змею, можно приманить ветры, пригоняющие дождевые облака (см. выше, стр. 158—159).
Народные предания утверждают, что змеи любят пить и сосать молоко. У чехов и немцев известны многие рассказы о том, как ужи и змеи являются на полях, пас-
1 Der Ursprung der Myth., 52, 74; D. Myth., 671.
2 Пам. отреч. лит., II, 93—95.
3 Кулиш, II, 53-54.
4 Ган, I, стр. 308.
5 Der Ursprung der Myth., 58—59.
6 Hap. сл. раз., 149.
7 Громанн, 52, 80.
8 Die Windgottheiten bei den indogerman. Völkern, von Genthe, 15.
тбищах и в домах к детям поселян и пьют вместе с ними налитое в чашки молоко, причем змеиный король (или королева) слагает с своей головы золотую корону. Одна мать, отправляясь в поле, отводила своего ребенка в сад и оставляла ему кринку с молоком; странно казалось ей, что как бы много ни давала она молока — кринка всегда опорожнялась дочиста; решилась подсмотреть, что бы это значило? и вот что увидела: выползла из стены змея и вместе с дитятею принялась за молоко, а когда горшок опустел — легла к ребенку на колени и стала играть с ним. Здесь змее придан характер охранительного домового духа; в немецких сагах змеи нередко являются у детских колыбелей и оберегают младенцев. В Gesta Romanorum занесено следующее любопытное сказание: ежедневно утром и вечером, когда молодая коровница отправлялась доить коров, приползала в хлев большая змея с золотою короною на голове, и коровница всякий раз давала ей пить парное молоко. Случилось, что служанка эта должна была оставить своего хозяина; при уходе ее из дому благодарная змея подарила ей золотую корону1. Подобные предания можно услышать и в русском царстве. В Новгороде рассказывают, что на том месте, где теперь стоит Перюньский (Перынский) скит, жил некогда зверь-змияка Перюн (= Перун), который каждую ночь ходил спать в Ильме к волховской коровнице2. Во многих деревнях убеждены, что огненный змей летает по ночам к молодым бабам и сосет у них из грудей молоко; такая женщина день ото дня все более и более слабеет, чахнет и, наконец, лишается жизниз; оборотни и ведьмы превращаются в огненных змеев и в этом виде высасывают у коров молоко. С огненным змеем, говорят простолюдины, надо обходиться осторожно, не сердить его й, когда он прилетает на двор — ставить ему молоко; в противном случае он сожжет дом. Поверье это стоит в ближайшей связи с другим, по которому пожар, происшедший от удара молнии, можно затушить только молоком. У нас есть примета: «если молоко поставлено непокрытое, то его пьет нечистая сила», и ходят рассказы, будто в сонных людей, привыкших спать с разинутым ртом, вползали змеи и, поселившись внутри человека, ничем другим не могли быть вызваны назад, как только запахом парного молока4. Болгары уверяют, что змей-cмок сосет коров и женщин; такой беды, главным образом, опасаются 9-го августа: в этот день не гоняют коров на паству, а женщины, особенно те, которые кормят ребенка грудью, не выходят из дому; бывало, что женщины, отправляясь в поле жать, брали с собой грудных детей, и вот когда утомленная мать засыпала на ниве — тотчас приползал смок, высасывал у ней молоко с кровью, и так искусно, что она не чувствовала ни малейшей боли, а думала, что ее сосет ребенок5. То же рассказывают и в Германии. От этого молока змеи в короткое время становятся сильными и толстыми; а женщины, которых сосут они, сохнут и хиреют6. Смок, белор. цмок, пол. smok, cmok, чешcк. zmok, zmek, литов. zmakas — собственно: сосун (от smoktać — сосать, см. стр. 222); в пол. smok означает и дракона, и водяной насос; чехи говорят: «mokrý gako zmok»7. Когда мы напомним, что дождевые тучи представлялись нашим предкам то полногрудыми женами, то дойными коровами, которых сосал и доил своими молниями бог-громовержец, низводя
1 D. Myth., 650—1; Beiträge zur D. Myth., II, 443.
2 Путев, письма из Новгор. и Псковск. губ. П. Якушкина, 118—9.
3 Сравни Н. Р. Ск., V, 35; VIII, 23.
4 Записки Авдеев., 140, 149; Терещ., VI, 14; Вест. Р. Г. О. 1853, III, 6; Послов. Даля, 1037.
5 Каравел., 250.
