При сдаче крепости, взрывая свою батарею

Что птица бы не без труда

Обогнала его в полёте,

Что вы неправдой не сочтёте.

Скакал с такой ли быстротой

Он, вызвав Итера на бой

Или, направившись в Бробарц,

Когда оставил он Грагарц?

Хоть на земле, хоть на воде,

Удастся в милях тридцати

Отсюда вам жильё найти.

Но я вам добрый дам совет:

Искать зачем того, что нет?

Но рассуждая здраво,

Езжайте вы направо.

Ночлег за скалами готов,

Но только не сорвитесь в ров.

И я же сам там встречу вас,

Но в предвкушенье благ возможных

Путей остерегайтесь ложных.

Достанет хлеба или нет.

Рукою он мне подал знак,

Мол, здесь найду я на ночь кров

И опуститься мост готов,

Чтоб в замок мог я въехать к вам.
Тогда отрок отвечает:
227, 1 «Вам, господин, я честь воздам,

И обещанье рыбака

Исполнится наверняка.

Он вас послал, и долг мой прост».

И отрок опускает мост.
В замок Агнца, где вершатся мистерии христианства, достоин войти только тот, кто преисполнился любви в долине смирения. Даже вступить на этот путь могут лишь немногие. И трава во дворе перед замком Грааля не примята: немногие вносят огонь сердца к себе в голову, в мир мыслей,
227, 11 Не гарцевала здесь отвага

Под сенью воинского стяга,

Как в Абенберге на лугу.
Вольфрам фон Эшенбах снова обращает наше внимание на различие между местом, куда мы вступаем, и местами, где разыгрывается повседневность. И описывает он то, что открывается взору Парсифаля. Это тайны человека и одновременно тайны космоса.
О различии точек зрения,

с которых описывают Грааль Вольфрам и Кретьен
Мы располагаем преданием о Граале в двух повествованиях. Одно из них принадлежит Кретьену де Труа, другое — Вольфраму фон Эшенбаху. Описания обоих повествователей различны, так как у них разные точки зрения. Кретьен черпает свои сведения у графа Филиппа Эльзасского, чей отец Дитрих — восприемник реликвии Христовой Крови.

Дитрих Эльзасский — участник Второго крестового похода. Он получил посвящение через проповеди Бернарда Клервос-ского, давшего устав ордену тамплиеров. Проповедью Бернарда Клервосского на Рождество 1146 года, в Шпрейере Конрад III был предназначен к тому, чтобы выступить из Регенсбурга и включиться в этот Крестовый поход. Дитрих последовал за ним со своими фламандцами, присоединившись в Меце к ополчению французов. Там в середине июня 1147 года. Людовик VII возглавил Крестовый поход. Между тем в Кёльне проповедь Бернарда подвигла к участию в Крестовом походе войско рыцарей. 27 апреля 1147 года. Армия выступила из Кёльна и 20 мая достигла английской гавани, где застала графа Арскота с англичанами и фламандцами на двухстах судах. Это войско, состоявшее из вестфальцев, фризов, нидерландцев, англичан, высадилось в восьми милях от Сант-Яго-ди-Компостелла на Троицын день, когда празднуется погребение святого Якова. Накануне праздника Петра и Павла они высадились близ Лиссабона.

Повествование Кретьена де Труа вдохновлено Христовой Кровью¹⁵¹. Он описывает микрокосмический аспект. Поэтому Рудольф Штайнер говорит, что приближение к замку Грааля, проникновение в тайны человеческой телесности, открывающиеся душе, когда она переживает микрокосм, нигде не описаны так удивительно, как именно в поэме Кретьена де Труа. У Вольфрама фон Эшенбаха дело обстоит иначе. Его наставник не тот, кто владеет реликвией Крови, а Киот, или Флегетанис, обладатель звёздной мудрости. Не в земных, а в звёздных письменах оригинал книги, из которой Вольфрам фон Эшенбах черпает дошедшее до него предание. Вряд ли можно счесть несущественными его слова, когда он прямо, говорит, что не умеет читать. У Вольфрама фон Эшенбаха было внушительное основание для того, чтобы отчётливо провозгласить своё неумение читать.

Не знаю буквы ни одной,

Но ищут разве только сдуру
Такую в книгах авантюру;

Будь в книгах у меня нужда,

Не избежал бы я стыда,

Как будто голый, как младенец,

Купаюсь я без полотенец.
Итак, Вольфрам говорит: «Мне пришлось бы устыдиться, если бы вы пожелали принять моё повествование за книгу, которой оно не является. Если вы на него посмотрите так, лучше бы мне купаться голому без полотенец». Пусть даже сообщаемый через письменную или устную традицию, источник Вольфрама — в конечном счёте звёздные письмена.

Теперь поэт описывает нам, как в замке Грааля страдают его обитатели. И он описывает это страдание в макро-космическом аспекте. Он определённо описывает его в соответствии со звёздными констелляциями. Но он раскроет эту тайну лишь тогда, когда Парсифаль попадёт в обитель Грааля вторично. В первый раз тайна остаётся скрытой. Упущение Парсифаля в том, что он не умеет читать звёздные письмена, не находит слов, написанных на мече Грааля, всего только видит являемое ему, не поднимаясь до чтения этих образов, до вдохновения. Что человек видит, вступая в твердыню Грааля, это он сам. Вот знание, которое искатель Грааля должен приобрести; никто не ответит на его вопрос, когда перед ним его собственное существо и оно спрашивает: «Брат, что тебя смущает?» Никто не может ответить на этот вопрос, кроме самого человека. Ибо ответ на этот вопрос Парсифаля гласит: «Это я сам вызвал всё это страдание, которое вижу здесь». Парсифаль должен узнать, что Анфортас страдает, так как он сам (Парсифаль) ещё не осознал себя как причину этого страдания. Кто созерцает явления Грааля, полагая, что видит нечто иное, а не умерщвление благороднейшего собственным несовершенством, тот не способен исцелить страждущего короля. Вопрос в том, что приносит исцеление. Но тогда мы затрагиваем уже второе посещение Парсифалем замка, где хранится Грааль, а между первым и вторым посещением пролегает длинный путь внутреннего развития. Человеческая душа должна проделать свой путь к созерцанию явлений, но человек снова утратит их, ибо они открываются ему лишь во второй раз, и только тогда он действительно видит их. Этому учит опыт мистиков, например Якова Бёме. И он должен был утратить свои созерцания, как нам говорил Рудольф Штайнер, чтобы снова после долгих блужданий пережить их, уже насыщенные вдохновениями. Рудольф Штайнер всегда указывал нам на необходимость прохождения этой второй ступени познания. Вдохновение, чтение в письменах образов, постижение значений являемого, основывается на особой форме сознательного, вызываемого по собственной воле забвения¹⁵². Только в душе, из которой устранено являемое, звучит то, что говорят звёзды¹⁵³. И тогда по-иному видят проявления, образующие звёздное небо духа, макрокосмический аспект обители, таящей Грааль¹⁵⁴.

Веселья не было здесь давно,

Горе в сердцах затаено.
Это сердечное горе заключается в том, что всё рыцарство Грааля переживает страдание его хранителя. Парсифаль приближается. А кто идёт на сближение с Граалем, тот не может этого достичь силами земного рассудка. Кто полагает, что может в гордом земном сознании добраться до Грааля на коне рассудка, тот заблуждается. Так, для нас описывается, как Парсифаль сходит с коня. Никто не может туда прибыть, не очистившись от всего того, что навязано ему внешними оболочками, всем тем, во что он родился. Поэтому нам сказано, что Парсифаль должен смыть ржавчину своих вооружений. Собственно говоря, Парсифаль ещё не в состоянии выдержать испытание Граалем. Поэт определённо говорит нам, что он ещё не может облачиться в собственное одеяние, которое должен носить тот, кто приближается к святыне Грааля. Так, Репанс де Шуа посылает ему пурпурную мантию (см. двенадцать ключей Василия Валентина, третий ключ). Это её собственная мантия. Служитель, который передаёт ему мантию, говорит Парсифалю:
228, 16 Наденьте мантию пока,

Для вас наряд её не скроен.