6 Beiträge zur D. Myth., 442.
7 D. Myth., 654.
на землю их благодатное молоко в виде дождя, то для нас будут понятны все приведенные сказания о змеях (т. е. молниях), являющихся пить молоко и сосать женщин и коров. Молоко здесь — метафора дождя, а выражения пить и сосать равносильны выражению: проливать, низводить влагу (I, 343—4). По общему закону развития мифов, эти поэтические представления были впоследствии перенесены на землю и преобразились в суеверные рассказы и приметы, имеющие в виду обыкновенных змей, коров и баб. Когда молния сосет и доит тучи, они постепенно редеют, умаляются и исчезают с неба; отсюда — убеждение, что змей-сосун сутит коров и жен, отнимает у них вместе с молоком силы, здоровье и самую жизнь. Ему приписываются болезни и падеж скота; если у коровы опухнет вымя, это знак, что ее сосут змеи и лягушки1; чума рогатого скота называется змеиным пострелом2. Лужичане различают три рода огнедышащих, летучих змеев: peńežny, žitny и mlokowy zmij; первый приносит своим любимцам золото, второй — хлеб = урожаи, а последний наделяет коров изобильным и вкусным молоком3. Такое раздробление мифического змея на три отдельные вида возникло под влиянием различных, усвоенных ему эпитетов: как укрыватель золотых лучей солнца, он назван был денежным; как обладатель и низводитель небесного молока, получил эпитет молочного; а как молоко-дождь воспитывает жатвы, дает урожаи, то ему присвоено название житного. Те же поверья находим и у других славянских племен. Согласно с немцами, чехи думают, что красноогненный дракон приносит деньги, а синий — зерновой хлеб; для своего хозяина домовой драк похищает молоко и масло чужих коров; кто убьет гада-господарика, тот лишается счастья в скотоводстве и на полях его будут родиться одни плевелы4. Тому, кто сумел заслужить расположение цмока, он, по мнению белорусов, доставляет деньги, хлеб и молоко, делает его нивы плодородными, а коров богатыми молоком. Когда цмок несет золото, то бывает ясный, огненный; а когда — рожь и пшеницу, то летит черною тучею или принимает темно-синеватый цвет5. Все это подтверждает указанное нами выше сродство змеев с кобольдами; о последних рассказывают, что они любят пить молоко, собирая разлитые капли, и приносят своим хозяевам и хлеб, и деньги6. Летты прямо называют змей молочными матерями (peena mahtes), т. е. производительницами дождя7. Литовское название громовой стрелки Láumes papas указывает на молнию, как на сосок облачной жены, посредством которого точится молоко-дождь из ее материнской груди. По мнению наших знахарей, змеиное молоко (теперь этим именем называют блестящую ртуть) может легко разрушить всякую мельничную плотину; стоит только влить этого молока в пруд — и плотина будет разорена8, т. е. вследствие дождевых ливней прибывают воды и своим напором ломают поставленные им преграды. С живою водою нераздельны понятия здоровья, крепости сил, красоты, молодости, заживления ран и восстания из мертвых. Боги-громовники (Индра и Донар), как щедрые податели дождей, почитались целителями всяких болезней9; то
1 Громанн, 130.
2 Толков. Слов., I, 616.
3 Volkslieder der Wenden, II, 266.
4 Громанн, 23, 230; 233; Der Ursprung der Myth., 73. По болгарскому поверью, змей собирает по ночам росу с чужих нив и пастбищ и переносит на поля своего любимца.
5 Приб. к Ж. М. Н. П. 1846, 22—25; Могилев. Г. В. 1851, 19.
6 Beiträge zur D. Myth., II, 337.
7 D. Myth., 651.
8 Сахаров., I, 39.
9 German. Myth., 133-5.
же значение присвоялось и змею как хранителю и проводнику животворной влаги небесных источников. Пробуждение природы от зимнего омертвения, дарования людям красоты и здоровья (поставленное народными поверьями в самое близкое соотношение с весенним громом и дождями), богатырская и целебная сила змея — все это представления, тесно между собою связанные. Заклятие против болезни «родимца» скрепляется обращением к змее медной медянице, закладенной в медный столб1; в заговоре на защиту ратного человека от ран читаем: «в моих узлах сила могуча, сила могуча змеиная сокрыта — от змея двунадесятьглавого, того змея страшного, что пролетел со окиан-моря, со острова Буяна, со медного дома, того змея, что убит двунадесять богатырьми под двунадесять муромскими дубами. В моих узлах зашиты змеиные головы». Последние слова указывают на действительный обычай носить в амулетах (наузах) засушенные змеиные головки. Крестьяне, в предостережение от лихорадок, йосят на шее змеиную или ужовую шкурку или ожерелье из змеиных головок2; для защиты от чар и недугов привязывают к шейному кресту голову убитой змеи, а в привесках (ладонках) между прочим зашивают и лоскуток змеиной кожи3: кто носит такую привеску, того все будут любить и желать ему всякого добра. Чехи ловят на Юрьев день змею и содранную с нее шкуру носят девять дней на шее от лихорадки. С змеиною шкуркою они соединяют различные спасительные свойства: если превратить ее в пепел и присыпать раны — они скоро затянутся; если смешать этот пепел с водою и смочить глаза — никто тебя не очарует; если посыпать этим пеплом голову — враги будут бояться. Кто носит при себе язык, отрезанный у живой змеи на Юрьев день, тот будет силен, страшен своим недругам и непобедим в речах: поверье, возникшее из представления молнии — огненным или змеиным языком, а грома — победоносным словом. От падучей немочи чехи дают больному лепешку, приготовленную на змеином яйце4. В прежнее время на Руси вышивали на ладонках змеиные головы в связке — числом десять или двенадцать; иногда они примыкали к круглому лицу, которое изображалось в средине и напоминало собою голову Медузы. Любопытно сравнить с этими ладонками те старинные металлические амулеты, которые дошли до нас в немногих экземплярах и были несправедливо называемы медалями. Таких круглых или овальных амулетов известно нам шесть: черниговский (золотой), тульский (из композиции), куликовский (медный), два рязанские (один — медный) и принадлежащий Казанскому университету. На одной стороне этих амулетов изображена голова с выходящими из нее семью, десятью, двенадцатью или 14-ю змеями; только на куликовском амулете змеи представлены в связке. На одном из рязанских амулетов центральная голова изображена в диадиме. На другой стороне представлены священные изображения архангела Михаила или богоматери, а на одном из рязанских — изображение святого, который бичом или молнией поражает убегающего дьявола. Все амулеты сделаны с ушками, в которые, конечно, вдевался шнурок или лента с тем, чтобы носить их на шее. Амулеты носились для отвращения колдовства и сохранения здоровья, что подтверждается и находящимися на них надписями. Надписи — некоторые славянские, а большая часть греческих. На чер-
1 Припомним, что воззрение на медного змея исцеляло евреев от ядовитого укушения обыкновенных змей.