Он пальцы гневно сжал в кулак.

Их стиснул он при этом так,

Что кровь лилась из-под ногтей,

И от неё рукав красней.
Правда, Парсифаля успокаивают, призывая его быть приветливей, ему нечего бояться, он видит здесь лишь знаменья, подтверждающие, что силы и власти, встреченные им в долине, возвели его наконец на вершину Грааля.
229, 19 Не гневайтесь! Всё в замке так,

Как вам предсказывал рыбак.

Поверьте, гость вы дорогой,

Желанный, как никто другой.

Где пламенеют сто корон,

При множестве зажжённых свеч.
Повествуется, что на стенах тоже свечи и сто постелей постланы по сторонам зала. Каждое сиденье вносят четыре прислужника. Посреди зала Парсифаль видит четыре алтаря. На каждом из них горит огонь, и сжигаемая древесина распространяет отчётливое благоухание. Далее описывается то, о чём говорится на образном языке, подобном тому, который встречается в средневековой алхимии. В каждом труде, подробно описывающем алхимический процесс, можно найти упоминание о трёх огнях (напр. «Geheime Figuren der Rosenkreuzer»¹⁵⁵, Berlin, 1919 [Barsdorf], s.6). В них то же самое, что возбуждает силы тройственной человеческой природы. В мысли, в чувстве и воле нашей души постигаем мы то, чему даруют возбуждающую стихию эти три огня. Больной хранитель Грааля садится перед срединным алтарём. Он же приглашает Парсифаля сесть рядом с ним. Его болезнь заключается в том, что он не может завершить начатый им процесс внутреннего развития. По обыкновению алхимиков, ступени этого процесса обозначаются красками, свойственными проявлениям сознания. В любой алхимической книге можно обнаружить и прочитать, что этими ступенями подразумевается чередование красок, начинающееся чёрным и серым, чтобы потом перейти в красное и белое. Здесь тоже происходит нечто подобное.
231, 1 Недуг мучительный вдвойне

Нуждается в большом огне.

Убор предпочитал больной,

На голове соболий мех,

Который драгоценней всех,

С каймою золотою

Арабской непростою,

А вместо верха был один

Ярко блистающий рубин¹⁵⁶.

Текла по древку на рукав,

Который был уже кровав,

И каждый в зале так рыдал,

Что содрогался этот зал,

Как будто достигали сводов

Рыданья тридцати народов.
Страданья рыцарей Грааля вызваны тем, что они видят копьё. Когда Парсифаль во второй раз посетит обитель Грааля, исцелив при этом Анфортаса, копьё будет отсутствовать. Копьё, пронесённое вдоль четырёх стен зала, — знаменье того, что истинная цель ещё не достигнута. В копье мы распознаём силы, убивающие высшего человека. Чуть слышно поэт намекает на то, что впоследствии выскажет отчётливо, а именно, что образ копья указывает на сатурнические силы. В дальнейшем мы отчётливо увидим, что везде, где Вольфрам упоминает копьё, оно свидетельствует о констелляциях Сатурна. Когда копьё исчезает, стихает скорбь народа.
231, 27 Копьё, причину горьких слёз,

Вдоль стен оруженосец нёс,

И удалился он с копьём,

Всё в ту же дверь шагнув потом,

И скорбь народа стихла вдруг,

Как будто легче стал недуг.

Узнали все наверняка,

Что за копьё держит рука.

Первые четыре женщины одеты в тёмный скарлат, только что упомянутые восемь женщин были в зелёном. Из зелёного бархата их одеяния. И на них пояса, и у каждой на голове венок из цветов.

После того как всё это разыгралось, вошли ещё две женщины, дочери графа Ивана фон Нонель и Иерниса фон Рейле. Обе они несли два ножа¹⁵⁹, у которых были серебряные клинки, сверкавшие белизной. Ножи были так остро заточены, что ими можно было резать сталь. Этим женщинам предшествовали четыре женщины со свечами, так что женщины, которые несли ножи, и женщины, которые несли свечи, вместе составляли шесть. Две девы положили серебряные ножи и отступили назад в круг двенадцати дев, из которых — как мы уже знаем — четыре носили тёмный скарлат, а восемь были в зелёных платьях. Так что к этим двенадцати отошли две девы, которые принесли серебряные ножи. Когда все они заняли свои места, женщин оказалось восемнадцать.

Потом вошли ещё шесть женщин. Их платья были наполовину из шёлка с золотом, наполовину — из нинивийской ткани. Эти шесть вошедших вновь и шесть, которые принесли серебряные ножи и свечи, были одеты так, что они носили на себе два цвета. Но после них вошла королева. Облачённая в аравийские ткани, она несла на зелёном шёлке вещь, называвшуюся Грааль.
235, 23 Та вещь Грааль, в ней луч и знак,

Всех земных средоточие благ.

Точному описанию всего произошедшего поэт придаёт столь большое значение, что мы едва ли можем подумать, будто это просто дань избыточной поэтичности. Грааль является именно среди двадцати четырёх светочей. Таковы двадцать четыре старца с венцами из лилий, о которых Данте говорит в своей «Божественной комедии» (Чистилище, песнь 29, стих 84 и далее); в символике Средневековья они означают 24 книги Ветхого Завета. Подразумеваются высшие сущности, вожди человеческого развития, как их однажды обозначил Рудольф Штайнер: водители 24 ступеней мирового развития, в Средневековье обычно именуемые Престолами. Они образуют окружение Христовой силы, окружение Агнца и наслаждаются Его созерцанием, но Грааль сияет ярче их света, что истолковано Зимроком, говорящим о Граале: «Луч и знак, всех земных средоточие благ» («erden Wunsches überwal»). Нет прозрения, нет религии, которые не затмевались бы Граалем, ибо Грааль сочетает их все. Это высказал Гёте в своей поэме «Тайны». Рудольф Штайнер с полным основанием говорит: Если бы Гёте завершил «Тайны», оставшиеся фрагментом, в них была бы выражена вся мистерия Грааля. В этой поэме Гёте хотел показать, что мудрость, принесённая учителями мира в жертву на алтаре человечества, воскресает любовью в сердце Единственного, Кто сочетает разные лучи многоцветного света. Превращение мудрости в любовь хотел показать он. И что, если не целительную любовь, предстоит Парсифалю развить из истинного познания.

Это мы постигаем, когда рыцари сидят за столом. За каждым столиком сидят по четыре, а всего столов было сто, так что сидели четыреста рыцарей, и каждому служил оруженосец, так что и оруженосцев было четыреста:
237, 13 У каждого стола на пире

Оруженосца было четыре.

Оруженосцы знали сами,

Как служить рыцарям за столами;

Двое разрезали жаркое,

И приносили другие двое

Яства различные и вино,

Как было там заведено.

Всё, что душе твоей угодно;

Каких только на стол не шлют

Горячих и холодных блюд!

Лесная дичь, домашний скот -

Всё для пирующих господ.

Когда Парсифаль всё это увидел, он мог бы сказать себе: вот я вижу священнейшее в окружении светочей, вот я вижу кровавое копьё, вот я вижу, что приносит смерть, что приносит ущерб, тайну Сатурна с его силами, и снова воздвигающее, что преодолевает их. И вот мимо него прошло мгновение, когда он мог показать, что он созрел. Выступил мальчик и вынес меч в драгоценных ножнах. Эфес был из рубина, и лезвие чудно. Хозяин вручил меч ему, сказав: этот меч мне часто помогал при величайшей опасности, пока меня по воле Божией не постигло тяжелейшее телесное ранение. Вам я вручаю этот меч, и да поможет он вам обрести то, что пока ещё не выпало на вашу долю при одном только созерцании, усладившем вас ныне:

Бог даст, вам этот меч поможет

Восполнить, что не достаёт

Вам среди жизненных забот,

И, разгадав его загадку,

Любую выиграете схватку.