2 Сахаров., I, 27, 31; Терещ., VI, 16; Чернигов. Г. В. 1842, 40.
3 Владим. Г. В. 1844, 50; Вест. Р. Г. О. 1860, XI, 136; Лузин., 161. Финны употребляют при лечении болезней змеиные зубы, горло и кишку. — Вест. Р. Г. О. 1856, IV, 309.
4 Громанн, 81, 166, 176.
ниговском амулете читаем: «Господи, помози рабу своему Василию, аминь»; на тульском: «Сыне Божий, спаси и сохрани носящего (амулет), аминь». Кроме приведенной надписи, на черниговском амулете, а также на амулете Казанского университета находим следующее заклинание: «очерненная чернотою (т. е. нечистая сила) — как змея будешь ты извиваться в прахе, как лев реветь и как агнец трепетать в ужасе». Все исследователи признают древность означенных амулетов, что подтверждается формою букв и сокращениями в их надписях, напоминающими письмо Остромирова евангелия1. Амулеты эти, судя по их греческим надписям, должны быть византийского происхождения; но такое заимствование нисколько не шло вразрез с национальными верованиями. Обычай носить охранительные привески, наузы, был общий у славян со многими другими индоевропейскими народами, и мы видели, что для таких привесок доныне употребляют змеиные шкурки и головы. В 1843 году, во время скотского падежа, в селе Давшине убили змею, выпустили из нее кровь в кувшин, вскипятили эту кровь с дегтем и смолою и приготовленною смесью мазали ворота, чтобы отогнать моровую язву2. Змеиная кровь — метафора дождя; деготь и смола служат для подобного же обозначения (I, 405—406); смысл обряда тот: дождь, пролившийся из убитой змеи-тучи, прогоняет нечистую силу мрака = Смерть (Морану). По германскому преданию, помазание кровью дракона укрепляет тело и делает его неуязвимым для стрел и другого оружия3. Зигурд, убивши Фафнира, искупался в его крови и сделался недоступен ранам; но во время купанья прилип у него за плечами древесный листок, и только в это место, как не омытое змеиною кровью, можно было поразить героя. У греков змея принималась символом возрождения, обновляющейся жизни. Асклепий ( Άσχλήπιος ) изображался с жезлом, обвитым змеею; сын Аполлона, бог врачевства и целитель болезней ( Σωτήρ ), он обладал силою молодить старых и воскрешать мертвых. Такому искусству его научили змеи. Однажды обвилась змея вокруг его посоха, Асклепий убил ее, но выползла другая змея, держа во рту неведомую травку, прикосновением которой и воскресила убитую4. Чудесная травка и посох Асклепия тождественны трехлиственному, обвитому змеями жезлу Гермеса, которым он призывает к жизни усопших; это — известная нам Перунова трава или прут-молния, отмыкающая весной облачные горы, низводящая оттуда живую воду и тем самым пробуждающая природу от зимнего сна. Предание о змеиной траве известно у многих народов и даже занесено в старинные лечебники. Так, в одном из рукописных лечебников XVII века читаем о траве попутнике: «сказывал де виницеянин торговый человек: случилось им дорогою ехати с товары на возах тяжелых, и змея де лежит на дороге, и через ее перешел воз, и тут ее затёрло — и она де умерла. И другая змея пришла и принесла во рту припутник да на ее возложила, и змея де ожила и поползла»5. В народной русской сказке встречаем следующий эпизод: идет лесом несчастная мать, несет на руках своего зарезанного ребенка и видит — лежит
Достарыңызбен бөлісу: |