Он, промолчав, как дурачок,

Зачем ему вручают меч,

О чём идёт при этом речь.

Теперь всё разыгрывается в обратном порядке. В известной степени наоборот. Здесь переживание Парсифаля повторяется с конца:

Последних первые сменяли...

Пока молчит повествованье,

Скажу, когда пора придёт,

Как прозывался старец тот,

И замок назову я,

В дальнейшем повествуя. (Ср. с. 296.)

В самой же цели обмануться,

Ты только промах допусти,

И ты сбиваешься с пути.

При этом всё равно что глухо

Одно, как и другое ухо;

В молчанье лучше потерпеть,

Чем зря болтать мне или петь,

И слушал бы, кому не лень,

Козёл или трухлявый пень.

Дойти кривым путём до цели.

Лежала вместе с ним печаль,

И Херцелейда с ним была,

Чья скорбь о сыне тяжела,

Как скорбь о Гамурете,

Который на том свете,

И стрелы будущих скорбей,

От них не скрыться, хоть убей,

И ранят спящего в ночи

Неумолимые мечи,

И копья спящему грозят,

Вот-вот они его пронзят;

Открыть не успевая глаз,

Во сне он умер тридцать раз.

Так вёл он в тяжком сне бои

И силы расточал свои;

Не скажешь: будь что будет,

Когда опасность будит;

Пот до костей пробрал во сне...
Парсифаль проходит через некое переживание смерти. Человек-скелет возникает у него перед глазами. Хотя в нём развивается внетелесное сознание, он ещё не способен правильно обследовать духовный мир, так как он не задал вопроса. Выход в духовный мир он воспринимает не как духовное единение с миром стихий, а в страхе. И потому, ввергнутый в обычное чувственное сознание, он должен снова покинуть обитель Грааля.
245, 20 Но вот забрезжил день в окне.

Он говорит: «Куда девались

Те, что прилежно увивались

Вокруг приезжего вчера?

Одежду мне подать пора».

Сказал — и задремал он снова.

Никто не слушается зова.

Уже дневной сияет свет,

А никого как будто нет.
В этом трагизм, постигающий Парсифаля. Его сон остаётся обыкновенным сном. Обитель Грааля со своими образами больше не открывается ему. Сказано только, что он соскакивает с постели и на коврике перед ней находит два меча, меч Грааля и меч Красного Рыцаря Итера Гаевиса. И мантия королевы по-прежнему у него. Не находя никого, кто бы помог ему, он вооружается сам и прикрепляет оба меча сбоку. Перед домом находит он своего коня; тут же щит и копьё. На его зов никто не отвечает. У въезда во двор замка примяты трава и земля. Должно быть, много рыцарей уехало отсюда. Ворота открыты, следы конных и пеших подтверждают исход рыцарства. Мост опущен.

Парсифаль едет через подъёмный мост. Вдруг мост поднимается. Стражника, который это сделал, Парсифаль не видит, это произошло так быстро, что его конь чуть не упал. Так бывает, когда человек ищет перехода из духовного мира в чувственно-физический и не может подчинить своей воле всё, что вынужден принять во внимание. Тогда человек чувствует, как начинает колебаться мир образов, которым он был захвачен. С кем это случается, тот погрешил против сокровенного солнца, против силы, которая освещает человека во сне. Он теряет глубинную силу. Так стражник кричит Парсифалю вслед: «Отныне с вами пребудет ненависть солнца, вы гусь! Ах, потрудились бы вы только задать вопрос!» Стражник хочет сказать, что любовь и сострадание в Парсифале должны были бы быть сильнее, чем правила, преподанные Мефистофелем-Гурнеманцем. А когда Парсифаль обернулся, чтобы попросить объяснения, ворота захлопнулись. Он пытается ехать по следам копыт. Так бывает с человеком, когда после пробуждения он пытается удержать улетучившиеся образы. Чем больше он ищет, тем глубже они скрываются. Парсифаль, скачущий по следу, должен убедиться, что он теряет след. Наконец след пропадает совсем. Что же ему остаётся, если не самопознание. Это самопознание предстаёт ему в образе Сигуны. Это другое самопознание, не то, что предлагал ему Анфортас. Анфортас явился ему как страждущий хранитель Грааля, на коленях у Сигуны мёртвый рыцарь. Забальзамированный, он у неё в объятиях.

Мы уже обращали внимание на то, что с мгновения, когда Парсифаль упустил возможность задать вопрос, переживания повторяются в обратном порядке. Парсифаль должен всё пережить снова, но в преображённой форме. Поэт описывает лишь некоторые моменты в этом обратном переживании. Кто хочет очиститься, тот должен идти этим путём. Иначе истинное самопознание для него невозможно. Неудивительно, что Парсифаль снова встречает деву с мёртвым рыцарем. Ведь Парсифалю ничего не осталось от переживаний в обители Грааля, кроме мантии и меча. Мантией он защищён от многого. Изречение на его клинке напоминает ему, что он упустил. Ему предстоит осознать, что он не нашёл истинного отношения к Слову. Сигуна спрашивает его, где провёл он эту ночь. Парсифаль отвечает: «В миле отсюда расположен великолепный замок, и я только что его покинул». Тут Сигуна говорит: «Это неправда, нет никакого дома ближе, чем за тридцать миль. Но в тридцати милях отсюда действительно стоит замок. Кто ищет, тот не найдёт его; увидеть его можно, только если не искать его. Только нечаянно может кто-нибудь увидеть этот замок. Но замок вам вряд ли известен. Он зовётся Монсальвеш, земля Сальвеш зовётся государство, где его хозяин носит корону. Титурелем зовётся тот, кто завещал это государство своему сыну, королю Фримутелю». И тут она повествует о роде Грааля.

У Фримутеля было четверо детей (пятое дитя не упоминается, так как умерло при жизни Фримутеля). Три из них ещё богаты, один выбрал добровольную бедность. Его имя Треврецент. Поэт Альбрехт фон Шарфенберг в своём «Титуреле» сообщил прозвание Треверикунта (Треврецента). Он его именует «Скородействующий». Он человек дела, чьё деяние обретает значение там, где во вселенной нужно восстановить истинное равновесие. Потому он стреляет, где другие не выдерживают равновесия, пусть даже как будто мимо цели. Если рассматривать его только самого по себе, можно не понять его и допустить по отношению к нему несправедливость. То, что он делает, приобретает смысл и значение лишь постольку, поскольку это придаёт равновесие действиям других. Когда он почувствовал, что его брат Анфортас погрешил в служении любви против заповедей Грааля, он пожелал искупить содеянное, совершив противоположное. Он отрёкся от почестей, отрёкся от гордого рыцарства и от жизненных радостей, став отшельником. Вовсе не в его характере быть аскетом. Он упорствует в такой односторонности, питается корнями и травами, спит на мху под защитой скалы, лишь отчасти его защищающей от дождя, живёт в убогой хижине, так как создаёт противовес действиям Анфортаса. И многое из того, что он делает, совпадает с тем, что происходит в обители Грааля. Он несёт внешнюю службу.

Такая вставка нужна, чтобы характер Треврецента был понят.

И поэт продолжает:

Не мог он сам расправить плеч,

Не мог ни встать, ни сесть, ни лечь.
Далее Сигуна говорит: «Ах, если бы вы попали в замок Грааля! Вы могли бы вызволить его владельца». Тут валезанец говорит: «Я там был, видел чудеса, видел женщин». И она узнаёт говорящего по голосу. Она называет его имя: «Ты Парсифаль. Видел ты в замке владельца? Послушай:
252, 2 Не зря скакал ты в отдаленье,

Когда принёс ты исцеленье;

И ветры в поле и в дубраве

Твоей предшествовали славе.

Неважно, кто ручной, кто дик;

Для всех ты лучший из владык».

Он не замечает, что судьба приводит к нему в руки девственную невесту с мёртвым рыцарем, чтобы во внешнем переживании он обрёл внутреннее. Он не замечает, что овдовела его собственная душа, что он дал померкнуть звёздным письменам, которые носил в своей душе. Но Сигуна знает, что ему нужно, и возвращает его внимание к этому. Она указывает на меч Грааля и спрашивает: «Знаешь ты его дары?» И она рассказывает ему, кто выковал его: «Кузнец звался Требюше в стране короля Лаха (Лах — отец Йешуты). Там есть источник, у Карната:

Ломается вдруг пополам;

Обломки погрузи ты там

В неиссякающий исток,

И восстановится клинок

У камня в утренних лучах,

Источник тот зовётся Лах.

Когда его осколки целы,

Их вновь соединит умелый.

Ты их в источник окуни,

И станут вновь мечом они;

И засверкает снова меч,

Чтоб отразить или рассечь;

Но меч и Слово заодно;

Боюсь, не у тебя оно».
Мы уже истолковывали это место в самом начале книги. Сигуна указывает Парсифалю на силу вдохновения, напоминает, что у него два меча. Что он рыцарь меча, но также рыцарь Слова. А Слово-меч разбивается, если он не умеет создавать его снова. Кто там, где в сокровенном струится духовный источник, где сияет солнце светлого дня, не может обновить Слово духа, кто воспринимает лишь осколки предания, тот не может быть рыцарем Грааля. Он, правда, может прийти ко Граалю, но вынужден его покинуть. Вот что должен постигнуть Парсифаль: он должен научиться читать проявления, распространяющиеся по звёздному небу. Он должен прочесть звёздные письмена.

В ответ на её вопрос Парсифаль рассказывает Сигуне о своём упущении; она проклинает его:

«Нет, ничего я не спросил».

Не ведаю, как вам помочь».

И Парсифаль уехал прочь.
Однако его переживание движется назад, неумолимо. Он должен идти от переживания к переживанию. То, что он должен исправить, возникает у него перед глазами. Но то, что описывает поэт, не внутренние переживания, а переживания внешние. Это характерно для искателя Грааля в его переживании судьбы: во внешнем переживании и во внутреннем образе ему предстаёт одно и то же. Он празднует свою собственную судьбу. Поднимаясь и падая со ступени на ступень, он должен постигать это, пока после долгих блужданий не обретёт Грааля.

Парсифаль встречает Йешуту. При всей своей невинности он провинился перед ней. Теперь он встречает её снова. Исправлять он должен и то, в чём погрешил неосознанно и невольно. Поэт потрясающе описывает облик Йешуты. Отвергнутая супругом, она едет на жалкой лошади. Сквозь шкуру лошади проступают рёбра. Она белесая, как горностай. Недоуздок у неё из лыка, грива не подстриженная и спутанная. Глаза запали. Пазухи расширились. Лошадь хромала, замученная и затравленная. Должно быть, она страдала от голода. Передвигалась она разве только чудом. Упряжь была изорвана и покоробилась. Вместо подпруги верёвка, повреждённая, надорванная шипами и кустарниками, как платье Йешуты. Её нагота была прикрыта лишь лохмотьями. Увидев Парсифаля, она тотчас узнала его. Она покраснела, так как он был красивейший мужчина в стране, и она напомнила ему о первой встрече. А он говорит, что не собирался навлекать на неё позор и теперь сострадает её горю. Она плачет. Он подъезжает к ней ближе и говорит:

В слезах от холода дрожа,

Возьмите верхний мой наряд.
Это место легко пропустить. Между тем оно существенно. Ибо он предлагает ей пурпурную мантию носительницы Грааля. Поистине это не малый подарок. Чтобы избыть вину, человек должен отдать всё, даже если он обрёл высшее. Судьба неумолима. Но Йешута отвергает этот дар из страха перед супругом, не осмеливаясь носить одеяние чужого рыцаря. А для Парсифаля это к лучшему. Ибо она просит его уехать, иначе жизни их обоих будет грозить опасность. Тогда Парсифаль спрашивает, кого она имеет в виду. И она рассказывает о своём супруге, об Орилусе, который отверг её. Он уехал от неё, но они так долго между собой говорили, что он обернулся и увидел их обоих. В гневе он бросается к ним с поднятым копьём. Копьё, направленное в грудь Парсифалю, принадлежало Гаевису. Парсифаль убил Гаевиса, чьё копьё теперь направлено против него. Так поэт являет нам неумолимость судьбы. Парсифаль пренебрёг вопросом, и ему об этом напомнил меч, который выковал Требюше. Что оборачивается против Парсифаля? Кто его противник? Его собственная вина. Отражённая чужой душой! В последующие стихи вложено поэтом ещё многое, идущее в том же направлении. Мы больше не можем расшифровать все намёки. Но поэт говорит ещё отчётливее: у Орилуса особенное вооружение. У него на щите змей. Над его шлемом реет дракон, на его доспехах много отлитых в золоте, украшенных драгоценными камнями изображений дракона с глазами из рубинов. Парсифаль должен биться с бесчисленными драконами, пока он бьётся с Орилусом. Поэт так и говорит:
263, 9 Достоин славы Парсифаль.

Сражается с мужем одним,

И сто драконов бьются с ним.
Да, он описывает дальше, как Парсифаль ранит дракона, реющего над шлемом Орилуса. Орилус не может не думать, что он бьётся против того, кто обесчестил его жену. Он же не знает, что она невинна. Тут борьба достигает высшей точки. Парсифаль остаётся победителем. Парсифаль требует, чтобы Орилус помиловал свою жену.
266, 7 Охотно жизнь тебе дарую,

Но, доброту ценя такую,

С женой своей ты помирись.
Орилус отказывается. Он предлагает многое, предлагает две страны, над которыми властвует его брат Лехелин. Снова говорит судьба: это земли, которые Орилус отнял у Парсифаля. Парсифаль отметает это всё и требует, чтобы Орилус отправился в Британию, где находится дева, которую ударили из-за него; этой деве Орилус должен передать привет, иначе он будет убит. Также Артура он должен приветствовать. Парсифаль не подозревает, что Кунневара — сестра Орилуса. Как охотно тот отправляется к ней. Судьба смягчилась, примирение близко. Парсифаль может исправить то, что он наделал. Парсифаль говорит:
267, 25 Не упущу из виду,

Простишь ли ты обиду.

Разумным чужд заботам,

Я путал слёзы с потом.

Невинна и чиста жена

И слыть виновной не должна.

Клянусь я честью в этом

Хоть перед целым светом.
И с этими словами Парсифаль возвращает отобранное кольцо. В повествовании Шарфенберга Орилус уже получил кольцо и браслет. Тогда Парсифаль прощается. Орилус, помирившийся с герцогиней, едет к Артуру и к своей сестре Кунневаре. Когда он её находит, оказывается, она хранительница источника, а над этим источником виден дракон, в когтях его, выпущенных наполовину, набалдашник в виде яблока. Дракон парит, как будто летит, но он связан четырьмя канатами. Герцог узнаёт в этом образе тот же, что был на его гербе. Так узнаёт он сестру. Его жену Йешуту называют здесь «Йешута Карнантская». Ибо отец её — король Лах из Карнанта. В его государстве находится источник, в котором восстанавливается расколотый меч Грааля. А хранительница источника — Кунневара. Всех побеждённых героев посылает Парсифаль к этому источнику, посылает Парсифаль к Кунневаре. Так благополучно заглаживается несчастье Йешуты. И Парсифаль берёт, сам того не зная, охваченный отрешённостью, пёстрое копьё с собой. Это троянское копьё, забытое там диким Таурианом, братом Додины. Мы можем назвать его копьём забвения, и о нём предстоит ещё поведать многое. С этим копьём Парсифаль едет дальше, навстречу новому тяжёлому переживанию.